Текст книги "тема: "Псы любви""

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

«До шестьдесят седьмого километра полчаса ехать, а там пешком километров двадцать пилить, – прикинул Семен, уже изучивший зулумбийскую систему мер. – Часа три-четыре в одну сторону будет».

– Рано вставать придется. Зям, поставь будильник на полшестого.

Зягура радостно подскочила и вытащила из шкафа свое самое нарядное платье, рыжее с оборкой из черных перьев и вышивкой из костей, разложила его на стуле.

– В этом поеду!

Семен только вздохнул. К платью, как ему было хорошо известно, еще полагалось ожерелье с клювастым черепом в центре и серьги из скрюченных лап. Зягуре удалось утилизировать найденную во дворе дохлую ворону до последней косточки.

День выдался ясный и невероятно теплый для апреля. Зягура сняла босоножки и, гулко топая, зашагала так быстро, что Семен еле за ней поспевал. Он шел, оставляя на утоптанном песке рядом с цепочкой короткопалых следов Зягуры ребристые отпечатки кроссовок, жмурился от солнца и любовался ее крепкой фигурой, обвитой коротким платьицем. Под ноги стелилась дорога, петляла среди березовых островков, ныряла в овражки, разрезала свежевспаханные и еще черные поля и, казалось, вела в никуда, истончаясь впереди змеиным хвостом. Было легко и приятно идти по этой незнакомой дороге, вдыхать запах свежей земли и слушать, как поскрипывает под ногами песок. Семена удивляло, что Зягура, обычно болтливая и суматошная, шла с торжественным молчанием и уверенно выбирала в развилках нужную ей тропинку, словно и правда знала путь в свою Зулумбию.

«Глупая Зягура! – ласково думал Семен. – Наверное, она опять видит что-то нереальное. Так волнуется, а скорее всего приведет меня к какому-нибудь пню, обсиженному древесными грибами, и будет утверждать, что это трон Зулумбии».

Дорога сделала резкий поворот, открыв покосившийся забор и трухлявый домишко с уныло обвисшими ставнями. Зягура толкнула калитку.

– Это здесь! Тут живет церемониймейстер Зулумбии. Во дворе под дощатым навесом лениво теребили сено удивительного персикового оттенка овцы и деловито бродили, склевывая что-то с земли, странные куры: коротколапые и вытянутые вверх, словно кегли. Из-за сарая выскочила вертлявая рыжая собачонка с острой мордой и звонко затявкала. Следом показался угрюмый мужик в ватнике. Увидев гостей, он рявкнул на собаку:

– Цыц, дура! Не видишь что ли, на кого лаешь? Простите глупого шакала, Ваше Зулумбийское Величество! Я безмерно счастлив приветствовать в своем доме августейшую особу!

Мужик стянул с косматой головы грубо связанную шапку и поклонился. Его длинные черные волосы, скатанные в войлочные дреги, взметнулись над головой пальмовой кроной и тяжело упали на плечи. Стоящая ближе всех овца неожиданно высоко вытянула шею, горделиво подняла голову и посмотрела на Семена огромными влажными глазами. По их восточному разрезу он узнал виденную когда-то в зоопарке ламу Гуанако.

Через несколько часов во дворе церемониймейстера собрались жители ближайших зулумбийских деревень. Семена усадили на выточенное из огромного пня высокое кресло с резной спинкой. «Хоть тут угадал. Не обошлось без пня», – порадовался за себя Семен и принялся с интересом рассматривать зулумбийцев. С виду колхозники как колхозники, разве что одеты слишком пестро, да лица у всех, словно кофейные зерна, темные с резкими африканскими чертами. Зулубийцы подходили по очереди, с поклоном ставили у ног Семена подношения и почтительно пятились назад.

Семен с детства обожал подарки, а столько ему ни разу еще не дарили. Чего тут только не было: корзины с сушеными фруктами и страусовыми яйцами, связка сушеных крыс и бочонок соленых лягушек; стреноженные коротколапые птицы киви, так похожие на кур, ручной крокодил в попоне из старого пальто с забинтованной мордой и парочка визжащих в мешке поросят, оказавшихся на поверку молочными бегемотиками. Шипел и рвался с цепи злющий пятнистый кот, скорбно молчал красно-синий попугай в кованой клетке. Ко всеобщему ликованию зулумбийцев, Семену пришлось сразу же надеть ожерелье из рыбьих хребтов и широченные желтые штаны, прицепить на пояс изогнутый нож в кожаном чехле и взять в руку резное копье. Вскоре возле него скопилась приличная куча мешков, свертков и корзин, увенчанная рогами антилопы и слоновым бивнем.

