Текст книги "тема: "Псы любви""

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

Дверь трактира тихонько скрипнула, и мастер Руго отвлекся от игры в карты, что длилась уже больше часа. Ранним утром в трактире всегда пусто, и оставалось лишь раскладывать «Дракона». Двое старых приятелей-слуг мастера Руго, сидевших за тем же столом, что и трактирщик, обладали не очень располагающей к задушевной беседе внешностью. На Тила они воззрились с нехорошим прищуром голодных котов, увидевших мышку, но, увы, уже давно находящихся на заслуженном отдыхе. Пошипеть могут, но ловить лень.

– Дурачок явился! – тихонько хохотнул один из приятелей.

– Прекрати, Дугач! Не задевай парня! – отрывисто бросил мастер Руго.

Тот заткнулся и уделил пристальное внимание рому в кружке. Может, в былые времена Дугач и ходил на абордаж, но спорить с хозяином – себе дороже, к тому же мастер Руго обладал внушительным ростом, крепкими ручищами и каменной физиономией, не признающей никаких шуток. Подшучивать с угрюмым трактирщиком не смели даже самые пьяные и жадные до расправы клиенты.

– Мастер Руго. – Тил неловко переминался у двери.

Трактирщик скривил губы, но поманил парня ближе к столу.

– Проходи, чего в дверях стоять? Что-то хотел узнать?

– Нет! То есть да! Хотел! Э-э-э…

Дугач нашел заикания Тила очень смешными и прыснул в кружку. Его напарник по игре в карты не произнес ни слова. Он смотрел бледно-голубыми глазами куда-то поверх головы Тила.

– Давай, Тил, говори, зачем пришел, у меня перед праздником дел по горло, – буркнул Руго.

– Я хотел… – Тил набрал в грудь воздуха и выпалил: – Мастер Руго, отпустите Мийку сегодня вечером вместе со мной на танцы!

Трактирщик негромко крякнул, потер свои большие ладони и обменялся быстрым торжествующим взглядом с ухмыляющимся Дугачом. Тил, затаив дыхание, ждал приговора.

– Боюсь, я не могу разрешить такое, Тил, – наконец произнес мастер Руго и с наигранным сожалением покачал головой.

Небеса лопнули и обрушились, похоронив надежду.

– Но… почему? – От горя и разочарования горло юноши разом пересохло, и его слова больше походили на карканье ворона, чем на человеческую речь.

– Ты хороший парень, Тил, – проникновенно сказал Руго. – Но моей дочери не пара. Сожалею.

Никакого сожаления в голосе бывшего моряка не чувствовалось.

– Но я люблю ее! – Последний довод Тила прозвучал особенно жалко и неубедительно.

– Что-то не верится. Говорят, ты водишь дружбу с Холодной кровью, – подал голос Дугач, и на этот раз мастер Руго не стал его прерывать.

– Но это совсем другое! – отчаянно запротестовал Тил.

– А еще говорят, что вы творите с ней всякие непотребства и что ты давно уже не человек! – безжалостно продолжил Дугач.

Мастер Руго молчал.

– Нет! – в ужасе воскликнул Тил. – Это же неправда!

– А если правда? Думаешь, приятно отцу отдавать свою единственную дочь за Холодную кровь? Холодная кровь не может любить. Как докажешь, что ты человек?

– Но это же… глупо! Мастер Руго, скажите вы ему! Вы же меня знаете!

– Прости, мальчик, – покачал головой трактирщик. – Тил, которого я знал и любил, исчез в тот самый момент, как стал водить дружбу с Холодной кровью. Забудь дорогу в мой трактир и забудь про мою дочь. Она не для тебя.

Мир угас, жизнь, казалось, кончена. Тил едва не плакал от обиды и горя. Ему не оставалось ничего другого, как уйти. Он сделал шаг к двери, и в этот момент заговорил человек с бледно-голубыми глазами:

– Можно провести испытание, Руго.

– Испытание? – Трактирщик задумчиво посмотрел на юношу, затаившего последнюю надежду. – Хм… Ты думаешь?..

– Не знаю. – Едва заметное пожатие плеч. – Если он и вправду ее любит, то справится. Если нет, то ты ведь ничего не теряешь, правда?

