Текст книги "Сборник эссе"

Автор книги: Авраам Покой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц)

Похвала серости

В последние дни приемную Истинного Учителя Истины (то есть меня) осаждали представители слегка уже подвымерших мутантных видов: Борцы с Потребительством и Эмигрантские Борцы с Немытой Россией. Они требовали опубликовать эссе «и про них тоже».

Просителей этого рода дальше помощницы секретаря Алины Зайцевой не пускали. Ибо пик востребованности первых прошел лет десять назад, вторых – и того раньше. Первые так и не смогли внятно объяснить миру, в чем, кроме попыток продать сатирические книжки собственного сочинения, состоит их Борьба. Вторые утомили пост-советского читателя своим лицемерием: ни один Эмигрантский Борец с Немытой Россией на моей памяти ни разу не признался, что дневать и ночевать в Рунете, менторствуя и поучая жителей противоположной половины глобуса, его заставляют неудовлетворенные социальные амбиции, вполне естественные для всякого эмигранта.

Куда интереснее был визит ко мне любопытного молодого пациента в оранжевой майке под пиджаком, с умным капризным лицом и залысинами на высоком лбу. У пациента оказалось всего понемногу: лёгкая форма глобальной аналитики глобальности, легкая форма сурового мужчинства, легкая же форма офисного панкования и так далее. Выслушав мои комментарии, молодой человек посмотрел на меня, взялся за свои маленькие усики и спросил:

– Что же, вы проповедуете усредненность и серость?

Я со смехом согласился. Пациент, будучи во всех отношениях вполне многообещающим молодым человеком, тем не менее страдал серьезной формой социопсихического расстройства – грисеофобией, или серобоязнью. Мне хотелось его взбодрить. В современной образованной среде куда легче выделиться своей серостью, чем отличием. Отличающихся полно, а серых и уныло обычных – человек двадцать, с моей скромной Персоной во главе.

Куда ни глянь, нас окружают адепты неких Знаний Не для Всех, экзотических вероисповеданий, крайне интеллектуальных лженаук (а лженаука запросто может быть весьма интеллектуальной), Необычных Видов Досуга и Неортодоксального Мышления – а также Ломатели Моральных Устоев всякого вида. Все они жутко боятся и не хотят быть серыми. В результате образованный класс похож на собрание какаду в весенней роще.

Честно говоря, мне до слез жалко бедные Устои. Столкновение с поколением Отличающихся обернулось для Устоев тотальным переломом всего, что можно. На устоях нет живого места, у них политравма, они лежат под капельницей и почти не дышат. Однако инфицированные грисеофобией молодые люди по-прежнему прибегают в палату к устоям, чтобы попрыгать на их перебинтованном тельце и сломать еще что-нибудь.

Учение Гармонии, конечно, крепко проигрывает по части Отличия. Космос не призывает, необычности ради, бессмысленно рисковать собой в каких-то никому не нужных канализациях. Космос не поддерживает шведские семьи и промискуитет, – не потому, что ханжествует, а потому, что считает куда большей ценностью несовместимую с перекрестным опылением любовь. Космос не считает детскую матерщину в публицистике признаком смелости мышления автора. Космос недолюбливает интеллектуальные лженауки, потому что науки обычные требуют еще от Человечества очень много труда, и тратиться на глупости просто постыдно. Космос скептически относится к смакованию уродств искусством, потому что не видит в этом пользы. Космосу смешно при виде кухонных, офисных или интернетовских борцов с Преступными Режимами, потому что еще ни один преступный режим кухонным бла-бла-бла победить не удалось.

При этом вообще Космос глубоко чтит необычных людей – если их необычность полезна и практична. Пусть смешной старичок залезает на деревья, кричит петухом и вообще наводит таинственность – лишь бы наутро он взял этот Измаил. Пусть мужик в каске как у ролевика лезет в огонь – лишь бы он вынул оттуда спасенного. Пусть мужик в хламиде отчаяно матерится и размахивает ножом, лишь бы во время операции удержал человека на этом свете. Всё что угодно, лишь бы необычность была, иного слова не подобрать, настоящей. Пусть дядя сколько угодно двигает условных солдатиков по карте мира – лишь бы на дворе был сорок пятый, а дядя носил бы маршальские погоны СССР.

Если этого нет, то вся необычность и глобальность грисеофобов – не более чем бравурный романтический рингтон на мобиле таксиста Коляна или Чегевара на майке матерого жлоба-компьютерщика Эдика. Лезть в огонь – ни за кем, отчаяно ругаться и вопить – без пациента под скальпелем, кричать петухом – без Измаила под носом: так грисеофобы обманывают себя и ближних, внушая, будто их жизнь ярче и серьезней, чем на самом деле.

