Текст книги "Здравствуй, племя младое, незнакомое!"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 33 страниц)

– Многие ингушские мальчишки мечтают быть похожими на Руслана Аушева, – улыбаясь, говорит один из сопровождающих силовиков. – Как мы в свое время мечтали походить на Гагарина, Титова, Быковского...

– Ты сделал хороший выбор, Иса, – еще раз пожимаю ладонь паренька. – Из тебя получится настоящий офицер – мужественный, справедливый. Спасибо тебе, сынок. Большое спасибо. Ты очень нам помог разобраться в деталях преступления...

Мне показалось, что мальчик остался доволен своей миссией... Он знал тайну. Ее тяжесть давила на душу, распирала, требовала выхода. Выход должен был соответствовать самой тайне. То есть простая информация перед сверстниками не могла его устроить, он мечтал помочь следствию наказать зло. Но его никто не спрашивал, никто не хотел знать, что он видел, и насколько тяжело ему жить с этой ношей в душе. И теперь ему стало легче от сознания, что он «помог» взрослым. Это видно по его лицу, неторопливой, гордой походке человека, сделавшего важное дело...

Славный мальчишка... И какое редкое имя – Иса?! Имя из Корана. Там упоминается пророк Иса. Это – Иисус Христос. Мальчик с таким именем, наверное, другим быть и не мог? Я не знаю, читал ли он Коран и, если читал, запомнил ли мудрые строки: «Если вы творите добро, то вы творите для самих себя, если творите зло, то для себя же»,[13]13
  Сура 17. Стих 7. (Прим. автора.)


[Закрыть] но он действовал в согласии с этой мудростью и согласии с еще незамутненной совестью. И я больше всего желал в тот момент, чтобы никакие министры-страусы, никакие местечковые лжепророки, никакие трубадуры посткоммунистической идеологии не исковеркали эту чистую душу и не погубили, может быть, единственную светлую надежду республики на перемены к лучшему...

Послесловие

Из Чечено-Ингушской республики я увез в Москву землю, политую кровью атамана Подколзина. Она хранится как святыня в одном из храмов, где окормляются казаки.

К сожалению, насилие не прекратилось. Произошел массовый исход русских. А потом зло бумерангом вернулось к тем, кто его посеял... Начались контртеррористические операции. На месте убийства атамана в Карабулаке сегодня находится лагерь беженцев – несчастных, страдающих, голодных людей, влачащих жалкое существование на некогда изобильной и процветавшей земле...

А я все не могу забыть атамана Подколзина и мальчика Ису... Они для меня, как свечи во мраке.

Алесь Кожедуб

КОЖЕДУБ Алесь Константинович родился в городе Ганцевичи Брестской области. Окончил Белгосуниверситет и Высшие литературные курсы в Москве. Работал учителем, научным сотрудником, редактором. Автор девяти книг прозы на белорусском и русском языках.

Член Союза писателей России.

ЗАРДАК

Командир моджахедов Сидор-хан принял группу Независимого телевидения из Москвы в гостевом доме. С ним связались по спутниковому телефону и на московском русском попросили об интервью.

– Из Москвы?... – екнуло сердце Сидор-хана.

– Да, корреспондент НТВ. Выходила на вас целый месяц.

Женский голос Сидор-хану был знаком. Недаром он все свои последние операции посвятил поискам хорошего телеящика с видаком и спутниковой антенной. Моноблок «Панасоника» он добыл просто. По оперативной наводке его отряд устроил засаду на автопоезд, шедший с грузом гуманитарной помощи для правительственных структур Таджикистана. По документам груз проходил как медикаменты и продовольствие. На самом деле в рефрижераторах везли видео-, сан– и оргтехнику, мебель, оружие. В середине каравана сверкали три шестисотых «мерседеса». Караван сопровождали два бронетранспортера, вертолет и взвод спецназа.

Погода была хорошая, и Сидор-хан провел операцию по всем правилам военной науки. Отряд закрыл вход и выход из ущелья, огневые точки расположились на господствующих высотах. Чуть было не испортил песню вертолет, но Сидор-хан уже давно таскал с собой на операции новенький комплект ракет «Стингер». По технике его люди, как и прежде, работали ПТУРСами, воздушную цель лично снял командир. На вертолете поздно сообразили, отчего колонна застряла в ущелье. Машина зависла над головным «КАМАЗом», оценивая обстановку, тут ее Сидор-хан и срезал.

