Текст книги "Лесной исчезнувший мир. Очерки петербургского предместья"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

К несчастью, Владимира Эдуардовича не обошел стороной молох сталинских репрессий. Его арестовали 3 сентября 1940 года в Москве – он был тогда главным инженером в Центроморпроекте. Постановлением Особого совещания НКВД СССР от 8 марта 1941 года В.Э. Дембовецкого осудили по печально знаменитой 58-й политической статье на восемь лет лагерей (с правом переписки) и отправили на Дальний Восток, где он умер 26 ноября 1942 года. Местом смерти в документах указывается Николаевск-на-Амуре.

«Сохранились письма отца из лагеря, которые невозможно читать без боли, – продолжила рассказ Ксения Владимировна. – А мы, его семья, всю блокаду оставалась в Ленинграде. Мы выжили просто чудом. Я работала санитаркой в госпитале в бывшей 1-й образцовой школе на Политехнической улице. В марте 1942-го мне исполнилось шестнадцать лет»…

Во время войны семья Дембовецких еще поредела: в октябре 1942 года погиб на фронте сын, Виктор. К началу войны он успел окончить три курса в Индустриальном институте. Мечтал строить Волго-Каспийский канал, которому отец посвятил диссертацию. В начале 1942 года он ушел добровольцем на фронт. В семейном архиве Ксении Владимировны сохранились все письма брата с фронта. А на стене висит фотокарточка Виктора лета 1942 года, обрамленная засохшими лепестками бессмертника. Эти цветы – как память о брате. Он прислал их в одном из фронтовых «треугольничков», пояснив, что «сорвал их под самым носом у фрицев, когда ходил в разведку».

Виктор унаследовал от отца литературные способности. Даже на войне он не расставался с карандашом. Как зеницу ока хранит Ксения Владимировна поэму под названием «Воспоминания и мысли», присланную братом с фронта 14 сентября 1942 года, незадолго до гибели на Невском пятачке. От Виктора Дембовецкого остались стихи – как литературное завещание. Были в них и такие строки:

Когда сейчас я вспоминаю

Минувших дней беспечный путь,

Я часто глубоко вздыхаю

И мысль свою боюсь вспугнуть.

Та мысль невольно согревает

Меня движением своим,

В родных местах порой витает,

Встает виденьем дорогим:

Передо мной в туманной дали

Всплывает дорогой Лесной,

Сосновка – край любимый мной,

Где знал я радости, печали,

Где жил, учился и любил,

Где горевал и веселился,

Куда я всей душой стремился,

Когда от них далек я был.

Там я обрел друзей, мы вместе

Делили досуг и дела.

В нашем кругу всегда было

Единство, спайка, чувство чести…

* * *

Во флигеле дома № 5 по Воронцову переулку, где когда-то находилась библиотека Клавдии Владимировны Лукашевич, с конца 1920-х годов жила семья Кареткиных.

«Моя мама – Лидия Александровна Кареткина, родом из Севастополя, – рассказала врач Екатерина Ивановна Кареткина. – Ее отец был замечательным механиком-мастером. В Ленинград она приехала в 1929 году, окончила рабфак, училась в Политехническом институте, где и познакомилась со своим будущим мужем – преподавателем института Иваном Тимофеевичем Кареткиным. К тому времени он уже жил (с 1927 года) в доме в Воронцовом переулке, 5, квартира 4.

Родители Ивана Тимофеевича происходили из купеческого сословия и жили в Петергофе: здесь у них до революции был большой двухэтажный дом с огромным роскошным садом. Дом погиб от прямого попадания бомбы в январе 1944 года, во время освобождения города.

Иван Тимофеевич Кареткин окончил с золотой медалью классическую гимназию в Петергофе, где получил блестящее образование, знал четыре иностранных языка. Поступил в Политехнический институт. Когда началась Первая мировая война, ушел на фронт добровольцем. Войну начал в чине прапорщика, а закончил штабс-капитаном. Мама говорила, что у отца было много военных наград, но их он со своим фронтовым другом Николаем Юлиановичем Денисевичем^[60] закопал в 1921 году в окрестностях Петергофа. Прекрасно помню страх за его офицерское прошлое. Отец никогда не говорил о своей службе офицером во время Первой мировой – это было очень опасно. Может быть, его спасло то, что во время Гражданской войны он был в Красной армии?

