355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Артур Беккер » Дядя Джимми, индейцы и я » Текст книги (страница 12)
Дядя Джимми, индейцы и я
  • Текст добавлен: 21 октября 2016, 21:55

Текст книги "Дядя Джимми, индейцы и я"


Автор книги: Артур Беккер



сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Прихорошившись, я был готов ехать в аэропорт.

Чак, кореянка, Бэбифейс и казах сидели с Джимми на нашей кухне и разговаривали, стараясь перекричать друг друга. И тут среди них появляюсь я – сияя улыбкой счастливчика.

Они даже не заметили моего прикида, что я расценил как поражение.

– Джиммочка! Никто не собирается писать тебе на ногу! – говорил в это время Чак. – Вот увидишь: под одной крышей с Тео и Джанис тебе будет хотя бы не так скучно!

– Конечно! – поддержал его Бэбифейс.

– Под старость лет мне такое… – пробормотал Джимми себе под нос, но тут увидел меня и сразу же прикусил язык.

– Ну что? Разве я не крутой парень? – сказал я. – Настоящий покоритель сердец.

Ча-Ча раздавил свою сигарету в пепельнице. И продолжал расплющивать её указательным пальцем, хотя она давно погасла.

– С ума сойти! – сказал Ча-Ча.

Теперь и Чак, и кореянка посмотрели на меня внимательнее.

– Йесса! – сказал мой друг и потёр себе нос. – Вот противоза польский! Ты что, ограбил галантерейный магазин?

– Не-е! – сказал Джимми. – Этот жалкий подкаблучник надушился моим виски из Кентукки!

– А я ничего такого не унюхиваю! – возразил Бэбифейс.

Я сказал:

– Кто поедет со мной в аэропорт?

– А розы? – спросил Ча-Ча. – Надо купить розы! Полный багажник роз!

– Боже, об этом я и не подумал!

– Сейчас всё устроим! – сказал мой друг. – Без паники, Тео! Большой Чак решит любую проблему!

– Ну, тогда пиши пропало! – сказал мой дядя. – Он купит в супермаркете эти японские резиновые деревца прямо из морозильной камеры. Такие уродцы называются бонсай. Я пошёл спать!

– Я тоже, – сказал Бэбифейс. – Спокойной ночи!

Мы уселись в «форд» Чака, а Ча-Ча сослали на грузовую платформу прицепа.

– Бедный парень! – беспокоилась кореянка. – Он ещё получит там простел!

– Да ну! – отмахнулся Чак. – Он и не к такому привык! Не веришь – спроси у Тео!

Мы сперва отвезли Ча-Ча домой. На прощание он ещё раз настойчиво напомнил мне:

– Розы, подари Джанис красные розы!

После этого мы отцепили дурацкий прицеп, оставили его на автостоянке возле дома, где жил Ча-Ча, и действительно поехали в супермаркет, как и предвидел Джимми, но там не оказалось ни одного букета роз, не нашлось даже тюльпанов, были только какие-то кладбищенские растения, а ведь в нашем случае речь шла о любви.

– Как же быть? – спросил я. – Через час она приземлится!

Кореянка, Арихуа Хочидацу, схватила меня за руку и подвела к стенду с украшениями и одеждой из Индии. Она сказала:

– Посмотри-ка! Платки!

Я положился на её выбор и купил фиолетовый платок из шёлка, на котором помещался весь космос: теснились звёзды, святые и боги – полумужчины, полуженщины, сидящие в позе портного на летающих блюдцах, – и всё это за каких – то десять долларов.

– Bay! – сказал я. – Это как будто специально для Джанис! Спасибо тебе, Арихуа!

По дороге в аэропорт я поставил мою любимую кассету – «Joe's Garage» – и принялся выкуривать пачку «Пэлл-Мэлл» – от начала до конца. Но это была не самая удачная идея, я становился ещё нервознее, а после пятой сигареты закашлялся.

В многоярусной парковке у аэропорта я объявил:

– Всё, бросаю курить, хватит с меня! Пора кончать!

– Слушай! Если ты бросишь курить, у меня кактус на ладошке вырастет! – сказал Чак. – Клянусь!

Рейс из Калгари опаздывал на двадцать минут. Мы с кореянкой ходили по залу прибытия взад – вперёд, как беспокойные муравьи, а Чак наскоро нацарапал на картонке плакатик «Джанис Руссель» и встал с ним у каната ограждения, примкнув к другим идиотам и состроив такую мину, будто он встречает президента канадской хоккейной лиги.