Уцелевшие спецназовцы грамотно выскочили из подбитых БТРов, заняли оборону. Но позиция у них была никудышняя, что понимали обе стороны. Сидорхан приказал прекратить огонь. В бою он всегда руководствовался целесообразностью. Если вести бой на уничтожение, дело затянется до вечера, а то и до утра. Ему же нужен был груз. И он сделал паузу, приглашая противника поразмышлять. Командир спецпазовцев оказался, во-первых, не глупым, а во-вторых, не жадным. Он скомандовал отступление, справедливо полагая, что цена груза не адекватна жизни тридцати бойцов. Экипаж вертолета, вероятно, в этом пасьянсе не учитывался. С собой спецназовцы унесли лишь своих раненых бойцов.

– Шакалы! – выругался Сидор-хан. – Считают лучше, чем воюют.

– Голова берем? – спросил его заместитель Расул.

– Кто их у тебя купит? В Афганистане американцы покупали, а здесь?

– Американ ухи брал. Пара ух солдата – пять тысяч, офицер – десять тысяч долларов.

– Вот-вот. Русские за десять тысяч свои уши продадут. Но как американцы солдатские уши отличали от офицерских?

Расул засмеялся и пошел к вертолету. Вернулся с полным мешком.

– Сколько?

– Четыре.

Но Сидор-хану было не до голов вертолетчиков. Что делать с грузом? «КАМАЗы» в гору не попрешь, оставлять жалко. С минуты на минуту могут нагрянуть самолеты. А «мерседесы»? Воины Аллаха, и те понимают, что такое цвет мокрого асфальта. Цокают языками, заглядывают под багажник, как ишаку под хвост. На такой бы машине да по родному городу...

Но у Сидор-хана уже нет родного города. Родины нет, отца-матери, Бога. Ислам он принял – но какой, к черту, мусульманин из Кольки Сидоровича? Однако вот отпустил бороду, под которой хрен разберешь, Колька там или Мустафа. Рыжая борода, густая. Всю сознательную жизнь переживал Колька Сидорович, что он рыжий. Дразнили его, лупили, в рукав плевали при встрече. Он огрызался, отбрехивался, прикидывался мелким рыжим бесом, гораздым на пакости. Но своего часа ждал. Не мог поезд всегда идти в одну сторону. Потомок белорусов, уехавших на заработки в Среднюю Азию, Николай вырос в Каттакургане. Русских в нем было больше, чем узбеков, но жили и армяне, и татары, и греки, и турки-месхетинцы. Евреи тоже жили. Колька мог изобразить акцепт любого из каттакурганцев, а узбекский знал не хуже родного. И ждал, ждал своего часа.

И вот поезд медленно остановился. Из города побежали евреи, потом армяне, греки и прочие. Поезд тронулся в обратную сторону.

Началась перестройка, и это был шанс для любого, у кого на плечах голова, а не бурдюк с вином.

Николай, работавший на масложиркомбинате инженером, двинул в военкомат с заявлением. Каждый год его, младшего лейтенанта запаса, забирали на сборы, и он знал, к кому обращаться. В военкомате сильно удивились, потому что в девяносто первом уже больше бежали из армии, чем наоборот, но навстречу пошли. Николай получил мотострелковый взвод, потом роту, из Узбекистана перекочевал в Таджикистан. За три года он овладел всеми видами боевого оружия, в том числе трофейного, научился водить БМП и БТР, изучил устройство мин-растяжек и прочей дряни. Бойцы звали своего командира «Чертом», естественно, рыжим, Николаю это нравилось. Полтора года назад он почти одновременно получил батальон и капитана. Тогда же между таджикскими кланами началась война за власть. Батальон Сидоровича был переброшен в Курган-Тюбе, где расположился вторым барьером между столицей и моджахедами-оппозиционерами, прущими из Афганистана.

Первый барьер, пограничные войска Пянджского отряда, их уже едва сдерживал.

Капитан Сидорович присматривался, прикидывал, оценивал. И к тому моменту, когда к нему пришли, он уже знал, что в этих горах хозяином может быть лишь человек с ружьем.

