Текст книги "Теория культуры"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 47 страниц)

Для характеристики постмодернизма следует добавить игровой принцип, отмечаемый многими исследователями. Подчеркнуто иронический, игровой модус самоопределения, характерный для постмодернистского мироощущения, отразился не только в художественной практике этого течения, но и в самой стилистике философствования на эту тему.[403]403
  Ильин И. Постмодернизм: Словарь терминов. М., 2001. С. 94.


[Закрыть]

Игра есть способ нарушения любой одномерной логики, выход за ее рамки.

Игра по своей природе неутилитарна, пронизана эстетическим началом, самоценна и самоцельна.[404]404
  См. об этом: Апинян Т. А. Игра в пространстве серьезного. Игра, миф, ритуал, сон, искусство и другие. СПб., 2003.


[Закрыть] Действительно, игровой принцип, имеющий методологическое значение для постмодернизма, проявляет себя в сфере бытия произведения искусства. Характерная для постмодернистских произведений метасемантика достигается с помощью различных коннотативных средств. Впрочем, все эти средства можно обозначить всего лишь одним словом – игра. В многозначном смысловом пространстве художественного действа зритель получает право на риск, выбирая свою версию из числа возможных интерпретаций. Тогда и итог зрелища он рассматривает уже как свою собственную находку, как результат собственного свободного выбора.

Благодаря игровому принципу, вложенному в постмодернистское произведение искусства, осуществляется «работа по высвобождению символической энергии» эстетического объекта. Ж. – Ф. Лиотар отводит эту роль языковым играм. Игровой эксперимент с реальностью возможен в поле любого текстового пространства, будь то художественное творчество или повседневное поведение. Вследствие осуществления игрового принципа увеличивается свободное перемещение смыслов из текста в контекст и наоборот. Игра становится средством совмещения и смещения смыслов. В игровой ситуации отчетливо проявляет себя «складчатость» смыслового поля – легкость перемещения из одной смысловой плоскости в другую, условность границ понятийного и жизненного пространства. Нарративные складки, естественно вырастая из онтологической смежности постмодернистских ценностей, создают ребристую, ироническую атмосферу полишинеля.

Структурализм, ставший одним из непосредственных предтеч постмодернизма, Р. Барт характеризовал так: он «может быть определен исторически как переход от символического сознания к сознанию парадигматическому; существует история знака, и это – история его «осознаний»¹. Постмодернизм справедливо рассматривать как ступень в интерпретации ментальных структур.

Неудовлетворенность историческим дискурсом, отбрасывающим индивидуальные детали и процессы и фиксирующим внимание на магистральном развитии, стимулировала обращение к анализу структуры, к поиску нетипичного. Эта нетипичность нашла свое отражение в формализме и, следовательно, в структуре самого текста культуры. Процесс осознания мира и человека перешел в сферу «обозначения» объективной и субъективной реальностей с целью последующего познания «означаемого» и «означающего», а также исследования самого процесса «обозначения». В постмодернизме происходит отождествление человека с текстом, поскольку в интеллектуальной атмосфере сгущается и кристаллизуется онтологизм языка и текста².

1 Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М., 1989. С. 247.

2 Терещенко Н. А., Шатунова Т. М. Постмодернизм как ситуация философствования. СПб., 2003. С. 77.

Один из видных представителей постмодернизма И. Хассан выделил характерные черты этого явления. Философ отметил терминологическую двусмысленность постмодернизма. По его словам, термин «содержит возражение против себя изнутри». Будучи продуктом современной культуры, постмодернизм, как палимпсест,[405]405
  Палимпсест – текст, написанный поверх другого текста. При этом смыслы различных текстов переплетаются, вследствие чего возникает особый контекст.


[Закрыть] вбирает в себя многие черты предыдущих течений. Полустертые знаки и тексты прошлых культур проступают на прозрачной ткани современности, внося в нее коррективы. Постмодернизм соединяет диахронность и синхронность теоретической мысли. Являясь теоретическим оправданием второй половины ХХ в., постмодернизм «вызвал два божества, действующих в двух направлениях», – аполлоновское видение, общее и рациональное, и дионисийское чувство, эстетическое в своей основе. Эстетизация бытия, присущая постмодернизму, заставляет думать, не воплощает ли это течение исключительно художественную тенденцию видения мира?[406]406
  Хассан И. Культура постмодернизма // Современная западноевропейская и американская эстетика. М., 2002. С. 121.


