Текст книги "За речкой (СИ)"

Автор книги: Артём Март

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Я бы мог поспорить с ним на этот счет. И судя по тому, что старшина постоянно зыркал на меня своим маленьким прищуренным взглядом, ему очень этого хотелось.

К его сожалению, желанием входить с кем-то в разные полемики я не горел.

В строю я стоял рядом с тем худоватым пареньком, которому стало плохо в вертолете. Некоторое время он переводил дыхание после короткого марш-броска в крепость. Потом в нерешительности молчал, время от времени позыркивая на меня.

Когда прапор, разгуливавший перед шеренгой, прошел в ее конец, парень вдруг решился.

– Слушай… – шипнул он мне.

Я глянул на него. Вопросительно приподнял бровь.

– Слушай… – повторил он тихо, – я хотел тебе спасибо сказать… Ну, за то, что ты мне там, в самолете помог.

– Пожалуйста, – пожал я плечами.

– Я-то вообще не из хилых, – парень сделал решительное лицо и округлил грудь, – вообще не думал, что поплыву. А тут вот как получилось… понимаешь ли, никогда не летал, а тут…

– Слушай, – я вздохнул, – я щас не в настроении, чтобы лясы точить.

Парень замешкался.

– А… Да… Прости.

Старшина прошел в обратную сторону. Прошагал мимо нас.

– Рвать они тут нас будут зубами! – угрожал он вновь прибывшим, – потому и мы их будем! Все, на… Кончились игрушки…

Когда прапорщик снова отправился в хвост, худощавый снова заладил:

– Слушай… Извини… А тебя как звать? Меня вот Гриня…

– Смирно! – раздался вдруг крик прапора.

Мы все как один вытянулись по струнке.

Все потому, что из дверного проема внизу башни, в котором, впрочем, не было никакой двери, вышел офицер.

Молодой, не старше тридцати пяти лет, он направился к нам быстрым, энергичным шагом.

Носил офицер сапоги, галифе и офицерскую рубашку с погонами. Причем я заметил, что пограничные зеленые просветы погон он закрасил черной краской.

У капитана было благородное, правильных черт лицо, светло-русые короткие волосы и римский нос. Небольшие глубоко посаженные и очень голубые глаза внимательно смотрели на только что прибывших в мангруппу бойцов.

– Товарищ капитан! – Прапор подбежал к офицеру и вытянулся по струнке, отдал честь, – группа из отряда прибыла в полном составе…

Он отчиканил своим гавкающим голосом доклад, и капитан, кивнув, сказал ему:

– Командир занят. Парней приму сам.

Затем капитан снова осмотрел всех нас суровым, оценивающим взглядом.

– Здравия желаю, бойцы!

– Здравия желаю, товарищ капитан! – ответил наш нестройный хор.

– Меня зовут Юрием Евгеньевичем Симиным. В штабе мангруппы я служу в должности заместителя начальника по политической подготовке.

Голос его, громкий, натренированный, затмевал собой звуки живущей собственной жизнью крепости.

– Старшина Омаров, как я слышал, предварительно ввел вас в курс дела, – сказал Симин и коротко зыркнул на прапорщика.

Тот не пошевелился, застыв «смирно».

– Потому, пожалуй, не будем тянуть кота за причинное место и перейдем сразу к делу.

Капитан, держивший руки за спиной, показал нам полевой планшет. Потом вчитался в какой-то документ, который этот планшет от нас прятал.

– Значит так. Кого назову, шаг вперед. Пойдете со старшиной Омаровым. Остальные – за мной. Ясно? Вопросы? Хорошо. Итак.

Симин снова глянул в планшет. Потом заговорил:

– Ефрейтор Матавой.

Из строя вышел белобрысый, который закусился со «стариками». Застыл спиной к строю.

Симин, не поднимая головы от планшета, зыркнул и на него тоже.

– Ефрейтор Бычка.

Шагнул и ломоносый.

– Рядовой Звягинцев. Ефрейтор Пчеловеев. Младший сержант Смыкало.

Замполит называл фамилии четко и отрывисто. После каждого проговоренного имени очередного бойца он поднимал на вышедшего один только глаза, не двигая лица. Как бы оценивал вновь прибывшего. Причем взгляд этот длился не более секунды.

Уже через полминуты все старики вышли вперед. Белобрысый, хотя и держал выправку, все же время от времени косился на них. Они – на него.

