Текст книги "Микрокосм, или теорема Сога"

Автор книги: Асука Фудзимори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

4

•

1

1

2

Die Philosophie               Философия

ist keine Lehre,             не учение,

sondern eine Tatigkeit.  а действие (нем.).

Накаэ Токусукэ,псевдоним Тёмин Накаэ (1847 – 1901) – японский мыслитель. Учился во Франции. Руководил школой французского языка. Участвовал в движении «минкэн ундо», пропагандировал западные демократические идеи. Депутат парламента (1890). Переводчик и популяризатор Жан-Жака Руссо.

Биографический словарь Мерриам-Вебстер

Сога но Ирука– сын Эмиси по имени Курасаку. Находился у власти в правление императрицы Когёку. Убил принца Ямасиро, убит принцем Оэ Нака и Каматари Накатоми (ок. 645).

Энциклопедический словарь Иванами

Инукаи Цуёси(1855 – 1932) – японский политический деятель либерального толка. В декабре 1931 года стал президентом Совета. Стремился разрешить конфликт с Китаем и обуздать милитаризм. Убит военными в мае 1932 года.

Всемирный словарь собственных имен Робера

Два длинных гудка – и судно медленно отвалило от причала. Хитоси предпочел не подниматься на палубу. Скинув башмаки, он отдыхал в каюте, с наслаждение? расправляя пальцы ног и созерцая два своих сундука, поставленных один на другой напротив иллюминатора. Сундуки, казалось, о чем-то задумались, уставившись куда-то в направлении линии горизонта.

Таможенные процедуры оказались пустячными, служащий пробормотал лишь несколько формальных вопросов. В сундуках никто рыться не стал, даже не открыли. Выставив вперед паспорт, Хитоси в сопровождении носильщиков поднялся на борт, под ногами блеснула полоска воды, не вызвав у него никакого признака пресловутого головокружения. Он предъявил билет, и вот его уже с поклонами провожают до двери каюты.

– Вам предстоит приятное путешествие, господин Сога. Долгий и приятный рейс. Всего вам наилучшего!

Порт Иокогама печально замер под дождем. Тоской веет от красного кирпича гранд-отеля «Бунд», прокопченного промышленным дымом. Городская застройка с трудом просматривается сквозь пелену падающих с неба капель. Снова раздались судовые гудки, отозвавшиеся каким-то шумом и ликующими возгласами части пассажиров. Иностранцы… Невоспитанное хамье!

Два эсминца на рейде. Палубные надстройки омыты дождем, стволы орудий напряженно застыли в состоянии эрекции. В последнее время все чаще слышишь о миноносцах и контрминоносцах, о торпедных катерах и охотниках за торпедными катерами. Мир прошел сквозь сумасшедшие двадцатые и мрачные тридцатые годы. Страну ударил кризис, правительство без конца повышает военные кредиты, резонно рассуждая, что чем больше в стране солдат, тем меньше безработных. И то дело! Хитоси оскалил зубы в кривой ухмылке. Тем меньше разворует это министерское жулье.

Судно набирало скорость, начало слегка зарываться носом, качка усилилась. Пока ничего страшного, но на всякий случай Хитоси принял предусмотрительно прописанные таблетки, запив стаканом воды. Все эти истории о пассажирах, страдающих морской болезнью, о неудержимой рвоте…

В желудке булькала вода, Хитоси решил пройтись по верхней палубе. Дождь почти прекратился, в небе показались просветы. Пассажиры начали закрывать зонты, стряхивая воду на соседей. Свежий ветер развлекался, срывая с людей шляпы и бросая соленые брызги в глаза. Еще засветло пароход обогнул мыс Миура и устремился в необъятную ширь Тихого океана.

– В Европу? Да что он там потерял, у этих дикарей! – ворчала мамаша Сога в своей чистенькой больничной палате. Внезапная болезнь заставила ее бросить покупателей. Образцовая невестка, супруга Сога, примчалась в больницу со щедрыми подарками для медиков и услышала диагноз:

– Острая пневмония. Эта женщина слишком много для своего возраста работает.

