Текст книги "Маска Ктулху"

Автор книги: Август Дерлет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 34 страниц)

– Я не знаю никакого сеньора Фернандеса, – ответил я.

Незнакомец на секунду застыл, бросив на меня такой взгляд, что будь я более впечатлителен, то похолодел бы от ужаса; затем кивнул, поблагодарил и, пожелав мне спокойной ночи, пошел прочь, сразу растворившись в густом тумане.

Я вернулся в кабинет. Не отрываясь от чтения моих записей, доктор Шрусбери попросил описать нашего неожиданного посетителя. Что я и сделал, не забыв упомянуть детали его одежды, которые сумел разглядеть в полумраке, и то отвращение, которое вызвали у меня его лицо и руки.

Доктор кивнул, мрачно улыбнувшись.

– Они повсюду, эти создания, – загадочно произнес он.

Однако не стал мне ничего объяснять, а перевел разговор на моряка по имени Фернандес.

По словам доктора, этот моряк сразу привлек к себе его внимание. Давно установлено, что существует определенная связь между некоторыми формами идолопоклонничества, встречающимися у жителей огромных плато в Центральной Азии, в частности далекого и загадочного плато Ленг, и древними, более примитивными цивилизациями других континентов, иные из которых дожили до наших дней.

– Так, например, Киммих задает вопрос: где могла зародиться цивилизация чиму [66]66
  Чиму– цивилизация в доколумбовой Южной Америке, около 1470 г. завоеванная инками.


[Закрыть], как не в отдаленных районах современного Китая? А дравиды, вытесненные с территории Индии ариями и переселившиеся в районы Малайзии и Полинезии, где позднее смешались с более светлокожим населением, а затем двинулись на восток, вплоть до острова Пасхи и Перу, привезя туда своих странных богов и ритуалы? Я пришел к выводу, что многие древние культуры и религиозные верования, о которых мы сейчас мало что знаем, тесно связаны между собой. В настоящее время меня занимает следующий вопрос: не может ли бог войны индейцев кечуа-айар, которого они называют Пожиратель, быть одним из доисторических монстров, водной тварью по имени Ктулху, которого до сих пор почитают некоторые религиозные секты, причем делают это весьма скрытно, ибо считают, что не пришло еще время для возвращения Ктулху в наш мир.

Он еще какое-то время распространялся на эту тему; большая часть того, что я услышал, была мне непонятна. Вероятно, доктор об этом догадывался, однако пользоваться более простыми и ясными понятиями не стал, а продолжал терпеливо объяснять, что его интерес к моряку по имени Фернандес вызван тем, что этот человек прекрасно разбирается в культуре и традициях последователей различных культов, одним из которых, судя по всему (доктор Шрусбери этого прямо не сказал), был последний визитер. Монолог доктора, при всей туманности и сложности его объяснений, вызвал у меня странную тревогу, поскольку передо мной открывались понятия и теории невероятной глубины и воистину космических масштабов, включая культы древних, доисторических существ и жуткие легенды, которые о них повествуют. То, что профессор опасался за жизнь моряка, мне было уже ясно; он не говорил об этом открыто, однако не без умысла рассказал о молодом ученом из Лондона по имени Фоллексон, который при неясных обстоятельствах утонул в Темзе неподалеку от Лаймхауса вскоре после того, как объявил, что сделал несколько важных открытий, касающихся одного древнего народа в Ост-Индии. Упомянул он и о внезапной смерти – якобы в результате несчастного случая – известного археолога, сэра Чивера Ворденна, которая последовала за обнаружением им в Западной Австралии загадочных черных монолитов, а также о странной болезни, которая свела в могилу – после публикации якобы вымышленных историй о культах Ктулху, Ньярлатхотепа и прочих Властителей Древности и слишком смелых откровений в повести «Хребты Безумия» насчет таинственных и чудовищных обитателей Антарктики – великого мастера литературы ужасов Г. Ф. Лавкрафта.

