Текст книги "Цитадель души моей (СИ)"

Автор книги: Артем Савин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

Только сейчас я заметил маленький серый треугольник под, выпученным и затянутым красноватой мутной пленкой, левым глазом чекалки.

– Но она туда села не потому, что обнаружила источник колдовства, а потому что ей надо куда-то сесть, – колдун раздраженно скомкал в руке пустую коробку и отбросил её в сторону, – мне придется забрать тварь с собой. Может, коллегиально мы сможем что-нибудь разглядеть.

– Угу, – я встал и уже собирался распрощаться, но мне пришла в голову интересная мысль.

– А скажи, Серджио, ты что-нибудь знаешь о Ночных Охотниках?

Колдун обернулся, смерил меня настороженным взглядом. Косо глянул на Геза.

– Э-э-э, – сказал я, – Гез...

– Я тут подумал, – быстро отозвался он, – чекалка-то могла еще что-нибудь с собой нести. И отбросила это что-нибудь в сторону, когда в агонии билась. Пойду-ка я, окрестности осмотрю.

Я сдержал улыбку. Умница. Догадливый – далеко пойдет. Если раньше не помрет, конечно.

– Странно, что ты у меня спрашиваешь, – негромко сказал Серджио, дождавшись, пока Гез отойдет подальше, – во-первых, эта тема не из тех, что можно обсуждать за чашей вина в термах.

– Должен буду, – сказал я, – а я свои долги всегда плачу, ты же знаешь...

– А во-вторых, спросил бы лучше у своего капитана. Уж он-то точно больше моего знает.

– Вот как? – я удивился, но не сильно. Что-то внутри меня такой оборот уже предвидело, – пожалуй, когда-нибудь я так и сделаю. А пока – не поделишься ли тем, что знаешь ты?

– Почти ничего, – колдун пожал плечами, – у нас распоряжение не препятствовать этим тварям. И не замечать их, если они попадаются нам на глаза. К сожалению, в последнее время делать это становится всё сложнее.

– Чье? Распоряжение?

Серджио молча указал пальцем вверх. Я вопросительно поднял бровь. Он кивнул.

– Ну и, насколько мне известно, у них договор с вашим капитаном. Они помогают вам очистить мир от бестий. Или вы им помогаете – может, и так.

Я вытер вдруг вспотевший лоб.

– А сами-то они кто? Не бестии?

Колдун пожал плечами.

– Почему они тебя вдруг заинтересовали?

– Я недавно дрался с одной, – сказал я, – ранил её.

– О! – колдун посмотрел на меня с интересом, – тогда скажу, что ты шустрее, чем я думал. И еще скажу, что ты в большой опасности. Сам ты этого, похоже, не понимаешь – судя по тому, что тратишь время на всякую ерунду. Я бы на твоем месте сейчас нахлестывал коня в пяти дневных переходах от столицы.

– Смерть везде одинакова. Но за совет спасибо.

– Бери даром, – кивнул Серджио, – я сегодня добрый, хотя сам не пойму – почему. Скажи этим, чтобы труп не трогали, я за ней рабов пришлю минут через сорок.

Повернулся и быстрым шагом пошел в сторону открытых ворот.

– Господин учёный! – Сайрес бросился следом, но колдун и ухом не повёл – выскользнул на улицу и был таков. Милит сделал вслед еще пару шагов, затем махнул рукой и остановился.

– Проклятье, – донеслось до меня его ворчание, – ненавижу этих снобов.

Я собирался подойти к нему, но услышал негромкий оклик с дальнего угла двора, обернулся и увидел выбирающегося из кустарников милита. Руки у него были чем-то испачканы, и он усердно оттирал их пучком травы. Следом из тех же кустов вылез Гез, вид у него был озадаченный. Сайреса это заинтересовало, похоже, больше чем меня – до угла он добрался быстрее меня.

– Ну? – спросил он у милита, который как раз выбросил пучок травы и теперь пристально разглядывал свои ладони. Сдается мне, не зря разглядывал – когда я подошёл вплотную, пахнуло на меня явным душком мертвечины.

– Не козлёнок это, – сказал милит, оставив, наконец, свои руки в покое, – я могу ошибиться, дня три уже прошло, закопано неглубоко и... – милит шмыгнул, глянул с отвращением на свою ладонь и продолжил, – но, по-моему, это была кошка. Её разрубили на несколько кусков, завернули в ткань и закопали.