Что до Истинного Учителя Истины (то есть меня) – то я проповедую серость. Отважную, честную, талантливую, трудолюбивую, бойкую, человечную, мечтательную серость. Серость, совершившую почти все великие подвиги человеческой истории.

Слово о Бледной Кампанелле

Вчера под окнами Истинного Учителя Истины (то есть меня) тихо остановился микроавтобус, из кабины которого вылез с деловым видом проф. Инъязов. Открыв задние дверцы, он вывел оттуда связанного, с кляпом во рту мужчину лет сорока и отконвоировал ко мне в кабинет.

– Что вы себе позволяете? – осторожно крикнул мужчина, когда я освободил его от кляпа. – В нормальной стране за такое вы бы уже получили пожизненное!

На этом месте проф. Инъязов снова заткнул больного и пояснил: мужчина, анестезиолог в зубной клинике, был схвачен и привезен в его Воронежскую лабораторию по настоянию супруги. Бедная женщина устала от бесконечных апелляций мужа к Нормальной Стране. Он порицал всё, от пельменей до ее фигуры, постоянно напоминая, что в упомянутой стране он ел бы нечто совсем иное и был бы женат на чем-то неизмеримо более качественном.

Проведя над больным серию бесчеловечных экспериментов, мы с профессором переглянулись и поняли: здесь снова не обошлось без козней Внеземных Цивилизаций. Последние, привычно продолжая подрывную деятельность с целью морального опускания Человечества и обидного хохота над ним, рассеяли над многими государствами мира споры бактерии, которую можно назвать "бледная кампанелла".

Говоря коротко, у инфицированных ею в сознании возникает из ниоткуда коварный образ Нормальной Страны, в которой за ними несомненно зарезервировано место класса люкс, трехэтажный дом с ломящимся от джипов гаражом, склад фотомоделей в спальне и огромное количество возбужденных поклонников.

Следует сказать несколько слов о происхождении штамма. Он был искусственно создан на основе двух довольно симпатичных явлений – европейского утопизма и повсеместно распространенного "сказания о золотой земле".

Европейские утописты – из них наиболее известны два Фомы, Мор и Кампанелла – были людьми честными. Прекрасно зная, что Нормальной Страны на свете не существует, они и не пытались делать вид, будто выдуманные ими общества имеют место на самом деле. Их Utopia и Citta del Sole были всего лишь программами будущего, предлагавшимися настоящему. Что касается народных сказаний о золотой земле, то они, варьируясь от "Царства пресвитера Иоанна" до «Америки», регулярно помещали куда-то далеко страну, где люди якобы живут в полном соответствии с нравственными законами, существующими, но не исполняемыми в родной стране рассказчика.

Штамм же бледной кампанеллы, внешне схожий со своими родителями, воплощается куда более жалким образом. В нем нет ни тени тоски по всеобщему соблюдению нравственных норм. Нет в нем и желания переделать собственную страну. Есть лишь деткое ощущение больного, что он на самом деле – подкинутый в рыбачью лачугу наследный принц. Поэтому идеализм больных бледной кампанеллой так странно эгоцентричен. Они требуют не счастья для всех и не справедливости для каждого. Они хотят лишь корону, скипетр и пажей для себя. Бледная кампанелла, будучи прекрасным анестетиком реальности, дает им возможность бесконечно и публично дуться на отстутствие скипетра, не размениваясь на реальные усилия по исправлению ситуации. А заодно, разумеется, отравлять жизнь своим ближним, регулярно напоминая им об их дикости, несовершенстве и неисправимости.

Именно этот синдром заставлял советских инженеров и врачей прошлого века твердить друг другу в курилках, что "в США" человек с их образованием имел бы гораздо больше покоев, карет, вина и наложниц. Тот факт, что в США они никогда бы не стали врачами и инженерами по причине элитарности профессий и дороговизны обучения, ими почему-то игнорировался напрочь.

О том, что бледная кампанелла сконструирована именно для душевного уродования больных, а не их перемещения в более удобные для жизни места, свидетельствует то, что происходит с инфицированными, всё же сподобившимися перебраться в условное «Сша». Вместо того, чтобы раствориться в новом для них обществе, они тут же прилагают все усилия, чтобы, фигурально говоря, остаться в покинутой стране. Т. н. «израильтяне», «британцы», «германцы» и «американцы», подцепившие кампанеллу, днюют и ночуют на интернет-сайтах своей далекой родины, нудно долдолня ей про ее ненормальность. Наиболее клинические случаи, прославившиеся дома упоминанием в одной-единственной матерной частушке, даже пытаются участвовать в политической жизни своего бывшего государства, наезжая туда порой на неделю-другую.