Сидоровича пригласили на плов к одному из здешних начальников, дали к плову ложку, поставили большую чарку. Хозяин, Сафаров, наливал коньяк пополам с рижским бальзамом. «Откуда здесь бальзам взялся?» – недоумевал капитан, но пить не отказывался.

– Мы о тебе знаем, – после третьей чарки сказал Сафаров, толстый человек с ласковыми глазами. – Ты продаешь хорошую технику.

– Я еще никому ничего не продавал, – рыгнул ему в лицо капитан. – Дарил, уважаемый.

– А продать можешь? – огладил, как омыл, смолянистую бороду хозяин.

– Могу.

– Ты русский, который родился в Узбекистане? – вступил в разговор второй, похожий на муллу.

– Если знаешь, зачем спрашиваешь?

– Нам нужен командир, – сказал третий, в котором Сидорович безошибочно определил школьного учителя.

– Кому – нам?

– Узбекам, живущим здесь.

Капитану Сидоровичу давно было ясно, с кем он имел дело. Сафаров – директор крупнейшего в этих местах завода. Мулла – он в любой одежде мулла, злой, тощий, неуступчивый. И директор школы, спайка между городом и деревней, между богатыми и бедными, между верующими и атеистами. А Сидор-хан – так он сразу себя окрестил – может стать человеком с ружьем, обеспечивающим порядок. Это его устраивало.

– Но я не могу просто перейти к вам, – сказал он. – В плен, может.

– Скоро здесь будет большой отряд из Афганистана, – сказал хозяин. – Он устроит тебе засаду. В плен один пойдешь?

– В плен пойдут все, кто будет со мной. Потом обменяем или продадим. А ваши меня не шлепнут? По ошибке?

– Живой будешь, – осклабился Сафаров. – Дом тебе дадим, жену, все, что захочешь. Командуй.

Да, это был тот вариант, который рисовался Николаю бессонными ночами в казарме или в палатке. С оружием в руках он делает деньги, сотню-другую тысяч долларов, и уходит в Узбекистан. Все свои гражданские документы он сохранил. Из Ташкента правоверному мусульманину несложно будет уйти на священный хадж в Мекку. Или просто купить билет на самолет в Арабские Эмираты. Кроме Эмиратов и другие страны есть – Саудовская Аравия, Кувейт. О Южно-Африканской республике он много слышал.

Но нужны деньги, доллары. И умный человек при оружии мог их сделать здесь за короткое время.

И Сидорович ушел к новым хозяевам. Взвод, который он сдал моджахедам, был разгромлен. Уцелевших солдатиков моджахеды, руководствуясь советами Сидор-хана, обменяли на технику и вооружение. Лучше было бы на деньги, но откуда они у нынешней российской армии?

Курган-тюбекские хозяева через своих людей в центре имели оперативную информацию о действиях президента.

Сидор-хан от двух своих сослуживцев, спасенных им от гибели и введенных в курс дела, получал нужные сведения о делах в войсках. Петренко и Козлову тоже нужны были деньги.

Коридор же, по которому наркотики из Афганистана переправлялись в Среднюю Азию и Казахстан, существовал здесь испокон веку. Сидор-хану вменялась в обязанность его охрана.

Но не тот человек Сидорович, который берет лишь под козырек и щелкает каблуками.

С первых дней он сформировал отдельную боевую единицу, полуроту, набрал в нее наиболее толковых и отчаянных и занялся собственными операциями. Одной из них и был захват гуманитарного транспорта. «КАМАЗы» и «мерседесы» они тогда все же перегнали из ущелья в надежное место.

Хозяевам из Курган-Тюбе эти операции, конечно, не нравились, но и воспрепятствовать им они не могли. Да и Сидор-хан делился. Один из захваченных «мерседесов» он передал Сафарову. Второй ушел к друзьям в войска. Третий он приберег для наркоторговцев, но пока ездил на нем сам. И все три адресата получили личную просьбу Сидор-хана: добыть для него спутниковую антенну, действующую в полевых условиях. Первыми откликнулись бывшие сослуживцы, что растрогало Сидор-хана до слез.

– Зачем тебе спутник? – спросил его Расул, когда Сидор-хан показал ему подарок. – Москва смотреть?

– Видишь рыжего мужика? – показал на экран телевизора Сидор-хан. – Мой брат.

