Текст книги "Из собрания детективов «Радуги». Том 1."

Автор книги: Артур Апфилд

Соавторы: В.Х. ван Эмландт
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

9
Любезность за любезность

В восемь утра, когда Ирвин повез инспектора Уолтерса на аэродром, обитатели Лагуны Эйгара занимались своими обычными делами. Заверив Уолтерса, что дело об убийстве констебля Стенхауза будет успешно закончено, Бони прогуливался на веранде гостиницы, куря третью после завтрака сигарету.

Бар был открыт, но посетителей не было. Бармен Тед Рамсей возился на заднем дворе. Гунн грузил пустые бутылки на запряженную четырьмя осликами повозку, собираясь к бутылочному кольцу. Лавочник подметал каменистую улицу перед своим магазинчиком, а дети гонялись за козами, чтобы их подоить.

Погода стояла обычная для этого времени года. С ясного неба пригревало солнце, и над дорогой, по которой недавно проехал пикап Ирвина, все еще висело золотистое облако пыли. Куры копались в дорожной пыли, а поодаль от поселка, на дне высохшего ручья, разбили стоянку аборигены, сидевшие сейчас возле курящегося синеватым дымком бревна.

Повсюду царили порядок и спокойствие, за исключением гостиничной кухни. Войдя туда, Бони узрел разъяренную миссис Рамсей и заплаканную девушку, которая прислуживала за столом и убирала в номерах. Сейчас ей было громогласно приказано «убираться». Угодить миссис Рамсей было невозможно, а разгневать – очень легко. В ответ на учтивый вопрос Бони о причинах ее раздражения она пустилась жаловаться: муж пьет, в гроб себя вгоняет, повар – старый неряха и пропойца, служанка – дрянь ленивая, чтоб им всем сгореть вместе с пивной окаянной!

– Повар-то он хороший, этого у него не отнимешь, инспектор, – говорила миссис Рамсей, моя оставшуюся после завтрака посуду. – Но ведь с него глаз спускать нельзя, а то он курит, когда готовит, и пепел в еду роняет. А все муженек мой, от него все зло. Мало того что сам налижется, так еще и повара напоит. Вон, сейчас оба во дворе – блюют. С этого у них каждое утро начинается. А завтрак мне пришлось готовить, да еще позаботиться, чтобы у инспектора Уолтерса от нашего заведения приятное впечатление осталось. Один только Гунн по-настоящему помогает. Вот за кого мне замуж надо было выйти.

– «Мы часто сожалеем, что не поступили иначе, хотя именно это «иначе» нас и погубило бы», – процитировал Бони и взял кухонное полотенце.

– Гунн меня погубил бы? Как бы не так! Я с ним одним мизинцем справилась бы, – заявила миссис Рамсей и посмотрела на Бони. Изумление прогнало из ее разгневанной души все, что тяготило ее в это прекрасное утро. – Нет-нет, инспектор, и не думайте вытирать посуду!

– Отчего же? Я не разобью, не бойтесь, – проговорил Бони. – Мне надо дождаться констебля Ирвина с аэродрома, и лучшего занятия, чтобы скоротать время, не придумаешь. К тому же, миссис Рамсей, мне нужно вас как-то задобрить, прежде чем попросить об одолжении.

– Ах вот в чем дело! – воскликнула она, утирая нос-пуговку всей своей ручищей от ладони до локтя. – Полицейские, бармены, фермеры, богачи или нищие – все мужчины одинаковы. Поставьте их на стол, и я их разложу по полкам. Тарелки, я имею в виду. Бьюсь об заклад, вы женаты, у меня глаз наметанный. Но вы продолжайте, мне не терпится узнать, на что вы нацелились. Уж конечно, не на меня, могу поручиться.

– Только сначала приободритесь. Ну-ка, счастливая улыбка, глубокий вдох, жизнерадостный смех. Вот так-то лучше. Нам с Ирвином снова надо кое-куда съездить, возможно, на несколько дней. Вы не могли бы снабдить нас хлебом и вареным мясом?