– Не знаю, не знаю. – Руго в сомнении потер подбородок. – Хотя… Он мне всегда нравился. Тил!

– Да?

– Как сильно ты любишь мою дочь?

– Больше жизни! – ни на секунду не задумываясь, выпалил юноша.

– Хорошо. – Мастер Руго, казалось, остался удовлетворен таким ответом. – И ты готов пройти испытание?

– Все, что угодно!

– Очень хорошо, мой мальчик! Кажется, я в тебе не ошибся. Если ты выдержишь испытание, Тил, то я не только позволю тебе водить Мийку на танцы, но и разрешу на ней жениться.

Ничего не соображавший от счастья Тил лишь умудрился кивнуть. Сейчас он был готов горы свернуть, только бы угодить мастеру Руго.

– Это очень сложная проверка, Тил. Испытание любовью. Пройди его – и все горожане согласятся, что ты умеешь любить. Что ты остался человеком, а не превратился в презренную Холодную кровь, которой не место среди людей.

– Я не понимаю… – Тил растерянно переводил взгляд с Руго на Дугача, с Дугача на голубоглазого, а с голубоглазого обратно на Руго.

– Если ты любишь Мийку, если ты человек, то сделаешь то, что я тебе скажу. – Мастер Руго подошел к трактирной стойке и извлек из-под нее массивный арбалет. – Бери, Тил!

Все еще ничего не понимая, Тил принял тяжелое оружие из рук трактирщика.

– Убей сегодняшним вечером Холодную кровь, что поет тебе песни, и приходи назад.

– Но я не могу! – с ужасом воскликнул Тил и бросил арбалет на стол.

– И после этого ты смеешь говорить мне, что любишь мою дочь?! – побагровев, взревел Руго. – Убирайся!

– Мастер Руго! Я не могу убить сирену! Она спасла мне жизнь!

– Это всего лишь глупое бессловесное животное. Разве его жизнь не стоит любви самой красивой девушки этого города, парень? – грустно вздохнул голубоглазый.

– Даже если бы я захотел, то не смог бы! Я не умею стрелять!

– Это очень просто, – оживился Дугач. – Смотришь вот через эту планку, нажимаешь вот эту тютельку, а все остальное этот славный малыш сделает за тебя.

– Вы не понимаете! Они же чувствуют, если кто-то хочет их убить!

– У тебя будет несколько секунд, прежде чем Холодная кровь поймет, что к чему.

– Главное – хорошо прицелиться, парень, – хмыкнул Дугач и глотнул рому. – Чпок, и испытанию конец! Просто нажми на курок, и все!

– Если я ее убью, то уже не смогу подходить к морю.

– Думаю, тебе некогда будет заниматься глупостями, Тил. Рядом окажется Мийка, да и трактир я на тебя оставлю. Можешь хоть всю жизнь к берегу не приближаться.

– Я… Я могу подумать? – Тил проглотил вязкую слюну.

– Можешь! – презрительно кивнул мастер Руго. – Но думай быстро, иначе я начну сомневаться, стоит ли вообще тебя испытывать.

Тил поспешно кивнул и вышел на улицу.

– Ты думаешь, получится, Руго? – с сомнением спросил у трактирщика Дугач.

– Еще как! Не смогли мы – сделает кто-то другой.

– Ты о чем?

Трактирщик не ответил и лишь ухмыльнулся. Дугач невольно поморщился – ухмылка у Руго вышла премерзкой.

Предложение Руго оглушило юношу. Убить сирену! Поначалу сама мысль о таком казалась ему кощунственной. В голове боролись демоны страха, сомнения, желания, ужаса и гнева. Они зародили в Тиле зерна неведомых ранее колебаний. Что делать? Как быть? Принять предложение или навсегда лишиться любимой? Пойдет ли он ради любви на убийство? Тил не знал ответа.

Мийка ждала его возле лавки сапожника. Но он не замечал ее до тех пор, пока девушка не схватила его за руку.

– Мийка? – изумленно промямлил Тил, все еще не веря своим глазам и пытаясь избавиться от морока звучащих в ушах голосов.

Она лишь сердито шикнула и потянула юношу за собой, так и не отпустив его руки. Затащив Тила между лавкой и домом рыбака, Мийка прижалась к нему всем телом и быстро шепнула:

– Пройди это глупое испытание, и мы навеки будем вместе!

