Текст книги "Меж двух огней (СИ)"

Автор книги: Артём Март

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

– Селихов! Опять этот Селихов! Селихов этот что, пуп земли тебе, что ли? А если б там был враг, а?

– Но там врага не было, – покачал Бычка головой.

– Отставить! Значит, слушай сюда. Ты скажи спасибо, что я с тобой по-мужски, с глазу на глаз решил поговорить. А мог бы отчитать перед всем отделением. Мог бы заставить в одно рыло автоматы всего отделения чистить!

Раскричавшись, Самсонов покраснел. Он дышал глубоко, беспокойно. На высоком его лбу, под челкой, выступила робкая испарина.

– Но дело серьезное. Обстановка боевая, потому удовлетворюсь только извинениями.

– Виноват, товарищ сержант, – буркнул Бычка. – Такого больше не повторится.

Самсонов долго смотрел на Бычку. Внимательно изучал его злым взглядом. Потом сплюнул себе под сапоги.

– Смотри мне. Еще раз че-нибудь такое выкинешь, быстро у меня на губу улетишь. Залетчик, мля. Или и того хуже – как пробка вылетишь из взвода. Мне тут такие неуравновешенные не нужны. Понял?

– Это почему ж я неуравновешенный? – надулся Бычка, которому разговоры сержанта уже стали порядком надоедать.

Самсонов приблизился настолько, что Бычка смог почувствовать его табачное дыхание.

– Слыхал я, что ты в тот раз, в колодцах, пацана застрелил. Просто взял да и хлопнул душманенка. Надо думать, это у тебя тоже «вырвалось»? Или…

Он не успел договорить. Побледневший до крайней степени Бычка просто схватил сержанта за грудки и изо всех сил дал ему по лицу.

Ошарашенный Самсонов рухнул на копчик. Уставился на Бычку перепуганными, дурными глазами. Схватился за опухающую щеку.

Еще несколько мгновений Бычка таращился на Самсонова, будто сам не свой. Сжимал кулаки. Самсонову на миг показалось, что солдат вот-вот кинется добивать его тяжелыми сапогами.

Бычка не кинулся. Он и сам испугался того, что сделал, и немедленно бросился поднимать сержанта на ноги.

– Виноват… Виноват, товарищ сержант. Я… Я не понимаю, чего такого на меня нашло… Я…

– Руки убрал… Убрал руки, скотина, – отмахивался Самсонов, – я щас тебя…

– Отставить, – прозвучал спокойный, полный офицерского тона приказ.

И Бычка, и Самсонов без движения замерли прямо так, как и стояли. Почти синхронно глянули на неведомо откуда появившегося Селихова.

Глава 14

– Отставить, – добавив в голос офицерского тона, спокойно проговорил я.

Бойцы, свидетелем драки которых я только что стал, замерли на месте – Бычка над Самсоновым, а сержант – полусидя, силясь подняться на ноги.

На лицах бойцов, которые полностью осознавали, что попались с поличным и отпираться им нет никакого смысла, проявилась смесь искреннего изумления и страха.

– Я… Я нечаянно, Сань… – проговорил Бычка виновато. – Я не знаю, как это у меня…

– Отпираться глупо, – пробурчал Самсонов, поднимаясь на ноги. – Вы видели, товарищ старший сержант, что он ударил меня и…

– Отставить, – повторил я.

Бойцы замолчали. Бычка опустил голову. Да только кулаков, то ли от неожиданности, то ли инстинктивно, сжимать не перестал. Самсонов же нахмурился.

– Бычка – два шага назад, – скомандовал я. – Самсонов – доложить, что, по вашему мнению, случилось. А потом мы и Бычку послушаем.

– Вот зараза, – украдкой, отвернувшись от двух провинившихся бойцов, выругался Муха.

Бычка и Самсонов стояли за кормой БТР, перед нами. Бычка при этом держался с миной провинившегося школьника. Самсонов, чье лицо живописно распухло от немалой силы удара, искренне недоумевал. И, готов поспорить, недоумевал он по большей части от того, что был совершенно убежден – взбучка ждет только Бычку. Не понравилось Самсонову, с какой строгостью я допрашивал его о случившемся. Ой не понравилось.

Выслушав обоих бойцов, мы с Мухой отошли в сторонку на пару шагов. Старлей начал шептаться со мной:

– Тут нужно в путь, а эти давай друг другу морды бить, – шепнул мне Муха раздраженно. – Вот что ты будешь делать, а?