Расул подошел к телевизору вплотную, прислушался, о чем говорил рыжий.

– Большой человек, – сказал он. – Зардак.

– Кто?

– Зардак, рыжий по-вашему. Ты и он братья. К нему поедешь?

– Скорее, он ко мне.

– Ты тоже большой человек.

«А ведь при случае ты воткнешь мне нож в спину, – подумал Николай. – Не успею нажать на курок – воткнешь. А я-то думал – кого они Зардаком называют?...»

Расул был хорошим исполнителем, и Сидор-хан предполагал с ним расстаться в числе последних.

– Записываешь, что он говорит? – Расул перехватил поудобнее автомат, с которым не расставался и в постели. – Кино будет?

– Кино, кино, – остановил запись Сидор-хан. – Он ко мне приедет, я ему и покажу кино. Память.

Расул кивнул головой. По-русски он понимал и говорил лучше других, хотя часто при чужих прикидывался чуреком.

Сидорович записывал на видео все выступления главного Зардака России. Нравился он ему. Умением держаться, говорить, ни в грош не ставить других и любоваться собой. Он был рыжим, прорвавшимся в хозяева, чем полностью завоевал сердце бывшего капитана. Рыжий черт правил балом там, рыжий шайтан намеревался овладеть этим искусством здесь. Он записывал царского регента именно потому, что хотел научиться.

И вот прозвучал зуммер спутникового телефона.

– Я корреспондент НТВ. Хочу с вами встретиться для интервью.

– Когда сможете приехать? – спросил Сидор-хан.

– Сегодня вечером.

– Хорошо.

Сидор-хан положил трубку – и скривился. Вчера один из пленных выбил ему передний зуб, и он еще не привык к присвистыванию.

– Ну, сволочь! – выругался он.

– Что, начальник? – показался в двери Расул.

– Как пленные, сидят?

– В сарае, командир.

– И этот?

– Живой.

– Да ладно, хрен с ним. За мертвого денег не дадут. Зарежь барашка, вечером гостей жду.

Расул скрылся.

Пленных они взяли дуриком. Сидор-хан сопровождал большой транспорт с наркотиками, спрятанными в мешках с удобрениями. И вдруг между Айваджем и Шаартузом их остановили на блок-посту, которого здесь не было сроду. Солдатики распахнули брезент передней машины – и остолбенели при виде десятка бородатых моджахедов с автоматами. Лейтенант схватился за пистолет – его успокоили ударом по голове.

– Откуда взялись? – вплотную подскочил к нему Сидор-хан. – Кто отдал приказ выставить блок-пост?

– Сидорович? – вскинулся лейтенантик. – Ах, гад!..

И с левой в морду. Если бы он ударил правой, Сидор-хан от удара ушел бы. А с левой не ожидал. Да и собственная фамилия, произнесенная лейтенантом, притупила бдительность.

Упасть он не упал, сел на подножку грузовика. С кровью выплюнул зуб. Передернул затвор «Калашникова».

– Стреляй, гнида! – геройствовал пацан.

Но Сидор-хан на спусковой крючок не нажал. Пожалел сопляка.

Он понял, что пришла пора отправляться на священный хадж. Если о нем уже знает каждый салага с погонами – время. Желанных двухсот тысяч долларов он не наскреб, всего сто семьдесят пять лежат в вещевой клетчатой сумке, такой, с какими челноки шастают по всем просторам СНГ, но это не самая большая беда. С этой сумкой и уйдет. Челнок, бредущий на хадж.

– Ладно, – поставил он автомат на предохранитель, – в рабство продам. Слышь, Расул? Вот этого вот козла – в рабство.

– Якши, командир. Мне продай.

– Тебе?

– Отец старый, больной. Козел будет работать, отец отдыхать. Хороший цепь сделаю, не сбежит.

– Слышь, козел? В горах дури-то у тебя поубавится. На цепи посидишь, как собака. Там и полаешь.

Сопляк задергался в руках моджахедов, из глаз брызнули слезы. Ишь, ярости сколько.

Но если Сидор-хан и продаст лейтенантика в горный кишлак, зуб у него не вырастет. Зардаку из Кремля небось вмиг вставили бы. Да ему никто и не выбьет. А вот доллары, наверно, он собирает. Недаром коробку, вынесенную его людьми из Белого дома, по телевизору до сих пор вспоминают. Пятьсот тысяч зеленых. С их размахом – смешная сумма. Это Сидор-хан из-за каждой сотенной бумажки корячится.