^{Слева направо: И.Т. Кареткин, его первая жена Анна Дмитриевна(?), кухарка Е.Н. Васильева (тетя Дуня), К.В. Лукашевич. В верхнем ряду в центре – дворник Д.В. Васильев (дядя Митя). Фото 1927 г. Из архива Е.И. Каретшной}

Вообще, в семье очень боялись говорить о многих вещах. Немало близких друзей отца по Политехническому институту было арестовано в конце 1930-х годов. Мама говорила, что из дореволюционных друзей погибли практически все. Родители очень боялись говорить нам, детям, что-то лишнее: все были в страхе за жизнь близких. Время было тяжелое, но, несмотря ни на что, в самых опасных условиях люди помогали друг другу выжить.

Папа был учеником академика Алексея Александровича Чернышева^[61]. Занимался также проблемами электрических измерений, телевидения, дальности радиотелефонной связи, электрификации железных дорог, планированием и организацией научных работ, историей электротехники и др. Участвовал в разработке плана ГОЭЛРО.) Его женой какое-то время была пианистка Мария Дмитриевна Шостакович – сестра композитора. Она занималась музыкой с моими братом и сестрой».

^{Флигель дома К. Лукашевич (бывшая библиотека) , где жила семья Кареткиных. Фото 1940 г. Из архива Е.И. Кареткиной}

^{У входа на веранду бывшего дома Клавдии Лукашевич. В верхнем ряду крайний слева – В.Э. Дембовецкий. В среднем ряду, слева направо: В. Дембовецкий, Л.А. Кареткина, К. Дембовецкая, К.А. Пашкова (бабушка) , А.В. Дембовецкая. В нижнем ряду, слева направо: Н. Кареткина, Л. Татаринова, В. Лопухин, Е. Мельников, С. Острогин. Фото 24 мая 1934 г. Из архива Е.И. Кареткиной}

^{К.В. Лукашевич}

Служил Иван Тимофеевич Кареткин в Политехническом институте. Иван Тимофеевич был доцентом на кафедре электротехники у М.А. Шателена, являлся кандидатом физико-технических наук. Перед войной готовил докторскую диссертацию, но не успел ее защитить.

«Папу очень любили все его ученики, вспоминает Екатерина Ивановна Кареткина. – Физика в его преподавании никогда не была скучной… Жили мы очень скромно. У отца был всего один костюм, но это не имело никакого значения. Культа материальной наживы не было. Счастье, что живы. Что не погибли, что родные не сидят в тюрьме. Музыка и литература заполняла всю нашу жизнь. Папа замечательно играл на рояле. Это искусство оставалось с ним всю жизнь. Музыка в исполнении отца сопровождала все мое детство. В семье считалось, что домашнее музицирование – это норма. А со временем это стало доброй семейной традицией, и сейчас мои внук и внучки учатся играть на рояле. Все друзья вспоминали: как замечательно играл Иван Тимофеевич Шопена и Листа!»

В самом начале войны, когда дошло известие о взятии немцами Пскова, Иван Кареткин немедленно отправил семью в эвакуацию. «Скоро немцы будут под Ленинградом», – объяснил он домашним свое решение, хотя тогда, в середине июля, еще мало кому верилось, что враг сможет дойти до стен города. Сам Иван Тимофеевич всю блокаду оставался в Ленинграде.