Тил и рта не успел раскрыть, чтобы ответить, а девушка уже поцеловала его, поцеловала прямо в губы и вновь прошептала:

– Сделай это ради нас, любимый! Убей мерзкую Холодную кровь, и я буду твоей!

Мийка уже давно ускользнула прочь, а Тил так и остался стоять с открытым ртом. На губах остался слабый вкус мяты от ее губ. Демоны в голове вновь ожили и пели песню. В их воплях проскальзывали победные нотки.

В «Золотой якорь» Тил вернулся под вечер, когда уже даже Руго стал нервничать и волноваться, что его план не принесет ожидаемого успеха. Юноша был бледен, его немного шатало, и трактирщик даже подумал, что паренек успел где-то добыть бутылку рома и принять лишку для храбрости. Но нет, от Тила вовсе не пахло ромом, и, списав его состояние на сильное волнение, мастер Руго облегченно вздохнул.

– Я… я готов пройти испытание, мастер Руго.

– Вот и славно, мой мальчик! – разом подобрел трактирщик. – Бери арбалет.

Тил нервно сглотнул, облизал пересохшие губы и протянул руку за оружием. Затем, не говоря ни слова, развернулся и пошел к двери.

– Погоди, парень! – остановил его голос Дугача. – Мы конечно же всей душой верим, что ты убьешь морскую тварь, но остальным горожанам потребуются доказательства.

– Доказательства? – нахмурился Тил. Решение убить сирену далось ему нелегко, и от страха и сомнений юноша не очень хорошо соображал.

– Да, да! Они, родимые! Принеси нам доказательства того, что ты убил Холодную кровь!

– Какие?

– Даже не знаю, – на миг задумался мастер Руго. – Принеси нам ее жемчужину! Это самое верное доказательство!

Тил ошарашенно посмотрел на Руго.

– Но ведь жемчужина – это всего лишь сказка, мастер Руго.

– Поверь, мой мальчик, в каждой сирене есть жемчужина.

– Но как я ее достану? Она же… внутри.

– Нет ничего проще! – Голубоглазый вытащил из сапога изогнутый рыбацкий нож и положил его на стол рукоятью к Тилу. – Бери. Просто представь, что твоя разлюбезная сирена – всего лишь кефаль, и вспори ей живот.

Тил долго смотрел на стол. Очень долго. Затем он протянул руку и взял нож.

Тяжелый арбалет оттягивал руки, и Тил боялся, что уронит оружие в воду. Заботливый Дугач уже успел зарядить его, и теперь лишь оставалось нажать на спуск.

Как и вчера, море оставалось спокойным. Чайки громко горланили в небе и протестовали по поводу прихода чужака. Тилу было плевать на чаек. Впервые за три года до Пальца он шел не по камням, а по дну. Стоило поспешить – солнце уже почти касалось края воды, и скоро должна приплыть сирена. Его сирена. Та, кого он должен убить.

Убить…

Тил повертел это слово и так и этак, пробуя на вкус. Вкус оказался отвратительным, пускай юноша и решился пройти испытание. Убить… Это нечто горькое, колючее, с терпким и вяжущим запахом, да к тому же еще с привкусом сладковатой гнильцы.

Тил до сих пор не знал, как решился пойти на убийство. Обещания Мийки вскружили ему голову, а потом он уже ничего не соображал. Все было словно в каком-то густом молоке. Он говорил, жил, дышал, думал… и чувствовал, что находится в вязком болоте. Сон. Нескончаемый сон – вот куда его загнала любовь к Мийке. Нажать на спуск, что может быть легче? Убить? Да пожалуйста!

Очнулся он уже на половине пути к Пальцу, и вот тогда-то ему по-настоящему стало жутко. В момент, когда сомнения готовы были лишить его разума, Тил даже хотел повернуть назад. Это желание было настолько болезненным, что юноша до крови прикусил губу и с усилием сделал следующий шаг.

– До Пальца недалеко. До Пальца недалеко. До Пальца недалеко.