Когда капитан открыл было рот, чтобы назвать очередную фамилию, к нему подбежал худой сержантик откуда-то из штаба.

– Товарищ капитан, разрешите обратиться!

– Чего тебе, Панамаренко? Не видишь, занят я, – сказал Симин с холодной раздраженностью в голосе.

– Товарищ капитан, но там срочная телеграмма с отряда. Радисты только передали. По политической части, видать, чего-то. Потому как меня просили к вам…

Симин мрачно задумался. Потом бросил сержантику:

– Ладно, давай сюда.

Он выхватил из рук сержанта бумажку. Сунул в карман брюк, как если бы это был не важный документ или сообщение, а записка от девчонки.

– Свободен.

– Есть!

Когда сержантик убежал, капитан продолжил:

– Так о чем эт я? Ну да. Значит так. Всем, кого назвал, проследовать за старшиной Омаровым. Вы поступаете под командование старшего лейтенанта Мухи. Сам старший лейтенант сейчас занят, выполняет боевую задачу. Но к вечеру прибудет. Тогда уж с вами разберется. А пока – слушать старшину. Вопросы? Нету. Ну тогда остальным на-ле… – капитан снова глянул в планшет. Осекся, – отставить. Зараза… Еще одного пропустил. Селихов!

Я шагнул вперед. Старики, все как один, стали бросать на меня злобненькие взгляды. Типа «попал ты, дружок. От нас теперь не уйдешь».

– Селихов… Селихов… – посмаковал мою фамилию Симин. – Знакомая фамилия какая-то.

Внезапно в глазах капитана блеснуло какое-то воспоминание. Я понял – он обо мне слышал.

– А интересный вы персонаж, старший сержант Селихов, – проговорил он похолодевшим голосом. – Слыхал я про вас. Слыхал. И доброе, и недоброе слыхал.

Кто-то из группы тоже зашептался, услышав мою фамилию.

– Разговорчики… – пресек возбудившийся галдеж капитан. Потом взгляд его уперся в меня. – Значит, Шамабад. Так?

– Так точно, товарищ капитан, – ответил я.

– Значит, перевели.

– Так точно.

Замполит задумался.

– Да и не куда-нибудь, а к нам, – приподнял он подбородок. – Да еще и на хорошую должность.

Капитан перевел взгляд на стариков и белобрысого Сережу.

– Ну, знакомьтесь, бойцы. Это товарищ Селихов. Зачинщик мятежа на четырнадцатой заставе «Шамабад». Слыхали про него?

Никто не подтвердил, но и не опроверг. Я же нахмурился. Больно много себе этот капитанишка позволяет. Надо бы поставить его на место.

– Уверен, что слыхали, – продолжил Симин. – Ну тогда гляньте, товарищи бойцы, на нового командира отделения, в котором вы будете служить.

У всех стариков аж глаза на лоб полезли, когда они услышали слова капитана. Ломоносый даже рот разинул.

– Ну, теперь вроде все, – сказал капитан и спрятал свой планшет, – Итак, бойцы…

– Товарищ капитан, – неожиданно для всех перебил я замполита. – Разрешите обратиться.

Глава 15

Симин уставился на меня суровым, недоброжелательным взглядом. Планшет, что он держал на весу, капитан опустил к бедру, показав весь желтоватый документ с печатными буквами.

Симин думал совсем недолго. Он задумчиво похлопал себя по бедру планшетом, а потом сказал:

– Ну что ж. Разрешаю. Но учтите, старший сержант, время у нас критически ограничено. Так что поторопитесь.

– Есть поторопиться, – сказал я, стоя идеально по стойке «смирно». – У меня вопрос касаемо упомянутого вами инцидента на заставе «Шамабад». Разрешите уточнить для личного состава: назначение на должность командира отделения в действующей мангруппе производится в соответствии с боевым расписанием и приказом командования?

Я даже не думал оправдываться. Не думал отрицать обвинения Симина в том, что я зачинщик мятежа. Зато я поставил под сомнение саму логику Симина.

Я мог понять отношение ко мне этого молодого замполита. Он вряд ли был в курсе того, что же в действительности творилось на Шамабаде. Вряд ли знал подоплеку дела и хоть как-то вникал в игры спецслужб. Более того, я был уверен, что ни желания, ни возможности вникать у него нет.

Но, как говорят: «Не знаешь – не лезь». А Симин полез куда не просят. Сунул нос туда, куда не следовало. И теперь он поплатится за свое нахальство. Причем перед строем.