Корреспондентку НТВ с оператором привезли в восьмом часу вечера. Их сопровождали два человека. Сидорхан сразу определил – из спецподразделения. Рослые, уверенные, наглые.

Сидор-хан принял телевизионщиков в гостевом доме. Одет он был в халат и чалму, на руке золотой перстень с рубином, под локтем Коран.

Для мусульманина женщина в любом качестве женщина, и он остался сидеть, когда Елена вошла в комнату. Но и корреспондентка повидала всяких. Нисколько не смущаясь, пристроилась рядом, полистала свой блокнот, подняла черные глаза на командира:

– Будем работать?

– Якши, – свистнул Сидор-хан – и покраснел.

– Зуб? – озабоченно присмотрелась Елена. – Старайтесь поменьше произносить шипящие и свистящие.

– Ладно.

– Где потеряли зуб?

– Шайтанская пуля.

– Это чья?

– Врагов Аллаха.

– Вы ведь русский?

– Я принял ислам и скоро отправлюсь на священный хадж в Мекку. Каждый правоверный должен хотя бы раз побывать в Мекке.

– Вы воюете с правительственными и российскими войсками?

– Это они воюют с моим народом, я лишь его защищаю.

Сидор-хан вспотел. Он не понимал, записывают его или пока лишь репетируют запись. Оператор включал камеру и выключал, заходил с той и этой стороны, был бесцеремонен как с самим Сидор-ханом, так и с Еленой.

– Уважаемая, прошу вас к столу, – попытался он подняться – его усадили на место.

Елена задавала вопросы, прыгая с одной темы на другую. Сидор-хан путался в словах и мыслях, не мог внятно выразить то, о чем надо было сказать в первую очередь – о своем исключительном бескорыстии и приверженности идеям ислама.

Он следил за манипуляциями телевизионщиков – и ему все больше не нравилась крупная и мужиковатая корреспондентка. Ни в постели от такой толку, ни в жизни. Хотя... Интересно, сколько за нее дадут зеленых, если захватить в заложники? А уж какой визг поднимется в ящике! Но в этом случае может не быть и хаджа. На уши встанут все – таджики, узбеки, войска, моджахеды. Наркобароны – и те встанут. Нет, не доедет он до Мекки. Прославится на весь мир, но не доедет.

– Вы у рыжего в Кремле интервью брали? – перебил корреспондентку Сидор-хан. – У вашего Зардака?

– У рыжего?... – не поняла Елена. – А, да, приходилось. Но это к теме нашей беседы не относится. Что вас подвигло принять ислам?

Сидор-хан опять косноязычно замычал об истинной вере, о защите угнетенных, о царстве справедливости, которое строят воины Аллаха.

– Аллах акбар! – заключил он и поднял руку с перстнем вверх.

Огонек кинокамеры погас. Елена улыбнулась Сидор-хану. И Николай вдруг ясно понял, что нынешней московской власти нужны такие, как он. Они занимались одним делом – Елена, Сидор-хан, рыжий в Кремле, афганские наркодельцы и прочие.

И совершать хадж, то есть бежать, они тоже будут вместе – Сидор-хан и кремлевский рыжий.

Значит, можно было не торопиться. У него еще было время добрать вторую, а то и третью сотню тысяч зеленых.

– Прошу принять жест доброй воли, – с узбекским акцентом сказал Сидор-хан. – Дарю группа российский телевидение три российский военный, захваченный в плен.

Елена радостно застрочила в блокноте.

– Камера не надо. Вы и мы должны жить дружба. Якши подарок. Сейчас покушаем барашек, и я вам их отдам. Вези домой, получай премия. Аллах акбар!

И он подмигнул корреспондентке и ее охранникам.

– Можно один неформальный вопрос? – отложила блокнот Елена.

– Можно.

– Вы стали настоящим мусульманином?

– Обрезанным? – по-своему понял вопрос Сидор-хан. – У меня все в порядке. Если хочешь – попробуем. Взгляд Елены стал отсутствующим. Она поднялась.