[Закрыть] Действительно, современное искусство выступает наиболее точной идентификацией постмодернистских исканий.

Анализируя свойственный постмодернизму «индетерминизм», Хассан отмечает, что отдельные стороны этого понятия можно вычленить из следующих слов: открытость, ересь, плюрализм, эклектизм, случайный выбор, мятеж, деформация. О других его чертах дает представление ряд терминов, характеризующих незавершенность: антитворчество, различие, дискретность, дизъюнкция, исчезновение, декомпозиция, дедефиниция, демистификация, детотализация, делегитимизация. Терминологическая специфика настраивает исследователя на принципиальную «незавершенность», разрушение целостности, которые характеризуют постмодернизм как живой процесс современной культуры, находящийся в постоянном становлении и, по–видимому, не достигший еще своего апогея. В связи с терминологической неопределенностью Делез утверждал, что постмодернизм использует такие понятия, как «черные дыры», «размытые совокупности», «зоны близости», «римановские пространства», «бифуркации», которыми могут пользоваться философы, ученые и художники. Их видимая метафоричность только видима.[407]407
  Делез Ж. Переговоры 1972–1990. СПб., 2004. С. 46.


[Закрыть] На самом деле метафора «схватывает» процессы реальности, не имеющие устойчивых научных формулировок. Использование метафор и понятий из параллельных видов деятельности должно привести к неожиданным совпадениям, смысловой близости и эвристическим находкам.

Видный исследователь постмодернизма И. Ильин справедливо указывает на существование взаимосвязанного комплекса – «постструктуралистского, деконструктивистского и постмодернистского», обладающего единством оснований и парадигм. В этом единстве постструктурализм предстает как своеобразная эстетическая концепция, деконструктивизм – как метод аналитических процедур художественных феноменов, основанных на постмодернистских представлениях, а постмодернизм – как общее умонастроение современной эпохи, существующее автономно, но не без участия двух других компонентов указанного комплекса.[408]408
  Ильин И. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм. М., 1996. С. 201.


[Закрыть]

Постмодернизм характеризуется применением чисто технических приемов, происходящих от случайных «описок», пробелов в рукописи, наложений швов, длиннот и пустот в тексте в принципиальном стремлении «не ставить точку» и т. п.

Через все эти знаки проходит единым порывом воля к незавершенности, аффектации, политике тела, познанию тела, эротике тела, аффектации во всем, имеющем отношение к индивидууму как главной цели гуманистического дискурса на Западе. Поэтому мы можем назвать эту тенденцию индетерминизмом, таким образом подчеркнуть ее плюралистический характер.[409]409
  Там же. С. 201.


[Закрыть]

Обращение к пограничным сферам свидетельствует о постмодернистском расширении «ментального пространства», стремлении раздвинуть «границы мира», естественном любопытстве.

Множественность различий в тематике и стилистике постмодернизма объединяется и сходится в трех основных тезисах.

Во–первых, люди не имеют доступа к реальности и, следовательно, не имеют средств для достижения истины. Во–вторых, реальность недоступна, потому что человек оказывается пленником языка, который придает форму мыслям прежде, чем появляется возможность помыслить, и поэтому у человека нет возможности адекватно выразить то, о чем он думает. В–третьих, человек создает реальность посредством языка, и поэтому природа реальности определяется теми, кто имеет возможность и власть формировать язык.[410]410
  Land G. The Chellenge of Postmodernism // Dialogue. 1996. Vol. 8. P. 6.


[Закрыть] В этих тезисах подчеркивается значение средств массовой информации, формирующих общественное мнение и влияющих на образ реальности.

И. Хассан отмечает наиболее характерные отличия, выделяемые в творчестве мыслителей–постмодернистов. Он указывает на:

♥ интертекстуальность и семиотичность (Ю. Кристева);

♥ герменевтику подозреваемого (П. Рикер);

♥ «критику блаженства и педагогику невежества» (Р. Барт); шизо–анализ Ж. Делеза и Ф. Гваттари;

♥ гуманизм нереального (М. Фуко);

♥ грамматологию различий (Ж. Деррида);

♥ политику делегитимизации (Ж. – Ф. Лиотар);

♥ «паракритицизм и парабиографию» (И. Хассан);

♥ уродство и мутации (Л. Фидлер);

♥ «сомневающееся воображение» (М. Галинески);

♥ «сверхфикцию и сверхигру» (Р. Федерман);

♥ новую фазу психоанализа интимности (Н. Холланд);

♥ театр невозможного (Г. Блау).