Тил шептал одну и ту же фразу словно заклятие, ограждающее от демонов совести. Скала неуклонно приближалась, и вот уже рука касается ее теплого шершавого бока. Тил, не думая, полез на Палец. Арбалет тянул вниз, но, не обращая на помеху никакого внимания, Тил твердил и твердил:

– Я докажу, что остался человеком! Докажу, что способен любить!

На вершину он забрался обессиленным и опустошенным. Сел, положил оружие себе на колени и принялся наблюдать за садящимся солнцем.

Юноша понял, что она ЗНАЕТ, в тот момент, когда солнце на четверть ушло за горизонт, а сирена так и не появилась. Он до рези в глазах вглядывалась в воду, но так и не смог различить знакомого силуэта. Впервые за три года она не приплыла. Впервые за три года над Тихой бухтой не звучала песня. Надежды на любовь Мийки и уважение горожан рухнули, как песчаные замки, до которых дотянулось море. Тил понимал, что ждать бессмысленно и бесполезно – сирена больше никогда не приплывет, но вопреки всякой логике сидел и ждал. Это уже вошло в привычку – уходить с Пальца лишь после того, как солнце полностью скроется за морем.

Она приплыла, когда солнце больше чем наполовину утонуло в воде. Сейчас в ее движениях не было обычной стремительности и грации играющего дельфина. Сирена приближалась к скале медленно и осторожно, будто бы давая Тилу ШАНС. Но юноша так и не догадался воспользоваться арбалетом – он лишь ошарашенно смотрел на то, как она придвигается к нему. Она ЗНАЛА! Знала и приплыла, несмотря ни на что! Это просто не укладывалось у него в голове!

Карие глаза человека встретились с огромными и чарующими глазами синего моря, а затем сирена запела. На этот раз ее песня была другой – плавной, как утренние волны, вобравшей в себя всю мудрость океана, понимающей и прощающей. Тил слушал и никак не мог решиться.

Солнце ушло на покой, и на небе высыпали первые бледные звезды. Поднялся ветер, и волны с усталым рокотом разбивались о Палец. Уже давно смолкла песня, но сирена никуда не уплыла, она ждала. Ждала его решения.

– Прости, – едва слышно прошептал Тил и поднял арбалет.

Мастера Руго нашли на следующее утро. Он лежал на полу, нелепо раскинув руки. Арбалетный болт пробил трактирщика насквозь. Позвали стражу. Бравые ребята, недолго думая, скрутили двоих напарников покойного, благо те оказались в стельку пьяными и дрыхли без задних ног. Меж нескольких опустошенных бутылок из-под рома валялся разряженный арбалет.

Бесцеремонно разбуженные арестованные лишь ошалело качали головами и тупо бормотали, что они никого не убивали и Руго был жив, перед тем как они уснули. На сунутый под нос арбалет один из преступников промямлил, что Руго подарил оружие Тилу. На резонный вопрос начальника стражи, на кой морской черт почтенному трактирщику дарить сопляку арбалет, никто из двоих ничего путного ответить не смог. Нет, конечно, оба в один голос твердили, что Тил хотел убить сирену, но стражники подняли преступников на смех и заперли в провонявшем рыбой сарае до окончательного выяснения причин. Стали искать Тила, обшарили весь город, но так не нашли.

Тут кто-то вспомнил, что в последний раз видел Тила прошлой ночью на празднике, когда парень разговаривал с Мийкой.

Принялись искать Мийку, вновь перевернули весь город и нашли девушку мирно спящей в постели Панса-рыбака. Сквозь рыдания Мийки стража смогла разобрать, что девушка видела Тила, когда танцевала с Пансом. Тил пришел на площадь после заката, увидел ее, развернулся и ушел. Нет, она не разговаривала с ним. Нет, арбалета она не видела. Нет, пусть все выйдут и оставят ее в покое. Сирена? Ах да! Но это была всего лишь глупая шутка, она ничего ему не обещала.

Стража почесала в затылках и на всякий случай повесила обоих подозреваемых, благо никто о покойниках плакать не стал.

Тила так и не нашли. Парень словно сквозь землю провалился. Одни говорили, что он ушел искать счастья в Свободные земли, другие, что утонул в море после того, как выпил лишку на празднике. Находились и те, кто считал, что Тила уволокла на дно Холодная кровь, что пела юноше песни. Чего только тогда не говорили. Но, несмотря на множество слухов, версий и догадок, тайна исчезновения Тила так навсегда и осталась тайной.