Сайрес кивнул, явно получив подтверждение каким-то своим мыслям. Что до меня, то я, к стыду своему, с каждой секундой понимал всё меньше и меньше.

– Серая? – спросил Сайрес.

– Что? – милит поднял голову, потом кивнул, – да, серая.

Кажется, я начал что-то понимать.

– А! – сказал я, – так заклинания не было?

Сайрес быстро повернулся ко мне.

– Колдун тебе что-нибудь сказал?

– Он не нашел никаких следов колдовства. Очень удивлялся, говорил, что быть такого не может. Если колдовство имело место быть, то след должен был остаться.

– Мне здешний хозяин сразу подозрительным показался, – усмехнулся Сайрес, – не знаю, о чём он думал, но в стороне отсидеться ему точно не удастся. Серую кошку соседи не первую неделю видят, так что он это давненько затеял.

Я вопросительно посмотрел в сторону кустов, из которых недавно вылезли Гез с милитом. Сайрес проследил мой взгляд.

– При осмотре там участок свежевскопанной земли обнаружился. Вар сказал, что там козлёнка, ящуром заболевшего, закопали. Но уж как-то он чересчур из-за этого козлёнка волновался. Пришлось раскопать и – вот. Я думаю, чекалки не первый раз через этот участок к кварталу Скорцо проходили. Этот участок на краю оврага стоит. Там, – он махнул рукой, – только забор перелезь – и можно спокойно пройти оврагом до реки, а дальше – на корабль и плыви, хоть на край света. Вар, я уверен, будет утверждать, что он всегда был против союза с чекалками, но я думаю, он просто решил "спалить" подельника и пожарить себе каштаны на получившемся огне.

Что-то не понравилось мне в этой стройной теории. Особенно в той её части, где говорилось о чекалках, потихоньку протаптывающих тропинки в столице Империи. Вот если бы речь шла о людях... хотя, что я знаю про людей? Зато про чекалок знаю.

– Не думаю. Один раз чекалки еще могли на встречу сами приехать – для подтверждения серьезности намерений. Но – приняв все мыслимые и немыслимые средства предосторожности и только один раз. Каждый последующий раз шанс провала увеличивает многократно. Не думаю, чтобы кто-нибудь из них пошел бы на это.

– Я слышал, что блеск золота ослепляет чекалок ничуть не хуже, чем людей.

– Да, – я кивнул, – но есть разница. Почти каждый человек готов рискнуть собственной жизнью при большом вознаграждении и приличных шансах на выигрыш. А вот чекалки уверены, что их жизнь стоит неизмеримо дороже да хоть всех сокровищ мира. Нет, любой из них за соответствующую плату пошлет на смерть кого угодно – хоть своих отца с матерью. Но вот те вряд ли согласятся с таким жребием – и неважно, какова цена. Короче говоря, чекалки слишком дорожат собственной жизнью. Я думаю, это единственная причина, по которой мы еще одерживаем над ними верх в боях.

– Ну, они могли каждый раз новую бестию отправлять.

Я подумал немного, потом покачал отрицательно головой.

– Скорее всего, чекалки вообще ни при чём.

– Жаль, – печально сказал Сайрес, – а я уже начал надеяться, что нашёл управу на этих Скорцо. Но уж больно всё гладко выходило – и всё против них. Мне это сразу не понравилось. Скорцо – не дураки.

Вздохнул, пожевал губы. Спросил:

– Думаешь, письмо изучать смысла нет? Пустышка?

Я пожал плечами.

– Не знаю, – подумал и добавил, – у чекалки шерсть на лапах вытерта. Скорее всего, её сюда связанную принесли.

– Видел, – снова вздохнул, – вот уж не думал, что однажды стану Скорцо от ложных обвинений защищать.

Повернул голову, бросил через плечо:

– Марк, сходи за Вестом и пойдем хозяина новостями радовать.

Милит перестал нюхать свои ладони, кивнул и убежал.

– Если он не полный дурак, то будет на своем стоять, – заметил я.

Сайрес глянул на меня недобро.

– Я же тебя не учу, как бестий на меч насаживать, – усмехнулся, – да пусть хоть язык себе вырвет. Челядь-то поразговорчивей будет. Я уж не говорю о рабах. Не на своей же спине Вар сюда связанную чекалку приволок.