Таким образом, все это подтверждает многообразие индетерминации, или декреативности, или, иначе, анонимного импульса сегодняшнего момента, уводящего нас назад к середине века с его принципом неопределенности Гейзенберга в физике и теоремой неполноты Геделя во всех логических системах…[411]411
  Хассан И. Культура постмодернизма. С. 121.


[Закрыть]

Постмодернизм в наибольшей мере проявляется в современном художественном творчестве, и его характеристики имеют прямое отношение к художественной культуре в целом. Своеобразие современного гуманизма пронизано «двусмысленностью, нерешительностью, рассеянностью и деконструктивностью в искусстве и в его теориях», а «всякая двусмысленность либеральна; она настраивает нас на принятие множественности творчества и увеличивает нашу терпимость к различиям самого разного рода».[412]412
  Там же. С. 122.


[Закрыть] Анализ, сделанный И. Хассаном и другими исследователями, приводит к выводу, что художественная культура постмодернизма принципиально неоднородна и множественна по формам и способам своих проявлений. Из этого также следует неразрешенная мыслителем проблема о границах постмодернизма и пределах его экспансии. Индетерминизм и неопределенность предполагают безграничность, однако границы у постмодернизма существуют. По–видимому, понятие границ в отношении к данному культурному явлению также требует особого осмысления и определения и предполагает диффузию значений. Возможно, именно пограничные формы постмодернизма представляют собой наиболее красноречивую характеристику этого явления.

Р. Барт утверждает, что структурализм как течение в науке выступает «интеллектуальным» опредмечиванием человеческого мышления и творчества. Он пишет, что

существуют такие писатели, художники, музыканты, в чьих глазах оперирование структурой. представляет собой особый тип человеческой практики, аналитиков и творцов следует объединить под общим знаком, которому можно было бы дать имя структуральный человек; человек этот определяется. характером своего воображения или, лучше сказать, способности воображения.[413]413
  Барт Р. Избранные работы… С. 254.


[Закрыть]

«Структуральный человек» – обладатель особого типа мышления, он способен рассматривать реальность как структуру. Изучение и освоение этой структуры возможно через освоение культурных «текстов», создание из них новых конструкций. Таким образом, акценты перемещаются из реальности в метареальность. На самом деле в современной культуре так и происходит: культурная среда становится основной средой обитания человека. Вторая реальность подменяет собой первую. Постмодернизм теоретически постулирует данные приоритеты.

Трудности в оценке постмодернизма происходят от незавершенности процесса этого феномена, от его вплетенности в происходящие процессы современной культуры. Отражая переходную эпоху, постмодернизм является изживанием «логоцентрической культурной парадигмы с ее монотеизмом, презумпцией Должного, диктатом «законодательного разума».[414]414
  Пелипенко А. А. Постмодернизм в контексте переходных процессов // Искусство в ситуации смены циклов. М., 2002. С. 387.


[Закрыть] Это течение выражает болезненное, кризисное состояние современной философии. Вся постмодернистская игра смыслами ведется во имя поисков новых целостностей, новых аттракторов таких целостностей. Однако этот поиск крайне затруднен в условиях потребительского общества, ценности которого примитивны, устойчивы и закреплены в массовом сознании. Постмодернистский дискурс выступает отражением сознания интеллектуальной элиты, не принимающей примитивных ценностей массового сознания.

Подобные кризисные периоды были в истории философии, когда, например, античная софистика, позднее – средневековая схоластика и еще позднее – Просвещение обращались к поискам истины с помощью языковых конструктивных форм.

Значение постмодернизма заключается в создании предпосылок новой постановки проблемы свободы и ответственности личности. Заслугой постмодернизма является демонстрация полимодального рассмотрения культуры, а также самодостаточности творчества и творческой личности.

Природа и проблематика постмодернизма заключаются в его принципиальной диалогичности, которая проявляется в установке культуры Запада на культуру Востока. Такая направленность дает шанс диалогическому взаимопониманию и дополнению, а также преодолению самоизоляции западной и восточной культур.