Мамаша Сога возмутилась и категорически заявила, что она вовсе не старуха, но медики настаивали, чтобы она отказалась от трудовой активности по меньшей мере на три месяца. За все время работы своей лавки она не знала ни дня отдыха, и эта рекомендация показалась ей тяжким и несправедливым приговором. В каждое посещение дочь Ивасаки выслушивала жалобы свекрови:

– Я от скуки дохну в этой чертовой больнице. Кисну, как крыса в бочке саке.

– Нет-нет, вам непременно нужно отдохнуть. Все знают ваше трудолюбие, но со здоровьем шутить нельзя. Нужна пауза, врачи правы. Хитоси тоже так считает, он очень о вас беспокоится.

– Как же, места себе не находит от беспокойства! За все время ни разу не заглянул. Все время там проводит, на краю света.

– Ну какой же это край света? Можно сказать, совсем рядом. Железную дорогу продлили, шоссе отремонтировали, пристань привели в порядок. Теперь до Сога рукой подать. Местность преобразилась. Видели бы вы дома, которые там теперь строят… И все благодаря Хитоси, он обладает даром убеждения.

– Да, «убеждение» в конверте сует в нужную лапу.

– И ежегодный фестиваль пользуется успехом. Вся округа на него сходится, издалека люди приезжают. И долго потом вспоминают. Храм Сога, фестиваль Сога… Тысячи посетителей. Но работы много. Хитоси едва дома показывается.

– Конечно, все время с этими жуликами, со священниками. А теперь вокруг света подался, к белым варварам. Только для матери родной времени не находит.

– Что ж поделаешь, он уже не мальчик. Тридцать восемь лет. Солидное положение…

Мамаша Сога примирилась с существованием невестки. Сначала она обижалась на сына, одарившего ее этой кривлякой-ломакой с запечатанным чревом и страшными родителями. Хитоси, все время чем-то где-то занятый, оставался вне досягаемости, и мамаша Сога утешалась присутствием его жены, чувствовала себя таким образом ближе к сыну.

Что ж, она неплохая девчушка, решила мамаша Сога. Терпеливая, умеет с людьми ладить. Вон как фрукты очистит, нарежет, прежде чем больной подать. Внимательная, часто заглядывает. И этого шалопая все время оправдывает.

В конце концов мамаша Сога полностью отказалась от всякого рода шуточек в адрес невестки, от мелких уколов, едких замечаний, в отдельности безобидных, но в совокупности ведущих к осложнению в отношениях, к депрессии и даже к мыслям о самоубийстве.

– Вы слишком добры ко мне, – улыбалась дочь Ивасаки, подтянув рукава своего роскошного кимоно и разрезая арбуз.

– Ох, дочка, да ведь, кроме тебя, ко мне никто и не заглядывает. Коль я тебя обижу-а баба я склочная, надо признать, – так кто ж меня навестит? Останется только со здешними калеками да с санитарками сплетничать.

– Хи-хи-хи, смешная вы. Не то что Хитоси. Я люблю его и уважаю, но нельзя не отметить, что уж слишком он серьезный.

– Да, из него сильнодействующее снотворное получается. Веселый, как факельщик похоронного бюро. Но все ж хороший парень, хороший. И чего его в заграницу потянуло?…

– На конференцию в Германию, в Гёттинген.

– Гёт… Это что, бумеранг такой?

– Нет, это университет, очень известный, знаменитый. Разные науки, математика… Там состоится международный симпозиум, Хитоси от Императорского университета.

– Ас матерью все равно надо было попрощаться. Все-таки я его не таким растила. Не узнаю я его. С тех пор как с этими жуликами связался…

Тут болезнь напомнила о себе. Мамаша Сога разразилась хриплым кашлем, после чего отхаркалась в лежащий рядом уже неоднократно использованный платок.

– Матушка, вам нужно поскорее выздороветь.

– Не беспокойся, дорогая, выздоровею хотя бы для того, чтобы надрать задницу этому негодяю, как он из своей Германии заявится.

Она заела свой кашель куском рыбного паштета и вздохнула:

– В такое время по свету разъезжать… Все эти толки о войне…

«…дедукция – рассуждение от общего к частному; индукция – рассуждение от частного к общему; абдукция – выбор наиболее вероятной гипотезы; интуиция – прямое и непосредственное знание без использования рассуждения… разные методы – разные результаты.

