Текст книги "Меж двух огней (СИ)"

Автор книги: Артём Март

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Глава 3

Я заметил, что Асих держится за камень. Что ослабшими пальцами пытается поудобнее обхватить большой речной голыш, неведомо каким образом оказавшийся здесь, в пещере.

Асих наверняка был уверен, что я не замечаю его движений. Но притупившиеся чувства раненого пакистанского солдата просто не давали ему общей картины.

А потом он напрягся, готовясь ударить.

В следующий момент я просто схватил его за ворот рубахи и потянул. Рубаха треснула по шву, но все равно позволила мне оторвать Асиха от стены.

Тот сразу скривился от жуткой боли, вызванной этим резким движением. Потом застонал. Эта боль сковала все его конечности, скрутила грудь. Асих совершенно несознательно выпустил камень из пальцев. Обеими руками вцепился мне в руку, уронив тряпку, которой закрывал рану.

Я молча, но с определенным трудом стянул с него рубаху. Асих без сил хлопнулся голой спиной на холодные камни пещеры, зажмурился, стискивая зубы.

Когда боль немного отступила, он стал шипеть что-то то ли на дари, то ли на урду. Видимо, пакистанец ругался от безысходности.

Я принялся рвать материю рубахи на повязки.

– Ты… – Глубоко дыша, начал Асих, – ты… Ты думаешь, что победил?

Я промолчал, делая свое дело.

– Думаешь, ты одержал верх? Знаешь что, шурави, – борясь с собственным дыханием, продолжил Асих, – пусть я и не набожный человек, но сегодня… Сегодня я буду молить Аллаха… Буду просить его, чтобы он позволил мне уйти.

– Кажется, ты не горел желанием уходить, – язвительно проговорил я.

– П-плевать… – Выдал Асих, оплевав себе бороду кровавой слюной. – П-плевать… Ты не победишь… П-пусть я лучше умру, но сполна заплачу тебе злой монетой…

Асих тяжело закашлялся, потом хрипло и с трудом вздохнул.

– К утру я умру, шурави. А к полудню умрет и твой друг. И все потому… Потому что ты медлил… Потому что ты… выбрал его…

Асих с трудом указал на отдыхавшего у стены Звягу.

– Его, а не меня… И знаешь что? Умирая, мое сердце останется спокойным. Сила в том, чтобы, отбирая жизнь… остаться спокойным. Пусть даже это и твоя собственная жизнь…

– Убить или умереть может каждый дурак, – невозмутимо ответил я, не отрывая взгляда от повязок, которые аккуратно укладывал себе на колено. – Сила в том, Асих, чтобы выжить. А если ты уже распрощался с жизнью, то ты слаб.

Я взглянул на Асиха только тогда, когда закончил с повязками. И удивился. Но, конечно, по своему обыкновению, не выдал этого удивления.

Асих уставился на меня расширившимися от настоящего изумления глазами. Уставился не моргая. Так, будто бы видел перед собой не меня вовсе, а какого-то призрака.

Пакистанец больше не дрожал от ран. Его плохое состояние отражалось на лице только бледностью и потливостью. Да еще тем, как хрипло звучало дыхание Аль-Хасина.

– Что уставился? – спросил я угрюмо.

Этот мой вопрос будто бы вырвал пакистанца из какого-то странного сна наяву. Он проморгался. А потом скривился от боли, откинул голову. И ничего не сказал.

– Бычка! – позвал я.

Ефрейтор отозвался быстро. Он заглянул в пещеру, показав мне свое усталое, чумазое от крови и грязи лицо.

Взгляд его, напряженный, нервный, немедленно скакнул на перевязанного Звягу. И тут же наполнился облегчением.

– Как там снаружи?

– Все тихо, Саня. Обстрел кончился. Надо бы нам к нашим поторопиться. А то ж запишут в погибшие, – Бычка глуповато улыбнулся.

– Скоро пойдем. Ты мне нужен. Посвети.

– А ты че там делаешь? – Бычка повесил автомат на плечо, настороженно приблизился. – Этот еще не сдох?

– Живой. Нужно оказать ему хоть какую-то помощь. Может, выживет. На фонарь, подсвети. Нужно выбрать лоскуты почище, чтобы тампонировать рану.

Бычка колебался не очень долго. Поджав губы, он наконец опустился рядом и принял у меня фонарик. Стал светить на руки.

