Текст книги "Стихотворения и поэмы"

Автор книги: Аветик Исаакян

Свои лучшие патриотические песни Исаакян создал в годы странствий. В них много горя и слез, много печали. Причину скорби поэта легко понять, если перелистать страницы истории Армении. Они расскажут о бесконечных нашествиях, войнах и разорениях, о перенесенных армянским народом тяжелых испытаниях, страданиях, которым, казалось, не было конца.

Исаакян называет себя «вечным скитальцем», «изгнанником». Но разве эта черта – подробность его личной биографии? Скитальцами и изгнанниками были многие тысячи и десятки тысяч армян. После потери Арменией политической самостоятельности, после того как она оказалась под игом жестоких завоевателей, значительные массы обнищавшего народа оставляли свою отчизну, уходили на заработки в далекие края. Приходилось надолго, а может быть и навсегда, бросать свой родной очаг, отца, мать, жену и детей. Песни пандухта или гариба[48]48
  Пандухт, гариб – странник, скиталец, изгнанник, человек, живущий на чужбине и тоскующий по родной земле.


[Закрыть] отражали странническую жизнь, полную лишений и невзгод, горя и печали; они отражали трагедию армянского народа. В них выражены тоска по родному дому, мечты об отчизне.

Одним из ранних классических образцов армянской пандухтской поэзии средневековья явилась широко популярная народная песня «Крунк» («Журавль»), навеянная грустными думами о родине:

 
Крунк! куда летишь? Крик твой слов сильней!
Крунк! из стран родных нет ли хоть вестей?
Стой! домчишься вмиг до семьи своей.
Крунк! из стран родных нет ли хоть вестей?
 

 
Свой покинул сад я в родной стране,
Чуть вздохну – душа вся горит в огне.
Крунк! постой! твой крик нежит сердце мне.
Крунк! из стран родных нет ли хоть вестей?
 

Перевод В. Брюсова

Тема о гарибе нашла свое дальнейшее развитие в стихотворении «Цицернак» («Ласточка») Геворга Додохяна (1837–1890). В простых и задушевных строках – горестные думы человека, живущего на чужбине, его неисчислимые беды и невзгоды, его тоска по дому.

В стихотворении «Цицернак» так много благородного патриотизма, так много правды, поэзии; выраженные в нем мысли и чувства так созвучны грустным думам армянского скитальца, что это стихотворение Додохяна сразу же завоевало сердца людей, получило широкое признание, стало, наряду с «Крунком», одной из популярнейших народных песен, а автор его одним этим стихотворением вошел в историю армянской поэзии.

Песни пандухта Исаакяна составили новый этап в развитии этой своеобразной ветви поэзии Армении. В них поэт продолжал лучшие традиции устного народного творчества и создал самобытный, яркий цикл своих песен, как и в элегиях любви, не подражая народным образцам, а лишь опираясь на них. Лейтмотивом стихотворений Исаакяна, написанных в годы странствий по Западной Европе, является тоска по родине, тревожные думы о родине.

Тема материнской любви – одна из наиболее значительных в лирике Исаакяна; она раскрывается в его стихотворениях в различных аспектах: то мать в томительном одиночестве «в пустой, холодной хижине» ждет сына, томящегося в тюрьме в далеком краю, то она скорбит о погибшем сыне. И для армянского поэта «слезы бедных матерей – святые, искренние слезы…» (из стихотворения Н. А. Некрасова «Внимая ужасам войны…»).

Для Исаакяна мать – единственная родная душа, любящая бескорыстно, самоотверженно. Она одна способна понять страдания сына. Все могут забыть, все могут отвернуться: и друг, и любимая девушка. Верна лишь святая любовь матери. В основе стихотворения «Скиталец-сын» лежит именно эта мысль. Когда скиталец-сын после долгих странствий возвращается на родину нищим и разбитым, никто не узнает его. Он радостно бросается навстречу другу детства, но друг забыл его. Не узнает его и любимая девушка: отвернулась, отмахнулась от «бродяги-пришельца». Только

 
Содрогнулась и всплеснула мать руками: «Как ты тут? —
И ко мне в слезах прильнула: – Сын мой милый! Бедный сын!»
 

