Текст книги "Пятьдесят слов дождя"

Автор книги: Аша Лемми

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

Глава восьмая
Песнь дерева

Сентябрь 1953 года

Киёми

Она как обычно опаздывает.

Я улучаю момент посидеть перед зеркалом. Тени под глазами говорят, что я переутомилась – ничего нового. Количество тонального крема, которое мне приходится наносить, напоминает, что былая привлекательность увядает, а смиренная улыбка шепчет, что я старею. Скоро мне исполнится тридцать два – больше, чем я рассчитывала прожить. Немного приспускаю перед кимоно, теперь никто не заметит мешков. Бросаю взгляд на дверь, но моего самого беспокойного вложения все не видать. Выхожу в коридор и прищелкиваю пальцами, подзывая ее подружку, Миюки, которая болтает со старшей девушкой.

Внутри не жарко, однако лицо Миюки блестит от пота. Я велела на кухне не давать ей угощений, и там клянутся, что ни разу не ослушались. К шестнадцати она не расцвела, как я надеялась. Из моих девочек ее спрашивают реже всего. Неудачное вложение, но теперь ее уже не вернешь.

Миюки поворачивается ко мне, краснеет.

– Киёми-сан?

Скрещиваю руки на груди и пристально смотрю на девчонку. Мы проходили через подобное достаточно раз, и она точно знает, чего я хочу. Указывает на улицу.

– Где-то там.

Я делаю глубокий вдох, и две девушки торопливо отступают с моего пути, когда я прохожу мимо них во внутренний дворик. Сейчас полдень, вовсю палит солнце. Быстрыми шагами пересекаю двор, направляясь к прогулочной роще, которую я так усердно старалась сделать красивой для гостей, приезжающих сюда отдохнуть от напряженной городской жизни, провести выходные на природе. Почти сразу замечаю девчонку на коленях у маленького искусственного пруда, она бросает кусочки хлеба уткам.

И на ней даже шляпы нет.

– Норико! – рявкаю я. – Сколько раз надо говорить? Так хочешь испортить цвет лица?

А она даже головы не поворачивает. Разламывает последний кусочек хлеба, бросает самому маленькому утенку в пруду. Только удостоверившись, что он доедает, пока братья и сестры не ринулись отбирать угощение, Норико изволит обратить внимание на меня.

– Гомэн, – ровным тоном извиняется она, и слово звучит насквозь неискренне.

Поднявшись, девчонка отряхивает травинки с бледно-розового платья.

Я окидываю ее усталым взглядом. В свои тринадцать Норико Камидза очень привлекательна, хотя и не в обычном смысле. Она не выросла ни на сантиметр – полагаю, она навсегда останется крошечной, – но изгибы округлились, и фигура похожа на бутылку из тонкого выдувного стекла. Норико не носит вырезов, но это не помогает скрыть, что грудь у нее такая же большая, как у меня. Она научилась выпрямлять волосы, и теперь пряди ниспадают блестящим густым каскадом до поясницы. Насыщенные янтарно-карие глаза, которые при солнечном свете выглядят как шампанское, нос пуговицей и полные губы, в которых, кажется, всегда есть какая-то тайна… Когда Норико входит в комнату, ее невозможно не заметить.

И с ней по-прежнему трудно.

– Опаздываешь на урок.

– Я умею наливать чай, Киёми-сан. И танцевать, и расставлять цветы, и обмахиваться бумажным веером. За два года как-то разобралась, что к чему.

В ее словах есть смысл, но я не уступаю, хотя вариантов, как с ней поступить, у меня немного. Нори умна. А умные люди со свободным временем опасны.

Я указываю в сторону дома.

– Возвращайся. Забыла, что завтра тебя посетит Танаки-сан?

Она заправляет прядь волос за ухо.

– Не забыла. Просто мне все равно.

Я сжимаю кулаки.