И все же была одна вещь, которую доктор Шрусбери упорно игнорировал в течение всего вечера, словно ее и не существовало; надо сказать, что и я вспомнил о ней только после того, как поднялся в свою комнату. Лежа на кровати, я обдумывал события прошедшего вечера, в которые так внезапно окунулся. Доктор обладал какими-то невероятными способностями; удивительно, что я не обратил на это внимания раньше. Достаточно вспомнить, как он открыл мне дверь еще до того, как я постучал. А как он почувствовал прибытие Фернандеса? Еще более странным было то, что он предсказал приход страшного человека-лягушки. Откуда доктор Шрусбери знал, что тот приближается к дому? Может быть, у него сверхострый слух, какого не бывает у простых смертных, позволяющий ему слышать шаги на большом расстоянии? Но если это так, то как он заранее узнал о цели визита второго посетителя?

Глубоко озадаченный, я обдумывал эти вопросы большую часть ночи и уснул, так и не найдя ответов; даже сквозь сон я ощущал особую атмосферу, царящую в доме, где я поселился, атмосферу тайн, старины и – смертельного ужаса.

2

Не сомневаюсь, что первый из тех странных снов, что начали мне сниться в доме на Кервен-стрит, можно было объяснить статьей, которую профессор дал мне почитать на следующий день, после того как мы в течение нескольких часов разбирали материалы его экспедиций в разные уголки земного шара. Профессор сказал, что крайне редко выходит из дома и большинство жителей Аркхема даже не догадываются о его существовании, так что мне придется время от времени выполнять разные мелкие поручения в городе. Газет он не покупал, за исключением «Нью-Йорк таймс» – суетная возня окружающего мира, включая назревание новой войны в Европе, его не интересовала; однако в тот день профессор искал какую-то конкретную информацию, найти которую можно было лишь на страницах «Инсмутского курьера» или «Ньюберипорт корреспондент».

В газете из Инсмута он и нашел нужную ему статью, которую аккуратно вырезал и велел приложить к записи беседы с моряком. В статье говорилось следующее:

«Сегодня в районе Рифа Дьявола, возле доков, разрушенных зимой 1928 года по приказу федеральных властей, было обнаружено тело моряка. Один из местных жителей уверяет, что несчастье случилось сегодня утром, когда моряк зашел в доки в сопровождении какого-то человека либо тот человек шел за ним; когда к месту происшествия сбежались люди, тот человек исчез. Россказни о том, что моряк с кем-то боролся в воде и что время от времени на поверхности мелькали перепончатые лапы, скорее всего, распространяют те, кто слишком часто общается с бутылкой. Личность погибшего установлена – это некто Тимото Фернандес, моряк с судна “Чан-Чан”, прибывшего из Трухильо».

Эта статья не предвещала нам ничего хорошего, тем не менее профессор не произнес ни слова. Очевидно, он ожидал чего-то в этом роде, поскольку все случившееся воспринял не с сожалением, а скорее с философским спокойствием; никак не прокомментировав этот случай, он и мне запретил задавать вопросы. И все-таки статья возымела эффект, поскольку он просидел более часа за изучением стенограммы беседы с моряком, а затем достал подробную карту Перу и еще около часа внимательно рассматривал Анды в том месте, где находились Мачу-Пикчу, Куско, крепость Салапунко и Кордильера-де-Вильканота, после чего очертил небольшую территорию между крепостью и Мачу-Пикчу.

Наблюдая, с каким напряженным интересом он погрузился в работу, я настолько заразился его настроением, что той же ночью увидел первый из своих невероятных снов. Закончив работу с картой, профессор, к моему великому изумлению, внезапно заявил, что нам немедленно следует лечь спать, хотя был отнюдь не поздний вечер, сумерки только-только начали сгущаться, а за окном еще галдели дневные птицы. Мало того, профессор настоял, чтобы перед сном я выпил старого меда его собственного приготовления – замечательной золотистой жидкости, которую он хранил в графине у себя в столе и подавал в крошечных бельгийских рюмочках для ликера, наливая такую маленькую порцию, что, казалось, не имело смысла подносить рюмку ко рту; и все же напиток этот обладал великолепным букетом, а его восхитительный вкус настолько превосходил лучшие сорта кьянти и шато-икем, что сравнивать их с медом доктора Шрусбери значило бы оскорбить его благородный напиток. Выпив огненной жидкости, я сразу почувствовал сонливость и, пожелав профессору спокойной ночи, отправился наверх, в свою комнату.