А реакция строя, к слову, не заставила себя долго ждать. Бойцы стали недоуменно переглядываться. Послышались несмелые шепотки.

Сережа Матовой – тот самый белобрысый боец, как бы разрывался между приказом сохранять «смирно» и острым желанием посмотреть на меня. Он то и дело пытался коситься голубым глазом.

Прапорщик Омаров замер. Уставился на капитана.

Симин тем временем сузил глаза. Проницательный замполит явно чувствовал в моих словах подвох. Пытался рассчитать, каким должен быть его следующий шаг, чтобы избежать ловушки.

На мгновение Симин глянул на строй ожидающих его ответа солдат. Он, как и я, тоже понимал, что же стоит на кону.

– Разумеется, производится, старший сержант, – сказал он наконец. – Командование взвешивает все обстоятельства. И опыт, даже негативный, может быть… востребован. При условии безупречного следования уставу сейчас.

Ответ был неплох. Симин говорил мне: «Ты под колпаком, Селихов. За тобой внимательно наблюдают. И если ты совершишь хоть одну ошибку, то поплатишься за это».

И все же это не отменяло того обстоятельства, что капитан попал в мою ловушку. И, признаюсь, мне даже стало интересно, как же Симин будет выкручиваться, когда все услышат мои последующие слова.

– Так точно, товарищ капитан. Именно поэтому я и обратился, – продолжил я спокойным, но решительным голосом. – Публичное озвучивание непроверенных данных, порочащих честь и достоинство военнослужащего перед строем, особенно вновь назначенного командира, может быть неверно истолковано личным составом. Это подрывает доверие к командованию и боевую эффективность подразделения. Прошу прояснить статус упомянутого инцидента: являются ли сведения о мятеже и тем более о моей причастности к нему установленным фактом, подтвержденным решением трибунала? Или же это лишь слухи, циркулирующие в курилках?

Теперь прекратились даже шепотки. Строй застыл в полнейшем молчании. Все бойцы уставились на нас, забыв всякие команды. Они смотрели на нашу с Симиным «перепалку» словно малые детишки на мультфильм с яркими картинками – безотрывно, внимательно, как загипнотизированные.

Для нас – всех, кто находился сейчас на этом импровизированном плацу, любые другие звуки, любые шумы, которых в крепости хватало, потеряли всякое значение. Они будто бы исчезли, настолько все окружающие были поглощены разговором простого солдата и уколотого им офицера.

Матовой уже не таился. Он открыто смотрел на меня со смесью удивления и… уважения.

А вот «старики» притихли в полнейшей растерянности. Кажется, они помалу начинали понимать, с кем им предстоит иметь дело.

Симин нахмурился. Его зрачки забегали, он заморгал, судорожно стараясь придумать, что ответить. Ведь очевидно было – никаких доказательств у него нет. Да и о самом мятеже он знает «по слухам из курилок».

По его лицу я понимал – до капитана дошло, что он ляпнул про мятеж, совсем не подумав. Так, ради красного словца. Уверен – у него и в мыслях не было, что сейчас, здесь, ему придется отвечать за свои слова не только передо мной, но и перед солдатами, что внимательно ловили каждое наше слово.

Уличенный мной, по сути, в непрофессионализме, в сомнениях относительно решения начальника погранотряда, он в полнейшей растерянности метался между разными вариантами того, как же ему теперь поступить.

– Если же командование сомневается в моей лояльности или компетентности после проведенной проверки и назначения, – не дождался я ответа Симина, – прошу поставить перед командиром мангруппы вопрос о моем немедленном отстранении от должности. Или поручить мне боевую задачу. Результаты действий – лучший показатель боевых и моральных качеств военнослужащего, товарищ капитан.

Когда я буквально бросил вызов Симину, капитан побледнел. Плотно, едва ли не добела сжал губы. В глазах его разве что искры от злости не плясали. Он был загнан в тупик. Накажи он меня сейчас или еще лучше – раскричись перед строем – все будет принято бойцами как слабость. А Симин, как и любой другой офицер, не привык выглядеть слабым перед подчиненными.

Симин открыл рот, и мне стало жутко интересно, чего же он сейчас такого выдаст. К сожалению, капитан меня разочаровал:

– Некогда ни мне, ни командиру с тобой возиться, – проговорил Симин послабевшим голосом.

Он замялся, достал из кармана телеграмму, что ему только что принесли. Показал мне скомканный, словно незначительная записка, листок.

