Текст книги "Печать Джа. Том первый (СИ)"

Автор книги: Артем Углов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

Барон и бросал с лихорадочным блеском в глазах, проигрывая крону за кроной, снимая драгоценные перстни с пальцев, пока не наступил запрет. Ох, его светлость и шумел: ругался, матерился, топал ногами по палубе. Он так и не понял, что капитан Гарделли пытался спасти его карманы, поэтому закрылся в каюте и принялся делать единственное, что оставалось – бухать.

А теперь значит это… Ох и хитер Яруш, ох и рисковый. Если капитан прознает про ночные игры, то велит высечь и выгонит без денег в ближайшем же порту. Стоит ли того золотой перстень?

Наверху послышались громкие хлопки, и я дернулся, пригибаясь к палубе. Всего лишь чайки, пернатые предвестники суши на горизонте. Тело устало и просило сон, но разум… Разуму было любопытно, поэтому я прокрался следом и замер у двери, ведущей в каюту.

Сквозь замочную скважину доносился пьяный лепет барона, перемежаемый стуком костей, то и дело бросаемых на поверхность столешницы. Яруш все больше молчал, лишь изредка издавая звуки удивления или восторга. Я начал скучать, и уже было решил податься обратно, как вдруг:

– … Печать Джа.

Послышалось или барон сказал про…

– Простите господин, но я не верю. Слишком редкая вещица для наших земель, – судя по тону сказанного, Яруш тоже сомневался.

– Для ваших земель может и редкая, а там куда мы плывем, дело обычное. Хочешь глянуть одним глазком?

– Не смею просить.

Барон издал довольное фырканье, словно лошадь увидевшая лохань овса. Послышались шорохи… Неужели действительно, Печать Джа?! Я приложил глаз к замочной скважине, пытаясь разглядеть происходящее внутри. Бесполезно, слабые отсветы лампы позволили увидеть лишь гуляющие тени по стенам каюты.

Постукивание, шум отодвигаемого саквояжа, щелчок, а следом разочарованный вздох Яруша.

– Я-то думал, он светится.

Дудиков аж всхрапнул от удовольствия.

– Экая деревенщина, кто же тебе Печать Джа в чистом виде хранить будет. Слышал про божественное проклятие?

– Разъедающее кожу и превращающее внутренности в кисель?

– Это все слухи, меньше глупцов слушай… Кожу не разъедает, вместо этого появляются шелушащиеся пятна, знаешь, как у людей, обгоревших на солнце. Постоянно тошнит, волосы вылазят, а есть и такие у которых глаза лопаются.

– Прямо лопаются!?

– Ну лично не видел, – после небольшой запинки признался барон, – знающие люди говорят, что вытекают.

– Страх-то какой… А то что мы сейчас рядом сидим, ничего не будет?

– Вот для этого и нужен защитный кожух, сделанный из специально материала. Хочешь посмотреть, что внутри?

Я буквально кожей ощутил бурю эмоций, охватившую Яруша. Он и боялся, и желал краешком глаза взглянуть на запретную вещицу, овеянную мифами и легендами.

Барон это тоже понял, поэтому загоготал во всю глотку, а отсмеявшись, довольно произнес:

– Не переживай, если глянуть по-быстрому, ничего не случится. Печать проклятия ложиться только на жадных людей: кто глаз от красоты отвести не может, пялясь часами, и кто на богохульство решится, прикоснувшись к священной реликвии голыми руками. Готов?

– Я… я не знаю, – залепетал перепуганный смотровой.

Шорох, а после раздался восхищенный вздох, лучше всяких слов говорящий об увиденном. Как же мне хотелось лицезреть божественное чудо, хотя бы краешком глаза, но увы, одни лишь тени, трепещущие в свете лампы.

От напряжения выступили слезы. И без того мутная картинка подернулась рябью, но я продолжал вглядываться в темноту, надеясь увидеть отблески мистического пламени. И вдруг хлопок! Резкий и громкий, словно некто раздраженный захлопнул крышку ларца. Я дернулся от неожиданности, едва не завалившись на пятую точку, а из-за двери послышался раздраженный голос барона:

– Кому сказано – не трогать!