И вот она наконец, моя Джанис! Моя медсестра и массажистка! Она подкатила на тележке свой алюминиевый чемодан к автоматической стеклянной двери. Под длинным зимним пальто она была одета по-летнему – в джинсах и майке-и улыбалась ещё издали, а я спросил себя, понимает ли она, что я её обожаю.

Я бросился к ней с первым поцелуем на губах, но не помню, где были при этом мои руки. Я не мог поверить, что это действительно она, Джанис, здесь, в Виннипеге. Я прижался лбом к её лбу так, что наши носы соприкоснулись, и повторял её имя много раз как во сне.

– Тео, Тео, Тео… – вторила она мне.

Чак прозевал госпожу Руссель; он налетел на нас в тот момент, когда я развернул перед Джанис платок с индийским космосом, при этом мы то и дело прижимались друг к другу и целовались.

– Да хватит вам уже, – сказал Чак, – я тоже хочу!

– Ах ты, старый хрен! – осклабился я. – Возьми себя в руки!

Джанис оторвалась от меня и сказала:

– Привет, Чак!

– Хай! – ответил он. – А это Арихуа! Моя подруга!

– Целый комитет встречающих! – сказала Джанис.

– Хай! – сказала кореянка.

– Что мы тут стоим? – спросил Чак. – Поехали лучше в «Бер дэнс»! Выпьем чего-нибудь!

– Было бы лучше всего, – сказал я, – если бы вы просто отвезли нас с Джанис домой!

Джанис сказала:

– Я хоть и устала, но мы могли бы чокнуться с Бэбифейсом и дядей Джимми! Он сегодня так обрадовался, когда я ему позвонила!

– Вот подлец! – сказал я.

– Почему? – спросила Джанис. – Что-то не так?

– Нет, нет. Всё в полном порядке!

– Ну так поехали! – воскликнул Чак.

Я был ужасно рад, что мой приятель Ча-Ча не поехал с нами, иначе было бы ещё больше сложностей. А я хотел как можно скорее остаться с Джанис наедине.

Индейский квартал был уже погружён в сон. Только в нашем доме светились все окна, начиная от подвала и кончая чердаком.

Я открыл дверь, и мы услышали гудение пылесоса в комнате Джимми.

– Дядя! – крикнул я. – А вот и мы!

Мы пошли к нему в комнату. Он ослепил нас лучом карманного фонарика. Бэбифейс стоял на коленях и пылесосил под кроватью Джимми. Оба были одеты в пижамы.

– Добрый день, Джанис! – сказал мой дядя. – А мы тут как раз гоняем чёрных тараканов! Краснокожий! Можешь прекращать! Чудовища уже давно передохли!

Бэбифейс выключил пылесос и вскочил на ноги.

– Хай! – сказал он.

– Хай, индейцы! – ответила Джанис. – Как у вас дела?

– Совершенно очевидно, что всё хорошо! – сказал Чак.

После этой короткой встречи Джанис какое-то время разговаривала по телефону со своим отцом.

Чак открыл бутылку шампанского, и все знаки на небе указывали на то, что у нас намечается долгий совместный вечер. На следующей бутылке я потерял контроль над происходящим, и потребовались ещё целые часы, чтобы дядя Джимми так утомился от своего монолога про стрижку газонов, что уснул прямо за кухонным столом.

Мы с Джанис договорились с Чаком и кореянкой пойти на следующий вечер в «Бер дэнс», после чего послали их ко всем чертям и наконец остались одни, а когда я лежал с Джанис в ванне, я подумал, что это самая сильная пытка за весь вечер воздержания.

Потом, уже в постели, я массировал её размягчённую ванной, теплую кожу. После первого космического взрыва она внезапно покинула меня и бросилась к своей сумочке. Она вытряхнула на кровать всё её содержимое: жидкость для снятия лака, помаду, карандаш, тушь для ресниц – все эти яркие штучки, которые женщины всегда таскают с собой, – и толстую пачку долларов.

– Что это, Джанис? – удивился я.

– Наш капитал – так сказать, моё приданое. Десять штук от папы, для начала И если мне удастся поднять в Виннипеге массажную студию, он подарит мне ещё десять. Ну, что ты на это скажешь?