Перевод Вяч. Иванова

В лирике армянского поэта не менее ярко выступает тема любви сына к матери. Всем он обязан ей, любимой матери. Она зажгла в нем «небесный огонь» поэзии и «жажду к прекрасному». Она пробудила и воспитала в нем высокие гражданские чувства. Она завещала сыну бороться против «зла и лжи», служить беззаветно «священной правде», любить свою родину, жить и трудиться «во имя счастья других». Часто поэт размышляет о тяжелой доле матери, о ее страданиях, и он готов на многие жертвы, чтоб хоть в малой степени облегчить ее горе, готов один нести свой тяжкий жребий, готов мужественно переносить все превратности судьбы, озабочен он лишь тем, чтобы мать не узнала о его скорби, озабочен тем, чтобы не тревожить ее, не доставлять ей новых страданий, не причинять ей боли:

 
Мои слезы должны океаном стать, —
Только б скорби моей не узнала мать.
 

 
Я буду скитаться один в горах,
Буду биться о камни головой,
Суждено мне волчьей добычей стать, —
Только пусть не узнает об этом мать.
 

«От жгучего горя сердце мертво…».

Перевод А. Ахматовой

Думы поэта о матери выходят за грань биографических рамок, они все более приобретают социальное звучание:

 
Приснилось мне как-то, что мать моя бедная
На улице шумной, у пышного здания,
Стоит истомленная, жалкая, бледная,
Прося у прохожих людей подаяния.
 

 
Приснилось мне как-то, что мать моя старая —
Убогая нищенка, рванью прикрытая.
Толкает старуху толпа тротуарная
И мимо валит равнодушная, сытая.
 

Перевод А. Сендыка

Поэт думал не только о своей матери, терзали его мысли вообще о судьбе бедных матерей.

Он рисует картину пустынного берега, где лежит одинокий, позабытый всеми, изнывая от раны. И до него долетают нежные звуки: то пела мать, звала сына с «родимой стороны» («Я спал, и море снилось мне…», 1898).

Голос матери – голос родины. Образ матери становится символом родины.

Гражданская тема у Исаакяна (как и у Терьяна) естественно возникает из интимной лирики. Личные настроения поэта силою широких обобщений выходят за границы личных переживаний, все более приобретая общенародное значение. Счастье для него невозможно не только потому, что любимая отвергла его и он, покинутый всеми, скитается по «темным дорогам жизни», но и потому, что несчастна родная земля, что нет конца страданиям народа. В 1900 году Исаакян создал свой гимн родине, в котором патриотическое чувство омрачено бедственным положением отчизны. Были еще свежи раны от недавних турецких зверств в Западной Армении, и поэт, воспевая родину, не мог забыть о жертвах кровавой резни:

 
Эй, джан родина, как прекрасна ты!
Здесь горы в прозрачной дали видны,
Здесь сладостны реки, нежны ветерки, —
Но в крови утопают твои сыны…
 

Перевод Вс. Рождественского

И в мрачных думах Исаакяна о том, где окончится его жизненный путь, где найдет «последний покой», неустанно звучит тема родины. Великий певец Украины Шевченко выразил свое последнее желание, чтобы его похоронили «на Украине милой, посреди широкой степи», чтобы был виден Днепр и мог он слышать, как под крутыми берегами шумит река. И заветное желание Исаакяна – слиться с родной природой:

 
Схороните, когда я умру,
На уступе горы Алагяза,
Чтобы ветер с вершин Манташа
Налетал, надо мною дыша,
 

 
Чтобы возле могилы моей
Колыхались пшеничные нивы,
Чтобы плакали нежно над ней
Распустившие волосы ивы.
 