– Но оно же такое красивое…

– Знаю, потому и предупреждал. Ты что же, жизни надумал лишиться, избрав наихудший из имеющихся способов?

Ярушу было плевать на собственное здоровье. Он словно не слышал сказанных слов, пролепетав заплетающемся языком:

– За одну частичку Печати Джа дают тысячу полновесных крон. Сколько здесь?!

– Здесь-то? Здесь три кило чистого веса. Достаточно, чтобы встретить безбедную старость. И еще детям твоим с внуками достанется.

– А можно еще глянуть, хотя бы разок, – Яруш заговорил быстро и торопливо, словно жаждущий напиться с дороги путник. Но воды так и не получил, ни капли.

Барон, пребывавший до того в благостном расположении духа, вдруг стал злым и раздраженным.

– На сегодня хватит!

– Господин, не смею о многом просить. Всего лишь приоткройте крышечку, на чуть-чуть.

– Пшел вон! Убирайся к шантру, песий сын! – хозяин каюты заорал так, что смолкли, стоявшие на юте матросы.

Устроенный его светлостью шум можно было списать на проявления горячечного бреда. Барон последние дни только и делал, что крепко пил. Блевал и снова пил, а потом выходил на палубу и начинал ругаться со всеми подряд. Особенно доставалось чайкам, облюбовавшим реи и гадившим на снующих внизу людей. Птицы они что – твари глупые, людской родословной не разумеют.

Пьяный барон снова бушевал – кажется, вахтенные, так и решили, поэтому не стали дергаться с проверкой. Я же нырнул в густую тень, сочтя за лучшее удалиться. Не стоит испытывать терпение госпожи удачи, она дама переменчивая, может и наказать.

Без происшествий добравшись до кубрика, свернулся клубком на тюфяке и попытался заснуть – какой там: мысли роились в голове, заставляя вертеться и крутиться. Старая солома колола бока, душа же ликовала и пела: Печать Джа… Печать Джа!!!

Впервые я услышал о божественном артефакте от красномордого лудильщика Батуры. Днем тот ходил по дворам, починяя дырявые сковородки, а вечером спускал заработанное в таверне. Мочил редкую бороденку в крепком ячменном пиве и рассказывал про путешествия, про заморские страны и их странные обычаи. Как они наряжаются, перед кем спину гнут и каким богам молятся. Рассказывал сначала собутыльникам за столом, а потом и пацанве, дежурившей неподалеку.

Потому мы Батуру никогда не трогали. За все время ни одной монетки из карманов не стащили. Ждали, когда тот выйдет из дверей, пройдет до улицы Кирпичников, пошатываясь и пугая припозднившихся встречных матрон. Свернет за угол к пустырю, поросшему чертополохом, и сядет на поваленный ствол, набивать черную от времени трубку.

Мы окружали лудильщика, рассаживаясь по сторонам. Те, кто постарше – рядом, а мелюзга, где придется: на корточках, на траве, прямо на голой земле, посыпанной осколками битых кирпичей.

– Дядька Батур, дядька Батур, расскажи, как Олаф Златокудрый великана победил, – просили одни.

– Лучше про то, как воин сермяжный демона осьмипалого одолел, – требовали другие.

– Про войну Северную давай, про походы, – кричали третьи.

Порою дело доходило до драк и пущенной из носов вьюшки, настолько каждому про свое послушать хотелось. Шумели всем гуртом, но стоило лудильщику открыть рот и пацанва тут же смолкала. Ловила каждое слово и слушала, затаив дыхание: про дракона и отважного рыцаря, про скупого торговца и ловкого скомороха, способного обставить самого хитрого из королей. Каждому мнилось, что это он бьется с хвостатым чудовищем, избавляя жителей деревни от страшной напасти. Не Тишка, и не Ленька-Вторак – конопатый дрищ в штопанной рубахе, а великий воин, в позолоченном шлеме и алом плаще, развивающимся за спиной.

Мне же больше всего нравилось слушать про Новую Землю, открытую двести лет назад. Место, где каждый может стать бароном, а может быть даже и графом, если повезет. Где рыбы и зверья водится в избытке, а золото лежит прямо в горах, дожидаясь своего хозяина.