– Ты будешь относиться к нему с уважением, – пре-дупреждаю я, хотя этот мерзкий развратник нравится мне не больше, чем ей. – Он не видел тебя с тех пор, как…

– С тех пор, как выволок меня из моего дома, – заканчивает она. У нее скучающий и сонный вид. – Я устрою для него представление, Киёми-сан. Не волнуйтесь. Я вас не посрамлю.

Малость выдыхаю. Я работаю на Сюске Танаки уже шесть лет. Он… за неимением более изящного термина скажу «работорговец». В основном промышляет женщинами, но не гнушается продавать и бедных маленьких мальчиков старикам-извращенцам. И сам, в свою очередь, работает на деда Норико, теневого короля криминальной империи.

Танаки целыми днями приобретает девушек – подкупает семьи или просто забирает несчастных там, где находит. Под видом управляющего туристическим агентством он отправляет бедолаг по всему миру. А тех, кого не увозит, присылает мне. Мне нравится думать, что им повезло, и я стараюсь сделать их жизнь как можно более приятной. Не жду, что меня назовут святой. Но я была по ту сторону, где на лицо давил мужской ботинок. Я не бью своих девочек и не позволяю никому моложе тринадцати даже коснуться мужчины. Я не имею дела с девятилетними детьми, в отличие от мужчин, которые имели дело со мной.

Нори подходит ближе, стискивает мою руку.

– Я не дам ему повода причинить боль тебе, или мне, или любой другой девушке. Я знаю, что нужно делать.

Ее чутье меня потрясает. Я ведь никогда ей не признавалась, как этого страшусь. Норико улыбается так, как я ее научила, но глаза ее честны. Она боится.

– Он навестит кого-то из девушек? – осторожным шепотом спрашивает Норико.

Я не утруждаю себя ложью. Норико, разумеется, слышала сплетни. Я всю свою жизнь имела дело с такими мужчинами, как он, чье удовольствие проявляется в формах, о которых большинство женщин никогда бы даже не заговорили. Теми, кто не против причинить нам боль или, что еще хуже, наслаждаются этим.

Колеблюсь, прежде чем ответить.

– Я не отдам ему Миюки.

Норико кивает и уходит в дом.

Следующим утром я велю Миюки не показываться на глаза до конца дня и отправляю ее помогать на кухне. Это наверняка прибавит ей жиру, но ничего не поделаешь. Сегодня Нори мне нужна в наилучшей форме, и я знаю, что скорее добьюсь желаемого, если она не будет волноваться за подругу.

Одевшись, я иду к Норико. На ней изысканное золотое кимоно с вышитыми красными драконами, которое я подарила ей в прошлом году, волосы собраны в высокий пучок. Весьма привлекательно.

– Сделай легкий макияж, – настаиваю я, хотя на самом деле в нем нет необходимости; ее кожа цвета медовой карамели гладкая, как жемчужина. – Хотя бы немного помады.

Норико вздыхает.

– Ненавижу помаду. Она ужасная на вкус.

– Она не для еды, – сердито говорю я. – С ней ты выглядишь взрослее.

Девчонка подходит к туалетному столику, вытаскивает свой единственный тюбик помады и, как велено, наносит ее на губы.

– Какая разница, – ворчит Нори. – Все равно уродина.

Моя очередь вздыхать, потому что она правда в это верит. То, что ее бросили, оставило глубокий шрам. Бабка промыла девочке мозги, и теперь она всегда будет видеть в зеркале то, чего там нет.

– Поторопись. Сюске не любит ждать.

Норико смотрит на меня пустыми глазами.

– Это бабушка приказала?

Я напряженно замираю.

– Нет, конечно. Она и думать о тебе забыла. Просто нужно оценить, как ты продвинулась.

– Я наливаю чай, расставляю цветы, танцую, играю на скрипке, – перечисляет Норико. – И овладела искусством притворяться куском бесполезных обоев.

Такой едкий цинизм вызывает у меня невольную ухмылку.

– Но ты ничего не знаешь о мужчинах.