– Я люблю тебя! – воскликнул я. – Мы просто купаемся в деньгах!

Наша первая ночь пролетела незаметно, и чуть свет я снова был на ногах, выложившись без остатка и ни на минуту не сомкнув глаз. Скоро Ча-Ча будет сигналить и, как почти каждое утро, ругаться по-русски, что я всегда опаздываю на работу:

– Ты, старый хрен! Ты чего? Опять, что ли, ночь с бабой провозился?

В последующие дни и ночи мы с Джанис довели себя до состояния – хоть «скорую помощь» вызывай: она едва могла ходить, а у меня возникли серьёзные затруднения при мочеиспускании.

Через две недели Джанис сравнительно акклиматизировалась в Виннипеге – дядя Джимми был с ней подозрительно мягок и предупредителен – и потом начала всё переиначивать: и в моей, и в дядиной жизни всему суждено было измениться. Первым делом она сказала:

– Я ничего не имею против твоего дяди, но он должен съехать!

Мы спросили у Бэбифейса, не заберёт ли он Джимми к себе – ведь комната Чака теперь пустовала.

– Конечно, – сказал навахо.

В воскресенье, когда дядя рыбачил на подтаявшем берегу озера Виннипег, мы с Джанис и Бэбифейсом перегрузили всё дядино барахло в комнату Чака и всё там заново обставили.

Когда ранним вечером мы с Джанис лежали в постели и смотрели видео, мы вдруг услышали душераздирающий вопль:

– На помощь! Здесь побывали инопланетяне! Они обчистили мою каморку!

Это мой дядя вернулся с рыбалки.

Я полуголый вышел к нему и сказал:

– Джимми! Что случилось? Ты ведь живёшь у Бэбифейса!

Я хотел его сразить его же собственным оружием, и поначалу оно вроде бы сработало.

– Ах да, конечно! – сказал он. – Я только искал мою ковбойскую шляпу! Наверное, она потерялась при переезде!

Он тяжёлыми шагами направился вверх по лестнице к Бэбифейсу – я смотрел ему вслед, – вдруг на полпути он остановился, обернулся и заголосил:

– Война! Вы меня вышвырнули! Я же не совсем сумасшедший! Я же знаю, где я живу!

Когда в следующие дни мы случайно встречали его на лестничной площадке, он хулигански набрасывался на нас:

– Гореть вам в преисподней! Я подписывал договор аренды жилья и знаю свои права! Я не позволю так просто задвигать меня в угол!

Мы его совсем не слушали, только посмеивались, и это ещё больше приводило его в бешенство. Но я-то знал, что он быстро возьмёт себя в руки.

Потом, спустя ещё неделю, Джанис объявила второе:

– Нашу квартиру надо отремонтировать.

Ну что ж, я взял у Бэбифейса напрокат «шевроле», поехал вместе с Джанис на строительный рынок и закупил краску для стен – пять вёдер, лишь бы хватило.

– Радость моя! Но ведь я дома только по воскресеньям! – жаловался я. – И если после тяжёлой работы мне ещё без продыха заниматься ремонтом, то очень скоро я буду прогуливаться между клумб в клинике нервных болезней!

Джанис сказала:

– Нам некуда спешить. И я ведь тоже кое – что могу.

Она влезла в старые джинсы и рубашку с длинными рукавами и по утрам красила нашу комнату. Её хватка и умелые руки меня поразили: в этом отношении она оказалась на голову выше меня, и всё, что доставалось делать мне, ей приходилось потом переделывать.

К тому же мы должны были отныне вести «здоровую жизнь» – это был пункт номер три, так сказать. Как только она завела об этом речь, мне стало страшно, что теперь Джанис будет кормить меня макробиотическими продуктами – прямая поставка из Японии и Китая, – поскольку приготовление еды не было её сильной стороной и нам приходилось довольствоваться какими – нибудь готовыми блюдами и полуфабрикатами, так что мне немножко недоставало моих вечерних заходов в закусочную и в «Бер дэнс».

– Папа держит повара из Бали! – смеялась она.

– А я держу в шкафу «Литовскую повариху», – сказал я. – Книгу с дурацкими рецептами от моей польской бабушки. Я буду твоим новым поваром!

