Текст книги "Стихотворения и поэмы"

Автор книги: Аветик Исаакян

228. «Бесконечностью песен весна зацвела…»
Перевод Б. Садовского

 
Бесконечностью песен весна зацвела,
И предела для солнечной радости нет:
Будто век на поля не спускалася мгла,
Будто лес не бывал цветом смерти одет.
 

 
Разметавшись, спокойное море легло,
Глаз широко раскрытых сияет лазурь:
Будто в бездну суда не оно унесло,
Не оно бушевало свирепостью бурь.
 

 
Дети с песнями радостно пляшут, кружась,
И весеннею зеленью дышат поля:
Будто кровь на земле никогда не лилась,
Будто слез и вражды не знавала земля.
 

1922

Венеция

229. В Помпее*
Перевод Вс. Рождественского

 
Как и моя душа, безрадостна, мрачна,
В тьме мироздания, в котором нет границы,
Весь этот ком земли, несчастная страна,
Без цели, без пристанища стремится.
Куда слепою птицею она
Летит в провалы тьмы, где нет и дна?
 

 
Сосуд для крови, ужаса долина,
Где жизнь питает жизнь в глухой борьбе,
Мне ненавистна тайн твоих пучина.
Но умереть придется и тебе,
Как сон, что чуть родился и погас.
Корабль преступный, гибни хоть сейчас!
 

 
Жестокий, тайный умысел творца,
Ты создаешь, чтобы смести скорее
И Млечный Путь, и темень без конца,
Но я, песчинка, все-таки сильнее.
 

 
Я – сердце чуткое, я – духа взлет,
А ты – лишь тьма бессмысленной стихии,
Но месть свою – невыносимый гнет —
На плечи ты мои кладешь земные…
 

1922

Помпея

230. «Все говорят, забыла ты…»
Перевод К. Арсеневой

 
Все говорят, забыла ты,
Меня совсем забыла ты…
И если скажут обо мне,
Припомнишь смутно, как во сне.
 

 
Но та же ива что ни год
Во дворике твоем цветет.
Я обнимал в былые дни
Тебя в густой ее тени.
 

 
Но не угас и не остыл
Меня испепелявший пыл.
Лишь назовут тебя – и вновь
Жжет сердце прежняя любовь.
 

 
Все говорят, забыла ты,
Меня совсем забыла ты…
И если скажут обо мне,
Припомнишь смутно, как во сне.
 

1923

Венеция

231. «Я бы хотел, суровый…»**
Перевод Н. Стефановича

 
Я бы хотел, суровый,
Измученный пилигрим,
Когда предстану снова
Перед порогом твоим,
Увидеть твой образ прежний,
Что в сердце моем храним.
 

 
Чтоб в юном расцвете раннем
Прелесть твоей чистоты
Казалась любви обещаньем,
Чтоб свет излучали черты,
Чтоб голосом и улыбкой
Куда-то манила ты.
 

 
Чтоб мир был с тобой неразделен —
Роса, ароматы, зелень —
И мои золотые мечты…
 

22 октября 1925

Венеция

232. «Народы шли к твоим, о море, берегам…»*
Перевод Вс. Рождественского

 
Народы шли к твоим, о море, берегам
И песни жалкие несли к твоим валам.
 

 
Но все они теперь умолкли навсегда,
Они, легендой став, исчезли без следа.
 

 
А ты, бесстрастное, шумишь и катишь гром
На древнем языке в просторе вековом.
 

 
Другие племена, здесь песни спев свои,
Исчезнут в свой черед в немом небытии.
 

 
Исчезнут без могил, без камней гробовых,
А память ничего не сохранит о них.
 

 
Всё так же будешь ты катить ряды валов
И петь свой грозный гимн бессчетный ряд веков.
 

 
Но всё ж твой час придет, о море, и тогда,
Как племена земли, ты смолкнешь навсегда.
 

23 октября 1925

Венеция

233. К родине
Перевод В. Звягинцевой

 
Из наших древних дымоходов
Клубится добрый дым,
Перед тобою – путь свободы,
Твой дух непобедим.
 