Утром я проснулся в том виде, в каком плюхнулся на постель, – в одежде. Сон, который я видел всю ночь, впоследствии никак не выходил у меня из головы; в конце концов, испугавшись за свой рассудок, я был вынужден обратиться к психиатру, которому во всех деталях описал мучившие меня сны.

Доктор Эйзенат Де Вото подробно записал мой рассказ, и в дальнейшем я буду излагать содержание снов в его записи:

«ИСТОРИЯ БОЛЕЗНИ

Пациент: Эндрю Фелан, возраст – 28 лет, белый, родился в Роксбери, Масс.

Сон 1.

Профессор Шрусбери входит в мою комнату, держа в руках листки с записью своей беседы с моряком и несколько карандашей. Он будит меня и говорит: “Идем”. Профессор открывает окно моей комнаты, которое выходит на юг, и выглядывает наружу. Ночь очень темная. Профессор оборачивается и говорит: “Сейчас, одну минуту”, словно мы куда-то торопимся. Он достает из кармана причудливой формы свисток и дует в него. Раздается звук, похожий на пронзительный вой, и профессор кричит в пространство: “Йа! Йа! Хастур! Хастур кф’айак ’вулгтмм, вугтлаглн, вулгтмм! Ай! Ай! Хастур!”

Затем он берет меня за руку, подводит к окну, мы забираемся на подоконник и вместе прыгаем в темноту. Я чувствую, что на чем-то сижу; я смотрю вниз и вижу, что мы с доктором летим, сидя на спинах огромных черных чудищ, похожих на летучих мышей, летим со скоростью света. Очень скоро мы опускаемся в какой-то местности, окруженной высокими горами. Сначала мне кажется, что она необитаема, но потом выясняется, что мы находимся там, где некогда зародилась древняя цивилизация. Я вижу какое-то сооружение, сложенное из огромных гранитных блоков трапециевидной формы, с огромными колоннами. Здание окружено крепостным валом вдвое выше человеческого роста. Однако доктор Шрусбери ведет меня не к зданию, а сворачивает в сторону, и мы идем по какой-то старой дороге, мимо руин древних мегалитических сооружений; мы заходим все дальше в глубь узкого ущелья, минуем долины, раскинувшиеся среди гор, затем сходим с дороги и пробираемся по узким горным тропам, проложенным среди острых скал.

Мы продвигаемся очень быстро; впрочем, место и время не имеют для нас значения. Я совсем не ощущаю времени; я вообще ничего не ощущаю. Стоит ночь, в небе сияют звезды: я вижу Южный Крест, огромную звезду Канопус и многие другие; доктор Шрусбери, похоже, хорошо знает путь, поскольку вскоре мы приходим на место и я вижу, как доктор прижимает ладони к огромной каменной стене на берегу бурной реки, протекающей по дну ущелья.

Неожиданно кусок стены отходит в сторону, и открывается проход. Мы входим; я вижу короткий и узкий коридор, ведущий круто вниз. Доктор Шрусбери идет туда, я следую за ним; мне кажется, что мы плывем. Внезапно коридор обрывается, и мы оказываемся в огромной подземной пещере, залитой таинственным зеленым светом, какой бывает под водой; этот свет как будто струится от небольшого озера, расположенного неподалеку. Это та самая пещера, о которой рассказывал моряк Фернандес. Доктор Шрусбери подходит прямо к воде, опускает в нее палец, затем пробует ее на вкус; я делаю то же самое, не обращая внимания на полосу скользкого зеленовато-черного ила, протянувшуюся вдоль берега. Земли здесь вообще мало – лишь тонкий слой ила на камнях. Вода оказывается соленой.