– Бывай, капитан, – хлопнул Сидор-хана по плечу один из спецназовцев. – Какую, говоришь, тебе кликуху прилепили? Зардак? Привет тебе от наших.

Сидор-хан, не отвечая, повернулся к окну, за которым зависла в черном небе зеленая ракета. Московским гостям подавали знак.

Через три дня после интервью «мерседес», в котором по горной дороге ехал Сидор-хан, ушел в пропасть. Из головы Расула, сидевшего за рулем, в лицо Сидор-хану вдруг брызнули горячие ошметки мозгов. Машина вильнула.

«Конец, – мелькнуло в голове Зардака, – вот и привет от своих...»

И он еще долго падал в преисподнюю, моля Бога о скорейшей смерти.

Хадж закончился.

Нина Алёшина

АЛЕШИНА Нина Викторовна родилась в Омской области в 1968 году. Окончила Омский педагогический институт (естественный факультет) и Московский институт телевидения и радиовещания (факультет журналистики). Работала на телевидении и в журналах. В настоящее время учится на ВЛК в Литературном институте им. А. М. Горького. Данная публикация – ее литературный дебют.

ШУТКА

Самец медленно раскачивался, держась за ветку одной рукой. Маленькие глаза под тяжелым выпуклым лбом подернулись мутноватой пленкой. Другой рукой он лениво почесывал грудь. Ему было хорошо: вечернее солнце ласково поглаживало теплыми лучами сытый живот, ветерок ерошил шерсть на затылке и даже блохи, нещадно терзавшие его молодое, сильное тело, на время поутихли и не досаждали своими укусами. К тому же внизу, под соседней пальмой, скакала молоденькая шустрая самочка. Вот она отбежала чуть в сторону, присела, сделала лужицу и глянула на него. Он шумно и часто задышал, хотел спрыгнуть на землю, но тут возле самки появился вожак – стареющий, но все еще крепкий, с длинными, до земли, руками, красными глазками и задранным вверх хвостом.

Самец замер. Вожак подобрался к ней сзади, рывком притянул к себе и заурчал, прижимаясь всем телом к ее спине. Молодой самец разжал пальцы, быстро, в два скачка, приблизился к потерявшему бдительность вожаку, и со страшным рыком бросился на него. Эхо разнесло по джунглям дикий, яростный крик...

Толян вскочил с кровати и замотал головой, словно пытаясь вытряхнуть из нее остатки навязчивого кошмара.

– Опять? – всхлипнула из темноты жена. – Толик... Может, к врачу, а? Толян недовольно скривился и передразнил:

– К врачу, к врачу...

Люся вылезла из-под одеяла, подошла, хотела обнять, но большой, выпирающий живот мешал ей прижаться к мужу. Толику стало стыдно.

– Фу ты, блин... Приснится же...

– Ты снова кричал.

– Ну все-все... Проехали... – виновато забормотал он. – Иди ложись... Чего вскочила? Нельзя тебе...

– Толик, у предков знакомый есть, – просительно затараторила Люся. – этот, как его, психоаналитик... Доктор наук, между прочим. Может, тебе...

– Ага, щас, – кивнул Толян. – В психи не терпится меня записать? Ну спасибо. Жена называется, елы-палы...

Утром он чувствовал себя на редкость паршиво. Ладно бы с бодуна, а то... И чего в голову лезет всякая чушь?

– Уау! – донесся с кухни радостный вопль жены.

Толян поднялся, встретился в зеркале взглядом с мрачным, небритым типом и, почесывая на ходу заросшее рыжеватой шерстью «пивное» брюшко, поплелся завтракать.

Люся стояла у распахнутого окна с закрытыми глазами и медленно водила руками по огромному животу.

– До сих пор не могу привыкнуть, – сказала она, услышав шаги мужа. – Дай руку. Вот... Чувствуешь? Пяточка...

– Угу, – хрипло подтвердил Толян. – Тебе чего в последний раз сказали?

– Кто?

– Ну, эти. Рожать когда?

– Со дня на день, – Люся наконец открыла глаза, принюхалась и бросилась к плите.

– За такие бабки могли бы и поточней выражаться, – ухмыльнулся Толян. – Тоже мне, елы-палы...

– Поточней сегодня скажут, – ответила Люся, задумчиво разглядывая содержимое сковородки. – Кстати, ты обещал меня отвезти. А предкам я все-таки позвонила. Молчи, – выставила она вперед ладошку. – Забросишь меня к врачу, а сам поедешь к психологу. Вон адрес, на холодильнике...