Христиане уверены, что Вселенная создана Богом, создана из ничего посредством всесильного Слова Божия. Задача верующего – достичь согласия с учением, провозглашенным Создателем и записанным покорными Ему пророками. Истина открывается откровением, вся церковная наука отмечена противопоставлением добра и зла. Воздержание, простота, набожность – добродетели, ведущие в рай; зависть, роскошь, гордыня, прегрешения – дорога в ад. Доступ к познанию, открываемому и охраняемому церковью, обусловлен отказом от земных радостей.

Буддисты уверены, что Вселенная есть печальная иллюзия, ментальная аберрация (своего рода заскок разума), материальный осадок заблуждений духа. Единственная возможность избавиться от этой иллюзии – разорвать цикл возрождений, достигнув просветления. Мировая истина достижима лишь посредством процесса отстранения, отрицания в принципе идеи позитивного абсолюта. Надежда – лишь аспект страха, радость – фигура страдания, все воспринимаемое ощущениями – лишь видимость. Для освобождения необходима полная отрешенность, медитация, подразумевающая отказ от плотских услад.

Рационалисты уверены, что Вселенная состоит из специфических предопределенных комбинаций элементов, а задача исследователя состоит в раскрытии загадок космоса, придании смысла тому, в чем смысла нет. Познание мира представляется как наблюдение и анализ фактов: четыре молекулы под воздействием солнечной энергии создают жизнь, простые электроны передают симфоническую музыку на другую сторону планеты… Теория подтверждает опыт и поверяется опытом. Научная работа поглощает исследователя и отрывает его от мирских удовольствий.

Реализм церкви против номинализма схоластиков, доктрина среды против доктрины сознания, классическая грамматика против современной математики… Научные споры порождаются не ошибками в рассуждениях, а различием в подходе, в методе. Все зависит от господствующей точки зрения. Как только структура, даже самая жесткая, допускает плюрализм мнений, мир взрывается от множества истин. Вымирание буддизма, исчезновение схоластики вели к воцарению иных истин, тех, которых придерживалось большинство сторонников. В конфликте истолкователей верность исследования весит меньше, чем его оригинальность и напористость его защитников.

Знаковый характер носит судьба Абеляра, оскопленного за слишком пылкое увлечение прекрасной Элоизой. Невозможно совмещать игру личных страстей и серьезную работу. Не случайно религиозные верования – самые верные союзники логики – проповедуют умеренность, воздержание. Никакой ученый, заслуживающий этого звания, не может всерьез тратить свое драгоценное время на такие трудоемкие занятия, как семья и воспроизводство. Серьезная практика логики требует определенной степени аскезы.

Воздержание – рабочий метод, эффективность которого подтверждена исторически. Эталон терпимости, Будда похитил своего родственника накануне свадьбы, обобрал его и обрек на жизнь, полную лишений. Кроме этического аспекта этот анекдот иллюстрирует также и подразумеваемый переход любой теории в практику, демонстрирует, что другие живут под эгидой наших убеждений. То, что на первый взгляд иногда кажется пассивностью, представляет собой четкий выбор.

Концентрируясь на выборе, Зермело подрывает спокойную уверенность современной науки. До этого фиксированная и объективная, дефиниция становится подвижной, относительной, метафизической. Старые авторитеты математики кричат о субъективизме, о мистике, но аксиомы Зермело раздвигают горизонты науки, открывают возможность неоднозначной интерпретации одно го и того же факта. Пикантное следствие: так как выбор ограничивает переход к действию, то позиция исследователя, его верования управляют его действиями, следствие воздействует на причину, будущее влияет на прошедшее.

Логика далека от умозрительности, она образует сплоченный комплекс практик. Практика выбора, практика метода, практика воздержания – эти императивы формируют и направляют исследование. Логика ориентирована на действие, сотрясающее инертную цепь последствий».

Гонконг, Сингапур, Цейлон, Аден, Порт-Саид, Триест. Оттуда поездом до Гёттингена с краткой задержкой на пересадку в Мюнхене. Долгий и утомительныйпуть не оставил в памяти ничего заметного. Большую его часть Хитоси провел в своей каюте первого класса, не очень интересуясь видами моря и портовых городов.

