Текст книги "Меж двух огней (СИ)"

Автор книги: Артём Март

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Глава 10

Казалось, из окружающей действительности исчезли все остальные звуки. Все, кроме монотонного гула – отголоска прогремевшего взрыва.

Гул этот покатился по окрестным горам, завыл в скалах, эхом отразился от вершин. Не успел он затихнуть до конца, как раздался новый шум – глухие звуки ударов о землю и протяжный шелест. Это камни, пыль, земля и то, что осталось от Асиха, вразброс падали на землю.

Я успел закрыть голову руками. Почувствовал, как по бушлату щёлкают мелкие камешки и кусочки почвы. Как пылью засыпает шею.

Подняв глаза, я увидел Алима. Канджиев лежал на земле. Он сжался в позу эмбриона, схватившись за голову.

Пакистанский солдат, который должен был встретить Асиха, лежал на боку, закрывшись руками.

«Он шагнул намеренно, – пронеслось в голове в мгновение ока, – подорвался по собственной воле. Чтобы доказать мне…»

А потом завертелось.

Душманы открыли огонь первыми.

Застрекотали автоматы. С более отчётливыми, частыми хлопками заработали пулемёты.

Я заметил, как пули ложатся рядом со мной и Алимом, как выбивают из камней и сухой земли фонтанчики пыли. От этого Канджиев инстинктивно сжался ещё сильнее.

Нарушив договорённости, пакистанец протащил на обмен пистолет и теперь выхватил его откуда-то из-под одежды. Не успел он наставить ствол на меня или Алима, как задрожал, забился в конвульсиях, пронизываемый короткой очередью, выпущенной кем-то из наших.

Пограничники отвечали. Я слышал у себя за спиной треск наших автоматов. Звонкий, громкий звук выстрелов КПВТ, короткими очередями отрабатывающих по позициям врага. Стрекот спаренных с ними пулемётов.

Времени на раздумия не было. Я просто полез вперёд. Полез быстро, невзирая на острые камни, рвущие одежду, царапающие кожу на ладонях и коленях.

Пули ложились рядом. Щёлкали то тут, то там, заставляя пригибать голову, на мгновение останавливаться, чтобы избежать смертельной раны.

И всё же я полз.

– Алим! – крикнул я, подобравшись к Канджиеву метров на пять, – Алим!

Канджиев будто бы с трудом расцепил пальцы рук, сложенных на голове. Глянул на меня. У него было грязное, чумазое лицо, искривлённый от страха рот. Но глаза оставались холодными, сосредоточенными, готовыми ко всему.

– Ранен⁈

– Нет!

– Давай за мной!

Бой, казалось, только разгорался. Треск, хлопки, выстрелы – всё сплелось в один протяжный, звенящий гул, сквозь который почти ничего нельзя было расслышать.

– Он! Он на мине подорвался⁈ – закричал мне Канджиев, когда мы заползли за невысокий, но широкий камень, примкнувший к цепочке валунов, уходящих к подножию гор.

Алим, лежа на спине, возвёл очи к небу, забормотал себе что-то под нос.

Я же высунулся из-за камня.

Перестрелка, яростная, хаотичная, и не собиралась утихать. Мы с Алимом оказались зажаты меж двух огней – спереди шквальный, отчаянный огонь душманов, сзади – методичный, выверенный, словно по учебнику, – пограничников.

Ни пошевелиться, ни поднять головы.

– З-здесь неслыхать г-границы… – вдруг выдал Алим, пригибая голову. – Тут только горы воют ветром… Горы злые… Они ничего не говорят… Только злятся…

Казалось бы, о нас все позабыли. Обе стороны давили друг друга свинцом. И духи, вооружённые по большей части лишь лёгким стрелковым оружием да ручными пулемётами, мало-помалу уступали.

Но это не гарантировало никакой безопасности.

Доказательство моих мыслей не заставило себя долго ждать. Шальная, а может быть, и очень даже рассчитанная короткая очередь ударила в наш камень. Пули почти беззвучно раскидали каменную крошку. Алим вздрогнул, но не издал ни звука. Он будто бы лишь кивнул вперёд, схватившись за плечо.

– Алим!

Канджиев оторвал от плеча руку. На ней, в свете солнца, поблёскивала кровь.

– Оставаться тут нельзя! Отходим! – закричал я.

– Куда⁈

– Вон! Давай! Я за тобой!

