Текст книги "Лесной исчезнувший мир. Очерки петербургского предместья"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

Весь октябрь болела печенью. В октябре и ноябре были сильные бомбежки. Школа работает, директор Лаврентьев. В декабре начали давать супы в школе. Очень голодно.

25/XII. Прибавили хлеба до 200 грамм. Общее ликование. На фронтах победы, блокада, кажется, снята.

1942 год.

7/I. Сильные обстрелы нашего района из дальнобойных. Пока живы. Очень голодно.

16/I. Очень сильные морозы.

Очень много народа умерло.

Очень голодно.

Не учимся.

С 15/XII нет ни воды, ни уборной. С 4/XII нет света. Мы все еще живы.

21/I. Женя и все хирурги получили фронтовой паек. Хлеба – 600 гр. и питание усиленное.

24/I. Прибавили всем хлеба.

29/I. Ужасные дни: хлебозаводы не работают, т. к. нет воды и тока. Люди не имеют хлеба уже 3 дня. Умирают, как мухи. Умер Лощинский. Умерли все Новенские, трое Морозовых (Владимир Николаевич), Софья Владимировна и ее муж, Юшкевич (наш препод.), Гагарин, Баумгардт, Окунев, Горностаев Иван Петрович, Вятских.

1/II. С хлебом понемному налаживается.

2/II. Умер Мартене и Маисурова Кс. А.

З/II. Умер Шахаев Вас. Вас.

Блокада еще не снята.

5/II. Умер Павлович Фед. Як.

7/II. Умерли старая Гебравская и Фридман и Олина тетя Анюта.

11/II. Прибавка хлеба: рабочие – 500 гр., служ. – 400, дети, ижд. 300 гр.

17/II. Опять эти дни обстрелы города, дом дрожит. Страшно!

21/II. Ломают наш сарай, таскали дрова домой, заняли комнату Германа.

С 1/III закрыта наша 112-я школа. С 11/III работаю в Дет. Доме как помощник воспитателя. Работа культ, просветит.

16, 17, 18, 19 и т. д. Выселение немцев.

24/III/ Уехал Дет. Дом.

1/IV. Имеем карточку 1-й категории.

4/IV. Вечером в ночь на 5-е налет большого числа самолетов и сильная бомбежка. Страшно!

5/IV. Пасха. Мороз. Тревоги.

16/IV. Умер Лешенька Черняк.

29/IV на 30-е страшная ночь.

4/V. Начались занятия в нашей 11-й школе. Детей водим завтракать и обедать в столовую на Муринском, против школы.

23/V на 24-е очень сильный обстрел Лесного.

4/VI. Умерла Евг. Ал. Черняк.

29/VII. Умерла Екат. Алексеева.

17/IX. Умер Бронисл. Ант.

3/XI. До сих пор в отношении обстрелов все было спокойно; вчера две сброшены бомбы в районе ул. Чайковского и у нас в Лесном около 1-й школы.

3/XI. Погода совсем весенняя. Солнце греет. Снегу еще не было. Можно выйти и долго быть во дворе в одном платье.

С 15/X учимся в зимней школе – Объездная 11. Обедаем в столовой на 2-м Муринском, 12. Все бы хорошо, если бы не начали опять бомбить.

27/XI. Живы, здоровы и достаточно сыты.

С 7/XI частые налеты или обстрелы.

Вчера 26/XI очень сильный обстрел Лесного. Треск над самой головой.

Погода мягкая. Вода еще не замерзла.

С 28/XII на 29/XII очень страшная ночь.

29/XII весь день пальба.

1943 год.

1/I – тишина.

17/III. Дожили благополучно до 17/III. Таскали вещи в госпиталь из Витии, дома, который уже ломают. Тепло.

28/IV. Очень сильный обстрел Новой Деревни, а казалось – Лесного. Треск такой, точно снаряды рвутся в самом дворе. Обстрел часа 2 или 3.

30/IV. Выступление с литературным монтажом в воинской части в нашей бывшей школе. Очень холодно, идет снег.

1/V. Все покрыто слоем снега.

15/VII. Прекрасная зелень, прекрасные дни.

17/VII. Сильный обстрел города.

21/VII. Загорелось в нашей квартире электричество.

Школа наша будет лишь начальной.

23/VII. Наша школа не начальная. Пришло разделение на школы мужские и женские.