– И только-то? Ну конечно, мистер Бонапарт. Когда вы едете?

– В начале десятого, я надеюсь. Комнаты, пожалуйста, пока оставьте за нами.

– Ладно, запру их, будут вас дожидаться.

Миссис Рамсей кончила мыть посуду, прошлась губкой по раковине и вытерла руки о передник. Бони продолжал возиться с посудой, и миссис Рамсей попыталась отнять у него полотенце.

– Давайте, давайте, сама дотру.

– Я поработаю, пока вы сходите за хлебом и мясом. Вы давно здесь живете?

– Давно. Даже слишком – целых восемнадцать лет. В этой гостинице мы с Тедом пять лет. А раньше старателями были. Нашли жилу, подзаработали и купили долю в этом заведении.

– Вы, наверное, всех в этих краях знаете?

– Это точно. Всех мужчин, женщин и детей. Коз – и тех узнаю, – ответила миссис Рамсей, доставая кусок вареной говядины из огромного холодильника. – Люди здесь хорошие – работают много, живут нелегко. Паршивую овцу редко встретишь. Как насчет свежих отбивных? На костре поджарите.

– Вид у них аппетитный, спасибо.

– Советую захватить фунт сливочного масла, и еще я вам положу кусок бекона, чтобы можно было перекусить на скорую руку. В какую сторону направляетесь?

– На север, – сказал Бони, раскладывая ножи, ложки и вилки по отделениям большого выдвижного ящика в кухонном шкафу. – Какие у вас были отношения со Стенхаузом?

Лицо миссис Рамсей, такое приятное в минуту радости, приняло угрюмое выражение.

– Нормальные, – ответила она. – Ведь он здесь столовался, когда жена его померла. Ни с кем особо не разговаривал. Никак не мог в себя прийти после того, как она… ну, так вот умерла. Я их свадьбу помню. Что два голубка, миловались. Не знаю, что на него потом нашло. Хмельное тут ни при чем – он его в рот не брал. – Миссис Рамсей заворачивала в бумагу кусок фруктового торта, и Бони убедился, что вытертая им посуда приносит приличные дивиденды. – Точь-в-точь два голубка – души друг в друге не чаяли. И вдруг однажды ночью стучится он ко мне и просит срочно в участок прийти. Доктор Морли уже там был… Вообще-то я не думаю, чтобы ее спасли, даже если бы удалось ее тогда в Дерби отправить. Декабрь стоял, паводки. Много лет такого потопа не было. Три самолета в грязи застряли, надежды, что четвертый прилетит, никакой. Мы с доктором Морли четверо суток у ее постели просидели, но все напрасно – померла. Сдается мне, если б не доктор Морли, у Стенхауза могли быть крупные неприятности. Славный он старик, док Морли, правда?

Бони согласился.

– Несчастный мистер Уоллес… Вы его увидите?

– Очень возможно.

– Удар его хватил от горя. С тех пор он уже не тот, что раньше. Под корень старика подкосило. Да и жену его тоже. Бедняжка. Что ж, горе никого не обходит. Только некоторым больше других достается. Если вы решили к ним заглянуть, прихватите их почту. А съестное я здесь, на скамейке, оставлю. Как мистер Ирвин вернется – заберете.

– Большое спасибо, – улыбнулся Бони. – Все-таки умаслил я вас, а?

– Да ну вас, мистер Бонапарт, – захихикала миссис Рамсей. – Дайте хоть помечтать бедной женщине.

Бони прошел в переднюю часть здания. Здесь было прохладнее, но освещение оставляло желать лучшего. Эта часть гостиницы была построена раньше других, когда из материалов имелись лишь глина и камень, а кровельное железо стоило бешеных денег. По пути на почту Бони встретил Гунна на запряженной ослами повозке, который, пополнив бутылочное кольцо, возвращался назад. Стоило Бони остановиться и заговорить с Гунном, как ослы тоже встали как вкопанные.