Сирену с тех пор никто не видел и не слышал. Холодная кровь больше никогда не приплывала к берегам Тихой бухты, и Палец забыл песни морского народа. Вечерами, когда заходит солнце, только море шепчет одинокой скале колыбельную песню. И лишь когда вода в волнах темнеет и на Тихую бухту обрушивается особенно сильный шторм, старой скале слышится песня сирены. Или плач? Или это всего лишь рев ветра и грохот волн?

Кто знает…

Владлен Подымов
ТЕМНАЯ ЧАША НЕБЕС

Посвящается:

Сергею Бодрову. За фильмы и идеи.

Mice и Kvazar-у. Это не о вас, но все же.

Троллику. За все.

Сильный удар в спину бросил его наземь.

Он проехался щекой по влажному бетону и уткнулся лицом в место, где тот встречался с красной кирпичной стеной.

«Красная, – подумалось ему. – Чтобы была не видна кровь».

Прямо перед его глазами из небольшой выбоинки в стене выбрался маленький серый паучок и куда-то поспешил по своим паучьим делам. Он упорно тащил за собой тонкую ниточку, цеплявшуюся за каждую песчинку.

Пахло сырым кирпичом, мочой и давней смертью. Он мог и ошибаться, но ему показалось, что именно так должна пахнуть давно ушедшая смерть.

Раскаленный кусочек металла ворвался в его спину, и небо медленно накрыло его своей темной чашей.

Он проснулся на полу рядом с кроватью от крика. Кричал он.

Грудь и лицо здорово болели – кровать была высокая, и при падении он сильно ударился об пол. Крик его сменился хриплым клекотом… Перевернувшись на левый бок, с трудом заставил себя дышать. Дышать было трудно и больно. Перед глазами все еще стояла красная кирпичная стена. Пару раз в году ему снилась его смерть.

Вчера вечером он едва смог заснуть. Для этого ему даже пришлось проглотить две таблетки снотворного, запив их давно выдохшейся газировкой, и потому чувствовал он себя отвратительно.

Впрочем, дело было не в таблетках.

Устало тащась в ванную, едва заставляя свои ноги передвигаться, он периодически бил кулаками по стене. Кулаки были еще со вчерашнего вечера разбиты в кровь и саднили тупой болью. Но ему этого было мало. Острая кратковременная боль от ударов по бетонным панелям стены заставляла его сжимать зубы. Он нарочно выбирал по дороге и бетон стены, и острые углы шкафа, и деревянные, но удивительно твердые углы дверных коробок.

Боль это ничто. Боль это счастье.

На краткий миг она выдергивала его из удушающего ритма мыслей.

Войдя в ванную, он долго смотрел на свое отражение в зеркале.

Парень лет тридцати, черноволосый, худощавый, смуглый, на лице – печать черных мыслей и битумно-вязкого осадка в душе. Запавшие глаза – как небрежные прорези в темном металле лица. Двухдневная щетина придавала ему вид опустившегося бомжа. Он хмыкнул: если судить по лицу – не скромный консультант по общим вопросам, а просто классическая темная личность начала двадцать первого века.

Взглянул на руки. Несколько минут тупо смотрел на них, поворачивая кулаки, как при неком странном ритуале или при посещении врача. Да, пожалуй, сейчас он себе напоминал весьма странного больного на приеме у врача, который видом своих ободранных кулаков хочет добиться… Чего? Он не смог придумать, что можно было бы добиться таким аргументом.

Рассматривая руки, он вспоминал, как был получен тот или иной след.

Левый кулак… ободрана напрочь кожа с костяшек. Это была железная дверь его квартиры. Примерно там же, чуть ближе к запястью, содран почти прямоугольный кусок кожи, размером ненамного меньше спичечного коробка… Это он еще в подъезде вскользь саданул по шершавому некрашеному бетону. Правая рука… костяшки… да, чем еще бить как не ими?.. Вот на ребре ладони содрана кожа… неизвестно, где он умудрился… Два глубоких пореза – это он выбил боковое стекло в своей машине. А вот откуда эти тонкие и длинные порезы, длинной чуть не в две ладони? Да черт их знает, откуда.

