Текст книги "Цитадель души моей (СИ)"

Автор книги: Артем Савин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

Гез сдавленно хрюкнул.

– Но это вряд ли, – продолжил я, – во-первых, любая вольпа сама кого хочешь до смерти затрахает. А во-вторых, не потерпели бы хозяева такого убытку – поначалу те бордели, которые вовремя подсуетились с вольпами, за неделю годовую выручку делали. Тут уж поневоле их беречь начнешь. А потом-то они уже повсюду расселились. В таком вот качестве.

VII. Crambe repetita.

– В Балену поедешь, – капитан протяжно вздохнул и посмотрел на меня странным взглядом, – в Испанию.

– В Балену, так в Балену, – пожал я плечами, – а что там? Кланы поднимаются? Сколько людей брать?

Дерек поморщился, выставил ладонь, словно отгораживаясь от моих вопросов.

– Вечно ты торопишься, до конца не выслушаешь, – попенял он мне, – сейчас всё изложу. Поедешь один. Кланы пока вроде не поднимаются, и нам крайне желательно, чтобы так оно и продолжалось – сам понимаешь, Балена – это уже почти Баетика.

Я кивнул. Понимаю, мол, как не понимать.

– Донесение пришло, что какой-то клан начал людей убивать. Сейчас счет до трех дошел, но, пока ты туда доберешься, может уже и на десятки пойти. С одной стороны, эта ситуация предсказывалась и предсказывалась давно. Тамошние кланы мы долго не трогали – слишком долго, я бы сказал. И подрастающая молодежь вполне могла решить, что настало время показать клыки. Спокойствие в этом регионе нам очень важно, намного важнее жизни не то что трех, а даже трех сотен человек. Вот только, если мы никак не отреагируем, молодежь кланов может вообще обнаглеть от безнаказанности и, поэтому отреагировать надо. Но это с одной стороны. С другой стороны, у меня такое ощущение, что кто-то хочет, чтобы именно так я и подумал. И отправил туда сквад на чистку. Тогда достаточно будет в затеплившееся пламя взаимной ненависти еще пару поленьев подкинуть и превратится вся Испания в один пылающий костер. Что не может быть выгодно ни нам, ни девяти кланам Испании. Поэтому мне нужен там кто-то, кто не будет с ходу хвататься за меч, а попытается понять, что именно произошло и происходит в Балене. Понять и предотвратить назревающий обвал. Нас устраивает нынешняя ситуация в Испании и мы готовы многим поступиться, чтобы её сохранить. Только не давай вергам это понять.

Я фыркнул.

– Ну я ж не дурак. А кто, по-твоему, мутит воду?

Дерек мелко помотал головой.

– А я не знаю! Кто угодно. Вариант раз – это и в самом деле молодые верги затеяли. Старики слабеют, а молодежь – что у нас, что у вергов – в тонкости политики вдаваться не любит и всё видит исключительно в чёрно-белом цвете. Это худший вариант – если старые вожаки уже не в силах сдерживать разбойничьи настроения подросших щенков, то без драки не обойтись. Но есть еще вариант два: чекалки. Cui prodest, понимаешь? Первые, кто выиграет от большой драки в Балене – это как раз чекалки. И они уже не в первый раз там интриги затевают. Но и это еще не всё, есть варианты три, четыре и пять. Новый префект Испании – чрезвычайно самонадеянный молодой человек одного из особо приближенных родов... вдобавок – завзятый бестиефоб. Не раз уже заявлял во всеуслышание, что желает видеть Империю очищенной от зверья и собирается всячески этому содействовать. К сожалению, мозгов у него хватит, чтобы стравить вергов и людей в своей провинции, но не хватит, чтобы просчитать последствия этого. К двойному сожалению. Еще есть мнение, что наша армия чересчур застоялась – легионы-де давно не получали хорошей встряски. И для повышения боеготовности оной армии неплохо бы устроить маленькую победоносную войну. А где ж её устраивать, как не в Испании? Ну не в лесах Лидии же? Если этот вариант окажется ближе остальных к истине, то можно вообще каждого легата в подозреваемые записывать, да и среди сенаторов "ястребов" – чуть не половина. А еще дошел до моих ушей слух, что это замысел таки вергов, но не молодых, а именно что старых – что они уже спелись с кланами Иллирии и, как только армия – с большей частью егерей – перейдет Пиренеи, здешние кланы устроят всей Империи ночь Последней Охоты. Есть из чего выбрать, а?