– Послушайте, Гунн, вы, помнится, рассказывали о своем прииске «Королева Виктория». Где он находился?

– Где? А к востоку отсюда, милях в девяти, – ответил Гунн и, вспомнив о былой удаче, машинально тронул закрученные вверх усы. – Славное было дельце.

– А в горах на юге вы золото не искали?

– Искали, как же. Мы с Пэдди добрых полтора года по этим самым горам бродили. Только без толку. На вкрапления кое-где натыкались, а настоящей жилы так и не нашли. Но золотишко там есть. Ждет-пождет, когда до него доберутся.

– Так никому и не повезло? – спросил Бони, опершись на спину ближайшего ослика.

– Нет, почему. Есть тут ребята – кой-чего нарыли. Но добыча и вывоз в такую монету влетали, что дело не пошло. Туда и сейчас партии ходят, ковыряются помаленьку.

– Гм. Мне говорили, что мистер Лэнг из Лерой-Даунс когда-то ездил на ослиных упряжках через южные хребты. Вы знаете эту дорогу?

Гунн усмехнулся, а осел, на которого опирался Бони, едва не упал во сне.

– Еще бы, каждый ярд знаю. Ну, сейчас-то там никакой дороги, наверно, нет. Так, тропка какая-нибудь по склонам петляет. А старина Лэнг – хват. Другой бы по тем горкам в жизни не проехал.

– Рядом с этой дорогой золота, думаю, не добывают?

– Я лично не слыхал. Ближайшая к ней шахта – в трех милях к западу. Есть у нас двое ребят, Чарли Немец и Малыш Уилсон, – вот они там и копают.

– А где они воду берут зимой? Ручьев ведь нет?

– Зимой нет. Пока дожди не польют, никаких тебе ручьев. Но в горах впадины есть, расселины всякие, там достаточно воды собирается.

Бони снял руку с ослиной спины и выпрямился.

– Вдоль той дороги колодцев, конечно, не рыли. Где же Лэнг поил своих ослов?

– А там же, во впадинах.

– Я еще зайду к вам перед отъездом, – пообещал Бони и направился к почте. У него за спиной Гунн прикрикнул на задремавших осликов.

Итак, никаких шахт или колодцев вдоль старой дороги не было, и, значит, белая глина на подошвах ботинок Стенхауза не оттуда.

Почтмейстера Дэйва Бандреда Бони застал наедине с бутылкой рома.

– Доброе утро, инспектор. Как дела?

– Бывают и хуже, – ответил Бони, окидывая взглядом лысого, красноносого и сутулого человечка, который был не только местным почтмейстером, но и метеорологом и мировым судьей. – Я снова еду на место преступления и, возможно, загляну к Уоллесам. Могу взять их почту.

– Да, конечно. Они будут рады.

Бандред повернулся к боковой полке и принялся увязывать кипы газет, чтобы присоединить их к письмам и посылкам. Бони черкнул телеграмму жене, сообщая, что надеется возвратиться со дня на день. Он знал, впрочем, что это обещание будет воспринято с известной долей недоверия.

– Вы давно живете в Лагуне? – спросил он, когда Бандред выложил на стойку всю почту Уоллесов.

В водянистых бледно-голубых глазах почтмейстера блеснул насмешливый огонек.

– Тринадцать лет с хвостиком, – ответил он. – Ну, хвостик – ладно, а вот с годками я, конечно, лишку хватил. На юге мог бы получше устроиться, но там климат гиблый, чтоб его. Нет, в Перте мне не жизнь, хоть министром почт меня сделай. Летом жарища, а зимой холод собачий.

Бони улыбнулся.

– Бутылочное кольцо, думаю, несколько выросло, с тех пор как вы здесь поселились?

– «Несколько»! Еще как выросло! Жена моя говорит, я тыщ пять пустышек к нему добавил. Она всегда чертовски преувеличивает… но только не насчет бутылок. Ведь было еще тыщ пять, о которых она не знает. Вы женаты?