Сегодня западное общество находится в критической ситуации, двигаясь между экстремальными состояниями, – абсолютной доминантой структур капиталистического производства и рыночных отношений, отражающихся в общественной психологии и эстетике, и абсолютной доминантой общественного способа труда. Современной исторической миссией «пост–капитализма» и «пост–социализма» становится путь социального, культурного, художественного развития, содержащийся в создании нового типа менталитета. Эта новая ментальность должна соединить два полярных типа с их внутренним диалектическим–диалогическим смыслом.[415]415
  Postmodernism as a Birth of New Type оf Culture // Internetional Yearbook of Aesthetics. 1996. Vol. 1. P. 55.


[Закрыть]

Постмодернизм, являясь преодолением модернизма, олицетворяющего собой эпоху противостояния и взаимного отрицания не только стилей мышления и типов художественного творчества, но и социальных систем, становится отражением историко–культурной ситуации социального, научного и художественного плюрализма.

Элементы, входящие в большую систему человеческой культуры, многообразны и разрозненны как по природе, так и по происхождению, развиваются они по автономным законам, однако внутри общей системы соблюдается строгая диахронность, обеспечивающая взаимное диалогическое сосуществование. Историко–культурным, социальным, социально–психологическим, эстетическим и художественным диалогом выступает дихотомия элитарной и массовой культур, различия элитарного и массового сознания. Для культуры ХХ в. характерно раздвоение на элитарную и массовую. Такое раздвоение

становилось особенно опасным в условиях назревания революции, когда основной ударной силой разрушения сложившегося социального порядка делалась масса, потому что ее активность проявляется именно в разрушении, а созидание есть привилегия духовной элиты – научной, художественной, политической, религиозной.[416]416
  КаганМ. С. Введение в историю мировой культуры. Кн. 2. СПб., 2001. С. 252.


[Закрыть]

Однако для истории культуры суть проблемы заключена не в самом ее раздвоении на массовую и элитарную, а в их взаимоотношениях.

Таким образом, постмодернизм «высвечивает» проблему элитарного и массового сознания и их взаимодействия, понятийно обозначая сложившиеся противоречия. Методологической «амальгамой» проблемы выступает постмодернистское понятие «складки», применяемое, например, М. Хайдеггером, Фуко и Делезом. Так, по мысли Делеза, «складка» есть различие, сгиб, который различает и вместе с тем сам может быть различаем.[417]417
  Во французском языке le pli имеет несколько значений: 1) складка, сборка, сгиб, загиб, морщина, 2) конверт, 3) взятка (в картах).


[Закрыть] Понятие «складка» впрямую относится ко многим общностям социальной жизни, разобщенным различием ценностей, интересов, образов жизни, целей и т. д. Понятие «складка» предполагает многообразие смысловых модификаций, которые точно воспроизводят оттенки смысла, видообразования и варианты взаимоотношений элитарного и массового сознания, взятые также в неоднородных сочетаниях. Так, понятия «складчатость», «извилина», «сгиб», «загиб», «сгибание», «разгибание» отражают различные стороны и грани социального, культурного и художественного «пространств», равно как и нюансы взаимодействий. Также близко к понятию «складки» подходят смыслы феноменов «двойничества», «Другого», «отражения», «взаимоналожения».

Хайдеггер исследовал складку в аспекте двойственности сгиба, который воспроизводится по двум различаемым сторонам, но эти стороны также соотносятся между собой. Для методологической точности необходимо, по–видимому, представить культурное пространство, которое можно «сгибать» и рассматривать его различные плоскости, имеющие качественную специфику и особенности. Так, элитарное и массовое сознание, сопрягаясь и находясь во взаимной зависимости и культурной близости, все же разнокачественны и противоположны по многим характеристикам, они находятся в разных плоскостях «складчатой поверхности». Понятно, что «складка» – это образная идеальная модель взаимоотношений различных, но сопрягающихся феноменов культуры. Образное представление о «складывании», «нахлесте», «сгибе–разгибе», «разрыве», «заворачивании» и т. д. создает возможность анализа многообразия модусов элитарного и массового сознания в современной художественной культуре.

Методологическим принципом изучения феноменов постмодернистской культуры выступает понятие ризомы. Понятие ризомы разрушает представления о четкой и централизованной семантике феноменов и вносит релятивный характер описания и изучения. Ризома предполагает «корневые» основания и качественную определенность, но развитие явлений рассматривается при этом как принципиально вариативное.