Она пожимает плечами.

– Мне и не нужно ничего знать о мужчинах. Мне нужно знать, как слушать.

Тут Нори ошибается, но я ей этого не говорю.

– Идем.

Она следует за мной по коридору в кабинет, где нас уже ждет Танаки. Он сидит в кожаном кресле с высокой спинкой, а Каори, из новеньких, неловко устроилась у него на коленях. Она не невинна, я взяла ее из другого борделя, но симпатичная пташка, и меня тошнит от одного вида жирных рук на ней.

– Каори, – резко приказываю я, – иди-ка принеси нам выпить.

Девушка смотрит на меня с благодарностью, вскакивает и торопливо исчезает за дверью. Сомневаюсь, что вернется, и прекрасно ее понимаю.

Нори стоит позади меня, сцепив руки и склонив голову.

– Рад тебя видеть, Киёми, – хрипло говорит Танаки, поднимаясь и обходя стол.

Его взгляд по обыкновению устремляется на мою грудь. Я заставляю себя улыбнуться.

– Взаимно, Танаки-сан. Полагаю, путешествие вышло приятным?

Он фыркает.

– Клянусь, с каждым годом девочки все уродливее.

– Ваша правда.

Танаки смеется, утирая потное лицо.

– Приятно возвращаться сюда и для разнообразия лицезреть красоту. – Взгляд Танаки, наконец, останавливается на Нори. Его мокрые губы приоткрываются. – Это девчонка Камидзы?

Отступаю, чтобы он мог лучше ее разглядеть.

– Да. Норико.

Танаки делает к ней шаг. Я стою достаточно близко и вижу, как в устремленном вниз взгляде Норико вспыхивает гнев.

– Ни слова, – почти беззвучно успеваю шепнуть я. – Ни единого слова, Нори.

Танаки берет ее за подбородок, заставляет поднять голову. Нори не вздрагивает. Его взгляд блуждает по ее лицу, затем вверх-вниз по ее телу. Танаки заводит руку ей за спину, стискивает ягодицы. Я коротко втягиваю воздух в ответ на его наглость, но Нори не реагирует. Даже ресницы не трепещут.

Танаки со смехом отступает.

– Обалдеть, Киёми! Да ты просто кудесница!

Я улыбаюсь, не в силах скрыть удовольствие от по-хвалы.

– Делаю, что могу. Она из хорошей породы.

Танаки вновь смотрит на Норико и обращается к ней напрямую.

– Твоя бабка – злобная старая сука, но в свое время была красавицей. И твоя мать, кстати, тоже. Хотя она была миниатюрной. Ты же… – он смеется. – В тебе есть малость мясца, девочка. Ох, и осчастливишь ты какого-то мужчину, несмотря на кожу.

Я смотрю в затылок Норико и надеюсь, что она это чувствует. Она должна что-то сказать.

Нори поднимает на него глаза – холодные и пустые, как у куклы.

– Спасибо, – тихо произносит она и отводит взгляд.

Танаки доволен, потирает ручонки. Наверняка в мыслях уже подсчитывает, сколько сможет на ней заработать. Он поворачивается ко мне.

– Хорошо. Очень хорошо. Я договорился, на нее придут посмотреть несколько потенциальных покупателей. Уверен, они не разочаруются.

Я не верю своим ушам. Вижу, как Нори становится пепельного цвета. Я же краснею от ярости.

– Что? Почему я не в курсе? Со мной не посоветовались!

Танаки пытается и не может сделать вид, что ему совестно.

– Знаю, знаю. Не было времени. На прошлой неделе позвонил друг, он ищет спутницу для путешествий. Подчеркнул, что она должна быть моложе шестнадцати и хорошенькая. И теперь, конечно, я должен позволить всем откусить от яблочка. – Танаки смеется. – В конце следующего месяца они соберутся здесь для частного просмотра. Надеюсь, ты ее подготовишь?