Однако главным чудом Нового света считались Печати одновременно проклятого и благословенного Джа – могучего нефилима, восставшего против Всеотца, и подарившего людям лучезарные камни. Сына смертной женщины и бога, так и не сумевшего смириться с вопиющей несправедливостью. В то время, как властители небесных чертог пребывали в вечной неге, предаваясь пирам и веселью, люди были вынуждены влачить жалкое существование далеко внизу, на забытой и брошенной всеми земле.

В один из дней Джа прокрался мимо стражей – осьмипалых демонов, с головой льва и телом ящерицы. Сбил замки с небесных складов и озарился свод вспышками, и посыпался на землю благодатный дождь из священных камней. Люди находили их многими сотнями, лежащими прямо на голой земле, и светящимися таинственным пламенем. Самые прозорливые быстро смекнули, что за мощь таится внутри Печатей. Было достаточно одного камня, чтобы осветить улицы целого города, а холодной зимой согреть дворцы и замки.

Наступила великая Эра Благоденствия, когда не было ни голодных, ни бедных, не было войн и конфликтов, а люди жили в миру и достатке, вознося молитвы отважному Джа. Тогда разгневался Всеотец на сына, что похитил камни из небесных чертогов, но больше всего на созданий своих, забывших Творца и ныне возносящих молитвы другому. И тогда затрясло землю, поднялись гигантские волны из пучин морских, а божественный пламень принялся сочиться сквозь земные разломы, заливая жарким огнем города и пашни. Печати же, некогда благословленные, стали приносить болезни и страдания. Проклял Всеотец украденные дары, и всякого, кто отваживался к ним прикоснуться, ждала неминуемая смерть.

Одно у людей было спасение, вновь обратится к Творцу, суровому и карающему. И тогда появилась Церковь, где каждый день возносили молитвы богам небесным, умоляя простить сынов и дочерей неразумных, забывших Всеотца. И успокоился мировой океан, и вернулся божественный пламень в недра земные. Некогда благословенные Печати оказались под строгим церковным запретом. Каждому нашедшему их, следовало немедленно сообщить в ближайший храм. А вздумавшие ослушаться незамедлительно объявлялись еретиками, подлежащими гонению и смерти.

Сколько казней отступников я видел, не сосчитать. На городских площадях Ровенска еретиков обыкновенно вешали, а Ленька баял, что в соседнем Борцево жгли живьем. Может и так, сам не видел, а Леньке верить… Любил мой товарищ приврать, чего уж там.

История, рассказанная устами Церкви, сомнению не подлежала, поэтому рассказы лудильщика о том, что далеко за океаном существует земля, где Печать Джа всего лишь горный минерал, казались ересью. Неужели такое возможно, чтобы божественные артефакты в открытую добывали и продавали? Принимали за каменную породу, заключавшую внутри себя невиданную доселе силу?

Старшаки сочли сказанное бредом перепившего лудильщика. Многие и вовсе предпочли держаться подальше от дядьки Батура, боясь навлечь гнев Церкви, а еще больше Всеотца. Мне же было интересно, послушать про места, где люди набивают животы досыта, где не мерзнут зимой и где экипажи ездят без лошадей.

Я ни разу в своей жизни не встречал Печать Джа. Не знал, как она выглядит, на что похожа и какой имеет цвет. И вот теперь, лежа в пропахшем сыростью трюме, пытался переварить услышанное. Прямо здесь на корабле, палубой выше хранилась великая ценность, стоящая огромных денег в Новом Свете. Теперь понятно, чего барон Дудиков пустился в плаванье. Ради такого куша можно было и жизнью рискнуть. У его светлости хватило ума пройти таможню и оказаться на судне, а вот мозгов промолчать…

М-да, спиртное и не такое вытворяет с людьми. Тот же дядька Батур разбился в смерть, поскользнувшись на ступеньках любимой таверны. Молод барончик и глуп. Это лишь вопрос времени, как скоро Яруш доберется до припрятанного в каюте: в лучшем случае украдет, а в худшем… а в худшем убьет и украдет.