^{Вид дома К. Лукашевич со стороны Воронцова переулка. Большое окно в верхнем этаже – в бывшем рабочем кабинете писательницы. Фото В.В. Дембовецкого, 1938 г. Из архива К.В. Белецкой}

«Наша семья вернулась домой в Ленинград, в Воронцов переулок, в начале июня 1944 года, – рассказывает Екатерина Ивановна Кареткина. – А спустя почти пять лет, в начале марта 1949 года, не стало отца. Ему было всего 53 года. Когда я читаю „Доктора Живаго“, то начинают понимать: как и герой Пастернака, мой отец умер оттого, что сердце не выдержало! Ему довелось пережить все – Первую мировую войну, революцию, Гражданскую войну, страшные 30-е годы, блокаду… Может быть, отцу „повезло“, что он не дожил до „ленинградского дела“. Велика вероятность, что он бы пострадал. Ведь у него были очень хорошие отношения с председателем Ленинградского горисполкома Петром Георгиевичем Лазутиным, который когда-то учился у папы в институте.

Очень интересна судьба моего сводного брата, Владимира Петровича Лопухина. Удивительно, как такой домашний мальчик-романтик, замечательно рисовавший, хорошо игравший на рояле, казавшийся маменькиным сынком, стал смелым и храбрым солдатом, проявил себя настоящим героем на войне! В 1942 году, в эвакуации, он блестяще окончил школу, затем попал в военное училище, откуда после настойчивых просьб ушел солдатом в противотанковую артиллерию. С гвардейским полком он прошел от Сталинграда до Берлина. Несколько раз был ранен, контужен. Всю войну так и прошел рядовым, заслужил несколько орденов Славы. Впоследствии стал инженером, работал в конструкторском бюро Климова…

Моя сестра, Нонна Ивановна Кареткина, окончила, как и я, школу № 103 в Лесном, у Бассейки, затем – Институт иностранных языков. В 1950 году она вышла замуж и уехала на Украину, живет в Киеве, больше тридцати лет преподавала иностранные языки в Киевском высшем инженерном радиотехническом училище»…

Какова же была судьба дома Лукашевич?

«Наша семья оставались в бывшем библиотечном флигеле в Воронцовом переулке до 1965 года, – рассказала Екатерина Ивановна Кареткина. – В то время „Ленакадемстрой“ получил этот участок под застройку. Все пошло под снос – и дом Лукашевич, и наш флигель. Он действительно был уже довольно ветхим. А главное – он ведь изначально не предусматривался для проживания – строился как библиотека. Воды в доме не было, и приходилось ходить за водой на колонку.

Очень грустно, что ничего, никакого следа не осталось от прекрасного сада, находившегося возле дома Лукашевич. Голубые ели, несколько сортов сирени и жасмина, целая аллея акаций, море цветов. Когда сад цвел, это был настоящий рай. Так жалко, что сад вырубили, когда участок пошел под застройку».

ЛЮБИМЫЙ ВРАЧ

Старожилы Лесного и Гражданки до сих пор самыми добрыми словами вспоминают доктора Николая Петровича Бенеславского. «Это был прекрасный доктор, отзывчивый человек, который мог прийти на помощь в любое время дня и ночи», – говорят о нем. Вспоминают о Бенеславском так, словно все происходило только вчера, а ведь он ушел из жизни уже почти полвека назад – в начале 1960-х годов. Каким он был, мы можем увидеть на старых фотографиях, запечатлевших классический образ настоящего петербургского интеллигента.

Между тем Николай Петрович был родом из русской провинции – из города Бежецка Тверской губернии. Родители его происходили из семей священников. Деду Николая Петровича, священнику Хлебникову, за благочестивый труд позволили носить фамилию «Бенеславский». Поэтому все последующие поколения шли уже именно под этой фамилией.

В 1908 году Николай Бенеславский окончил мужскую классическую гимназию в Твери, осенью того же года поступил в Юрьевский (ныне Тартуский) университет, а в 1912 году перешел в Военно-медицинскую академию в Петербурге. Однако в том же году за участие в студенческих беспорядках его уволили из академии и он вернулся на учебу в Юрьев. В 1914 году, когда началась Первая мировая война, Бенеславского призвали врачом в действующую армию. С декабре 1914 года он находился в резерве санитарного отдела 10-й армии, где работал в качестве младшего врача штаба армии до самого конца войны.