– Зяма, а бивень-то здесь откуда? Неужели, и слоны в ленинградской области водятся?

– Большой зуб много лет хранился в деревне. И откуда он взялся, никто не помнит.

– А что мы будем со всем этим добром делать? Может, обратно раздадим?

– Что ты! Отказываясь от подарка, ты наносишь зулумбийцу смертельную обиду, и он вешается на ближайшем дереве. Донесем до дому, а там пристроим куда-нибудь.

– Зям, ну хоть крокодила давай вернем, а?

Но Зягура только глаза испуганно выпучила глаза: молчи, дескать.

«Куда я этого крокодила дену?» – ломал голову Семен, глядя, как скачет вокруг тотемного столба шаман в злобной маске и рваном свитере. «Может, Пашке на день рождения подарить? Нет, Пашке не годится. День рождения у него не скоро, в ноябре, а полгода жить крокодилу в коммунальной ванне соседка не позволит…»

– Зяма, а не этот ли самый шаман тебя в жабу превратил?

– Этот. Он очень старый и крепкий шаман, много-много лет шаманит.

– Вот сволочь! Хочешь, я его казню? Или нет, просто откажусь от его кокосовых погремушек, и он сам удавится, хочешь?

– Что ты! Он же все согласно обычаям делал. Знаешь, сколько каждый год рождается Зулумбийских принцесс? Сотни! А должна остаться только та, которая сумеет найти для Зулумбии короля.

– Сотни? Из яиц вы что ли вылупляетесь?

– Нет, из икринок.

«Бред какой-то», – подумал Семен, но переспрашивать не стал, потому что у столба произошла смена состава. Там теперь под восхищенные хлопки и гул тамтама невероятно высоко подскакивала длинная худущая зулумбийка, наряженная в разноцветную птицу. И мысли Семена вернулись в свою колею. «Соседка сволочь! Даже канареек в квартире держать не дает, типа у нее аллергия на все живое. А тут киви… И кот с бегемотами…»

Шаман вынырнул из-за спинки трона и поднес к самым губам Семена деревянную миску с тягучим кроваво-красным напитком, приказал жестом – пить до дна. Семен, под ликующие возгласы, выпил залпом, прокатив обжигающую горечь по гортани, и сразу почувствовал, как закачалось и поплыло в голове. Дальнейшее он воспринимал смутно, словно смотрел сквозь воду. Ритм нарастал. Музыканты лупили в барабаны все неистовее, так, что охмелевший глаз не различал движения их быстрых ладоней, только тугая кожа тамтамов грохотала, как осыпающиеся со скал камни. Зулумбийцы, не в силах сдерживать на месте ноги, бросались в круг и там, отпустив тело во власть бешеной музыки, вертелись вокруг красно-черного тотема, выбивая ногами пыль из земли. От всего этого кружения и мелькания Семена затошнило и показалось, словно он сидит на карусели, а вокруг, сливаясь в разноцветное пятно, вертится обезумевшая окружающая реальность. По кругу, по кругу, галопом, словно рехнувшаяся цирковая лошадь. И только безмятежные и мудрые глаза сидящей рядом Зягуры не дают сорваться и упасть под оголтелые копыта. Вдруг рокот смолк, словно в мире, как в телевизоре, выключили звук. Толпа расступилась, пропуская вперед женщину-птицу с короной из ивовых прутьев в руках. Она приблизилась к Семену плавно и бесшумно, словно по воздуху скользнула, и бережно надела корявый венок ему на голову.

– Теперь ты король Зулумбии! – прошептала Зягура.

Провожали короля всем населением. На одну телегу погрузили подарки, на другую усадили Семена с Зягурой, и двинулись к электричке под рокот тамтамов и многоголосое пение. Телега подскакивала на ухабах в такт музыке, и