 
Летишь, как быстрый конь крылатый,
К созвездьям новых дней,
Храня и мужество, и веру
Былых суровых дней.
 

 
Преградам и угрозам вражьим
Не удержать тебя.
И песню новую о мире
Поешь ты, жизнь любя.
 

 
Земля отцов, ты стала новой.
О мой народ, мой хлеб!
Отчизна – солнечная птица,
Твой дух в борьбе окреп.
 

25 апреля 1926

Венеция

234. Моей родине**
Перевод Т. Спендиаровой

 
Отчизна, к склону твоему
Весенней розой льну,
К родному лону твоему
Пшеничной нивой льну.
 

 
Я слышу твой любовный зов,
Цветистый твой язык;
Твой древний образ – светел, нов —
Передо мной возник.
 

 
Сверкает день грядущий твой,
Лучами осиян.
Обрел величье ты, родной,
Бессмертный Айастан.
 

26 апреля 1926

Венеция

235. В Равенне
Перевод М. Павловой

 
На глухой вершине Арарата
На мгновенье век остановился —
И ушел…
 

 
Острый меч сверкающей зарницы
Об алмазы яркие разбился —
И ушел…
 

 
Взор гонимых смертью поколений
Соскользнул по гребню исполина —
И ушел…
 

 
Наступил черед твой на мгновенье,
Чтоб и ты взглянул на ту вершину —
И ушел…
 

9 июня 1926

Венеция

236. Ани**
Перевод Вс. Рождественского

 
Здесь родина предков моих,
И плоть здесь с душою слита,
А в этих камнях вековых
Цветет воплощенной мечта.
 

 
Ани, ты не прах и не клад,
Ты – дух и ты – целый народ.
Здесь всё, что встречает мой взгляд,
И тайну, и смысл бережет.
 

 
Твой жребий теперь и в былом,
В одной из колонн узнаю,
Что в гордом величье своем
Смерть стоя встречает свою.
 

 
Я в шлеме, с колчаном, с копьем
На башне высокой твоей
Стою перед грозным вождем
Средь знатных и бедных людей.
 

 
Здесь варвары в страшные дни
Набегов, беды и разрух
Сломить бы хотели, Ани,
Крылатый твой, творческий дух.
 

 
Бесчисленных орд ураган
Веками в наш рвался предел,
Враг с воем раскидывал стан
В полях, где твой колос созрел.
 

 
Гремит боевая труба,
Льем кровь мы за землю свою.
В веках суждена нам судьба:
Лишь стоя погибнуть в бою.
 

 
Ани, вековечный твой враг
Не раз прорывался в наш дом,
Но древних обетов очаг
Горит негасимым огнем.
 

 
Ты знамя, ты славы алтарь.
У этой колонны живой
Я жду и сегодня, как встарь,
Призыва трубы боевой.
 

1926

Венеция

237. «За что, за что ко мне ты зла…»
Перевод М. Петровых

 
За что, за что ко мне ты зла,
И, словно утоляя месть,
Ты возвратила мой портрет,
Записки, письма – всё как есть.
 

 
И резко требуешь вернуть
Записки, письма и портрет.
Покорный прихотям твоим,
Не возражу тебе в ответ.
 

 
Но поцелуи – тайный жар,
Тебе и мне сжигавший грудь?
Ты их не можешь, не вольна
Ни взять обратно, ни вернуть.
 

 
Как я, ты будешь изнывать,
Испепеленная огнем,
Что не дает мне позабыть
О счастье горестном моем.
 

1926

Венеция

238. Родной дым**
Перевод Н. Стефановича

 
Я в детстве вновь, я словно бы воскрес, —
Заманчиво для глаз моих ребячьих
Из вечности сверканье звезд горячих,
И снова мир стал чудом из чудес.
 

 
Веселой речки смех и перезвон, —
Друзьями с нею были мы когда-то,
И в зеркале ее зеленоватом
Я, как цветок весенний, отражен.
 