Все эти сведения удалось почерпнуть из подробной автобиографии, написанной самим Бенеславским. В ней нет почти ничего о личной жизни. Этими подробностями поделилась его внучка – Татьяна Константиновна Черняева. Согласно семейной истории, будучи студентом в Петербурге, Николай Петрович подрабатывал репетиторством. Именно так он познакомился со своей будущей женой Александрой Сергеевной Быковой: она училась тогда в знаменитом Лесном Коммерческом училище на Институтском проспекте.

^{Беклешовская улица (ныне – Гжатская). Фото начала 1950-х гг. Из архива Т.К. Черняевой}

Мать Александры Сергеевны, Александра Кирилловна Быкова, принадлежала к числу довольно крупных землевладельцев в Лесном: она имела несколько домов на Беклешовской улице. Когда в конце XIX века подбиралось название для улицы, выбирали между «Беклешовской» и «Быковской». Теперь эта улица называется Гжатской – так ее переименовали в 1952 году.

В середине 1910-х годов Бенеславский женился на своей ученице, закончившей к тому времени училище. Венчались они в Троицкой церкви на Большой Спасской. Николая Петровича гостеприимно приняли в доме Быковых на Беклешовской улице, 8. В 1916 году родилась дочь…

После окончания Первой мировой войны Николай Бенеславский летом 1918 года несколько месяцев заведывал отделом в Охтенской продовольственной управе, а в августе 1918 года его мобилизовали в новую, рабоче-крестьянскую армию.

«В Гражданской войне участвовал, служа в Красной армии в качестве полкового врача», – записал впоследствии Бенеславский в соответствующей графе анкетного листа. В апреле 1919 года в селе Видлица Олонецкой губернии он попал в плен к белым. Его хотели расстрелять, и лишь положение врача спасло Николая Петровича от гибели.

^{Н.П. Бенеславский. Фото 1930-х гг. Из архива Т.К. Черняевой}

После освобождения из недолгого плена Бенеславский, оставаясь военным врачом, участвовал в боевых действиях против белых под Псковом и Нарвой, затем в польской кампании и в разгроме знаменитого антоновского мятежа под Воронежем. Вернувшись в 1921 году после демобилизации в Петроград, поступил на работу в систему райздрава Московского района. Через два года, для окончания образования, поступил в 1-й Медицинский институт, одновременно работая врачом на молочной ферме в Лесном – бывшей «Лесной ферме Бенуа» (впоследствии совхоз «Лесное»).

Окончив институт, Николай Бенеславский устроился в амбулаторию Политехнического института. Параллельно трудился в 14-й поликлинике на углу 2-го Муринского и Институтского, а в 1928 году перешел туда на основную работу. Там и оставался до 1939 года.

В доме на Беклешовской семья Бенеславских пережила самую страшную первую блокадную зиму. «В апреле 1942 года нас эвакуировали в Молотовскую область, – вспоминает Татьяна Черняева. – Вернулись мы в Ленинград в 1944 году едва ли не нищими – по Невскому шли в лаптях. Приютили нас родные на улице Марата, ведь дом на Беклешовской разобрали на дрова… О его точном местоположении еще долго напоминала высокая сосна с причудливым стволом в виде интеграла: когда-то она нависала над самой крышей. Теперь на месте нашего дома – бассейн на Гжатской улице».

^{Н.П. Бенеславский. Фото 1950-х гг. Из архива Т.К. Черняевой}

В 1945 году вернулся домой Николай Петрович Бенеславский. Вновь, как и в 1920-х годах, он стал работать врачом в амбулатории Политехнического института. Жилье ему предоставили в 1-м профессорском корпусе, и с тех пор именно это место стало семейным очагом Бенеславских. В амбулатории института Николай Петрович трудился до самого конца 1950-х годов – до выхода на пенсию. Параллельно он занимался обширной частной практикой.

«У дедушки была большая библиотека по медицине, он выписывал специальную медицинскую литературу, даже иностранные журналы, что тогда было довольно проблематично, – вспоминает его внучка. – Никогда никому он не отказывал в медицинской помощи. Если нужно – приходил и ночью. С бедных денег не брал. Он был „семейным врачом“ для обитателей 1-го и 2-го профессорских корпусов, „красного дома“, его приглашали в Гражданку, Ручьи, Мурино. До сих пор у нас сохранились записи о его пациентах за много-много лет».