На Европу он насмотрелся в Японии. Фотооткрытки с европейскими ландшафтами и городами во множестве продавались в магазинах и на лотках Токио. Настоящая Европа ничем не отличалась от открыточной. Закопченный гёттингенский вокзал покрыт таким же железом, что и Черинг-Кросс или Сен-Лазар, а «Харцер гастхаус», где для японского делегата забронировали номер, показался похожим на гранд-отели Парижа и Лондона. По улице промаршировала колонна из пятидесяти шести человек. На левой руке каждого – повязка со свастикой. Концы креста загнуты не в ту сторону. Хитоси усмехнулся. Придурки! А многие ли из них знают, что украсили себя древней эмблемой буддизма?

– Я не сторонник тех глупостей, которые они болтают, – пробормотал встретивший доктора Сога хозяин гостиницы, проследив за направлением взгляда гостя.

– Э-э… Извините?

– Наци. Расовое превосходство и все такое… – Не заметив на лице иностранца никакой реакции, он сменил тему: – Добро пожаловать, герр… Как ваше имя?

– Сога. Для меня зарезервирован номер. Можно называть меня доктор Сога.

– Прекрасно, доктор Сога. Мы вам рады. Я, моя супруга, дочь… Вот ключ от вашего номера. Для вас уже доставлена телеграмма, прошу вас.

Хитоси принял ключ и листок с телеграммой, заказал ванну. Поднявшись, просмотрел текст. Ничего существенного, супруга информировала, что мать поправляется, выписалась из больницы. Конечно, подумал Хитоси, не завтра же она помрет. Выкинул телеграмму в мусорную корзину.

Спал он беспокойно, а на следующее утро в холле гостиницы встретился с помощником ректора университета. Маленький беспокойный человечек возбужденно жестикулировал, постоянно шевеля пальцами, чуть не подпрыгивая во время разговора.

– Наш экзотический гость! Wunderbar!  [3]3
   Чудесно! (нем.)


[Закрыть]Вы прибыли как раз вовремя. Мы уж опасались, что опоздаете.

– Да, судно задержалось с прибытием. Я вас предуведомил…

– Совершенно верно, мы получили телеграмму из Триеста. Позвольте, я провожу вас в университет. Совсем близко, через дорогу. Главное – не попасть под машину.

– Прекрасное здание, – вежливо заметил Хитоси.

– О да, старинное… Но мы уже привыкли, знаете ли… А вот кто в этом здании в данный момент присутствует… Позвольте представить вас участникам. Знаменитый господин Гёдель…

– Очень приятно.

– Мы ждем от него сюрпризов, не пропустите. А вот господин Рассел…

– Очень рад.

– Господа Лесневский, Котарбиньский, Бошенский, Лукашевич, Тарский.

– Очень рад, очень рад, очень рад, очень рад…

– Варшавская школа представлена весьма обильно.

Выждав, пока группа поляков удалилась, сопровождающий Хитоси понизил голос:

– Между нами, имена у этих поляков! Вам повезло, господина Айдукевича не встретили. А, вон он, в цилиндре… Нет, рядом… И зачем они выбирают такие непроизносимые фамилии?

– Если возникают проблемы с буквами, лучше специализироваться на шифрах, – усмехнулся Хитоси.

– О, ja, ja…  [4]4
   Да ( нем.).


[Закрыть]Xa-xa. Ваш китайский юмор.

– Япо…

– Я об этих поляках невысокого мнения. Бог с ними, с именами, но в логике они плавают. А вы? Я об имени. Извините, из головы выскочило.

– Сога.

– Прошу прощения. Повторите, пожалуйста. Вы сказали Со…

– …га. Со-га.

– Сога? Просто Сога?

– Да, Сога, не больше и не меньше.

– У вас имя намного менее иностранное, чем внешность. Вы уверены, что вы китаец?

– Да нет же, я…

– Ха, мне тоже так казалось. Плечи у вас совершенно скандинавские. Может быть, вы из Занзибара? Или Мату-Гросу?

