Текст книги "Русская жизнь. Эмиграция (июль 2007)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Рассеяние

В послевоенной Югославии жизнь русских белоэмигрантов стала очень тревожной. После прихода советских войск начались аресты и депортации, многие кадеты бесследно исчезли в ГУЛАГе. Впрочем, единицам удалось уцелеть. Кадет Никита Дурново незадолго до конца войны вернулся в Югославию, где его арестовали. Отсидев десять лет в концлагере, он был выпущен из Советского Союза как иностранный подданный.

Вернулся Дурново полным инвалидом. Но в одном из писем другу писал: «Я не жалею о годах, проведенных в лагерях, и не беру это с трагической стороны. Наоборот, я теперь больше привязался к нашим. Да, конечно, годы под советчиной многих испортили, но нельзя ведь по ним всех ровнять».

Те кадеты, кому повезло больше, получили после войны возможность покинуть пределы Югославии. Некоторых из них судьба занесла в самые непредставимые места планеты. По мнению автора журнала «Кадетская перекличка», на земле нет такого угла, где не жил бы хоть один выпускник корпуса.

Например, Александр Пущин уехал из Югославии в Заир. С большим юмором он рассказывал о том, как изучал без книг, словарей и преподавателей местные негритянские наречья кисуаили и линтала.

Кадет Ростислав Подрузский завербовался с группой бывших соучеников по корпусу в Марокко и остался на всю жизнь в маленьком поселке Дар-Улд-Зиду. Языки ему давались с трудом, зато он учил арабских детей с голоса запоминать стихи Пушкина и басни Крылова.

Николай Гуцаленко уехал в Перу с колонией кубанских казаков генерала Павличенко и на долгие годы исчез из поля зрения. Через много лет он подробно описал свою жизнь. Вот выдержки из его писем.

«Отговаривали меня друзья, но, упрямый хохол, я все же уехал, хоть и жалел потом и проклинал судьбу, трясясь от желтой лихорадки. Спасаясь от нее, убежал в конце концов на высокие горы (4000-5000 метров над уровнем моря), где женился, прижил пятерых детей, и есть у меня 13 внуков. Дети и жена – здешние граждане индейцы, меня зовут Белым Индейцем. Ведь я прожил более 50 лет и многому от них научился, особенно лечиться травами и корнями. В моем кабинете – русский уголок, где висят портреты Императора Александра III и последней Императорской Семьи, мои донские погоны, а на иконах вышитые полотенца – подарок мамы. Там же находится альбом фотоснимков из корпусов в Сараево».

Империя

Конечно, портрет Александра Миротворца в Богом забытой перуанской глуши только насмешит ловкого, пошлого умника, считающего, что уж он-то знает, как прожить жизнь и не потеряться. Над консервативной, «не смирившейся» частью эмиграции вообще принято подтрунивать еще со времен Ильфа и Петрова («Вы, я надеюсь, кирилловец?»). Считается, что кирилловцы, кадеты, монархисты и все их церемониалы – оперетка, недоразумение, чванство на пепелище и только. Иначе взглянуть на них помогают простодушные, чудесные мемуары великого князя Александра Михайловича – точнее, важнейшая их глава под названием «Невидимая Империя князя Кирилла». Только прочтя ее, понимаешь, как не прав был великий князь Николай Николаевич с его идеологией «непредрешенчества» и как правильно поступил Кирилл, создав внешне бестолковый, переживший свое время, карнавальный «императорский двор». Ибо он нужен был им, одиноким кадетам и офицерам, в жизни которых память была равнозначна смыслу, призванию и любви.

Невозможно без слез читать о том, как в начале 1930-х какой-нибудь поручик, затерянный на Юге США или в Северной Африке, работавший официантом и по выходным только достававший ветхий мундир, с обидой писал Государю Императору: все мои сослуживцы, дескать, уже переведены Вашим Величеством в следующий чин, и только я почему-то обойден Вашим приказом. И, конечно же, царствующий дом немедленно издавал торжественный рескрипт, жаловавший офицера званием. Как писал классик, знаете ли вы, что это такое, когда человеку некуда пойти? О каком непредрешенчестве, о какой смене вех или «мудрой аполитичности» можно было говорить, когда тысячам брошенных людей требовались утешение и поддержка. Конечно же, им нужна была Империя, – и что с того, что она была невидима?