Он слишком смутно помнил вчерашний вечер.

Зачем он выбил стекло у машины? Он этого не помнил.

Украдут ли машину? Вряд ли. Окрестная шпана давно зареклась от подобного.

Он с трудом вспомнил, зачем пришел в ванную. Голова была абсолютно пустой, без единой разумной мысли. Пустота эта лежала гнетом не хуже здоровенной чугунной чушки на мыслях, неспешно и с отвратительным скрежетом ворочающихся в глубине мозга.

Он смотрел в зеркало и почти не узнавал себя. Предчувствия не давались ему легко, особенно такие, как этот сон. Но – они правдивы. Он даже не пытался обмануть самого себя. Сегодня будет тяжелый день.

Быть может, последний день.

Пятнадцатью минутами позже, приемлемо выбритый и наспех умывшийся, он вышел из ванной комнаты.

Оставляя розовые кровавые отпечатки на стенах – сегодня ему было наплевать на все – и изредка капая кровью на пол, дошел до кабинета.

Тяжело плюхнулся в кресло, стоявшее у письменного стола. Не сел, не опустился, а именно плюхнулся. С ненавистью об этом подумав, он еще раз с отвращением глянул на свои в кровь разбитые руки. По дороге из ванной он успел еще несколько раз съездить кулаками по всем острым и твердым углам, что ему попались по дороге. Он и не думал, что его квартира настолько угловатая.

На минуту в воздухе повис звук, что-то среднее между рыданием и смехом. Мысль о собственной смерти привела его в недолгий восторг.

Сегодня он себя ненавидел.

Выпив чашку кофе, он постарался собраться с силами и решил, что пора начинать жить. Жизнь такая штука – часто не хочешь, а живешь. А если уж живешь, то стоит жить достойно.

Постаравшись настроить себя на нужную эмоциональную волну, он откинулся на спинку кресла и несколько минут глубоко дышал с закрытыми глазами. Затем расслабился.

Не-чувствование, не-деяние, только растворение в окружающем мире. Звуки мира постепенно поднялись с едва различимых до гулких ударов в глубине его Я. Потом и они ушли, и он услышал те звуки, которые слышишь душой.

Через одно-два тягучих, словно расплавленный сахар мгновений пришли и образы.

Перед его закрытыми глазами проплывали тусклые сгустки, разноцветные лучи, испаряющиеся мерцающими точками, жесткие плоскости и мягкие, трепещущие на невидимом ветру силуэты. Сегодня он видел даже пару таких вещей, которые ему не попадались ранее и описать которые он бы не взялся. Это он-то! Воистину, сегодня был странный день. Впрочем, это было неважно. Он их видел, и на краешке сознания отпечатались мысли о том, что это такое и что они означают. А рассказывать и описывать – кому?

Благо, его никто и не расспрашивал.

Большинство его недавних знакомых считало его серьезно двинувшимся на почве разной ерунды и потому в разговоры на подобные темы вступать опасалось. Мало ли что ему взбредет в голову, в обычных делах он парень нормальный, а тут – черт его знает. Никто из них не знал его дольше, чем он жил в этом городе. А жил он тут всего третий год.

Через несколько минут его кресло, шорты и рубашка были мокрым от пота.

Каждый такой сеанс выжимал из него столько воды, что он уже давно не удивлялся одной своей странной мысли. Мысли о том, что люди на самом деле есть не что иное, как разумные коллоидные растворы.

Но кем бы он ни был – а сегодня он хотел видеть ее.

Последнее время он редко позволял себе с ней встречаться. Что-то с ним творилось странное, и разобраться в этом он не мог.

Темные зеленые полосы… серые ленты, обвивающиеся на мгновение вокруг него и вдруг срывающиеся потоком… уносящиеся вдаль… желтые, расплывчатые пятна – окна домов или фонари?., синее, трепещущее полотнище над головой… яркое, но нежное полыхание…

Где-то далеко впереди – теплое, ласковое прикосновение знакомого образа.

Удивленное, чуть встревоженное лицо, нежные руки, тянущиеся к нему, как тянется подсолнух к свету солнца. Он любил эти мгновения, этот миг до того, как он протянет к ней свою руку и все преобразится в водоворот красок, чувств и эмоций.