– Я так и думал, – говорит доктор Шрусбери. – Вода в озеро поступает по подземным каналам из океана. Очевидно, отсюда можно попасть прямо в течение Гумбольдта.

Он велит мне записать сей факт, что я и делаю; кроме того, я подробно описываю пещеру – во всяком случае, то, что могу разглядеть при слабом свете.

– Уже второй раз я сталкиваюсь с этим течением в сходных ситуациях. Мне кажется, оно непременно должно где-то выходить к подводному городу Р’льех, – бормочет себе под нос профессор, а я быстро записываю его слова.

В это время в пещере появляется индеец. Увидев его, доктор Шрусбери немедленно подходит к нему и начинает что-то говорить по-испански; индеец молча качает головой и угрожающе поднимает дубинку, которую держит в руке. Тогда профессор достает из кармана странный камешек в виде пятиконечной звезды и показывает его индейцу. Тот сразу успокаивается и дружелюбно кивает профессору, который переходит сначала на один неизвестный мне язык, потом на другой, издавая примерно такие же ужасные звуки, какие он выкрикивал, стоя на подоконнике. Индеец начинает ему отвечать, профессор переводит его слова, чтобы я мог все записать.

– Где дверь, что ведет к Ктулху?

– Там, – отвечает индеец, показывая на озеро, – но время еще не пришло.

– Это только одна дверь. Ты знаешь, где находятся остальные?

– Нет. Я знаю эту. Это его вход.

– Сколько нас здесь?

Формулируя вопрос подобным образом, профессор как бы дает понять индейцу, что мы имеем полное право находиться в пещере. И получает ответ: в Кордильера-де-Вильканота находится около двухсот почитателей Ктулху.

В этот момент на поверхности озера появляется рябь, затем волны, и вот уже вода кипит и бурлит: поведение профессора резко меняется. Он стоит на берегу, внимательно наблюдая за бурлящей водой, затем поворачивается к индейцу и спрашивает, когда состоится следующая встреча.

– Завтра ночью. Ты пришел на день раньше.

Доктор Шрусбери направляется к выходу из пещеры, уводя меня с собой. На пороге он оборачивается, я тоже. И я вижу что-то ужасное. Не могу это описать. Из воды медленно поднимается нечто огромное и бесформенное, его очертания все время меняются. Слышится чудная, неземная музыка, в которую вплетается пронзительный свист. Профессор дергает меня за рукав, и мы покидаем пещеру. Доктор Шрусбери вновь вызывает летучих мышей, которые в мгновение ока доставляют нас на Кервен-стрит».

Самым удивительным в этом сне было не то, что я видел пещеру, описанную Фернандесом, а то, что запомнил ее до мельчайших деталей так, словно побывал в ней сам, – вот что беспокоило меня сильнее всего. И не только это. Во-первых, подозрительно быстро усыпивший меня мед доктора Шрусбери; во-вторых, странная потеря памяти – я совершенно не помнил, снимал ли я туфли перед тем, как завалиться в постель, однако утром, когда я проснулся и увидел солнечный свет, льющийся в мое окно, туфель на мне не было, из-за чего мне пришлось спускаться вниз в домашних тапочках. На мой вопрос профессор ответил, что отдал туфли в чистку; приписав этот поступок его эксцентричности, я все же остался в недоумении – неужели он заходил в мою комнату, чтобы самолично снять с меня туфли и отправить их в чистку?

Всю первую половину дня профессор читал мне лекции о языках древних зловещих культов, таких как наакаль, акло и цатхо-йо, а также цитировал отрывки из жуткой книги под названием «Некрономикон», написанной безумным арабом Абдулом Альхазредом. Особенно мне запомнились две строчки, которые, как выяснилось позднее, оказались ужасным предзнаменованием:

 
Не то мертво, что вечность охраняет,
Смерть вместе с вечностью порою умирает [67]67
  Перевод Е. Мусихина. (Прим. ред.)


[Закрыть].
 