Муха украдкой глянул на обоих бойцов. Потом прикрикнул на других пограничников, когда заметил, что они греют уши, покуривая у БТРа. Пограничники быстро разбежались.

– Это ж трибунал, – проговорил он, – от двух до десяти лет… А… Сука…

Я молчал. Наблюдал, что же предпримет Муха. Старлей судорожно соображал.

– Мож, ну их, а? – шепнул мне Муха. – Мож, потом разберемся? Вот у меня сейчас и без них головной боли хватает.

– Просто так оставлять нельзя, – заметил я. – Иначе дальше будут проблемы.

– А что ты предлагаешь? Доложить начману, подождать, пока сообщение пройдет по цепочке и сидеть тут, выжидать, что к нам прилетит военный прокурор или особист в голубом вертолете и бесплатно покажет кино? А?

Муха оглянулся. Посмотрел на понурого Бычку и заинтригованного ходом дальнейших событий Самсонова.

– А что бы ты сам сделал? – спросил я тихо.

Муха мрачно задумался.

– Честно? Отчитал бы. А потом плюнул. Плюнул на них и будет. Сейчас боевую задачу выполнять надо. Тут у нас душман по горам ходит. Из-за любого камешка может выскочить, – Муха замолчал. Снова задумался. – Дисциплина это да. Это святое. Так мож, припугнуть их, что доложу, как явимся? Будут шелковые ходить. Бояться.

– Ты должен сам понимать, – начал я, – что полумеры никогда не решают проблем. В лучшем случае – отсрочивают их. Но и по закону действовать сейчас – абсурдно. Более того – это несправедливо.

Муха нахмурился.

– Чего ж тут несправедливого-то? Бычка да, Бычка боец хороший. Отчаянный, исполнительный. Хоть и излишне пылкий. Но он ударил начальника. Это статья.

– Начальник начальнику рознь, – возразил я. – Помнится, Бычка не сказал тебе, почему он ударил Самсонова.

– Почему же? Сказал. Сказал, что вспылил. Это как раз в его духе. Говорю ж, Саня – парень пылкий. Даже вспыльчивый.

– Бычка ударил его, – начал я, заглядывая в глаза Мухе, – потому что Самсонов укорил его за тот случай в кяризах. Припомнил ему это.

Муха потемнел лицом. Обернулся. Пристально посмотрел на Самсонова. Сержант, заметив на себе суровый взгляд старлея, явно испугался. Замялся, опустив голову. Неловко прочистил горло.

– М-да… Дела… – тяжело вздохнул Муха. Потом вдруг выругался матом. Добавил: – Зараза… Почему никогда ничего не бывает просто и очевидно? Вечно все усложняется! Короче. Бычку арестую, а Самсонова…

– Не гони коней, командир, – вмешался я.

Муха удивленно осекся.

– У меня есть другая идея, – продолжил я. – Как преподать им хороший урок и в то же время не умалить боеспособность нашего взвода.

Муха вдруг заинтересовался и хитровато взглянул на меня:

– Надо думать, идея… Не то чтобы уставная?

– Совсем не уставная, Боря. Совсем.

– Взвод, стройся! Быстро-быстро! – скомандовал Муха пограничникам, суетившимся вокруг БТР.

Бойцы, кто был занят, подняли головы. Другие уже бежали строиться. Из-под своей ивушки пришел даже Алим.

Мы с Мухой стояли перед быстро формировавшимся строем. Поникший Бычка и ничего не понимающий Самсонов застыли перед строем.

– Шустрей! Шустрей! – подгонял Муха.

Когда шеренга, выстроившаяся под железными боками двух, стоявших друг за другом БТРов, наконец успокоилась, Муха начал:

– Вы все видели? А если не видели, то уже услышали, – начал Муха командным тоном. – Сержант Самсонов и ефрейтор Бычка выясняли отношения как последняя шпана на районе. В то время, когда враг вокруг, а нам вот-вот на марш идти! И черт его знает, чего нас на этом марше будет ожидать!

Бойцы стояли смирно. Однако я заметил, как у некоторых солдат забегали глазки. Самсонов взглянул на Бычку. Но опустивший голову ефрейтор не ответил ему взглядом.