«Мы жили в одном доме с доктором Николаем Петровичем, – рассказывает Людмила Николаевна Пушкарева. – Он поселился в нашем доме вскоре после войны. Окна нашей квартиры выходили на окна квартиры Николая Петровича. Я ежедневно видела его. Он ходил неторопливо, опираясь на тросточку, всегда прямой, в неизменном военном кителе. Был приветлив и доброжелателен, отзывчив, корректен со всеми, всегда старался всем помочь.

^{П.Н. Бенеславский в амбулатории Политехнического института. Фото 1950-х гг. Из архива Т.К. Черняевой}

Рядом со своим подъездом, на газоне, он посадил две молодые березки, одна из которых растет и сейчас. Другую спилили несколько лет назад, когда рыли канаву для прокладки труб к нашему дому. Оставшаяся береза – это память о Николае Петровиче. Проходя мимо, я всегда невольно вспоминаю его, „чеховского доктора“».

«Это был обстоятельный, милый доктор, окруженный своими пациентами, когда после своей смены уходил домой, – вспоминает архитектор Сергей Николаевич Пономарев. – После войны, в 1950-х годах, этот удивительный доктор поселился в соседней квартире (за нашей стенкой) в квартире № 38 на первом этаже. Конечно, состоялось знакомство. У Николая Петровича был рыжий кот, который путал соседние окна, прыгал к нам в гости и всегда укладывался спать вместе с моим сыном (ему было три-пять лет) в кроватке. Николай Петрович, проходя мимо, интересовался: „Не у вас ли Рыжий?“.

Помню, мне тогда было тридцать лет, и я много курил. Николай Петрович убедил меня бросить курить, объяснив, что молодой организм до 30 лет справляется с отравой курения, а после 30 лет начинает разрушаться и человек становится инвалидом. Также советовал не пить пива, чтобы не испортить почки и еще что-то. Николай Петрович объяснил, что оздоровление организма у мужчин происходит за три года, и действительно, вскоре я почувствовал себя здоровым и сильным, как никогда. Спасибо Николаю Петровичу!

Однажды я шел от трамвайного кольца у Политехнического института через парк к дому, слегка прихрамывая, и встретился с Николаем Петровичем. Он посмотрел на то, во что я был обут, и категорически запретил носить резиновую обувь и синтетические носки. Только кожаную обувь и хлопчатобумажные и шерстяные носки! Так я и поступил, и „шпоры на пятках“ вскоре прошли. Еще он рекомендовал дома иметь паркетный пол и ни в коем случае не линолеумный, поскольку резина и линолеум служат изоляцией энергии человека от земли». С тех пор всем я всегда рекомендовал не курить и ходить в кожаной обуви, как велел мне Николай Петрович Бенеславский. Спасибо ему!».

Кстати, нельзя не упомянуть о еще одной стороне жизни Николая Бенеславского: он был страстным коллекционером бабочек. Энтомология являлась увлечением всей его жизни. Причем занимался он этим делом с научной точностью и тщательностью. Его огромная коллекция, насчитывавшая сорок ящиков, осталась в покинутом во время блокады доме на Беклешовской и бесследно исчезла. После войны он создал новую коллекцию (увы, не такую большую), теперь она бережно хранится в семье внучки Николая Петровича.

Похоронен Бенеславский на Богословском кладбище, рядом с могилой родного брата, причем тоже врача по профессии, – Ивана Петровича Бенеславского…

«ДОМ С ПАВЛИНОМ»

Достопримечательностью старого Лесного были многочисленные особняки. К сожалению, до наших дней из них уцелели только считанные единицы – все остальные погибли во время реконструкции 1960-х годов, оставшись жить лишь в памяти старожилов.