 
Безоблачен вечерний небосвод,
Запели птицы; ласковый, нестрогий,
По-прежнему знакомой мне дорогой
Отец куда-то медленно бредет.
 

 
Меня домой зовет, как прежде, мать, —
Ее любовь, которой нет предела,
Опять меня так ласково согрела,
Как только солнце может согревать.
 

 
У очага я вижу всю семью,
И ладану подобен запах дыма.
Волшебный сон мечтой неуловимой
Окутал душу детскую мою.
 

 
Мне этот дым дороже жизни всей,
И в нашем мире, мрачном, нелюбимом,
Я дорожу лишь этим нежным дымом,
Он лучше всех сокровищ, всех страстей.
 

 
Пока он не растаял, не исчез,
Дышать бы им, в свое вернуться детство,
На лица отошедших наглядеться,
Чтоб мир опять стал чудом из чудес.
 

1926

Ереван

239. «Моей мечты последняя волна…»
Перевод Т. Спендиаровой

 
Моей мечты последняя волна
Нахлынула к исходу дней последних,
В ладонях чаша пенная полна
Вином услад моих последних.
 

 
В струистой мгле твоих волос
Запутался мой путь последний,
С краями сердце налилось
Отчаяньем любви последней.
 

 
Ты видишь, кровью плачу я,
Склоняясь в трепете последнем.
Неутолима боль моя,
Ударом я сражен последним.
 

18 апреля 1927

Ереван

240. «Черный пламень глаз твоих…»
Перевод Ю. Верховского

 
Черный пламень глаз твоих
Душу опаляет мне,
Черный меч волос твоих
Сердце рассекает мне.
 

 
Скорбь, как страсть, терзая грудь,
Страсть, как скорбь, перед тобой
Устилают мрачный путь —
Путь коварный, злой.
 

 
Это путь кровавый твой,
      И идешь ты им —
             К другим,
             К другим…
 

1927

241. «Лужайку вольной кроной осеня…»
Перевод М. Столярова

 
Лужайку вольной кроной осеня,
Играет весело в лесной глуши
Тот гордый дуб, что гробом станет мне.
 

 
И смерть так близко, близко от меня,
Что слухом настороженным души
Я шорох листьев слышу в тишине.
 

28 мая 1928

Ереван

242. «Заката ширь золотая…»**
Перевод Н. Стефановича

 
Заката ширь золотая, —
Среди цветущих полей
Молча один блуждаю,
И тихо в душе моей.
 

 
Песню, звенящую где-то,
Слушаю, сердцем смутясь, —
Не мной ли когда-то спетая
Снова ко мне донеслась?
 

 
Девушки, парни с цветами
Весело мимо прошли, —
Наша весна, наше пламя
Нынче их песню зажгли.
 

 
Откликнулись сердца струны, —
Я эту же песню пел,
Когда-то такой же юный,
Так же горяч и смел.
 

 
Песне знакомой внемлю,
Минувшее не мертво, —
Я вижу покинувших землю,
Ушедших из мира сего.
 

 
Угрюмый и нелюдимый,
Ночью в пустых полях
С призраками родными,
Тоскуя, брожу впотьмах.
 

1928

Ереван

243. «„Что плачешь ты, бесценный друг?..“»
Перевод С. Шервинского

 
«Что плачешь ты, бесценный друг? —
У друга я спросил.—
Коль ты рыдаешь обо мне —
Уже утешен я;
Коль о себе – устроим пир,
Рассеем скорбь твою.
О человеке плачешь ты?
О страждущей земле?
Так сядем вместе слезы лить
О вечном горе всех».
 

1928

244. «Резвятся мальчик с девочкой…»
Перевод С. Шервинского

 
Резвятся мальчик с девочкой
В раздолье луговом;
И в школу мальчик с девочкой
Торопятся вдвоем.
 

 
Под деревом встречалися
Два сердца вновь и вновь —
Мечтали и печалились,
И к ним пришла любовь.
 

 
Бок о бок два надгробия,
И тень от тополей…
Резвятся мальчик с девочкой
В раздолии полей.
 