Я тупо смотрю на него мгновение, прежде чем заново обретаю дар речи:

– Я думала, мы договорились, что до шестнадцатилетия она останется под моей опекой. Ей всего тринадцать. Еще не время.

Таков был прямой приказ Юко: чтобы Нори не трогали до шестнадцатилетия. Но Танаки плевать. Если ему предложили за нее хорошие деньги, то он их получит.

Мельком смотрю на Норико. Та дрожит как осиновый лист, маленькие ножки вот-вот подогнутся.

Танаки хмыкает.

– Моя дорогая Киёми, вопрос решен. Джентльмен будет здесь через месяц. Я полагаю, у него какие-то дела в Англии, так что убедись, что девочка учит английский. И ты, разумеется, получишь долю. – Он смотрит на карманные часы. – Уже почти полдень. Я проголодался. Пусть девочки принесут мне еды. И та, что была тут… проследи, чтобы она тоже пришла.

Не дожидаясь ответа, Танаки огибает меня и выходит в коридор. Мы с Нори испуганно переглядываемся.

Глаза девочки спрашивают, могу ли я ее спасти. И я отвожу взгляд. Для нее это «нет». Нет, не могу.

Следует несколько мрачных дней. Всякий раз, когда я ищу Норико, она где-то в другом месте. Пытаюсь говорить с ней со своим крошечным запасом английского, а она делает вид, что не понимает.

Я не настаиваю. Сама расстроена. Я думала оставить ее у себя, по крайней мере, до шестнадцати лет; я хотела научить ее большему о мужчинах… о жизни. Она и близко не готова меня покинуть. И вообще она мне очень даже нравится. Нори образованна, в отличие от большинства девушек, которые проходили через наш дом. Я могу с ней общаться. Иногда после уроков она задерживается, мы выпиваем по чашке чая, и она рассказывает мне, что почерпнула из своих книг.

Не самый худший способ скоротать день.

Я взяла за правило не привязываться к девочкам, особенно к тем, чья судьба – быть проданными. Но Нори – исключительный случай. Так что, возможно, мои чувства к ней тоже стали исключительными.

Внезапно замечаю, что у меня проблемы со сном, будто мягкий матрас внезапно превратился в каменную глыбу. Ночью мне слишком жарко, и я ворочаюсь с боку на бок в поисках облегчения, которого все нет. Осознаю, что я резка с приходящими сюда мужчинами, я стряхиваю их руки и отказываюсь болтать, как поступаю обычно. Я избегаю людей, насколько это возможно, и напряжение от деланой улыбки давит на меня так, как не давило уже много лет. Бегут дни, приближается дата продажи Нори, и все становится только хуже.

Я знаю, что это за боль. Это возрождение моей совести после долгих лет бездействия – так горькое семя пытается прорасти сквозь бетон.

Чуть за полночь, собравшись с духом, я захожу в комнату Нори. Девочка сидит на кровати, рядом корзинка с пряжей – что-то вяжет, ее пальцы двигаются с привычной легкостью. Шарф к грядущей зиме.

Она не поднимает глаз, но не удивляется, когда я заговариваю.

– Пришла тебя проведать.

– Присядете?

Выдвигаю табурет у туалетного столика – хотя и не следовало бы. Накатывает усталость. Зря я прожила так долго.

– Разве у тебя не достаточно шарфов?

Нори улыбается.

– Это не для меня. А для моего брата.

Смотрю на нее как на безумную. Неглупая девочка. За все время здесь она ни разу не упоминала брата. Мне казалось, она его отпустила.

– С чего вдруг ты решила связать ему шарф?

– Потому что скоро умру, – тихо произносит Норико, ее руки не перестают двигаться. – И хочу что-нибудь ему оставить. А больше ничего на ум не пришло.

Меня пробирает озноб.

– Ты не умрешь. Зачем тебе умирать?

Нори наконец смотрит на меня. И выглядит пугающе спокойно.

– Я не стану рабыней, Киёми.