Я повернул голову, и уставился в противоположный угол, где должен был спать смотровой. Яруш пару раз возвращался и снова уходил, возбужденный от всего увиденного. Наверняка строил планы по будущей жизни, полной радости и богатства. Думает, поймал птицу удачи за хвост. И того не знает, что сегодняшней ночью рука судьбы перевернула песочные часы. Побежали крупинки, потекли тонким ручейком, отмеряя оставшиеся дни. Выявляя, кто из нас двоих окажется шустрее и быстрее. Кто окажется первым.

Эх, Яруш, Яруш… Воровать – это тебе не в вороньем гнезде торчать и не пьяного барона в кости обыгрывать. Здесь наука нужна и опыт, нарабатываемый годами. Как бы вместо феникса не дернул ты деревенскую кобылу за хвост. Лошади животные строптивые, могут и лягнуть.

Глава 2. Острова Святой Мади

К вечеру следующего дня «Оливковая ветвь» бросила якорь близ острова Святой Мади. На самом деле островов было пять, расположенных в зоне прямой видимости друг от друга. Три из них оказались совсем уж мелкими, и кроме скал, да вечно гадящих чаек ничем похвастаться не могли. На четвертом находилась гора, заросшая густыми джунглями и, если верить всезнающему Рогги, небольшой поселок в три десятка дворов.

Тоже мне, небольшой… Сразу видать, что Рогги городской житель и в сельской местности отродясь не бывал. У нас три двора рядом поставь – целая деревня выйдет, с названием и старостой. Под Ровенском подобных селений развелось, что блох на бездомном псе, где все друг друга знали, и каждый другому если не брат, так уж сват – точно.

На острове пятом располагался город. Многочисленные строения облепили пологий склон, что гроздья разросшегося виноградника. Сплошные черепичные крыши и стены домов, от разноцветия которых рябило в глазах, как в далеком детстве, когда тайком любуешься стеклышками, собранными в банку из-под леденцов. Порою казалось, что здания наползали друг на дружку, норовили подвинуть, соседа, а то и вовсе забраться наверх. Оно и понятно – кругом океан, теснота.

На холме возвышалась громада форта, вмурованная в скалу. Слишком унылая и серая для города, раскинувшегося внизу. Черные прорехи бойниц, ощетинившиеся дулами многочисленных орудий. Огромные лафеты на зубчатых стенах, рядом с которыми даже самый высокий человек казался букашкой. Форт был готов к бою.

– Говорят, весу в одной бомбарде, как в пятидесяти лошадях, – не удержавшись, выдал очередную справку Рогги-всезнайка.

– Это же как они бьют? – невольно вырвалось у меня.

– Знамо как – больно, – пробубнил стоявший рядом Бабура.

– И прицельно, – добавил Зак.

Вся команда столпилась на верхней палубе. Собралась вдоль борта и смотрела на город, раскинувшийся перед глазами. Завлекательная вышла картинка на фоне закатного неба и первых огней, осветивших извилистые улочки города. Завлекательная и очень уютная, особенно когда стоишь на гуляющей под ногами палубе, а дубовая от соли рубашка липнет к телу.

– Там тебе и таверны с пивом ржаным, и бордели с девками грудастыми, – мечтательно проговорил один из матросов.

– Будет вам и пиво, и девки грудастые, а ну марш работать, шаромыжники портовые!

Голос у боцмана, что армейский горн, был слышен в грузовом трюме, а может даже на берегу. Старый морской волк как никто другой понимал тоску матроса по земле, поэтому дал вдоволь налюбоваться прелестями острова, а после взялся гонять. Мы весь вечер поднимали бочки и тюки с товаром на палубу, стаскивали к мачте и грузили с помощью лебедки на спущенные шлюпки. Медленно и аккуратно, чтобы упаси Всеотец, не окунуть поклажу в соленую воду. Ежели что, убыток капитан Гарделли грозился покрыть за счет платы, причитающейся команде. А что могло быть хуже, когда бордель вот он – рукой подать, а в карманах ни медяка. Поэтому старался каждый, от трюмной обезьянки до рулевого.