Позвякивая придерживаемыми мечами, трусцой подбежали два милита и встали навытяжку за спиной десятника. Сайрес кивнул мне, развернулся и быстрым шагом ушел к дому. Милиты, переглянувшись, пошли за ним.

Я повернулся к Гезу, кивнул в сторону распахнутых ворот.

– Идем. Тут больше делать нечего.

– Ага... получается, чекалки и ни при чём?

– Не поклянусь, но на то похоже. Привыкли люди всё зло на бестий валить, удобно оно и безопасно – милиты же в лес, вергов расспрашивать, как оно всё было, не пойдут. Это многие понимают и пользуются – вовсю.

Задумался Гез и молчал аж целую минуту – мы даже за ворота выйти успели. Потом догнал меня, рядом пошел. Заглянул мне в лицо.

– А скажи, Бернт...

Я усмехнулся. Но – про себя. Пусть. Нет ничего плохого в любопытстве, как и в том, чтобы вопросы задавать.

– Да?

– А колдун этот – он твой друг, да?

Друг? Нет, конечно. Да и не надо, если честно. Уж не знаю, специально их этому учат, или само так выходит, но ни одному колдуну я бы и ржавого асса на хранение не доверил. Не говоря уж о чем поважнее. С такими людьми дружбу водить – всё равно, что стеклянный меч за оружие носить – выглядит красиво, да и режет остро, вот только никогда не знаешь, в какой момент сломается. А уж в бой с ним идти – просто самоубийство. Но объяснять это Гезу я не стал, только помотал головой отрицательно.

– А почему же тогда он тебе всё рассказал, что ты спрашивал? Да и по имени он тебя знает.

– Так вышло, что расположение он ко мне чувствует. Но дружба? Ничуть.

– А-а-а, – понимающе протянул Гез, – ты, наверное, помог ему однажды, вот он и чувствует себя обязанным, да?

Я аж остановился. Посмотрел на Геза удивленно – нет, не шутит. Вздохнул. Неужели я лет пятнадцать назад таким же наивным был? Не может быть.

– Сделать человека себе обязанным – далеко не лучший способ завоевать его расположение. Я бы даже сказал – вообще не способ. А вот если сделаешь так, чтобы человек тебе помог, помог не по твоей просьбе, а по своему желанию и вдобавок – бескорыстно (как он сам думает), вот тогда он станет тебе если не другом, то добрым знакомым – наверняка. Всякому, даже самому плохому человеку, приятно думать о себе лучше, чем есть на самом деле. И если ты ему так думать поспособствуешь, тогда он к тебе проникнется.

Поскучнел Гез, глаза прячет.

– Как-то это... неблагородно, – пробурчал.

Я сдержал удивленный смешок. Недавний раб рассуждает о благородстве? Хотя, почему бы и нет?

– Благородство – слишком большая роскошь для егеря. Особенно для лейтенанта.

– Почему? – удивляется Гез.

– Потому что субординации у нас, как таковой, нет. И мне мало просто приказать егерю что-то сделать, мне надо приказать ему так, чтобы он сам захотел сделать то, что я приказал. Тут уже без кой-какого знания людской природы и, сопутствующей оному знанию, игры на тайных струнах души – не обойтись.

Молчит Гез, но явно уже не ответ мой обдумывает, а на что-то другое переключился. А потом, как бы, между прочим, спрашивает:

– А скажи, Шелест, у гиттона какие слабые места есть? – и настолько старательно при этом невнимательность изображает, что я аж подвох с его стороны заподозрил – не разыгрывает ли он меня.

– Зачем тебе? – я спрашиваю, – на гиттонов собрался?

– Нет, ты что! – натужно хихикает, – просто спросил. Надо же мне как-то твой опыт перенимать.

– Ну да, – говорю я, – опыт. Конечно. Да я что – мне не жалко. Тем более, что ответить тебе проще простого – нет у гиттона слабых мест. Одни сильные.

Лукавлю, конечно – все ж умом гиттоны не блещут, да и шустрыми их очень не назвать – но не без умысла лукавлю. Интересно мне, с чего это.

– Шутишь? – Гез смотрит на меня удивленно-испуганно, потом недоверчиво усмехается, – у всех бестий есть. У урсов есть, у вергов есть, а ведь и те, и другие – гиттонов сильнее. Значит, и у них тоже должны быть. Ведь должны?

Я настораживаюсь. Похоже, дело тут серьезнее, чем мне попервоначалу показалось. А показалось мне, что Гез по дурости своей и неопытности с кем-то из егерей об заклад побился, что найдет ахиллесову пяту у гиттона. А потом сам в свитках не нашел и решил у меня спросить. Но вряд ли он из-за спора стал бы так переживать – вон, побледнел аж.

– Сколько тебе за бой пообещали?

– Триста драхм,– выпаливает Гез, поперхивается, пунцовеет и мотает головой:

– Нет, ты не думай, я даже не думал... но они говорят, это детеныш совсем, а что я за егерь, если детеныша самой слабой бестии одолеть не смогу... Феларгир вон... урса! А я? Еще и денег дадут, а деньги мне нужны.

– Зачем?

– Что? – Гез смотрит на меня непонимающе.

– Деньги тебе зачем?

– Ну... нужны, – уж не знаю, как ему это удается, но Гез краснеет еще сильнее.

– Дурак! – я отвешиваю ему подзатыльник. Не сдерживаясь, отвешиваю – от души. Гез летит на землю, вскакивает. Лицо у него злое и растерянное одновременно. Идущие по улице прохожие бросают на нас косые взгляды и ускоряют шаг.

– С кем из распорядителей о бое договорился?

– А зачем тебе? С кем надо!

– С кем?! – рычу я. Правую мою руку он блокирует локтем, но ладонь при этом у него оказывается прямо перед глазами и мою левую руку он просто не видит. А зря. Ох и фингал у него будет завтра – на пол-морды. У него рожа и так подраспухшая, но, думаю, разницу он уже почувствовал – чем профессионал от любителя отличается.

– С кем?!!!!

– С Пларком! – он снова вскакивает, но теперь предусмотрительно держится подальше от меня, – Шелест, ты чего? Мне никто не говорил, что я не могу в боях участвовать! И что такого? Ведь однажды мне придется в лесу с бестией повстречаться и там тебя поблизости может и не оказаться.

– Залог оставил?

– Тридцать драхм...

– Вдвойне дурак.

– Он пятьдесят просил, но у меня столько не было.

– С Пларком я поговорю. Вернет он тебе деньги.

Гез наклоняет голову, прищуривается. Морщится недовольно, скулу щупает.

– А я не хочу, – твердо и даже с вызовом говорит он, – не хочу, чтобы ты забирал у него мои деньги. Потому что это – мое решение. Я хочу драться с гиттоном. И буду с ним драться. Ты мне не отец, и не можешь запретить мне распоряжаться своей жизнью так, как я захочу.

Вот как? Волчонок показывает зубки. Давно пора, а то как он сегодня расклеился, так я уж беспокоиться начал – выйдет ли из него толк вообще.

– Ну что ж. Возможно, ты прав. Послушай меня, что я скажу, а потом – если потом ты не изменишь своего решения – иди, дерись. Я не стану тебя удерживать – потому что если ты все же пойдешь на арену, это будет означать, что из тебя все равно никакого толку бы не вышло. Значит, и жалеть нечего.

Вздрагивает слегка Гез – хорошо я его зацепил – хмурится, проблеск мысли в глазах появился. А мне того и надо – сбить с него этот раж, который он сам же себе и нагнал.

– Скажи-ка мне для начала, с чего ты решил, что гиттоны – самые слабые из бестий?

– Да ты сам говорил!

– Я?!

– Да, ты! Когда вы в Ганнек собирались, ты мне сказал, что на гиттонов самым меньшим числом идут. Что на урсов – с двойным перевесом, на вергов – с полуторным, а на гиттонов наоборот – вдвое меньшим числом... – и добавляет негромко, но с обидой – сам же говорил...

– Говорил и повторю. Вот только что урсы, что верги – поодиночке не дерутся. Так что тут всё просто: когда с одной стороны стая вержья в десяток рыл, с другой стороны – три скриттуры егерей, то силы примерно равные. А вот гиттоны на бой самое большее парой идут. Против каковой пары весь наш сквад, на чистку посланный, и выходит. Да вот тот же Ганнек, когда гнездо в восемнадцать рыл мы вдесятером чистили. Вот только ни разу не было, чтобы против нас десятерых больше чем две бестии за раз выходило. То есть, пятикратный перевес у нас получался. Думаешь, спроста?

– Но ведь... почему же все говорят, что гиттонов бить всего безопаснее?

– Потому что так и есть.

– Но... но... ты же сам только что... – непонимание у Геза на лице написано, и обида жгучая в уголках глаз копится – кажется ему, что издеваюсь я над ним.

Я вздохнул.

– Смотри. Вот те же полтораста егерей на сотню вергов – обычно для победы достаточно. Только совсем это не значит, что после такой драки все сто пятьдесят егерей с победными песнями в казармы вернутся. Самое малое человек пять из них поедут обратно в волокуше, рогожей накрытые, и то – до ближайшего кладбища. Повторю – самое малое – удачной такая чистка у нас считается. Идя против вергов – да неважно какими силами и каким перевесом – никогда ты не знаешь, сколько твоих товарищей домой вернётся и вернётся ли вообще. С гиттонами не так. Предсказуемы они и про стратегию слыхом не слыхивали. А впятером на одного мы выходим, потому как они выносливей и живучей любого человека вдесятеро. Двое бьются, трое отдыхают. Один на один против гиттона, да когда еще и сбежать некуда – для неопытного бойца верная смерть. Он измотает тебя так, что ты на ногах стоять не сможешь, потом убьет. А может, и раньше – как только ты ошибку по усталости или по неопытности допустишь и под лапу ему попадешься. А теперь – иди. Зарабатывай свои триста драхм. Пригодятся – тризну справить.

Гез опустил плечи, смотрит в землю.

– Но я же не знал... я же... ты мне ничего не говорил раньше про гиттонов! – сказал негромко, но с чувством.

– Нашел виноватого, да? Я тебе много про что еще не говорил. И что ж теперь? Ты смело пойдешь в бой против любой бестии, про которую я тебе рассказать не успел?

– Нет, – совсем тихо, почти шепотом, – извини, поспешил я.

– Ладно! – я хлопнул его по плечу, – знаешь, почему хорошо быть егерем?

– Почему? – головы не поднял, но искорка интереса в голосе появилась.

– Потому что единственная неприятность, которая может случиться с егерем – это смерть. А поскольку мертвым уже всё равно, так значит, никаких неприятностей с егерем случиться не может вообще. Понял? Выше голову! Вот так. Топай в казарму, а я пока пойду с твоим Пларком поговорю задушевно.

– А он отдаст... ну... деньги?

Я фыркнул в ответ пренебрежительно, хотя и предвидел с этим некоторые трудности.

– Еще и своих добавит.

Как в воду глядел.

IX. Ducunt volentem fata, nolentem trahunt.

Пларк встретил меня широкой, с заметным трудом раздвигающей толстые щеки, улыбкой. Чем порядком меня удивил. Виду я, конечно, не подал, но насторожился. Неожиданность какую-то он мне приготовил, не иначе, а я вот люто ненавижу неожиданности. Горький опыт заставляет.

– Салют, распорядитель, – я хлопнул себя по груди.

– Почет и слава, – кивнул Пларк и многочисленные его подбородки по очереди тоже кивнули мне, – никак прослышал про наших бестий? Пожалуй, начну-ка я деньги за погляд брать, вдруг разбогатею?

– Бедняк нашелся, – хмыкнул я, – брось, на кой сатр мне твои бестии сдались? Век бы их не видел ни одной.

– Таких и не видел, – согласился Пларк, ухмыляясь. Я нахмурился. Что-то не туда куда-то разговор уходит.

– Ты меня не сбивай. Я к тебе по другому поводу. Сдается мне, что ты с нами, егерями, ссоры ищешь?

– Единый с тобою! – Пларк всплеснул руками и округлил глаза. Улыбка, однако, хоть и поблекла, но не исчезла, – и в мыслях не было! Навет, не иначе.

– Навет, говоришь? А кто нашего школяра на бой с гиттоном подписал?

Распорядитель мелко замотал головой, выставив в притворном ужасе руки.

– Подписал? Я подписал?! Знал бы ты, как я пытался его отговорить, стращал его и чуть не коленях упрашивал затею эту бросить! Ни в какую. Уперся, как некормленый осел, кочан капусты увидавший. Я, говорит, свободный гражданин и все права, оному положенные, имею. Так и сказал, слово в слово. Чтобы мне лопнуть, если я вру!

Я смерил взглядом его объемный живот и усмехнулся.

– Смотри, накличешь. Немного осталось.

– Пларк недобро прищурился и сказал, даже не слишком стараясь прикрыть злорадство нарочитым сожалением:

– Очень жаль, что юноша настоял на заключении договора при свидетелях. Увы, если вдруг по каким-то причинам он теперь решит пойти на попятную, ему придется выплатить неустойку... – Пларк, уже совсем не скрываясь, торжествующе оскалился, – пятьсот драхм.

Я наградил его тяжелым взглядом готовящегося к драке хищника. Прочие животные (и большинство людей в их числе) не умеют так смотреть, даже когда им приходится сражаться. Я видел дерущихся оленей – их глаза во время схватки налиты кровью и наполнены нерассуждающей, бессмысленной яростью. В них нет того, что можно прочитать во взгляде хищника – расчетливой и холодной готовности убить. Люди не любят такой взгляд, он напоминает им, что для кого-то они могут быть не светочами разума, а просто мясом. Неприятно осознавать, что все твои амбициозные мечты и далеко идущие планы могут весьма нелепо закончиться в чьем-то желудке.

Пларк согнал с лица улыбку и отвел взгляд.

– Впрочем, он вовсе не обязан делать это сам. Кто-то другой также может вручить мне эти деньги, и я тут же забуду об этом нелепом договоре...

Я продолжал молчать и смотреть на него.

– Будь вместо тебя кто другой, я бы отказался принимать неустойку! – Пларк всплеснул руками и весь заколыхался, как небрежно поставленная на стол порция мясного желе, – я уже потратил на подготовку к этому бою намного больше пятисот драхм. Но я говорю себе: "Мальчик наверняка погибнет", и я понимаю, что не хочу этого! Хотя шансы у него неплохие – бестия совсем еще молодая, и двух лет ей нет... А еще – я же сказал, что у твоего бойца есть право на выбор оружия? Или не сказал?

– Значит, договор заключен при свидетелях? – спросил я спокойно. Пларк утер тыльной частью ладони пот со лба. Кивнул.

– Да. Двое весьма уважаемых людей из гильдии писарей случайно оказались поблизости, и...

– Это хорошо, – перебил я, – значит, нам не придется решать возникшую проблему в третейском суде.

– Да-да-да, – закивал Пларк, потом в его глазах мелькнуло подозрение, – какую проблему?

– Увы, – сказал я, разведя руками, – заключивший договор егерь не сможет выйти на бой. Он сломал... руку... да, руку. Неприятно, конечно, но с егерями и не такое случается.

Пларк выпятил толстую губу и презрительно фыркнул:

– Значит, ему придется выплатить неустойку, – усмехнулся, – неприятно, конечно, но с егерями, ты прав, и не такое случается.

– Не обязательно, – теперь пришел мой черед усмехаться, – по гильдейскому праву, гильдия может ответить за обязательства своего члена. Вместо него на бой выйду я.

Толстяк замер с открытым ртом и на щеках его проступили бледные пятна.

– Гильдейское право? Да, может быть... но ты уверен, что он сломал руку? Ведь еще вчера...

– Абсолютно, – твердо сказал я, – желаешь убедиться?

Пларк сглотнул, потом несмело предположил:

– Но сломанная рука не делает его неспособным исполнить договор. Вот как мы поступим: мы примотаем одну из лап гиттона к туловищу и шансы станут равны. То есть, как бы равны – ведь мы примотаем ему правую лапу, а молодой егерь, если я правильно понял, сломал левую руку?

Честно говоря, я удивился – я не испытывал иллюзий насчет человеческих качеств распорядителя гладиаторских боев, но он что, всерьез полагает, что я погоню Геза на арену с одной рукой?

– О. Я совсем забыл, что "молодой егерь" сломал обе руки.

Пларк несколько секунд зло и беспомощно сверлил меня взглядом, потом вздохнул и выпрямился в кресле. Щеки его снова порозовели.

– Что же, – сказал он сухо, – надо уметь признавать свое поражение. Хорошо. Плати мне двести драхм, а я не стану идти и выяснять, насколько серьезны переломы и действительно ли они мешают мальчику делать то, что он сам обязался делать.

Я молча покачал головой.

– Ну это уже чересчур, – Пларк повысил голос, – если у тебя нет двухсот драхм, я готов взять расписку. Или ты собираешься сломать бедолаге обе руки из-за собственной жадности?

– Мне кажется, ты меня не понял, досточтимый Пларк. Разве я говорил "сломаю"? Я говорил – "сломаны". Так что ничего платить я не буду. А если ты желаешь расторгнуть договор, то так и быть – неустойку я с тебя требовать не буду. Просто верни те тридцать драхм, что ты взял у Геза.

– Ну нет! – Пларк хлопнул мясистым кулаком по ладони, и его обширные телеса возмущенно затряслись, – это уже выходит за все границы! Неслыханно!

Я пожал плечами.

– Как хочешь. Когда бой? Завтра? Не беспокойся об оружии, я принесу свою дагату. Ведь по условиям договора могу сам выбирать оружие.

С этими словами я повернулся и направился к двери.

– Стой, – с отвращением сказал мне в спину Пларк, – будь ты проклят.

Еще бы! Пларк достаточно хорошо знал свое дело, чтобы понять, к чему я упомянул именно дагату. Пожалуй, её длинное тонкое лезвие было единственным способом упокоить гиттона одним-единственным быстрым движением – вогнав её бестии в глаз на всю длину. Со взрослым гиттоном это бы не прокатило, не факт, что и со щенком получится – если вспомнить про привычку гиттонов постоянно мотать головой и про то, какие маленькие глаза у них глаза. Да, с первого удара может и не получиться, но вот чего не получится точно, так это красивого боя – такого, который пополнит кошелек распорядителя. На арене нужно убивать красиво. А мы этого не умеем. Егеря всю жизнь учатся убивать эффективно, а не эффектно. Привычки к картинным позам и лишним движениям из егерей выбиваются хорошими подзатыльниками в первые же тренировки.

Я обернулся.

– Чтобы я еще раз с вами, егерями, связался, – проворчал Пларк, доставая кошель. Высыпал из него на ладонь несколько монет, потом вдруг наморщил лоб и задумался.

– Я верну тебе не тридцать, а пятьдесят драхм, – сказал он, криво ухмыльнулся, и ссыпал деньги обратно в кошель, – если мои бестии тебя не удивят. А вот если окажется, что видишь их впервые – ты заплатишь мне. Сотню. Идет?

Первым моим побуждением было – отказаться. Вторым – тоже. Потом я подумал о том, что это могут быть за бестии, которых я еще не видел. Одна догадка на этот счет у меня появилась, и поэтому мое третье побуждение отказаться было вдесятеро сильнее обоих предыдущих.

– Полно, Пларк. Ты что, забыл, кто перед тобой?

– Разве такое забудешь? – Пларк плотоядно улыбнулся, – потому и ставлю два к одному. Будь на твоем месте кто другой, я бы один к ста спор предложил.

Я изобразил на лице легкое, ленивое любопытство. Но на самом деле мне было весьма тревожно и неспокойно. Нет худшего жребия для человека, чем попасться на глаза богу, когда ему хочется поиграть. Неужели?

– Уговорил, показывай. Только как же ты узнаешь, видел я этих бестий раньше, или нет?

– Ну, мы же честные люди, не станем друг друга обманывать, – толстяк визгливо засмеялся и, пыхтя, выбрался из кресла. Чтобы он смог пройти мимо меня в дверь, мне пришлось отступить в сторону на три шага.

Гладиаторские казармы располагались за амфитеатром, условия в них были вполне приличными, а порой – и чересчур приличными. У некоторых из гладиаторов даже отдельные квартиры имеются. Но мы, разумеется, пошли не в казармы, а вниз – в полуподвал, к клеткам. Зверье, бестии и те из гладиаторов, что не по своей воле дерутся, содержатся в клетках, отгороженных от самой арены лишь толстой дощатой дверью. Пларк, даже не перваливаясь, а перетекая со ступеньки на ступеньку, пыхтел и хрипел, как загнанная лошадь, а я шел следом и все недоумевал – как же он наверх поднимается? Надо будет посмотреть – интересно же.

Но, увы, надежды на невиданное зрелище рассеялись сразу, как только мы достигли нижней площадки и Пларк, слегка отдышавшись, прохрипел стоявшему рядом стражнику:

– Беги к Аппию, пусть паланкин мой сюда несут.

Стражник, кивнув, рванулся мимо Пларка, но толстяк, явив неожиданную прыть, успел поймать его за руку.

– Да погоди! Болван! Дверь-то отопри сначала.

Стражник, что-то покаянно бормоча, сорвал с пояса связку, выбрал один из ключей и вонзил его в замочную скважину. Распахнул решетчатую дверь и, оставив её распахнутой, скользнул мимо Пларка и унесся вверх по лестнице. Распорядитель проводил его недовольным взглядом.

– Тупица. И ключи унес. Ему нас закрыть сначала полагалось, а он... – Пларк махнул рукой и бочком протиснулся в неширокий проем. Я не стал спешить за ним – я знал, что там есть еще одна дверь, которую стражник, находящийся внутри, должен открыть лишь после того, как мы войдем внутрь, а здешний стражник закроет свою. Простая предосторожность – даже если узникам удастся выскользнуть из клеток, убить стражника и открыть первую дверь, то выйти на свободу они все равно не смогут – вторая дверь открывается только снаружи. А потолок у казематов решетчатый – хочешь, из арбалета взбунтовавшихся узников перестреляй, хочешь – кипятком залей. Так что я подождал, пока звон ключей и лязганье замка возвестят о том, что местные стражники к правилам безопасности относятся совершенно наплевательски. Возможно, мне это скоро пригодится.

– Застрял, что ли? – донесся до меня голос Пларка. Я фыркнул и шагнул в сырой полумрак. Внутреннее пространство каземата освещалось только одной, слабо мерцавшей, масляной лампой, укрепленной на стене над колченогим стульчиком, на котором – по всей видимости – коротал свои часы второй стражник. Дрожащий бледный огонек выхватывал из темноты круглый кусок грубой стены с каплями испарины на камнях и подсвечивал едва заметными бликами железные решетки, закрывавшие вход в клетки. Я обошел смутно белеющую в полутьме тушу Пларка и сообщил:

– Надеюсь, эти твои бестии умеют светиться, или, боюсь, я их просто не разгляжу.

– Сейчас, – проворчал Пларк, – этот дурак факел зажжет. Будет светлее.

Стражник, ничем не выдав своей реакции на "дурака", наклонил висящую на цепях лампу, подождал, пока фитиль разгорится поярче и сунул в пламя край факела. Смола затрещала, зачадила и, наконец, загорелась, гудя и разбрасывая искры. Да, стало светлее. Я заглянул в клетку и, со скучающим видом отвернулся.

– Ну, верги...

– Лучше гляди, – осклабился Пларк. В неровном свете факела его лицо было похоже на жуткую маску идола – из тех, которым поклоняются дикие племена.

– Да я уж поглядел, – сказал я небрежно, – новы. Ты опять прогадал, Пларк. Я их не только видел, но уже и дрался.

Толстяк возмущенно выдохнул.

– Докажи.

Я не стал напоминать ему наш недавний разговор про "честных людей", хотя в другое время, конечно, не упустил бы такой возможности. Но сейчас мне очень хотелось уйти отсюда до того, как сидящая на полу бестия поднимет на меня свой взгляд. И вообще – оказаться в каком-нибудь тихом и спокойном месте. Все взвесить и обдумать. Вот так вот. "Чего бояться", – думала муха, попав одной лапкой в паутину, – "остальные-то семь лапок свободны".

– У них шерсти на теле почти нет, осанка прямее и в пальцах на сустав больше обычного.

– Суставов столько же, просто пальцы длиннее, – возразил Пларк, – и вообще это ты всё только сейчас разглядел!

– А еще, – сказал я негромко, – они на имперском разговаривают лучше, чем ты, Пларк.

Верга медленно подняла голову, окинула меня долгим безразличным взглядом и снова уставилась в пол.

– Проклятье! – рявкнул толстяк, – чума на тебя и на весь твой род!

И, возмущенно пыхтя, полез обратно – наружу. Я перевел дух и поспешил следом, чувствуя, как ползут по спине капельки холодного пота.