– Увы!

– Джеки Масгрейв так и не обнаружился?

– Нет… Я, во всяком случае, не слышал.

– Да он наверняка уже дома, инспектор. Черные умеют поворачиваться, когда захотят. Он всегда мне не нравился, Джеки этот. Слишком уж скрытный. Стенхауз, видать, велел ему слух распустить, что они на юг едут.

– Скорей всего, – кивнул Бони. – У Стенхауза только один трекер был?

– Только Джеки. С местными он не связывался. Похоже, боялся, что здешние черные могут кой-чего про него порассказать.

– А было что рассказывать?

Водянистые глаза почтмейстера быстро моргнули.

– Может, и было. Стенхауз сильно изменился, как жена его умерла. – Бандред зажег сигарету. – Неплохой был малый, когда только приехал сюда. А потом чего-то озлобился. После смерти жены совсем остервенел. Ну, со мной-то, правда, он держался в рамках. Волей-неволей приходилось. Так-то вот… Да, есть тут у меня кое-какая почта для Бринов. В той стороне не будете?

Бони ответил, что до Бринов слишком большой крюк. Бандред посмотрел на него долгим взглядом, явно что-то прикидывая в уме.

– Может, опрокинем по маленькой, пока вы еще здесь? – предложил он.

– Нет, с меня хватит, – пробормотал Бони, вспомнив попойку в баре. – Я редко бываю в пивных и еще не оправился от вечера с Бринами. Здоровы же они пить.

– Еще бы! Правда, Джаспер, видно, не в форме был – уж больно быстро вырубился. Чудной он, Джаспер. То галлонами виски хлещет, а другой раз самую малость хлебнет – и готов. – Бандред улыбнулся или, скорее, осклабился, обнажив давно не чищенные зубы. – Однажды мы два дня и три ночи кряду глушили, и он только на второй день отключился. Братья привалили его спиной к стене, привязали к бороде кусок бечевки и дергали за нее, чтоб он кивал, когда приходил его черед заказывать.

– Они и тогда норовили за всю компанию заплатить? – усмехнулся Бони.

– Нет, в тот раз – нет. Года три назад это было или чуть больше. Мы тогда миссис Стенхауз хоронили, народ со всей округи собрался. Кстати, хочу вам сказать, инспектор. Уоллесы вам малость угрюмыми покажутся, но люди они хорошие. Брины – те бешеные, сами видели. А эти ничего, вроде нас с вами.

Сгребая в охапку газеты, письма и бандероли, Бони пробормотал:

– Похоже, дела у ваших фермеров идут на лад.

– У Бринов Эзра всему голова. Решил, раз война кончилась, надо дело на широкую ногу ставить и настоящие деньги делать, а не только на жратву зарабатывать да на выпивку.

– Гм. По всему видать, получается у него неплохо.

– Похоже на то. Как-то Эзра сказал мне, что на войне ему вдруг ясно стало: Кимберли уже взрослая и ей теперь кое-что получше нужно – чтоб не в тряпье ходила и не из жестянок ела и пила. А хороша девчонка, Ким-то. Счастливчик тот будет, кто ее заполучит.

– Кто-нибудь уже пытался?

– Это вы у Джека Уоллеса спросите, может, расскажет. Но задачка у него не из легких. Надо ведь через Сайласа и Джаспера прорваться, а потом еще через Эзру. А этакую троицу одолеть только одному человеку на свете под силу.

Бони секунду-другую крепился, но все-таки не выдержал и спросил:

– Кому же, интересно?

– Президенту Ирландии! – расхохотался Бандред. – Президентом Ирландии надо быть, чтоб Кимберли в женихи сгодиться.

– Высший класс, а?

Бандред вздохнул.

– Волосы у нее как червонное золото, а глаза что два василька, и большущие – утонуть можно. Посмотрела она на меня однажды, так я потом недели две бриться не мог – противно было на себя в зеркало глядеть.