Одна из самых красивых дач на Старо-Парголовском проспекте (ныне пр. Мориса Тореза) носила название «домик с коньком», поскольку была украшена изображениями лошадиных голов. Другая, напоминавшая пагоду, звалась «китайской дачей». На Новосильцевской (ныне Новороссийской) улице многим была известна «розовая дача» – прекрасный деревянный особняк, выкрашенный в розовый цвет и окруженный ажурный оградой. Еще в послевоенные годы старожилы говорили, что это дача известного российского государственного деятеля С.Ю. Витте, точнее не его самого, а его пассии. Не случайно бытовало еще одно название этого особняка – «вилла „Мария“».

А на 2-м Муринском проспекте был знаменит «дом с павлином» (под № 43), недалеко от Круглого пруда. Дом был кирпичным, двухэтажным, с деревянной пристройкой. Его достопримечательностью служило деревянное резное изображение павлина с распущенным хвостом, украшавшее полукруг над вторым этажом. Вокруг павлина шла надпись, выполненная церковнославянской вязью: «О добре трудиться – есть чем похвалиться».

До революции «дом с павлином» принадлежал служащему фабрики Нобеля Владимиру Сергеевичу Добросердову (1884–1933). До самого закрытия церкви Св. Петра и Павла, стоявшей неподалеку – возле Круглого пруда, Добросердов был ее певчим.

^{«Дом с павлином» на 2-м Муринском пр., 43, во время пребывания в нем библиотеки. Фото конца 1920-х гг. Из фондов Центральной районной библиотеки Выборгского района им. А.С. Серафимовича}

Первый этаж дома он приспособил под свою мастерскую, а на верхнем этаже жила его семья. После революции верхний этаж оставили семье Добросердовых, а мастерскую внизу закрыли. В ее помещениях в 1927 году и разместилась районная библиотека, которая впоследствии стала носить (и носит поныне) имя писателя А.С. Серафимовича.

Библиотека начала свою жизнь 6 ноября 1927 года – в числе одиннадцати ленинградских библиотек, открывшихся в тот день в честь десятилетия Октябрьской революции. Кстати, имя А.С. Серафимовича библиотека получила с его собственного согласия, причем любопытно, что письмо от библиотеки писатель получил в день своего 85-летия.

В «доме с павлином» библиотека размещалась четыре года. В 1931 году она переехала на Старо-Парголовский проспект – в особняк, больше напоминавший маленький средневековый замок. Молва упорно называла его «дачей Шаляпина», хотя, как выяснили историки, к знаменитому певцу он не имел никакого отношения. Здесь библиотека пережила войну – она работала все месяцы ленинградской блокады.

^{B.C. Добросердов – владелец «дома с павлином» на 2-м Муринском проспекте. Фото из семейного архива его внучки Е.И. Агеевой}

Для местных жителей библиотека служила настоящим культурным очагом. В 1950-х годах в ней был организован литературный кружок, издавался рукописный литературный журнал под названием «Огонек в Лесном», где публиковались стихи, проза, литературно-критические статьи. Да и саму библиотеку местные жители любовно окрестили «Огонек в Лесном». Здесь проходили встречи со многими известными писателями – Верой Кетлинской, Юрием Германом, Вадимом Шефнером, Виктором Некрасовым. А Всеволод Рождественский, пообщавшись здесь с читателями, оставил такую запись в альбоме отзывов: «Чувствуется, что в библиотеке имени Серафимовича создано настоящее живое содружество читателя и книги…»^[62].

Впрочем, вернемся снова к «дому с павлином». После библиотеки в помещении бывшей мастерской располагались поочередно то небольшой кинотеатр, то обувная мастерская, а затем – общежитие обувной мастерской. Верхний этаж (четыре комнаты и кухню) по-прежнему занимали Добросердовы. У Владимира Сергеевича было трое детей, они выросли, стали обзаводиться семьями, и здесь образовалась большая семейная «коммуналка».