– По уставу я должен был бы обоих отстранить, связаться с командованием и ждать военного прокурора. Но у нас нет на это времени. И враг не будет его нам давать. Потому что мы здесь не для того, чтобы суды устраивать. Мы здесь для того, чтобы выполнить боевую задачу, – продолжил Муха громко. – Ефрейтор Бычка!

– Я… – громко, но без особого энтузиазма отозвался понурый Бычка.

– Ты, Бычка, поднял руку на командира. Это – непростительно. Но я знаю, что ты не предатель и не трус. Ты – дурак. Горячий, несдержанный дурак. И наказывают дураков не гауптвахтой, а самой тяжелой работой.

Бычка вдруг поднял голову. Взгляд его заскакал сначала от шеренги к ничего не понимающему Самсонову, а потом и к нам с Мухой.

– А вы, товарищ сержант, спровоцировали подчиненного, зная его слабое место, – продолжал Муха. – Командир так не поступает. Вы хотели укрепить свой авторитет? Так я предоставлю вам такую возможность, будьте уверены.

Теперь заозирался Самсонов. На лице его отразилась полнейшая растерянность.

– Вот мое решение, – начал Муха после недолгой паузы. – Официальных взысканий не будет. Но с этого момента и до конца рейда сержант Самсонов и ефрейтор Бычка – неразлучная боевая пара. Первый дозор – ваша. Первая разведка боем – ваша. Самое опасное задание в группе Селихова – ваше. Вы будете прикрывать друг другу спины. И если с одним из вас что-то случится по вине второго… Второму я лично всыплю так, что трибунал покажется курортом. Вы будете драться не друг с другом, а рядом друг с другом. Вопросы⁈

Провинившиеся бойцы молчали.

– Нет вопросов, – покивал Муха сурово. – Хорошо. Значит, приказ мой поняли?

Бычка и Самсонов, кажется, не поняли. Потому что продолжали переглядываться, словно заблудившиеся в высокой траве бараны.

– Не слышу⁈

– Т-так точно, товарищ старший лейтенант.

– Так точно…

– Ну вот и хорошо, братушки, – с некоторым облегчением проговорил Муха. Потом глянул на меня.

– Дополню приказ командира, – вышел я вперед. – Ваша задача – не просто выжить. Ваша задача – доказать всему взводу, что вы можете работать вместе. Если вы провалите хоть одно задание из-за своей вражды, взвод вас больше не примет. Никогда. Для всех вы так и останетесь сварливыми бабами, из-за которых гибнут другие. Вам доверяют самое ценное – жизнь товарища. Оправдайте это доверие. У меня все.

– Бычка, Самсонов, встать в строй, – приказал Муха.

Бойцы, сначала медленно, шагом, но потом все быстрее, поспешили к шеренге, чтобы занять места в ее хвосте.

– А теперь, бойцы, – сказал Муха, – напоминаю. Нас ждет тяжелая дорога. На марше – смотреть в оба. Связь – постоянная. О любых подозрительных вещах докладывать немедленно. Заметите врага – огонь по усмотрению. Вопросы? Хорошо. Вопросов нет. Тогда слушай мою команду: взвод, по машинам!

Бронемашины не спеша двигались по каменистому, но достаточно широкому дну ущелья. Два из трех БТР остались на семи колесах, потому несколько отставали от командирской машины, и мехводу приходилось время от времени замедлять ход, чтобы колонна растянулась не слишком сильно.

– «Ветер три», это «Ветер первый», – стараясь пересилить шум ветра, проговорил Муха в рацию, – на связь, прием.

Мы со старлеем ехали на броне. Остальная часть отделения разместилась над десантным отсеком, за башенкой.

В Темняке похолодало. Солнце давно скрылось за горами, и здесь, в этом месте, воцарилась всеобъемлющая тень. Пусть до первых сумерек оставалось еще достаточно времени, но нам казалось, что они уже густеют. Набирают силу. А вместе с ними набирали силу и неприятный прохладный ветер, и горная сырость, отражавшаяся холодом на коже.

Я укутался в плащ-палатку, чтобы защитить шею и лицо от ветра. Держа наготове автомат, следил за высящимися над дорогой скалами.

– Внимание на каменную гряду, вон ту справа, – продолжал Муха по рации, – не спускать с нее глаз. Больно подозрительная. Развернуть в ее сторону башенное орудие. Повторяю: развернуть башенное орудие, как слышно? Прием.