Перевод А. Блока

6

1905 год явился важным рубежом в развитии самосознания армянского народа, тесно связавшего свою судьбу с общероссийским освободительным движением. К этому времени в поэзии Исаакяна все более зреют мотивы протеста и призывы к активным действиям. Его неспокойные «буйные мечты», его скорбь и гнев созвучны мятежной природе, и он часто обращается к картинам стихии на море, в горах, в безлюдной пустыне. Бушующая природа вызывает в нем новый прилив энергии, укрепляет волю к борьбе с «темным миром» горя и зла:

 
Грохочут грома, повторяясь стократ,
И молнии бешено блещут сквозь мрак,
Но горы не дрогнут – бесстрашно стоят.
 

 
Лишь там, в их грохочущей дикой борьбе,
Мятежное сердце, – там место тебе…
 

«В далеких горах Гималайских сейчас…»

Перевод В. Державина

В динамике этих строк ощущается дыхание революционной бури. Воодушевленный общим подъемом общественной жизни, поэт звал к братскому единению народов «на бой с насильем». С кавказских вершин звенел его голос, призывающий к мятежу, к мести:

 
Ненависти, жажды отомщенья
Пламя я в сердцах разжечь хочу.
Речь моя к тебе, о раб голодный!
……………………………………………………
 

 
Сбрось ярмо твоей судьбы суровой!
Гневное оружье наточи!
…………………………………………………
Сокруши неволю вековую…
 

Перевод А. Гатова

Стихи Исаакяна, рожденные скорбью и гневом в период первой русской революции, свидетельствуют об известном переломе в настроениях поэта, но более решительные сдвиги в его общественном сознании произошли под влиянием исторических событий 1917 года. Октябрьская революция, освобождение народов России от векового угнетения и рабства в поэзии Исаакяна вызвали к жизни новые темы, и в 1919 году в Женеве он приступил к работе над поэмой «Мгер из Сасуна».

Сюжетом для своей новой поэмы Исаакян избрал четвертую, последнюю ветвь эпоса «Давид Сасунский», жизнеописание Мгера Младшего, в образ которого армянский народ вложил свой исторический опыт, накопленный в вековой борьбе, свою философию, исполненную мужества и горечи, свою неугасимую и непоколебимую веру в лучшее будущее, которое должно было стать реальностью после того, как «мир будет разрушен и воссоздан вновь».

Тема поэмы соответствовала времени, она родилась под воздействием исторического момента, когда восставший российский пролетариат и крестьянство сбросили иго векового рабства. Поэма выражала новые общественные настроения поэта, веру в возможность переустройства этого мира на новой, справедливой основе.

В «Мгере из Сасуна» автор воссоздает эпический памятник, сохраняя его народный дух, остро ощущая его глубокий социальный смысл. «Поэма… Исаакяна, – писал И. А. Орбели, – не переложение какого-либо варианта или отрывка из великого армянского эпоса. „Давид Сасунский“ – это сжатое поэтическое выражение идей, рассеянных по всему эпосу, идей, достигающих особенно высокого напряжения в народной обрисовке младшего из четырех героев, Мгера Младшего, судьба которого так тесно связывает отделенный от нас веками эпос с нашими днями.

Исаакян правильно уловил ту не сказываемую сказителями нить жизни Мгера, которая единственно способна объяснить, почему старый мир был для него тесен, почему обветшавшая поверхность земли, на которой держался старый мир, не способна была выдержать тяжелую поступь Мгерова коня».[49]49
  И. Орбели, О поэме «Мгер из Сасуна». – «Новый мир»: 1939, № 9, с. 45.


[Закрыть]

Автор на сюжет героического эпоса взглянул с позиции современности, в свете волновавших его острых социальных проблем.

В поэме Исаакяна герой не только сочувствует обездоленным, но и активно помогает им. Мгер спасает пашни и жилища крестьян от наводнения. Он сближается с народом. Его самосознание зреет под непосредственным воздействием жизни простых людей, тружеников.