Я нахмурился.

– Понятно, что ничего не понятно. Буду разбираться по обстановке. А кто из наших сейчас в Балене?

Дерек махнул рукой разражено:

– Гракх!

– А..., – я понимающе кивнул. К надраенному до зеркального блеска образу Септия Гракха даже кличка никакая приклеиться не смогла. Так он и остался – Гракхом. Он – ромеец, и не просто ромеец, но еще и из старого патрицианского рода, умудрившегося за бурные годы Смутного Века не растерять веры в звезду Pax Romana, которая однажды вновь озарит небосклон, вселяя ужас во врагов и восхищение – во всех остальных. Их не так уж и мало – обломков прошлого, наизусть помнящих всех основателей всех римских легионов за все года правления Ромы до начала Смутного века и свято уверенных, что колесо истории можно повернуть вспять. Правда, обычно такие в армию идут, но Септия каким-то странным течением к нам прибило. Поначалу все только удивлялись, косили взглядами ему вслед и предрекали скорую погибель, но Септий выжил, дослужился до лейтенанта и добился своеобразного уважения. Теперь егеря его гранитной твердолобостью, и, граничащей порой с идиотизмом, прямотой даже слегка гордятся. "Ну, это же наш Гракх!" – и этим всё сказано. Егерей в Испании мало – очень это специфичный регион – насколько я разнарядку нашу помню, лейтенантов на всю центральную часть всего двое полагается. Вот и выходит, что некому там такое деликатное дело поручить.

– Когда выедешь?

Я затылок почесал.

– Да часа через три и выеду.

– А что не прямо сейчас?

– Дело у меня есть одно.

– Ладно, – не стал настаивать капитан, – дело, так дело.

Я уже к выходу нацелился, но Дерек меня остановил.

– Вот еще что – зайди к Свистуну, возьми у него голубей пяток. В Балене кончились – Гракх мне вчера предпоследнего отправил.

Я скривился недовольно, посмотрел на Дерека укоризненно, но возражать не стал. Да понимаю я, что голуби – вещь нужная. Вот только не люблю я с ними дела иметь – уж больно они хрупкие и привередливые создания, эти почтовые голуби. Как ни стараешься клетку с ними беречь, а всё равно пару-тройку угробишь, пока довезешь. Да "угробишь" – не то слово: у меня такое впечатление, что эти твари страдают тягой к самоубийству, круто замешанной на ненависти ко мне лично, так что им только в удовольствие сдохнуть у меня на руках. А каптенармус потом смотрит недобро и всё порывается жалованье урезать в разы – дорогие они, птички эти.

Флавия, к счастью, у себя оказалась. Не одна, правда – послышались мне из глубины дома мужские голоса, когда она наружу выскочила, в ответ на мой стук. Прикрыла спиной дверь, нахмурилась.

– Не беспокойся, я на минуту только, – сказал я, доставая кошелёк. Протянул ей.

Флавия посмотрела на кошелёк, потом – удивлённо – на меня. Я усмехнулся.

– Просьба у меня к тебе, – сказал я, – есть у нас паренёк один, в моей казарме, Гез Сельмар прозывается, клички нету – новенький. Неплохой парень, но есть у него проблема – мальчик он еще, а сам при этом егерем стать хочет, представляешь?

Засмеялась Флавия переливчато, глянула лукаво, кошелёк из моей руки забрала.

– Понимаю. Считай, что проблемы уже нет.

– Только ты это... осторожно. Парень он впечатлительный.

– Ты еще учить меня будешь? А может, – она прищурилась с намеком, – он тебе родней приходится? А?

Я замотал головой, собираясь возразить, но тут из-за спины Флавии грянул хор пьяных мужских голосов – нестройный, зато громкий и с легкостью прошедший даже через плотно затворенные двери и ставни. "Реют в твердых руках орлы, дрожит под ногами земля, разбегаются прочь враги и бла-бла-бла". Три или четыре голоса.

– Ого, – сказал я, – справишься?