Хитоси устало улыбнулся, но суматошный сопровождающий, сославшись на кучу неотложных дел, откланялся и, сунув в руку гостю брошюру с программой, ускакал прочь.

Хитоси выглянул в окно и заметил группу нацистской милиции в той же форме, что и вчера. Опять у этих идиотов свастика не туда смотрит. А позади колонны марширующих штурмовиков обезьянничают, передразнивают «гусиный шаг» две молоденькие девицы с косицами. Гладенькие, упитанные, одна блондинка, другая брюнетка. Блондинка свернула в гостиницу и через минуту появилась с куском чего-то темного, по виду весьма неаппетитного. Вкус этого куска, впрочем, виду не соответствовал, так как блондинка без особых претензий на справедливость поделилась с подружкой, и обе начали с аппетитом уплетать это неизвестное лакомство. Дочь хозяина гостиницы, подумал Хитоси, обращаясь к программе симпозиума. Семинар Гёделя, семинар фон Ноймана… Проблемы представления в цифровом виде, реформуляция в теории множеств, скорость вычислений, информатика… Блондинки или брюнетки, здесь или там, какая разница, внутри потроха…

Подошел какой-то молодой человек. Очень молодой. Улыбнулся, представился. Алан Тьюринг, университет в Кембридже. Интересуется теми же семинарами. Возможно, посетим их совместно? Молодой человек снова кротко улыбнулся.

– Как пожелаете, – довольно равно душно ответил Хитоси.

После приключений в отделе Инукаи Исивара и Итагаки сначала медленно продвигались по иерархической лестнице, но затем взлетели до генеральских должностей и званий. Манипулировали штатными дивизиями на континенте, прослыли авторитетами в вопросах безопасности. Успешные аресты коммунистов имели следствием личную благодарность императора. Эффективно прошло под их руководством усмирение Кореи, особенно когда они лично занялись сотней-другой сторонников независимости. По улицам потекла кровь, и местное население подчинилось силе. Если какие-то демократы в Японии поднимали шум из-за произвольных арестов, систематических пыток и массовых расстрелов, Итагаки лишь пожимал плечами:

– Это же всего лишь корейцы, они собак едят.

– Они могли представлять определенную опасность, – добавлял Исивара.

– А оружие ржавеет, если его не использовать. Механизм тонкий и хрупкий. Его надо использовать по назначению. В затылок.

– Или в лоб. Хлоп – и готово. Но нам и самим кровь не по нутру.

– Мы ее терпеть не можем. Пятнает мундир. Ничем не удалить.

– И соль пробовали, и лимонный сок. Даже самые новые стиральные порошки не помогают.

Озадаченные оборотом беседы, старые маршалы призвали молодых генералов к порядку. В конце концов, в главный штаб вызывают не для того, чтобы обсуждать, чем удалять пятна с тряпок.

– Исивара, Итагаки, если мне не изменяет память, вы должны нам доложить совсем о другом.

– Ах да, Маньчжурия.

– Конечно, конечно. Маньчжурию следует немедля оккупировать.

Старые маршалы смущенно жались и мялись, как юные девицы. Заслуженным солдатам прошлого импонировал ненасытный аппетит молодого поколения.

– Хм, оккупировать Маньчжурию… Что за кавалерийские наскоки?…

– Никакой кавалерии. Танки, авиация, устранение населения.

– Но почему именно Маньчжурию?

– Для начала, – встрял Итагаки, – набить морду грязным китаезам…

Исивара толкнул его в бок локтем.

– Маньчжурия богата природными ресурсами. Уголь, руда, нефть… и многое другое. Этого сырья не хватает великой Японской империи.

– Что ж, логично.

– Да. Это сырье насущно необходимо для подготовки войны с Соединенными Штатами.

Старые маршалы подпрыгнули на своих стульях, все как один.

– Как? Мы собираемся воевать с Америкой?

– Разумеется. Не сразу, конечно. Но лет через десять…

– А почему с Америкой? Они же нам ничего не сделали.

– Война с Америкой неизбежна. Ситуация в Китае, во всей Азии… Колонизация, разграбление ресурсов, все это черное дерьмо белых собак… Миссия Японской империи – поспешить на помощь азиатским братьям.