Мгер у Исаакяна не сразу приходит к мысли о необходимости изменения мира, необходимости активной борьбы с социальным злом. Автор поэмы заставляет своего героя пройти тяжелый путь жизненных невзгод, чтобы он сам испытал всю горечь голодного существования труженика. Новое бытие его пробуждает в нем новое сознание, иное отношение к миру. Мгер в поэме Исаакяна, «обездоленный, голодом и жаждой томимый», скитается по чужим землям. Он видит всюду только «смерть и зло». Он жаждет мира и справедливости. В нем все более и более зреет недовольство, разгорается гнев против всех угнетателей. Мгер готов помочь им разорвать цепи рабства. Он обращается к «сасунским храбрецам, селянам, работникам и рабам» с горячим призывом взяться за оружие, чтобы разрушить навсегда «мир темный и злой» и установить трудовой строй, где не будет больше угнетателей и угнетенных, где хозяином жизни станет народ. В обращении Мгера к труженикам выражен социальный идеал автора поэмы.

В 1920–1930-е годы в творчестве Исаакяна преобладает проза. В это время он создает большую часть своих социальных рассказов, которые занимают важное место в идейной и творческой эволюции автора. Мировоззрение Исаакяна обогащается идеями социализма. Если в поэме «Мгер из Сасуна» автор искал своего героя в прошлом историческом опыте народа, эпосе, в героях которого еще сохраняются следы родства с мифическими персонажами, придающие им полуреальный-полуфантастический характер, то в рассказах из народной жизни выразителями его идеала становятся современники поэта, простые люди, которые подымают знамя непокорности, восстают против мира рабства и в жестоких битвах куют светлое грядущее человечества.[50]50
  См. рассказы «Байрам Али» (1924), «У них есть знамя» (1932). – Ав. Исаакян, Избр. соч. в двух томах, т. 2, с. 40–44, 62–90.


[Закрыть]

С воодушевлением встретил Исаакян Октябрьскую революцию. Он видел в ней осуществление вековых чаяний трудового человечества, исполнение заветной мечты армянского народа, который «вместе с великим русским народом разорвал свои цепи и вышел из мрачной темницы рабства».[51]51
  Там же. с. 209.


[Закрыть] Поэт осознал всемирно-историческое значение Октября. В первом социалистическом государстве рабочих и крестьян он видел «духовную родину» трудящихся всего мира, а в Ленине и в его учении – знамя освобождения всех народов от векового гнета и рабства.

В конце 30-х годов, когда сгущались тучи над социалистической родиной, Исаакян выступил с разоблачением человеконенавистнической идеологии фашизма. Он призывал демократические силы всех стран сплотиться во всеобщем движении сторонников мира, бороться во главе с Советским Союзом против поджигателей войны.

В начале лета 1941 года, когда Исаакян отдыхал в Ессентуках, пришла весть о вероломном нападении фашистской Германии на Советский Союз. Вражеские орды хлынули на нашу землю, над страной социализма нависла опасность. Весь советский народ встал на защиту родины. В годы Великой Отечественной войны Исаакян своим огненным словом воспевал и прославлял благородные чувства и высокие идеи, с которыми шли в бой советские воины. Стихи его, полные гнева и ненависти к фашистским захватчикам, стали боевым кличем. Они звали сынов Армении вместе с русским народом и другими народами Советского Союза грудью встать на защиту единой социалистической родины.

В трудные дни 1942 года Исаакян пишет стихотворение «Наша борьба». Руины древних храмов и крепостей, немые свидетели далекого прошлого, бесконечных битв и нашествий, вызывают в душе поэта не только грустные думы, но и чувство гордости за народ, мужественно отстоявший свое существование, свою свободу. В славе прошлого поэт предвидел «будущей славы залог». Исаакян в грозные дни Отечественной войны обращается к страницам истории, чтобы пробудить в сердцах воинов, защищающих советскую родину, патриотические чувства, чтобы они, овеянные духом героических страниц прошлого, с еще большей отвагой сражались с ненавистным врагом.