Муха послушал, что ему ответили, удовлетворенный убрал гарнитуру. Закутался в плащ-палатку и шмыгнул носом.

– Не очень хорошо начинается наша дорога, а? – спросил он.

– Это ты о чем?

– Канджиева мы из душманских рук вырвали относительно просто, – сказал Муха. – Да, риск был, и немалый, но гладко все покатилось. Парни приободрились победой. Настроение у всех боевое, а тут такое.

– Ты про Бычку с Самсоновым? – спросил я.

– Про них, родимых. Вздумали под дулами душманских автоматов кулаками махать… Залетчики, мля.

Я смолчал. Посмотрел на ясное сегодня, лишь кое-где покрытое дымкой редких узеньких облаков небо. Небо казалось темно-синим, но все же светлело где-то за вершинами гор, там, где по нему плыло скрытое от нас солнце.

– Как думаешь, ничего больше не выкинут? – спросил Муха.

– Сами не выкинут, – проговорил я, оборачиваясь и стараясь отыскать Бычку и Самсонова на последнем БТР, но не отыскал. Вместо этого посмотрел на Алима, ехавшего на нашем. – Посмотрим, как споются.

– А как твой друг? – спросил Муха, заметив, что я зацепил взглядом Канджиева.

– Держится.

– Долго один просидел. Совесть гложет?

– Гложет.

Муха вздохнул.

– Я знаю, Саня, что ты с ним разговаривал. Теперь ему будет полегче.

– Надеюсь.

– Мне было полегче, – вдруг сказал Муха.

Наши взгляды встретились. Муха поджал губы и несколько смущенно отвел свой.

– После того случая в чайхане, – вспомнил он. – Казалось мне на миг, что я потерялся. Что сам не свой. Это ж не я был. Разве ж я стану безоружного стрелять? Нет. Не стану. А тогда чуть не выстрелил. А ты так слова подобрал, что и мне полегче потом стало. Как это ты умудряешься?

Я не ответил Мухе. Только сощурился от ветра.

– Молод ты, Сашка, – вздохнул Муха. – Молод, а будто бы чуешь, что у человека на душе. Будто бы знаешь, как себя с ним надо вести, чтобы направить куда следует. Завидую я тебе. Завидую белой завистью.

«Придет, все придет, Боря, – хотелось мне сказать Мухе, – с опытом, с каждым новым бойцом, что будет к тебе приходить. С каждым новым бойцом, что тебя покинет… Научишься ты видеть, что движет людьми в их делах и мыслях. Научишься предугадывать это, направлять их».

Да только большая у такой науки цена – годы войны, годы проблем, ссор, конфликтов, потерь, разочарований. Вот какая цена.

И не каждый, зная ее наперед, захочет такую цену заплатить.

Внезапно в наушнике Мухи, что он держал в руках, зашипела статика. Раздалось железное бормотание человеческого голоса по каналу связи.

Муха прислонил гарнитуру к уху.

– «Ветер первый» на связи, – вдруг лицо Мухи ожесточилось. Стало сосредоточенным, серьезным. Черты его обострились. – Повторите, где движение? Понял. Юго-восток.

Я тут же взял бинокль, висящий на груди. Обернулся. Уставился на скалы по направлению, которое указал Муха.

– Сколько? Двое? Вооруженные? – продолжал он.

Не сразу меж камней и скал смог отыскать я двух человек, торопливо спускавшихся ко дну ущелья по невидимым отсюда козьим тропам.

Неизвестные серьезно поотстали от командирской машины и спускались в зоне ответственности БТР «Ветра три», примерно в его задней полусфере.

– Самсонов, повторяю вопрос, – переговаривался Муха, – вооруженные? Да? Тогда слушай мою команду: огонь по усмотрению!

Я наблюдал. Наблюдал за двумя небольшими фигурками душманов, которые шли все ниже и ниже. Когда один из них вдруг остановился и замахал нам руками, я понял – Самсонов ошибается.

– Повторяю: огонь по усмотрению, – приказал Муха.

– Нет, отставить! – обернулся я к старшему лейтенанту.

Глава 15

Взгляд Мухи тут же скакнул на меня. Лицо его вытянулось от удивления. Не успел он прокричать в рацию приказ, как затрещало.