Флавия фыркнула пренебрежительно.

– Было б с чем справляться, – сказала она, подмигнула многозначительно и скрылась за дверью. Я сглотнул слюну и пошёл обратно в лагерь – за голубями.

* * *

Против ожидания, голубей я довез всех. Один, правда, выглядел плохо – лежал на боку, часто дыша и не открывая глаз, но главное – он был жив, а остальное уже – не моя проблема. Обрадованный таким удачным началом миссии, я сразу направился к гарнизону. Солнце потихоньку выползало на вершину своего ежедневного маршрута и, такое впечатление, само потело от усиливающейся жары. Дрожащее марево искажало силуэты зданий, размыливая горизонт в сплошной грязно-серый кисель.

Септий моему появлению не обрадовался. Точнее – не обрадовался тому, что я приехал один, а не с сотней егерей.

– Доминдальничается он, – пообещал мне Гракх, очевидно, имея в виду капитана, – сколько можно с врагов пылинки сдувать? Когда враг поднимает голову, её следует немедленно срубить, иначе через мгновение их поднимется сотни. Пусть потом не говорит, что я не предупреждал, – и продолжил свое занятие: снаряжать стрелы наконечниками. Судя по уже подготовленным и сложенным возле стола колчанам, Септий готовился к длительной осаде. Подождав немного и поняв, что больше ничего не услышу, я принялся выяснять обстоятельства сам.

– Сколько людей убито?

– Трое.

Я нахмурился. Ехал я пять дней...

– Выходит, за последнюю неделю – ни одного.

– Только благодаря предпринятым мерам, – отрезал Гракх, – поодиночке никто не ходит, милицию увеличили, где не было – создали. Дороги патрулируем. Так ведь это ненадолго! Как только они поймут, что мы ничего в ответ делать не собираемся...

Гракх замолчал и принялся нахмуренным взглядом смотреть вдаль, очень при этом напоминая статую какого-нибудь императора – грубые римские черты лица, гордо развернутые плечи и печать величайшей ответственности на челе. Портило впечатление только то, что нос и уши были на месте – сколько я статуй императоров не видел, с целым лицом не одной не упомню.

– Мы собираемся, – мягко сказал я, – только надо сначала понять, что делать. Какой клан замешан?

– Два, скорее всего. Красной воды и Двух вершин.

– Два?!

– Первое убийство на территории клана Двух Вершин произошло. Один человек пропал. На следующий день – еще один пропал, но тут, похоже верги Красной воды виноваты – там у них какие-то брожения в этот день начались.

– То есть, двое пропали? Без следов?

– Ну... да, – неохотно признал Септий.

– Чушь какая-то, – сказал я, ставя на торец лежавший на полу чурбан и присаживаясь на него, – не находишь?

– Не нахожу. Я думаю, они побоялись сразу всех убить и живыми их взяли, чтобы на нашу реакцию посмотреть. И чем дольше мы тянем с ответным ударом, тем меньше шансов у этих двоих живыми остаться.

– Гениально! – не сдержался я, – сам додумался?

– Да, – сарказм мой пропал втуне, да и неудивительно – может статься, Септий вообще и не знает, что такое сарказм.

– Ладно. Давай по порядку. Кто, когда и где убит или пропал?

Гракх вздохнул. Отложил в сторону инструмент, поднял взгляд.

– Восемь дней назад убита старуха, жившая на хуторе за устьем Фиоры. Тут сомнений нет – следы зубов, царапины от когтей. Тогда же пропала её внучка. Через день – пропал её отец – пошёл искать родных и не вернулся. Что тут думать?

– Сколько людей на хуторе живет?

– Не знаю, – Септий пожал плечами, – я сам там не был, отправил одного из своих – Мавра – он все и выяснил.

– А где сейчас этот Мавр?

Септий посмотрел задумчиво в окно, пошевелил губами.

– В патруле, на Южной окраине. Часа через четыре должен вернуться.

– Ясно. Дай мне человека, на хутор этот съездить.

Гракх хмыкнул.

– Ты здесь видишь хоть одного?

– Да. Тебя.