Однако под «здоровой жизнью» Джанис подразумевала нечто другое; у нас, наверное, был самый большой расход воды и электричества во всём квартале, и в ванной она часто говорила:

– О боже! Пятая ступень сознания!

Мы продолжали делать там то, что прервали в Центре медитации. Разница состояла лишь в том, что я больше не обязан был медитировать, и это меня очень радовало.

Четвёртым пунктом Джанис объявила:

– Нам надо приобрести кое-что из мебели!

– А мне новую гитару! – пошутил я. – Неужто ты правда хочешь потратить все свои деньги на какое-то барахло? Кроме того, я не выношу вида покупателей в мебельных магазинах. Они похожи на смертельно больных, которые подыскивают себе подходящий гроб.

– Ах, идём, Тео! Мы превратим комнату Джимми в концертный зал. Никто, кроме нас, не будет туда входить, посередине мы поставим кровать или батут, а в углу – твои боксы для аппаратуры!

И я снова поехал с Джанис.

Мы заказали красную кожаную софу, стеклянный стол и массажную кушетку вместо батута; два сценических прожектора, зеркальный шар, какие бывают в диско-барах, и чёрные занавески на окна, усеянные крошечными полумесяцами.

Тёплый южный ветер, подспорье Бэбифейса и Джимми в их садовой работе, в апреле парализовал зиму: термометр наконец преодолел нулевую отметку, а на небе засияло солнце. Такая перемена показалась нам с Джанис чудом природы. К этому времени я заметил, что у нее было одно преимущество по сравнению с Агнес, и очень существенное: она понимала, что я гитарист. Она изучила все мои пластинки от А до Я, она слушала мои чудовищные сольные партии на гитаре всегда и повсюду, даже когда я в тысячный раз играл с Джимми в «Принцессе Манор» польские шлягеры, мутировавшие в кантри-музыку. Она была моим преданным фаном, моей лучшей публикой, и как только я включал усилитель и извлекал из гитары первые аккорды, она всё бросала, усаживалась предо мной прямо на полу и смотрела, как я репетирую или сочиняю. То, что она была так близка мне и так на мне сосредоточена, оказывало на меня такое же благотворное воздействие, как наши совместные ванны; а может, это было даже лучше, потому что я сразу замечал, как самое позднее через две песни она готова была утащить меня куда-нибудь на необитаемый остров посреди Тихого океана.

Но всё было не так просто, и причина коренилась в том, что мой шеф, мистер Миллер, Рыбак, был одержим манией величия: он хватался за все заказы, какие ему только подворачивались, и пичкал нас сомнительными обещаниями повысить зарплату.

– Скоро я буду платить вам по тринадцать долларов в час! Мы расширяемся! – говорил он. – И если удастся, наша фирма переедет в Калгари. Там сейчас строят, как в Древнем Египте! Сотни тысяч новых жителей в год! Это же золотая жила! Я не сошёл с ума, всё это печатают в газетах!

Я думал: ну, с ним всё ясно! Того и гляди разбогатеем. И в дополнение дадут бесплатные кандалы.

Я не мог отвертеться от сверхурочных и изнывал с Ча-Ча в вечных пробках и на разных стройках. Джанис я видел только вечером.

Наш бригадир Андрей пытался выпросить у мистера Миллера дополнительную рабочую силу, но шеф был лютее любого тирана. Он говорил:

– Вы, поляки и русские! Радуйтесь, что у вас вообще есть работа! Я же не нанимаю себе какого – нибудь араба, который каждую свободную минутку расстилает свой ковёр-самолет и падает на колени молиться своему Аллаху, а вся работа побоку! Вы, коммунисты, мне больше подходите! За кусок мяса и водку вы готовы удавиться! Чудес не бывает!

Результатом этой симфонии Миллера было то, что после окончания рабочего дня мне приходилось собирать последние силы для Джанис и Заппы. В постели мы то и дело слушали «Tinseltown Rebellion», да так громко, что даже долготерпеливый Бэбифейс не выдерживал – удалялся гулять с Крези Догом, а мой дядя выходил на баррикады:

– Что это за грохот тут у вас? Ребёнка, что ли, делаете? Или что? Смотрите, я ведь оглохнуть могу!