10
Сложные люди

Бони и констебль Ирвин успели отъехать на десять миль от Лагуны Эйгара, когда встретили механика, возвращавшегося на машине Рамсея.

– Еще вчера вечером должен был приехать, – посетовал он. – И на тебе – два прокола перед самой темнотой. Пришлось у дороги заночевать.

– Джип наладил? – спросил Ирвин.

– Наладил. Руль новый поставил.

– Когда вы вчера расстались с констеблем Клиффордом? – поинтересовался Бони, и механик ответил, что около часу дня.

Спустя полчаса Ирвин показал на боковую дорогу, уходящую через Черный хребет к ферме Бринов. Еще через двадцать минут они подъехали к повороту на ферму Уоллесов. Она находилась милях в пятнадцати к востоку от Черного хребта. Подумав, что, пока они будут у Уоллесов, Клиффорд может проехать мимо, возвращаясь в поселок, Бони черкнул ему записку и привязал к палке, которую воткнул посреди дороги.

Боковая дорога сначала петляла по невысоким холмам, а потом пошла по дну узкой зеленой долины, и машины покатили гораздо легче. Они увидели ферму – несколько белых квадратиков у подножия темно-бурой горы, – когда были еще милях в трех от нее.

Вскоре рядом с пикапом побежали собаки, провожая их к главной усадьбе, возле которой маячили высокие мачты ветряков, дававших ферме свет и энергию. У входа в маленький сарайчик собралась кучка чернокожей детворы. Трое белых мужчин возились с грузовиком. Один из них направился навстречу приехавшим.

Ирвин познакомил Бони с Джеком Уоллесом, коренастым мужчиной лет тридцати с небольшим. Смерив инспектора взглядом непроницаемых серо-голубых глаз, он негромко ответил на приветствие.

– Ты уже слышал про Стенхауза, Джек? – спросил Ирвин.

– Да, вчера в вечерних новостях передавали. Он давно на пулю нарывался. Обедали уже?

– Да, спасибо, – отозвался Ирвин.

Когда они не спеша шли к дому, Бони спросил Уоллеса:

– Вы в этом сезоне уже всех бычков в Уиндем отправили?

– Само собой, инспектор. Последнее стадо еще месяц назад ушло.

– Гуртовщиков со стороны нанимаете?

– В этом году – да.

На веранде появилась миссис Уоллес – маленькая седенькая старушка с большими и доверчивыми темными глазами.

– Кого я вижу, констебль Ирвин! – воскликнула она, явно обрадовавшись.

Наклонившись, чтобы пожать ей руку, Ирвин шутливо напомнил, что последний раз они виделись не три года назад, а только вчера. Старушка улыбнулась Бони, который выразил удовольствие по поводу знакомства и сказал, что они с констеблем не забыли захватить почту.

– Заходите в дом, поздоровайтесь с моим стариком, – пригласила она по-птичьи звонким голосом. – Он на другой веранде, на солнышке греется. Совсем его, бедного, болезнь замучила.

Старый инвалид с живыми серыми глазами и остроконечной седой бородкой полулежал в плетеном шезлонге. Ирвина он встретил с неподдельной радостью, с Бони поздоровался сдержанно, извинившись, что не может встать.

– В данных обстоятельствах, – начал Бони, – мне очень не хотелось бы касаться вопроса, как я знаю, для вас болезненного. Однако я вынужден это сделать. Мы расследуем убийство констебля Стенхауза, и, учитывая оказанный нам радушный прием, я сожалею, что мы здесь находимся, как говорится, по долгу службы.

– Я уверен, что здесь никто ничего не знает об этом деле, инспектор, – быстро ответил Уоллес-старший. – Мы люди не мстительные, так что вы ничего в голову не берите. Ну а по службе или нет, нам все равно приятно вас видеть. Сказать по правде, нас не опечалила смерть Стенхауза, но мы не настолько глупы, чтобы осуждать всех полицейских за то, что один из них сделал с нашей дочерью. Мы, конечно, поможем по возможности прояснить дело. Ведь так, Джек?