– Я не могу гарнизон оставить. А больше тут никого нет. Никого, понимаешь? И если сейчас верги пойдут на приступ, сдерживать их придется мне одному! – Септий зло выдохнул, махнул рукой, – иди в магистрат, там тебе дадут пару милитов. Только имей в виду – ты просто впустую расходуешь драгоценное время. Голубей привёз?

– Да.

– Ну, хоть что-то, – Септий встал обошёл стол, обошел меня и вышел на улицу – наверное, пошел в очередной раз требовать от капитана кохорсу егерей и пяток легионов солдат. Я пожал плечами и вышел следом.

* * *

– Одна?! Она жила там одна? Вы понимаете, что вина в произошедшем – полностью ваша?! Вы указ читали?!

– Читал! До дыр читал! – магистр, багровея лицом и тряся полными руками, брызгал мне слюной в лицо, – что с того! Эта старая дура ни в какую не соглашалась съехать! Что я должен был делать? Что?!

– Силой увезти, разумеется!

– Ха! А я что делал? Три раза милиция её оттуда утаскивала. Одному милиту эта карга руку прокусила, и даром, что во рту три зуба – насквозь! Рука загноилась и я лечение из своего кармана оплачивал, между прочим! А на другой день эта старуха уже обратно заселялась. Мне её что – денно и нощно охранять надо было?

– Ногу ей сломать, – проворчал я, – надо было.

– Очень смешно! – рявкнул магистр.

– Я, вообще-то, не шутил. На что вы надеялись, когда её там, одну, оставили?

– На то, что её верги сожрут, разумеется. Если б дело этим закончилось, никто бы шума поднимать не стал. Всем эта карга уже поперёк горла стояла, даже дочери своей. Кто ж знал, что так обернётся?

– Кто знал? Спросили бы у того, кто знал, у егерей, например. Вергам-то невдомёк, что на старуху вы рукой махнули. Им разницы нет – если можно съесть одного, то можно и другого, и третьего. Для вергов мы – добыча. И эта старуха постоянно им об этом напоминала. Представьте себе человека, который свои деньги хранит в кошельке, лежащем посреди улицы. Кто будет виноват в пропаже денег – тот, кто подобрал с земли кошелек, или же их хозяин?

– Сами бы тогда этой каргой и занимались! Где вы были, такие умные, три года назад?

– Она три года там одна жила!?

– Да!

Я задумался. Перевел дух и попросил уже мирным тоном:

– Дайте мне милитов парочку, я хочу до хутора прогуляться.

– Не дам, – магистр вытер пот со лба, вздохнул и упал в свое кресло, – нет людей. Половина оружие вернула и по домам разбежалась – за родных, дескать, беспокоятся. А что я поделаю? Они ж ополченцы, а не рабы. Оставшихся ваш сдвинутый лейтенант забрал, – магистр пожевал губами и с отвращением выплюнул имя, – Гракх! Пришел, махая каким-то древним указом, и забрал. Теперь они парами, денно и нощно, тупо ходят кругами по идиотским маршрутам, составленным все тем же гением стратегической мысли. Я вас уверяю, если их там даже не загрызут верги, которым они уже наверняка глаза намозолили, то они попросту посворачивают себе шеи в оврагах да обрывах, через которые эти маршруты как специально проложены. Милиты возвращаются с патрулей, на ходу от усталости засыпая! – Магистр снова начал волноваться, багроветь и махать руками, – я говорил об этом с Гракхом, но он словно не слышит ничего! Все талдычит о своих правилах и о том, что он лучше знает, что предпринимать в подобной ситуации...

Неожиданно магистр затих, и, глядя мне за спину, улыбнулся и сказал почти спокойно:

– А вот очень кстати.

Я обернулся и увидел стоящую в дверях немолодую уже женщину с торжественно-скорбным выражением обрюзгшего лица. Несмотря на жару, она была закутана с ног до головы в какие-то непонятные одежды – плотные, блеклых цветов и с бахромчатыми краями.

– Очень хорошо, что вы пришли, госпожа Урсула, – продолжил магистр, и я заметил удивление, мелькнувшее на неприятном лице гостьи, – вот из столицы приехал егерь, чтобы как раз заняться вашей проблемой.