Пограничники из отделения Самсонова, ехавшие на последнем БТР, открыли огонь по неизвестным.

– Отставить! Отставить огонь! – заорал Муха в рацию, надеясь, что его услышат.

Я припал к окулярам бинокля.

Успел заметить, как афганцы попадали на землю где-то за камнями. Было не ясно – они просто залегли или же огонь пограничников все же скосил обоих.

– Что за черт⁈ Что такое, Саша⁈ – закричал Муха.

– Они были без оружия, – ответил я. – Невооруженные шли.

– Уверен⁈

– Да, – сказал я, соскакивая с брони, когда колонна бронемашин замерла на месте по приказу Мухи.

Муха без слов понял, что я вознамерился делать, и, по всей видимости, не собирался возражать. Беря на изготовку автомат, я услышал, как он раздает приказы по рации, сообщая Самсонову, что тому требуется отправить со мной пару человек на проверку.

– Саня! Чего такое⁈ – удивился Бычка, соскакивая с брони.

За ним спрыгнули Самсонов, Пчеловеев и рядовой Сережа Матовой.

Я мрачно посмотрел на Самсонова. Сержант не выдержал моего взгляда, только отвел глаза и забормотал:

– Что такое-то, товарищ старший сержант? Что не так?

– За мной, – не ответил я Самсонову, – стрелковой цепью – вперед. Соблюдать бдительность.

Мы аккуратно, развернувшись по фронту, насколько позволяло место, стали пробираться по каменистой дороге, пробегавшей почти сразу у подножья скал.

До залегших афганцев пройти нужно было не меньше двухсот метров.

– Товарищ старший сержант, а задача какая? – решился спросить Самсонов, шедший справа, метрах в двух от меня.

Когда я не ответил, Самсонов повторил:

– Делать нам что?

– Молчи, – сурово бросил я, не сводя взгляда с камней, за которыми упали афганцы.

Когда мы добрались до тропы, уходившей куда-то вверх, между скал, я скомандовал остановиться и держать оборону. Быть начеку.

Сам же, держа автомат наготове, медленно пошел вперед, чтобы проверить, что же ждет меня за камнями.

– Нет! Нет! Не убей! – закричал вдруг худой как палка, бородатый афганец, которого я нашел за камнем, когда заглянул туда.

Рядом с ним, прижавшись к земле, в позе эмбриона лежал второй – помоложе. Он трясся от страха, словно осиновый лист.

– Нет! Нет! – повторил афганец, размахивая руками. В глазах его стоял настоящий ужас. Темные, обветренные губы его дрожали.

Я выдохнул, уставившись на длинные, кривоватые палки-посохи, какие используют пастухи, когда ходят по горам. Обе валялись между афганцами.

– Они не вооружены, – сообщил я Самсонову строго.

Тот удивился.

– Но… Но я ж видал у них оружие! Винтовки видал!

Когда я опустился, чтобы взять одну из гладких, лишенных коры и отполированных человеческими руками после долгой службы палок, афганец вздрогнул. Молодой поспешил отползти.

Я показал палку Самсонову. Лицо сержанта вытянулось. Однако он ничего не сказал. Бычка же уставился на Самсонова с явным укором во взгляде.

Отложив палку, я протянул афганцу руку. Тот снова вздрогнул, отполз, заколебался подавать мне свою в ответ.

– Все хорошо, – проговорил я, надеясь не на слова, а на добродушный тон моего голоса, – все нормально. Мы не причиним вам вреда.

– От падла… – выругался Муха, осматривая обоих афганцев, – и двух километров не прошли! И на тебе!

Афганцы, понурив головы, стояли перед бойцами отделения Самсонова. После задержания мы обыскали обоих. При них не было никакого оружия, только небольшие, самодельные ножики. Остальной нехитрый скарб пастухов представлял из себя несколько пучков сушеных и свежих трав, бурдюк воды да по свертку высушенных лепешек в качестве провианта. Ну и, конечно, заставшие Самсонова врасплох палки, вырезанные из твердого, но легкого орешника.

Афганцы были молоды. Старшему, казалось, не было еще и тридцати. Это был худой, узкоплечий мужчина с вытянутым, украшенным недлинной, клочковатой бородой лицом, рябой от перенесенной когда-то оспы кожей и очень темными, орехового цвета глазами.