Мы работали весь вечер, а потом всю ночь напролет, управившись лишь к предрассветному серому небу. К тому времени трюмы «Оливкой ветви» наполовину опустели, а последняя лодка с товаром отчалила в сторону берега.

Не хотелось возвращаться в душный кубрик, поэтому я, как и большая часть команды, остался на палубе. Рухнул без сил возле борта, мечтая только об одном, как бы поскорее забыться. Мышцы стонали и ныли, каждая косточка отзывалась болью, напоминая о количестве перенесенного груза. Но хуже всего становилось от слов, сказанных Заком:

– Через семь дней будем грузиться.

– Как? – невольно вырвалось у меня.

– А ты что думал, до Нового Света порожняком пойдем? Моряк из нашего квартирмейстера может и никудышный, а вот торговец хоть куда. Не зря Джефферсон первым рейсом отправился на остров. Как пить дать, забьет трюмы по новой.

– Лучше всего вином, – подал голос лежащий неподалеку матрос, – а то с этих фруктов проку никакого: половина сгниет по пути, а оставшаяся будет стоить сущие медяки.

– Эко ты хватил, братец… вином. Для того чтобы, виноградный нектар Святой Мади перевозить, знаешь какие подвязки иметь нужно? Это только церковникам позволено, а мы торговцы простые: дашь мандарины – мандарины повезем, а не дашь так и вовсе пустыми отчалим.

– Зачем мандарины, когда есть хурма. Считай, килограмм в три раза дороже стоит.

– Шибко ты умный, братец, как я погляжу. Для хурмы лицензия нужна – специальная грамота, а без нее тебе ни один купец финиковых слив не отгрузит, даже самых залежалых.

Моряки лениво переругивались, а я лежал и думал о своем. И не было мне никакого дела до того, чем будут трюмы забиты: вином или хурмой. Пару золотых в кармане разницы не сделают, в отличии от той драгоценности, что хранилась неподалеку. Печать Джа настойчиво звала и манила. Только бы добраться…

Барон Дудиков одним из первых сошел на берег вместе с квартирмейстером и группой счастливчиков из числа моряков. Казалось бы, вот он, шанс проникнуть в неохраняемую каюту, но увы, на палубе постоянно отирался народ. После того, как «Оливковая ветвь» бросила якорь, работы у экипажа заметно поубавилось. Вахты неслись с заметной ленцой, а изнывающие от безделья моряки даже не спускались вниз, предпочитая пялиться на город и считать часы до увольнительной. Океан всем осточертел, и каждый ждал своей очереди.

Я тоже ждал своего часа. Терпеливо и настойчиво, одним взглядом приглядывая за каютой, а другим за Ярушом. Наш смотровой заметно нервничал. Ему явно не хотелось сходить на берег и оставлять столь великую ценность. Я буквально физически ощущал душевные терзания матроса, особенно когда тому пришлось сесть в шлюпку. Унылая физиономия Яруша столь явно выделялась на фоне остальных лиц, что я не сдержался и помахал рукой. Плыви-плыви, дельфин сраный…

Следующей же ночью мне представился шанс: в предрассветные часы, самые трудные для караульных и самые сладкие для сна. Миновав шканцы, я юркнул к двери каюты. Достал имеющийся инструмент и принялся ковыряться в замке. Три стопорных штифта приподнять сумел, а вот на четвертом споткнулся. Слишком толстой и неповоротливой оказалась проволока, которую добыл, сломав один из фонарей в трюме. С этим светильником целая история приключилась. Кто же знал, что у боцмана каждый гвоздь учтен. Пришлось списать потерю на Фартового, окончательно тронувшегося рассудком. Кот шипел и кидался на всех подряд, не признавая даже любимого кока. Хватался зубами за канаты, за чужие задницы и ляжки, завывая и требуя себе самку, так почему бы фонарю не пострадать. Боцман после долго матерился, грозясь отправить блохастую сволочь в море, а пропавшей проволоки из крепежного элемента так и не хватился.

Я долго ковырялся в замке и в конце концов был вынужден сдаться. Для работы требовались более тонкие инструменты, но где же их взять? Была бы барышня на корабле…Стоп, а почему обязательно на корабле, когда целый остров в моем распоряжении, с женщинами и лавками, торгующими всякой мелочевкой, в том числе и столь необходимыми заколками. Осталось только дождаться своей очереди и сойти на берег.