Джек Уоллес неохотно кивнул. Миссис Уоллес сказала что-то насчет чая и с некоторой поспешностью исчезла. Где-то рядом замычала корова, из-за угла дома донесся голос аборигенки. Не обращая внимания на подтекст в вопросе отца к сыну, Бони мягко сказал:

– Мы должны разобраться во всем, отвлекшись от личных мнений и чувств, мистер Уоллес. Совершено убийство, и наша задача – найти и задержать убийцу. Очень часто расследование напоминает головоломку, в которой нужно сложить картинку из разрозненных кусочков – один находишь там, другой – тут, третий – еще где-нибудь. Одним словом, не согласитесь ли вы ответить на несколько вопросов?

– Спрашивайте сколько хотите, инспектор.

– Благодарю. Постараюсь быть предельно кратким. Стенхауза нашли мертвым в его джипе семнадцатого августа. Мы знаем, где он находился вплоть до раннего утра четырнадцатого, и сейчас пытаемся установить, что произошло в промежутке между этими датами. Он заезжал к вам?

– Нет, – ответил старик, – он не осмелился бы здесь показаться.

– Тогда вернемся к четырнадцатому августа. Какие работы велись на ферме в тот день?

Старик посмотрел на сына. Джек Уоллес был холоден и спокоен. Он не торопился с ответом.

– Самые обыкновенные, – сказал он, помедлив. – Я чинил загоны, мне помогали двое работников.

– А пятнадцатого?

– То же самое, и на следующий день – тоже.

– Ну а семнадцатого?

– Посадил на грузовик троих людей и поехал ремонтировать ветряк у Глубокого колодца, – ответил Джек Уоллес. – Отправился около девяти, вернулся где-то в шесть вечера. Я могу отчитаться во всех своих передвижениях, инспектор.

– Не сомневаюсь, – сказал Бони. – По правде говоря, меня не столько интересуют ваши собственные передвижения в это время, сколько работы на ферме вообще, так как в них участвовали ваши люди. Никто из них, полагаю, не сообщал, что видел Джеки Масгрейва?

От Бони не укрылось, что, услышав этот вопрос, Уоллес-старший вздохнул с облегчением.

– Я все ждал, когда вы про трекера спросите, – признался он. – Это он убил, точно, а потом уж постарался никому на глаза не попадаться, даже черным на ферме. В этих местах он чужак, и наши черные не станут с масг-рейвским дикарем якшаться.

– Я тоже так думаю, – согласился Бони. – Этот Глубокий колодец – где он находится?

– На востоке. Одиннадцать миль на восток, – ответил Джек Уоллес.

– В тот день вы каких-нибудь дымов не заметили? – поинтересовался Бони. – Вспомните хорошенько, мне нужен точный ответ.

– Нет, дымов я не видел. Может, и были какие, но я к ним привык, так что мог и не обратить внимания.

Старик взял одну из дюжины самодельных сигарет, лежавших в небольшой коробочке. Свернуты они были очень ловко, и Бони сразу догадался, что тут приложила руку миссис Уоллес. Джек Уоллес поднес старику спичку, и тот поблагодарил. Отца визит полицейских обеспокоил явно больше, чем сына, подумал Бони. Интересно, что из рассказанного Уоллесом-младшим может подтвердить старший? Возможно, что и ничего, ведь он прикован к креслу. А раз так, Джек Уоллес вполне мог оказаться на Уиндемской дороге в то самое время, когда якобы чинил загоны.

– Черные всегда дымы пускают, – проворчал старик. – Всю жизнь хотел узнать, что они значат, черных расспрашивал, но они ни в какую объяснять не желают. Только я что-то не вижу связи между убийством Стенхауза и этими самыми сигналами. Если бы Джеки Масгрейва убили – понятно. Тогда все здешние племена день-деньской только и делали бы, что дымы пускали. Так или иначе, наши черные в убийстве не замешаны. Джек уже говорил, они все на ферме были, когда это могло произойти.