Армянский поэт воспел героическую Советскую Армию. Он посвятил пламенные стихи памяти С. Г. Загияна, павшего смертью храбрых в жарких битвах за отчизну:

 
Покойся безмятежно в вечной славе,
Твои герои-братья мчатся в бой,
Армения цветет всё величавей,
И пламенеют розы над тобой!
 

«Вечной памяти С. Г. Загияна».

Перевод А. Ахматовой

В годы Великой Отечественной войны много сил и энергии отдал Исаакян публицистической деятельности. Его статьи «Отечественная война и армянский народ», «Братство закавказских народов непоколебимо», «К 23-й годовщине Советской Армении», «Победа на стороне прогресса», «Славная годовщина (К 25-летию Советской Армении)» и другие проникнуты идеями патриотизма и дружбы народов.

«Во время Великой Отечественной войны, – писал Н. С. Тихонов об Исаакяне, – он страстно включился в борьбу, и его слово поэта, его слово публициста звучало с молодой свежестью».[52]52
  Н. С. Тихонов, Выдающееся произведение советской литературы. – «Литературная газета», 1946, 29 июня.


[Закрыть]

Важнейшими чертами армянской литературы на протяжении всего ее исторического существования, высшими ее достижениями Исаакян считал гуманизм и народность. Негасимая жажда свободы, любовь к родине, уважение к личности, чувство человеческого достоинства, демократизм, сочувствие ко всем отверженным, обездоленным, жертвам «безжалостного мира», ропот и гнев против несправедливости, насилия, деспотизма – все эти мотивы и идеи, по мысли поэта, составляют содержание армянской литературы. Ими же характеризуется основное направление творческого пути самого Исаакяна.

Поэтический мир Исаакяна глубоко национален, но он не ограничен национальными рамками. «Свое, национальное, – писал Корнелий Зелинский об Исаакяне, – он подымает до общечеловеческого. И судьба его родины символически перерастает в его поэзии в образ человеческой судьбы на земле».[53]53
  Корнелий Зелинский, Поэт. – В сб.: «Аветик Исаакян в русской критике», с. 49.


[Закрыть] Слава Исаакяна еще в дореволюционные годы перешагнула границы его родины. В январе 1916 года А. Блок, в период его увлеченной работы над переводами из лирики армянского поэта, писал: «…поэт Исаакян – первоклассный; может быть, такого свежего и непосредственного таланта теперь во всей Европе нет».[54]54
  Александр Блок, Собр. соч. в восьми томах, т. 8, М.—Л., 1963, с. 455–456.


[Закрыть] В 1943 году, при основании Академии наук Армянской ССР, народный поэт был избран действительным членом Академии. Исаакян за заслуги в развитии советской литературы был награжден двумя орденами Ленина, а за вдохновенные патриотические стихи в 1949 году он был удостоен Государственной премии первой степени. В течение многих лет, до конца своей жизни, Исаакян возглавлял Союз советских писателей Армении.

Исаакян умер 17 октября 1957 года и похоронен в Ереване, в Пантеоне деятелей армянской культуры.

К. Григорьян

СТИХОТВОРЕНИЯ

1. «Нежную розу спалило в зной…»** [55]55
  Знаком * помечены произведения, переведенные на русский язык впервые, знаком ** – переведенные заново для этого издания.


[Закрыть]
Перевод Т. Спендиаровой

 
Нежную розу спалило в зной,
Поникла она, увяла.
Нежное сердце сжало тоской,
Горестью истерзало.
 

 
На смену зною пришли дожди,
Вздохнула роза, раскрылась.
Но сердце больное в моей груди
Радостно не забилось.
 

3 мая 1891

Казарапат

2. «Уж солнце за вершиной гор…»
Перевод А. Блока

 
Уж солнце за вершиной гор,
И даль лугов мутна.
Умолк уснувший птичий хор,
А я – не знаю сна.
 

 
Сквозь крышу месяц заглянул,
Весы приподнялись,
Прохладный ветер потянул
К звездам, в ночную высь.
 