Не думала, что она зайдет так далеко. Даже не подозревала, что в ней столько решимости.

– Не глупи. Жизнь всегда лучше смерти.

Нори смеется – без капли веселья.

– Вы сами в это не верите.

Пытаюсь найти правильные слова:

– Он не обязательно окажется чудовищем. Он может быть добрым. Даже красивым.

Нори прекращает вязать.

– Киёми, – произносит она очень тихо, – не нужно мне лгать.

Молча смотрю на нее. Узнаю мертвое выражение глаз. К горлу подступает желчь.

Нори склоняет голову, прячась за вуалью волос.

– Надеюсь, вы передадите шарф брату. Когда я уйду…

Непонимающе моргаю.

– Ты же знаешь, я не могу.

Норико кивает. Мой ответ ожидаем.

– Тогда оставлю шарф здесь. Если вы когда-нибудь передумаете.

– Я не передумаю.

Она откидывает волосы назад. По щеке катится слеза. Первая слеза, которую я вижу у нее за два года. Что-то внутри меня рвется на куски.

– Да. Знаю.

Я жду около комнаты, где Танаки продает целомудрие Норико с молотка, распаляя годящихся ей в отцы мужчин перспективой продержать такой трофей рядом с собой так долго, как они того пожелают. А когда перестанут желать? Об этом умалчивают. Эта часть нас не касается.

Впервые в жизни я не могу заставить себя смотреть. Однако все слышу. Танаки трудно назвать тихим.

– Редчайший цветок… Всего тринадцать, так юна, так свежа! Нетронута… Прекрасные формы, господа, прекрасные формы… Кто будет первым… Ах, благодарю, Тоно-сама, очень щедрое предложение… Еще ставки? Мутаи-сама, не ваш тип? Ничего, ничего, у нас в течение месяца появятся новые девочки… и они придутся вам по вкусу. Но вернемся к нашему делу… Не стесняйтесь, господа, не стесняйтесь!

Некоторые мужчины в комнате мне знакомы. Один хуже другого. Однако среди них есть молодой врач с ужасным заиканием и косолапостью, и это не самый страшный вариант. Он обращается ко мне Киёми-сан и говорит «пожалуйста» всякий раз, когда о чем-нибудь просит. Он будет к ней добр. Даже вряд ли потащит в постель, ведь он никогда не прикасается к девушкам, просто нуждается в обществе. Она бы читала стихи убаюкивающим голосом, а он бы слушал и был доволен. Я надеюсь на подобный исход. Надеюсь так сильно, что впиваюсь ногтями в ладони, пока те не окрашиваются алым.

Краем глаза вижу, как Миюки пытается слиться со стенкой, правда, не особо успешно. Жестом подзываю ее ближе. Она подходит, бледная как полотно.

– Уже началось, да? – шепотом спрашивает Миюки.

Голос хриплый, она плакала.

Я киваю. Миюки отчаянно заламывает руки.

– Когда ее заберут?

– В течение недели. Как только расплатятся.

Она шумно втягивает воздух.

– Отпустите меня с ней!

Зажмуриваюсь. У меня совершенно нет на это сил.

– Нет.

– Я пойду бесплатно. Мне все равно.

– А как же сестренка?

Миюки мигом сдувается. К глазам подступают слезы.

– Пожалуйста, позвольте ей остаться здесь. Пожалуйста, Киёми-сан!

Качаю головой.

– Она слишком ценна. Я думала… рассчитывала, что она проведет с нами еще пару лет. Но… увы.

Миюки падает на колени. Прижимается щекой к моим ногам. В ужасе смотрю на нее сверху вниз.

– Какого черта ты делаешь?

– Не продавайте Нори, – всхлипывает она мне в носк-и.

– У меня нет выбора.

– Есть! – кричит Миюки.

Я пытаюсь вырваться, но она вцепилась, словно клещ.

– Что на тебя нашло? Миюки, хватит!