24,25 и 26 – очень сильный обстрел города.

Жизнь идет своим чередом, под обстрел готовились к выступлению, 27/VII сделали на площадке праздник.

6/XI. Нашими войсками взят Киев.

7/XI. Всю ночь палили. Днем обстрел, кажется, Выборгской стороны.

1944 год.

1/I. Ночь прошла совершенно спокойная. День также.

Со 2-го и дальше опять обстрелы, попадание в трамваи… жертвы…

6/I. Конференция в 97-й школе. Мороз, вьюга, туда и назад пешком.

^{Страницы из дневника З.П. Шабуниной}

7/I. Конференция в нашей школе. Тает, течет. Все мокро.

20/I. С 15/I наши войска пошли в наступление. 20-го объявили, что взяты Петергоф, Стрельна, Красное Село.

21/I. Взят Новгород, Лигово, Урицк. Вечером объявили, что взята Мга.

27/III. Все стремятся в Ленинград. Сегодня уехал Ткач, пробыв здесь 4 дня. Вернул себе комнату.

14 и 15/V. Посадили на огороде картошку. Все заняты огородами после долгих холодов.

С 13/V жаркие дни.

С октября получили дополнительную карточку 1-й категории.

16/XII. Награждена орденом Ленина.

18/XII. Экстр. Пед. Совет с представителями РОНО и различных партийных организаций по случаю награждения меня орденом.

19/XII. Возили сниматься в газету «Смена».

20/XII. Делегации от школ. Телеграммы.

1945 год.

22/III. Звание Заслуженного Учителя.

9/V. Капитуляция Германии. «Праздник Победы».

13/V. Посадили 100 гнезд картофеля на старом месте. Очень холодно и солнечно.

4/XI. Получила медаль «За доблестный труд во время Отечественной войны». Очень торжественно.

1946 год.

21/IV. Пасха. День пасмурный, во дворе очень грязно, еще много снегу. Холодно. Зима была долгая и холодная.

1947 год.

Работаю в Окружи. Изб. Комиссии по выборам.

21/IV. Сдала в Собес бумаги на получение персональной пенсии.

8/XI. Большой вечер в доме Учителя. Пенсия есть в размере 500 р. Везде почет и в районе, и в городе. Здоровье хорошее. Езжу в Университет. Опять работаю в Избир. Районной комиссии.

16/XII проведена денежная реформа и отменены карточки. Много шуму, волнений.

20/XII 1948 года получила 2-й орден Ленина. Весь декабрь простоял мокрый и бесснежный.

1951 год.

Была больна всю зиму. В школе не работаю. Ходили две группы девочек на занятия.

29/IV. Пасха. Очень жарко. Вечером сильная гроза.

1952 год.

7/II. Я больна с 24/XII 51 г. сердцем. Сейчас еще на бюллетенях. В школе больше заниматься не буду.

5/IV. Весь март стоял яркий солнечный, очень морозный; ночью доходило до минус 26. Выпало очень много снега. Первые дни апреля тоже морозные.

У меня занимаются девочки 5 а класса – 2 группы.

Здоровье плоховато.

12/IV. Очень тает, во дворе вода. Здоровье плохо.

Последняя запись в дневнике датирована 6/XI 1952 года: «Потерялся Мусий». Речь шла о коте по имени Мусий Иванович, подаренном 7 февраля 1952 года. «Мусий Иванович очень интересный шаловливый кот», – записала Шабунина 5/IV 1952 года…

Из блокадных воспоминаний Валентины Павловны Шек-Иовсепянц (Кожановой)

До войны наша семья жила в Вологодско-Ямской слободе близ Автово. К сентябрю 1941 года мы оказались вблизи линии фронта, и Жуков своим приказом от 10 сентября велел в 24 часа освободить прифронтовую территорию от жителей.

Переезжали мы 12 сентября. Путь лежал на другой – северный – конец города, в Лесной, где на Английском проспекте, 16 (ныне – ул. Пархоменко), с давних пор жила наша родственница Екатерина Сергеевна Гусева с сыном Евгением. Всю войну она служила медицинской сестрой в действующей армии, а ее сын Евгений ушел на фронт добровольцем и погиб…

Для переезда в Лесной нам выделили грузовую машину, и все, что могли, мы нагрузили в нее. Я с тетей ехала на трамвае № 9, который ходил от Нарвских ворот до Политехнического института. А мама через весь город вела нашу корову. Правда, держали мы ее недолго: когда начался голод и корову стало нечем кормить, пришлось ее забить.