Второй был гораздо моложе. Я бы дал ему лет восемнадцать или девятнадцать. У парня было темное, острокостное и очень худощавое лицо, обветренная кожа и смешная, очень редкая бородка, сквозь которую легко можно было рассмотреть острый подбородок.

Оба пастуха были напуганы. Они не отваживались смотреть в глаза пограничникам и не отвечали на вопросы. Легко подчинялись указаниям.

Муха бросил им несколько слов. Видимо, спросил, как звать и кто такие.

Афганец, что помоложе, отвернулся. На лице его я смог прочитать тихую грусть, а еще… какое-то странное разочарование. А вот страха в них почти не было.

А вот старший явно боялся. Если при первой нашей встрече он решился попросить, чтоб мы не стреляли, а трясся при этом младший, то теперь они словно бы поменялись местами. Дрожь принялась колотить старшего.

Муха спросил снова, повторил свои слова.

* * *

– Как вас зовут? Кто такие? – не слишком ловко ворочая языком, спросил их советский военный на дари.

Юсуф не решился отвечать. Он боялся. Но причиной его молчания был не страх. Неприятное, царапающее душу чувство стало преградой для этого. Чувство разочарования.

Никогда не думал Юсуф, что будет так бояться этих людей. Будет бояться шурави. Ведь каждый советский солдат, с которым он виделся раньше, выглядел вполне доброжелательным.

Когда шурави пришли в их кишлак, то не стесняясь делились с ними едой и чистой водой. Торговали, даже несмотря на запрет своих командиров. Угощали детей сахаром и конфетами. Это уже не говоря о том, что они уничтожили банду душманов, что терроризировала их поселение в начале лета.

Но теперь… Теперь их хотели убить. Без предупреждения. Просто открыли огонь.

В голову Юсуфу не приходило, что огонь пограничников мог быть ошибкой или случайностью. Он рисовал в собственном воображении картины того, как солдаты открыто и гостеприимно принимают его и Касима. Как делятся с ними едой и водой. Как помогают им вылечить старого Мирзу. Однако все эти ожидания вмиг разрушились, когда заговорили автоматы советских солдат.

Если бы Юсуф на миг отбросил свои эмоции, он бы увидел, что пограничники стоят перед ними спокойно, а не угрожающе. Что лица их выражают не злобу, а любопытство и интерес, вперемешку с некоторым осторожным напряжением.

Что шурави обращается к них, хоть и строго, но спокойно и беззлобно.

Но Юсуф не замечал. Потому что он был обижен. Обижен на шурави.

– Как вас зовут? Кто такие? – повторил солдат.

Юсуф весь сжался, стараясь пропустить его слова мимо ушей.

Солдат вздохнул. Спросил что-то у высокого, худощавого, но широкоплечего бойца, что стоял рядом. Юсуф украдкой зыркнул на этого бойца. У него было молодое, но очень серьезное лицо и странный, не свойственный возрасту взгляд… аксакала.

Тот ответил.

Солдат, задававший им вопросы, сказал:

– Мы не причиним вам вреда.

– У-уважаемый господин, – вдруг заговорил Касим дрожащим голосом.

Юсуфа это удивило, он глянул на своего друга и соседа, но не решился проронить ни слова.

– Какой я вам господин, – ответил солдат. – Рассказывайте, давайте. Кто такие? Чего тут делали.

– Я… Меня звать Касим, – проговорил Касим, пряча глаза. – Это вот Юсуф, мой сосед. Мы живем в кишлаке Хумри. И… И нам…

Он замолчал, глянул на Юсуфа. Юсуф отвел взгляд.

– И нам нужна помощь…

* * *

– Угораздило ж их так далеко забраться, – с подозрением проговорил Муха, оглядываясь на афганцев, оставшихся под конвоем Самсонова и его парней. – Странно как-то, что этот дед, на старости лет, со своего кишлака вместе с этими двоими поперся. Да еще и заболел по дороге.

Я обернулся. Глянул на афганцев. Те все еще выглядели напуганными, но все ж, после того как Муха поговорил со старшим из них, с Касимом, слегка подуспокоились.

– Уж тыщу раз такое бывало, что местные наших к духам на засады заманивали, – продолжил Муха. – Под видом помощи.

Когда старлей поговорил с Касимом, то выяснил, что оба парня спустились с гор, когда услышали звуки боя. Они наблюдали за его ходом, а когда все утихло, решились спуститься, чтобы поговорить с нами. Поговорить, потому что им нужна была помощь.