– Но, Исивара, это же равнозначно объявлению войны всему Западу.

– Нет, только Соединенным Штатам. Европа громко лает, но не укусит. Великая война сильно их ослабила. Они скоро растеряют колонии. Вопрос времени.

– Все же Соединенные Штаты – кус крупноватый.

– Ну и что… Россию-то мы вон как отделали, и не раз. А у америкосов базы на Гавайских островах, на Филиппинах; они нацелились на Азию, и наши интересы неизбежно столкнутся.

– Не сгущаете ли вы краски? Вы действительно считаете Соединенные Штаты нашим потенциальным противником?

– Вспомним Версаль. Как только закончилась Великая война, японская делегация предложила вписать в декларацию о создании Лиги Наций положение о равенстве рас. Не слишком много мы требовали, так ведь? Так нет же, американцы наложили вето! Другие нации нас тоже не поддержали, но заокеанские обезьяны наглее всех.

– Точно, – вставил Итагаки. – Все белые – гнусные макаки.

– Это расизм, – заключил Ивасаки. – Белые уже дважды лишили нас плодов наших побед. Американцы всегда против нас, потому что им противен цвет нашей кожи. Я утверждаю, что война с Соединенными Штатами неизбежна, поэтому следует к ней подготовиться.

Маршалы-патриархи обменялись несколькими беспомощными взглядами. Аргументы молодежи показались им убедительными. Еще немного потолкли воду в ступе, затем последовал вопрос:

– Какие силы вам нужны?

– Четыре бронедивизии, две эскадрильи истребителей, одна эскадрилья бомбардировщиков, две бригады резервистов, парашютисты и спецподразделения, саперы, поддержка с моря, транспорт и, разумеется, батальон-другой патриоток-проституток для личного состава, – отчеканил Итагаки.

– И шифровальная машина, – добавил Ивасаки. – Хорошая шифровальная машина.

– Насколько мне известно, у нас на вооружении нет такого прибора, – донеслось с противоположной стороны большого стола.

– У нас есть человек, который может такой прибор создать и довести его до ума в необходимые сроки. Этот человек с нашего разрешения отправился в Германию, чтобы выведать секреты белых собак.

– Похоже, что вы детально проработали операцию и перспективы ее развития. Осталось убедить правительство. Кто знает…

– Политиканов нам не хватало, – буркнул Исивара. – Из-за них в стране творится черт знает что. Эти воры, фанфароны, ссыкуны постельные только и знают, что вылизывать задницы у иностранцев. Сомневаюсь, что до них дойдет необходимость операции такого масштаба.

– Что вы предлагаете?

– Поставить их перед фактом.

Старые маршалы вдруг почувствовали, что стулья под ними превратились в какие-то сучковатые колоды. Они поблагодарили молодых генералов за доклад, за проделанную работу и пообещали принять решение в предельно короткий срок. Исивара, выйдя в коридор, распахнул папку и принялся ее перелистывать, как бы убеждаясь, не забыл ли он чего-нибудь.

– Как думаешь, клюнут старики на наживку? – обратился к нему Итагаки.

– Трудно сказать. Старая школа… Они привыкли уважать начальство и прочую ерунду… С другой стороны, в свое время они наполучали колотушек… конечно, небольшой реванш за прошлые поражения их бы устроил…

– Во всяком случае, ты сделал все, что мог. Изложил ясно, четко, убедительно. И с учетом того, кто перед тобой.

– Отлично, только это не моя заслуга. Идеи-то от Хитоси.

– Мое имя Джон, но в Принстоне все называют меня Джонни.

Юный Тьюринг пригнулся к уху Хитоси.

– Чертов врун, его зовут Йоханн.

– Жалкий беженец с востока, – добавил Гёдель. – Несчастный мадьяр, а воображает о себе…

Свежевылупившийся гражданин Соединенных Штатов Джон фон Нойман производил неблагоприятное впечатление на всех, с кем ему доводилось общаться. Он кичился и лучился своей новоприобретенной самоуверенностью. Его костюмы и речь, идеи и мимика карикатурно отдавали пресловутой динамичностью Нового Света.