Оказалось, мы очень вовремя покинули Вологодско-Ямскую слободу. Как мы узнали потом, спустя несколько дней после отъезда возле нашего дома упала фугасная бомба и буквально оторвала от него целый кусок. Страшно даже представить, что могло случиться, если бы мы оставались там. Так мы стали жителями Лесного. Думали – ненадолго, оказалось – навсегда…

Комната Екатерины Сергеевны была маленькая, а семья наша большая: отец, мать, бабушка, папина сестра, ее дочь и я. Нас поселили в комнате Аполонии Адольфовны Гебровской, которая занимала вместе со старенькой мамой площадь 33 кв. метра. На 12 сентября 1941 года в этой комнате было прописано восемь человек, a 11 апреля 1942 года осталось только четверо. Все остальные умерли в первую блокадную зиму от голода. Кроме этого, в квартире умерло еще два человека.

В Лесном не было таких обстрелов, как в Автово, но с 8 сентября ежедневно происходили массовые бомбежки. Сперва мы прятались в щели, а потом привыкли ко всему.

Папа работал на Кировском заводе, мама – почтальоном в 18-м почтовом отделении, оно находилось в деревянном одноэтажном здании в парке Лесотехнической академии. Меня записали в 4-й класс школы № 112 на Английском проспекте. Однако ее помещения заняла воинская часть, и все ученики 112-й школы в первую блокадную зиму ходили в школу № 109 в Железнодорожном переулке. Занятия велись нерегулярно, но главное – нас там кормили. Правда, учебный год нам все-таки засчитали.

Зимой 1941/42 годов я ходила рано утром в магазин за хлебом. В блокаду жители были прикреплены к определенным магазинам. Наш дом прикрепили к магазину, который находился в районе современной Светлановской площади. Он располагался между Светлановским рынком и пожарной частью и назывался в народе «горелым». И вот я, в свои 12 лет, шла по Большой Объездной, сворачивала на 2-й Муринский, в магазине стояла в очереди и, прижав к груди паек на папу, маму и меня – 500 грамм хлеба, несла домой. Этот кусок мы разрезали на маленькие кусочки и подсушивали на буржуйке.

Мне было всего 12 лет, но один эпизод блокадных дней до сих пор стоит у меня перед глазами. В январе 1942 года против нашего дома по Большой Обездной сломали деревянный дом, и молодую женщину с маленькой, вероятно, пяти-шестилетней, девочкой, подселили в нашу комнату. Я принесла из магазина хлеб, папа режет его на маленькие кусочки, чтобы подсушить, а эта малютка, которая еле доставала до стола, своим маленьким пальчиком подбирает еле заметные крошечки хлеба…

Новый учебный 1942/43 год, мы начали не в здании школы № 112, а в двухэтажных домиках по Большой Объездной улице, 11. Это были два совершенно одинаковых особняка. В каждом по четыре больших помещения, кухня, маленькая комната при кухне (вероятно, раньше она отводилась для прислуги). Парты и школьное оборудование мы переносили сами, нам помогали солдаты.

В первом здании были учительская, медкабинет, 5-е, 6-е и 7-е классы; во втором – с 1-го по 4-й класс и библиотека. В нашем классе стояло три ряда парт, всего по пять или шесть в ряду. В основном здании школы не было отопления, а здесь в каждом классе были печки, которые каждое утро топила тетя Маша. Она же помогала нам убирать классы, территорию школы, особенно снег зимой, звонила в большой колокольчик, извещая о начале и окончании уроков. Обедать нас водили в столовую на 2-м Муринском, 12. Кормили неплохо: суп, второе, компот, но к вечеру вновь хотелось есть.

Жили мы в блокаду нормальной школьной жизнью. Директором 112-й школы была Надежда Ивановна Ленгер – изумительно добрая, милая женщина. Она никогда не повышала на учеников голос, но мы выполняли все ее требования: убирали территорию у домиков, ходили помогать разбирать дома. Летом 1943 года наш класс работал на полях совхоза. Вообще, отношения учителей и учащихся были очень добрые. Нашей любимицей была учительница русского языка Зинаида Павловна Шабунина.