20

В срок, как и было заказано, нам привезли новую мебель – диско-шар показался мне похожим на звезду Смерти из «Звёздных войн». Джанис подвесила его прямо над нашей кроватью, и именно на этот день сверления дыр и распаковки мебели пришёлся мой первый в жизни сольный концерт – без Джимми Коронко и мистера Ямахи. Всё это устроил Чак. Или, вернее, его верные сообщники Биг Эппл и Джинджер, которые купили «Бер дэнс» – нашу любимую бильярдную пивную – и индейский продовольственный магазин, в котором мой дядя с недавнего времени повадился отовариваться мясными консервами – запас на зиму: тушёнка – для завтраков, вяленое мясо – чтобы грызть перед теликом. Всё это якобы с большой скидкой, которую получали, если верить Джимми, только польские ветераны Вьетнама и диссиденты.

Итак, меня, Теофила Бакера из группы «Блэк из уайт» теперешние владельцы – по случаю нового открытия заведения – пригласили д ля того, чтобы я вгонял гостей в восторг и эйфорию моими песнями и гитарным соло, причём за гораздо более высокий гонорар, чем у Рихарда Гржибовского. Мой друг Чак рекомендовал меня как самого талантливого рок-гитариста индейского квартала всех времён, даже не спросив меня, как сам я оцениваю себя, и это мне очень не понравилось: ну кто я такой? Ведь у меня никогда даже случая не было помериться силами с кем-нибудь из суперзвёзд на музыкальной сцене Виннипега

– Ах! Но это же и так ясно! – сказал Чак. – Тео, ты в порядке!

– Без сопровождения я никуда не гожусь, – возразил я. – Надо, чтобы со мной выступил дядя. Поговори с твоими дружками, этими контрабандистами и дилерами!

Чак ответил:

– Считай, что уже поговорил!

Он повис на телефоне, и до меня донёсся голос из трубки.

– Дядя Джимми! – возмутился Биг Эппл.

Чак на глазах усыхал и сжимался.

– На фиг нам сдался этот старый жирный мешок из Бухареста! – кричал Биг Эппл. – Этот румын, который упёр у нас однажды целую коробку «Бурбона»! Ну ладно, хорошо! Я не такой злопамятный! Лишь бы только без капризов и норова!

Разговор быстро закончился – о коробке «Бурбона» я слышал впервые, но это меня не интересовало, потому что до моего выступления в «Бер дэнс» оставалось всего два часа: всё было спонтанно и срочно – как всегда, когда Чак брался что – нибудь организовать. А мне ещё нужно было вымыться, приласкать Джанис, съесть мою пиццу по – гавайски, испробовать диско-шар, уговорить дядю Джимми играть со мной, но под мою дудку, а главное – мне нужно было поспать хотя бы четверть часа, чтобы сбросить с себя усталость минувшего дня, а потом полчасика порепетировать перед выступлением. Когда, скажите пожалуйста, я должен был всё это успеть? Ведь у меня нет ни двойника, ни слуги на побегушках – никого, кто мог бы за меня что-то сделать.

Мы с Чаком договорились о времени. Он со своей кореянкой должен был заехать за нами и отвезти нас в «Бер дэнс». До этого у него было ещё одно дело в городе, и он усвистал. А я разделся, прыгнул на массажную кушетку, вытянулся на животе, устроился поудобнее и сказал Джанис:

– Наверное, это единственное, что может сейчас мне помочь: прошу тебя!

Всё-таки мне здорово повезло, что я, Тео, встретил эту божественную медсестру, и я только спрашиваю себя – просто из осторожности, – когда же ей это надоест: исцелять моё измученное стрессами тело, мою спину паркетчика и плиточника. Ведь когда-нибудь им всем это становится в тягость, и они просто говорят: «Морочься со всем этим сам!»

Но нам было далеко до этого, я не сомневался, – ведь мы пребывали, так сказать, ещё в стадии медового месяца.

После того как я, благодаря массажу Джанис, снова немного подзарядил мои батарейки, уничтожил пиццу и принял душ, я почувствовал себя достаточно сильным, чтобы провести переговоры с Джимми: он был давно на мели. В его положении приветствовалась любая, даже маленькая работа – по крайней мере я исходил именно из этого, когда отправился к нему в комнату и сказал:

– Сегодня вечером ты можешь запросто заработать две сотни, если сыграешь то, что я скажу. Пойдёт?

Приманка сработала. Мой дядя сразу клюнул.

– Так точно! – сказал он. – Только куда для этого нужно идти? На улицу?