Более всего профессора интересовал р’льехский язык. В «Некрономиконе» и в необъяснимом и ужасном «Тексте Р’льеха» говорилось о приближении срока, когда Ктулху наконец-то выйдет из своего заточения; в этой связи можно вспомнить некоторые туманные предсказания Нострадамуса, написанные им на латыни, о приближении конца света; если же присоединить ко всему этому еще и рассказ моряка, то выводы напрашиваются сами собой – за последние десятилетия по всему миру наблюдается возрождение древних и весьма опасных культов.

Не имело смысла отрицать тот факт, что, каким бы искренним и заботливым человеком ни казался мне доктор Шрусбери, он делал все возможное, чтобы я знал о нем как можно меньше. О чем бы ни рассказывал мне профессор, он либо насыщал свою речь терминами, о которых я не имел ни малейшего представления, либо превращал ее в набор отдельных фраз, соединить кои в одно целое я был просто не в силах. Короче говоря, к концу дня я знал не более, чем после первого разговора с профессором, а именно: что он изучает древние языческие культы, сохранившиеся до наших дней в самых глухих уголках земли. Я выслушал ряд замечаний по поводу каких-то огромных монстров, которых он называл Властителями Древности, а также несколько цитат из книги графа д’Эрлетта «Cultes des Goules», «Пнакотикских рукописей», «Libor Ivonie» и сочинения «Unaussprechlichen Kulten» фон Юнца вкупе с туманными фразами о таких созданиях, как Ньярлатхотеп, Хастур, Ллойгор, Ктугха, Азатот, которые, подобно Ктулху, имели своих почитателей, – в общем, все это, вместе взятое, оказывалось выше моего понимания. А непонятные, наполненные каким-то жутким смыслом отрывки из древних книг, которые профессор велел мне переписывать в трех экземплярах? Должен признаться, в них я также практически ничего не понимал. Некоторые из них, неизвестно по какой причине врезавшиеся мне в память, я привожу ниже:

«Уббо-Сатла есть источник, вечное начало, откуда пришли те, кто посмел восстать против Старших Богов, правивших на Бетельгейзе, кто пошел на Старших Богов войной, это они, Властители Древности под предводительством слепого безумца, бога Азатота, и Йог-Сотота, кто Весь-в-Одном и Один-во-Всем, над коим не властны время и пространство и кому служат ’Умр Ат-Тавил и Властители, кто вечно мечтает о том времени, когда вновь воцарятся те, кому по праву принадлежит Земля и вся Вселенная, коей они часть… Великий Ктулху поднимется из Р’льеха; Хастур Невыразимый прилетит с темной звезды, что в Гиадах возле Альдебарана, сияющего, как красный бычий глаз; Ньярлатхотеп будет вечно выть во тьме; Шуб-Ниггурат породит тысячу отпрысков, кои начнут размножаться и станут повелевать всеми лесными нимфами, сатирами, лепреконами и малым народцем; Ллойгор, Зхар и Итакуа будут летать среди звезд, и народ чо-чо, что служит им, будет прославлен; Ктугха будет охранять свое царство на звезде Фомальгаут, а Цатоггуа покинет Н’каи… И будут Они ждать возле врат, ибо близок заветный день, Старшие Боги спят и видят сны, а те, кто знает слова заклятий, наложенных на Властителей Древности, знают также, как снять эти заклятия и как повелевать слугами тех, кто ждет своего часа за Пределом».

Часть этого дня профессор провел в лаборатории на первом этаже, где, кажется, проводил химические опыты, предоставив мне заниматься своими делами, а после полудня объявился, держа в руках мои сверкающие чистотой туфли, и велел отправляться в библиотеку Мискатоникского университета, чтобы переписать страницу 177 из «Некрономикона».

Обрадовавшись, что смогу вырваться из этого дома хотя бы на короткое время, я немедленно бросился исполнять поручение. Текст, написанный на латыни, принадлежал Олаусу Вормию и показался мне столь же бессмысленным, как и все предыдущие, хотя, честно говоря, в глубине души у меня уже начали зарождаться первые подозрения, в которых я боялся признаться даже самому себе, стараясь быть беспристрастным, как настоятельно советовал мне доктор Шрусбери. Текст оказался коротким, к тому же его уже переписывали – он попадался мне на глаза этим утром, – но профессор велел переписать еще раз, поскольку, по его словам, в прежней копии могли оказаться ошибки.