Новенький «вольвешник» Толяна стоял во дворе, недалеко от подъезда. Люся вперевалочку, по-утиному, спустилась с крыльца и, держась за локоть мужа, направилась к машине.

В салоне было душно. Толян включил кондиционер и сразу же почувствовал, что его бьет колотун. Дрожь начиналась где-то под ребрами, в самом низу, и, поднимаясь выше, сжимала сердце, сводила мелкой противной судорогой губы. Опасаясь, что жена заведет свою обычную болтовню и ему придется говорить что-то в ответ, он врубил погромче радио и вцепился потными руками в руль.

До центра добрались за считанные минуты. На Садовом была пробка. Зажатый спереди, сзади и с обоих боков собратьями по несчастью, Толян начал психовать. Он слишком поздно сообразил, что надо было свернуть вправо и двинуть в объезд. Торчи тут теперь... Из стоявшей впереди машины высунулся водитель, посмотрел вперед и, безнадежно махнув рукой, уселся на место.

О-безъ-яна встала утром ра-ано, О-безъ-яна съела два бана-ана, – издевательски-бодро орал приемник.

– Хочу банан! – вдруг громко заявила Люся.

Во время беременности это случалось с ней часто. Навязчивое желание съесть что-нибудь накатывало внезапно, как приступ, и обычно – в самый неподходящий момент.

– Где ж я тебе возьму? – прокричал в ответ Толян.

Люся молча указала глазами на обочину дороги, где шла бойкая торговля всякой всячиной.

– Что, прям щас? – обреченно спросил Толян.

– Ну То-олик...

Он открыл дверцу, убедился, что пробка все еще не рассосалась, и, лавируя между машинами, побежал к тротуару. Через минуту Толян вернулся.

– Вот, держи, – протянул он жене два больших апельсина. – Нет бананов. Разобрали.

Машины медленно, рывками, стали продвигаться вперед.

– А я хочу-у... – принялась по-детски канючить Люся.

Толян завел мотор.

– Ну потерпи, вот елы-палы, заладила.

– Не могу терпеть, организм требует...

– Увижу магазин, остановлюсь, – повысил голос Толян. «За поворотом должен быть „супермаркет“, – припомнил он. Перечить жене ему было лень, да и не хотелось, может, ей и вправду невтерпеж...

Миновав с черепашьей скоростью перекресток, он стал подыскивать место для парковки.

В овощном отделе собралась толпа.

– За чем стоим? – поинтересовался Толян в «хвосте» очереди.

– Бананы завезли, – ответила старушка и строго добавила: – Сказали, не занимать.

Толян чертыхнулся, пожал плечами, еще раз обвел глазами очередь и понуро поплелся в машину. Стал накрапывать дождь.

Жена сидела, обиженно оттопырив губки.

– Бред какой-то, – фыркнул он и зло рванул с места.

Проезжая мимо Елисеевского, Толян притормозил, но тут же, прошипев что-то себе под нос, надавил на газ. В одной из витрин красовался огромный плакат с крупной надписью: «Бананов нет».

Толян резко, так, что машину едва не занесло на мокром асфальте, свернул в переулок и чуть не сшиб пешехода, торопливо перебегавшего через дорогу. Затрапезного вида мужичонка в последнюю секунду отскочил в сторону, выронил из рук мятый бумажный сверток и замер, испуганно моргая глазами.

– Ты ч-че, елы-палы! – высунувшись из окна, заревел Толян. – Жить надоело?

Пешеход растерянно застыл посреди дороги, как памятник безвинным жертвам дорожных происшествий.

Толян выскочил из машины:

– Брателло! Ты?!

– Толя? – пропищал пешеход, приходя в себя.

– Привет, брателло! Сколько лет, сколько зим! Это ж надо...

– Здравствуй, Толя...

– Ну, очнись, елы-палы... – Толян сжал мужичонку в объятиях. – Вот так встреча! Пойдем, с женой познакомлю.

Подобрав с земли бумажный пакет и обхватив пешехода за щуплые плечи, Толян потащил его к машине.

– Люсь, эт Юрик. Друг детства, можно сказать. В одном классе учились. Ну, залазь в машину, чего как неродной?