9 января 1929

Ереван

245. Родине
Перевод В. Державина

 
На берегу волнующихся нив
Один стою, в раздумий застыв.
 

 
Ты ль это, гордая моя страна,
Была затоплена потоком орд,
И ливням стрел несметных предана,
И тысячами копий пронзена?
На каменном пути народных рек
Лежала ты, томясь за веком век,
Растоптана копытами коней.
И налетали коршуны как шквал,
Точили клювы об уступы скал,
Чтобы терзать тебя!
И много дней
И лет без счета протекло, – и вот
Теперь мой край ликует и цветет.
И мирно вновь над домом вьется дым,
Где сладко мать баюкала меня,
Сознанье пробуждая, полоня
Мой дух могучим языком родным.
Пусть молодая рать твоих сынов
Твой будет древний чернозем пахать
И пусть гусаны будут воспевать
Расцвет твоих полей, страна отцов!
Победно будешь ты звучать, звучать
В чудесных песнях, – древен и велик,
Сердечный, вечно юный твой язык!
 

Июнь 1929

Ленинакан

246. Детство**
Перевод А. Сендыка

 
Солнце сияло нам с вышины,
К реке говорливой склонялись лозы,
Вокруг пламенел алый смех весны:
Алые маки, алые розы…
 

 
Над нами жаворонки кружили,
Воздух струился, трепета полный,
Вокруг весны зеленые крылья:
Зеленые ветры, зеленые волны…
 

 
Ребячьи крики неслись далече
По луговинам, росой окропленным.
Мы ликовали в мерцающей речке,
Насквозь пронизанной солнечным звоном.
 

1930

Париж

247. «Весь этот беспредельный мир…»
Перевод О. Румера

 
Весь этот беспредельный мир
С тяжелым грузом бытия
Висит на волоске одном:
Тот волосок – душа моя.
 

1932

Париж

248. «Природе задал я вопрос…»
Перевод О. Румера

 
Природе задал я вопрос:
«Чем стану я, покинув свет?»
– «Да тем же самым, чем ты был
И до рожденья», – был ответ.
 

1932

249. «Разум трепещет, ликуют мечты…»**
Перевод А. Сендыка

 
Разум трепещет, ликуют мечты,
В роще гуляешь с возлюбленной ты.
 

 
И, бесконечно ее полюбя,
Чувствуешь вечным, бессмертным себя.
 

 
А недалеко из чьих-то ворот
Следом за гробом выходит народ.
 

 
Женщины в черном рыдают, скорбя…
Так же, дай срок, понесут и тебя.
 

 
В роще же новых влюбленных четы
Будут встречаться, бессмертны… как ты.
 

Январь – февраль 1933

Париж

250. «Когда-то в детстве с ребятами…»*
Перевод С. Шервинского

 
Когда-то в детстве с ребятами
За селом, в цветущих полях,
На деревянных конях
Уносились беспечно мы
В далекие сказочные миры
И бродили там
По всяким волшебным местам.
Взрослым став, полюбил я
Корабли, поезда…
Не раз уезжал бог знает куда,
Видел разные страны далекие —
Прелестные уголки, прекрасные города…
Но, увы, никогда
Не мог побывать в тех волшебных краях,
Где мы в детстве скакали на деревянных конях.
 

1935

251. «Я был бы счастлив не родиться…»*
Перевод А. Сагратяна

 
Я был бы счастлив не родиться,
Не слышать
Гулких песен пастухов
И материнских слов святых не слышать.
Не знать лица прекрасного любимой.
И этого загадочного мира
Не знать…
Я был бы счастлив не родиться —
Не слышать, не видеть,
Не умереть.
 

1935

252. Наши историки и наши гусаны
К тысячелетию народного эпоса «Давид Сасунский»
Перевод М. Зенкевича

1

 
В уединенье темных келий, в глухих стенах монастырей,
Историки, от скорби сгорбись, перед лампадою своей,
Без сна, ночами, запивая заплесневелый хлеб водой,
Записывали ход событий на свиток желтый и сухой:
Нашествие орды кровавой, несчастья гибельной войны,
Врагов жестокую расправу, крушение родной страны.
Оплакивали Айастана жестокосердную судьбу
И уповали неустанно, что бог услышит их мольбу.
 