«Ибо в пятиконечной пещере из серого камня, в древнем Мнаре, лежит оружие против ведьм и демонов, против Глубоководных, и дхолей, и воормисов, и чо-чо, и мерзких миго, и шогготов, и валусианцев, и всех тех, кто служит Властителям Древности и их Отродью, но против самих Властителей это оружие бессильно. Тот, кто владеет пятиконечным камнем, сможет подчинить себе всех, кто ползает, плавает, ходит или летает к источнику, откуда нет возврата.

На земле Йих и в великом Р’льехе, в Й’хан-тлеи и в Йоте, на Югготе и Зотхике, в Н’каи и на К’н-йане, на Кадате в Холодной Пустыне и на озере Хали, в Каркозе и на Ибе, везде будет Его власть; но как гаснут и умирают звезды, как остывают солнца, как растет расстояние между звездами, так слабеет власть – заклятие пятиконечного камня, наложенное Старшими Богами на Властителей, и придет время, как уже было однажды, и все узнают, что

 
Не то мертво, что вечность охраняет,
Смерть вместе с вечностью порою умирает».
 

Я старательно занимался переписыванием страницы, как вдруг заметил, что за мной пристально наблюдает пожилой библиотекарь, который даже подошел ко мне поближе. Поскольку «Некрономикон» – книга весьма редкая (существует всего пять ее экземпляров), я, естественно, предположил, что старик просто следит за ценной вещью, однако вскоре понял, что его интересует не книга, а я сам; поэтому, закончив работу, я откинулся на спинку стула, предоставив себя в распоряжение старика.

Он с радостью ухватился за эту возможность и первым делом представился, назвавшись старым жителем Аркхема. Не я ли тот молодой человек, что работает у профессора Шрусбери? Я ответил, что да, тот самый. Старик сверкнул глазами; его пальцы задрожали. Видимо, сказал старик, я нездешний, поскольку о профессоре ходят весьма странные слухи.

– Где он провел последние двадцать лет? – спросил мистер Пибоди. – Он вам это говорил?

Я удивился.

– Какие двадцать лет?

– Как, вы не знаете? Что ж, теперь понятно, почему он вам ничего не сказал. Так вот, двадцать лет назад профессор Шрусбери внезапно исчез, словно в воздухе растворился. Три года назад он вернулся – ничуть не изменившись, заметьте, и с тех пор живет, как будто ничего не случилось. «Путешествовал», – вот что он отвечал на все вопросы. Но скажите, как может человек исчезнуть среди бела дня, прямо на улице? Двадцать лет о нем не было ни слуху ни духу, со своего банковского счета он не снял ни пенни, и что же? Через двадцать лет он возвращается как ни в чем не бывало, не изменившись ни на йоту – нет, сэр, в этом есть что-то противоестественное. Если он путешествовал, то на какие деньги? В то время я работал в банке и потому знаю, что говорю.

Старик произнес эту тираду так быстро, что до меня не сразу дошел смысл сказанного. Что ж, нет ничего удивительного в том, что профессор Шрусбери вызывает у местных жителей суеверный страх; старинный Аркхем с его мансардными крышами и подслеповатыми окнами, с его легендами о ведьмах и колдунах был весьма плодородной почвой для всяких слухов и домыслов, особенно если дело касалось таких ученых, как доктор Шрусбери.

– Он мне ничего не говорил, – ответил я, стараясь сохранять достоинство.

– И не скажет. Можете не спрашивать. Это, конечно, не мое дело, только вот что я вам скажу: он никогда ни с кем не общается, просто живет сам по себе, и все.

Мне показалось, что продолжать разговор о профессоре в таком тоне не стоит, поэтому я вежливо, но твердо сказал, что его поведению можно найти вполне логичное объяснение, на что старик, ответив: «Мы их уже все перебрали, и ни одно не подходит!» – отошел в сторону, я же решил ненадолго задержаться в библиотеке. Заинтригованный словами мистера Пибоди, я взял подшивки двух местных периодических изданий – «Газетт» и «Эдвертайзер».