Космос в качестве терапии бледной кампанеллы рекомендует отправку больных на оздоровительную работу в подпольные американские потогонки для невольников-камбоджийцев и годичный пошив в них корпоративных галстуков.

Антисуслизм, или послевыборное Слово

В день, когда все пошли голосовать, Истинный Учитель Истины (то есть я) решил навестить могилу своего старого знакомца, секретаря ЦК по идеологии Михаила Суслова на Красной площади. Мы много спорили при его жизни, однако сейчас, по прошествии 25 лет, я не могу не признать: Михаил Андреевич оставил много брэндов, которыми страна пользуется по сей день. Именно он, Суслов, создал в свое время симпатичный и героический образ советского человека – победителя фашизма и покорителя космоса. Пытаясь возвысить всех реальных советских людей до своего милого образа, Суслов надорвался и умер, что ни в коем случае не умаляет его заслуг. А самое главное – Михаилу Андреевичу было чем отвечать за базар. После того, как он скончался, оказалось, что от него не осталось ничего, кроме пары стоптанных ботинок и старого пальто. Он хотел совершенно невозможного – сделать людей такими, как он. Однако он сам был таким, какими хотел сделать других. Применяя к нему свою мысль о Самоокупающейся Истине, я должен признать – Суслов оплачивал свою истину полной мерою.

…В этом смысле решительно ВСЕ идеологии, вроде как боровшиеся в последние несколько месяцев на политическом поле РФ, по сути представляют собой ложноножки одного и того же мировоззрения – антисуслизма. Если про Суслова говорили, что он своим догматизмом уравновешивает веселого бонвивана Брежнева, то в современном нам мелькании веселых, подчас очень бровастых бонвиванов брежневых не видно ни единого Суслова в старом пальто. И это меня, как представителя Космической Гармонии на планете, тревожит.

Несколько слов о том, что такое антисуслизм. Это тоталитарная идеология, утверждающая необязательность соответствия идей адепта его собственной жизни. Более того, соответствие одного другому в глазах антисуслистов есть грех. В антисуслистской терминологии грех носит название "дешевый популизм". В последнее время антисуслистские догматы ожесточились – и в качестве дешевого популизма, к примеру, расценивается даже ношение главой компартии часов лонжин за 1200 долларов в то время, когда он может себе позволить президентский патек-филип за 60 000.

Конечная же цель, обозначенная антисуслизмом для каждого адепта, была недавно установлена в воронежской лаборатории проф. Инъязова: антисуслисты веруют, что могут видово оторваться от Человечества и превратиться в существа другого цвета, объема и химического состава. Людей «обычных» антисуслисты интуитивно воспринимают как личинок с неполным превращением, недоразвившихся в них, не сменивших хитин на праду и обычный образ жизни на тусовочный.

Космос любит напоминать: лозунги ничто, поведение всё – а главным нутряным лозунгом антисуслистов, несомненно побеждающим всюду от Камчатки до Аляски, является "Чтоб тусоваться красиво". Эта фраза просвечивает сквозь любое скандирование – лоялистское ли, оппозиционное ль. Те, кто обращается к не имеющим должностей людям, зачастую от их же имени, прилагают все усилия, чтобы в жизни как можно меньше походить на них: не жить там, где живут «люди», не есть то, что они едят, не пить то, что пьют они, не отдыхать там и так, где и как отдыхают «люди».

Такое явное нежелание быть людьми не может не настораживать – поэтому сейчас всерьез стоит вопрос о проверке антисуслизма на предмет возможного внеземного происхождения.

В этом смысле Космос не очень переживает за недопуск к выборам объединения "Другая Россия", потому что какая-то она точно такая же. Космос также призывает всех имеющих должности Друзей Гармонии – вне зависимости от лозунгов – отречься от антисуслизма и стать дешевыми популистами. Это поможет остаться людьми.

О Настоящей Жизни, или фотографический нравственный императив

В последние два дня Истинный Учитель Истины (то есть я) не написал ни строчки, потому что изучал магические свойства фотографии. Причиной стал упитанный пациент, явившийся ко мне с толстой пачкой фотоснимков и разложивший их передо мною на столе.

– Вот я на своей ауди. – нежно приговаривал он. – Вот мы с друзьями в бильярд играем. Это Мармарис…

Когда мне удалось его прервать, я поинтересовался, на что он жалуется.

– У меня депрессия. – признался пациент. – Затяжная, очень давно уже.