Я указал Алиму на небольшую, утопленную в скалах пещеру, к которой можно было пробраться по-пластунски. Камни, что должны были стать нам укрытием, дальше были совсем низкими. Чтобы не обнаружить себя врагу, прижиматься к земле придётся сильно.

И мы прижимались.

Алим полз медленно. То и дело ощупывал раненое плечо. Я – следом. Подгонял его, чтобы не снижал темп.

Пещера оказалась достаточно узкой, но глубокой. Я решил не идти дальше. Остаться почти у самого входа, в той области, куда ещё доходил дневной свет. Главное – мы нашли укрытие.

– Дай посмотреть, – сказал я Алиму, осматривая раненое плечо.

Канджиев не издал ни звука. Только кривился, когда я раздвигал окровавленные лоскуты одежды.

– Я думал… Думал, вы ушли, – сказал Алим, уставившись куда-то в темноту. Туда, где в глубине пещеры журчала вода.

– Жить будешь, – сказал я. – Царапина. На вот, прижми.

Я достал из кармана бушлата какую-то тряпку. Сунул Алиму, тот поморщился, зажимая рану.

Потом присел рядом.

Огневой бой, что шёл снаружи, поубавил эффективность. Наши работали как надо. Поддерживали плотность огня. А вот духи, по всей видимости, дрогнули. Их либо прижали, не давая разбегаться под огнем, либо и вовсе рассеяли, обратив в бегство.

– А я ведь им всё рассказал, – сказал вдруг Алим, уставившись себе под ноги. – Всё им рассказал.

– Давай поговорим об этом потом, Алим, – прислушиваясь к звукам боя, сказал я.

– Я давал себе зарок, что буду молчать. Но молчать не смог, – покачал он головой. – Слишком… Слишком больно было…

С этими словами Алим спрятал правую руку. Я уже давно заметил, что на пальцах правой у него не осталось ни одного ногтя.

– Рассказал ему про тебя всё, что знал. Всё, что он спрашивал, – добавил Алим тихо.

– Это уже не важно, Алим. Аль-Асих мёртв.

Аль-Асих мёртв. Погиб в полном соответствии со своим кредо – он оставался спокойным. И без сомнения шагнул на противотанковую мину.

Противотанковая мина, скорее всего, была с хитростью. Наверняка поверх неё установили противопехотную. Последняя послужила своеобразным «запалом», активировав основной заряд. Другого объяснения тому, что тяжёлая противотанковая мина нажимного действия, рассчитанная на вес бронемашины, рванула под лёгким человеком, просто не было.

Но главным оставалось даже не это. Главным был поступок Асиха. Аль-Асих решил доказать мне, что я разбазариваю свою, как он говорил, «силу» просто так. Что не использую её по, как он думал, назначению. Что не пользуюсь ей для достижения одних только собственных, личных и шкурных целей. Для достижения удовольствия. Так, как всю жизнь делал он.

То обстоятельство, что я приложил столько усилий к тому, чтобы спасти товарища, было глупостью. Бесполезным растрачиванием этой силы. Ведь зачем расходовать её на то, чтобы выручить слабого? Слабый, в понимании Асиха, должен остаться слабым. Должен навсегда сравняться с подошвами сильного. Сильный станет ещё сильнее, когда растопчет слабого.

Вот только такой человек в конце концов окажется бесконечно одиноким. Одиноким и слабым в своём одиночестве. Окажется без цели, без ориентиров. Единственное, что станет доставлять ему радость – желание показать свою силу. Желание доказать, что он сильный. Даже ценой собственной жизни. Ровно так, как это сделал Асих.

* * *

Сахибзад не сразу понял, что произошло. Вот он держал на мушке шурави, а потом прозвучал внезапный, ударивший по перепонкам взрыв.

Только оторвавшись от прицела, он успел заметить, что там, где только что стоял Асих, теперь вздымается туча дыма и пыли.

А потом понеслось. Бой закипел так быстро, что Сахибзад не успел в нём сориентироваться.

Более того – он и не хотел этого делать.

Прямо осознавая, что против целого взвода русских делать им нечего, он принялся удирать. Удирать, чтобы спасти собственную жизнь. Удирать, напрочь забыв о своих людях. Забыв о том, как только вчера кичился перед Джамилем, что несёт за них ответственность.

Сейчас ему было плевать.

Плевать, когда он полз под огнём советских пулемётов, скрываясь в камнях. Плевать, когда спустился по козьей тропе ниже, чтобы скрыться от пограничников. Ему было плевать, что там, у него за спиной, на скалах, погибают моджахеды. Погибают, потому что не совсем понимают, что происходит. И уж точно не знают, как организованно отступить из-под огня.