– Очень приятно, – хмуро кивнула Люся и глянула на часы. Толян подрулил к обочине, заглушил мотор.

– Ну, рассказывай, где ты, что?

– Да так... – смущенно улыбнулся друг детства. – Ты-то как поживаешь?

– Ничего, вот новую тачку недавно купил. Бизнесменю маленько, в общем, все пучком. На хлеб с икрой хватает. Да-а... А ты изменился. Он у нас, Люсь, самый умный был в классе. Девчонку у меня увел, – нарочито суровым голосом припомнил Толян. – Не забыл еще?

– Как же... – мужичонка усмехнулся и потер переносицу с заметной горбинкой. – На всю жизнь память осталась. Оба рассмеялись.

– Ладно, не обижайся, ты тоже хорош, – примирительно сказал Толян.

Дело было в десятом классе. Толян уже тогда понял, что ни к чему ему все эти логарифмы, теоремы и прочие тычинки с пестиками. Какой в них толк? Да и не до уроков ему было. Влюбился по самое «не могу». Ленка с последней парты, глазастая, тоненькая, в юбке, едва прикрывающей ягодицы, не давала ему покоя ни днем ни, особенно, ночью. И настолько влезла она ему в душу, что даже подойти боялся. Так, смотрел, иногда записки дурацкие сочинял, портфель на переменке прятал...

И вот вызывают его однажды к доске. Урок биологии. Училка, противная такая, Галина Гавриловна, прозванная за вредность Горилловной, говорит: «Ну, Кузнецов, изложи-ка нам теорию эволюции...» А Толян, понятное дело, ни сном ни духом, впервые об этом слышит. Нет, он, конечно, был в курсе, от кого люди произошли, но как это их угораздило, когда конкретно и при каких обстоятельствах... И вдруг слышит, Юрка Тюлюкин, его дружбан, шепчет, сложив тетрадку рупором:

– Выживание более сильных особей...

Толян повторил и замолчал, старательно делая вид, что собирается с мыслями.

– Приспособленных... к условиям среды, – уже уверенней продолжил он после паузы. – и гибель слабых... неприспособленных... называется... Называется... – он замер с открытым ртом, как большая рыбина, лишенная кислорода, но тут снова послышался спасительный шепот друга, и Толян громко и уверенно закончил: – Неестественный отбор!

– Что-что? – ехидно уточнила Горилловна.

Класс разразился хохотом. Толян стоял, пригнув голову, и боялся взглянуть назад, туда, где сидела глазастая Ленка. Да это было и не нужно, от ее смеха, громкого, звенящего, казалось, вот-вот лопнут оконные стекла. Не смеялся только Юрка. Успел небось сообразить, что даром ему эта шуточка не пройдет...

– Да, вмазал ты мне тогда от души, – захихикал мужичонка, но тут же спохватился и, глянув на Люсю, снова сконфузился. – Это вам, – он протянул ей мятый бумажный пакет. – Угощайтесь... Бананы. С шести утра в очереди стоял...

В конце коридора, перед дубовой дверью, Толян резко затормозил. Ну войдет он, и что дальше? Сидит там какой-нибудь умник с бородкой, в очечках и подозрительно так интересуется: «Сумасшедших в роду не было?» Толян почувствовал себя лабораторной крысой, над которой нависла угроза научного опыта. Только крысам легче, они ничего не знают, а он в здравом уме сюда явился, да еще добровольно. И очереди никакой. Может, смыться? АЛюське сказать, что был, все хоккей, нет поводов для...

– Вы ко мне? – раздался над ухом приветливый голос.

– Я? – Толян встрепенулся и уставился на странного, невесть откуда появившегося мужика.

Тот улыбнулся, отворил дверь и сделал приглашающий жест. Не успев подыскать достойного предлога для бегства, Толян послушно вошел.

Комната была просторная, с бледно-желтыми в полосочку обоями и приспущенными белыми жалюзи. Противоположную от входа стену занимал большой книжный шкаф, справа стоял письменный стол с компьютером, рядом – два больших кожаных кресла. Никаких кушеток Толян не заметил.

«Пока все нормально, – успокоил он себя. – неужели этот чудик и есть...»

– Профессор Мошкин. Николай Николаич, – представился чудик.