 
О нежный ветер, звездный свет,
Где яр мой в эту ночь?
О звезды, вас прекрасней нет,
Где бродит яр всю ночь?
 

 
Рассвет настал и в дверь вошел,
Туман и дождь идет.
Ал-конь пришел, один пришел,
Ах, яр домой нейдет!
 

4 декабря 1891

Эчмиадзин

3. «Когда, звезда, ты светишь в высоте…»
Перевод Н. Павлович

 
Когда, звезда, ты светишь в высоте
И весь эфир тобою озарен,
Ты видишь нас во тьме и нищете,
Невинных жертв к тебе несется стон,
 

 
Тогда тускнеют светлые черты,
Тогда печаль твоя доходит к нам,
И молишься, и молча плачешь ты…
Как я твоим завидую слезам!
 

4 декабря 1891

Эчмиадзин

4. «Я чистой верой был вооружен…»**
Перевод В. Рогова

 
Я чистой верой был вооружен
В жизнь и людей, когда-то в мир вступив,
И в сердце рос могучий гул и звон:
То бил в него высоких чувств прилив.
 

 
Пред алтарем стихии бытия
Склонясь в благоговении, посмел
Пойти дорогою пророков я
И песнь свободы и бесстрашья пел.
 

 
И вот я к новым берегам иду,
И мой венец – морщины, горя след,
Свидетели того, что и беду
Я принимал как знаменье побед…
 

22 декабря 1891

Эчмиадзин

5. «Сложил я песни, – горести прошли…»**
Перевод Т. Спендиаровой

 
Сложил я песни, – горести прошли,
Растаяла в груди моей тоска,
И сладостные слезы потекли,
Прозрачные, как струи родника.
 

 
Умчались песни ласточками ввысь,
На крыльях ветер их с собой унес,
Росою обернулись и зажглись
Алмазинками на бутонах роз.
 

 
Минули дни, мой звонкий голос стих,
Смерть подошла своею чередой,
И ветви роз в сиянье слез моих
Склонились над могильною плитой.
 

 
Над ней запели тихо ветерки,
Навек родные звуки сохранив.
О эти песни давние мои!
Как сладостен и грустен их мотив…
 

1891

Александрополь

6. «Ночью в саду у меня…»
Перевод А. Блока

 
Ночью в саду у меня
Плачет плакучая ива,
И безутешна она,
Ивушка, грустная ива.
 

 
Раннее утро блеснет —
Нежная девушка-зорька
Ивушке, плачущей горько,
Слезы кудрями отрет.
 

1891

Александрополь

7. «Едва расцветший цветок…»**
Перевод В. Рогова

 
Едва расцветший цветок,
Я рос на склоне горы,
Мне сладко пел ручеек
Порой полдневной жары.
 

 
Луна в ночной тишине
Ко мне со звездами шла,
Рассказывать сказки мне,
Чудесные, без числа.
 

 
Но раз на рассвете дня
Гнала ты стадо к ручью
И сорвала ты меня,
Украсила грудь свою.
 

 
Беспечно до этих пор
В счастливых грезах я жил,
Но черный коварный взор
Сгубил меня, иссушил!
 

9 марта 1892

Эчмиадзин

8. «Ал-злат наряд – мой детка рад…»
Перевод А. Блока

 
Ал-злат наряд – мой детка рад.
Индийский лал в ручонке сжал,
Люль-люль, дар-дар, дитя – краса.
Спи, спи, бай-бай, дремли, да-да,
Бровь – полумесяц, спи, дар-дар.
Глазок – звезда, господень дар.
 

 
День настает, овца идет,
Дитя всё спит и не встает.
Вставай, капризничай, кричи,
Гоп-гоп, на соску, на, соси,
Топ-топ, тихонечко ходи.
Нет, сладкий сон тревожить жаль,
Щека – как сахар, как миндаль.
 

 
Джан божья мать, молю тебя,
От злого взора, наговора
Храни, храни мое дитя…
 

12 марта 1892

Александрополь