Ему было плевать.

Заботило Сахибзада лишь две вещи: собственная жизнь и то обстоятельство, что он не чувствовал удовлетворения. Не чувствовал радости от того, что Аль-Асих погиб.

Он не знал, в чём дело. Возможно, в том, что поганец погиб не от его руки. Возможно, в том, что после его смерти уродливый шрам, которого боятся дети и женщины, волшебным образом не исчез с его лица. Он был там же, где и раньше. И ровно точно так же, как и раньше, неприятно ныл, заставляя губы неметь.

Когда Сахибзад спустился ещё ниже, почти к самому подножию гор, он уже был в безопасности. В безопасности, потому что оказался по ту сторону перевала. От вражьих, а что ещё важнее, дружественных пуль его закрывала невысокая горная гряда.

Сахибзад перевёл дыхание. Напился ключевой воды в первом же источнике.

Когда один из пакистанцев Аль-Асиха напал на него, он не ожидал этого.

Высокий, крепкий пакистанский солдат появился из-за камней. При нём не было огнестрельного оружия. Видимо, потерял в суматохе. Потому хитрый пёс попытался подкрасться ближе, чтобы зарезать Сахибзада. Всплеск ключевой воды, которую источник разлил вокруг, выдал врага.

Сахибзад выстрелил совершенно инстинктивно.

– Ты… ты трусливая тварь… – сказал ему пакистанец, умирая на бережку ручья. – Ты оставил их, чтобы спасти свою поганую шкуру.

Тогда Сахибзад испугался. Испугался того, что кто-то ещё из моджахедов спасётся от шурави. Спасётся и настигнет его. И решит отомстить.

Страх погнал Сахибзада дальше, в небольшую, уходящую вниз пещеру. Судя по сквозняку, гулявшему тут, пещера была сквозной.

Сахибзад спускался всё ниже. Пролезал по скользким камням, подсвечивая себе путь бензиновой зажигалкой, сделанной из патрона от АК. Зажигалку он когда-то снял с тела погибшего шурави.

Он не знал, почему спускается всё ниже и ниже. Почему углубляется в эту пещеру. Сахибзад, напуганный боем, собственным поступком и пакистанцем, хотел лишь укрыться. Мечтал затаиться как можно глубже под землёй, чтобы, когда всё кончится, спокойно уйти из этих мест. Уйти и никогда не возвращаться.

«За что? За что, Всевышний, ты наказываешь меня? – думал он судорожно. – Какой тяжкий грех я совершил в этой жизни, чтобы мне выпала такая доля?»

В глубине души он понимал, что это был за грех. Понимал, что совершил его сегодня. Совершил, когда бросил своих.

– Это уже не важно, Алим. Аль-Асих мёртв.

Голос, далёкий, гулкий от пещерного эха, вырвал Сахибзада из собственных мыслей. Он застыл под сводом, пригнулся, стиснул автомат.

Прислушался. Но слов на языке шурави разобрать не мог. Улавливал только знакомые звуки инородной речи.

– Ты слышал? – снова раздался тот же голос.

– Да, – прозвучал другой, сипловатый и ещё более тихий, словно шум ветра.

– Здесь кто-то есть. Будь здесь, Алим.

Глава 11

Когда я услышал едва уловимый, хрустящий звук из недр пещеры, то напрягся. Прислушался. Алим, видимо, тоже почуял неладное. Потому что ровно так же, как и я, притих. Казалось, он совершенно позабыл о ране на плече. Выбросил из головы любые свои переживания. Лицо его сделалось сосредоточенным.

Вместе мы затихли. Звук раздался снова. Однако он казался более близким. И являлся ничем иным, как звуком человеческих шагов по сырой гальке, которой была усеяна почти вся земля в пещере.

– Ты слышал? – спросил я.

– Да, – односложно ответил Алим и безошибочно обратил свое лицо в сторону предполагаемого источника шума.

– Здесь кто-то есть, – констатировал я. – Будь здесь, Алим.

Оружия у нас с Алимом не было. Канджиев оказался невооруженным по понятным причинам. А вот я – по условиям передачи. Конвоиры обеих сторон должны были вывести своих пленных, не имея при себе никакого оружия. Правда, погибший пакистанец, что вел Алима, решил не исполнять этих условий. За что и поплатился.

Но и я был не так прост. Поднимаясь на ноги, вынул из-за голенища американский нож, подаренный десантниками.

– Это душман, – снова проговорил Алим очень тихо. – Он один.

– Как ты определил, кто это? – совершенно не удивившись острому слуху заставского снайпера, спросил я.

– Звук. Яловые сапоги ходят по камням не так. Кирзачи – тем более. Звук – от обуви с легкой, плоской подошвой.

Мы говорили тихо. Почти шепотом. Старались, чтобы незваный гость не услышал наших разговоров. Однако, судя по тому, что звуки шагов прекратились, у незнакомца тоже был острый слух.

Я стиснул приятную на ощупь рукоять ножа в кулаке.

– Ни шагу. Я сейчас, – шепнул я Алиму.

– Будь осторожен, Саша, – почти не слышно проговорил Канджиев и кивнул.

Я примерно представлял, откуда доносился звук шагов. Успел уловить направление. Да и определить, откуда мог явиться предполагаемый враг, не составляло особого труда. Проходов тут было немного.

Прежде чем двинуться вдоль стены, я аккуратно снял сапоги. Отложил в сторону. В одних портянках, тихо и аккуратно принялся пробираться к источнику звука.

Бой снаружи, по всей видимости, окончился. Были еще слышны отдаленные звуки выстрелов, но они оказывались настолько редкими, что почти не тревожили тишину, царящую здесь. Почти не мешали ей давить на уши. Шуметь кровью в висках.

Прежде чем я снова его услышал, успел пройти метров семь.

Это была человеческая речь. Нет, даже не так. Это были редкие отзвуки человеческой речи.

Кажется, тот, кто затаился в темноте, что-то бормотал себе под нос. Шептал. И время от времени шепот этот срывался на тихий, но все же слышимый в давящей тишине пещеры голос.

Как поступить дальше, я думал недолго. Обернувшись, глянул на Алима. Он сидел дальше, почти у выхода. Отсвет пробивавшегося в пещеру солнца падал Алиму на лицо. Вырывал его левую сторону из темноты.

Алим сидел тихо. Выглядел сосредоточенным.

Я медленно, тихо опустился. Взял какой-то камешек, что первым подвернулся мне под руку. Несколько мгновений разминал камень в пальцах. А потом бросил.

Камень немедленно щелкнул о противоположную стену пещеры. Тот, кто скрывался во тьме, сделал ровно то, что я от него ожидал – он выстрелил. Длинная, тупая очередь разорвала тьму. Оглушительно забилась в ушах, на несколько мгновений осветила все вокруг урывками света.

Мне было этого достаточно.

Я немедленно вцепился в автомат незнакомца, который скрывался за выпуклостью стены. Душман, а что это был именно душман, у меня не вызывало сомнений, вскрикнул, когда я оттолкнул ствол его оружия кверху. Потом дал новую, бестолковую очередь в потолок.

Я рванул автомат на себя. Дух, вцепившийся в него что есть сил, не успел отпустить. Потерял равновесие, качнулся в мою сторону. В этот самый момент я ударил его головой в лицо. В темноте я не видел, куда именно пришелся удар. Лишь слышал отчетливый щелчок кости о кость. Потом глухой стон боли.

Дух отпустил автомат, вцепился в лицо и рухнул на землю. Оружие осталось у меня в руках. Я спокойно направил его в упавшего врага.

– Нет! Не стрелять! – коряво забормотал он, протягивая ко мне руки, – нет!

– Алим, – позвал я Канджиева, – помощь твоя нужна. У нас тут, видать, язык.

Алим медленно, с трудом поднялся со своего места. Устало приблизился. Встал рядом со мной и посмотрел на душмана. В темноте его лицо сложно было разобрать. Однако бросалось в глаза то, что это лицо было будто бы несколько странным. Черты его казались неправильными. Почему именно, я не видел.

Выделяющиеся в темноте, светло-бледные глаза духа блеснули страхом, когда Алим приблизился.

Душман что-то забормотал.

– Понимаешь его? – спросил я.

– Я на дари не говорю, – буркнул Алим. – Но немножко понимаю.

– Спроси его, говорит ли он на пушту.

Алим спросил. Душман торопливо закивал головой.

– Предупреди его, – сказал я, направив автомат в грудь духу, – что сейчас его жизнь в его собственных руках. Что все зависит от того, как он ответит на мои вопросы. Если правильно – выживет.

Алим заговорил. С каждым его словом глаза духа расширялись все сильнее.

– Он здесь один? – спросил я.

– Говорит, что теперь один.

Я нахмурился, заглядывая в глаза душману. Потом вскинул автомат. Дух запротестовал, взмолился, размахивая руками.

Теперь я понял, почему именно его лицо казалось мне странным. Я рассмотрел большой, уродливый шрам, начинающийся у виска, пересекающий всю щеку и губы, обрывающийся где-то в косматой бороде.

– Он просит не убивать, – равнодушно перевел Алим его лепетание.

– Плохо просит, – хмыкнул я.

На самом деле, я не собирался приканчивать поганца. Просто хотел добавить своим словам убедительности.

– Клянется Аллахом, что один, – сказал Алим, морщась от боли в плече. – Говорит, что он бросил своих людей, когда началась бойня. Что он прячется здесь от пакистанцев.

Я отметил его оговорку о пакистанцах. Но смолчал. В конце концов, сейчас нет времени для длительного, подробного допроса.

– Как его звать?

– Сахибзад, – перевел Алим его жалкие стоны.

Внезапно, не дожидаясь следующего вопроса, душман заговорил сам. Он говорил торопливо, скоро. Прерывался только на то, чтобы отдышаться. Иногда глотал слова от страха.

Я заметил, как Алим нахмурился.

– Что он говорит? – спросил я.

– Говорит, – Алим сглотнул. – Говорит, что знает, зачем мы здесь. Говорит, что мы идем к пещерам Хазар-Мерд, чтобы отыскать там склады с оружием.

Алим на мгновение замолчал. Холодный взгляд его ореховых глаз сделался подозрительным.

– А еще, – продолжил он, – он говорит, что там действительно есть склады. Большие. Такие, которых он никогда не видел. Американец вывозит оттуда оружие. Вывозит целыми грузовиками. По ночам.

– Какой разговорчивый, – не ухмыльнувшись, заметил я. Сам же подумал об этом Американце.

Странный Американец – бывший агент ЦРУ. Асих говорил о нем. Если раньше к словам хитрого, как змей, и не совсем вменяемого пакистанца я относился с определенным скепсисом, то теперь нашелся второй свидетель, который подтвердил их. Это хорошо.

Сахибзад молчал. Водил от меня к Алиму обезумевшим от страха взглядом. Потом он что-то торопливо пробормотал.

– Говорит, – не дожидаясь моего вопроса, начал Алим, – что он знает, в какой пещере находятся склады. Говорит, шурави называют ее «Лабиринтом».

– Передай, что это знаю и я, – я безразлично пожал плечами. – Бесполезная информация.

Алим передал.

Если раньше взгляд Сахибзада казался мне испуганным до крайней степени, то сейчас душман умудрился перейти и эту черту. Уставившись в дуло направленного на него автомата, он просто обоссался.

Канджиев сделал вид, что не заметил это. Я же с демонстративным отвращением поморщился.

Видя это, душман заговорил еще громче, почти что с надрывом. Алим послушал его. Потом перевел:

– Он просит его не убивать. Говорит, что знает короткую дорогу к «Лабиринту». Знает, как обойти стоянки и посты духов. Он расскажет, если мы пообещаем не лишать его жизни.

– Что еще за дорога? – скептически сузил я глаза.

– Говорит, – снова выслушав бессвязное на первый взгляд бормотание духа, начал Алим, – говорит, что если мы пойдем по ней, то к вечеру уже будем у Лабиринта.

Закончив, Алим глянул на меня с равнодушным, но все же выжидающим взглядом.

Немного повременив ради большей значительности, я слегка опустил автомат. Услышал едва уловимый вздох облегчения, исходивший от душмана.

– Бой кончился, – сказал я. – Давай обыщем этого сукина сына и доставим к нашим. Нужно бы расспросить его поподробнее.

* * *

– Я понимаю ваше беспокойство, дорогой Забиулла, – пожал плечами бывший специальный агент Стоун. – Но, поверьте, лучше сделать, как я сказал.

Стоун непринужденно подышал на большое красное яблоко. Оттер его о свою защитного цвета полевую куртку, с хрустом откусил.

Забиулла не ответил сразу. Сидя за небольшим, грубого дерева столом, подпер свой мощный, обрамленный короткой седоватой бородой подбородок руками.

Забиулла, как это обычно бывало, вызвал Стоуна в свой кабинет. А вернее – в грот, обставленный под скромный командный пункт.

Бугристый, каменный потолок здесь был низок, а сам грот необычайно тесен. Большую часть пространства здесь занимал грубый стол Забиуллы, заваленный картами, несколько аккумуляторов, да ящики с оружием, провизией, патронами и еще каким-то хламом. Освещала все это немногочисленное добро одна-единственная желтоватая лампочка, свисавшая с черного провода, грубо проложенного по потолку.

Стоуну не нравилось это место. Здесь было сыро, пахло плесенью и еще какой-то дрянью, запах которой агент так и не смог разобрать.

Впрочем, не нравился ему и сам Забиулла – один из приближенных полевого командира Абдул-Халима, поставленный им, чтобы обеспечивать охрану и работу в пещерах Хазар-Мерд.

– Я вынужден не согласиться с тобой, дорогой Стоун, – сказал наконец Забиулла.

Взгляд его был холоден. И не отрывался от лица Уильяма. Стоуну казалось, будто Забиулла как-то странно моргает. Слишком редко для нормального человека.

– Мы вывезли уже треть содержимого складов, – продолжил Забиулла. – Останавливаться сейчас нельзя.

Стоун критически осмотрел надкусанное яблоко. Хотел было выкинуть, но не решился. Просто спрятал плод в карман.

– Русские будут здесь гораздо быстрее, чем вы думаете, – сказал он. – Они уже расправились с передовыми отрядами ваших людей. Даже умудрились уничтожить пакистанских наемников. Кажется, такая новость пришла от разведчиков два часа назад?

Забиулла воздержался от комментариев. Его совершенно не удивила пронырливость Стоуна.

– Им даже не нужно будет входить в пещеры, – сказал Стоун. – Хватит подобраться на достаточную дистанцию, чтобы заметить признаки нашей работы. Ну или, еще лучше – перехватить один из караванов. Это тоже просто, дорогой Забиулла. И вы понимаете, к чему это приведет.

Забиулла понимал. Абдул-Халим тщательно ввел его в курс дела. А еще – дал однозначный приказ – вывести все оружие без остатка. А крайние меры, о которых говорил Стоун, применить лишь в случае наивысшей необходимости.

– К международному скандалу, – продолжил Стоун, не дождавшись от Забиуллы ни слова. – У Советов на руках будут доказательства пакистанской секретной операции. Это, уважаемый Забиулла, – крах. И вы понимаете, что в таком случае Абдул-Халим будет крайне недоволен.

Забиулла устало засопел.

– Я понимаю, американец, – начал он, наконец, – что ты боишься. Что пещеры, к которым мы уже давно привыкли, заставляют твою душу сжиматься. Что ты, изнеженный сладкой жизнью, не привык к тем лишениям, которые вынужден переносить воин, борясь за правое дело. Но это не повод бросить дело, недобравшись даже до половины.

– Не бросить, – возразил Стоун. – Уничтожить. Взорвать все эти чертовы норы – вот разумный выход. А перед этим – убраться как можно дальше. Начинать заметать следы нужно было еще вчера, уважаемый Забиулла. Но время еще есть.

– Ты продолжишь работу, американец, – взгляд Забиуллы опасно блеснул. – Не бойся шурави, проникших в ущелье. Они – моя забота. Твоя же – оружие. Ты понял меня?

Стоун не нахмурился. Хотя ему очень хотелось. Тем не менее, он лишь непринужденно пожал плечами.

– Ну что ж… Полагаю, спорить с вами будет бесполезно.

– Видит Аллах, ты правильно полагаешь. Потому иди – и работай.

– Слушаюсь и повинуюсь, – излишне формально и слишком глубоко поклонился Стоун.

«Нет… Нет, глупый старик, – подумал американец, – дело пахнет жареным. Уж с пакистанцами я как-нибудь договорюсь. В конце концов, они деловые люди. Почти такие же, как нормальные белые. Но подставлять шкуру ради каких-то бредней о воинском долге? Нет уж. Увольте».

– Ты еще здесь? – не скрывая пренебрежения, бросил Забиулла.

– Ухожу-ухожу.

Стоун поспешил выйти из сырого, неприятного грота. Потом взглянул на часы.

«Два часа пополудни, – промелькнуло у Стоуна в голове. – Ну что ж. Если данные их разведки верны, Советы будут здесь не раньше завтрашнего рассвета. Время еще есть. Сегодня ночью, с первым же караваном, я сбегу из этой дыры. И гори оно все синим пламенем».