Со слов Касима, их старейшина, мужчина в летах, но еще крепкий, пошел сюда с ними, чтобы собирать травы. А на третьи сутки заболел. Ни Касим, ни Юсуф не знали, что случилось со старым Мирзой. Старика колотила лихорадка, и он быстро лишился сил. Теперь даже встать не может, потому и лежит в старом пастушьем шалаше, что на вершинах гор.

– Значит, – начал я, – они хотят, чтобы мы помогли им со стариком.

– Вылечили, – кивнул Муха, – или хоть какую-то помощь оказали. Тут – не дать, не взять, ловушка. Снова хотят нас затормозить.

Муха сплюнул. Выматерился. Добавил:

– Зараза… Ни одно, так другое. Не успели от прошлой остановки отъехать, теперь эти приперлись. Так нам никогда до пещер не добраться.

Муха вопросительно глянул на меня:

– А ты что по этому всему поводу думаешь, а? Саша?

Я нахмурился.

– Пока ничего не думаю.

– Тебе что, не кажется все это подозрительным делом? – удивился Муха.

– Я не привык делать поспешных выводов.

– Знаешь что? – Муха тоже нахмурился, и, к слову, очень раздраженно, – прогоню их. Пошли они к чертовой матери. Это – сто процентов ловушка. Причем очевидная. Я б сказал, на дурака.

– Это меня и смущает, – задумался я.

– В каком это смысле?

– Если это западня, то слишком очевидная. Никто, в таких условиях как тут, в Темняке, на нее никогда не поведется.

– Ну знаешь, местные особой изощренностью в таких штуках не обладают, – поморщился Муха, – подходят, мол, ишак об камень ногу сломал, помогите. Или, сын потерялся. Подсобите отыскать. А как наши подсобляют – так тут же на ловушку напарываются.

– И давно ль наши подсобляют? – спросил я хитровато.

– Да поумнели уже, – без задней мысли ответил старлей. – Уже давно так просто не ведутся.

– Вот именно, – кивнул я.

Муха нахмурился.

– Думаешь, правда? Правда у них беда?

– Не знаю. И на старуху бывает проруха.

– Даже если у них правда старик болеет – разделять взвод опасно. Нам задачу нужно выполнять.

– Ну пойдем, прогонишь, – проговорил я. – Посмотрим, что скажут.

Как обычно, я решил не делать поспешных выводов. Ситуация была в высшей степени странная. Как верно мы подметили, будь это ловушка, то слишком уж душманский замысел прямолинеен. Но и такая версия имеет место быть.

Да и то обстоятельство, что какие-то пастухи забрались так далеко в «Темняк», вызывало сомнения. Это выходит, они наплевали на слухи о «Джинне», не побоялись местных душманов и несколько суток шли сюда, за травами? Как по мне, так овчинка не стоит выделки. И если мне подобная мысль очевидна, то сугубо практичному в своих помыслах и делах крестьянину, кем, по сути, и были эти люди – тем более. Было во всей этой ситуации что-то странное. Что-то подозрительное. Я решил, что чтобы разобраться, нужно понаблюдать за афганцами. Посмотреть, как они отреагируют на отказ.

Мы с Мухой подошли к афганцам. Старлей некоторое время помолчал. Оценивающе посмотрел на обоих парней. Потом бросил им несколько слов на дари.

Один из них, тот что постарше, выдохнул. Отвернулся. Казалось, вдох его был вдохом облегчения. И это, в определенном смысле, показалось мне странным. Лицо второго, того, что помоложе, потемнело еще сильнее. Он нахмурился. И ничего не сказал.

В абсолютной тишине, под взглядами остальных пограничников, парень, звали которого Юсуф, вдруг опустился на землю.

Это его движение удивило не только Муху и пограничников, но и его собственного товарища – Касима.

Парень стянул свой видавший виды китайский кед, достал стельку. А потом и свернутую в несколько раз бумажку.

Касим вдруг прикрикнул на Юсуфа. Однако тот не отреагировал. Он поднял глаза и протянул мне грязноватую бумажку, выдернутую из ученической тетради в клеточку.

– Юсуф! – отчетливо крикнул на него Касим. Потом добавил что-то на дари, но вырывать бумажку из рук Юсуфа не решился. Побоялся пограничников.