– Егерь, пфе, – сухим сварливым голосом отозвалась та, – с быка больше молока надоишь, чем с этих егерей – пользы. Тож вон, ходили-рядились, а шо толку? Уж неделя прошла. Уж на что их лейтенант к Марте моей подкатывал, жениться собирался, так и он со страху обделался – носу из своей халупы не кажет, волков, небось, боится.

Смерила меня колючим взглядом и фыркнула. Неудивительно, что я к ней не почувствовал ни симпатии, ни сочувствия – что передо мной стоит мать, жена и дочь вержьих жертв, я уже догадался. Ну да ладно, в конце концов, я и сам собирался её найти и с ней поговорить. На ловца, как говорится... а вот кстати...

– Лейтенант, говорите, подкатывал? Это какой же? – совершенно у меня в голове не укладывалось, чтобы у Гракха могла появиться хоть тень мысли испачкать свою голубую романскую кровь браком с какой-то плебейкой. Да он, насколько я помню, даже гетер себе подбирал исключительно по их родословной.

– Как то есть какой? Разве их тут больше одного? Тот самый, с именем, как кашель чахоточного. Да только дочке он моей не приглянулся, она его и прогнала. Так что мож и неспроста егеря те не чешутся, хотя уж неделя прошла.

Урсула махнула рукой, одежды ее заколыхались, как парчовые занавески на ветру, в воздухе расплылся затхлый аромат давно не стираной ткани. Ну и ну. Не будем о женитьбе, даже если лейтенант о ней и говорил, то уж точно не всерьез. Но если хоть на секунду допустить, что Гракх действительно подкатывал к дочурке, а она его отшила, то... собственно, а не Гракх ли, пылая местью отвергнутого мужчины, это всё подстроил? А может, и того веселее – подговорил какого верга похитить внучку, чтобы потом её героически "освободить", но вмешалась какая-то случайность – отец заметил, например – и пришлось всех убить? Бред, конечно, полнейший, но мало, что ли, я видел похожей на бред реальности в последнее время?

Тем временем магистр, со словами, – "ну, вы тут пока поговорите", – бочком-бочком прокрался мимо нас и растворился в душном полумраке коридора магистрата. Откуда-то донеслись его слова:

– Мне тут фуражом заняться надо..., – потом всё стихло.

Урсула недобро посмотрела вслед сбежавшему магистру, потом снова вцепилась взглядом в меня.

– Так значит, ты теперь этим делом займешься? Ну, добро. Корова прошла, лепешку обронила – и то добро. Когда искать пойдешь?

– Что искать? Лепешку?

Женщина моего юмора не оценила – глянула на меня со злым раздражением, нахмурилась:

– Ты совсем дурной, я посмотрю. Христос с тобой, какую лепешку? Марту мою и Петера, окаянного, разумеется. Надо ж их отпеть, как полагается, дабы души их успокоились. А то они кажную ночь ко мне приходят. Стоят у постели, смотрят с укоризною.

– Души?

– Вестимо, души. Они ж у нас не абы какие, а христианские. Мамаша моя язычницей осталась, уж как я её не упрашивала креститься. А теперь вот поздно уже и гореть ей в аду за упрямство свое, – с трудом сдерживаемая злость и даже злорадство сквозили за этими словами – похоже, старуха и в самом деле не отличалась кротостью и благообразием. Впрочем, дочь тоже не вызывала особого умиления.

– Хорошо, – я вздохнул, – расскажите мне, пожалуйста, как всё случилось-то?

– Че зря воздух беспокоить? – проворчала Урсула, – сто раз уж рассказывала... ну, что... шестого... седьмого дня уже Марта к мамаше моей отправилась, снеди ей отнести, ну и проведать, значит. Не померла ль еще та. Она кажную неделю так ходила.

– Одна?! – перебил я её.

– Вестимо, одна, – пожала плечами Урсула, – порой Петер её провожал, но всегда ж оно не выходит – Петер у меня мужик работящий, занятой. В ночь обычно возвращалась, но тогда не вернулась. Когда и шестого дня утром не вернулась, Петер за ней сам идти вызвался – забеспокоился, хотя она порой и до второго вечера оставалась – видать, почуяло чего сердце. Я-то уж еще с прежнего дня места себе не находила, а в ночь явилась мне Марта вся в белом, лицом бледная и спокойная. Подошла она к моему ложу, встала у изголовья и молчит. Я уж...