Одиночество кадетов, разошедшихся по миру из своих закрытых училищ, этих Гриневых эпохи победившего Пугачева, заслуживает почтения вне зависимости от того, склонны ли мы разделять их идеалы, чужды или близки нам их наивные, но стойкие принципы, давно уже обороненные от современного циника могильным камнем. И дай-то Бог всем тем, кто станет смеяться над «русским уголком» в комнате бедного эмигранта, найти для себя хоть какой-то приют в тот неизбежный момент, когда наша хрупкая Россия в очередной раз забудет своих не вовремя выросших мальчиков.

* ДУМЫ *
Евгения Долгинова
Отвяжись, я тебя умоляю

Чем хуже россиянину, тем лучше эмигранту

I.

Он родился в империи, в столице или на окраине без моря, в Москве, Бухаре или Львове, подростком был увезен в Израиль или США, получил образование, женился, разродился, купил дом в кредит, поездил по миру – живи не хочу.

Не хочет.

Темная хтоническая сила, черная грызь – ежевечерне она выталкивает его на форумы и в блоги и заставляет жадно, жарко следить за новостями из России. За дурными новостями из России, в которой он был, может быть, один в жизни раз, лет в десять, с классом на Красной площади, «Ленина видел», – а может быть, и не был никогда, не важно. Это потребность почти физиологического уровня – острая, болезненная, временами невыносимая.

Дурных вестей из России когда не хватало? Масштаб не имеет значения.

– Теракт, погибли сотни людей.

– Солдату отрезали ноги.

– Мент выстрелил в лицо гастарбайтеру.

– Мама плачет: обхамили в сберкассе.

– Сын министра обороны насмерть сбил на переходе пожилую гражданку.

– Платеж не прошел.

– Нассали в лифте.

– Гога вышел с вашего Шереметьева, наступил одной ногой в свежую какашку, другой – на битое стекло. И воскликнул: «Узнаю тебя, Русь! Принимаю!» Остроумно, да?

– Копцев и синагога.

– Михал Борисыча зэки порезали.

Посмотришь ленты: катастрофы, убийства, аварии, – и думаешь: чье-то сердце успокоилось, у кого-то полегчало на душе?

Я с удовольствием читаю в сети монологи бывших соотечественников о России. Их отличают злорадство, зубовный скрежет, неплохой язык и яркий образный строй. Российская Федерация– это гротескная уголовная диктатура, оруэлловско-замятинская, но с уклоном в Эдуарда Тополя, «Верхняя Вольта без ракет», где на каждом шагу убивают инородцев (по преимуществу чеченцев), в метро насилуют студенток, по городам проходят десятитысячные нацистские марши, умы и сны граждан неустанно контролирует министерство правды, а по всем каналам идут круглосуточный Путин и немножко, для разнообразия, Петросян (я, конечно, утрирую, но не очень сильно). Любимые темы этих филиппик – тоталитаризация России, удушение гражданских свобод, возрождение сталинизма, брежневщины и безжалостного совка; ксенофобия и антисемитизм, воровство и пьянство, судейский беспредел, коррупция, технологическая и интеллектуальная отсталость. Отдельный дискурс – удивительное советское прошлое, в котором не было ни детства, ни любви, ни дружества, ни стадионов и театров, но сплошь бесколбасная пустыня, штопаные колготки, конфеты «Му-му» по праздникам и тупорылая завуч-садистка, не разрешавшая читать под партой «Мастера и Маргариту».

Это, разумеется, не общеэмигрантское. Меньше всего этим страдает научная и профессиональная эмиграция (первые продолжают идентифицировать себя с российской действительностью, вторые чаще всего тоже не совершают «ментальный развод» с отечеством, даже если и обзаводятся новым гражданством). Относительно включена в процесс эмиграция этническая. Но чаще всего это касается экономической (не будем произносить всуе название мясопродукта) волны – уехавших в начале 90-х и унесших на подошвах не родину, но прилипший талон на сахар. Ныне этот талон в багете под стеклом, висит над камином– как икона в красном углу.