Я аккуратно принял бумажку. Развернул. Страница была пожелтевшей, старой и оттого мягкой. А еще – исписанной от края до края.

– Здесь на русском, – шепнул я Мухе, изучая взглядом очень аккуратно выведенные буковки, – на русском языке.

– Что там? – удивился Муха.

– Цифры, даты, время, заметки. Это какой-то список, – проговорил я, а потом вчитался: – «Седьмой день, одиннадцатый месяц. Первый и третий караул – сменились сразу после фаджира». Это расписание караулов.

– Ах вы падлы, – набычился вдруг Бычка и попер на младшего, – шпионы это, за нашими шпионят!

– Отставить! – звучно приказал я.

Бычка тут же отступил. Остальные пограничники недоуменно переглянулись.

– Товарищ старший лейтенант, – обратился я к Мухе, – спроси у них, что это?

– Они не знают, – покачал головой Муха, когда спросил и получил ответ. – Это дал им их старик Мирза. Сказал спрятать.

– Мирза говорит по-русски?

– Говорит, – снова перевел Муха.

– Командир, спроси его, почему он решил показать это нам? – я нахмурился.

Муха спросил. В ответ ему Юсуф кратко что-то пробурчал, не поднимая на нас глаз. Он так и сидел в пыли, только надел обувь. Юсуф казался отчаявшимся. Касим поджал губы. Отвернулся.

Муха нахмурился, выслушав слова паренька. Проговорил:

– Он не знает, что там написано, но решил, что это может убедить нас помочь его деду выжит, – Муха сплюнул. – Зараза… Что это за черт?

– Есть мысли, – задумался я. – Пойдем-ка, товарищ командир. Переговорим с нашим «гостем».

* * *

Когда люк бронемашины открыли, Сахибзад вздрогнул. Его конвоир – серьезный и тихий шурави с лицом ребенка и суровым взглядом солдата, глянул на открывшийся люк.

Внутрь заглянули двое уже знакомых Сахибзаду бойцов – невысокий командир взвода с маленьким, но бывалым лицом, а еще второй – старший сержант с глубоким, холодным взглядом.

– Встать и выйти, – приказал командир на дари.

Сахибзад удивился. Потом испугался.

«Решили расстрелять, – подумал он, глядя на злые лица шурави, – что-то поняли и решили расстрелять».

– Встать и выйти! – громче и злее повторил командир.

Второй проговорил что-то конвоиру. Тот согласно поддакнул в ответ.

Сахибзад медленно встал. Он почувствовал, как от страха немеет лицо. Как ноги его становятся ватными. Как тяжело их переставлять.

С трудом, но Сахибзад все же выбрался из БТР. Встал напротив шурави. Он ожидал увидеть снаружи расстрельную команду из нескольких солдат, но не увидел. Почему-то это напугало его еще сильнее.

Однако тут были лишь эти двое. Те самые – офицер и сержант, что допрашивали его ранее.

Старший сержант передал командиру какую-то мятую бумажку. Тот развернул ее. Принялся читать про себя. А потом, несколько неловко, растягивая слова и делая длинные паузы – переводить:

– «Десятый день, одиннадцатый месяц, – начал он, – первый и третий караулы сменились сразу после фаджира. Четвертый и пятый – после захура. Пулеметчики – на рассвете, после захура и перед иша. Расчет гранатомета – реже, после фаджира и перед иша».

Некоторое время командир шурави сверлил Сахибзада взглядом. Сахибзад же боялся. Боялся и млел. Чувствовал, как бледнеет его лицо. Как от щек отступает кровь.

– Ты знаешь, о чем тут речь? – спросил командир.

Сахибзад сглотнул. Не ответил. Ему показалось, что язык прилип к небу.

«Как? Откуда?» – судорожно думал он. На другие, более складные мысли его просто не хватило. Не хватило, потому что ему хорошо были знакомы эти слова – расписание смены караулов, продиктованные необходимостью и особыми условиями того места, где эти караулы несли службу. Расписание, скроенное быстро, наспех, лишь бы добиться хоть какой-то организации в рядах охраны. Расписание, которое он и сам прекрасно знал. Ведь и ему, и его людям, до того как их отправили на границу, как говорили шурави, «Темняка» и «Каменного мешка», приходилось придерживаться.