– Танцор, ты там того… Жанетт не изменяй.

– Она дама хоть и плоская, но своенравная. Может и отомстить.

Под веселый гогот матросов я покидал «Оливковую ветвь». Весла с глухим стуком ударились о борт, оттолкнув прочь шлюпку, и споро заработали, поднимая в воздух веер брызг.

Берег приближался с каждой минутой, а заветная мечта отдалялась. Мечта о сытом будущем, о собственной крыше над головой и мягкой постели. Часы перевернулись, и песчинки заскользили вниз, с каждой пройденной минутой уменьшая шансы на успех.

Теперь я был в шкуре Яруша, в полной мере переживая то, что он пережил днем ранее. Может зря осторожничал? Может зря не стащил багор и не выломал дверь, выкрав заветную Печать? И плевать, что переполошил бы полкоманды. Куда хуже осознавать, что тебя могут опередить. Если уже не опередили…

От мыслей таких только сильнее вцепился в борт шлюпки, раскачивающейся на волнах. Мои дерганья не остались незамеченными для окружающих. Сидящий на банке Бабура оскалился в улыбке:

– Боисся, Танцор? А ты не боись, доставим в лучшем виде.

Знал бы он, чего я боюсь на самом деле.

На берегу нас уже ждали. Партия отгулявших матросов готова была вернуться на корабль. Причем готова во всех смыслах слова – трезвых среди них не наблюдалось, а парочка так и вовсе прикорнула на пирсе. Яруш ничем не отличался от прочих: вонял спиртом, словно потекшая бочка рома, а глаза… Этот лихорадочный блеск в глазах. Только попробуй успеть раньше, гаденыш.

– Танцор, не тормози! – дружеский тычок Бабуры едва не отправил меня в воду. Я сделал несколько шагов по пирсу и понял – земля кружится. От такого открытия, аж присел на корточки, схватившись за деревянный помост. Но мир не отпускало, продолжая шатать.

Народ в шлюпке заржал, а благодушно настроенный Бабура посочувствовал:

– Это оно с непривычки, Танцор, но ничего, скоро отпустит. Пройдись малясь, прогуляйся по городу… Заодно в бордель загляни.

– Но-но, никаких шлюх, Танцор.

– Помни о даме сердца!

– Она ждет твоего возвращения.

Ох уж эти шуточки про Жанетт. С количество монет, покоящихся в моих карманах, про бордель можно было забыть. Тут бы на ужин в трактире хватило.

В отличии от меня, сошедшая на берег партия матросов была полна энтузиазма и надежд. Заправлял всем всезнающий Рогги. Он уже бывал раньше на острове, поэтому на правах опытного возглавил гомонящую ватагу. Живой вихрь подхватил меня, потащил вслед за собой. Настолько стремительно и быстро, что пришлось приложить усилия, дабы вырваться наружу.

– Танцор, ты чего? – удивился Рогги. – Айда с нами.

– На счет денег не переживай, мы угощаем, – добавил громогласный Бабура. – И девочку в борделе снимем самый сок, как увидишь – пар из ушей пойдет. Правильно я говорю, мужики?

Моряки зашумели, поддерживая товарища. Разумеется, не обошлось и без шуток про Жанетт. Дескать, хранить верность доске – глупо, к тому же жениться на ней не обещал.

Пришлось отбиваться от разудалых матросов клятвенно заверив, что к вечеру непременно присоединюсь к всеобщей пьянке в таверне… Песий сын знает, как она называется. Я даже адреса запомнить не удосужился, настроенный совсем на другие дела.

– Ты это, парень… ты не смотри, что городок тихий и мирный, – предупредил Рогги на прощанье. – Поверь, это только на первый взгляд. Кошельки здесь воруют и по ночам режут ровно так же, как и везде. И нашего брата, сошедшего на берег, да готового спустить деньгу, чуют за милю. Держись подальше от глухих улочек и от девок готовых отдаться за медную монетку. Особенно от последних, если не хочешь, чтобы стручок твой отсох навсегда.