– И без вас всех забот хватает, – пробубнел замполит. А потом и вовсе сделал вид, что никакого разговора между нами и не было. Обратился ко всему строю: – Короче, так. Хватит нам тут прохлаждаться. Старшина Омаров!

– Я! – вдруг встрепенулся казах, словно бы вырванный из гипноза.

– Распределить прибывших по местам несения службы!

А потом капитан, даже не дождавшись ответа, развернулся и быстро направился в башню, где, видимо, был штаб.

Ошарашенный этим старшина только открыл рот.

– Так а… куда? Кто куда? – промямлил он Симину.

Замполит даже не обернулся на его голос. Он просто вошел в дверной проем башни и исчез внутри.

– Есть, распределить прибывших по местам несения службы… – проговорил прапорщик в пустоту.

Я на мгновение обернулся к строю. Новобранцы, все как один, смотрели на меня с удивлением и… какой-то странной надеждой во взглядах. Смотрели так, будто бы нашли себе защитника. Нашли человека, что спасет их от всех «тягот и лишений».

Да только это было не так. И парни скоро прекрасно узнают это на собственной шкуре. Что-что, а тяготы и лишения им придется преодолевать самим.

А вот у стариков была другая реакция. Теперь они поглядывали на меня с опаской. С настороженностью. Любую спесь, любое нахальство по отношению ко мне как ветром сдуло с их лиц.

Вот теперь до них, наконец, дошло, что не стоит меня нервировать. Особенно по всяким глупостям, которые они там сами себе напридумывали.

Старшина Омаров обернулся к нам с таким видом, будто бы мы должны были рассказать ему, как нас самих распределить. Тем не менее ему стоило отдать должное – прапорщик быстро взял себя в руки.

Он выпрямился, подтянул галифе. Прочистил горло и посуровел лицом.

– Бойцы – встать в строй, – скомандовал он нам. – Нале-во! За мной ша-г-о-о-м… арш!

Вопреки словам Симина не все из тех, кого он назвал, оказались в моем отделении. Младшего сержанта Смыкало, коим как раз и оказался детина, приписали к первому отделению разведвзвода, но все равно отправили покамест с нами, в землянку, которая оказалась расположением третьего, моего отделения.

Землянка располагалась внутри крепостного вала, вернее, той его части, что была обращена внутрь крепости. Ее просто отрыли над одной из стен, что соединяла, как я их про себя назвал, «большую» и «малую» стены крепости Хазар-Кала.

Внешне землянка походила на засыпанный щебнем и осколками крепостного кирпича холм. Низкий, не более полутора метров над землей, он все же нес на себе явные признаки человеческого жилища. Например, тяжелая деревянная дверь, что ниже уровня земли, в канаве, которая вела ко входу.

Рядом с канавой отрыли крохотное, примерно тридцать на тридцать сантиметров, окошко, прикрытое изнутри мешковиной.

Над холмиком слегка возвышался железный хвостик дымохода. Сейчас из него дым не валил, но то обстоятельство, что труба, из которой он был организован, оказалась черной от сажи, свидетельствовало о том, что печкой внутри часто пользовались.

– Давай, бойцы, заходи. До вечера тут пока что будете, – сказал прапор Омаров, странно косясь на меня. – Вечером прибудет Муха, от него получите дальнейшие указания. Ну? Че смотрите, как мулы на кобылу? Давайте внутрь! Нечего шляться по расположению мангруппы, как бабы по базару!

– Товарищ прапорщик, – спросил здоровенный детина Смыкало, – а мне тоже туда? С ними? Я ж к первому приписан.

– Да! Пока что с ними! – раздраженно сказал Омаров.

– А когда покормят? – снова недовольно промычал Смыкало.

– Когда обед, тогда и покормят! Давай заходи уже!

Смыкало пожал плечами и спустился в канавку, пригнул голову, чтобы не зацепить панамой брезентовый навесик над входом. Дверь открыл без стука.

Бойцы по очереди, один за одним, стали спускаться в свое новое скромное жилище.

Я не торопился. Пусть афганская жара помалу и набирала обороты, но сидеть в землянке что-то совсем не хотелось.

Вообще в крепости царила атмосфера постоянной суеты. Казалось, каждый тут вечно что-то делал и решительно ничего не успевал. Потому и нами некому было заниматься, пока командир взвода не прибудет в Хазар-Калу.