Заниматься Асихом было сложно. Температура его поднялась еще сильнее. Он даже пытался сопротивляться, то дергаясь у нас с Бычкой в руках, то старался отстраниться, отпихнуть нас.

При этом пакистанец постоянно бормотал что-то в полубреду. Поначалу это была просто какая-то нерусская тарабарщина, но когда я закончил тампонировать рану, во время чего Асих выгнулся дугой от боли, а после упал без сил, он глянул на меня дурными глазами и заговорил:

– Вы… Вы зря пришли сюда… Вы не успеете…

– О… Теперь хоть по-русски бредит, – иронично заметил Бычка, вытирая окровавленные руки о китель.

– Вы… Вы не успеете… Когда американец закончит вывозить оружие, вас всех…

Асих осекся. Откинулся на каменную стену пещеры.

– Подох? – спросил Бычка.

– Нет… Только потерял сознание.

– А-а-а-а. Жалко… – вздохнул Бычка, но потом осекся, добавил виновато: – Ой, извиняй, Сашка. Ты ж за счет него хочешь друга спасти. Тем более…

Бычка снова глянул на Звягу.

– Тем более, ты свое слово сдержал.

– Неужели ты думал, я брошу его помирать?

Бычка стыдливо опустил глаза.

– На миг будто бы… Засомневался я. Но зря засомневался, – он набрался смелости и заглянул мне в лицо. Устало улыбнулся. – Все ж знают – Саша Селихов никогда не подводит. Ну и че теперь делать-то будем?

– Ты дуй к нашим, узнай, как у них обстановка и вызови помощь, – сказал я, – а я останусь тут на случай, если духи все же решат вернуться.

– Один? – удивился Бычка.

– А у тебя есть другие предложения?

Саша Бычка замялся. Ничего не ответил. Он было хотел уже встать и выйти из пещеры, но взгляд его вдруг зацепился за лежащего без чувств Аль-Асиха.

– А че он там плел про какого-то американца? – спросил Бычка.

– Не знаю, Саша, – ответил я, поднимаясь на ноги. – По край мере, не знаю точно. Но кое-какие мысли есть.

В горах стояла ночная тишина.

Звезды сегодня не горели на небосклоне. Еще вечером небо затянул гладкий серый полог пасмурных туч, развернувшихся от горизонта до горизонта. Он закрыл собой любые, даже самые яркие светила на небе. Полностью скрыл от нас луну. Потому стояла непроглядная, всеобъемлющая тьма, да такая, что можно было набить фингал, мушкой впереди идущего товарища, не заметив, что тот остановился.

Время от времени ветер шумел где-то в скалистых вершинах. Гул его раздавался резко, неожиданно. Гул этот, сначала низкий, пронзительный, стремительно поднимался, переходя чуть не в свист. А потом снова все стихало, будто бы и нет никакого ветра вовсе.

И снова наступала тишина.

Если бы не то, что случилось вечером, такая тишь казалась бы нам безмятежной. Гул ветра казался бы убаюкивающим. Но для нас, для бойцов разведвзвода четвертой ММГ Хазар-Кала, тишина стала тревожной, гнетущей. И опасной.

– Короче… Так себе у нас дела, – сказал Муха, выбравшись из одной из немногочисленных палаток, уцелевших после обстрела.

– Сложные у нас дела… – повторил он в мрачной задумчивости. Потом глянул на меня, но тут же спрятал свой взгляд. Добавил: – И решения приходится принимать… Тоже сложные.

Палатку, в из которой вышел Муха мы отвели для раненых. Там же лежал и Асих.

Бой был скоротечный, но тяжелый. Пока мы с Бычкой и Звягинцевым разбирались с душманами и Асихом, пограничники спасались от вражеских мин. Муха приказал переместить бронемашины за скалу. Поставить их в такое место, которое, как ему казалось, наименее неудобно для обстрела. Ну а чтобы разместить на ближайших вершинах минометы, духам потребовалось бы обходить горы кругом. На это враг должен был затратить не менее трех-четырех часов.

Бойцы же, кто остался пеший во время обстрела, старались укрыться в скалах и расщелинах.

Такая тактика дала свои результаты. Раненых было много, но абсолютное большинство – крайне легко. В основном осколками, что рикошетили от камней, и лишь на излете могли поразить свою цель. На такие раны бойцы не обращали внимания. Ограничивались, как правило, обычной обработкой и дезинфекцией.