Вместе с учительницей музыки Анной Витальевной Скворцовой Шабунина организовала кружок пения и декламации, и мы выступали в госпиталях, располагавшихся в Лесотехнической академии, бывшей 1-й школе на Политехнической улице (ныне там находится НИИ Телевидения), в школе на Большой Спасской улице (ныне школа № 514 на пр. Непокоренных). Выступали мы и в Доме радио на улице Ракова. Дарили раненым подарки, писали письма под их диктовку.

Очень мне нравилась учительница географии Лидия Пименовна. В библиотеке работала учитель химии Ксения Георгиевна Колосова. Потом она перешла в школу № 123 (десятилетку на Новолитовской улице). Ксения Георгиевна была одним из лучших учителей химии в районе и городе. За свой добросовестный труд она была награждена орденом Ленина, получила звание заслуженного учителя РСФСР.

В домах на Большой Объездной мы учились два учебных года, а летом 1944 года все школьное оборудование вновь перенесли в здание школы на Английском. Теперь 112-я школа стала женской. Здесь я окончила семь классов, так как школа была в те годы семилеткой, и поступила в школу № 103 на пр. Раевского.

В нашем доме на Английском проспекте в 1942–1943 годах было немного детей возраста 12–13 лет. Мы вместе играли в лапту, учились сперва все в одной школе № 112, пока в 1943 году не произошло разделение школ на мужские и женские. После войны, когда нам было уже лет по 16–17, сложилась наша компания, просуществовавшая несколько лет.

Все мы учились неплохо в школе, у всех были огороды, и летом приходилось за ними ухаживать, но мы много и отдыхали. Наша компания любила кататься на велосипедах, носились по Новосильцевской, Старопарголовскому, 2-му Муринскому.

Ездили даже на озеро в Кавголово. Играли в лапту, в плохую погоду в карты и шахматы. Но любимой нашей игрой был крокет.

Хорошим организатором был один из участников нашей компании – Дима Семенов с Институтского. Во дворе своего дома он установил волейбольную площадку для крокета. Как жаль, что сейчас молодежь не играет в эти игры, а что такое крокет, многие даже и не представляют. А ведь это очень захватывающая игра!..^[64]

КАЙГОРОДОВСКИЙ УГОЛОК

Имя знаменитого ученого, профессора Лесного института Дмитрия Никифоровича Кайгородова в особых представлениях не нуждается. В галерее замечательных жителей Лесного он по праву занимает одно из самых почетных мест.

Выдающийся лесовод, специалист в области лесной технологии, орнитологии, педагог и популяризатор естествознания стал постоянным жителем Лесного с 1879 года, здесь он жил до своей кончины в 1924 году. Особняк Д.Н. Кайгородова, возведенный в 1904–1905 годах на Институтском проспекте^[65], возле Серебряного пруда, сохранился до наших дней. Историк А.В. Кобак называет этот дом, яркий образец архитектуры эпохи модерна, «душой Лесного».

Д.Н. Кайгородов был основателем фенологии – новой для России науки о сезонных явлениях природы, сроках их наступления и причинах, определяющих эти сроки. Почти полвека, с 1871 года, он ежедневно записывал состояние природы и публиковал свои заметки об этом в печати. За многие годы он создал настоящую «армию наблюдателей», которые со всех концов России посылали ему сообщения о природных явлениях. Имя Д.Н. Кайгородова было знаменито по всей России…

^{Особняк Д.Н. Кайгородова на Институтском проспекте. Фото С. Глезерова, октябрь 2010 г.}

Гораздо меньше сейчас известен родной брат Дмитрия Никифоровича Кайгородова – Нестор (Нестер) Никифорович, тоже обитатель Лесного. Он со своим семейством жил совсем неподалеку – в доме на Старо-Парголовском пр., 37. Не менее удивительно и то, что, несмотря на реконструкцию района в 1960-х годах, это здание, сооруженное в конце XIX века, также уцелело до наших дней. Ныне оно имеет № 29 по проспекту Мориса Тореза^[66]. Таким образом, можно не без основания утверждать, что в Лесном сохранился настоящий кайгородовский семейный уголок.