Ничего нового Рогги не сообщил. Я с рождения постиг науку городских улиц и шкурой чувствовал, куда ходить можно, а куда нельзя. И шлюх с экземами на пол лица насмотрелся, беззубых и с запахом протухшей рыбы под платьем. Уж лучше в помойное ведро стручок свой засунуть, чем в таких.

Матросы направились к ближайшей таверне, я же свернул на широкую улицу, ведущую прямиком на рыночную площадь.

Город мне не понравился. Казавшийся красивым с корабля, вблизи он выглядел, как обыкновенный портовый клоповник. Разноцветные стены порядком облупились и потрескались, помои стекали по улочкам вниз – прямо в гавань, пропахшую тиной, тухлятиной и дерьмом. Поверхность некогда синего моря покрывала сплошная пленка из мусора и отходов. В нос сшибало так, что близ расположенных кварталах нечем было дышать. И даже свежий морской бриз не мог исправить ситуации.

Понятно, что местные старались здесь не селиться. Возле порта располагались хозяйственные постройки: склады, ремонтные мастерские, разделочные цеха. А те редкие жилые дома, что все же имелись, принадлежали отбросам – воняющим, как и все вокруг.

Заморский город… Стоило плыть целый месяц, чтобы увидеть знакомую до боли картину? Словно и не покидал Лядово, где ошивался последние полгода в поисках подходящего корабля.

Новый Свет обязательно будет другим. Он должен быть другим, я в это верю! Люди сумевшие обойти запрет Всеотца, и справиться с проклятием Печати, разве будут они строить очередной гадюшник?

Я настолько погрузился в мысли, что не заметил хвоста. Похоже, вели меня с самого порта. Увидели, что сошедший на берег матрос отделился от товарищей, и решили поживиться. Глупцы, рассчитываете на карманы полные серебра? А горсти медяков в глотку не хотите?

– Матросик, такой молодой, такой славный, куда торопишься? Остановись, поговори со мной. Слышал про ночь любви, которую способны подарить смуглые южанки? О да, мы горячи, как горячи самые жаркие ночи Адалии.

А вот и обещанная Рогги шлюха, страшная, как рыба-демон, извлеченная из воды. Побитая, вонючая и возможно даже смуглая, только под слоем грязи этого не разглядеть. Над верхней губой скопились прозрачные пузырики – верный признак «плохой» болезни. Я не собирался с ней спать, а остановился лишь по одной причине – изучить улицу за спиной.

Сколько же вас, сколько… Вроде бы один – ошивается на углу дома. Причем делает это столь неумело, что даже шлюха обратила внимание на сутулую фигуру оборванца. На профессионального грабителя не похож, а это значит есть шанс, что он работает в одиночку. Да и не станут банды потрошить вновь прибывших матросов. Никому это не выгодно: ни купцам, ни лихим людям, ни городу. Всегда найдется легальный способ обобрать пьяного матроса, самого готового расстаться с деньгами – ты только помани. Значит типчик залетный, решил руки погреть на жару.

– Эй, матросик, подожди. А как же ночь любви? – послышался за спиной разочарованный голос шлюхи. – Ты куда?

Куда-куда, под ближайшую арку, поросшую сухим плющом. По всем понятиям внутри должен был быть тупик: дворик, окруженный стенами или глухой закоулок. Оказалось второе – что ж, так даже лучше: меньше свидетелей.

Внутри навалена куча мусора, бывшая когда-то стройматериалами, но за давностью лет превратившаяся в труху. Гнилые доски, солома, битый кирпич и остатки черепицы – все это когда-то давно имело цену, а теперь превратилось в хлам, который жалко выкинуть – авось пригодится. Замираю у стены здания напротив и за неимением лучшего изучаю ветвистую трещину. Прореху пытались заделать глиной, но та потрескалась, местами покрошилась, обнажив ломаные края кирпичной кладки. В Ровенске за подобное рукожопие давно бы на смех подняли, а здесь ничего – сойдет, потому как климат мягкий на многое позволял смотреть сквозь пальцы.