Душманы же отступили почти так же быстро, как и напали. И в немалой степени в этом им помогли пограничники.

Геворкадзе умудрился собрать свое отделение под минометным огнем. И, когда огонь ослаб, выдвинуться в бой, прячась, когда засвистит мина, в камнях. Таким образом сержант наткнулся на охранение минометного расчета и завязал с душманами бой. Пока он кипел, расчет успел скрыться, и огонь прекратился.

Что интересно, почти такая же история произошла после того, как и мы наткнулись на душманов. Их группа, вероятно, тоже охраняла подступы к миномету. Но после боя, опасаясь, видать, что к нам подойдет подкрепление, и она ушла. Вслед за этим замолк и миномет.

К счастью, сейчас можно было сказать, что мы находились в относительной безопасности. Такой темной ночью ходить по горам слишком опасно. Тем более со скарбом в виде нелегкого восьмидесятидвухмиллиметрового гранатомета.

Но на рассвете душманы снова могли двинуться в путь. Риск попасть в новую западню возвращался.

– Один убитый, – вздохнул Муха, имея в виду Смыкало, – трое тяжело раненных. Много кто получил легкие ранения. Это, конечно, не считая этого «Призрака», Саша.

Тут подоспел Геворкадзе. Он вошел в отсвет света фар одного из БТР, освещавших уцелевшие палатки.

– Все часовые на позициях, товарищ старший лейтенант, – доложил он, но вдруг замялся. – Правда… Правда, толку от этого немного. Темнота – хоть глаз выколи. Если дух и на три шага подойдет – не увидишь.

– Они тоже скованы темнотой, – возразил я. – Вряд ли будут действовать в такой обстановке.

Муха снова вздохнул.

– Я связывался со Стакановым. Обещают поторопить группу, – покачал он головой. – Если не будут заходить на «Вертушку», а пойдут напрямик, доберутся к нам до рассвета.

Мы с Геворкадзе молчали. Слушали.

– Еще есть хорошая новость. С ними едет военврач. Майор Громов из отряда. Был поблизости. Начотряда приказал ему присоединиться к группе, – Муха на несколько мгновений замолчал. Нахмурил брови, – Коля Звягинцев плохой. Непонятно, как транспортировку переживет. Громов за ним присмотрит.

Муха отпустил Геворкадзе. Сержант ушел проверять посты и позиции своего отделения.

Я же заметил, что старлей странно прячет глаза. Будто бы избегает на меня смотреть.

– Что такое, командир? – решил я спросить напрямую.

Муха несколько мгновений собирался с силами. Потом выдал:

– Этого Аль-Асиха завтра эвакуируют вместе с ранеными, Саша. Если доживет, отправится в госпиталь. Потом им займется кто надо. Нет, не перебивай, – поторопился ответить он, хотя я и не собирался перебивать командира. Только нахмурился. – Я знаю, что ты рассчитывал обменять его на Канджиева, но… Но видишь, что творится? Тут речи ни о каких личных делах не идет. Нужно быстрее выполнить задачу и убираться.

Я молчал. Муха занервничал.

– Даже не возражай, Саша. Я так решил.

Глава 4

Муха выжидающе посмотрел на меня. Видимо, ждал, когда я начну возражать.

– Значит, как я понимаю, решение окончательное? – спросил я ровным, уверенным тоном.

Старлей посмотрел на меня с подозрением.

– Да, – кивнул он столь же уверенно. А потом вдруг принялся оправдываться: – Нам нужно добраться до пещер, время поджимает, а раненые… Любые раненые станут для нас обузой. Особенно такие как этот Аль-Асих. Ты видал? У него пуля в груди засела. Он, быть может, и до утра-то не доживет.

– А может быть и доживет, – возразил я. – Но это уже не имеет никакого значения.

Муха вопросительно и в то же время несколько удивленно приподнял бровь.

– Это почему ж не имеет?

– Он без сознания?

– Да.

– Ну тогда его все равно не допросишь, – пожал я плечами. – Перед тем как отключиться, Асих обмолвился об оружии и о том, что какой-то американец занимается его вывозкой. Тебе не кажется, что это как-то связано с нашей основной задачей?

Муха сначала удивился. Но потом сразу помрачнел.

– А чего ж ты раньше молчал? Чего не доложил?

– А было время докладывать?

Муха насупился еще сильнее. Видать, припомнил, как скоренько нам пришлось транспортировать раненых к месту лагеря, постоянно ожидая душманского нападения. Да еще и в добавок, одновременно с этим выискивать и переносить с прошлой стоянки палатки и припасы.

Другими словами – дел у нас было невпроворот.

– Может быть ты и прав, что не было, – сказал Муха, с хрустом потерев щетину на подбородке и под носом. – Но даже если и так, то что? Пускай его переправляют, лечат, а разведка допрашивает. Если, конечно, живой останется.

– Нам до пещер подать рукой, – покачал я головой отрицательно, – а пока его транспортируют, пока оклемается, пока допросят, вся информация, которой он владеет, может стать неактуальной. И никак не поможет нам в ходе выполнения задачи.

– Ты хочешь оставить его здесь? – спросил Муха. – А что, если он помрет? Или того хуже – не придет в себя до самого утра?

– Ты упоминал, что в составе эвакуационной группы будет военврач, – напомнил я.

Муха нахмурил брови. Под скулами его тонкокостного, треугольного лица заиграли желваки.

– Ты понимаешь, что ты предлагаешь, а? – хрипловатым, недовольным голосом спросил он. – Ты предлагаешь задержаться здесь, под Клыком еще на какое-то неопределенное время. Предлагаешь спасти Асиха, чтобы он не помер, так? Хочешь уговорить Громова, чтобы он вынул пулю?

– Я не буду кривить душой, командир, – начал я. – Главное, что меня сейчас волнует – это судьба Алима Канджиева. Он, в свое время, здорово мне помог.

«Если б не он, – подумалось мне в этот момент, – если б не та записка, которую мы с ним сочинили, тем самым предупредив отряд о готовившемся душманами Юсуфзы прорыве границы, Шамабад, быть может, и не устоял бы».

Тогда Алим рисковал по моей просьбе. Рисковал, по меньшей мере, уголовным преследованием. Рисковал быть уличенным в подготовке «диверсии». И несмотря на это, полностью осознавая возможные последствия, он согласился.

Теперь и я готов был рискнуть ради него собственной жизнью. Если понадобится – отстану от взвода. Сам потащу Асиха за шкирку к его дружкам.

– Но в то же время, – продолжил я, – информация, которой владеет Асих, может помочь нам в нашем деле. Он может знать многое об инфраструктуре духов в пещерах. Знать, где хранится оружие. Сейчас мы тыркаемся тут, на границе «Темняка», как слепые котята. Но если его разговорить, будет шанс понять, куда двигаться. Тогда на ощупь мы больше не пойдем.

Муха мрачно задумался.

– Не будем блуждать по пещерам, постоянно рискуя напороться на новую засаду врага. Сколько жизней наших бойцов мы сможем спасти в таком случае? Сколько сэкономим времени?

Муха засопел. Засопел тяжело, недовольно, потом глянул на палатку с ранеными. Она светилась слабым, желтым светом керосиновой лампы изнутри.

– Это уже не говоря о возможном подкреплении, – добавил я, – если у нас будет конкретная информация о точном местонахождении неких складов с оружием в пещерах Хазар-Мерд.

– Даже если ты и прав, – сказал Муха угрюмо, – Громов – тот еще вредный мужик. Своенравный до чертиков. Его, иной раз, сложно уговорить лишний укол поставить…

При этих словах Муха почему-то потер пятую точку.

– А тут ты хочешь заставить его делать сложную операцию в настоящих полевых условиях. Причем… Если я даже и соглашусь на твою авантюру, связаться с командованием мангруппы, а тем более отряда будет практически невозможно. Слишком далеко. Слишком много в этой цепи будет звеньев. Громов не станет ждать приказа. Он просто заберет раненых и уедет.

– Ну разве ж есть теперь какая-то разница? – простодушно пожал я плечами.

– Это ты о чем? – не понял Муха.

– Ты уже принял решение, командир, – начал я язвительно, – и славишься тем, что не очень любишь свои решения менять.

Муха недовольно забурчал что-то себе под нос. Потом сплюнул под сапоги. И ничего не сказал.

Ночь была беспокойной.

Два раза между часовыми и скрывавшимися в темноте душманами завязывались перестрелки. Правда, что первая, что вторая, оказались вялотекущими и скоротечными – бойцы стреляли в темноту, по дульным вспышкам противника. Ни наши, ни они не могли разглядеть друг друга в этой кромешной горной тьме.

Повеселее стало ближе к рассвету, когда на «Кабаний Клык» пали серые, предрассветные сумерки, а природа: ковры низкорослых трав, кустарники и даже скальные камни, покрыла колкая изморозь.

Тогда Пчеловеев заметил на горной гряде группу душманов. Три или четыре духа пробирались по извилистым горным тропам и несли на себе какой-то груз. С такого расстояния определить точно, что они тащили, оказалось невозможным.

Тем не менее Муха справедливо заметил, что скорее всего враг перебрасывает миномет на более подходящую позицию.

Старлей оказался прав так же и в том, что новое место нашего лагеря крайне тяжело обстреливать из-за специфики «Клыка» с этой стороны и крутизны окружавших скалу гор.

Именно это и сыграло с духами злую шутку. Они не нашли скрытой тропы и им пришлось двигаться к вершине без всякого прикрытия. Надо ли говорить, что с группой быстро расправился один из БТРов, накрыв их огнем из своего КПВТ.

Чем ближе был рассвет, тем нервнее и угрюмее становился Муха.

Сначала я думал, что дело в том, что под грузом моих аргументов старлей собирается поменять свое решение. Ну и оттого своенравный, в общем-то командир, ходит сам не свой.

Однако, когда в серых тучах появились большие прогалины, сквозь которые розовело предрассветное небо, Муха подошел ко мне и сообщил, что согласен попытаться уговорить Громова.

– Да только майор не согласится, – сказал он убежденно. – Он, прости за выражение, упрямый как черт.

Все прояснилось позже.

Примерно через час после того, как взошло солнце, мы услышали в ущелье рокот двигателя бронемашины.

БТР выполз из-за заворота каменной скалы, опасливо объехал усеянную «Лепестками» широкую тропу и остановился у подножья холма, на котором стоял «Клык».

Сначала группа выслала к нам дозор из двоих стрелков и снайпера. Убедившись, что опасности нет, БТР на малом ходу приблизился, взобрался на холм, причалил к нашему лагерю кормой, чтобы проще было грузить раненых.

Группа была небольшой. Состояла она из прапорщика-фельдшера, старшего сержанта-мехвода, сержанта-наводчика и трех уже упомянутых стрелков. Ну и конечно военврача майора Громова.

Когда из БТР выбрался последний, Муха, почему-то, побледнел. Уставился на приближавшегося военврача перепуганными глазами.

Бойцы, встречавшие группу Громова, переглянулись. Бычок недоуменно покосился на Муху.

– Все нормально, товарищ командир? – спросил я у старлея.

Муха повременил отвечать, а потом прочистил горло и быстро проговорил:

– Да-да, Селихов. Порядок.

И все же, он явно нервничал. И с каждым шагом Громова, с каждым метром, который преодолевал военврач по пути к нам, состояние Мухи проявлялось все сильней и сильней.

Громов, в сопровождении стрелков и угрюмого, квадратного, точно комод, прапорщика-фельдшера, приблизился. Мы вытянулись по струнке. Отдали офицеру честь.

Военврач, как бы мимолетом, взял под козырек в ответ.

Громов был немолодым, но крепким мужчиной пятидесяти или пятидесяти пяти лет. У него было темное, выгоревшее под афганским солнцем и очень морщинистое лицо. Острые черты и острый же, волевой подбородок.

Морщины покрыли кожу вокруг глаз и рта, глубокими рытвинами растянулись на лбу.

Подобные морщины мне не раз приходилось видеть у людей, привыкших в своей жизни улыбаться. Улыбаться по поводу и без.

Громов точно был не из таких. Его морщины явно не были результатом добродушности майора. Они говорили о его тяжелой работе и прежде всего о постоянной необходимости в твердой, продолжительной концентрации, пока врач выполняет свое дело.

Глаза хирурга оказались небольшими, глубокими и светло-голубыми, почти серыми. Он носил чистую, но изрядно выцветшую форму. А еще кепи, под которой можно было заметить светлые, почти седые волосы.

– А… Товарищ старший лейтенант Муха, – не снимая ухмылки с тонких темных губ, язвительно спросил Громов, – здравия желаю. Как у вас дела? С животом не мучаетесь? А-то я свой любимый скальпель прихватил. Ну… На всякий случай.

Муха покраснел. Спрятал от майора глаза. Буркнул:

– Никак нет, товарищ майор. Все хорошо.

– Ну и хорошо, – Громов сделался серьезным, поправил кепи и устремил взгляд куда-то вдаль, к нашему лагерю, – где раненые? Погибших среди них еще нет?

– Никак нет, – потупив взгляд, покачал Муха головой.

Видя, что он замялся, я перехватил инициативу:

– Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться к товарищу майору.

В глазах Мухи почему-то блеснул настоящий ужас. Мне даже показалось, что он вздрогнул.

– Разрешаю, – сказал он, справившись с неловкостью.

– Товарищ майор, старший сержант Селихов, – представился я. – Раненные пока что держатся, но состояние у некоторых тяжелое. Особенно у пленного.

Громов сузил глаза.

– Селихов, помню тебя. Это ж ты, год назад, в отряде, спас сержанта одного, когда на учениях ему случайно шею холостым патроном вскрыли?

– Так точно, товарищ майор.

– Ты б это видел, Миша, – обратился он к молчавшему все это время прапорщику, – шея у парня открылась, точно книжка. Я даже, право слово, удивился, что его до меня довезли. А еще удивительнее, что парень-то выжил. Хоть и инвалид. Помнится, Селихов, ты умело приостановил кровотечение. Перекрыл сонную артерию пальцем. Смело-смело. Где научился?

– Товарищ майор, извините, это сейчас неважно, – покачал я головой. – Нужно заняться ранеными.

Равнодушный взгляд Громова наполнился робким уважением. Глядя на меня, он приподнял бровь.

– И правда. Ценю такой деловой подход. Раненных стоит незамедлительно осмотреть. Оценить состояние. Потом переместить в мою машину. Тело тоже. И как можно скорее.

Громов нахмурился. Повел взглядом по вершинам окружающих нас гор.

– Не хочу провести тут ни одной лишней секунды. Где расположили раненых? Пленный тоже там? А где держите труп? Показывайте.

– Да, конечно, товарищ майор, – опасаясь смотреть Громову в глаза, сказал Муха, – они вон там. В той палатке. Вас проведут и…

Я вмешался в разговор.

– По поводу пленного, товарищ майор. Я считаю, его нельзя эвакуировать. Пленный знает информацию важную для исполнения нашего приказа. Его следует допросить немедленно.

– А вы что? Еще не допросили? Я-то тут причем? – Громов нахмурился. Окинул нас с Мухой раздраженным взглядом.

– Допросим. Обязательно допросим, – покивал я, под полным ужаса взглядом Мухи, – как только вы приведете его в чувство. Пленный без сознания.

– Что? «Приведете»? – переспросил майор. – Селихов, да вы, никак, пьяный. Отойти с дороги, солдат.

Громов окинул Муху колким взглядом.

– Товарищ старший лейтенант, я не привык читать младшим офицерам нотации. Особенно по части субординации. Более того, я в принципе не привык читать нотации, ибо, как правило, это совершенно бесполезно. И все же я скажу: вам нужно поработать над дисциплиной в вашем взводе.

Громов смерил меня кисловатым взглядом. Добавил:

– А то ваши сержанты слишком много себе позволяют.

Муха удержался от того, чтобы втянуть голову в плечи. Бычка и Пчеловеев с Махоркиным, что встречали группу вместе с нами, принялись недоуменно переглядываться.

– Вон там, – невозмутимо сказал я и указал назад, на палатку с ранеными, – лежит тяжело раненный пакистанский специалист. Мы захватили его с большим трудом, товарищ майор. Информация, которой он располагает, вполне возможно спасет жизнь еще кому-то из наших. И если есть хоть малейшая возможность получить ее, я буду настаивать на этом.

Громов молчал недолго. И все же, он успел нахмуриться и стиснуть свои тонкие губы.

– Это твой зам, да, товарищ старший лейтенант? – спросил он у Мухи.

– Т… Так точно, товарищ майор.

– М-да… – Громов вздохнул. – Помнится, последний раз мы с тобой, Селихов, виделись на Шамабаде, когда ты еще таких лычек не носил. Пусть, я не очень люблю слухи и стараюсь пропускать их мимо ушей, ибо слухи – бесполезная трата времени, но все же, кое-что я о тебе слышал. И теперь вижу, что слухи не врали.