…Кажется, разительный контраст между фотоальбомами, изображающими бильярдно-мармарисное счастье наших современников, и их же повседневными унылыми физиономями еще никем не изучался. Поэтому я решил стать первым, опередив даже такого ловкого пострела, как проф. Инзъязов. Эпикриз моего исследования таков: фотоальбом как понятие способен захватить волю человека и полностью подчинить его себе.

Речь в данном случае не идет о происках Внеземных Цивилизаций. Фотографический императив – это мутация местная, земная. В ее основе лежит традиционное человеческое желание остаться в памяти – своей и в первую очередь своей семьи – в симпатичном виде. Поэтому купеческие пары эпохи Возрождения, желавшие быть написанными какими-нибудь Большими или Малыми голландцами, одевали для позирования что получше и натаскивали в изображаемое помещение самые богато окованные сундуки.

В начале двадцатого столетия мои собственные родители готовили меня к фотографированию не меньше часа: меня переодели несколько раз, многократно переложили на моей семилетней голове блондинистые кудряшки, потом долго требовали сделать серьезное лицо (тогда считалось, что лица должны быть серьезными, на грани похоронности) – и после этого я, сидящий на стуле между отцом и матерью, еще не менее десяти минут смотрел на вертлявого фотографа, ожидая вспышки магния.

В то время фотография воспринималась как единичный случай – шанс показать потомкам, какими предки были в их лучшие моменты, "на пике формы". Никто, разумеется, не принимал изображенную на фото, заведомо искусственную реальность за правду (до семидесятых годов двадцатого века было принято фотографироваться на фоне фальшивых пейзажей, изображающих горы, море и спускающуюся по колонне беседки лозу).

Однако с развитием фотографии массовой, ежедневной и производимой с помощью любого утюга – идея подверглась болезненному изменению. Она заставила мозг нашего современника сделать своего рода кувырок – и резко поменяла в нем местами восприятие реального и ненастоящего.

Настоящей Жизнью поддавшиеся диктатуре Фотоаппарата люди почему-то назначают то, что могут вставить в альбом (список чётко ограничен: я на ауди, я с друзьями в биллиард, это Мармарис, это барбекю). Всё прочее, занимающее вроде бы девяносто пять процентов жизни, назначается чем-то несущественным, неважным, что следует как можно скорее «перезимовать» – до следующего акта поклонения объективу. При этом в их мозгу поселяется иллюзия, будто всё свое существование можно подтянуть до фотографической реальности – надо только постараться.

Поэтому, если в распоряжение наших далеких потомков, не дай Бог, и в самом деле попадутся размещенные на каком-нибудь сервисе "мои фотоальбомы" – то потомки убедятся: предки почти не работали, не занимались уборкой, не читали книг, – зато патологически часто рубались в бильярд, плясали, катали шары в кегельбане и всё время, практически всем Человечеством, беспрерывно смеялись в Мармарисе.

В особо запущенных случаях фотографический нравственный императив так силен, что даже не требует фотоаппарата. Зомбированная личность сама, по своей воле плюет на девяносто пять процентов своей жизни, считаяя ее незначительной фигней – и судорожно ищет возможности попозировать перед вспышкой собственного субъективного кэнона. В этом желании встать с длинным шампуром барбекю над средиземноморскими водами, испытав краткое счастье от соответствия жизни фотоальбомным идеалам – корень не только большинства супружеских предательств, ссор и разводов. В нем, с учетом невозможности привести к фотоальбомному идеалу свою жизнь – корень и затяжных депрессий, подъедающих нашего современника.

Ибо только отказавшись от подчинения фотоальбому, требующему бросать жизнь в топку ради долёта до Турции раз в год, больной заметит, к примеру, что работает на нелюбимой работе, а живет и выглядит как попало. И, возможно, сумеет принять меры.

Космос призывает сделать это.

О настоящих мачмо

– У нее проблемы. – мрачно произнес полнеющий молодой человек, сидя в кабинете Истинного Учителя Истины (то есть меня). – Идеализм в тяжелой форме, совсем как вы писали.

– Вот как? – участливо отозвался я, распечатывая плитку белого шоколаду.

– Ей не я нужен, ей рыцарь нужен на белом конике. – с отвращением продолжил визитер. – Ей такой нужен, чтоб живот в клеточку, чтоб говорил с ней по два часа в день, чтобы по ресторанам водил, деньги все на нее тратил. И чтоб носки тоже сам стирал. А она, так уж и быть, один раз в неделю что-нибудь сготовит… Ну, если ей нормальный живой человек не нравится, пусть поищет такого как путин, блин. Я ей всё, а она мне ничего? Может, мне еще с ней по-французски говорить?