Она смотрит на меня, и наши взгляды встречаются. Я вижу девчонку, которая никогда не имела права ничем распоряжаться, даже своей собственной жизнью.

– Она моя единственная подруга, других нет и не был-о.

– Я ничего не могу сделать.

– У вас есть право голоса…

– Если бы! – шиплю я, наконец сумев сбросить с себя руки девчонки. – Я такая же, как и ты. У меня есть только то, что я могу выудить, очаровывая других. Я не могу им помешать. Неужели не понимаешь? Я бессильна. Я ничего не приобрела…

Я замолкаю. Ничего не приобрела. Со времен детства, когда я ела траву, чтобы заглушить голод, что у меня есть? С тех пор, как я была обычной шлюхой, и до дней, когда за меня стали давать высокую цену, что я приобрела? Немного красивой одежды и право распоряжаться другими девушками, у которых ничего нет, как и у меня. Я думала, что возвысилась. Но правда в том, что я больше уважала себя, когда была шлюхой, а не сейчас.

Поворачиваюсь и иду по коридору прочь. Слышу, как Миюки кричит мне вслед.

Не останавливаюсь.

Клянусь богом, я сыта по горло слезами девочек.

* * *

Это была последняя ночь. В комнате Нори теснились упакованные коробки. Утром все перевезут в другое место. Нори не знала, куда именно.

Она глянула на себя в ручное зеркальце. Без яркого макияжа совсем кроха – и уж во всяком случае недостаточно взрослая для происходящего. Тринадцать, подумала она, ужасно рано для смерти. В мысли ворвался надрывный плач Миюки. Так продолжается уже несколько часов. Норико повернулась к подруге.

– Миюки, – произнесла она так мягко, как смогла, – все в порядке.

Миюки судорожно вздохнула. Ее глаза покраснели и опухли.

– Неправда! Как ты вообще можешь такое говорить!

Нори непринужденно улыбнулась. Было что-то странно умиротворяющее в осознании того, что скоро она возвратится в прах, из которого вышла. Ее жизнь ничего не значила; не будет ничего значить и смерть. Ее блудная судьба придет к окончательному, милосердному завершению.

– Мои слова не повлияют на ход событий. Но я хотела бы видеть твою улыбку, Миюки-тян. Запомнить тебя такой.

– Я этого не вынесу. – Подруга потерла глаза кулаками.

Норико опустилась на колени и приглашающе раскинула руки. Миюки подползла и, как ребенок, положила голову на колени Нори.

– Вынесешь. Ты вернешь сестру, – пробормотала Нори. – Ты вернешь Нанако.

– Она меня забудет! – горько воскликнула Миюки. – Даже не вспомнит, кто я!

Нори погладила подругу по растрепанным волосам.

– Вспомнит, конечно. Ты – ее семья. И другой у нее нет. Она тебя любит.

– Какую жизнь я могу ей предложить?

Нори понизила голос, даже сейчас опасаясь, что их могут подслушать.

– Под половицами в стенном шкафу лежит ожерелье. Серый жемчуг, довольно редкий. Сейчас не бери – кто-нибудь заметит, – но когда наступит время идти за Нанако, захвати его с собой.

Миюки подняла голову и шмыгнула носом.

– Ты мне так много дала… А мне нечего дать тебе взаме-н.

Нори отвела взгляд.

– Ты дала мне более чем достаточно.

Миюки крепко обняла подругу за шею.

– Я люблю тебя, Норико Камидза, – горячо прошептала она. – Я тебя никогда не забуду.

Нори не смогла ответить. Если бы она призналась себе, что испытывает чувства, ей пришлось бы признать и то, что она теряет.

Они сидели так, на полу, в обнимку, пока солнце не выглянуло из-за облаков и не наполнило комнату нежеланным светом. Вошла Киёми. Нори разжала руки.

Миюки издала звук, похожий на крик умирающего животного.

Киёми взяла Нори за руку и повела прочь.

Больше они с Миюки друг друга не видели.