Громов вздохнул.

– Ну лады. Показывайте раненых. По поводу твоего предложения, Селихов, поговорим после.

Громов с трудом выбрался из палатки. Протер и без того чистые руки чистой материей, услужливо предложенной хирургу молчаливым помощником-прапорщиком.

– Поздравляю, товарищ старший лейтенант, – сказал он Мухе с усмешкой, – ваши раненые ранены… Хм… На удивление удачным образом.

Мы с Мухой переглянулись. Во взгляде старлея поблескивала робкая настороженность, к которой, после слов Громова, примешалось искреннее непонимание. По всей видимости, старлей недоумевал, как сам факт ранения можно обозвать «удачным».

– Кто оказывал первую помощь? Молодцы. Вырази им от меня благодарность. Особенно тому, кто перевязывал этого… Как его…

– Звягинцева, – наконец подал голос молчаливый прапорщик, каким-то таинственным образом узнавший фамилию Звяги.

– Вот-вот. Сделано хоть и грубовато, – покивал Громов, – но со знанием дела. С умом. Итак… Подготовьте раненых к транспортировке. Женя, скажи мехводу, пускай поближе машину подведет. Далеко носить раненых – не дело.

Прапорщик убежал к мехводу, а я заглянул Громову в глаза.

Тот сделал вид, что не заметил этого, отвернулся, продолжая вытирать руки.

– Товарищ майор, нас интересует раненый пакистанец, – напомнил я.

Громов наконец удостоил нас с Мухой своим вниманием.

– Нам нужно, чтобы он не помер. Разговорить его нужно. Срочно, – несмело пробурчал Муха.

– Знаете, что я скажу? – сердито уставился на Муху Громов. – Изымать пулю из грудной полости – это вам не колики лечить.

Муха снова покраснел. Отвел глаза.

– Пакистанец умрет, если ничего не предпринять, – сказал я, кивнув на палатку.

Громов поджал губы.

– Верно. Если не провести операцию в ближайшие пару суток, пленный обязательно погибнет. Более того, по-хорошему, его нельзя перемещать. Потому будем рисковать. Я прослежу за его состоянием во время перевозки.

Мы с Мухой переглянулись.

– Не делайте вид, товарищ майор, что не помните о том, что я вам говорил, – сказал я.

– Я не привык запоминать глупостей, – поморщился Громов. – Знаете, что вы требуете, товарищ Селихов? Вы требуете, чтобы я спас жизнь этому человеку. Чтобы провел операцию в полевых условиях без наркоза, без должного оборудования. Это само по себе нонсенс, не говоря уже о том, что ваш пленный может, извините, отбросить коньки прямо на «операционном столе». На грязной тряпке, то есть. Вас это не смущает, Селихов? Нет?

– Я не считаю глупостью информацию, которая может спасти моим товарищам жизнь, – сказал я сурово.

– Не стоит ссылаться на эмоции, Селихов, – покачал Громов головой. – Со мной такая штука не пройдет.

– Это не эмоции, товарищ майор. Вы не привыкли запоминать глупостей, не привыкли читать нотаций. Наверняка, есть еще множество вещей, к которым вы «не привыкли».

Громов молчал. Хмурился.

– А я привык, – продолжил я, – я привык хвататься за любую возможность, если считаю ее полезной. Потому схвачусь и тут. Скажите, товарищ майор, вы слышали об оружии, что душманы, возможно, прячут в этих горах?

– Да, – кисловато буркнул врач. – А причем тут это?

– У вас есть выбор, товарищ майор. Вы можете пойти нам навстречу. И тогда, очень может быть, что больше никто из нашего взвода завтра не попадет вам на операционный стол. А можете забрать пакистанца с собой. Тогда, будем честны, он умрет по дороге. Тем самым вы усложните нам жизнь. И не только нам. Усложните ее всем, кто работает по линии местных схронов с оружием. Решать вам.

Громов снова не ответил. Он просто молчал, оценивая меня вкрадчивым взглядом.

После моих слов лицо Мухи сделалось решительнее. Он нашел в себе силы посмотреть прямо на военврача. И не прятать глаз.

– И что же… – начал Муха немного несмело, но потом изгнал эту робость из своего голоса: – И что же вы решите, товарищ майор?