– Ты в своём уме? – сказал я. – Укладывай пока мистера Ямаху в футляр. Сейчас увидишь. Через десять минут выпархиваем. Только, пожалуйста, не напяливай на себя дурацкие ковбойские причиндалы со всей этой иллюминацией – ты только людей распугиваешь! Сегодня мы играем перед настоящей публикой, а не перед пьяными придурками в польском клубе.

– Так точно!

Когда дверь за мной закрылась, я услышал, как он вслух ругался по-белорусски:

– Вот гад! Дирижёр нашёлся грёбаный из японского дома престарелых! Кто из нас руководитель группы «Блэк из уайт» – он или я?

А я оправился назад к Джанис, которая в это время как раз сушила волосы феном, и сказал ей:

– Вот видишь! Джимми пришлось проглотить, что он сегодня всего лишь вторая скрипка.

– Ты к нему очень суров, – сказала она – Не забывай, в конце концов, что это он научил тебя музыке.

У двери позвонили. Это были Чак и Арихуа.

– Хай! – сказал мой друг. – Извините нас за опоздание! Мы прокололись и меняли колесо. И это в самоновейшем автомобиле, только вчера купленном!

– Замечательная придумка для оправдания, но это неважно. Время ещё есть – пока мы там всё установим и немножко сыграемся. Раньше девяти рок-н-ролл не начнётся.

– Сердечные поздравления, Тео! – сказала Арихуа. – Ты у нас рок-звезда!

– Это неплохо кормит, – соврал я.

Кореянка регулярно поджаривалась в солярии, но у неё был писклявый голосок, который я терпеть не мог и свихнулся бы, если бы мне пришлось слышать его постоянно.

Она работала в эксклюзивном отеле «Четыре сезона» на ресепшен и в свои двадцать четыре года, судя по всему, имела только одну проблему: как бы ей ещё похорошеть.

Новый экипаж Чака был фургоном. В нём хватило места для наших боксов, усилителя и инструментов.

Бэбифейс решил отправиться пешком, а дядя Джимми расположился со своими кабелями на заднем сиденье и потел всеми порами. Он жестоко страдал оттого, что в этот вечер ничего не решает. Я, наверное, садист, но мне и впрямь доставляло удовольствие, что на сей раз лидер группы – я.

– А где же сядем мы с Джанис? – спросил я у него. – Подвинься немного, старый!

Через несколько минут мы припарковались перед «Бер дэнс», где нас уже поджидали Биг Эппл и Джинджер.

– Вовремя приехали! – сказали они.

– Да, да, – подтвердил я. – А что с моим гонораром?

Когда мы с Джимми начали устанавливать свою аппаратуру, бар был уже наполовину заполнен. Время от времени я подходил к стойке, целовал Джанис, заказывал для моего дяди новое пиво и слушал, как Арихуа безостановочно болтает про свою работу в отеле. Насколько во всей этой суматохе я успел заметить, Джанис слушала её во все уши. Чак сидел со своим напитком немного в стороне и молча пялился на грудастую барменшу. Да, думал я, намечается хорошенький вечерок.

Сразу после девяти, когда притащился Бэбифейс и уселся за стол перед самой сценой, я ещё раз напомнил моему дяде:

– Ты лишь аккомпанируешь мне, и держись как можно дальше от твоих польских ритмов. Играй только что-то вменяемое – на органе! Тапа-тапа-тап! Понятно?

После этого я сделал короткое вступление от имени новых владельцев бара и крикнул в микрофон:

– Люди! А мы – «Вонючие ноги»! Да!

Яка-така… Яка-така… Яка-така… Яка-така….

Яка-така…. Яка-така…

Я начал и выдал всё, что имел в запасе: «Road Ladies» Заппы, Уильяма Кларка, «Когда я был мальчишкой» Брейкаута и свои собственные песни. Дядя Джимми немного отставал, хотя всё больше и больше подчинялся моему блюзу: рот его был широко раскрыт, как в «Принцессе Манор». Я улыбался ему, беззаботно продолжал петь, на десерт сервировал соло, и лишь заметив, как Бэбифейс ритмично покачивает ногой, я вдруг обнаружил, что люди в полном экстазе. Они неистовствовали и вопили:

– Эй! Даёшь «Месть Чанги!» Хотим «Месть Чанги»!