Дотронулся до ее образа и смотрел с непроходящим удивлением, как он заколыхался, словно отражение летнего солнца в теплом зеркале пруда, смотрел, стараясь впитать в себя, вобрать как можно больше этого удивительного и чудесного превращения…

Она менялась, как меняется узор неба и облаков под порывами ветра, и оставалась цельной, как целен лишь образ идеально ограненного драгоценного камня под светом неяркого солнца под восхищенным взором истинного ценителя. Она всегда представлялась ему изумрудом, изумрудом того нежнейшего оттенка, что появляется при смешении молодой травинки и нескольких капель моря.

За мгновение до того, как нырнуть в нее, слиться в ней в обжигающем экстазе обнаженных чувств, шепнул нежно: «А вот и я… и все будет хорошо…»

Часы неторопливо отмерили еще семнадцать малых интервалов, которые человечество, ничтоже сумняшеся решившее, что сумело хоть как-то обуздать великую реку Времени, называет минутами.

Человек в кресле медленно приходил в себя.

Закашлялся. Несколько раз глубоко вздохнул. Несколько минут сидел без движения и молчал.

Сегодня все было куда труднее, чем обычно. Иногда это вдруг захлестывало его само, порой в самые неподходящие моменты. Иногда к нему надо было долго готовиться, порой – пару дней. Сегодня все было труднее, но и намного реальнее. Значит – она не там, где он ее оставил. Значит – это правда, и сон тоже не лгал.

Медленно остывая после сеанса, он вспоминал номер одного… должника. Пожалуй, ему стоит позвонить именно с домашнего номера. Рука легла на трубку телефона.

Три пять один… шесть восемь пять семь… аааа… один или семь? Черт, визитка лежит в офисе… Ладно, попробуем семь.

Голос в трубке.

– Кто?

– Вартан. – Голос его оказался каким-то хриплым и чужим. Он зажал микрофон пальцем, несколько раз резко кашлянул и, убрав палец, снова произнес: – Это Вартан, помнишь такого?

– Вартан? Не узнаю. Или богатым будешь, или посадят. А еще скорее – пришьют, случайно не узнав.

– За меня не бойся. Я знаю, как и где я умру, я тебе об этом как-то говорил.

– Ммммм… похоже, это и правда ты. На будущее – перед звонком ко мне выпей стаканчик чего-нибудь кислого или сладкого, ха-ха, а то ведь не ровен час, не узнаю тебя, и дело кончится… бензином.

– Шутник. «На будущее». Ну что же, как-то раз у нас был разговор о будущем…

Несколькими минутами позже Вартан положил трубку. Еще посидел немного, приходя в себя и раскладывая мысли по полочкам и строя график будущего. График получался крайне неприятным для него. Он усмехнулся. «Делай, что должно, и случится неизбежное»? Что же, древние римляне были не дураки.

Подошел к неширокому дубовому шкафчику высотой в рост человека, что стоял в углу и всем своим видом изображал надежность и невозмутимость. Шкаф равнодушно смотрел на него полутора десятками замочных скважин. Делай, что должно…

Из нижнего ящика он достал сотовый телефон в запечатанном пакете. В том же пакете лежали дополнительный аккумулятор, SIM-карта, клочок бумаги с PIN-кодом и инструкция по использованию телефона. Бегло просмотрев ее, он разобрал телефон и вставил на место карточку. Включил телефон – за полгода, пока он тут лежал, заряд почти не изменился – темная полоска показывала еще больше половины энергии. Он еще раз кинул взгляд на бумажку и ввел пароль. Телефон радостно промурлыкал мелодию и отрапортовал о готовности.

Эти почти механические действия успокаивали его. Они отвлекли от мыслей не хуже, чем удары кулаками по стенам. Можно было на минуту погрузиться в нирвану немышления и недеяния. Быть может, это поможет. Вчера вечером он пытался напиться. Но это почти не помогло.

Забыть про конверт, что со вчерашнего утра лежал на столе.

Пакет ему вчера передал один из его бывших клиентов. Дважды нервно повторил, что он тут ни при чем, но некие люди его очень убедительно попросили оказать такую любезность. Видно было, что человека корежило от такой просьбы, но отказать он не смог.

Похоже, попросили даже излишне убедительно.