– Э... – сказал я, – так что, Петер, пошёл за ней?

– Так я ж сказала, что пошёл! Не глухой, нет? Пошел, а вдругочас вернулся в ужасе – всё, говорит, в крови, мать мертва и вся погрызена, а Марты нет ни следа. Мы – к егерям. А что егеря! Пошел с нами один – малой, тощий, что телок новорожденный – так же на ногах плохо стоит и мычать едва умеет. Как он покусы на шее моей мамаши увидал, чуть в обморок не грянулся и тут же обратно ускакал, как мы его не удерживали. Вот и все ваши егеря. Мать-то мы обмыли, похоронили за оградой, хоть толку от того ей и нету – могли б и в лесу оставить зверям на съедение – все одно душа погибшая. В город вернулись, а Петер не утерпел – вечером пошел сам Марту искать – любил он её, как родную.

– Так она ему не родная?

– Что с того?! Она ему ближе, чем родная была. Видел бы ты, какие он ей платья дарил – все деньги заработанные порой спускал, хоть и доставалось ему от меня за это. Вот и сгинул за любовь свою. Так что найти их надо, отпеть и похоронить. И поспеши. Скоро уж девять дней будет, а они все неупокоенными остаются. Уж я и к лейтенанту твоему, и в магистрат сколько раз ходила, и даже на хутор несколько раз: думала, Господь мне знак даст, где тела искать – но тщетно.

– То есть как – на хутор? – я насторожился, – с кем ходили?

– Да одна же! – Урсула всплеснула руками, – еще буду я у кого разрешения спрашивать, чтобы свой же собственный дом посетить?

– А верги?

– Господь меня оборонит! – Урсула приложила правую руку к груди и торжественно подняла голову с таким видом, словно надеялась сквозь трещины давно не чиненого потолка разглядеть лик своего бога.

– Ваших родных он что-то не оборонил, – желчно заметил я. И тут же пожалел об этом – в глазах Урсулы засверкали молнии, лицо заострилось и приобрело совсем уж хищные черты.

– Сказано: усомнишься – погибнешь! Бог им судия, Марте и Петеру, но в вере они слабы были. Знаю я, неспроста им сии испытания ниспослал Господь, но не справились они! Усомнились и погибли! Как и ты погибнешь!

Речь её, бывшая доселе простовато-деревенской, вдруг стала четкой и чистой.

– У меня своя вера, – быстро сказал я, пытаясь остановить разошедшуюся фанатичку. Против моего ожидания, получилось – Урсула вздохнула, опустила голову.

– Но сказано также – не мечите бисер перед свиньями. Так и я не стану. Но когда же ты пойдешь искать их?

Я хотел было сказать, что тел могло и не остаться совсем – кости верги зачастую разгрызают на мелкие кусочки, мясо все съедают, разве что внутренностями брезгуют, но и те растаскивают в стороны – а мелкая живность их быстро подъедает вчистую. Интересно, горсть-другая осколков костей успокоит эту фанатичку? Вряд ли. Поэтому упоминать о такой возможности я не стал.

– Сегодня и пойду, – сообщил я, продвигаясь к дверям, – вот только еще сведения кой-какие соберу, и пойду. Вот прямо сейчас.

Урсула отлично видела, что я собираюсь выйти, но пошевелиться и не подумала – так и стояла в дверях, следя за мной недобрым взглядом. Поэтому мне пришлось, задержав дыхание, протиснуться мимо неё. Она так и не шелохнулась. Только когда я, выйдя из комнаты, уже шёл по коридору, крикнула мне вслед:

– До завтрашнего вечера тебе сроку найти их!

Септий даже виду не подал, что заметил мое появление. Он опять сидел все в той же пыльной, пахнущей свежеструганной хвоей, комнатке и занимался теперь тем, что осматривал запасы тетив. Сухие и целые, без заломов и распустившихся волокон – клал рядом на стол, а негодные – кидал под. Негодных было много, и я этому удивился – насколько я знал Гракха, по прибытии в гарнизон он первым делом устраивал тщательнейшую инспекцию всего гарнизонного имущества, оружия и снаряжения. Не могло ж за те два месяца, что он здесь, столько тетив попортиться. Или же на случай явной угрозы он свои требования еще и повышает?