…Братья Кайгородовы родились в Полоцке в семье генерал-майора Никифора Ивановича Кайгородова (1810–1882). Происходил он из дворян Санкт-Петербургской губернии, воспитывался в Первом Петербургском кадетском корпусе, в 1828 году в возрасте восемнадцати лет поступил на службу прапорщиком. В двадцать лет, в 1830 году, участвовал в польском походе. Отличился в боях под Колью и Ново-градом, участвовал во взятии Варшавы. В 1832 году за храбрость Н.И. Кайгородов был удостоен ордена Святой Анны. В 1833 году его приписали к артиллерийской учебной бригаде, а в следующем году направили в распоряжение вновь организуемого кадетского корпуса в Полоцке, куда он прибыл в 1835 году к началу занятий.

^{Д.Н. Кайгородов – выдающийся лесновец, «отец русской фенологии»}

В семействе Никифора Ивановича Кайгородова было четверо сыновей. Все они окончили Полоцкий кадетский корпус, где Никифор Иванович был преподавателем математики, затем – военные училища, успешно служили в армии.

«Иван, Нестер и Михаил Никифоровичи стали военными генералами, Дмитрий Никифорович – статским, – отмечал ученый Рэм Васильевич Бобров в своей книге „Дом у золотого пруда“, посвященной Д.Н. Кайгородову и продолжателям его дела. – Это была большая удача и гордость семьи Никифора Ивановича и Татьяны Никитичны Кайгородовых. За удачу свою им, как и их сыновьям, пришлось трудиться и трудиться, не покладая рук, не позволяя потратить на себя лишнюю копейку. Всей этой жизненной премудрости Никифор Иванович сумел научить и своих сыновей. Семейная скромность и связанный с нею постоянный труд определяли судьбу всей семьи Кайгородовых»…

Нестор Кайгородов родился в 1843 году, Дмитрий – в 1846-м. Поначалу их жизненные пути были похожи: оба окончили Полоцкий кадетский корпус, затем продолжали образование в Константиновском военном и Михайловском артиллерийском училищах в Петербурге. Но впоследствии их дороги разошлись: Дмитрий Никифорович оставил военную службу и полностью ушел в науку, а Нестор Никифорович продолжил военную карьеру.

В 1875 году Н.Н. Кайгородов получил чин капитана гвардии, в 1878 году стал полковником, в 1891 году – генерал-майором, в 1901 году – генерал-лейтенантом. С 1875 года он был членом Артиллерийского комитета Главного артиллерийского управления, с 1882 года – помощником начальника Охтинского порохового завода, с 1884 года – командиром 4-й морской батареи в Кронштадте, с 1886 года – командиром Севастопольской, а с 1891 года – Свеаборгской крепостной артиллерии.

В 1900 году Нестор Никифорович получил должность коменданта Выборгской крепости. Любопытно, что именно он в 1901 году выдвинул идею постройки к 200-летию взятия русскими войсками Выборга, которое должно было отмечаться в 1910 году, православного собора напротив крепости – на легендарном месте ставки Петра Великого, где сохранялась буква «П» с крестом, высеченная, по преданию, в скале самим царем.

Этим местом являлся старый редут Петра Великого на вершине скалы на Терваниеми. Выбитые рядом в скале вензель и крест были к тому времени обнесены металлической решеткой. Собор во имя Христа Спасителя предлагалось построить трехпрестольным в «византийско-русском стиле», но осуществлению планов помешала начавшаяся Русско-японская война 1904–1905 годов. Храм заложили гораздо позже – в день празднования 200-летия юбилея взятия Выборга, 14 июня 1910 года. Проект разработал петербургский архитектор, художник и педагог Василий Антонович Косяков^[67].

Кстати, еще одна любопытная деталь, связанная с «финляндским» периодом жизни Н.Н. Кайгородова. Когда в 1904 году брат Дмитрий Никифорович задумал построить дом в Лесном, то подрядчиком при сооружении особняка, по совету Нестора Никифоровича, пригласили строителя Голла, который хорошо зарекомендовал себя построенными виллами в Финляндии…

Нестор Никифорович Кайгородов недолго командовал Выборгской крепостью: в 1903 году он занял пост коменданта Свеаборгской крепости (ныне – Суоменлинна в Хельсинки). Эта должность стала для Н.Н. Кайгородова роковой. В ноябре 1905 года он был разжалован и отправлен в отставку, ибо недостаточно жестко боролся с революционным брожением солдат во вверенном ему гарнизоне.

Все началось с того, что солдаты, возмущенные задержкой демобилизации старослужащих, плохим качеством выдаваемой одежды и другими обстоятельствами, предъявили требования начальству гарнизона. Н.Н. Кайгородов разрешил офицерам собрать требования солдат, а затем, 1 ноября 1905 года, подписал приказ, содержавший около двадцати положений и облегчавший содержание солдат. Среди них значились такие пункты, как «прекратить вскрытие офицерами солдатских писем», «офицерам, чиновникам и врачам обязательно принимать отдаваемую нижними чинами честь и во всех случаях вести себя с солдатами вежливо», «дать возможность желающим ходить в баню ежедневно, выдавая на таковую мыло», «одежду нижним чинам выдавать прочную и исправную», «улучшить качество чая» и т. д.

^{Дом на Старо-Парголовском проспекте (ныне – пр. Мориса Тореза, 29), в котором жил Н.Н. Кайгородов с семьей. Фото С. Глезерова, октябрь 2010 г.}

Через две недели после подписания злополучного приказа Кайгородова сместили с поста коменданта крепости. «Дедушку отправили в отставку без мундира и пенсии, – рассказывала внучка Нестора Никифоровича – Татьяна Федоровна Сперанская. – Потом пенсию удалось все же получить. А мундир? Не знаю! Бог с ним… Может быть, судьба уберегла Нестора Никифоровича от еще больших бед. Неизвестно еще, что было бы с ним, если бы он оставался комендантом Свеаборга в 1906 году, когда там произошло вооруженное восстание»…

Получив отставку, Нестор Никифорович лишился казенной квартиры, денщиков и слуг. Именно тогда он и нанял скромное жилье в Лесном на Старо-Парголовском пр., 37, – совсем рядом с домом своего брата Дмитрия Никифоровича. Здесь, на Старо-Парголовском, он прожил десять лет, до смерти в 1916 году на 73-м году жизни^[68].

Будучи очень энергичным человеком, Нестор Никифорович не выносил бездеятельности. Поселившись в Лесном, он нашел для себя новое занятие – стал председателем «Общества пособления ученикам Лесновских женских гимназий принца Ольденбургского». Впоследствии он принял на себя еще одну должность – председателя Лесновского земского попечительства по призрению семей призваных на действительную военную службу.

* * *

В Лесной Н.Н. Кайгородов приехал со своей женой – швейцарской подданной, француженкой Эрминой Августовной, и детьми. Впрочем, семейные перипетии Нестора Никифоровича достойны отдельного повествования.

Уникальными материалами из семейного архива поделился с автором этих строк правнук Нестора Никифоровича Кайгородова – инженер-строитель Владимир Георгиевич Сперанский. Речь идет о воспоминаниях его матери, инженера-гидромеханика Татьяны Федоровны Сперанской (1915–2001) – внучки Н.Н. Кайгородова.

«Первая жена Нестора Никифоровича умерла рано. От этого брака у дедушки были сын Аркадий и дочь Парасковья (Пашенька). Аркадий окончил военное училище и затерялся. К сожалению, я о нем ничего не знаю. А жизнь Пашеньки оборвалась трагично: она застрелилась в 14 лет. Об этой трагедии в семье дедушки старались не упоминать, поэтому и я больше ничего об этом не знаю.

Гувернанткой детей Нестора Никифоровича, Аркадия и Парасковьи, была Вера Ивановна Бадибелова (1865–1941). Известно о ней мало: была она родом из Харькова, работала в семьях „богатых“ гувернанткой, так на жизненном пути и встретилась с Нестором Никифоровичем. Между ней и дедушкой возникли чувства, и в результате этой встречи в 1889 году родилась дочь Мария – моя мать^[69]. Сколько лет они жили вместе и жили ли они вообще вместе – об этом мне мама не рассказывала. Сложилось так, что с этой бабушкой уже после революции мне пришлось прожить много лет…

^{Н.Н. Кайгородов (в центре) с женой Эрминой Августовной (слева), дочкой Сашенькой (1895 г. р.) и сыном Аркадием. Справа – дочь Мария, родившаяся в 1889 г. Фото начала XX в. Из семейного архива В.Г. Сперанского}

^{Дочь Н.Н. Кайгородова – Александра Несторовна (тетя Шушу). Из семейного архива В.Г. Сперанского}

Первые четыре годы жизни мамы были не очень благополучными. Очевидно, бабушку Веру с дочкой удалили из семьи дедушки. Мама рассказывала мне, что мама мало заботилась о ней. Как об этом узнал дедушка Нестер, мне неизвестно, но точно знаю, что когда он уже жил во втором браке, то забрал свою незаконнорожденную дочь у бабушки Веры и привез ее в свою семью, где уже воспитывались дети от его первой жены. В то время дедушка был комендантом крепости Свеаборг.