Ризома – это «семиотичное звено как клубень, в котором спрессованы самые разнообразные виды деятельности – лингвистической, перцептивной, миметической, жестикуляционной, познавательной; его универсальности не существует, мы видим лишь состязание диалектов, говоров, жаргонов, специальных языков… словно крысы извиваются одна поверх других».[418]418
  Цит. по: Можейко М. А. Делез, Гваттари // Постмодернизм: Энциклопедия. Мн., 2001. С. 657.


[Закрыть]

Понятие ризомы позволяет теоретически представить потенциальную «пронизанность» различных явлений друг другом, словно в одной сущности проступает другая. Так, ризоматическая методология позволяет увидеть нелинейное развитие культурных явлений, особенности интеллектуального творчества, как, впрочем, и проникновение элитарной культуры в массовое сознание и различные его интерпретации в массовом искусстве. Ризоморфное изучение феномена позволяет представить его органическую включенность во все многообразие мироздания.

Мировое дерево как универсальная модель мироздания снова становится актуальным. Несмотря на то что Мировое дерево разделяет собой координаты «нижнего», «среднего» и «верхнего» миров,[419]419
  См., например: Леви–Стросс К. Структурная антропология. М., 2001;Модель мира // Мифы народов мира: Энциклопедия. Т. 2. М., 1982;Юпоров В. Н. О космологических источниках раннеисторичесих описаний // Труды по знаковым системам. Т. VI. Тарту, 1973. С. 106–156.


[Закрыть] оно во всех своих «частях» все же сохраняет структуру своего происхождения – корневища.

Взаимообусловленность явлений предполагает «расширенное видение» реальности как переходной сущности.

14.2. Складки и ризоморфный характер культурного поля

В пространстве культуры постиндустриального общества различные социальные слои и страты отделяются друг от друга лишь условно, пунктирно, в силу принципиальной проницаемости социального пространства. Во многих исследованиях последнего времени наметилась тенденция амбивалентного рассмотрения социальных и культурных структур, размытости их границ. Между тем культурные последствия деятельности различных страт опредмечиваются в продуктах культурного производства – в произведениях искусства и других видах творчества, в традициях и ценностях, образах жизни и принципах мышления, в особенностях среды обитания и т. д., имеющих качественную определенность. Эта определенность жизнедеятельности предполагает дифференциацию прежде всего элитарной и массовой культур, поиск принципов и путей разделения взаимопереходов возможных сфер существования. Подобное различение и сравнение элитарного и массового сознания и продуктов их деятельности может основываться на базовых принципах, предложенных П. Бурдье, таких как теория социального поля и связанных с ним производных понятий социальных реальностей, природы символического капитала, а также понятий складки и ризомы.

Элитарная и массовая культуры соотносятся в условиях культуры постиндустриального общества как два поля, неравнозначные по объему и структуре и пресеченные складками, многие из которых преломляются из одного поля в другое. Вееры преломлений (апликаций) отражают многообразие форм элитарного и массового сознания, пересечения их содержания и взаимопроникновения. Все «складывается» на свой лад.

По мнению Бурдье, социальная жизнь подразделяется на два порядка. «Реальность первого порядка» дается через распределение объективированных условий существований страт, социальных практик и ценностей; «реальности второго порядка» представляются через «символические матрицы практик агентов», объективированные как социальные представления, идеальные схемы. Объективная и символическая реальности причудливо переплетаются, подменяя и провоцируя друг друга. Символические провокации изменяют «естественный» ход развития, создают неожиданные бифуркации реальности, меняя местами случайное и необходимое.

Никто не ведает различия между трудом производительным и непроизводительным, прибыльным и неприбыльным; оно лишило бы всякого оправдания множество мелких работ, предназначенных помочь труду самой природы, актов одновременно технических и обрядовых.[420]420
  Бурдье П. Практический смысл. М.; СПб., 2001. С. 228.


[Закрыть]

Объективные социальные отношения преломляются в перспективных точках зрения, которые агенты вырабатывают о реальности в зависимости от их позиции в объективном социальном пространстве. Переплетения смыслов могут быть представлены в виде складок реального социального пространства, и на них накладываются складки ментальные, символические, преломляя (искривляя) их в поле своего действия. По мысли Делеза,

мы переходим от сгиба к сгибу, а не от точки к точке, а все контуры расплываются, создавая разнообразные формальные потенции материала, выходящие на поверхность и проявляющиеся в виде соответствующего количества поворотов и дополнительных сгибов.[421]421
  Делез Ж. Складка. Лейбниц и барокко. М., 1997. С. 31.