Вместе с тем экономической эмиграции ужасно неприятно считать себя экономической. Нужен мотив, миф, легенда, идея. И тогда – «словно смотришь в бинокль перевернутый» – и образ абсолютного ада, из которого вырвались.

Россия – до крови расчесанный, вечно воспаленный гондурас – не дает спать теплыми нью-йоркскими ночами.

II.

Товарищ юности. Не виделись семнадцать лет. Встречаемся в кафе. Он стал красивым: откуда-то выросли плечи, на лице горнолыжный загар, выглядит лет на пятнадцать моложе, чем среднестатистический его российский сверстник. Он привез мне подарок. Хлопает рукой по дивану: да где же оно? «Йо, ну что за страна! Оставил на минуту – и официантки скоммуниздили. Совок голимый, как же это я расслабился, забыл, куда приехал…» – «Да фиг с ним, – рассеянно говорю я. – Как Маша, как детки?» – «Вот совок, а! Духи были, весь вспотел, пока выбирал». Потом мы зайдем в квартиру, где он остановился, посмотреть фотографии и увидим: духи лежат на столе. Eternity Summer. Он просто забыл. «Долбаная страна», – с облегчением говорит он. Долбаная страна, думаю я про другую страну, что она делает даже с хорошими людьми? Я не люблю Eternity, но они есть у моей дочки. И поэтому я говорю от всей души, проникновенным голосом тети Вали Леонтьевой: «Спасибо!» – «Не видала таких?» – «Ни в жизнь не видала».

Мы люди восточные, то есть чтим законы гостеприимства. Ноги гостю не вымоем, но кивнуть во ублажение усталого путника – всегда пожалуйста. «Ты баксов пятьсот-то в месяц имеешь?» Киваю. Пусть думает, что пятьсот, – наши доходы должны различаться минимум в десять раз, мои дети должны есть, учиться и одеваться хуже твоих, мой воздух должен быть загазован и слегка отдавать фекальными выбросами, в Москве должны быть дождик и слякоть, и скучно, и хочется плакать. Впрочем, американская идиллия тоже подозрительна, и он это понимает. «У нас проблемы, конечно, есть. Незначительные». (Мне уже насплетничали в интернете про твои незначительные. Про финансовую яму, в которую вы с Машей попали после того, как ее в одночасье сократили на работе – соотечественник же и сократил; и про многое другое, личное и общественное, которое совсем не для печати.) И я заранее со всем соглашусь.

В ресторане отвратная жратва – okаy!

На Тверской помойка, пропали мои белые штаны – несомненно.

Бабы на Кутузовском какие-то некрасивые, брр. Какие рожи, а. Нет, какие хари, ну ты посмотри.

Чуть не заснул в Большом театре. Не умеют ставить, блин. Вот у нас, в Метрополитен-опера…

Йес. Вау! Да-да-да.

Потому что: чтобы вам было хорошо, нам должно быть плохо.

Перед отлетом он позвонит и спросит: «Я подумал – а может, вернуться, а? Всем кагалом. Работу найду – с моей-то квалификацией. Квартиру снимем…»

И я отвечу: ни в коем разе. Зачем это тебе – из массачусетского эдема да в нашу помойку, скотство и пьянство, в этот канцероген?

Зачем вам, поручик, чужая земля?

III.

Это чувство не тянет на ненависть. Оно наднационально и внеидео-логично. Иные считают эмигрантское речевое неистовство извращенной формой ностальгии, другие– невротическим выбросом, компенсирующим актуальные неудачи и тяготы, третьи – попыткой окончательного «освобождения от родины», четвертые– завистью к оставшимся (как правило, к людям из той– увы, очень немногочисленной– социальной страты, где по профессиональным нуждам летают по всему миру, меняют иномарки раз в три года и покупают недвижимость в Южной Европе). Хуже всего в этом раскладе уроженцам винниц и ашхабадов, которым не обломилась даже личная детская память о стране, столь будоражащей их политическое воображение, – и, может быть, именно они и заслуживают наибольшего человеческого сочувствия.