2

 
А в сельских хижинах убогих, у очага, перед огнем,
Гусаны наши пели песни и запивали их вином;
И в песнях славили победы и пели гимн богатырям,
Врагам предсказывая беды, и поражение, и срам.
В сказаньях этих величавых обрел бессмертие народ.
Они нам завещали славу передавать из рода в род,
Они для счастья нашей жизни сумели вольный дух сберечь,
Учили охранять отчизну, держа молниеносный меч.
 

3 августа 1939

Цахкадзор

253. «Гулял я, был день осенний погож…»*
Перевод В. Рогова

 
Гулял я, был день осенний погож,
И увидел трех молодых парней,
Проходя по окраине городской:
У речки, журчащей меж гладких камней,
Они двадцать ягнят пригнали с собой.
Простился ягненок один с головой,
Обливаясь кровью, бился другой.
А парень – ничем его не проймешь! —
Третьего резал, к земле прижав,
И трубку при этом спокойно курил,
А ягнята смотрели – и взор их застыл —
На несчастного брата, на острый нож,
И жалко дрожали всем телом они —
Особенно тонкие ноги их
Трясла, трясла ужасная дрожь…
 

18 сентября 1939

254. Новогоднее утро
Перевод В. Звягинцевой

 
Едва в новогодний день
Проснулся я в ранний час —
Заветные вспомнил дни,
Припомнил, родные, вас.
 

 
Услышал мельничный шум,
Увидел наш сельский дом…
О запах хлеба в печи,
Как сладок он, как знаком!
 

 
Отец вернулся домой,
Подарки семье привез,
Сестренке моей и мне
Обновок цветных привез.
 

 
И, за руки взяв отца
И радостно лепеча,
Вприпрыжку мы шли гулять
Туда, где пел Арпачай.
 

 
Ах, вспомнил я грустный день —
Печальней мне не знавать —
Я в край чужой уезжал,
Навек покидая мать.
 

 
Прижавши меня к груди,
Рыдала она в тоске.
О сердца щемящий плач,
Слеза на моей щеке!..
 

 
Понуро шагал мой конь,
Раздумью всадника в лад.
Далеко меня он вез
От милых душе услад.
 

 
Вот мельницы сладкий шум,
Всё тише… за шагом шаг…
А матери скорбный плач
Звенит и звенит в ушах.
 

 
Увы, в новогодний день,
Очнувшись от забытья,
Я вспомнил, родные, вас,
И тихо заплакал я.
 

1 января 1940

Ереван

255. Привет всем
Перевод Н. Чуковского

 
Был апрель. Весна цвела.
Шел я в поле грусть прогнать,
И природа обняла
Средь полей меня, как мать.
 

 
Многоцветно, как огонь,
Утро зрело в тишине,
Как золотогривый конь,
Солнце ржало в вышине.
 

 
Птичий хор звенел, свистал,
Пели травы, лепестки,
Чтобы я веселым стал,
Чтобы я не знал тоски.
 

 
Как потешны и легки
Быстрые прыжки козлят!
Как пушисты и мягки
Шубки светлые ягнят!
 

 
А цветы! А мотыльки!
Запахи и ветерки!
Ласточки и шум реки!
Пенистые родники!
 

 
И, откуда ни возьмись,
Кто-то начал мне шептать,
Говорит: «Остановись,
Чтобы этот мир обнять.
 

 
Низко поклонись ручьям,
Ланям, птицам и кустам,
И деревьям, и стадам,
И высоким облакам.
 

 
Это всё родня твоя —
Братья верные твои,
Это кровная родня —
Сестры нежные твои.
 

 
Вон утес над пеной струй,
Мхом покрыт, суров, горбат.
Но его ты поцелуй,
Он твой добрый старший брат».
 

Весна 1940

256. «Безмятежная ночь! Один я сижу…»
Перевод Н. Чуковского

 
Безмятежная ночь! Один я сижу
На вершине скалы. Кругом – тишина.
Я на спящее море молча гляжу.
 