[Закрыть]

Философия выступает как «искусство поверхностей»,[422]422
  Делез Ж. Переговоры 1972–1990. С. 117.


[Закрыть] а каждая «вещь имеет свою географию, свою картографию, свою диаграмму». Следовательно, философствование – это извлечение из хаоса бесконечных «вариаций» в абсолютных пространственных имманациях,[423]423
  Делез Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? М.; СПб., 1998. C. 258.


[Закрыть] иными словами, это создание «концептов» абсолютных поверхностей или объемов.[424]424
  Там же. С. 32.


[Закрыть] Складка накладывается поверх других, более мелких складок – таков статус различных спектров исследования – микроскопического и макроскопического. Поэтому процесс раскладывания никогда не является противоположностью складки: это неровность, идущая от одних складок к другим. Раскладывание в одних случаях означает раскладывание или разглаживание бесконечно малых складок, возмущающих фон. Более масштабные процессы в других случаях формируют большие складки, на ребрах которых возникают мелкие формы. Процесс исследования – это проекция мира на складчатую поверхность.

Социальное поле оказывается изрытым складчатым пространством, характер и природа которого определяется величиной, глубиной и направлением этих складок. Характерные черты складчатой поверхности представляются как системы внешних и внутренних складок, закрученных в виде лабиринта, обладающих сгибами, разгибами и покрытых узелками – этой «межиндивидуальной и интерактивной зоной толпы» (Делез). Складчатую поверхность социальной ткани можно рассмотреть как складку материи или текстуру, которую следует соотнести со светом и светотенью, со способом, с помощью которого складка задерживает свет и видоизменяется сама в зависимости от времени и освещения, а точнее, от отношения ее к другим социальным складкам и местам в структуре общества. Исследования складчатости социальной ткани позволяет определить многочисленные полутона и полусгибы, отражающие нюансы различий. Освещенность складки отражает степень ее социальной выявленности и лояльности. Так, маргинальные процессы, проходящие вне общественной допустимости, легитимности, оказываются в тени. Маргинал, как правило, скрывается, таится, избегает приговора общественного мнения, поскольку его существование и сущность определены скрытностью, нелояльностью, протестом.

Складчатость массового сознания усложняется складками массовых претензий, стремлений к соответствию, престижному, «демонстративному» потреблению или символическому интеракционизму. «Там, где превышается уровень биологического оптимума в тепле и пище, мы вступаем в сферу символов».[425]425
  Черных Е. Н. Символы древних культур // Культурология. М.;Екатеринбург, 2003. С. 557.


[Закрыть] Элитарное сознание пересечено множеством складок символического характера, которые можно структурировать на складки основного статуса и складки, связанные с символической интерпретацией стратификационной принадлежности агента. Элитарный интеллектуал подобно простому люмпену может переживать материальные затруднения и связанные с этим униженияивто же время ощущать свою интеллектуальную значимость и независимость. Творческие заблуждения интеллектуала подобны водной ряби от слабого ветра, неспособного вызвать сильное движение поверхности, но они его подготавливают. Заблуждения интеллектуала – это пробы и ошибки «мирового разума», интерсубъективной интеллектуальности. По мысли Хайдеггера, только человек – вопрошающее бытие – может вопрошать бытие в целом, поэтому только человек в этом мире экзистирует. Своим говорением, вопрошанием, способностью к символизации он вовлекает в круг бытия все новые и новые предметы, заставляя их «говорить» на человеческом языке[426]426
  Терещенко Н. А., Шатунова Т. М. Постмодернизм как ситуация философствования. С. 70.


[Закрыть] с помощью сознания, и в сознании бытие обретает смысл.

Природная эластичность, гибкость элитарного сознания объединяет в едином поле разноречивые тенденции. Сознание и поведение интеллектуала способны скручиваться на манер пружины, сохраняющей силу и потенциальную энергию. Так, элитарный интеллектуал может играть различные роли, например, шута или нищего, не будучи им, что не мешает ему чувствовать свое величие, жить в воображаемом мире. Провокации смыслов провоцируют бытие развернуть свою потенциальность.