Интернет – великая школа примирения с непримиримым. Со временем ты научишься рассматривать – сквозь потоки вербального дерьма – громадное человеческое несчастье, тяжелейшую драму беспочвенности и космическое одиночество. И покажется, что, отстрочив дежурный hate speech, очередной клеветник России посмотрит в окно на восток – и обратится к бывшему отечеству с пронзительным набоковским воем: «Отвяжись, я тебя умоляю! «…» Я беспомощен, я умираю от слепых наплываний твоих!»

Но безнадежно. Не отпускает, не отвязывается. И не отвяжется уже.

Олег Кашин
Эмигрантская область

Не совсем Россия, не совсем Европа

Калининградская область – сама себе русское зарубежье. Миллион русских, компактно проживающих в окружении стран Евросоюза и НАТО, формально остаются жителями обыкновенного российского субъекта федерации, но уже пятнадцать лет ищут свою идентичность. Пока не нашли.

Сергей Булычев, спикер областной думы и один из трех наиболее вероятных кандидатов на должность мэра Калининграда, до 2005 года был главой управы московского района Бибирево. Председателем облдумы Булычев стал по инициативе губернатора Георгия Бооса. Калининградские чиновники и политики, конечно, сразу сделали вид, что не просто смирились с таким кадровым решением, а даже рады ему, но на самом деле это было очень странное и унизительное для них назначение.

I.

Я спрашивал у Бооса, зачем ему понадобилось везти спикера из Москвы, неужели нельзя было найти подходящую кандидатуру на месте, неужели персона Булычева значит для Бооса столько, что ради нее он был готов поссориться со всеми местными элитами? Боос, не зная, что московский журналист, с которым он разговаривает, калининградец, ответил: мол, вам, москвичам, это трудно понять, но у нас здесь такой регион, в котором в принципе нет коренных жителей. В Калининграде все калининградцы, и Булычев тоже.

Мы разговаривали через несколько месяцев после того, как Боос стал губернатором, к моменту нашего разговора он еще даже не успел перевезти свою семью. И я тогда подумал, что с таким представлением о людях, населяющих вверенный ему регион, Боос так и останется для калининградцев варягом, по недоразумению остановившимся в губернаторской резиденции по дороге из Госдумы в какое-нибудь другое московское присутственное место. Но прошло два года, Боос как губернаторствовал, так и губернаторствует, калининградцы к этому, в общем, привыкли. То, что недавний бибиревский глава Булычев вот-вот станет мэром города, никого уже не смущает, а если и смущает, то совсем не потому, что Булычев только два года как из Москвы.

II.

Предыдущий калининградский губернатор Владимир Егоров пришел на эту должность после рекордного десятилетнего – от Горбачева до Путина– командования Балтийским флотом. Прославиться в губернаторском кресле он ничем по-настоящему не сумел, поскольку находился в предпенсионной полудреме. Единственным достижением губернатора Егорова стала программа «Дети России путешествуют по России», по поводу которой до сих пор трудно понять, провокация это или просто распил областного бюджета.

Идея проста: во время каникул несколько сотен калининградских школьников сажают в поезд и везут, допустим, в Москву. Школьники гуляют по столице, которую видят впервые, проникаются духом большой страны и возвращаются домой уже настоящими российскими патриотами. Единственная проблема заключается в том, что, проведя неделю в московских пробках и осмотрев традиционный набор достопримечательностей (Красная площадь – ТК «Охотный ряд» – Храм Христа Спасителя – Поклонная гора), школьники, как правило, предпочитают следующие каникулы проводить если не в Европе (деньги на такие поездки есть все-таки не у всех), то уж точно дома, у моря. Желание приобщить новое поколение к общероссийским ценностям оборачивается очередным подтверждением традиционной уверенности местных в том, что их город и Россия совсем не одно и то же. Вообще, формулировки «я поехал в Россию» или «я давно не был в России» в Калининграде звучат вполне естественно. Ну да, поехал в Россию – что такого?

III.

Когда в конце 80-х в Калининградскую область начали свободно пускать иностранных гостей, поднялась волна ностальгического туризма: ежедневно границу области пересекали двухэтажные автобусы, набитые робкими опрятными пенсионерами из Германии. Бывшие жители Восточной Пруссии, депортированные в 1947 году, желали увидеть, во что превратились их родные места. Паломничество продолжалось года три и закончилось гораздо неожиданнее, чем началось: очевидно, все, кто хотел посмотреть на бывший Кенигсберг, на него посмотрели, а приезжать второй раз – зачем?