– Что у тебя с Мартой было?

– Ничего, – сказал Септий, не поднимая головы, – эта шлюха поимела всех мужчин в городе, включая и егерей. Подкатывалась ко мне – смешно сказать, в жены себя предлагала – я её отшил, разумеется.

Вот как? Всё интереснее и интереснее.

– Как отшил?

– Прямо в лицо ей и сказал, что она – волчица. И что я мараться об неё не намерен. Она сразу исчезла и больше я её не видел.

Я задумался.

– Прямо так и сказал? Волчица?

Гракх поднял голову, посмотрел на меня усталым взглядом.

– Слово в слово.

– Ясно.

Я повернулся и вышел на улицу. Волчицами в Роме называли проституток. Теперь-то не называют. Теперь-то к волкам и волчицам совсем другое отношение. И мало кто задумывается, почему "лупанарий" и ромейское "волчица" – "лупа" один корень имеют. И уж совсем мало людей шлюху волчицей называть станут – только такие вот Септии, наглухо ушибленные ромейской историей и свято блюдущие чистоту уже мертвого языка. Но даже и из них, пожалуй, лишь один человек станет всерьез надеяться, что будет понят – наш Гракх. Однако же Марта его поняла, выходит? Зря я, кстати, не спросил у Урсулы, какого они рода. Если вдруг окажется, что древнего патрицианского, то Гракха рано с подозреваемых списывать.

* * *

Ну что тут скажешь – дурак, он и в гробу дурак. Месяца не прошло, как я чудом смерти избежал из-за того, что одно из наших важнейших, кровью написанных, правил нарушил – один в лес пошёл. И что? Вот я опять, один-одинешенек, топаю по безлюдной дороге, вьющейся от Балены на юг среди холмов и перелесков. Ладно, там в Ольштаде, я хоть уверен был, что местность зачищенная – так здесь и того нет. Здесь, прямо под Баленой, пролегает граница территорий двух сильнейших кланов Испании. Мы даже численность их толком не знаем – ориентировочно рыл по семьсот-девятьсот в каждом.

Хотя некоторые основания для беспечности у меня есть. Испания – единственная имперская территория, где верги людям если не друзья, то уж союзники – наверняка. Не будь в Испании вергов, нам бы встократ сложнее было южные берега от чекалок защищать. А так мы обороняем только прибрежные города с поселками и при этом можем быть уверены, что потихоньку высадиться где-нибудь в стороне от населенных пунктов и собрать там армию чекалки не смогут. Верги не дадут. Так-то девяти основных и шестнадцати малых кланов общей численностью около семи тысяч рыл с лихвой хватило бы, чтобы весь наш регимент наровно зачистить. Верги это понимают – в любом другом месте такое их скопление уже давно в крупномасштабную заварушку бы вылилось. Но не в Испании. Здесь очень мало лесов. И, соответственно, здесь, как ни в каком другом месте Империи, будет эффективна армия. А её у нас много – хватит и на все девять, и на все шестнадцать, и еще останется. Крови, конечно, будет море – хватит весь Маре Интернум красным выкрасить, но вергов мы вычистим. И это они тоже понимают, по крайней мере, мне хочется на это надеяться.

Но, с другой стороны, для беспокойства оснований тоже предостаточно. Есть все основания предполагать, что в местных кланах происходит что-то недоброе – и что? И ничего. Нет, определенно, это со мной недавно случилось – до Ольштада я бы и помыслить не посмел по незачищенной территории без смертельной необходимости в одиночку ходить. А теперь иду себе спокойно и даже на серьезный лад себя настроить не могу – отмахиваюсь только от увещеваний здравого смысла. Дескать, эта дурная семейка тут несколько лет шарахалась – то поодиночке, то по двое, так что же – я не пройду, что ли? Даже когда я заметил затаившуюся за кустами бестию – даже тогда страха не появилось. Заметил, кстати, только потому, что верг сам мне это позволил. Звук я услышал шуршащий – тихий-тихий – словно ветерок листья поворошил. Приличный надо опыт иметь, чтобы все факты интуитивно сопоставить – что ветра сейчас нет, а и когда есть, он не тем направлением дует; что звук немного другой оттенок имеет: не только листья друг о друга трутся, но и что-то иное; и что, наконец, с дуги звук идет, а не с прямой. Сопоставить всё и понять – хвостом кто-то по листьям прелым мазнул слегка – мазнул и ждет: замечу ли? А вот надо ли замечать? Может, правильней будет ничего не услышать и мимо пройти? Ладно, была-не была.