Социальная действительность имеет двойную структуру: первичную, или объективную, опредмеченную материально и представленную символически – духовно, и вторичную, структурированную представлениями агентов об этих отношениях, о различных общественных структурах и процессах, о социальном мире в целом. Все это оказывает обратное воздействие на первичную структуру. Социальная структура образует своего рода поле, выступающее как социальное пространство взаимодействия сил, структурированное оппозициями, притяжениями и борьбой. Эти векторы социального пространства, как правило, проявляются в преобразованном виде, принимают образ символических стратегий с разными силами и эффективностью, ведомыми различными аттракторами. Для Делеза элемент, привходящий из внешнего, всегда сила.[427]427
  Бадью А. Делез. «Шум бытия». С. 118.


[Закрыть] И эта сила и совокупности сил пронизывают социальные поля, которые могут быть представлены как совокупность позиций, агентов, определяющих отношения и социальные практики. Таково, например, поле научного сообщества, объединенного не только научными интересами и социальными амбициями, но и личностными противоречиями и антипатиями, стремлениями изменить или, наоборот, упрочить внутреннюю структуру поля, которое организуется как практическими, так и символическими силами.

Для поля элитарного сознания характерны два полюса внутреннего существования: интерналистский и экстерналистский. Сущность интерналистского сводится к точному следованию «текстам» данного поля. «Тексты поля» автономны и самодостаточны, и не следует соотносить их с внешними факторами, идущими от границ поля. Интерналистский аспект культивирует чистоту и определенную принадлежность складок данного поля. Экстерналистский полюс, напротив, предполагает соотнесение «текстов поля» с различными контекстами, идущими от полей политики, искусства, общественного мнения. Между этими двумя полюсами существует универсум агентов поля: ученых, философов, писателей, художников, журналистов, объединенных «цеховыми» складками.

Несмотря на определенность и известную ограниченность, обусловленную объективными причинами существования, поле изменяет все внешние воздействия по внутренней «логике». Бурдье назвал это способностью к рефракции. Поле меняет характер складок, идущих извне, искривляя их в соответствии со своей внутренней определенностью и смысловыми акцентами.

Художественные группировки способны самостоятельно и оригинально осмысливать социальные события, несмотря на воздействия политической пропаганды. Интеллектуальное поле художественной группировки преломляет структуры направленных социальных складок, соразмеряя их со своей внутренней структурой. Безапелляционный внешний социальный напор выступает активным стимулятором творческой энергии, которая создает мощное художественное противодействие. Групповой «микрокосм» занимает «круговую оборону», подчиненную собственным ценностям, свободным от воздействия господствующих социальных форм. Чем автономнее поле, тем большее число событий может быть объяснено и мотивировано логикой данного поля.

Если поле массового сознания объединено общностью сиюминутных интересов или территорией, пронизано внешними складками, создающими в нем активность как реакцию на воздействие, то поле элитарного сознания замкнуто и его складки резонируют на внешнее влияние, подчиняясь своей глубинной природе. Если поле массового сознания постоянно нуждается во внешней подпитке и быстро разрушается в случае отсутствия таковой, то поле элитарного сознания, как правило, самодостаточно и способно автономно существовать благодаря аккумулированной интеллектуальной энергии.

Социальное поле культуры является местом активных взаимоотношений агентов, задает специфику и определенность своей родовой структуре. Результатом этого взаимодействия выступает выработка «символического капитала», характеризующегося «габитусом» – позицией и степенью престижа агентов, устойчивых во времени стратегий и способов поведения. Стратегии могут быть направлены либо на сохранение структуры, либо на ее изменение. Накопленный «символический капитал» как продукт творчества создает необходимые возможности для самодостаточного существования интеллектуальной элиты. Представляется, что «символический капитал» имеет структуру лабиринта, подобного структуре головного мозга, извилины которого образуют в наименьшем объеме наибольшую поверхность, способную к продуктивной творческой деятельности. Таким образом, «символический капитал» способен к самопроизводству, увеличиваясь или уменьшаясь в процессах своего обращения. Ставки «акционеров символического капитала» могут как уменьшаться, так и увеличиваться. Игра «на повышение» труднопредсказуема, поскольку творческая продуктивность интеллектуала порой выступает как спонтанная деятельность, независимая от внешних условий существования. Базовые формы лабиринта, или ризоморфные структуры, наделены потенциальной энергией, которая создает возможности «взрыва внутренних связей», подготавливающих творческое «озарение». Форма лабиринта активизирует взаимодействия агентов, сокращая промежутки контактов, создает благоприятную среду творческого полилога.