Пибоди оказался прав: доктор Шрусбери действительно исчез, когда шел по проселочной дороге недалеко от Аркхема, где в последний раз его видели сентябрьским вечером двадцать три года назад. Причина исчезновения так и осталась неясной; дом профессора был заколочен до появления претендентов на имущество, но, поскольку таковых не оказалось, налог на собственность пришлось выплачивать адвокатам профессора. Так продолжалось до тех пор, пока однажды, то есть три года назад, доктор Шрусбери не появился в городе, живой и здоровый, но при этом категорически отвергающий все расспросы на тему, где он был. Вновь поселившись в своем доме, он, как и прежде, целыми днями занимался исследованиями – с той только разницей, что они приняли несколько иное направление. Газеты ухватились за эту историю, однако вскоре были вынуждены оставить профессора в покое, поскольку он решительно пресекал все попытки заставить его рассказать о случившемся, и статьи с рассуждениями на эту тему разом исчезли с газетных полос.

Меня это все порядком удивило, хотя если разобраться – разве профессор не имеет права хранить молчание, если считает это нужным? И все же что-то здесь было не так, и после всего прочитанного у меня остался неприятный осадок. Выходило так, что я попал в очень и очень запутанную историю. По-видимому, репутация доктора Шрусбери носила довольно разноречивый характер, и, хотя до сих пор ни один человек не пытался в чем-либо его обвинить, я почувствовал, как во мне начинает расти недоверие.

Когда я вернулся в дом на Кервен-стрит, профессор сидел в своем кабинете, с величайшей осторожностью занимаясь каким-то свертком, лежавшим перед ним на столе. Как только я вошел, он небрежным жестом забрал у меня переписанную страницу и сразу дал мне следующее задание: когда я отправлюсь по магазинам, помимо продуктов купить еще кое-какие нужные ему вещи. Взглянув на список, я изумился – профессору требовались химические вещества, необходимые для получения нитроглицерина; это да еще бережность, с которой он обращался со своим свертком, говорили о том, что сфера интересов профессора могла оказаться значительно шире, чем я предполагал.

– Да-да, все правильно, это мне и нужно. Значит, я не ошибся, – бормотал профессор, внимательно изучая переписанную страницу и время от времени произнося некоторые слова вслух; надо сказать, что человек, который читает, не снимая черных очков, вызывает у меня некоторую нервозность. Через несколько секунд профессор положил листок на стол. – Сегодня я лягу спать пораньше; если хотите, можете работать в кабинете или можете тоже лечь спать. Если же вам хочется прогуляться…

– Нет, не хочется.

– Прошу ни при каких обстоятельствах не беспокоить меня до утра.

В сумерках мы с профессором сели за скромный ужин, сразу после которого он поднялся к себе, забрав не только сверток со стола, но и графин со своим золотистым медом. Я подумал, что с его стороны невежливо не предложить мне хотя бы глоток этого чудесного напитка, однако сказать об этом вслух не решился. Впрочем, раздумывать об этом было некогда – меня ожидала уйма работы, так что в кабинете я провел всю первую половину ночи.

Было, наверное, около полуночи, когда я услышал, что за окном поднялся сильный ветер; громко захлопали ставни. Еще когда я возвращался из университетской библиотеки, на горизонте появилось большое кучевое облако; видимо, оно и принесло с собой порывистый ветер и дождь. Хлопающие ставни действовали мне на нервы, поэтому я встал и решил их закрыть. Кроме того, пора было заканчивать работу и ложиться спать.

