Текст книги "Дядя Джимми, индейцы и я"

Автор книги: Артур Беккер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Мы сели за стол и принялись пить беспошлинное виски. Бэбифейс у нас трезвенник. Он налил себе в кухне воды из-под крана:

– Прекрасно! Огненная вода жарче, чем солнце, – сказал он, – для настоящего навахо это опасно. Потом его язык всюду разжигает ненависть.

Вся квартира была уставлена бутылками и завалена блоками сигарет. В квартире – две маленькие комнатки без кондиционера, стены пропитаны никотином. Настоящая трущоба, притон, хорошо знакомый мне по тем временам, когда в Польше была запрещена продажа алкоголя до тринадцати часов дня и Джимми скандалил в очередях перед продовольственными магазинами. «Что дают? Мясо или водку?» – был в те времена расхожий вопрос.

Мужчины, пьяные уже с раннего утра, бегали как одержимые в поисках выпивки, кружили по одному и тому же маршруту и сплёвывали на дорогу сухую слюну. Процветала подпольная торговля.

Мы опорожнили полбутылки, и мне пришлось объяснять Биг Эпплу и Джинджеру, кто выиграл выборы в Польше. Это стоило мне больших усилий, потому что никак нельзя было сказать с уверенностью, действительно ли что-нибудь улучшится в моей стране.

– У нас в тылу с одной стороны немцы, с другой – русские, – сказал я после третьего виски, – и мы для них что-то вроде проходного двора; время от времени они заявляются к нам и говорят: «Здрасте». А мы никак не соберёмся как следует наподдать этим парням под зад!

Бэбифейс сказал:

– Да, похоже, поляки далеко не ирокезы. Если бы все индейцы были ирокезы, бледнолицым никогда бы не удалось отнять у нас нашу землю!

– Чепуха! – сказал Чак. – Тео рассказывал мне, как их отчаянные крестьяне на лошадях и ослах выступали против танков и самолётов. В мужестве им не откажешь. Просто у них не было шансов – так же, как и у нас!

Я бросил взгляд на свои часы – прошло почти тридцать минут с тех пор, как дядя бесследно исчез.

– Может, он принимает душ? – спросил Джинджер. – А то и римскую ванну?

– Не-е, – сказал Бэбифейс. – Он наверняка задремал!

Я поднялся из-за стола. Я должен был успокоить Джшщжера и пошёл проверить, здесь ли вообще Джимми или тайком выскользнул из квартиры. Управлять машиной я больше был не в состоянии, мозг готов был разорваться от нескольких доз спиртного, быстро последовавших друг за другом; я стал видеть все окружающие предметы удвоенными, а то и утроенными, и меня одолела сонливость, как в самые худшие зимние вечера, когда я тосковал по моей Агнес.

Дядя встретился мне в коридоре. Его затянувшееся заседание закончилось, и он как раз собирался ворваться к нам с журналом Джинджера «Вог». Он сказал:

– Этот тип – тотальный извращенец! Это голубое чудовище подтирает себе зад не туалетной бумагой, а красивыми женщинами! Я был бойцом Сопротивления – в самые тяжёлые хозяйственные кризисы, когда в магазинах продавался только хлеб и уксус, я всегда использовал для этих целей партийную газету «Трибуна люду»!

– Дядя! Джинджер не голубой, а трансвестит, – сказал я.

– Что? – спросил он. – В сортах я не разбираюсь, слава богу, уж увольте меня!

Мы снова подсели к нашим индейским друзьям и продолжили пир. Пустые бутылки размножались, как грибы после дождя. Джимми резко изменил программу вечера: никакого автокортежа! Потому что он нюхом учуял новый гешефт и постоянно пинал меня под столом, да так нещадно, что я уже боялся, что мне потребуется новая нога. По крайней мере, старая была вся в синяках.

– Ты только посмотри, – шептал мой дядя, – ни на одном блоке сигарет, ни на одной бутылке виски нет акцизных марок!

– Ну и что! – сказал я. – Ты разве забыл, где мы находимся? У Биг Эппла и Джинджера!

– Эти голубые гады просто спят на деньгах, – сказал он, – а мы судачим с ними, с дикарями, о нашей возлюбленной родине, вместо того чтобы сразу перейти к делу: сколько денег, где и когда?

– Самое главное, мы не сможем сдвинуть наши тарантасы с места, у нас сразу же отберут права, – сказал Чак.

– У меня есть двадцать долларов, – сказал я, – на такси хватит!

Я пересчитал свои купюры. Так двадцать или сорок? Я удивлённо таращился на них, и мне понадобилось немало времени, прежде чем я сообразил, что держу в руках вместе с деньгами фото моего дедушки.

– Ах, вот оно что, немец, – сказал я сам себе. – Значит, только двадцать!

– Кто это там у тебя? – спросил Чак, заглянув мне через плечо. – С каких это пор ты таскаешь с собой солдатские фотографии? Да ещё в такой отвратительной форме!

Индейцы стали рассматривать фото.

– Это мой немецкий дедушка. По крайней мере, я так думаю, но полностью не уверен, – объяснил я.

– А я думал, ты поляк! – сказал Биг Эппл.

– У меня тоже всё перепуталось в голове, – сказал Джимми. – Никто не знает точно, как тогда было дело. Но зато у Теофила есть фото его дедушки, настоящего солдата Вермахта Этот клоун, должно быть, и пропилил в тридцать девятом году польскую границу. Хорошенькая родня, ничего не скажешь!

Чак сказал:

– Какая разница! По крайней мере, Тео может приблизительно представить, как выглядели его предки.

– Конечно! – сказал Джимми. – Так же глупо, как этот тип на фотографии!

– Дядя! Кто же на самом деле мой отец? – спросил я.

– Понятия не имею, но тот недотёпа, которого я знал, всё равно сбежал!

Бэбифейс сказал:

– Чак тоже почти не помнит своих родителей. Они жили в резервации, и если бы я тогда не вытащил мальчишку оттуда, то из него наверняка вырос бы преступник, пьяница, такой же, как и те, кто произвёл его на свет!

– Не хочу об этом ничего слышать, – встрял Джинджер. – Это не те истории, какие хочется слушать!

– При чём здесь я и Тео? Мы себе родню не выбирали, – возразил Чак.

С отцом ли, без отца – всё равно придется выстраивать жизнь своими руками, хотя и по сей день я подозреваю моего дядю Джимми в том, что, возможно, именно он обрюхатил тетю Сильвию, мою мать.

Мне совсем не хотелось размышлять о тех событиях, которые так часто происходили в Ротфлисе: случайные встречи в тёмной кухне или в ванной на стиральной машине, когда кто-нибудь из нашей родни праздновал свои именины; под столом или на раскладном диванчике, когда все уже спали, напившись до потери памяти.

Кто бы ни был мой отец – восточный пруссак Беккер или лично мой дядя, – я не торопился узнать всю правду. Лучше я дождусь того дня, когда моя мать напишет мне из Рима. Она мне это обещала, когда уезжала, а мне тогда было девять лет. Чем позднее придёт её письмо, тем лучше, потому что тогда я по крайней мере смогу похвастаться перед Сильвией моей великолепной карьерой в Виннипеге. Ведь я собирался стать супервайзером, полностью переиначить всю работу видеопроката, стать лучшим – непонятно только зачем.

10

К автомату мистера Шорта я не прикасался. Когда мне приходилось выдвигать ящик стола, чтобы разместить там коробку с моим завтраком, я даже внимания не обращал на оружие: оно лежало наготове – рядом с карандашами, ластиком и коробкой кнопок. Иногда я вспоминал Леонида, но ни разу в связи с этим не подумал о том, что когда – нибудь мне придётся взять в руки автомат.

Видеопрокат открывался в десять часов: начиналась моя смена, и я должен был являться на работу точно, потому что по утрам я был в прокате один; до полудня я должен был всё подготовить к наплыву клиентов. Мои коллеги из второй смены приходили на работу в два часа, вместе с мистером Шортом, который всякий раз переспрашивал меня, обо всём ли я позаботилсм:

– Новые кассеты рассортированы правильно?

– Конечно, шеф!

– Цены в голове держишь? Можешь отличить старые от новых? А как с напоминаниями? Они разосланы?

– Естественно, шеф!

О состоянии видеомагнитофонов мы не говорили. Приборы представляли собой последнюю рухлядь. У моего шефа всегда была наготове одна и та же отговорка:

– Мы не можем себе это позволить! В нашем бизнесе не вкладывают деньги в мёртвую материю! Мы даём напрокат, а не продаём! Мы торгуем развлечением! Мы функционируем как банк! У нас каждый может осуществить свои мечты!

Я выслушивал его монологи вполуха, но они и того не заслуживали. Мне следовало бы в такие моменты вообще переключаться на глухонемого. Каким-то образом мне удавалось пополнять нашу программу, наряду с новинками, и лучшими фильмами из классики пятидесятых и шестидесятых годов – по каждому разделу и по каждой возрастной группе; я уделял внимание и тому, чтобы хоть несколько видеомагнитофонов были годны к употреблению и чтобы наши клиенты регулярно получали проспекты и прайс-листы. С тех пор как я начал работать на мистера Шорта, число наших клиентов в индейском квартале удвоилось, а это было достижение. Даже «экшн» и порнофильмы пошли в ход, стёрли пыль и с них. Русские и китайцы тоже снова потянулись к нам.

Но все эти успехи и достижения мистер Шорт как будто не замечал, и меня это беспокоило. Я спрашивал себя: он что, глупее, чем я думал, или просто он меня проверяет?

Выдвижной ящик с автоматом меня совсем не занимал – вплоть до того дня, когда я при уборке наткнулся на одну ксерокопию: то была опись ущерба, нанесённого во время налёта на видеопрокат. Я взял эту ксерокопию с собой домой и внимательно изучил её по строчкам. Меня насторожила дата налёта: кажется, это случилось в тот день, когда был убит Леонид?

После его смерти мистер Шорт получил от страховой компании компенсацию за повреждённое оборудование – касса, полки – и за украденные видеофильмы. Сумма получилась изрядная.

Тут мне вспомнились те семьдесят долларов, которые якобы были тогда в кассе, и я задумался о том, что мне рассказывал о нападении сам мистер Шорт – о каком-либо ущербе и повреждениях вообще не было речи.

Несколько ночей я спал беспокойно, но потом решил забыть про это дело. Ну какой из меня Джеймс Бонд, вряд ли я смогу разобраться с целой бандой и спасти человечество от зла.

Однако мой ангел-хранитель Леонид не давал мне успокоиться и замолчать. Я чувствовал, что должен что-то сделать: вернуть ему долг – и чем скорее, тем лучше.

Я рассказал о своем открытии Чаку.

– Да ты рехнулся! – испуганно воскликнул он. – Ты же потеряешь работу! Забудь этот детективный номер!

Я сказал:

– У меня такое чувство, что я в долгу перед Леонидом! Ведь я получил эту работу только потому, что он погиб!

– Твоему приятелю Леониду просто немного не повезло! – сказал он. – К тебе это не имеет никакого касательства! А если ты будешь копаться в чужих бумагах, то скоро сможешь составить Леониду компанию! Ты сам себе роешь могилу! Это правда! Тебе дали хорошее место, и нечего изображать из себя героя и ворошить старые истории, которые больше никому не интересны!

– Чак, – сказал я, – ты говоришь в точности как мой дядя! Но ведь ты же мой брат! Ведь так?

– Ну конечно, но давай я скажу тебе одну вещь, и прошу тебя, следи за интонацией: Take it easy! Ты не в Польше! Здесь Дикий Запад! Здесь каждый сам за себя! Ты можешь собирать банки и сдавать их. Можешь стать бродягой, но занимайся только своими делами! Не лезь в чужие! Проблемы мистера Шорта тебя не касаются!

Мой друг подарил мне пуленепробиваемый жилет. Я каждый день надевал его под рубашку. Вид у меня был такой, будто я регулярно занимаюсь в студии бодибилдинга. Еще я набивал ватой рукава рубашки, чтобы симулировать силу. Мне хотелось бы иметь настоящие бицепсы, а не ватные и не химические – накачанные каким-нибудь порошком-анаболиком подушки. Громилой я не был, но мощи в плечах имел, в конце концов, достаточно, чтобы излучать уверенность в себе. «Этот мускулистый пижон не знает страха! Он разобьёт в фарш любого противника!» – фантазировал я от имени какой-нибудь красавицы.

Одна моя лохматая, кучерявая голова способна была повергнуть противника в ужас. Физиономия у меня была дикая, приплюснутый и воинственный аборигенский нос разрубал лицо под буйными кудрями надвое, как топор. Мой дядя часто говорил, что я мог бы сыграть главную роль в любом фильме ужасов.

Но был один противник, которого я не мог осилить: бессонница; к концу лета она воцарилась в моих владениях, и мне приходилось из ночи в ночь бороться с ней, непобедимой. Я ждал звонка будильника, пытаясь заснуть, что мне иногда удавалось на короткое время, но сновидения, которые тут же набрасывались на меня, были настолько интенсивны, что я немедленно просыпался. В одном сне я сказал мистеру Шорту:

– Шеф! Нас снова ограбили. Но посмотри – мои рыцарские доспехи спасли меня от смертельных пуль! Со мной ничего не случилось!

Однажды в августе я приехал на работу на четверть часа раньше. Едва я сунул нос в наш прокат, закрыв за собой дверь, как тут же вошёл первый клиент – правда, как-то очень странно одетый: с головы до ног укутанный в чёрное, с прорезями для глаз.

– Мы ещё не открылись, – сказал я.

Человек молчал и даже не подумал развернуться и уйти. Внезапно он выхватил откуда-то из-за спины острый меч и принялся со свистом рассекать им воздух прямо перед моим носом.

– Быстро давай деньги, или я сбрею твою дурную башку по самое основание! – потребовал он.

Дома я рассказал о нападении на видеопрокат в тех же самых словах, что и мистеру Шорту:

– Это был настоящий ниндзя! Я же знаю, я их достаточно перевидел! Он изрубил бы меня на куски, если бы я не отдал ему деньги! На сей раз в кассе было целых двести долларов!

Несмотря на это, и мой дядя, и Чак меня осмеяли. Никто мне не поверил, даже Бэбифейс, а уж полиция и тем более.

Про работу супервайзера я мог после этого забыть, а уж если видеопрокат будут грабить с такой частотой, то моя жизнь впредь будет висеть на волоске, и скоро я в самом деле смогу нанести Леониду визит в потустороннем мире. Умирать за видеофильмы и за мистера Шорта мне не хотелось. Я же не секьюрити, думал я, который за жалкую тысячу долларов в месяц по долгу службы подставляется под пули!

Со времени налёта прошла неделя, и тут хозяин погребальной конторы вдруг уволил всех подручных на том основании, что число умерших постоянно падает. Джимми хотел зарегистрироваться в качестве безработного, однако перерывы между его работами оказались такими продолжительными, что служба занятости не приняла от него заявление. Ему сказали, что он сам виноват в том, что постоянно меняет работодателей.

– Радуйся, – сказал Бэбифейс, – что всё ещё не так плохо! Ведь ты самостоятельный, у тебя есть собственная музыкальная группа, ты торгуешь подержанной развлекательной электроникой! Ты бизнесмен!

Мой дядя отвечал на это:

– Всё враньё! Вы, краснокожие, получаете то одно, то другое пособие, а когда приличный человек вроде меня ищет поддержки, чтобы как-то преодолеть безводный отрезок пустыни, ему отказано в любой помощи. А ведь я белый, и к тому же европеец! По сути дела, это я должен бы кидаться на вас, дикарей, с кнутом, чтобы наконец привести вас в разумное состояние, но ты ведь знаешь, какое доброе у меня сердце и что я никому не способен причинить зла. Никогда!

– Я знаю, – отвечал Бэбифейс, – собственно, ты совсем неплохой парень!

– Вот именно, – сказал Джимми, – однако то, что мне сейчас необходимо, – это хорошее денежное вливание!

Тем не менее я не терял надежды, что мой дядя когда-нибудь получит работу на более продолжительный срок, чем бывало до сих пор. Вторая зарплата могла бы катапультировать нас из всех трудностей, и тогда мы смогли бы купить себе даже каноэ и современные спиннинги. Ведь самой Канады мы так до сих пор и не видели, и если бы мы в конце недели не выезжали на рыбалку, я мог бы положа руку на сердце утверждать, что сижу в тюрьме.

Гонорары из «Принцессы Манор» покрывали нашу квартплату; остальных денег не хватало на новые инструменты, не говоря уж о запасных частях. Мы были в полном прогаре.

Я делил мою зарплату из видеопроката на две половины: одна шла на пропитание, а другую я откладывал. Мы собирали на поездку в наш первый отпуск – в Калифорнию или в Мексику, – которую запланировали с Чаком, но не только для нас двоих, но и для моего дяди и Бэбифейса.

Пиво и сигареты оплачивались за счёт накладных расходов польского клуба. Пластинки в список расходов не входили. Я покупал чистые кассеты и крал рок-музыку из радиопередач. Всякую свободную минуту я проводил у радиоприёмника, надев наушники и запасшись бумагой и ручкой. Ни одна песня не оставалась у меня анонимной. Я всё записывал и запоминал. Hi-Fi-аппаратуру, которую заказывал и перепродавал мой дядя, я в своём балансе не учитывал – с этим бизнесом я не хотел иметь ничего общего. Я давал Джимми только карманные деньги. Он получал от меня по двадцать долларов в месяц.

Но мой план экономии не срабатывал; деньги, как и раньше, отдалялись от нас со скоростью света и ставили нас на колени. Как я ни старался, но сумма, предназначенная для нашего большого отпуска, так и оставалась лишь предполагаемой и ожидаемой.

В конце каждого месяца, получая зарплату, я уже нетерпеливо заглядывал вперёд, ожидая следующего чека, тем более что мистер Шорт немного уменьшил моё содержание из-за налёта на видеопрокат. Он сказал:

– Я же тебе объяснял, как ты должен действовать! А ты рассказываешь мне какие-то нелепости про чёрных закутанных террористов, вместо того чтобы защищаться! Ты пересмотрел слишком много «экшн», поэтому с тобой всё и случилось! А мы же не благотворительное учебное заведение для практической подготовки налётчиков!

Я продолжал работать над моими детективными изысканиями. Мне удалось установить, что наш видеопрокат уже четырежды подвергался нападению. Перед смертью Леонида, например, некие русские танкисты почти полностью опустошили отдел порнофильмов.

Я предполагал за всеми этими нападениями хорошо организованную банду преступников, потому что самое странное было то, что бандиты всегда были переодеты кем-то: двое апачей, три танкиста в форме Красной армии, ковбой и ниндзя.

Леонида застрелил ковбой.

У меня в руках не было никаких доказательств, но я подозревал также, что мистер Шорт причастен ко всем этим нападениям в качестве закулисного заправилы, чтобы собирать деньги со страховых компаний.

Теория, которую я развил, и страх перед новыми нападениями склоняли меня к тому, чтобы при первом же подходящем случае уволиться.

11

Не прошло и четырёх дней, как мой дядя получил новую работу, на сей раз на стройке. Это не стоило ему поисков и больших усилий. На озере Виннипег он познакомился с одним рыболовом – в возрасте немного за пятьдесят, – мистером Миллером. Он был строительный предприниматель и нанимал к себе только восточных европейцев – нелегально и без всяких гарантий. Любой из нанятых в любой момент мог быть снова уволен. Джимми сказал:

– Этого типа я обработаю быстро! Вот увидишь, Теофил! Рыбаки всегда держатся друг друга! Он меня не вышвырнет, как только увидит, что я работаю как вол!

Я только диву давался: Джимми попросил Чака собрать ему старый «бьюик», мотор был якобы совсем как новый, и дядя оплатил автомобиль наличными. Ночью он храпел в своей комнате громче, чем обычно, а рядом со своей кроватью ставил два будильника и ещё радио, лишь бы не случилось непредвиденное, поскольку в пьянстве он по-прежнему себя не ограничивал. Как ни странно, он вставал вовремя и отстукивал нам по утрам условные знаки: если он щёлкал выключателем на лестничной площадке пять раз, то это означало: «Товарищи! Я вернусь домой только поздно вечером. К ужину меня не ждите». Шестикратное щёлканье выключателем означало опять же: «Товарищи! Сегодня я вообще не вернусь домой. Поставьте мои свиные ножки в холодильник. Я уезжаю с шефом на рыбалку».

Все эти знаки мы записали на листке и повесили в прихожей, потому что Джимми мы практически не видели, он всегда отсутствовал.

– Что это случилось с твоим дядей? – спросил Чак. – Он же надорвётся на работе!

Немного позже последовал этот визит. Джимми Коронко уже две недели провёл на стройке без особенных происшествий, и стройка практически стала его новым домом.

Однажды я пришел домой с работы раньше обычного, и Бэбифейс сидел, как всегда, на веранде, только на сей раз он был не один. Рядом с ним я увидел молодого человека, который что-то записывал в своём блокноте.

Проклятие, почему-то решил я, к нам явился судебный исполнитель!

О бегстве нечего было и думать. Поднимаясь по лестнице на веранду, я слышал, как Бэбифейс говорил своим мягким голосом:

– Дорогой друг! По вашему мнению, что же мы, должны в боевой раскраске врываться в супермаркет и опустошать его? С томагавком вернуть себе то, что у нас было отнято? Дела обстоят так, как они обстоят. Я сам, например, живу в польско-индейском общежитии, и мы прекрасно ладим между собой!

– Хай! – поздоровался я. – У нас гости?

– Дэвид Юнг, «Трибуна Виннипега», – назвался посетитель, встал и протянул мне руку – она была влажная, как мокрая тряпка, я этого терпеть не могу.

– Чему мы обязаны такой честью? – спросил я. – Неужто Бэбифейс не оплатил свой абонемент на подписку?

Крези Дог навострил уши, я тоже.

– Всё чистая случайность, – сказал Юнг. – Ваш друг косит газон у моих родителей, а я как раз делаю репортаж о социальных меньшинствах.

– Я не меньшинство, – возразил Бэбифейс и указал большим пальцем на меня: – Вот их гораздо меньше! Я совершенно нормальный навахо из Спящих гор Юты, нас тысячи.

– Мистер Бэбифейс! – сказал Юнг. – Это как раз та история, которая была мне нужна: вы приехали в Виннипег из Юты, познакомились с одним поляком и взяли его к себе в дом! Ничего себе!

– Почему это с одним поляком? – прогремел в палисаднике голос Джимми. – А меня куда дели? Я ведь тоже здесь!

Мой дядя поднимался к нам, еле передвигая ноги, – как всегда, тяжело нагруженный: сумка с продуктами, рюкзак за спиной и радио под мышкой. Он зашвырнул рюкзак в угол, скинул с плеча сумку, достал термос, уселся на лавку и стал пить свой переслащённый холодный грог.

– Джимми! Позволь тебе представить, – сказал Бэбифейс. – Мистер репортёр! «Трибуна Виннипега»!

– Очень приятно! – сказал мой дядя. – Джимми Коронко. Импорт-экспорт. Давайте, я попробую отгадать: вы интервьюируете успешных предпринимателей!

– Очень может быть! – сказал Юнг. – Собственно говоря, я здесь ради мистера Бэбифейса.

– Лучше напишите про моего племянника! – сказал Джимми. – По крайней мере, у него дедушка – герой войны!

– Правильно! – поддержал Бэбифейс. – Настоящий немецкий поляк!

Я сказал:

– Не-е. Я канадец, родом из Червонки в Вармии и Мазурах. Мой дед был немец из Кёнигсберга.

– Обо всём этом вы должны рассказать мне подробнее, – оживился Юнг. – С чего начнём?

– Мистер репортёр! Прежде чем приступить к интервью, – вмешался Джимми, – ты должен сделать несколько снимков для твоей газеты.

Дэвид Юнг достал из сумки фотоаппарат и диктофон и нажал на кнопку записи.

– И что, это правда попадёт в газету? – спросил Бэбифейс.

– Посмотрим, всё зависит от того, что вы мне тут наговорите! – сказал Юнг.

Он фотографировал и забрасывал меня вопросами, на которые я отвечал как из пулемёта Прежде чем дойти до истории с пропиливанием польской границы, я долго распространялся о предыдущем, начав издалека – с того места, когда мой дедушка в 1922 году, едва появившись на свет, плюхнулся в унитаз в Кёнигсберге.

– Интересно! – сказал Юнг. – Но не более того! Для меня важно иметь нечто более осязаемое! Документы и тому подобное!

– Кажется, он воевал даже в Африке! – добавил я.

– Как?! – удивился Джимми. – Этот ефрейтор? Этот военный преступник? Вначале он всех нас убивает почём зря, а потом отправляется в Кению на сафари?

– Я сообщу вам, как будет складываться дело! – пообещал Юнг. – Может быть, материал и удастся напечатать.

После того как репортёр уехал, мы ещё целый час спорили между собой о том, какую пользу можно извлечь из публикации в газете, при этом Бэбифейс всё время упирал на то, что разговор надо продолжить на природе, на берегу озера Виннипег, где мысли формулируются гораздо лучше.

– Но попробуйте мне устроить какую-нибудь глупость! – сказал Джимми. – Я снял на выходные у моего шефа рыбацкую хижину. Если вы мне её подожжете, он свернёт мне шею!

Мой дядя, гордый тем, что у него есть машина, первым делом поехал с нами в супермаркет, чтобы закупить для поездки на озеро пиво и котлеты для гриля. Заплатить за покупки он хотел лично.

– Расплачиваюсь я, – сказал он у кассы. – Бедноте надо помогать!

– Всё, отныне я снимаю тебя с довольствия и вычёркиваю твои карманные деньги! – заявил я.

– Тогда поставь на довольствие меня! – сказал Бэбифейс.

Джимми улыбнулся кассирше и сказал:

– Мой племянничек страдает потерей памяти. Он забыл даже о том, что я примерно миллион злотых вложил в его образование. А школа так вообще просто выпала из памяти!

Рыбацкая хижина оказалась настоящей виллой – люкс: это был старый, проржавевший домик на колёсах. Разъярённому медведю-гризли ничего не стоило бы расплющить эту жестяную банку, она не устояла бы против него и нескольких минут.

Гриль-пати на природе была торжественно открыта шипением пивных банок.

Дядя Джимми так долго держал мясо на гриле, что из котлет получились брикеты, о которые можно было обломать зубы. Мало того – от обугленной пищи рты у всех почернели.

Бэбифейсу сгоревшие котлеты очень понравились. Он хвалил своего друга как опытного траппера и следопыта, который смог бы выжить на природе в самых жестоких условиях:

– Мясо должно быть твердокаменным, чтобы подольше оставалось в желудке и чтобы не чувствовать голода!

Вечером по дороге на Виннипег каждые двадцать минут проезжала какая-нибудь машина, и свет фар скользил прямо по нашим головам. Нет, эту часть дикой природы гризли будут обходить далеко стороной, в этом можно было не сомневаться. Мы сидели, сонные от тяжёлой еды, на толстом бревне, Джимми и я обрабатывали банки «Уайлд кэт» и бросали окурки в костёр. Мы помалкивали. Про газетную статью и моего немецкого дедушку мы и думать забыли. И только заслышав на лесной дороге рёв спортивной машины Чака, мы снова очнулись.

Чак привёз с собой двух девушек. Он представил их нам как Тину и Мону. Они были не старше двадцати и приехали из Германии.

Джимми тихо сказал:

– Типи-мини! Если они не шлюхи, то я готов сожрать веник!

– Будь полюбезнее! – сказал Чак. – У тебя иногда получается. Например, сегодня твоё утреннее морзе-послание было очень хорошим. Описание дороги оказалось точным!

– Но там ни слова не говорилось о девушках лёгкого поведения!

– Всё ясно, Джимми! – сказал я по-польски. – Шлюхи в дорожных ботинках и норвежских пуловерах!

Потом я спросил Чака:

– И где ты их только подцепил?

– В моей мастерской, – сказал он. – Классика: поршневые кольца износились, двигатель масло жрёт! Думаю, до понедельника я управлюсь, тут никаких проблем! После этого Тина и Мона продолжат своё отпускное путешествие.

– Ах вот как обстоят дела! – сказал Бэбифейс. – Так это твои клиентки!

Девушки проголодались. Дядя Джимми заставил меня перевести, что он сейчас же подаст им лучшие котлеты во всей Манитобе. Ещё он сказал:

– Расскажи им про Вермахт и твоего дедушку! Всё-таки их земляк! Они наверняка его знают!

– Ты разве не слышал? Они хорошо говорят по-английски! – сказал я. – Куда я полезу с моими жалкими крохами немецкого! И оставь, наконец, моего дедушку в покое!

Я пригляделся к Тине и Моне получше. Они мне не понравились. Где тонкие скулы Агнес? Где её светлые волосы? И ещё: они были в брюках, тем более в джинсах, чего я совсем не любил, – я хотел, чтобы были юбки, безумные юбки с красными маками, и чулки!

Чак проглотил котлеты Джимми в рекордное время, потому что хотел вернуться с девушками в Виннипег до девяти часов.

– Поехали с нами, Тео! – сказал он. – Сходим потанцуем!

– С этими-то германскими огородными пугалами? Нет уж! Ни за что! – сказал я.

– Что я сделал не так? Я подцепил жирную добычу, а ты снова портишь всю игру! – обиделся Чак и направился с девушками к машине.

– Посмотри на своего друга, – сказал Джимми, – он всего лишь слесарь при домашней мастерской! Особо похвастаться нечем, но в одном пункте он прав: у тебя нет квалификации! Женщины от тебя бегут, потому что ты гонишься за призраком по имени Агнес. Мне, например, нет никакого дела до всех старых историй, я всегда живу сегодняшним днём – и на всю катушку!

Мы оставались в этой рыбацкой хижине до воскресенья, как и было задумано. Озеро Виннипег было словно выметено, щука не клевала, хотя мой дядя забрасывал свою специальную блесну, которую сам выточил из старой ложки у Чака в мастерской. Как любезно он ни приглашал щук на их последнюю трапезу, это не возымело никакого действия:

– Эй, вы, акулы! Ну, поплавали, набили себе брюхо досыта, пора уже и честь знать!

Бэбифейс скрёб себе голову и говорил:

– Озеро большое, берег без горизонта, и если рыбак хочет перехитрить щуку, он должен обзавестись моторной лодкой!

– Не бойсь, краснокожий! – сказал Джимми. – Газетная статья про Теофила сделает нас богатыми и знаменитыми. Тогда мы купим высоковольтный разрядник. Опускаешь в воду намёт с зарядом в тысячу вольт!.. Вот тогда увидишь, чего мы понавытащим. Рыбаки и браконьеры из Ротфлиса только так и делают, поверь мне!

В понедельник позвонил Дэвид Юнг и сказал:

– Решили давать эту историю!

Вначале я был против публикации. Я не хотел, чтобы посторонние люди рылись в моём прошлом своими любопытными грязными пальцами. Кто знает, что тут может неожиданно обнаружиться. Слухи, которые когда-то распустили мои родные из Ротфлиса, и без того наделали немало путаницы. Я уже не знал, кому и верить. Джимми или моей матери? Ну уж, наверное, не Сильвии, которая уже много лет молчит и, пожалуй, даже не знает, что я навсегда покинул Ротфлис.

Мой дядя только посмеивался надо мной и говорил, что я жалею сам себя, вместо того чтобы наконец стать взрослым мужчиной и порвать с воспоминаниями детства.

– Вытряхни наконец своего дедушку из ящика, – сказал он. – Глядишь, он ещё и гроши тебе принесёт!

Я сто раз всё обдумал и наконец согласился. Джимми убедил меня, что я должен подвести под моим прошлым жирную черту и всё перекроить, даже мою любовь к Агнес.

Мистер Юнг прислал Бэбифейсу шоколадные конфеты и открытку с наилучшими пожеланиями. Я же, наоборот, получил чек на шестьдесят пять долларов.

– Я думаю, – сказал Джимми, – что это только аванс!

В середине ноября это наконец свершилось – мы оказались на первой полосе под заголовком «Немецкий солдат и индейцы», как и предсказывал мистер Юнг, правда, в региональной части газеты. Попасть в международный отдел у нас не было никаких шансов, мы не могли конкурировать с новостью из Берлина: «Открытие границы в Германии!»

Дядя прочитал заголовок и сказал:

– У меня крыша едет! Германия напала на Германию!

– Что, началась Третья мировая война? – спросил Бэбифейс.

Через несколько дней после публикации о моём дедушке нам позвонил Гржибовский и приказал немедленно и без возражений явиться в его кабинет в «Принцессе Манор».