– Хграш-та? – спрашиваю я воздух перед собой: "поговорим?"

Кусты слева от дороги раздвигаются, и на обочину выходит верг – крупная, даже немного полноватая бестия с рваным в клочья левым ухом и старыми, давно зажившими шрамами на груди – удар пришелся по тавру и оно подновлено уже поверх рубцов. В Испании мы уже полвека с вергами не воюем, так что это не наша работа. Чекалки, скорее всего. Еще одну особенность я сразу подмечаю – доспехи. Нет их. Плотные кожаные штаны до середины бедер с нашитыми поверх медными полосками – и всё. Тоже местная специфика. Бестии кулаки в качестве оружия не используют – они и сложить-то толком пальцы в кулак не все могут. И, раз люди здесь вергам не враги, то и брюхо от ударов кулаком им защищать незачем. Лапы верга пусты и демонстративно повернуты ладонями ко мне, нож покоится в ножнах, закрепленных у плеча на ремне.

– Кхра хграш-ат, – "Отчего ж не поговорить", – верг скалит зубы в подобии улыбки. Я выхожу на ту же обочину – к нему – и сажусь на траву лицом к дороге. Верг присаживается рядом. С минуту мы молчим – будь мы верги разных кланов, мы бы сейчас друг друга обнюхивали, ну а с людьми у них так – попроще – что меня ничуть не огорчает. Вот, например, чтобы вольпу почтение засвидетельствовать, обязательно надо было у него под хвостом понюхать. И ведь нюхали – весьма уважаемые люди нюхали, даже... ладно, не будем об этом. Теперь это уже история, слава Единому.

– Ты знаешь, что в маленьком людском логове случилось? – спрашиваю я, осторожно подбирая слова. Вержий язык небогат звуками, поэтому у каждого их сочетания масса различных смыслов – одно слово частенько имеет добрый десяток значений, иногда совершенно противоположного смысла.

– Знаю, – кивает верг, – и ты узнаешь.

Я жду с полминуты, и, ничего более не услышав, спрашиваю сам:

– Узнаю?

– Если глаза есть, – ухмыляется верг, – спросишь у них, не у меня.

Понятно. Ничего он мне не скажет, то есть. Я колеблюсь – если он не хочет мне рассказывать о происшествии на хуторе, то в принципе, спрашивать мне больше нечего. Хотя...

– Ты людскую самку видел, которая к старой самке ходила?

– Молодую? – Верг фыркает, поднимая правое ухо торчком – левое ухо пытается тоже подняться, лоскутки его вздрагивают, но бессильно опадают. Мне этот всплеск эмоций непонятен, я просто жду продолжения – и дожидаюсь:

– Молодую самку? Да, видел. Течная самочка.

Я хлопаю глазами. Может, я что-то напутал и не так понял? Слово-то редкое. Но иных вариантов толкования у него нет. По крайней мере, я таковых не помню.

– Течная?

– Да.

Это вроде только у двух (или трех) первых поколений вергов был определенный брачный сезон: осенью у самок начиналась течка, и – по дошедшим до нас сведениям – самцы становились совсем дурные, причем все сразу. Потом зверобогиня их сообразила, что негоже разумным существам стабильно терять мозги в одно и то же время года – очень это расу предсказуемой делает и в целом ослабляет. Теперь у них с этим вполне по-людски обстоит: как самки, так и самцы готовы терять как голову, так и невинность в любое время года. Уже лет двести, наверное. Но термин остался – теперь говоря про самку, что у неё течка, верг подразумевает одно из двух: либо что эта самка чрезвычайно привлекательна в сексуальном плане, либо что она очень похотлива и не пропускает ни одной особи мужского пола. Я попытался представить себе девушку (человека), которая могла бы показаться вергам сексуально привлекательной, содрогнулся (у меня богатая фантазия) и понял, что размышляю не над тем вариантом. Он что же, хочет сказать...