Я спустился на первый этаж, но там окна и ставни, как выяснилось, были плотно закрыты; видимо, хлопало окно на втором этаже, и я отправился наверх. В моей комнате все было в порядке, в других тоже – оставалась лишь спальня профессора Шрусбери. Я поколебался, но потом решил, что хлопающее окно может скорее повредить сну профессора, нежели мое появление, и тихонько приоткрыл дверь в его комнату, оставив лишь тоненькую полоску света из коридора. Окно и в самом деле было открыто, и в комнату залетали порывы ветра, принося с собой струи дождя. Я закрепил ставни и прикрыл оконную раму, оставив небольшую щель. Повернувшись, чтобы уйти, я невольно бросил взгляд на постель и не увидел профессора. Удивленный, я пересек комнату и полностью распахнул дверь для лучшего освещения; профессор лежал наискось, так, словно только что повалился на кровать – причем в одежде. Видимо, он куда-то выходил, но куда, зачем? Не успел я об этом подумать, как в голову пришли другие мысли: все это время я работал в библиотеке; как мог профессор ходить по дому, не производя ни звука? Как мог старик выйти из дома так тихо, что я этого не заметил?

Я предавался размышлениям, как вдруг заметил графин с медом и рюмку, которые доктор Шрусбери принес в свою комнату. Подойдя к столу, я внимательно взглянул на рюмку – из нее явно пили. На дне еще оставалось несколько капель золотистой жидкости, которые я, недолго думая, опрокинул себе в рот, сразу почувствовав обжигающий вкус напитка. После этого я быстро вышел из комнаты, решив, что завтра не стану задавать доктору никаких вопросов, поскольку не мое это дело.

Я все еще гадал о причинах такого поведения профессора, когда случилось еще одно странное происшествие. Я уже говорил, что в доме на Кервен-стрит царила атмосфера какого-то страха, даже ужаса; не успел я улечься в постель, как остро почувствовал присутствие зловещей ауры; мне начало казаться, что дом со всех сторон окружен призраками, они были повсюду, но больше всего их было с той стороны дома, которая выходила на болотистый берег Мискатоника; однако это было только начало – внезапно на меня навалилось ощущение чего-то еще более странного и жуткого. Думаю, у меня начались слуховые галлюцинации – столь странные звуки могли звучать только в моем подсознании, ибо не могло быть рационального объяснения тому, что я услышал, уже засыпая. Сначала послышался звук шагов – не по дорожке, ведущей к дому, не в самом доме и не под окнами, нет, кто-то шагал, скользя и спотыкаясь, по камням или горной тропе; я слышал, как из-под его ног катились вниз мелкие камешки, а один раз где-то внизу раздался громкий всплеск. Сколько длились эти звуки, я не помню; я уже собрался уснуть, как вдруг дом содрогнулся от ужасного грохота, и я, мгновенно проснувшись, сел на постели. За первым грохочущим ударом последовали новые, я слышал оглушительные взрывы, грохот падающих каменных глыб, шелест осыпающейся гальки, и вдруг раздался резкий крик: «Слишком мало! Слишком мало!»

Нет, то была не галлюцинация; я был полностью уверен, что это не сон и не бред. Я встал, прошел в ванную и выпил стакан воды. Затем снова лег в постель, собираясь уснуть; вдруг раздался вой, прерываемый пронзительным свистом, и чей-то голос начал нараспев произносить слова, которые я уже слышал в первом сне: «Йа! Йа! Хастур кф’айак ’вулгтмм, вугтлаглн, вулгтмм! Ай! Ай! Хастур!»Затем послышался громкий шелест, словно захлопали огромные крылья, и наступила тишина, полная, абсолютная тишина; больше ничто не нарушало моего покоя, кроме обычных звуков ночного Аркхема.

Сказать, что я был встревожен, значит ничего не сказать. Я был потрясен – но даже в состоянии необычной сонливости вспомнил про мед доктора Шрусбери, ведь именно после него я начал видеть странные сны; теперь же, когда я выпил всего несколько капель, моя чувствительность усилилась сверх всех естественных границ! Сначала я нисколько не сомневался в этом «объяснении», что сразу пришло мне в голову; затем, немного подумав, пришел к выводу, что оно неверно с научной точки зрения. Насколько близко я подошел к разгадке тайны, я узнал лишь спустя несколько недель, а в ту ночь я открыл только одно свойство золотистого меда – служить сильнейшим снотворным.