Колоссальный подъём в «Бер дэнс» повлёк за собой некоторые последствия: Биг Эппл и Джинджер наняли нас как группу «Вонючие ноги» в качестве постоянного банда. Они ангажировали нас на два раза в месяц – всегда по средам. Мой дядя смог наконец снова немного надстроить свой пивной бюджет.

Но и Джанис не ушла оттуда с пустыми руками. Она подружилась с мисс Корея и благодаря её рекомендации получила работу в интернациональной команде уборщиц отеля «Четыре сезона» на полставки, и в мае она уже приступила к работе.

После своего первого рабочего дня Джанис убеждала меня вечером в постели:

– Это только для начала, правда. Чтобы у меня хоть что-то было. Да ведь? Наверняка найдутся постояльцы, которые, может быть, захотят побаловать себя массажем.

Так она стала уборщицей – после нескольких ступеней медитации и просветления, после космических оргазмов… И почему я не миллионер или хотя бы не босс семейного предприятия с традициями?! Производил бы, допустим, ластики, фирма «Бакер и сын»… Я не мог выдавать ей чеки со щедрыми суммами, не мог профинансировать открытие её массажного салона, не мог даже послать её отцу компакт-диск с записями моей группы. И что я за неудачливый такой землянин, который лишь бренчит от случая к случаю на гитаре то тут, то там за сотню и при этом ещё изображает из себя профи! Какими такими качествами обладают другие? Чего недостаёт мне? Интеллекта? Одарённости? Связей? Божьего благословения? Или просто куража? Я полагал, всё дело в последнем. Мне не хватало куража, уж это точно. Поганого куража и чуточку интереса к домам мебели, домам автомобилей, домам одежды, домам на одну семью, может, даже домам больных и домам мёртвых. Я понял: «Тео, у тебя нет честолюбия и интереса ко всем домам, которые ежедневно вырастают из земли во всех уголках мира, и поэтому ты стал плиточником и паркетчиком, чтобы через некоторое время вообще превратиться в самое обыкновенное земноводное».

– Джанис, – сказал я, – ты права. Во мне слишком много огня. Уж слишком много огня! Ты же мне в Банфе поставила задачу думать поземному. Но как это сделать? Что это значит – по-земному?

– Спи, Тео! – сказала она. – Ты снова горишь, как нефтяная скважина.

Я зарылся в подушку, обнял Джанис и заснул.

В то время, как я ещё целый месяц май мучился с моей закупоренной жизненной установкой, с моим дезинтересом к бесконечному множеству домов, которые человек возводил и снова рушил, мне однажды позвонил Чак и сказал:

– Ты должен оказать мне одну услугу.

– Какую? – спросил я.

– Сегодня вечером я собираюсь выйти, но не один.

– Ну да, естественно, но в чём же проблема, а?

– Нет, я не с Арихуа. С американкой.

– Чего?!

– Я условился с чудо-бюстом из «Бер дэнс», ну, барменша, помнишь? Я у неё ночую.

– Чак! Не надо! Ты не должен так поступать с Арихуа. Ты снова устроишь кровавую бойню. А у тебя в подвале и без того хватает трупов!

– Ах, да я и без тебя знаю! Но эта грудь… Просто сил нет! Я ничего не могу с собой поделать…

– Тебе придётся выбирать между Кореей и американским чудо-бюстом.

– Я не могу! Слушай меня внимательно. Если Арихуа когда-нибудь спросит тебя, просто скажешь ей: «Да, мы с Чаком…»

– «…уезжали, – продолжил я за него. – Мы перегоняли из Онтарио машину – настоящий высший класс, „ламборджини" семьдесят восьмого года выпуска, кожа, кондишн, двенадцать цилиндров, и нам пришлось переночевать в мотеле». Чак! В эту галиматью ты и сам бы не поверил! А что я скажу Джанис?

– Ну, так и скажешь: мол, поездка в Онтарио…

– Ты не в своём уме! Не ночевать же мне на улице в картонной коробке!

– Не-е, только не это! Ты переночуешь в мотеле! Тео, я прошу тебя. Пойми же… Только один раз!

– Ах, чтоб тебе! О'кей, О'кей!