Грязно-серый, какой-то даже казенный, конверт-пакет из плотной бумаги. Он еще вчера удивлялся, где они могли взять такой. Не сами же делали? Таких пакетов он никогда не видел в почтовых отделениях – а уж ему-то не знать, что там может быть. Он вел обширную переписку и получал много книг и журналов из-за границы, да и из обеих столиц тоже.

Не было на почте конвертов из такой грубой бумаги.

Он подозревал, что это может быть неким знаком. Каким-то намеком. Но что за намек… быть может его принимают за кого-то другого, для кого это даже и не намек, а целый монолог?

Быть может, это не значило ничего.

Грубый конверт, а в нем пара снимков, отпечатанных с цифровой мыльницы на дешевом струйнике. Отпечатанных, однако, на специальной дорогой бумаге, так что было видно, что это именно фотографии, а не моделирование на компьютере. А если и моделирование, то делалось оно с реальных фотографий. Только вот не должно быть таких фотографий и не может к нему придти такая распечатка.

Перевернув одну из фотографий, он в который раз прочитал две строчки, напечатанные на какой-то древней печатной машинке с отчетливо западающими влево буквами «е»:

«Инга Бержевская,

25 лет».

Парой сантиметров ниже, уже от руки, ярко-синими чернилами было небрежно набросано:

«Завтра, 12 октября, 20–00». И – строчка цифр, номер мобильного телефона.

Подобное сочетание нового и старого, новейшей технологии печати и каких-то, почти допотопных способов нанесения надписей было странным. Возможно, это было тоже неким намеком. Намеком, которого он не понимал.

Телефон мурлыкнул. Базовая станция определила, что телефон вновь активен и выслала SMS-ку с состоянием счета. Улыбающаяся компьютерная девушка радостным голоском прочирикала с экрана телефона о том, как рада компания МТС своему давнему клиенту, и что счет его составляет… Впрочем, Варган и не сомневался, что на счету еще достаточно. Год назад он кинул на счет почти три сотни евро.

Можно было звонить. Вартан и покупал этот телефон для особых случаев. Незарегистрированный широкополосный телефон и номер на чужое имя.

Быстро просмотрев записную книжку, где по особой системе он записывал номера телефонов, он нашел нужный.

– Здравствуй, это я. У меня есть десяток лишних дисков, если хочешь, отдам их тебе. Список сейчас по SMS пошлю.

– Когда? А то у меня давно свежатинки не было, – голос в трубке был хриплый и нерадостный. Совсем не радостный для человека, которому пообещали подарить этак с триста-четыреста евро в виде лицензионных дисков.

– Можно было бы и сегодня. Если ты ничем не занят, то давай через пару часов в нашем любимом кафе.

– Хорошо. Мне с собой что захватить?

– Если есть последние фильмы со Шварцем и Бретт Ли, то…

– ОК. До встречи.

Вартан, а сейчас он назывался этим именем, покусал губы и больно дернул пару раз левой рукой себя за волосы. Но это ничего не дало – больше никаких разумных идей в голову не пришло. Хотя обычно эти простые действия помогали ему сосредоточиться на обдумывании проблемы. Сейчас же думать не хотелось совсем, хотя после сеанса голова у него была ясная и прозрачная, как стекло.

Да, вот именно, прозрачная – ни одной мысли.

Думать не то, чтобы не хотелось – не получалось. Отчаянно чесались и болели кулаки. Он с удивлением обнаружил, что сжимает правый кулак изо всех сил, до посинения пальцев. Еще немного, и телефон хрустнет в его руке. А из трещин на коже вновь начала сочиться кровь. Хотя крови было немного, и ковер в его кабинете почти не пострадал.

В отличие от стен и коврового покрытия в спальне и стен в ванне, заляпанных каплями его крови и кровавыми отпечатками ладоней.

Через час его машина стояла на площади имени генерала Илларионова. Часто ее называли просто – Площадь Генерала. Центр площади по-хозяйски топтала бронзовая лошадь бронзового генерала. Памятник был установлен в центре большого асфальтового квадрата совсем недавно, не более пары лет назад. Сам генерал был этим недоволен, да это и не удивительно. Кому понравится каждый божий день видеть в окно рабочего кабинета самого себя в камне и металле?