– Логика и демократия! – проповедовал он. – Свободный обмен идеями, приведенный к математическому выражению!

С фон Нойманом – «зовите меня Джонни» – отношения не заладились, а вот Курта Гёделя, суховатого австрийца, и молодого Тьюринга на третий день конференции, после семинара, Хитоси пригласил к себе в гостиницу на чай с пирожными. Эта прекрасная идея натолкнулась, однако, на подводные камни.

– Как, ни одного пирожного?

– Я в отчаянии! – ахал и охал хозяин, – моя негодница-дочь подмела все припасы. И когда только успела? Апфельштрудель! Шоколаденторте! Ничего для постояльцев! Вот вам нынешняя молодежь. Нет никакого порядка. А всё эти французы и евреи. Впрочем, все французы – те же евреи, чего ж тут ждать…

– М-м-м, что касается пирожных… – протянул было Гёдель.

– Вот я ее поймаю, дрянь мелкую! Утром не видел, но изловлю – задницу надеру!

Чтобы остановить излияния возмущенного родителя, Тьюринг заказал три крепких чая. Хозяин удалился, все еще взрыкивая и возмущенно потряхивая головой. Гёдель медленно воздел свою полупрозрачную, как будто восковую длань и провозгласил медленно и торжественно:

– Завтра, друзья мои, вы будете иметь счастье ознакомиться с моим новым трудом. Я представлю свою работу «Uber formal unentscheidbare Satze der „Principia Mathematica“ und verwandter Systeme» [5]5
   «О формально неразрешимых положениях „Principia Mathematica" и сродственных систем» (нем.).


[Закрыть].

– Звучит заманчиво.

– А что привело сюда вас, дорогой Хитоси, что заставило одолеть столь долгий путь?

Разумеется, Хитоси не собирался рассказывать, что работает на военных. Он напряг фантазию и пустился в туманные рассуждения о машине, способной воспроизвести человеческое мышление. Тьюринг восторженно отнесся к этой идее, пустился ее комментировать и расхваливать. А в это время, пока молодой англичанин нахваливал прожекты старшего японского коллеги, пока хозяин гостиницы безуспешно разыскивал дочь, чтобы отодрать ее надлежащим образом, японские войска покидали свои казармы и базы, направляясь в Маньчжурию.

Пять тысяч на левом фланге, почти шесть на правом, все вооружены очень неплохо, мечи да копья. Глотки испустили боевой вопль, клинки скрестились… и к исходу дня стало ясно, что принц Ямасиро проиграл битву. С горсткой уцелевших воинов он сбежал в холмы Икома.

– Проклятье! – возопил он в отчаянии, сидя перед костром в разведанной его людьми пещере. – Пропала моя принцесса! Ничего, кроме трона, мне не досталось.

Остался в живых – надо позаботиться о будущем. И вот Ямасиро отправляет гонца к Ирука, сыну Эмиси Сога. Ирука и Ямасиро старые товарищи по оружию, вместе учились владеть мечом во дворце Икаруга. В память о прежних днях, рассуждал принц Ямасиро, он не откажется выступить посредником.

Посланник Ямасиро прибыл к Ирука, наследнику дома Сога, и был немедленно обезглавлен. Эмиси, отец Ирука, упрекнул сына:

– Дорогой, разумеется, время от времени следует напоминать народу о своей твердой руке, но лишать головы послов – это несколько не вписывается в традиции.

– Всего одна голова, отец.

– Ладно, ладно. Но следующего посла сначала хотя бы выслушай.

– А после этого можно отрубить ему голову?

Эмиси вздохнул. Дня не проходило без отрубленных голов. Сначала он взирал на эти шалости сына снисходительно и даже благосклонно, считая, что твердая рука и решимость – отличительные черты членов дома Сога. Но казнь следовала за казнью, чаще всего совершенно без всяких причин, атмосфера двора Сога напитывалась мрачной напряженностью, народ ворчал по углам.

– Сын мой, – попытался урезонить своего отпрыска Эмиси, – правителю следует проявлять не только твердость, иногда уместна и справедливость.

– А где же несправедливость, отец? Я подряд все головы рублю, все равны предо мной.