 
Даже время прервало вечный полет,
Тишина без границ, молчанье растет.
Вся вселенная тишью сонной полна.
 

 
О мгновенье! Как ты блаженно молчишь!
Беспредельная и безмерная тишь!
 

 
И невольно я слушаю душу свою
И себя понимаю, себя познаю!
 

Август 1940

Севан – Ереван

257. «Проснулся ребенок…»*
Перевод С. Шервинского

 
Проснулся ребенок
И горько заплакал, —
Всё, чего сердцу хотелось,
Получил он во сне,
Проснувшись, всё потерял,
Привстал,
Потянулся в слезах ко мне.
Не плачь, дружок, погоди —
Прекрасной юности сон
У тебя еще впереди,
Долог будет и ярок он!
А как же, мой мальчик, мне,
Когда я утратил всё
Безвозвратно
И на этой земле,
В тюрьме угасающих дней,
Нет уже светлых снов.
 

1940

258. Бингёл («Раскрыла весна зеленые двери дня…»)
Перевод Т. Спендиаровой

 
Раскрыла весна зеленые двери дня
И, точно струна, запела в ручьях Бингёла.
Один за другим верблюды прошли, звеня,
И яр поднялась на пышный яйлаг Бингёла.
 

 
Любви лезвие мне в сердце впилось – тоскую
По стану ее, по морю волос – тоскую,
По сладким речам – ах, сердце зажглось! – тоскую,
По лани, что там, на влажных лугах Бингёла.
 

 
Прохладны ключи, но губ не раскрыть спаленных,
Цветы – как лучи, но глаз не раскрыть бессонных,
Нет, яр не ищи – на склонах она зеленых,
Поют соловьи напрасно в горах Бингёла.
 

 
Я сбился с пути, ищу твой порог напрасно,
Всё чуждо вокруг, брожу без дорог напрасно.
Я, странник, в ночи устал и продрог напрасно.
Скажи мне, сестра, где путь на яйлаг Бингёла?
 

19 января 1941

Ереван

259. Боевой клич
Перевод В. Звягинцевой

 
Ночь. Тучами окутанная ночь.
Как бешеную бурю превозмочь?
Гремучий шквал из вражеской страны
Рокочет на просторах наших нив.
Встают в ответ моря, возмущены,
Исполнен гнева бурных рек разлив.
 

 
Э-эй, Масис, заоблачная высь!
Э-эй, земля родимая, держись!
Готовы ль молнии? Готов ли меч,
Чтоб ненавистных гибели обречь?
Все ль вы на страже, родины сыны?
Мы взяться за оружие должны —
Затихнет ветер, и заснет вода,
Но злобный враг не дремлет никогда.
 

 
Вы слышите тяжелый лязг цепей?
Тиран оковы тяжкие несет
В наш край лесов, нагорий и степей,
Он хочет обесчестить наш народ.
Вступайте в перекличку меж собой!
Все ль на ногах и все ль готовы в бой?
Да опояшет каждый стан броня,
Да опояшет воля гордый дух,
Да опояшет поясом огня
Великий гнев наш дружественный круг!
 

 
Шуми, шуми зеленой кроной, дуб!
Гремите бурей, зовы вещих труб!
Срывайся, ржанье, с жарких конских губ!
На бранный подвиг, братья, на борьбу!
Решаем сами мы свою судьбу.
За облака взлетай, победный стяг,
К бессмертью, побеждающему смерть!
Да будет уничтожен дерзкий враг,
Да будет усмирен свирепый смерч!
От наших виноградников и рощ
Гоните злоумышленников прочь!
Да будет вечной в солнечном краю
Давилен, житниц мирных тишина!
Свою отчизну отстоим в бою.
Э-эй, к победе, вольная страна!
 

26 июня 1941

Ессентуки

260 – 261. Песня птиц

 
Птички певчие наши,
В сиянье рассвета
Чистых сердец порывы
Вами звонко воспеты.
 

 
Ваши добрые зовы —
Эти нежные трели —
Мою скорбную душу
Исцелили, согрели.
 

 
Пусть, родные певуньи,
Вас беда не коснется,
Пусть иссохнет рука,
Что на вас замахнется.
 

5–6 июля 1941

Ессентуки

 
Однажды девочка, резвясь,
Играла средь полей,
А мотылек, зарей светясь,
Кружился перед ней.
 

 
Она хотела мотылька
Красивого поймать,
Но тщетно тянется рука,
Никак его не взять.
 

 
Тот мотылек неуловим,
Веселый, золотой…
И вот она, гонясь за ним,
Вбежала в лес густой.
 

 
Он закружился меж ветвей
И улетает прочь…
Она устала, а над ней
Уже темнеет ночь.
 

 
Забралась девочка в дупло,
Ей захотелось спать.
В лесу и утром не светло —
Дороги не видать.
 

 
Три дня она в лесу жила,
Ей ягоды – обед,
И так тепло на дне дупла,
Лишь тропки к дому – нет!
 

 
Но девочку пошли искать
Соседи и отец.
Счастливый день! Она опять
Среди родных сердец.
 

 
Мать, плача, целовала дочь,
Лелеяла ее:
«Скажи, тебя пугала ль ночь,
Сокровище мое?»
 

 
И дочка отвечает ей:
«Нет, ночь там не страшна.
Мне пели птицы меж ветвей,
Была я не одна».
 

11 июля 1941

Ессентуки

262. Вечной памяти С. Г. Загияна
Перевод А. Ахматовой

 
С героями-друзьями ты, как пламя,
Как молния, врагов испепелял.
Великой правды нес высоко знамя
И смертью храбрых в жаркой битве пал.
 

 
В твоем краю свободном, беспечальном,
Что наделил отвагою бойца,
Склонились все в молчании прощальном,
И горе переполнило сердца.
 

 
Твое чело победа увенчала,
И в летописях славы ты живешь,
И тем, кого унынье посещало,
И гордость ты, и мужество даешь.
 

 
Наш гнев священный вдохновил героя,
И мы гордимся подвигом твоим.
Ты варвара поверг стальной рукою
И, словно щит, стоял, неколебим.
 

 
Покойся безмятежно в вечной славе,
Твои герои-братья мчатся в бой.
Армения цветет всё величавей,
И пламенеют розы над тобой.
 

4 апреля 1942

263. Армянское зодчество
Памяти архитектора Т. Тораманяна
Перевод М. Петровых

 
Осень, осень… брожу по родным полям.
Свежий снег, синевой отливая, блестит
На плечах Арарата. Как солнечно там!
А внизу бьется ветер, упрям и сердит,
Неподатливый тополь сгибая, как лук
Гайка-праотца. Холод, безлюдье вокруг,
Но в моем одиночестве я не один,
Предо мною былое в обличье руин.
Здесь, бушуя, неслись ураганы времен
И оставили нам лишь обломки колонн.
Храмы нашей страны! Вы в жестоких веках
Возвышались над жизнью, сожженной дотла.
Этим стенам неведом был трепетный страх,
Солнце ярче сияло, глядясь в купола.
О, как верил народ мой страдающий вам!
В скорби светел душою и сердцем высок,
Видел он, припадая к замшелым камням,
В славе прошлого – будущей славы залог.
Величавые стены и своды! Вы с ним
Говорили на тайном наречье своем
Словом правды и доблести, вечно живым,
И гармонии чистой простым языком.
Очевидцы великие славы былой,
Созидающей силы, высокой мечты!..
Как сердца охраняла от участи злой
Неприступною крепостью власть красоты!
В этих сводах узорчатых видел народ
Воплощенье высоких стремлений своих.
В этих стенах бессмертная сила живет
Сокровенных мечтаний и дум дорогих.
В смертной битве не дрогнут мой добрый народ.
Вырос он и окреп в этой гордой тиши
И свободной отчизне, любя, отдает
Все богатства своей вдохновенной души.
 

2 ноября 1942