Еще более фантомным оказалось ожидание наплыва российских немцев. Почему-то было принято считать, что немцы Поволжья в своем казахском или сибирском изгнании спят и видят, как бы им скорее поселиться на просторах Калининградской области. Этот миф так и остался мифом – чтобы переехать жить в Германию, не обязательно задерживаться в Калининграде (маленький поселок Ясная Поляна в Нестеровском районе, где под руководством граждан Германии несколько немецких семей из Казахстана строят немецкую коммуну, так и остался местной экзотикой). Зато русские из Казахстана, наоборот, с самого 1991 года начали активно селиться в Калининградской области. Эта волна миграции для еще недавно закрытого региона стала главным впечатлением 90-х: «казахи» (на самом деле – русские) заменили в общественном сознании всех чеченцев с азербайджанцами и таджиков с узбеками, которых в Калининградской области практически нет (первые дворники-гастарбайтеры из Средней Азии появились только при москвиче Боосе). Но и эта «междиаспоральная» напряженность исчезла, так и не проявившись: «казахи» стали гораздо большими калининградскими патриотами и носителями (или искателями) местной идентичности, чем коренные калининградцы.

IV.

Понять, что такое калининградская идентичность, очень трудно. Деловые и торговые центры, которыми город застроили при нынешнем губернаторе, делают Калининград похожим больше на среднестатистический российский миллионник, какой-нибудь Новосибирск или Самару, чем на европейские Гданьск или Дюссельдорф. Из здешнего аэропорта летают прямые рейсы в Амстердам, Лондон, Барселону, Афины и бог знает куда еще – но самым популярным все равно остается московское направление.

Мода на кенигсбергскую старину, существовавшая все советские десятилетия (даже секретарь обкома КПСС Виктор Кролевский в 50-е писал под псевдонимом популярные романы о тайне Янтарной комнаты), давно всем надоела – сегодня она интересует разве что московских гостей. Довоенная немецкая архитектура не сильно отличается от довоенной советской. Правда, в Калининграде старые дома не сносят. По этой причине, кстати, так и не построен второй мост через реку Преголю: его начали строить, почти закончили, но один пролет уперся в дом постройки начала XX века. Так и стоят до сих пор – недостроенный мост и недоснесенный дом.

Средневековые замки, кирхи и форты (в одном из которых много лет, на радость телевизионщикам, жила переехавшая из Казахстана семья) в таком состоянии, что лучше бы их не было. Когда-то Калининград мечтали превратить в туристическую Мекку, но быстро поняли, что у европейцев своих замков хватает, а москвичи и так будут ездить – не к замкам, а к морю. Культ Иммануила Канта – самого знаменитого жителя Кенигсберга – стараниями бывших преподавателей марксизма-ленинизма, дружно превратившихся в знатных кантоведов, уже лет пятнадцать как доведен до абсурда. В свое время популярная местная газета «Новый наблюдатель» печатала цикл пародийных статей Андрея Куксы «Рубежи науки» о том, как Кант изобрел лампочку, презерватив и так далее. Балтийская республиканская партия, существующая с 1991 года и даже признававшаяся экстремистской (настаивает на провозглашении Балтийской республики в границах Калининградской области), воспринимается всерьез только иностранными журналистами и даже на «оранжевую угрозу» не тянет.

Возможно, если бы с советских времен здесь существовала более или менее многочисленная творческая и заведомо либеральная интеллигенция, ей бы удалось придумать какой-нибудь специальный «калининградский сепаратизм». Но такой интеллигенции, по счастью, не было, а наиболее распространенная в советские времена здешняя профессия – моряк рыбопромыслового флота – способствует не сепаратизму, а предприимчивости. Если Калининград когда-нибудь перестанет быть российским, это окажется следствием московских, а не калининградских процессов. Но и тогда здешний моряк будет, как встарь, ходить в море, привычно подставляя всем ветрам свое русское, свое европейское, охочее до рыбы лицо.

* ОБРАЗЫ *
Дмитрий Быков
Правила поведения в аду

Набоков как учитель жизни