Я положил трубку. Мне придётся врать Джанис, а уж этого мне совсем не хотелось, тем более из-за какой-то силиконовой куклы. При одной мысли о грязном мотеле для супружеских измен и о том, что я сам должен совершить что-то вроде измены, мне стало дурно. Как раз в то время, когда у нас с Джанис всё так чудесно складывалось и шло по нарастающей. Я испытывал сильное желание убить моего друга или хотя бы растерзать его на тысячу кусков. Я злился и на самого себя за то, что так легкомысленно согласился оказать поддержку Чаку с его американским проектом «Чудо-бюст».

Нет, подумал я, не поеду я в этот поганый мотель.

– Джанис! – позвал я.

Она пришла, и я рассказал ей о звонке Чака.

– Только прошу тебя! Ни слова не говори Арихуа! – сказал я. – Иначе мне кранты!

– Тео, Чак попросил об одолжении тебя, а не меня. И какое отношение я имею к вашей дурацкой сделке?

– Ты не знаешь Чака. Он ничего не может с собой поделать. Просто уж он такой.

– Ах, бедняга! Его можно только пожалеть!

У нас завязалась дискуссия, которая зашла в тупик – несмотря на две бутылки вина и ночь, которую мы оба не так скоро забудем.

И на следующий день Джанис снова не дала мне себя переубедить. Она успокоила меня своей женской дипломатией:

– Сама я ничего не буду говорить Арихуа, но если она спросит меня об этом деле конкретно, я не смогу молчать. Для этого я к ней слишком хорошо отношусь.

– Мы были в Онтарио, Джанис. Помни об этом, – сказал я, но мысленно уже готовил себя к битве, которая была мне, собственно говоря, не по плечу.

Вечером я говорил с Чаком по телефону и заверил его, что выполню нашу договорённость. И он, дурак, пожелал даже оплатить мой ночлег в мотеле, а я, дурак, даже назвал ему цену.

Мы все сообща заложили мину замедленного действия.

Был июнь, и бомба продолжала себе спокойно тикать.

У дяди Джимми были другие заботы. Он вознамерился подать документы на оформление профессиональной нетрудоспособности. Он сказал, что ему есть что предъявить канадскому правительству, что у него есть чрезвычайно важные основания и что скоро он будет считаться инвалидом, необратимо пострадавшим на поприще капиталистического хозяйства.

– С моим двигательным аппаратом полная труба, ему крышка, – сказал он. – Это профессиональная терминология. По мне сразу видно, что я не симулянт, – они только такой язык и понимают! А ведь подумать только: надо стать калекой, для того чтобы наконец жить по-человечески! Просто оторопь берёт! И ведь я ничего особенного не требую, мне только и нужно, что выпить что – нибудь приличное и иногда съесть котлету!

И больше ничего! А уж бога и бессмертие я и сам могу себе состряпать!

Он вечера напролёт сидел со специальным словарём над своими бумагами и то и дело стучался к нам и цитировал какие-нибудь параграфы, которые даже Джанис не понимала.

Время от времени он ездил к своему домашнему врачу мистеру Лато, который вёл приём в польском квартале и, по словам Джимми, был великим специалистом по сложным случаям; я мог представить себе в картинках, как протекали их беседы.

Однажды ночью, когда мы с Джанис после концерта в «Бер дэнс» спали мёртвым сном, Джимми разбудил нас диким стуком в дверь нашей комнаты.

– Откройте! Полиция! – гремел он. – Там снаружи кто-то скандалит и лается!

И действительно был слышен странный шум, исходивший со стороны ворот, – тупое и монотонное «бум», которое повторялось с регулярной периодичностью, как сигнал SOS: Бум… Бум – Бум…

Кто-то колотил кулаком по запертым воротам, и, если прислушаться, можно было различить ещё и тихий, горестный вой.

Джанис толкнула меня попой в живот, потом нащупала рукой моё лицо и дотянулась до носа:

– Тео, поди посмотри, что там такое!

Бум… Бум… Бум…

Я чихнул, потянулся, встал, набросил на плечи мою зимнюю куртку и пошлёпал к Джимми в боксёрах и босиком.

– Ну наконец-то! – воскликнул он. – Мне нужно подкрепление! На нас напали!

– Спокойно, Коронко, – сказал я. – Уж вряд ли это маньяк-убийца!

Бум… Бум… Бум…

Дядя приплясывал за моей спиной, вооружившись палкой от швабры, и грозил:

– Я им задам! Я покажу этим империалистическим бродягам! Во Вьетнаме я был снайпером!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю