Текст книги "Цитадель души моей (СИ)"

Автор книги: Артем Савин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

– Она... с вергами...? – несмотря на то, что я так и не смог подобрать правильное слово, верг меня понял. Кивнул, осклабился.

– С волками тоже. Сам не видел, но Ррах видел – мне сказал.

С волками!? А как с вергами, значит, еще и видел. А может, и не просто видел. Ignis divine! Сказать, что я удивлен – не сказать ничего. Это ж надо! Во даёт девка. Во всех смыслах. Или правильнее будет сказать – давала?

– Она жива? – с трудом выдавливаю я из себя вопрос.

– Узнаешь, – верг поднимается и, не оборачиваясь, уходит обратно в кусты, – шех ррльгхш.

"Ррльгхш" может означать "больной", "увечный", "удивлённый", "только что проснувшийся" и "очень глупый". Здесь, видимо, последнее. "Узнаешь, если не дурак". Ну-ну.

Нужный мне дом я нашёл сразу – весь хутор уже густо зарос крапивой и пустырником, только один двор оставался более-менее чистым, хотя назвать его ухоженным язык бы у меня все ж не повернулся. Калитка разломана вдребезги, обломки досок топорщатся в проём острыми занозами. Я недоумённо покачал косо висящие петли – они отозвались жутким скрипом. Поморщился и прошёл во двор.

Входная дверь оказалась мало того, что не заперта, так даже распахнута настежь. Я шагнул через порог, зацепился взглядом за царапины на косяке, да так и замер в недоумении. Несомненно, кто-то хотел изобразить здесь следы когтей, но вышло это у него настолько непохоже, что любой егерь должен был заметить подделку с первого взгляда. Царапин почему-то четыре, хотя должно быть либо пять, либо три; глубина у всех одинаковая, хотя центральные обычно глубже – да вообще столько ошибок, что даже перечислять их неохота – не вержьи это когти, и всё тут. Вон, местами даже прорезь по центру прослеживается от ножа, которым эти "царапины" делали. К остальным "следам когтей" – на стенах – я даже приглядываться не стал. То же самое. Совершенно очевидно, что этот Мавр, которого Септий отправил место убийства осматривать – новичок, в гарнизон обвыкать отправленный. Конечно, вина его есть, и немалая – что он очевидного не разглядел. Но вина Гракха – еще больше. Нельзя на такие задания новичков в одиночку отправлять. А если и отправлять – то нельзя потом принесенным новичком сведениям напропалую верить – как бы ни хотелось. Жаль, не получится у меня на труп посмотреть и на "следы зубов" на нём – чую я, следами этими ножевые ранения замаскированы. Но хотя трупа тут давно уже не было, еще кое-что необычное я обнаружил – следы крови. Сама кровь, разумеется, тоже давно высохла и мурашами всякими подчистую выедена, но следы темные на досках остались. Множество круглых пятен разного размера по периметру кровати и на грязных до отвращения простынях. Не могло это быть естественными следами: все ж человек – не бурдюк с кровью. Подумав, я заглянул под кровать, пошарился за камином, за шкафами, в углах, и нашел, наконец – в камине. Две, покрытые пеплом и объеденные насекомыми, гусиные головы. Я достал одну, осмотрел – отрублена. Не откушена и не откручена, а именно отрублена.

И что всё это значить должно? Нет, понятно, что верги тут ни при чем. Но кто? И, главное, зачем? Грабители? Ерунда – вряд ли у покойной оставалось хоть что-то, достойное ограбления. Некие злоумышленники, желающие разжечь войну между людьми и вергами? Уже лучше, но тоже маловероятно – больно грубо всё обставлено. А главное – гуси. Зачем нужно было их резать и поливать их кровью пол? Очевидно, затем, что у самой старухи кровь уже не текла. Стало быть, она убита не в доме, а где-то снаружи. И тут очень подозрительной становилась фигура отчима – как первого, кто обнаружил убитую. Прибил где-то снаружи бабку с внучкой, внучку закопал, старуху отнес в дом, наскоро сымитировал нападение вергов, а сам рванул в бега. А что – неплохая версия. Не очень, правда, вяжется с утверждением о любви подозреваемого к приёмной дочери – ну да мало ли как оно обстояло на самом деле – с этой любовью. В принципе, уже можно возвращаться в магистрат, поскольку к егерям это дело ни малейшего отношения не имеет. Но я всё-таки решил поискать следы – шансов, конечно, немного, но – вдруг? Если обнаружится труп внучки с ножевыми ранениями, то вопросов вообще не останется.

Труп не обнаружился, зато обнаружились следы. Я б даже сказал, тропинка. Она, через прозрачную кипарисовую рощу, уходила куда-то за холмы и состояла из следов двоих людей. Крупного тяжёлого мужчины, носившего грубой формы сапоги с железными набойками, и девушки, обутой в простые сандалии без рисунка на подошве. Конечно, это могла быть не девушка, а какой-нибудь подросток, но – никогда не стоит усложнять ситуацию без насущной необходимости. Пока такой необходимости я не видел. И, отбросив сомнения, быстро зашагал по тропинке. Посмотрю, куда она ведёт, а уже потом буду думать дальше.

Тропинка привела к хлипкому, полувкопанному в пологий речной берег, домику. Узкие, расположенные под самой крышей, окна были затянуты какой-то мутной плёнкой, поэтому пытаться что-то разглядеть через них я не стал, а постоял некоторое время у двери, прислушиваясь к звучащим за ней голосам, потом резко потянул на себя дверную ручку. Всё внутреннее пространство домика занимала одна-единственная комната со стоящим посредине грубым дощатым столом. За столом, на простой, наспех сколоченной лавке сидели двое, испуганно вскочившие при моём появлении. Раздетый по пояс здоровый бородатый мужик, с густо заросшим черной кучерявой порослью торсом и одетая в короткую легкомысленную тунику девушка – невысокая, но фигуристая. С густой рыжей шевелюрой, пухлыми губами, вздёрнутым носом и широко распахнутыми серо-зелёными глазами. Не сказать, что очень красивая, но определённо привлекательная и... прав был верг – "течная". Даже сейчас её взгляд был больше оценивающим, чем испуганным.

– Ага, – сказал я, переводя насмешливый взгляд на парочку со стоящего на столе кувшина, – отмечаете чудесное избавление от кровожадных вергов?

Мужик мой намёк проигнорировал.

– Кто ты такой, молния тебя разрази? – прорычал он, хватаясь за, лежащий на столе, нож.

– Нож положи, – холодно сказал я, – Петер.

Услышав свое имя, мужик обмяк, выронил нож и упал обратно на лавку, где и замер, уперев локти в стол и обхватив кудлатую голову руками. Девушка села рядом и приобняла Петера за плечи.

– Вы егерь? – звонким, но с хрипотцой, голосом поинтересовалась она, – а я вас не знаю, – и кокетливо прищурила глаза.

– Кто из вас старуху убил? – спросил я, – и зачем?

– Да не убивал её никто! – Петер поднял голову и бросил на меня затравленный взгляд, – сама она померла! Остывшая уже совсем была, когда Марта к ней пришла.

– Пусть так. А зачем всё это? Следы когтей, лужи крови?

– Потому что люблю я её, Марту мою! – теперь он смотрел на меня с вызовом, – А Урсулу я еще с той поры терпеть не мог, когда она моему брату женой была. Вот только когда его бревном насмерть зашибло, пришлось мне за Урсулу идти, уж такие у нас правила. Шесть, почитай, годков она мне жизни не давала – всё, хватит. Мы уже и так с Мартой бежать собирались, но, как старуха померла, мы и подумали, что если это на вергов свалить, то нас никто искать и не станет. Ну и, – Петер отвёл взгляд, почесал затылок, – ничего плохого не подумают, опять же. Думали тут отсидеться немножко, а потом, как всё стихнет – на восток пойти, к Мериде.

– Ясненько, – кивнул я, – а что из-за вас Четвертая Война Бестий могла начаться, это вам, конечно, безразлично. Собирайтесь. Обратно пойдем – в Балену.

Петер открыл рот, потом неуверенно посмотрел на Марту.

– Нет, – с неожиданной твёрдостью заявила та, и Петер эхом повторил за ней:

– Нет, – и упёрся ладонями в край стола, словно опасался, что я его сейчас силком потащу.

Я зло посмотрел на Марту, но она демонстративно прижалась щекой к плечу отчима и (теперь уже никаких сомнений) любовника, ответив мне наглым взглядом упрямого избалованного ребёнка.

– Хоть убейте, – хрипло сказал Петер, – не пойдем.

Убить? Больно надо.

– Выйди на секунду, мне Марте пару слов надо сказать без лишних ушей.

– Нет, нет! – Марта, в притворном ужасе, повисла у Петера на левой руке, – не уходи!

Разумеется, после такого Петер и не пошевелился, да еще и начал косо постреливать взглядом в лежащий на столе нож. Да чтоб вас!

– Я могу и при нём сказать, – я подмигнул Марте и многозначительно усмехнулся. Девушка заколебалась. Облизнула губы, выпустила руку Петера.

– Ладно, выйди. Ненадолго. Если я крикну, сразу заходи.

Петер шумно встал, пыхтя, выбрался из-за стола и вышел, попытавшись зацепить меня плечом на выходе – не смог, конечно. Хлопнула дверь.

– Тебе нравится им вертеть, да?

– Пфе, – Марта презрительно фыркнула.

– Мне кажется, он тебя сразу разлюбит, если узнает, что делит тебя не только с половиной мужчин Балены, но еще и с половиной самцов местных кланов и стай.

Честно говоря, я до сих пор не верил вергу. Или, скорее – своему знанию вержьего языка. Но, увидев реакцию Марты – поверил. Полностью и безоговорочно. Кровь отхлынула от её лица, зато уши, наоборот, предательски заалели. Она вцепилась побелевшими пальцами в край стола и выдохнула хрипло:

– Ложь! – попыталась улыбнуться, – никто тебе не поверит!

– У меня свидетель есть, – спокойно сказал я, – да ты его знаешь. Септий Гракх, лейтенант гарнизона. Он всё видел. А не выдал тебя, только чтобы мир в провинции сохранить. Южане – люди вспыльчивые. Как бы от такой новости за оружие не схватились все горожане, кто его держать может.

А угадал я. Гракха она в покое оставила вовсе не потому, что знает, как будет "волчица" на ромейском, и что это значит. В глазах её ужас плещется, лицо уже не белое – серое. В обморок бы не грянулась. Реакция её мне понятна: более страшного – в глазах большинства людей – греха, чем отдаться бестии, и придумать-то сложно. Зверопоклонников, к примеру, буде они живьем в руки имперского правосудия попадут, обычно удушением казнят. Но зверопоклонники тоже разные бывают. Есть несколько сект, которые практикуют так называемое "подчинение зверю". Берут самца волка, медведя или еще кого (смотря какому зверобогу поклоняются) дрессируют его упорно, ну и "подчиняются", ага. Не только женщины, кстати. И вот таких казнить полагается исключительно в кипящем масле. Я это разделение вполне даже поддерживаю: если Марту я еще могу понять (просто дурная девка с бешеной дыркой), то мысль о людях, ради веры себя на поругание зверям отдающих, у меня только отвращение вызывает.

– Мне, – сказал я, – мир в провинции тоже дорог. Поэтому выдавать тебя я не стану, если вы сейчас со мной в Балену вернетесь.

Ожила Марта немного. Задышала чаще, цвет лица потихоньку возвращаться начал.

– Но что мы скажем? – жалобно спросила, – ведь как узнают, что мы...

– Соврёте что-нибудь, – пожал я плечами, – что сбежали из логова. Или что Петер тебя героически спас, сотню вергов при этом положив. Сами придумаете.

Всё. Совсем оправилась – заулыбалась, завозилась. Огонёк масляный во взгляде снова проявился.

– Петер! – крикнула. Тут же распахнулась дверь. Петер настороженно замер на пороге, недобро разглядывая меня из-под бровей. Марта успокаивающе ему улыбнулась.

– Собирайся, – весело сказала она, – едем домой. Ща расскажу, что придумала – нас все на руках носить будут.

* * *

Дерек фыркнул.

– И что же? Так никому и не сказал?

Я пожал плечами:

– А зачем?

– В самом деле – зачем? – капитан откинулся на спинку стула, – тут ты прав. Но прибить её следовало – когда всё уляжется, конечно. Или ты думаешь, что она после всего этого одумается?

Я скептически поджал губы. Разумеется, нет. Разве что первое время посидит тихо, да и то – вряд ли.

– Ну, вот видишь. Рано или поздно, кто-нибудь прознает... шуму будет, – капитан покачал головой, – ладно, это уж я сам позабочусь. Вообще – молодец, хорошо сработал. И...

Я насторожился.

– Что?

– Пару деньков отдохни, а потом... у меня для тебя еще кое-что есть.

– Опять "деликатная миссия"?

Капитан, против моего ожидания, даже глазами не усмехнулся. Кивнул, поморщился.

– Поедешь на Сицилию. Что-то там недоброе назревает.

– Чекалки? – подобрался я.

– Кто ж еще? Как обычно, играют на людских пороках. Но на этот раз, похоже, смогли-таки нужную ноту подобрать. Какие-то странные перестановки в тамошних легионах идут, а началось это аккурат тогда же, когда перфект Весторий вдруг деньгам счет потерял. А тут еще...

Сицилия – тоже очень специфичный регион. Я б даже не сказал, что он полностью имперский, и вовсе не потому, что там замиренные люперны местами живут. Раньше – во времена Смутного Века – Сицилия полностью под чекалками была. В отличие от остальных бестий, чекалки людей плотно в оборот берут. Сами они не меньших, чем у нас, высот общественного развития достигли, а люди у них в роли рабов, среди которых они странноватую – и страшноватую – иерархию поддерживают, построенную на постоянном доносительстве и взаимном недоверии. И хотя чекалок на Сицилии уже двести лет как нет, люди там до сих пор те же. Недоверчивые, скрытные, живущие плотными закрытыми группами, проникнуть в которые человеку со стороны просто невозможно. Ну и мораль у них прежняя, от чекалок в наследство полученная, осталась, поэтому половина имперских преступников сицилийские корни имеет. Разумеется, сенат этому обстоятельству ничуть не рад, но зато и отпор достойный чекалки от сицилийцев завсегда получают, зачастую даже без помощи егерей и квартирующих там легионов.

– Что – "еще"? – спросил я, не дождавшись продолжения.

Дерек встряхнулся, отгоняя думы – далеко не веселые, судя по выражению лица.

– Сегодня в двух шагах от квартала Скорцо чекалку подстрелили. Вроде как письмо шифрованное у неё с собой было. Там сейчас как раз колдуны возятся, пытаются понять, как это посреди бела дня бестия могла незамеченной в центр города пробраться. Нечисто там что-то. Пожалуй, стоит тебе самому туда сходить, посмотреть. Поделишься потом своими впечатлениями.

VIII. Docendo discimus.

Вышел я от капитана, пошёл школяров своих искать. Пусть прогуляются. На чекалку вблизи посмотрят, с ситуацией ознакомятся. Да и мне они не помешают – взгляд у них свежий, и разум нашими рамками еще не ограничен. Взять вот ремесленников или ту же армию – новичкам обычно ни оружие, ни инструмент в руки сразу не дают и от самого ремесла как будто даже оберегают – все больше по кухне да по двору делами их нагружают. У нас не так. Мы своих школяров всегда стараемся к реальным делам привлекать при каждой возможности – и не только для того, чтобы свой опыт им передавать. Но и наоборот – чтобы их идеи выслушивать, к их – пусть неуклюжим – действиям приглядываться, тактику их анализировать. На всех советах первое слово – за самым молодым. И пусть девятнадцать раз из двадцати он такое ляпнет, что не всегда смех сдержать удается. Бывает, и все двадцать из двадцати – но, однажды, отсмеявшись, задумаешься, и понимаешь – а ведь есть в этом что-то. Что-то такое, до чего мы своими закоснелыми умами и не догадались. Вот и получается, что не только школяры у нас, но мы у них учимся.

Геза я нашел сразу за казармой – с маской вселенской скорби на лице (слегка помятом, кстати) он дубасил Болвана – обмотанную тряпьем и закрепленную на вращающемся столбе толстенную дубовую доску, обводами смутно напоминающую не то человека, не то – нечеловека. Рядом, прислонившись к рассохшейся от дождей и солнца стене казармы, стоял Хромой Эд и следил за Гезом, ритмично постукивая о стену деревяшкой, заменявшей ему левую ногу. Был Эд, как всегда, нечесан-небрит и выражение его лица под густой растительностью разглядеть было непросто – но я видел, что он недоволен, и понимал, почему. Между доской и столбом есть несколько маленьких мехов со свистульками, и, когда удар нанесен правильно и с надлежащей силой, Болван издает звук, похожий на стон. Сейчас же, несмотря на все потуги Геза, Болван молчал.

Эд молча кивнул мне и почесал бороду.

– А где Феларгир? – спросил я.

Гез в мою сторону и не взглянул, но избиваемый Болван вдруг коротко свистнул. Эд хмыкнул и махнул рукой в сторону густых яблоневых зарослей.

– Там. В общем порядке тренируется.

Болван издал еще серию криков. Мы с Эдом переглянулись, я усмехнулся, он, по-моему, тоже.

– С упорством у него всё в порядке, – сказал он, кивнув на Геза, – и с ловкостью тоже. Но вот силёнок не хватает. Да и техника никуда не годится.

Эд оттолкнулся от стены.

– Ну что ты граблями дрыгаешь, как припадочный?! – рявкнул он, – удар должен идти от плеча! Представь, что у тебя рука гибкая, как кусок каната, и ты бьешь ей, как кнутом. Смотри! Вот!

Эд с размаху треснул тренажер в "плечо", и Болван, с громким стоном провернувшись на столбе, стукнул не успевшего отскочить Геза по ноге. Эд сплюнул, и, развернувшись, похромал вдоль казармы.

– После обеда продолжим, – бросил он, не оборачиваясь, – на яйца налегай и на сметану.

– Я его заберу, – быстро сказал я, – часа на два-три.

– Хоть навсегда, – согласился Эд, и скрылся за углом казармы.

Гез, спрятав от меня лицо, усиленно растирал ушибленную ногу.

– Терпение, – сказал я, – и прилежание. Задатки у тебя есть, и, я тебе обещаю, через два месяца ты будешь тренироваться наравне с остальными.

Гез со вздохом распрямился.

– Да я верю, – сказал он, – а эти два месяца мне как жить?

– Радуясь тому, что жив. У нас – только так. Рожу тебе кто помял? Неужто Эд?

– Споткнулся, – мрачно сказал Гез, выпрямляясь, – и упал.

– Угу, – кивнул я, – и так пять раз. Или шесть?

Он отвернулся.

– Я не смогу стать егерем. Извини, Шелест. Но где уж мне с бестиями сражаться, когда меня может побить даже еле стоящий на ногах пьяница?

– И зачем же ты подрался с пьяницей?

– Он плохо говорил о... неважно, – юноша резко обернулся, яростно сверкнул глазами, сжал кулаки, – я даже ударить его толком не смог! Он меня бил, а я... как будто в патоке завяз – весь целиком, даже мыслями. Стоял и...

Гез мотнул головой, несколько слезинок сорвались с его ресниц и сверкающими капельками упали в песок.

– Что вот вы на меня силы тратите – всё равно без толку. Я просто тряпка и трус, так ведь?

– Не замечал, – спокойно сказал я, – хотя, если тебе нравится так думать, то я не стану мешать тебе быть тряпкой и трусом.

– Нет! Не нравится! Но тогда почему? Почему я только и мог, что снова вставать на ноги и ждать, когда же ему надоест меня избивать?

– Потому что ты не был готов к драке. Это не твоя вина. Именно этим боец отличается от обывателя – постоянной готовностью. Не беспокойся, со временем – само придёт.

– А до этого времени, значит, терпеть всех грубиянов и забияк?

– Вовсе нет. Пусть ты не был готов к драке, так у тебя почти всегда есть время подготовиться. Если твой противник – не безумец и не опытный боец, заранее на тебя нацелившийся – время у тебя есть всегда. Потому что обыватель, даже самый драчливый и задиристый – тоже не готов к драке. И поначалу он будет себя заводить. Ругаться, провоцировать на агрессию. Это – твоё время. Пока он треплет языком – молча ищи самый эффективный способ сразу нанести ему удар, от которого он не сможет оправиться. Никогда не слушай слов. Слушай интонацию. Если видишь, к чему идёт дело – бей сразу и наверняка.

Гез хмыкнул пренебрежительно, но это он уже только из упрямства. Вижу – уши навострил и каждое слово впитывает. Вот и хорошо.

– Себя не заводи. Оставайся спокойным и холодным. Эмоции убьют и вынудят проиграть, поддался – считай, что он тебя вытащил на свое поле где у него уже преимущество. Не смотри пристально. На руки, лицо там или еще чего. И не стой, как пень вкопанный. Чем дольше стоишь, тем трудней будет начать двигаться. Как почуял недоброе – расслабься и руками-ногами незаметно поигрывай-перебирай. Начатое движение в удар превратить всегда легче. Пошли, прогуляемся. Тут неподалеку чекалку подстрелили – посмотришь.

– Чекалку? Здесь, в Бурдигале?! Откуда?

– Вот это нам и предстоит выяснить.

– А... – Гез помялся, – а Феларгир?

– Что у них сегодня? Схватка "косым веером"? Пусть его. Ему здесь полезней будет.

Гез нахмурился, явно пытаясь сообразить – оценивать это как похвалу в адрес Феларгира, или, наоборот, как порицание – но не сообразил и тряхнул головой:

– Я готов. Идем.

Квартал Скорцо от егерских казарм минутах в десяти ходьбы – это все ещё окраины, и дома там не теснятся друг на друге, как на центральных улицах. Здесь у каждого домика еще и дворик обычно есть – с сараем, птичником, огородом, а то и с садом, с конюшней или скотным двором – если земли хватает. Хотя, опять же – у кого как. В самом квартале Скорцо, например, участки немаленькие, но скотину держать там как-то не принято. Впрочем, до него нам идти и не пришлось – еще на подходе я заметил в чьем-то дворе сбоку подозрительное оживление, пригляделся, и завернул сквозь приоткрытые ворота прямо во двор.

Планировка была классической – одноэтажный дом белоснежного камня стоял в дальнем, самом высоком, углу огороженного участка. От дома отходила мощеная известняком дорожка в обрамлении двух полос невысокого кустарника. Расширяясь, полосы кустарника выходили к стенам и образовывали сам дворик – югер утоптанной земли, коновязь с одной стороны от ворот и широкий, увитым диким виноградом, навес – с другой. Под навесом стоял длинный стол. То есть – раньше стоял. А сейчас стол лежал у самой стены, а на его месте вытянулось нечто, похожее с первого взгляда на труп средних размеров волка. Разве что морда поострее, да шерсть посветлее – вот и все отличия. Над чекалкой же стоял, будто бы в задумчивом созрецании, человек в небесно-голубом хитоне. Сдавленно охнул из-за спины Гез – а, ну да, я же его не предупредил, что здесь колдуны орудуют. А кстати, ведь я его знаю – колдуна-то. Это ж Серджио. Удачно, ничего не скажешь. Но подошел я сначала не к нему.

Трое милитов переминались с ноги на ногу у самого края навеса, на почтительном расстоянии от колдуна и, похоже, только палящее полуденное солнце не давало им отойти еще дальше. А четвертый милит – не старый еще, но седоволосый мужчина стоял за спиной у колдуна и, услышав наши шаги, сразу же поспешил навстречу, явно намереваясь выставить нас вон. Впрочем, тут он заметил наши жетоны, и выражение его хмурого лица стало самую малость приветливей.

– Сайрес Геллерт, – милит прижал кулак к груди, – десятник службы розыска.

– Бернт Сервий, лейтенант, – я кивнул за плечо, – Гез Сельмар. Что тут у вас и можем ли мы чем-то помочь?

Сайрес ожег меня оценивающим взглядом из-под бровей, коротко глянул на Геза, затем кивнул.

– Вар, – сказал он, – Вар Валлиец, так зовут местного хозяина, утверждает, что стрелял в кота.

Милит сделал паузу, явно ожидая моей реакции, и я решил его не разочаровывать.

– Кота? – спросил я, оглянувшись на тело под навесом, – у этого Вара плохое зрение?

– Зрение в порядке. Но он уверяет, что видел именно кота – большого серого кота. И стрелял только потому, что кто-то повадился таскать у него цыплят из птичника, – Сайрес кивнул, указав подбородком куда-то за коновязь, – он, дескать, очень удивился и испугался, когда после выстрела кот вдруг превратился в бестию и принялся с воем кататься по земле. На крики выбежала челядь и добила чекалку – кто чем. Труп я осмотрел, похоже на правду. Разве что добивать её особо не требовалось – болт аккурат в затылок попал.

– Колдун что говорит?

Милит неприязненно усмехнулся.

– Ничего.

Я кивнул.

– Ясно. А что там за письмо, которое с бестией было?

Сайрес подобрался.

– А тебе что до него? Не дам! Оно мне необходимо и – для дела. А вам, егерям, оно зачем?

– Сайрес, ты чего так взбеленился? Единый с тобой, не нужно мне это письмо, я только взглянуть хотел.

Милит выдохнул и отвел глаза.

А, – сказал, махнув досадливо рукой, – это всё колдун этот. Присосался, отдай, да отдай. Будто там заклинание какое-то может быть написано. А то я не вижу, что там. Вот.

Он извлек из висящего на поясе тубуса небольшой кусок пергамента, развернул и продемонстрировал его нам. Гез хмыкнул и пробормотал:

– А что это, если не заклинание?

На первый взгляд сицилийский кантон действительно выглядит престранно. Неизвестно, когда впервые раб-скриптор Шшазг-и-туар-хафра догадался вплести шифрованное сообщение в угловой орнамент, украшавший какой-то официальный документ. Образчики древнего кантона в музеях имеются, и, приглядевшись, в их узорах вполне можно разглядеть слова и фразы. Но времени с тех пор прошло немало и сегодняшний кантон – это почти искусство, в котором свой смысл имеет каждая отдельная точечка, наклон каждой черточки и радиус закругления каждого завитка. У всякой сицилийской семьи узор свой, секреты его хранятся почище семейной казны, вдобавок, он постоянно меняется. Неудивительно, что постороннему прочитать такое письмо – практически невозможно. Поэтому я не стал спрашивать, что там написано.

– Чей узор?

Сайрес потер бровь.

– Узор новый. Прочитать письмо мы, скорее всего, не сможем. Но кой-какие образцы у нас есть, и, похоже, что мы имеем дело с узором семьи Скорцо. Некоторые элементы основы и общий стиль... сложно сказать, что именно, но я почти уверен, что это современный узор Скорцо.

Я подумал немного, потом нахмурился недоверчиво.

– Какая-нибудь слабая семья, давно вытесненная с Сицилии, еще могла бы преодолеть ненависть к чекалкам в надежде на то, что в обмен на помощь в сдаче Острова, те помогут им упрочить положение семьи на материке. Но Скорцо – одна из сильнейших семей Острова. Какой смысл им вести игры с чекалками?

– Есть такая пословица – сицилийская, между прочим – "даже любовь можно купить – она стоит ровно две ненависти".

– Забавно, – я хмыкнул, – Не слышал. Выходит, одна ненависть стоит пол-любви? Интересно, что за такую полулюбовь чекалки могли предложить семье Скорцо?

– Ну, это уже вам виднее. Наше дело – людское. Прочитать письмо целиком мы, конечно, не сможем. Но я надеюсь, что мы сможем разглядеть некоторые отдельные слова, узор которых давно не менялся, и на основе этих слов понять, хотя бы приблизительно, смысл письма. Вот это вполне реально.

Гезу, похоже, наш разговор надоел – он тихонько прошел вперёд, остановился шагах в пяти от, все так же стоявшего столбом, колдуна, и принялся осторожно разглядывать труп чекалки.

– И что думаешь обо всём этом?

– А что тут думать, – милит недобро прищурился, – Скорцо давно следовало указать на место. У нас с ними дело уже до войны почти дошло. Сам-один я, конечно, не справлюсь, но у меня послезавтра со вторым принципалом аудиенция. Насколько я знаю, наместник тоже озабочен чрезмерным возвышением семьи Скорцо, и, будь я проклят, если в скором времени наши триремы не получат хорошенького пополнения гребцов.

Я подумал немного.

– Ясненько. А скажи, соседи большого серого кота в недавнем прошлом не видали?

Сайрес хищно усмехнулся:

– В корень зришь! Видали, и не раз. Думаю я, Скорцо в этих делах уже давно и крепко завязли. Начнем рыть, наверняка много интересного найдем.

– Наверняка.

Я кивнул милиту и пошёл к колдуну.

– Салют, Серджио.

Колдун, не оборачиваясь, кивнул.

– Бернт. Так и думал, что тебя сюда принесёт. Кто это с тобой?

– Наш. Гез Сельмар именем.

Гез осторожно подошел ко мне

– Мое почтение и уважение, господин.

– М-м-м, – неопределенно отозвался колдун. Вынул из-за пазухи пергаментную коробку, осторожно приоткрыл её, вздохнул, и, со словами, – последняя, – раскрыл настежь и встряхнул. Из коробки вылетела маленькая серая бабочка. Даже, скорее, крупная моль. Умение летать не было её сильной стороной – полёт явно давался ей с трудом. Тем не менее, она сделала пару неровных кругов над трупом чекалки, потом, снижаясь, дотянула до поваленного стола, на который и села. Сложила крылышки и вмиг слилась с серыми досками.

Колдун выглядел подавленным.

– Что-то не так, Серджио?

– Полагается подождать минут пять, но, думаю, смысла нет.

– Поясни, пожалуйста, – попросил я, – а то ровным счетом ничего не понимаю.

– Еще бы, – с некоторым самодовольством заявил колдун и обратил, наконец, к нам свое лицо, – ты не представляешь, сколько сил потрачено на то, чтобы вывести каждую из этих бабочек. Но оно того стоит – никто и ничто во всей Ойкумене не чувствует колдовство лучше, чем они. Ничего скрытого не существует для этих маленьких созданий.

– И?

– Мне сказали, что бестия была под маскирующим заклинанием. И как бы даже не просто под отводом глаз – она натурально выглядела как крупный кот. Начну с того, что мне неизвестно такое колдовство, но это не самая большая проблема. Определенно, это очень мощное и сложное заклинание. Оно было прервано "на излом" – смертью носителя, следов должно было остаться множество – и очень заметных следов. Таких, которых я сам бы почуял с десяти пасов. Но я ничего не чую даже стоя вплотную. Но даже и это не самая большая проблема. Проблема в том, что ни одна из шести бабочек не заметила в теле бестии никаких следов колдовства.

– А должна была? – я присел возле трупа. Раздвинул пальцами шерсть, пощупал, начавшие коченеть, мышцы. Бесполезно – бестии и так дольше человека остывают, а уж в жаркое время точно оценить время смерти и вообще невозможно. Может, пару часов, а может – и сутки прошли уже.

– Ха! Я не спорю, чекалки во многих искусствах дальше нас, людей, продвинулись. И их колдуны заслуживают всяческого уважения. Но сотворить такое колдовство, которое не оставляет никаких следов... либо это нечто совсем другое – совершенно иные принципы, о которых мы ничего и не знаем, либо...

– Либо что?

– Либо никакого колдовства тут не было.

Я встал, еще раз внимательно осмотрел труп. Чекалка, как чекалка. Одежды – никакой, оно и неудивительно. Особь среднего размера – для воина мелковата, но воину тут делать и нечего. Хотя я б на месте чекалок на такое дело самую мелкую особь послал – но им виднее, конечно, чекалкам-то. Не мне с ними в хитрости и предусмотрительности соревноваться. Поза вот у неё немного неестественная, но и тут – к чему придираться? Кстати, что у неё с лапами? Я снова присел, приподнял переднюю лапу чекалки, осмотрел с разных сторон. Так и есть – шерсть немного вытерта. Что, впрочем, тоже ни о чём не говорит – может, она у себя дома браслеты на лапах носит? На всех четверых.

– А не может быть, что бабочкам просто запах бестии не понравился? И поэтому они не... а что они должны были сделать?

– Пф, – Серджио фыркнул, – не говори глупостей. Эти бабочки – результат долгой и тщательной селекции. Если колдовской след обнаружится посреди раскаленной сковороды – они и на неё слетятся и сядут. Будут гореть, но сидеть. И потом – если бы они в ужасе улетали от трупа, это тоже говорило бы о многом. Но они ведут себя совершенно естественно – вон, одна даже сидит у бестии на носу.