Эмиси опасался, что сыну его не суждено пойти далеко. Возможно, суждено плохо кончить. Озабоченный отец поделился заботами с принцессой Кагуя:

– Мой сын становится основной причиной смертности в стране. Не знаю, что и делать.

– Ерунда, – успокоила принцесса. – Не надо преувеличивать. Я, к примеру, погубила тысячи людей за один-единственный день. По сравнению со мной Ирука лишь безобидный сосунок.

На поле битвы вороны переругивались и дрались за наиболее лакомые, наиболее удобно разделанные трупы, победители обирали убитых, а нетерпеливый Тамура немедленно потребовал лошадь. Он хотел сам принести радостную весть принцессе. Принц понесся галопом, скакал без отдыха, но прибыл во дворец лишь ночью. Принцесса еще не ложилась. Она спокойно стояла на балконе и любовалась луной.

– Вот и я, о Возвышенная Гарпия! – воскликнул принц Тамура, падая пред принцессой Кагуя на колени и припадая губами к краю ее одежд. – Я уничтожил этого идиота Ямасиро, раздавил его, как таракана, каковым он, вне всякого сомнения, и является. Он поднялся с пола, продолжая:

– Битва была жестокой, рука моя не знала пощады. Но мысли мои пребывали с вами, с вашей красой неземной, и боги – прошу прощения, Бог – да, Бог даровал мне победу. Позволите немедленно объявить о нашей свадьбе?

– Гм… О чем?

– О нашей свадьбе, Смертоносная Звезд-дзёси. Вы и я, я и вы, мы вместе навечно…

– О нет, я передумала. Нынче вечером я вызвала монаха Мина и приказала сочетать меня с луной.

Тамура подумал, что он ослышался.

– Слу… ела… ело… С луной???

– Ну да, с луной. Что тут особенного?

– Но послушайте, Пленительная Поган-си, это невозможно! Где это видано, чтобы девушка сочеталась браком с луной?

– Теперь видано. Здесь видано, вот на этом балконе.

– А люди, которые за вас положили головы? Тысячи трупов сгниют на северных полях. Да еще крестьяне, которые оказались в поле к началу битвы и которым перерезали глотки, чтобы они не потребовали компенсации за потоптанный рис.

– Что поделаешь, такова жизнь.

– Луна… Что вам даст эта луна? А монах Мин? Он согласился на этот фарс?

– За достаточную сумму согласился. Чего монах не сделает за деньги!

– О Загадочнейшая-Из-Потаску-химэ, вы меня надули, обманули, осмеяли. Я рисковал жизнью, я потерял самых храбрых и сильных своих воинов, и после всего этого я не получу обещанной награды?!

– Да ладно, разнылся… Вы победили, за труды получите трон, это вас утешит.

– Подумаешь, трон…

– Ох, эти мужики, вечно всем недовольны. Чем жаловаться, лучше помиритесь с этим дураком Ямасиро. Он, должно быть, мерзнет в пещере.

Второй гонец Ямасиро был принят и обласкан. Эмиси лично распорядился его накормить и обсудил выход, удобный для всех заинтересованных сторон. Принц Ямасиро признаёт принца Тамура императором и за это получает доступ ко двору в качестве желанного гостя.

Гонец отправился в обратный путь, но был перехвачен. Эмиси услышал за дверью какой-то шум, вышел и застал сына при окровавленном мече и с отделенной от тела головой в руке.

– Сын, почему ты это сделал? Я тебе не разрешал его казнить.

– Отец, но вы мне не говорили, что этого нельзя делать. На всякий случай я…

– Сын, я тебя люблю, ты зрак ока моего, плоть от плоти моей, моя кровь течет в твоих жилах, но я начинаю подумывать, не следует ли вздуть тебя хорошенько, дабы научить вести себя как следует. Эти твои горы трупов начинают утомлять. Как будто мало войн, болезней и неурожаев.

– Ну, отец, ну еще одну… одну-единственную…

– Сын, боюсь, что какой-то гнусный мононокэ проник в твой незрелый, юный ум. Ты совершенно не усвоил положений Доброй Веры о неприкосновенности жизни человеческой и всякое там в том же духе…