Позади раздались быстрые шаги – а вот и мой преследователь. Он явно торопился, спеша захлопнуть ловушку. Даже бежал, судя по сбивчивому дыханию. И вот теперь единственный выход в виде арки располагался за его спиной.

– Кидай монеты на землю!

Мои глаза делаются круглыми от испуга. Во всю таращусь на оружие, зажатое в чужом кулаке. Что это нож или заточка? Никак не пойму – рука клиента постоянно дергается, мешая рассмотреть.

– Кому сказано, вытряхивай… Порежу!

Трясущимися пальцами лезу в карман. Зачерпываю горсть монет и швыряю грабителю под ноги. Медные кругляши россыпью падают на землю, утопая в густой пыли.

Взгляд у мужика становится жадным, словно у голодного путника, дорвавшегося до еды. Он переводит взгляд с монеты на монету, беспрестанно бормоча:

– Еще, еще давай… Карманы проверю… порежу. Все вытряхивай, все.

В конце концов разум его не выдерживает и начинает плыть от вида богатства, валяющегося под ногами. Горе-грабитель присаживается на корточки и начинает шарить ладонью по земле. Про угрозу не забывает, выставив руку с ножом вперед. Только толку от него, когда взгляд вниз направлен.

Делаю пару быстрых шагов вперед и что есть мочи пинаю опущенную голову. Незадачливый грабитель валится на спину, издав странный звук, больше похожий на всхлип ребенка. Дергается, пытаясь шевелиться, но пропущенный удар слишком силен. Все – клиент выбыл из строя, по крайней мере на ближайшие десять минут. Этого должно хватить чтобы обшмонать тело и скрыться. Первым делом берусь за нож и матерюсь в расстроенных чувствах. Это даже не заточка – всего лишь шило, с потрескавшейся деревянной рукоятью. И на что я рассчитывал, на откидной нож с клеймом гарденских оружейников?

Вот незадача… С досады вгоняю погнутое шило в ладонь мужичка. Тот мигом приходит в себя, открывает рот, чтобы издать громогласный вопль. Пришлось заткнуть несостоявшегося грабителя, коротким ударом отправив в беспамятство.

Быстро собираю разбросанные по земле монеты. В карманах жертвы нахожу еще пару медяков. На многое и не рассчитывал, а вот нож… жаль. В Ровенске ни один уважающий себя шкет без лезвия на дело не выйдет. Это как клинок у рыцаря или золотая цепь на теле дородного купца – вещь статусная. Свои же засмеют, если будешь с шилом в кармане разгуливать. В лучшем случае, а в худшем – это же шило в задницу и засунут, и выгонят взашей, чтобы банду не позорил.

Я вынырнул из-под арки, отряхивая грязные ладони. Пыли вокруг собралось – немерено, что в заброшенном сарае. Не выдерживаю, и начинаю громко чихать, привлекая внимание шлюхи. Да и плевать, пускай смотрит. Никто не будет искать залетного матроса с вновь прибывшего корабля. Город большой, а лежащий в глухом закоулке человек – маленький. Отброс, которому глотку перережь, никто не заметит, а то и вовсе спасибо скажут.

Поэтому отворачиваюсь и быстрым шагом начинаю подниматься вверх по улице – рынок ждет.

Торговая площадь Святой Мади удивила размерами. Я ожидал от заокеанского города чего-то более грандиозного, а в итоге получил уменьшенную копию базара в Лядово. Все те же палатки с крикливыми торговцами, зазывающими покупателей. Сладкие дыни, пузатые арбузы, пахнущий хвоей маранг. Были и совсем уж фрукты диковинные, которые до сей поры видеть не приходилось, не то что попробовать.

– Вкусный спелый хаштым, только-только с берегов юга. Нежный, как руки любящей матери, и сладкий, что медовая патока. Молодой человек, не проходите мимо, попробуйте. Вкусите первую ягоду, и вы уже никогда не сможете отказаться от столь изысканного лакомства.

Чему жизнь меня научила, так это не тянуть в рот всякое непонятное. Особенно то, к чему вырабатывается стойкая привычка. А ну как заморский фрукт окажется хуже опия? И буду потом валяться в грязи, пуская слюни. Нет уж, за другим сюда пришел, значит и другое искать буду.