– Не возражаете, если я потом с ними поговорю?

– Сколько угодно, инспектор. Увидите, они ребята смирные.

Миссис Уоллес внесла на подносе послеобеденный чай. Ей не терпелось узнать, как поживают жена и дети Ирвина. Бони перехватил несколько тревожных взглядов, брошенных старушкой на сына, и решил, что она, как и муж, боится за него. Не дюжего десятка этот Джек Уоллес, но убить может, или я ничего не понимаю в людях, подумал Бони.

Джек Уоллес без видимой неохоты показал Бони поселок, где жили работающие на ферме аборигены, – цепочку лачуг из жести и мешковины, протянувшуюся вдоль берега высохшего ручья. Уоллес подозвал троих мужчин и назвал Бони их имена. Пожилого звали Лофти, двух других, совсем еще молодых, – Брауни и Майк.

– Вы видели Джеки Масгрейва? – словно невзначай спросил Бони.

В черной глубине трех пар глаз, упорно смотревших мимо Бони, вспыхнул и пропал огонек. Послышался тихий смех, точно вопрос показался им даже забавным. Брауни на мгновение задержал дыхание. Бони ощутил, как между ним и аборигенами выросла глухая стена. Зная, что отвечать придется, слово взял старший.

– Нет. Джеки Масгрейв сюда никогда не ходить.

Все трое явно нервничали. Здешние аборигены уже наверняка знали, что на ферму приехал констебль Ирвин, а Уоллес, без сомнения, передал им услышанное по радио сообщение об убийстве Стенхауза и пропаже трекера. Бони стал так, чтобы одновременно наблюдать и за аборигенами, и за Джеком Уоллесом. Задавая следующий вопрос, он уже был уверен, что, находясь у Глубокого колодца, они могли видеть дымовые сигналы, которые подавали аборигены из-за Черного хребта, – те самые сигналы, что заметил Сэм Ледлоу.

– Вы ездили с мистером Уоллесом к Глубокому колодцу чинить ветряк?

Это был совсем легкий вопрос, и трое аборигенов с готовностью закивали.

– Вы там видели дым, который делали дикие черные? Что он означает?

Изумление. Легкое сожаление по поводу столь прискорбного невежества. Шарканье босых ног. По праву старшего снова ответил Лофти:

– Они дикий черные. Мы их дым не понимать.

Признав поражение, Бони повернулся и пошел прочь. Уоллес – за ним. Пройдя шагов двадцать, Бони круто повернулся и направился обратно к аборигенам.

– Я вам скажу, что означал тот дым, – резко бросил он, и трое мужчин поежились под его сердитым взглядом. – Дым говорил, Джеки Масгрейв стал лошадь, так?

Напряжение лопнуло, как струна. Стена рухнула. Трое аборигенов отчаянно замотали головами, зашаркали ногами. Лофти выпалил:

– Нет, босс, не так! Дым говорил, полицейский убит.

– И вы сказали это мистеру Уоллесу?

– Сказать. Брауни сказать босс Джек, когда мы чинить ветряк.

Бони кивнул и направился к Джеку Уоллесу, ждавшему поодаль. Когда они шли к пикапу, возле которого беседовали Ирвин и миссис Уоллес, Бони сказал:

– Значит, вы все-таки знали о сигналах, которые подавали западные черные?

Уоллес промолчал.

– Ваши люди видели их, когда работали с вами у колодца. Они сказали вам, что означают сигналы.

Уоллес остановился, загородив Бони дорогу. Лицо его окаменело, серо-голубые глаза зияли странной пустотой.

– Ну и что из этого? – процедил он. – Хотите, чтоб вам здесь помогли найти убийцу Стенхауза? Ошиблись адресом, инспектор.