Текст книги "Стихотворения и поэмы"

Автор книги: Аветик Исаакян

 
Твой поцелуй был так хорош,
Так сладок, словно мед.
В каких земных краях найдешь
Такой же сладкий плод?
 

 
Еще мне подари один!
С ним обойду весь свет.
Пусть усладит он все сердца,
Которым счастья нет.
 

 
Здесь птицы яркого пера
Порхают на лугах.
Тоски пора, любви пора —
В их звонких голосах.
 

 
И аромат
Вновь принесли
Ветра небес
Лугам земли.
 

 
Вокруг цветущих сказок сад,
Текут вином ручьи.
Твои лобзания звучат
В душе, как соловьи.
 

 
И, опьянясь
Тобой, тобой,
Песнь полилась
Сама собой.
 

 
Глаза твои – море бездонной лазури,
А косы волнистые – горный поток,
Сердце – что лодка, любовь – словно буря,
Прихоти милые, как ветерок.
 

 
Ночью ты – сон. Он горит не сгорая,
Как обжигающий пламень святой.
Днем ты в объятьях моих, дорогая,
Как улетающий сон золотой.
 

 
Эй, Арагац! От солнца алый,
Куда стремишься, отзовись!
В душе моей берешь начало
И, словно песня, рвешься ввысь.
 

 
Твои цветы мне подарили
Благоухание любви,
И песни петь меня учили
Певцы пернатые твои.
И в песнях, что тебе слагаю,
Звучит краса твоя живая.
 

 
Шар солнечный с востока плыл,
Прохладный ветер веял с гор,
И с песней жаворонок взмыл,
В цветах благоухал простор.
 

 
Ручей в уборе пенных риз
Пещеры звонко окликал,
Заро, как лань, спускалась вниз,
Под шагом милым луг сиял.
 

 
Раздвиньтесь, скалы, перед ней,
Дорогу, роза, укажи,
Ее, терновник, не держи.
Иди ко мне, Заро, иди.
 

 
Сверни свой пенный плащ, ручей,
Пусть я прижму Заро к груди.
 

 
Собрались сотни павлинов тут,
Всё озарив кругом,
Как будто холмы и поля цветут
Огромным живым ковром.
 

 
И птицы, не ведая смерти злой,
Поют о любви своей,
Они поют о своей дорогой,
Упиваясь песней о ней.
 

 
Словно касаясь легкой струны,
Ветер ласкает цветы,
Его дуновенья чисты и нежны,
И слышится песня мечты.
 

 
С моей Заро, рука в руке,
В ущелье мы спустились с гор.
Плеснули волны вдалеке,
Сверкнул печалью милый взор.
 

 
Взгляни, средь зелени густой
Лазурью озеро блестит.
Там ива плачет над водой,
Качаясь на ветру, стоит.
 

 
Пастух заснул там вечным сном,
Шумит листва, над ним склонясь.
Преданье есть у нас о нем —
Послушай горестный рассказ.
 

 
Молодой пастух у воды сидел,
В зыбь озерную, наклонясь, глядел.
Дул в свирель свою, и к нему со дна
Чудо-девушку принесла волна.
Ярче золота у нее коса,
Глубже озера у нее глаза.
Говорит она: «О красавец мой,
Любовалась я сквозь волну тобой,
Пенье слушала, и отныне я
Отдана тебе, я раба твоя…
Дай же руку мне, и пойдем вдвоем
В глубину, на дно, в мой хрустальный дом.
Подарю тебе, благородный друг
Огневых коней и покорных слуг,
Обнимаясь, мы будем пить вино.
Счастье вечное будет нам дано.
Обними меня, я тебя люблю,
Поцелуй меня, я тебя молю…»
Скрылась девушка в глубине, на дне,
Прыгнул юноша и исчез в волне…
 

 
Плывет, уплывает наш челн
Дорогою сна моего.
Лилейными крыльями волн
Качает, качает его.
 

 
Над синью озерной струи
Далекие звезды горят.
Склонясь на колена твои,
Вдыхаю я звезд аромат.
 

 
Волос твоих веющих прядь
Легко мне целует чело…
Но ветер дохнул – и опять
Их прочь от лица отнесло.
 

 
В вечерний час в простор полей
Пастух стада сгоняет с гор,
Вослед за ними к подруге моей
Спокойный сон слетает с гор.
 

 
Сегодня с лучами играла джан,
Светилом тешилась золотым,
Подобно солнцу, играла джан
Перстами-лучами с сердцем моим.
 

 
Перстами-лучами, рукою-цветком
Долго с сердцем играла моим,
Теперь устала, настигнута сном,
Как лань, под крылом задремала моим.
 

 
Усталое стадо бредет в поля,
Подруге моей навевает сон,
Шепот цветов, шорох ручья,
Шелест полей навевают сон.
 

 
Небо чистое, звезды горят,
Над долиной луна сияет,
Слышишь, нивы шуршат, шуршат,
Свежий ветер вздыхает.
 

 
Стайка птиц в простор высоты
Пролетает над нашим садом.
О, как тихо! Давай я и ты
Сядем, джан моя, рядом.
Сходит звездная ночь на поля,
Сердце пахаря отдыху радо,
Задремала во тьме земля,
И в ущелье спустилось стадо.
Слышишь песню птицы ночной?
Это песни твоей продолженье…
Пой, Заро, красавица, пой,
Пусть звучит твое сладкое пенье…
 

 
Закрылись веки темноты,
И дол и горы сном объяты.
Над головою только ты
Сверкаешь солнцем без заката.
 

 
Я черных глаз читаю цель.
Твой взгляд, играющий агатом,
Меня за тридевять земель
Уносит царством тридесятым.
 

 
Мой друг, блаженство выше сил.
Я под собой земли не слышу.
Вели – огнем ночных светил
Тебе кушак алмазный вышью.
 

 
Ударил ветер в темноту,
И всё очнулось. Мой хороший,
Давай я косы расплету
И ветру их навстречу брошу.
 

 
Поцеловала нежно ты меня,
На миг, исполнена любви, прильнула, —
То не крыло ли соловья
По моему лицу скользнуло?
 

 
Помню, мне, мальчонке, бабушка-старушка
Сказывает сказку – сплю я без забот,—
Сон мой не приходит, расскажи мне сказку,
Сказку мне расскажешь – сон ко мне придет.
 

 
Ты дремли, к плечу прислонясь,
Слушай сказку… В стране одной
Жил когда-то богатый князь,
А у князя – сын молодой.
 

 
И однажды княжеский сын
На охоту друзей созвал
И, отстав, средь поля один
Каждый куст обшаривать стал.
 

 
Вдруг он видит – лань из кустов,
Как стрела с тетивы, сорвалась,
И, прикрикнув на свору псов,
Вороного пришпорил князь.
 

 
Лань к избушке лесной спешит,
Вот в дверях исчезла она…
На пороге дева стоит,
Как цветок пурпурный нежна.
 

 
«Эй, охотник, коня придержи!
Лань моя проворней ловца…»
– «Ты колдунья иль пери, скажи,
Если лань твоя ловит сердца?
 

 
Знай, что княжеский сын пред тобой,
Дай мне руку, сойди с крыльца,
Как невеста войдешь со мной
Во дворец моего отца!
 

 
Будешь жить ты в сердце моем,
И носить одежды из звезд,
И вдыхать в саду золотом
Ароматы пурпурных роз…»
 

 
Дева молвит: «На что мне трон?
Мой жених – пастух этих гор.
Мне дороже алмазных корон
Жениха влюбленного взор!»
 

 
– «Не пойдешь – тогда не пеняй!
Будешь силой приведена…»
– «Ты могуч и силен, но знай —
Лишь любовью любовь сильна!»
 

 
Молит, просит князь молодой:
«Я единственный сын у отца,
Сжалься, гордая, надо мной,
Или горю не будет конца…»
 

 
Дева молча глядит на восток,
На зеленые склоны гор…
Князь трубит в охотничий рог —
Слуги мчатся во весь опор.
 

 
И сказал им князь молодой:
«Эта хата – дворец мой и трон,
Так возьмите коня с собой,
Мне не нужен отныне он.
 

 
Здесь разбейте шатер у окна
И скажите отцу о том,
Что, пока не полюбит она,
Не вернусь я в родимый дом…»
 

 
Дремлет Заро на плече у меня,
Сонного не поднимает лица…
Так и не кончилась сказка моя —
Сказка любви не имеет конца…
 

 
Монастырь стоит на горе,
Мохом он порос и травой,
Вкруг него на влажной заре
Собрался народ кочевой.
 

 
Ныне празднуют Вардавар,
На горе разбили шатры,
Джигитовки самый разгар,
Удальцы ловки и быстры.
 

 
Закипает мясо в котлах,
И костры пылают-горят,
Жены варят священный матах,
Чтут они старинный обряд.
 

 
Пируют парни в холодке,
Уж так заведено.
Шипит шашлык на огоньке,
И пенится вино.
 

 
С утра гремят зурна, даул,
Их голос дик, могуч.
Стоит в ущельях шум и гул,
Дрожат подножья круч.
 

 
Сорвался с места молодец,
Пустился в буйный пляс,
И горы из конца в конец
Ладоней плеск потряс.
 

 
Смолкла зурна… Над подругой своей
Сладко рыдает покинутый рог, —
Словно над розой склонясь, соловей
В песнях печальных своих изнемог.
 

 
Юноша страстной любовью сражен,
Голову в сладкой истоме склонил,—
Словно в дремоте томительной, он
Грустную песню о милой сложил.
 

 
Дорогая – ты одна,
В мире, знай, – лишь ты одна.
В жертву жизнь тебе отдам.
Расцветай же – ты одна.
 

 
Не приветишь – кровь прольешь,
Не ответишь – кровь прольешь,
Если сердце разобьешь —
Семикратно кровь прольешь.
 

 
Колос ты, что в поле рос,
Роза между алых роз.
Я семь лет любовь таю,
Сто заноз мне в грудь впилось.
 

 
Щедро ковер на ковер
Здесь Арагац разостлал,
В пышный одеты убор
Склоны и выступы скал.
 

 
Чаши озер глубоки,
Светится чистое дно,
Пенятся, бьют родники,
Как золотое вино.
 

 
Шумно на празднике роз,
Розы усеяли склон,
Много сюда собралось
Девушек смуглых и жен.
 

 
В воздух бросают они
Белых как снег голубков
И друг на друга в тени
Плещут водой родников.
 

 
Птицы поют в вышине.
Щебет их кто разберет?
Тот, кто влюблен, кто во сне
Птицей порхает, лишь тот.
 

 
Девушки розы дарят
Ярче весенних зарниц
И о любви говорят
Песнями огненных птиц.
 

1. «На вершине горы снег блестит первозданный…»

Перевод А. Ахматовой

 
На вершине горы снег блестит первозданный, —
Опалил мое сердце ты страстью своей,
Я на снежные кручи взойду, мой желанный,
Станет жаркое сердце мое холодней.
 

 
Передай ему, ветер, мои пожеланья,
Он теперь вдалеке от жилья моего,
Целый год уже длится мое ожиданье,
Я умру за того, кто увидел его.
 

 
Я завидую вам, изумрудные птицы,
Изумрудным бы мне сновидением стать,
Чтобы тихо на ложе его опуститься
И бессонные очи его целовать.
 

2. «Соловью, что в саду моем ночью поет…»

Перевод Эм. Александровой

 
Соловью, что в саду моем ночью поет,
Я поведала сердца печаль,
Чтоб умчался он с ней, чтоб унес ее вдаль,
В край, где милый живет.
 

 
Ручейку, что в соседней долине течет, —
Мои слезы, слезы мои,
Чтоб с волнами струились, струились они
В край, где милый живет.
 

 
Ветерку, прилетевшему с горных высот, —
Моя вера, надежда моя,
Чтоб умчал их, умчал за леса, за моря,
В край, где милый живет.
 

 
У старого монастыря
Сидит в тени слепой ашуг,
С печальным сазом говоря,
И плачет саз, и ранит слух.
 

 
          Сказ ашуга
 

 
Стояла крепость с давних дней,
В ней дева юная жила, —
Сама красавицей слыла,
А сердце – камня холодней.
 

 
И кто б с волнением в крови
К ее ногам ни припадал —
Лишь смерть в награду получал,
Изнемогая от любви.
 

 
Все шли и шли сюда в тоске,
Не уходя отсюда прочь,
И всех от дома вдалеке
Ждала безвестной смерти ночь.
 

 
Лишь раз на скакуне лихом
Промчался мимо удалец,
Но на владычицу сердец
Не кинул взора и тайком.
 

 
В слезах, в тоске, не зная сна,
«Вернись!» – звала она, но нет.
Он не вернулся, канул след…
И в бездну бросилась она.
 

 
Стояла крепость на скале,
В ней дева юная жила, —
Она красавицей слыла,
А сердце – роза на стебле.
 

 
Всласть молодежь веселится,
Шумный ведет хоровод.
Девушка парня сразиться
В споре любовном зовет.
 

 
В спор тот включаются тоже
Все их подружки – гляди! —
Бьют они громко в ладоши,
Розы у них на груди.
 

 
Парень
 

 
Девушка-краса,
Длинная коса,
Покажись дружку,
Не вгоняй в тоску.
 

 
Хор
 

 
Джан Вардавар,
Вардавар,
В золоте
Стройный чинар.
 

 
Девушка
 

 
Парень ты шальной,
Не тебе ль весной
На ковре из роз
Задремать пришлось?
 

 
Хор
 

 
Джан Вардавар,
Вардавар,
Пой, соловей,
Песню чар.
 

 
Парень
 

 
Девушка-мечта,
Сладкие уста,
Сжалься, жажду я
Сладкого питья.
 

 
Хор
 

 
Джан Вардавар,
Вардавар,
Розу сорвал
Милой в дар.
 

 
Девушка
 

 
Что ж ты, парень, джан,
Жаждой обуян?
Песней соловья
Разве ты не пьян?
 

 
Хор
 

 
Джан Вардавар,
Вардавар,
Смелее будь,
Умчи яр!
 

 
Пришел любовным играм срок —
Веселье, смех, что ни игра.
Хлопки и песни, топот ног
Не затихают до утра.
 

 
Прекрасна эта ночь в горах!
С высоких звезд струится мед,
И ветра каждый вздох и взмах
О дальней стороне поет.
 

 
Щебечут птицы. К клюву клюв
Прижав, спешат в цветах уснуть.
Подобно им, и мы, уснув,
Прижмем теснее к груди грудь.
 

 
Мы будем пить небесный мед,
Когда среди цветов уснем,
Глядеть на звездный хоровод,
Когда с тобой меж звезд уснем.
 

 
Обняв друг друга, я и ты
На крыльях ветра полетим
Со звезд на звезды – я и ты —
В тот искрометный звездный дым!..
 

 
Как беспощадно туча звезды прячет,
Как беспросветна эта злая ночь,
В моем пустынном сердце кто-то плачет
Кровавыми слезами в эту ночь.
 

 
Безжалостная роза грудь закрыла,
А все шипы открыла в эту ночь
И сердце соловьиное дарила
Кровавыми слезами в эту ночь.
 

 
И в эту ночь таинственной печали
Скатилась с неба яркая звезда.
Ах, той звезды прекрасней не видали —
То сердца моего была звезда.
 

 
Я к Заро на рассвете пришел,
У порога любимой стою.
Двери заперты крепко, Заро
На мольбу безответна мою.
 

 
Но за дверью ягнята ее
Откликаются, плачем звеня.
Иль понятно им горе мое
И, быть может, им жалко меня?
 

 
Ей скажите, чтоб дверь отперла,
Сжал мне сердце мучительный страх.
Этой ночью мне снилась Заро
В безутешной печали, в слезах.
 

 
Мне озеро привиделось во сне,
Сверкающее золотой волной,
И милая моя, и рядом с ней —
Красавец юный в лодке золотой.
 

 
У милой на груди цветы полей,
Лишь розы нет – счастливцу отдана.
Мои сомненья, ветерок, развей,
Скажи, что мне любимая верна.
 

 
Но юноша жемчужин светлых нить
На шею милой весело надел…
О нежный ветерок, не может быть,
Чтоб он ее душою овладел!
 

 
В его объятиях любовь моя,
И поцелуев лепет над водой…
На берегу мертвец, и это я,
И только ива плачет надо мной.
 

 
Буду жертвой твоей, только дверь мне открой,
Перед домом твоим я, задумчив, стою,
Пусть сиянье твое заблестит предо мной,
Черен мир над поникшей моей головой.
 

 
Ты сожгла мое сердце огнями очей —
Дай хоть каплю воды истомленным устам,
Ты изранила сердце мечами бровей,—
Дай лекарство для раны жестокой моей.
 

 
На вершинах для тучи приветливый дом
И пещера скалистая – ветра приют,
Но куда же деваться мне в горе таком,
Дверь открой, я умру на пороге твоем.
 

 
Из сердца моего ты унесла
Свою любовь, и рана в нем зияет…
Безжалостная, навсегда ушла,—
Теперь меня ничто не исцеляет.
 

 
Зачем не вырыла могилу ты,
Как эта рана, темной и глубокой
И прах мой не зарыла у воды
Озерной, под чинарою высокой?
В могиле тесной, черной, словно ночь,
Похоронив меня, ушла бы прочь…
 

 
Где жизнь есть, там и горе есть,
И снадобье от горя есть, —
Моих же бед не перечесть,
Я в черный день рожден на свет.
 

 
Где яр есть, там и радость есть,
Приют в любимом сердце есть, —
Моим же грезам не расцвесть,
Моей любви приюта нет.
 

 
Заря согрела наш порог:
«Открой мне дверь, голубка-мать,
Твой сын от горя изнемог,
Ах, поспеши его обнять!»
 

1895–1917

Манташ

290. Абул Ала Маари
Касыда в 7 сурах
Перевод В. Брюсова

 
Абул Ала Маари,
Поэт знаменитый Багдада,
Про́жил три раза десять лет в великолепном граде калифов,
Прожил в усладах и в славе;
У вельмож и богатых садился за стол,
С учеными и с мудрецами вступал в разговор,
Друзей любил и изведал,
В землях разных народов бывал; смотря, наблюдал и людей и законы, —
И его проницательный дух постиг человека, постиг и глубоко возненавидел.
И так как он не имел ни жены, ни детей,
Нищим он роздал богатство,
Собрал караван из верблюдов, взял несколько старых, испытанных слуг,
Взял припасы в дорогу и ночью, когда
Под сладострастные шелесты пальм в сон погрузился
Багдад на берегах, кипарисами убранных, Тигра,
Тайно из города вышел.
 

 
И караван Абул Алы, как ручей, что, журча, бежит средь песков,
В дремотной ночи неспешно шагал, со звяканьем нежным больших бубенцов.
Размеренным шагом путь совершал ночной караван, виясь как змея,
И звон сладкозвучный лился, затоплял погруженные в сон немые поля.
Облелеянный негой, в дремоте Багдад был истомой объят райски-пламенных грез,
В гелистанах газели пел соловей: песни сладкие страсти пел сладко до слез.
Водометы смеялись, роняя вокруг адамантовый смех, ясный смех без конца;
Благовонных лобзаний лился фимиам от кристальных киосков в преддверьях дворца.
Ароматом гвоздики рассказывал ветр сказки древних времен, сказки Шехерезад;
Кипарисы и пальмы в изнеженном сне у старой дороги качались в ряд.
И караван, виясь как змея, назад не глядел, звенел дальше во мглу,
Неизведанный путь неисчетностью чар манил и ласкал Абул Алу.
И другой караван – бриллиантовых звезд – свой путь совершал по небесным путям,
И торжественно-ясный, божественный звон звенел в беспредельных просторах и там.
Был полон весь мир, очарован во сне беспредельным напевом, перезвоном с небес,
И душой ненасытной Абул Маари неумолчным внимал перезвонам с небес.
«Иди, всё иди ты, мой караван! шагай всё вперед, остановок нам нет!»
Так в душе сам с собой говорил с тоской Абул Маари, великий поэт.
«В пустыню веди, к безлюдным краям, свободным, святым, в изумрудную даль,
К солнцу стремись, торопись! будет мне в сердце солнца спалить свое сердце не жаль!
Вам „прости“ не скажу я, могила отца, материнская люлька под кровлей родной,
С былым мое сердце в ссоре навек: с тобой, отчий дом! память детства, с тобой!
Когда-то любил я сердечно друзей, и далеких и близких, не всех ли людей,
Но стала любовь ядовитой змеей и огненной мучит отравой своей!
Я всё ненавижу, что прежде любил, что в душах людских мой взор подсмотрел:
Тысячу зол я в людях обрел – отвратных и черных, позорных дел!
Но тысячу первым гнушаюсь я злом – лицемерием гнусным, что хуже всех зол,
Я бегу от него, ибо красит оно человеческий лик в святой ореол.
Язык человека! души его ад в покров убираешь ты, в сотню прикрас,
В лазурный намет, в поцелуй, в аромат, – но правдивое слово сказал ли хоть раз?
Язык человека! Отравленный дрот! Мед струя, ты мне сердце пробил, как стрела.
В сердце умерло небо любви и надежд, и, как солнце заходит, в нем вера зашла.
В пустыню иди ты, мой караван! в безлюдный, и в дикий, и в знойный край!
Под грозной стеной медно-рыжих скал там сделай привал, меж зверей отдыхай!
Где гнезда ехидн, разобью свой шатер! разобью свой шатер, где спит скорпион!
Вдали от людей будет в тысячу раз безопасней, покойней, прекрасней мой сон!
Безопасней, чем в дни, когда я преклонял главу утомленно другу на грудь,
Ах, другу на грудь, под которой всегда разверстая бездна готова сглотнуть.
Доколе Синая седую главу суровое солнце будет палить
И желтые груды в пустыне нагой, как волны морей, волноваться и бить, —
Я не захочу увидеть людей, друзей былых и кровных родных,
Я не захочу услышать о них, об их делах, ничтожных и злых!»
В последний раз Абул Маари, обратясь, на Багдад уснувший взглянул,
Свой морщинистый лоб с отвращеньем отвел и к шее верблюда любовно прильнул,
Со сладостной лаской поэт целовал горячим лобзаньем верблюда в глаза,
И одна за другой палящей росой по ресницам поэта стекала слеза.
Со звяканьем нежным, качаясь в песках, спокойно, размерно шагал караван,
По пустыне вперед совершал свой поход к голубым берегам неизведанных стран.
 

 
И тот караван, виясь как змея, меж пальм горделивых свой путь совершал.
И песок поднимал, песка караван, и ветер игривый ту пыль развевал.
«Вперед, караван! что кинули мы, чтоб глядеть, сожалея, на жизнь прошлых лет?»
Так в душе сам с собой говорил с тоской Абул Маари, великий поэт.
«Что за нами осталось, о мой караван! чтоб вернуться назад, в отчизну свою?
Покинули мы друзей и жену? богатство и славу, родных и семью?
Покинули мы людей и народ? закон, справедливость, отчизну, права?
Иди и не медли! покинули мы лишь оковы и цепи, обман и слова!
Ах! женщина что? кровожадный паук, коварный и лживый, тщеславье без дна,
Что любит лишь хлеб твой; и, яд в поцелуй вливая, другому она продана!
На ветхой ладье лучше в море плыви, чем женщине, клятве преступной, поверь:
Устами ее Иблис говорит! о блудница, в красивом обличии зверь!
О лилии чистой, лучистой звезде ты мечтал, ты желал спать под светлым крылом,
Ждал, что будет она бальзамом для ран, над страдающей жизнью сияющим сном,—
Ты грезил о песне, как песнь родника, что влечет и поет в голубых берегах.
Жаждал сладостных слез на небесной груди, бессмертной росы на прелестных очах!
Но жаждущим душам женщин любовь только горечь сулит, как морская вода.
В сладострастном томленье ты тело лобзал, не насыщен и с новым желаньем всегда!
О бесстыдное тело женщин! змея! преступленья и зла сатанинский сосуд!
Упоения горьки, палящие плоть, и на солнце души они тучу несут!
Ненавижу любовь, этот буйный прибой обжигающих больно, палящих пучин,
Этот сладостный яд, опьяняются чем и жалостный раб, и царь-властелин!
Ненавижу любовь, что жестока, как смерть, что рождает повсюду зло без узды,
Неисчерпаемый ключ, что струит на весь мир постыдную тину вместо воды!
Ненавижу я женщин, лобзания их, гнушаюсь коварств, оскверняющих нег,
От порочного ложа ласки бегу и родильницы одр проклинаю навек!
Вас, жестокие роды и боли, кляну! порождаете вы стаю хищных випер,
Что, клубяся, шипят и друг друга язвят, чадной страстью сквернят звезды выспренных сфер!
Тот бесчестен, себя превратил кто в отца, из блаженного сна вызвал новый росток,
В жизни сей стебелек на страданья обрек и над ним бытия геенну зажег!
„Согрешил мой отец в былом предо мной, но я ни пред кем греха не свершил!“
Напишите так на могиле моей, если мне суждено ведать радость могил.
Доколе вокруг изумрудных брегов Геджаса гремит прибоя удар —
Желать я не буду женской любви, искать я не стану обманчивых чар.
Скорей возжелаю терновник ласкать, его куст целовать, что дик и колюч.
Скорей на скалу главу положу, ланитой прильну на камень горюч!»
И караван, стозвучно звеня, свой путь продолжал, виясь как змея,
Спокойно и стройно к пустыне нагой он шел всё вперед в золотые поля.
Казалось, рыдали в ночи бубенцы и звонкие слезы по капле лились,
Как будто рыдали о том, что в былом любил Маари, и твердили: «Вернись!»
Свирели зефиров пели во мгле так сладко, нежней, чем напевы шарги,
Про раны любви, про тоскливую скорбь, про тихие сны и мечтанья тоски.
Были сумрачны думы Абул Алы, и грусть его снов – без конца, без границ,
Как путь, что угрюмо тянулся средь мглы, вился меж песков без конца, без границ.
В душе тосковал Абул Маари, безнадежной тоской было сердце полно,
К созвездиям нежным он взор устремлял, с безбрежным путем сливаясь в одно,
Но назад не глядел на пройденный путь, и душа не горела забытым былым,
Отвечать не хотел на приветы других и приветов не слал караванам другим.