подпрыгивал пред глазами в обратной прокрутке утренний маршрут. Вроде, и тот самый, и в тоже время иной. И извилистая дорога, и синеющая в вечерних сумерках щетина леса, и одинокие плакучие березы на тонких голубовато-белых ножках стали удивительно неправдоподобными, словно много лет назад кто-то неряшливо накалякал на реальности бледно-зеленой гуашью неумелую картинку. И только сейчас Семен увидел, как проступает сквозь вылинявшую краску истинная природа вещей, так же, как на портретах американского художника из-под желтого парика и синих век сквозит фотография задумчивого лица. Как же он раньше не замечал, что вдоль дороги тянутся спутанные влажные тропики и дрожит воздух над остывающими от дневного солнца камнями, что ветер треплет пальмовые шевелюры, и над ними, распластав в воздухе бахромчатые крылья, парят хищные птицы и, позвякивая колокольчиками, возвращается домой стадо гнуторогих антилоп. Все это было таким знакомым и родным, словно собственная коленка, ободранная в пылу детских сражений. Вспомнилось, что все это Семен уже видел не раз, но страшно давно, как в другой жизни. Тогда, когда он сам едва доставал макушкой до пряжки отцовского пояса и получал от матери легкие и необидные шлепки кухонным полотенцем, солнце было точно таким же оранжево-красным, трава зеленой с отливом в синь, а каждый цветок размером с ладонь. Тогда ныряли в небе пугающе огромные черные птицы, и у домашнего кота дремали в лапах тигриные когти, а на цепи возле бабушкиного дома тосковал по лесу измученный несвободой волк. И кто потом объяснил ему, что не нужно бояться ворон, что не только волки, но и простые дворняжки бывают с серой шкурой, и отец на самом деле не может докинуть до неба мяч? И главное, зачем тогда его обманули? И почему он поверил этой лжи, а не собственным глазам? И только сейчас все вдруг вернулось на свои места, словно Семен, имея идеальное зрение, больше двадцати лет проносил прописанные по ошибке очки.

– Видишь, поля зазеленели? – спросила Зягура, ткнув пальцем на острые пики бамбуковых ростков, вылезшие из земли, словно мифические воины, за несколько дневных часов. – А все оттого, что ты разрешение на урожай дал. Все-все в Зулумбии подчинено воле короля!

– Все-все! – подхватили зулумбийцы. Королевский кортеж вывернул к шестьдесят седьмому километру. Подданные почтительно выгрузили Семена, Зягуру и подарки посередине платформы, раскланялись к пустились в обратный путь.

– О-йе-и-о! – затянула, главная запевала государства, голосистая толстуха с завитыми в мелкий бисер волосами.

– О-йа-и-а! – подхватили остальные зулумбийцы, ударили в тамтамы и, ритмично притоптывая, скрылись за поворотом.

«Вот и сказке конец, а кто слушал – молодец», – подумал с грустью Семен.

Впереди показалась трехглазая электричка, загудели рельсы и задрожали провода. Зягура засуетилась, подхватила тюки и свертки, ловко подцепила накрытую мешковиной клетку и поводок с упирающимся перепуганным котом. Сказала что-то ему в треугольное ухо, легонько шлепнула по спине, и кот, мгновенно успокоившись, шагнул за ней в открытые двери вагона. Семен уже не удивлялся, за сегодняшний день он понял, что умение обращаться с животными у каждого зулумбийца в крови. Он едва успел закидать оставшиеся подарки в тамбур, металлические створки с легким шипением сдвинулись, отрезая его от Зулумбии, как хлебный ломоть.

Тронулись. Побежал назад зулумбийский пейзаж, открывая и унося прочь крытые пальмовыми листьями хижины, плетеные заборы, глинобитные сарайчики, дрожащее в горячем воздухе красное заходящее солнце и на его фоне черные, словно выведенные тушью, деревья.

Всю дорогу Семен грустил, прижавшись лбом к грязному стеклу, а Зягура, сидя на полу, напевала безмятежную песню из незнакомых рокочущих слов.

До дома добрались к полуночи. В квартире царила сонная тишина, и только в конце извилистого коммунального коридора дремало пятно электрического света. Похоже,

Эмма Петровна опять забыла выключить на кухне свет. Семен затащил свертки в комнату и прошел на кухню. Наверное, за сегодняшний день у его выработался стойкий иммунитет к любым неожиданностям. Во всяком случае, он нисколько не удивился, когда увидел, что несмотря на поздний час на плите булькает кастрюля и пахнет щами, а посередине кухни стоит и, напряженно вытянув шею, всматривается в черный провал окна неподвижный страус эму. Под ногами Семена скрипнула половица. Страус повернул голову и злобно посмотрел в его сторону знакомым взглядом Эммы Петровны. Семен тотчас нырнул в тень и, бесшумно ступая, вернулся в комнату. Теперь понятно, как Зягуре удалось приручить соседку, помог врожденный зулумбийский талант.

Зягура уже спала. У нее в ногах поверх одеяла свернулся калачиком котяра. Птицы киви дремали на спинке стула, а крокодил на коврике возле кровати. Тишина. Только один из бегемотов похрапывал во сне. Семен переступил через сваленные на полу тюки и прилег рядом с Зягурой. «Пожалуй, скажу Пашке, где надо принцессу искать. Раз их каждый год больше сотни вылупляется, то, глядишь, и этому дураку повезет», – подумал он, засыпая.