Как жила Вера Ивановна после того, как у нее забрали дочку, мне неизвестно. Но связь между ней и дочкой не была потеряна. Еще до революции бабушка Вера получила наследство от кого-то из своих родственников, состоявшее из небольшой избушки или домика с куском земли возле города Торопец. Мама мне рассказывала, что летом 1916 года, очевидно, после смерти Нестора Никифоровича, она поехала со мной навестить свою мать.

^{Эрмина Августовна, жена Н.Н. Кайгородова. Фото начала XX в. Из семейного архива В.Г. Сперанского}

^{Эрмина Августовна, вдова Н.Н. Кайгородова. Фото 1930-х гг. Из семейного архива В.Г. Сперанского}

Очевидно, все „смутное время“ – революцию и Гражданскую войну – бабушка Вера провела в этом наследственном „имении“, пока каким-то завистникам не пришло в голову „национализировать“ ее домик. С 1922 года бабушка Вера жила в нашей семье. В середине 1930-х годов ее выслали из Ленинграда в Боровичи как „неблагонадежную“. Теперь, с высоты прожитых лет, ее судьба представляется мне трагичной: без любящей семьи, без хорошей любви – она, как оторванный листок, летала по жизни. После начала войны бабушка Вера вернулась к нам. Здоровье ее было уже подорвано. Она умерла в первую блокадную зиму и была похоронена на Серафимовском кладбище…

Со своей второй женой, француженкой Эрминой Августовной, Нестор Никифорович оставался до самой смерти и прожил, я думаю, счастливую жизнь. Она была намного моложе мужа. Родилась Эрмина Августовна в 1867 году в старинном городке Ношатель в Швейцарии в семье часовщика. О своем детстве она никогда не рассказывала. Трудно сказать, как дочь швейцарского часовщика смогла покорить сердце русского генерала? Объяснить это можно, наверное, ее красотой и добротой.

Приехав в Россию, Эрмина Августовна почти не говорила по-русски. Прожив на своей новой родине более тридцати лет, она все равно продолжала говорить по-русски плохо, с сильным акцентом. Помню, что с мамой она всегда говорила по-французски.

Эрмина Августовна воспитывала двух детей от первого брака Нестора Никифоровича, мою мать (от Веры Ивановны Бадибеловой) и свою дочку – Сашеньку, родившуюся в 1895 году. Сашенька родилась, когда Нестору Никифоровичу было 52 года.

Я и моя сестра звали Эрмину Августовну „бабушка Лесновская“, поскольку после смерти дедушки, Нестора Никифоровича, она продолжала жить в Лесном. Мы очень любили ее. В моей памяти она осталась высокой, дородной, красивой, доброй и очень приветливой.

Я хорошо помню бабушку Лесновскую последние семь-восемь лет ее жизни в России. Она со своей дочкой Сашенькой, которую мы все знали как тетя Шушу, приезжала к нам в гости на Песочную улицу на Аптекарском острове, где мама жила с 1918 года. Бабушка всегда привозила нам что-то вкусное, а главное – игрушки, которые сохранились с детских лет ее Сашеньки. Помню детский кукольный сервиз, кукольную маленькую мебель и куклу с фарфоровой головкой.

Почему я так хорошо помню эти игрушки? Да потому, что мое раннее детство пришлось на Гражданскую войну, голод и разруху. Игрушки, которые привозила бабушка, сохранились с далекого мирного царского времени и казались мне чудесными.