^{«Дом с павлином» на 2-м Муринском пр., 43. Фото 1950-х гг. Из семейного архива Е.И. Агеевой}

В «доме с павлином» семья Добросердовых пережила страшные годы блокады. На чердаке долгое время хранился как напоминание о войне асбестовый колпак, которым во время блокады тушили зажигательные бомбы. Война не обошла стороной семью Добросердовых: один из сыновей Владимира Сергеевича, Георгий, ушел на войну добровольцем, попал в плен, бежал, но неудачно. Эти подробности стали известны уже после войны от его товарища, сумевшего пережить плен. Долгое время не умирала надежда, что Георгий вернется, особенно когда стали появляться люди, чьи родственники получили во время войны извещения с короткими роковыми словами: «пропал без вести»…

Внучка Владимира Добросердова, Елена Ивановна Агеева, жила в «доме с павлином» с момента рождения в 1938 году до расселения дома в 1967 году. Со старым семейным домом у нее, как и многих лесновских старожилов, с которыми мне довелось общаться, связаны самые теплые воспоминания – словно бы о каком-то утраченном, потерянном рае.

«Вокруг нашего дома располагался чудесный сад, с яблонями прекрасных сортов, кустами малины и смородины, площадкой для игры в крокет, – вспоминает Елена Ивановна. – Было много цветов, рос громадный куст жасмина. Жили мы после войны как в деревне: держали корову, которая жила у нас во дворе в сарае, а пасти ее мы ходили в Сосновку. Разводили кур, а вот индюшки как-то не прижились».

^{«Дом с павлином» на 2-м Муринском пр., 43, уже в окружении новостроек – незадолго перед сносом. Фото 1960-х гг. Из семейного архива Е.И. Агеевой}

Когда дом расселили, в нем некоторое время находились службы «Метростроя». Вокруг уже выросли современные многоэтажные новостройки, а старый «дом с павлином» все еще стоял, напоминая о старом Лесном. Это соседство отчетливо видно на старых фотографиях из семейного архива. А потом пришел черед и «дома с павлином». По словам Елены Ивановны Агеевой, легендарного резного павлина перед сносом дома демонтировал какой-то художник и перевез его к себе в мастерскую.

«Когда ломали дома старого Лесного, они были очень крепкими, добротными, то есть совсем не ветхими, – с грустью вспоминает Елена Ивановна. – И наш дом был такой прочный, что, говорят, его пришлось взрывать, но видеть это было выше моих сил. Никакого следа нет сегодня от прекрасного сада, уцелела только старая липа, которая росла когда-то возле нашего дома».

«РОДОВОЕ ГНЕЗДО» НА ИНСТИТУТСКОМ

Геолог Андрей Михайлович Суриков с полным правом считал себя потомственным лесновцем, причем в четвертом поколении. Его предки обосновались в Лесном в самом начале XX века.

«Моя бабушка, Мета Паулина Амалия Готлиб, – из остзейских родов фон Хевденов и Готлибов из Митавы, – рассказал Андрей Михайлович. – Ее родители приехали в Петербург еще в первой половине XIX века, хотя в ту пору частенько еще наведывались в свое имение под Митавой. Бабушка, родившаяся в 1881 году, жила в аристократическом квартале Литейной части – на Фурштатской, училась в Анненшуле. А дачу снимали в Лесном – на углу Болотной улицы и Английского проспекта (ныне ул. Пархоменко). В семейной истории этот дом фигурирует как дача Шеве.

Когда около 1900 году умер бабушкин отец – Пауль Антонович Готлиб, денег на содержание семикомнатной квартиры в центре города стало не хватать, и семья Готлибов в поисках более доступного жилья переехала на дачу Шеве. Тем самым она пополнила ряды лесновских „зимогоров“. Кстати, дом Шеве простоял до самой войны и был разобран на дрова в первую блокадную зиму 1941–1942 годов».

В 1912 году Мета Готлиб вышла замуж за морского офицера Флориана Иосифовича Иванского – выходца из польских дворян. Будучи механиком на эсминцах, он участвовал в Русско-японской войне. По семейной легенде, там, на Дальнем Востоке, Флориан Иванский познакомился с Петром Николаевичем Врангелем – впоследствии одним из вождей «белого движения» во время Гражданской войны. В архиве Иванского было даже несколько фотографий, запечатлевших его с Врангелем, но все их пришлось впоследствии уничтожить как опаснейший «компромат».