Кирилл Бенедиктов
ОБЪЯВЛЕНИЕ

1

«СДАМ КОМНАТУ в этом доме СТУДЕНТКЕ медицинского училища. НЕДОРОГО. Звонить ПОСЛЕ 19.00»

Клочок бумаги с размытой надписью прилепился к углу нового семнадцатиэтажного красавца-дома, облицованного розоватым кирпичом. Объявление было напечатано на принтере, скорее всего, на струйном – буквы расплылись и отрастили неряшливые хвосты, так, что написанный от руки в самом низу номер телефона наполовину скрылся под грязными потеками. Неудивительно: всю последнюю неделю августа шли проливные дожди, природа со вкусом мстила за долгое засушливое лето. «Опоздала», – подумала Жанна, протягивая руку к объявлению. «Если оно висит здесь хотя бы с 25-го, кто-нибудь из девчонок наверняка уже сориентировался». 25 августа всех первокурсников проинформировали, что свободных койко-мест в общежитии значительно меньше, чем поступивших в этом году в училище иногородних студентов. Жанна собрание пропустила – у сестры случилась свадьба, не присутствовать было невозможно – и узнала о том, что осталась ни с чем, только первого сентября. То есть сегодня.

«Опоздала» – произнесла она вслух, срывая объявление со стены. На пижонском розовом кирпиче остался сероватый, похожий на лишай, след. «Ну и пусть. Все равно позвоню. Домик-то какой классный. И училище в двух шагах. После 19.00. Может, попробовать прямо сейчас? Все равно уже опоздала. Ну и пусть».

Жанна дошла до ближайшего таксофона, порылась в карманах накинутой прямо на белый халат куртки, извлекла карточку, на которой вроде бы оставалось еще пять или шесть единиц, и набрала номер. В трубке потекли медленные ленивые гудки. До 19.00 оставалось еще пять часов, понятное дело, никто не собирался бежать со всех ног, чтобы ответить на одинокую телефонную трель. «Ну и пусть», – повторила Жанна, показав тупому аппарату язык, и в этот момент трубку сняли.

– Алло, – сказал сонный, пробивающийся словно сквозь вату, голос. – Алло, говорите…

Мужчина. Почему-то Жанна с самого начала была уверена, что комнату сдает предпенсионного возраста тетушка, заинтересованная в студентке-медичке главным образом в силу накопившихся за долгую трудовую жизнь проблем со здоровьем. Девчонки рассказывали про такие варианты– некая Верка вообще два года ухаживала за полупарализованной старушкой, меняя ей памперсы и собственноручно стирая вонючие простыни, и в результате стала счастливой владелицей отдельной московской жилплощади. Мужской голос испугал Жанну. Она оторвала трубку от уха и несколько секунд смотрела на нее; как на случайно попавшую ей в руки ядовитую змею, не зная; что с нею делать – отбросить подальше или попытаться свернуть шею. Потом ей пришло в голову, что, возможно, комнату действительно сдает женщина, но она появляется после 19.00, а сейчас она разговаривает с ее мужем, сыном, или кем-нибудь еще в этом роде. Жанна глубоко вздохнула и вновь поднесла трубку к уху.

– Я по объявлению, – сказала она, забыв от волнения поздороваться. – Это вы сдаете комнату?

2

– Лучше сиреневый костюмчик надень, – посоветовала Альмира. – Ты в нем не так по-блядски смотришься.

До ответа Жанна не снизошла. Она сосредоточенно подводила губы помадой «WaterShine». Действительно классная помада, но стоит совершенно запредельных денег – каждый день такой пользоваться не станешь. Впрочем, сегодня не совсем обычный день. Кажется.

– Смотри, не теряйся там, – продолжала гнуть свое Альмира. – Если крендель нормальный, сострой из себя девочку-целочку, подинамь его недельку-другую, а потом ставь условие – или так, или никак. Сделаешь все no-умному, к новому году станешь полноценной москвичкой, на нас, лимиту позорную, даже и взглянуть не захочешь…

«Это ты-то лимита», – вздохнула про себя Жанна, но вслух ничего говорить не стала. Альмира и вправду происходила из местечка с гордым названием Мухосранск-Верхневолжский, но в Москве у нее жила родная тетка. При этом незамужняя тетка, работавшая в каком-то крутом холдинге, регулярно уезжала в таинственные командировки, и Альмира оставалась одна в совершенно роскошной трехкомнатной квартире рядом с метро «Коньково». Вела себя там нагло, по-хозяйски. Вот сейчас: валялась голая на гигантском итальянском лежбище, пялилась на себя в непонятным образом вделанное в потолок зеркало, беспрестанно щелкала семечки, сплевывая их в какую-то фарфоровую вазу, украшенную дворцами и павлинами, и издевалась над Жанной. Хорошо хоть, позволила попользоваться своими шмотками. Судя по количеству сумок, которые Альмира притащила с собой из Мухоранска-Верхневолжского, она всерьез рассчитывала открыть в Первопрестольной мелкооптовую торговлю турецким и китайским тряпьем.