Когда должны были приехать к нам в гости бабушка и тетя Шушу, мама готовила особый обед. Я даже помню, что иногда готовился жареный гусь с яблоками и рассольник с потрохами. Так было до 1925 года, когда случилась беда: неожиданно после пустяковой операции умерла тетя Шушу – молодая, веселая и приветливая…

В 1928 году Эрмина Августовна, будучи иностранной подданной, уехала из России к себе домой в Швейцарию. Там у нее оставались родная сестра и еще какие-то родственники. Говорили, что у бабушки был денежный вклад в швейцарском банке. Последний период своей жизни она провела в пансионе для одиноких, в покое и достатке. Вклад в банке позволил бабушке выбрать себе жилье по желанию. Умерла бабушка в 85 лет. До последних дней она переписывалась с мамой, хотя переписка с заграницей в Советском Союзе, мягко говоря, не поощрялась. Письма бабушки были написаны по-французски. К сожалению, ни одно из них не сохранилось…»

«СНЕЖНЫЙ ДОМ» НА УЛИЦЕ ПРОПАГАНДЫ

…Если спросить у современных петербуржцев, где находилась улица Пропаганды, то абсолютное большинство, без сомнения, с удивлением пожмет плечами. Даже многие любители питерской старины, пожалуй, не смогут точно ответить на этот вопрос. Лишь неопределенно махнут рукой: мол, где-то там, в Лесном. А вот бывшие лесновские старожилы прекрасно помнят свою «малую родину».

Проходила улица Пропаганды параллельно Старо-Парголовскому проспекту от 2-го Муринского до Институтского проспекта. Тихая, милая улица, с чудесными садами, кустами сирени и старыми деревянными домами. Как ни странно, но трасса этой улицы сохранилась до сих пор, превратившись в обычный внутриквартальный проезд, и только уцелевшие кое-где остатки садов помогают прежним жителям этих мест хотя бы условно определить, где стояли их дома.

С конца XIX века улица называлась Новой, а свое «идеологическое» название она получила в 1940 году. Говорят, причиной такого наименования стал тот факт, что до революции в подвале одного из домов, выход из которого был именно на эту улицу, находилась подпольная типография. Организовал ее большевик В.М. Молотов, учившийся тогда в Политехническом институте. В этой типографии печатались революционные прокламации, а потом остатки печатни долгое время еще оставались в подвале. Так это или нет, сказать трудно, но об этом рассказывают многие лесновские старожилы…

Петербурженка Галина Федоровна Гагарина – одна из тех, чье предвоенное детство прошло именно здесь, на улице Пропаганды. До революции ее бабушка, Александра Петровна Александрова, владела двухэтажным деревянным домом на Новой улице в Лесном.

^{А.А. Александров. Лесной, начало XX в Из семейного архива Г.Ф. Гагариной}

По словам Галины Федоровны, семейная легенда гласит, что ее бабушка, родившаяся в 1870 году, была круглой сиротой: ее подкинули в очень богатый дом, к немолодой супружеской паре Чернышевых. Девочка была в очень богатом шелковом белье, в котором обнаружилась и записка: «Назвать Александрой». Согласно той же легенде, ее родителями были цыганка из табора и… русский посол в Италии.

В восемнадцать лет Александру выдали замуж за состоятельного человека, на двадцать лет старше ее, – Александра Александровича Александрова. Служил он в ту пору начальником железнодорожной станции в городе Козлове (с 1932 г. это город Мичуринск) Тамбовской губернии.

Накопленные капиталы позволили чете Александровых на рубеже XIX–XX веков купить участок и построить дом на Новой улице в Лесном. Несколько комнат в нем сдавались студентам Политехнического института, а потому, по семейным воспоминаниям, в доме всегда была молодежь, народ очень интересный и веселый.

^{Семья Александровых, слева направо: Николай, Мария, Александра Петровна, Тамара. 1914–1915 гг. Из семейного архива Г.Ф. Гагариной}

Неподалеку, на той же улице, Александра Петровна возвела еще один дом – для своих четырех детей (Григория, Марии, Николая и Тамары), с четырьмя отдельными квартирами для каждого. В 1915 году главы семейства, Александра Александровича, не стало. Согласно семейным воспоминаниям, он был заядлым игроком-картежником и оставил вдове огромное количество долгов, за которые ей приходилось еще долго расплачиваться. Перед смертью он подозвал своего сына Николая и сказал ему: «Дай мне слово, что никогда не возьмешь в руки карты». И Николай сдержал слово: ни он, ни кто другой из семьи пристрастием к картежной игре не отличался. Похороны Александра Александровича были пышными и торжественными, отпевали его в церкви Петра и Павла у Круглого пруда…