^{Дача Шеве на углу Болотной улицы и Английского проспекта – первое семейное гнездо в Лесном. Фото 1902 г. Из архива A.M. Сурикова}

На следующий год после свадьбы, в 1913 году, чета Иванских купила себе дом в Лесном неподалеку от дачи Шеве – на углу Институтского проспекта и Песочной улицы. Теперь на этом месте стоит жилое здание постройки 1950-х годов с гастрономом в первом этаже (Институтский пр., 3/16). «Тем не менее местоположение нашего дома можно определить довольно точно, – подчеркивает Андрей Суриков, – ведь до сих пор еще уцелели липы, окружавшие когда-то наш участок. А высокий кедр, посаженный руками деда, Флориана Иванского, срубили лет пятнадцать назад».

^{Ф.И. Иванский, фото начала XX в. Из архива A.M. Сурикова. Автопортрет Ф.И. Иванского. Из архива A.M. Сурикова}

Во время Первой мировой войны Флориан Иванский служил в Гельсингфорсе: занимался ремонтом судовых двигателей и радиоделом. Революционная гроза обошла его семью стороной: в 1918 году они уехали из Петрограда в Кострому, где и переждали самое страшное время. Они оставались там до 1928 года, а потом вернулись в родной Лесной – в свой дом на Институтском.

«Две комнаты в доме на Институтском принадлежали семье Корниловых (дело в том, что бабушкина младшая сестра Вера Павловна еще до революции вышла замуж за владельца фарфоровой фабрики Сергея Корнилова, у них было три дочери), а одна комната – Иванским, – рассказывает Андрей Суриков. – Там жили мои бабушка и дедушка, мои родители, там провел свое раннее детство и я, родившийся в 1939 году. Так что дом на Институтском с полным правом можно назвать „родовым гнездом“ семьи Иванских и Суриковых».

^{A.M. Суриков на месте «родных пенат» на Институтском проспекте. Фото С. Глезерова, февраль 2008 г.}

Сложно складывалась судьба «патриарха» семьи – Флориана Иванского: при советской власти его четырежды арестовывали: два раза в Костроме и два раза в Ленинграде. В 1930-х годах работал в Центральной лаборатории беспроводной связи в Ленинграде, создавал вместе с инженером Шориным технологию звукового кино. Когда лабораторию закрыли, деда арестовали, но ненадолго. В 1937 году его посадили снова, но в 1939 году освободили, когда наступило кратковременное послабление из-за замены наркомов внутренних дел – Ежова на Берию. Последним местом работы Флориана Иванского являлся Институт хирургического туберкулеза, где он трудился электрорентгенотехником.

«Война стала страшным горем для семьи, – с дрожью в голосе говорит Андрей Суриков. – В первую блокадную зиму, в декабре 1941 года, умер от голода Флориан Иосифович. В апреле 1942-го умер от голода мой младший брат: ему было всего-то чуть больше годика. А в феврале 1943 года под Синявинскими высотами, на Волховском фронте, погиб мой отец, Михаил Дмитриевич Суриков, – он был командиром батареи „сорокапяток“. В мирное время он работал ведущим инженером завода „Электропульт“, а в начале войны окончил артиллерийскую академию и попал на фронт.

Похоронили отца в Рабочем поселке № 1 – теперь его имя увековечено на братской могиле в поселке Синявино. Правда, похоронку на него мы получили уже в Костроме, куда эвакуировались из Ленинграда в сентябре 1942 года. Мама очень долго жила памятью об отце – это было для нее свято. У меня до сих пор рука не поднимается читать фронтовые письма-треугольники, которые отец присылал маме, настолько они личные».

Когда Суриковы в 1944 году вернулись обратно в Лесной, дома на Институтском уже не было: его разобрали на дрова для хлебозавода. Тринадцать лет, до 1957 года, пришлось жить в общежитии Академии связи на проспекте Бенуа – нынешнем Тихорецком. Площадь комнаты была 14 метров – и это на троих человек! Но выхода не было, приходилось жить в тех условиях, которые являлось данностью. И, несмотря на горести войны и бытовые проблемы послевоенных лет, детство все равно вспоминается счастливым…