– А если увидишь, что парнишка урод или с прибабахом – даже в квартиру не заходи, – продолжала свои наставления Альмира. – Ноги в руки и бегом обратно. Тетушка моя приезжает только через неделю, так что до понедельника знай мою доброту – живи здесь. А за это время или еще чего найдешь, или с девчонками договоришься – сейчас многие снимают втроем однокомнатные хаты, чтоб дешевле. Ну, будете вместе спать, подумаешь, велико дело! Особенно если еще соседки попадутся симпатичные, так и вообще красота – мужики не нужны…

Терпение Жанны кончилось.

– Альмирка, – сказала она, – достала уже, слышишь? Ты лучше скажи, мне сережки какие одеть – гвоздики или висюльки?

– Эй, я не поняла, подруга, ты комнату идешь смотреть или на свидание?

Добьешься нормального совета от такой лахудры. Жанна критически осмотрела свое отражение в стеклянной дверце шкафа-купе. Ну, прическа вроде ничего – длинные белые волосы волнами падают на плечи, почти красиво. Блонда натюрель, как выражался Пашка Васильев, друг туманной юности. Тушь у Альмирки тоже оказалась классная, ресницы выглядят раза в два длиннее, чем на самом деле. Вот дальше хуже – на щеке выскочила какая-то гадость, типа маленького нарывчика… но это он сейчас маленький, а через пару дней может вызреть в полноценный фурункул. Пудра, конечно, скрывает основное безобразие, но все же, все же… Так, спускаемся ниже – кофточка с надписью «Two my best friends», как объяснила Альмира, имеется в виду то, что скрывается под тканью. Жанна собиралась надеть топик, но подруга запретила. Не на Тверскую идешь, сказала. Ну что ж, кофточка так кофточка.

Еще ниже – не очень короткая кожаная юбочка. Не очень короткая с точки зрения Жанны. Возможно, у хозяина квартиры будут свои соображения на этот счет. Пояс с большой золоченой пряжкой – в просвете пряжки был бы виден пупок, если бы его не закрывала навязанная Альмиркой кофточка. С топиком выглядело бы сногсшибательно, но нет топика, нет и пупка. Колготки решила не надевать – во-первых, жарко, во-вторых, летом удалось загореть почти дочерна, обидно будет, если никто это не оценит. Босоножки на пятисантиметровой платформе, с модными в этом году перевязочками до икры.

Непонятно, зачем я так вырядилась, в который раз сказала себе Жанна. Если там живет его мама, она меня и на порог в таком виде не пустит. Если он живет там один, у меня есть хороший шанс быть изнасилованной на журнальном столике в прихожей. Чего я хочу добиться? Чтобы он цену снизил? Да ведь и без того написано – НЕДОРОГО. Специальные скидки для одиноких блондинок? Фу, дурочка.

«Подходите к половине восьмого, – сказал ей сонный голос в телефонной трубке. – Раньше, пожалуйста, не надо. Посмотрим, подходят ли вам мои условия…»

Он специально не договорил фразу, подумала Жанна. Слова «…и подходите ли вы мне» просто звенели у нее в ушах, когда она выходила из кабинки таксофона. Но ведь не произнес же он их. Разве что мысленно.

Но именно из-за этих непроизнесенных слов она помчалась к подруге Альмире, упросила ее поделиться кофточкой, юбочкой и косметикой, а потом два часа сидела перед огромным зеркалом, наводя марафет. Кажется, успела – на часах без двадцати семь, от «Коньково» до училища сорок минут на метро. А до розовато-кирпичного дома еще ближе. На минуту, но ближе. Почти центр. «Девушка, где вы живете?» «В центре!» Звучит потрясающе.

Жанна еще раз прошлась взад-вперед перед зеркальными панелями шкафа, крутанулась на каблуках, так, чтобы волосы разлетелись Пушистым Белым Облаком, и, послав Альмирке воздушный поцелуй, отправилась договариваться насчет комнаты. Или встречаться с хозяином квартиры. Это как посмотреть.