– А почему бы нет, голубчик? – поинтересовался я. – Выучите для нее французский на бытовом уровне, сделайте себе живот в клеточку, говорите с ней по два часа в день, тратьте на нее деньги, водите по ресторанам, стирайте сами свои носки. И только-то.

– А нафига она мне тогда? – поразился пациент. – Нормальная фигня. Футбол ее бесит, когда я с друзьями сижу – ее бесит, пузо мое ее бесит, готовить она не хочет, а у самой килограм восемь лишних…

Услышав про восемь лишних килограммов девушки, я всё понял. Визитер оказался типичным случаем психического трансвестизма. Носителей последнего проф. Инъязов, чья страсть к словообразованию известна, одарил термином «Белоснежик» (от слов «Белоснежка» и "мужик"). Он же предложил чудовищный ярлык «Мачмо», созданный им из вивисектированных идиом «Мачо» и Much more для обозначения феерически завышенных притязаний больных.

…Происхождение белоснежиков очевидно и банально. Белоснежики – продукт современной семьи, находящейся в состоянии перманентного полураспада (разумеется, под тлетворным влиянием Внеземных Цивилизаций). Оставшиеся на орбите разведенных матерей, воспитанные женщинами мужчины озадаченно смотрят в сказку о Дюймовочке или о семи богатырях, зная точно, с кем в ней себя надо ассоциировать, но внутренне завидуя женскому персонажу. В итоге в мир с конвейера неплоных семей сходит одно странное создание за другим – в штанах принца, но с душой и ожиданиями Дюймовочки.

Судьба такого кентавра незавидна: вместо принцессы для спасания он сам ищет некий феминизированный вариант принца – девушку немногословную, заботливую, плечистую, способную защитить его от опасностей и желательно щедрую. Продолжая играть не того персонажа в андерсеновском сюжете, мачмо обнаруживают на своем пути одних жаб и крыс, которые жадничают на зернышках и не хотят воплощать их внутреннее фэнтези.

Тяжелый подвиг самосовершенствования, который один и способен превратить мужчину в рыцаря, им чужд – поскольку из сказок усвоили в лучшем случае лишь пример золушкиной женской покладистости. Мачмо, полагающие себя объектами, а никак не субъектами жизни, хотят, чтобы подвиги совершали ради них.

Неслучайно именно поколение мачмо и белоснежиков породило чудовище разврата – фантастическую литературу 80-х-2000-х, в которой редко обходится без мускулистого женского персонажа со встроенной пушкою, оберегающего томного героя-белоснежика. В т. н. киберпанке, в романах С.Лукьяненко и Переса-Реверте, во всем сонме приключенческой литературы для мачмо – так и мелькают задиристые рельефные девицы, которые время от времени, в очередной раз спасши ценного (обычно неизвестно чем) героя от смерти, после заката "приникают к нему разгоряченным телом".

Реальность, разумеется, не может обеспечить всех мачмо достаточным количеством девушек-воительниц. В итоге, сталкиваясь с настоящими, женского пола золушками и дюймовочками, мачмо способны лишь копить обиды и чувствовать, что их нагло оттесняют с желаемой роли. Потому и вести себя с реальными золушками они начинают по-женски, как ревнивая мачеха – для женщин у них не находится ни благодарности, ни признания, что всё помыто и вычищено как надо. Им нужно much more.

Между тем, Космос настаивает: всякий мачмо может и должен стать принцем и рыцарем – сильным, умным, заботливым и ласковым, постоянным и щедрым. Надо лишь перестать быть травести и убийственно много поработать (под этим Космос, разумеется, понимает не упражнения с мечами и пистолетами. Все эти якобы «маскулинные» хачатуряновские пляски метят мачмо не хуже пресловутой наплечной лилии).

Будьте истинными рыцарями и принцами, друзья мои. Может статься, однажды в дикую андерсоновскую погоду в ваш одно– или двухкомнатный дворец постучится замерзшая принцесса – не встречайте ее вопросом, согласна ли она готовить борщ. Это совсем не по сказке.

…На этом месте я уже слышу возражения: "Но Учитель! А че они думают – в сказку попали?" Космический ответ прост: неужели вам самим больше хочется быть лягушками и кротами, чем прекрасными принцами?

Если да, то не удивляйтесь, если вам будут попадаться одни представительницы вашего же вида.

P.S. от Секретариата:

текст о дурных женщинах Учитель обещает опубликовать завтра же:) Уже заперся в кабинете, попросил белого шоколаду и работает.