– Селихов… – вдруг позвал меня Омаров, когда белобрысый, пригнув голову, исчез в дверном проеме.

Я обернулся.

Прапор смотрел на меня снизу вверх. Смотрел как-то странно несмело для такого грубоватого человека, каким он предстал перед нами в первые полчаса нашего знакомства.

– Я, товарищ прапорщик.

Набравшись смелости, прапор нахмурился.

– Ты мне вот что скажи. Был мятеж или нет? А?

Вопрос звучал с «наездом». Хотя лицо прапора говорило о некотором смущении, которое он испытывал в этот момент. Видимо, наш с Симиным диалог ввел старшину в замешательство.

Слухи о мятеже пошли далеко. Даже не спасло то обстоятельство, что произошедшее на Шамабаде старались любыми способами замолчать. И как бывает со всеми подобными новостями, новость о мятеже вызвала у погранцов смешанные чувства. Кто-то, услышав некоторые подробности, отнесся к нашему поступку с одобрением. Другие – с безразличием. Третьи, особенно офицеры – с явным неодобрением, граничащим с ненавистью.

Вот и сейчас Омаров решил спросить у меня прямо, как бы стараясь понять – а как же ему относиться к произошедшему? Солдат к неопределенности не привык.

Он всегда ее плохо переносит. Даже в таких мелочах.

– Был, – сказал я без всякого сомнения.

Омаров нахмурился еще сильнее. Напучил и без того крупные губы.

– А если бы, чего ж ты тогда тут, а не в тюрьме сидишь?

– А потому что, товарищ прапорщик, – сказал я холодным, но будничным тоном, – потому что был он за правду. За безопасность границы.

Омаров аж удивился. Оказалось, его округлое лицо способно хоть чуть-чуть, но вытянуться. Даже панама будто бы привстала у него на затылке.

– Это… Как?..

– А вот так, – пожал я плечами. – И раз уж я тут, у вас, значит, и начальство тоже думает, что был он за правду, а?

Прапорщик задумчиво сморщил лоб. Его взгляд остекленел, когда мозг старшины принялся натужно работать.

– Разрешите идти? – спросил я, когда пауза затянулась.

– А… да… – Омаров проморгался. – Разрешаю.

А потом прапорщик, казалось, в полной задумчивости побрел куда-то в сторону большой башни, к плацу.

Я вздохнул. Проводил его взглядом. Видно было, что мои слова дали старшине пищу для размышлений. Ведь даже такой человек, чей ум явно наполняли совершенно простые, солдатские мысли, понял, что наверняка все не так однозначно, как многие, например такие, как Симин, хотят представить.

Обернуться меня заставил резкий шум.

Что-то грохнуло изнутри землянки. Да с такой силой, будто там грохнулся огромный шкаф, который бы никогда не поместился в подобном скромном помещении.

Я поправил ремень вещмешка и принялся торопливо спускаться вниз.

– Положь! Положь на место, падла!

– Моя это тумба! Я тут теперь спать буду!

– Положь! Тут Каймет Ураков спал!

– А мне-то какое дело⁈

Когда я вошел, суета, быстро возникшая внутри землянки, тут же кончилась.

Все семь человек, увидев мое появление, замерли без движения. Они разделились на три группки – четверо стариков жались к нарам по левую сторону совсем крохотной землянки, двое – по правую.

Ошарашенный всем происходившим Сережа Матовой отщепенцем стоял спиной ко входу и обернулся, когда я вошел.

При этом и старики, и двое «старожилов», что уже тут были, когда мы пришли, выглядели так, будто были готовы кинуться друг на друга в любую секунду.

– Отставить, – сказал я сурово, а потом выпрямился, едва не задев низкий потолок головой. – Что за шум, а драки нету?

От автора:

* * *

Майор разведки погибает, отомстив за смерть лучшего друга. Его сознание переносится в тела сразу троих мальчишек конца 19-го века. Навыки боевого офицера помогают герою освоиться с необычной ситуацией, когда приходится в одиночку управлять одновременно тремя телами…

/reader/465624

Глава 16

Когда все затихли, я повел по бойцам, застывшим в полутьме, оценивающим взглядом.

В темноте сложно было рассмотреть людей. И если уже знакомых мне «стариков» я и мог как-то различить, то двоих парней, что уже сидели тут – нет.

По их силуэтам я мог сказать лишь о габаритах «старожилов». Один из них оказался крупным парнем. Другой – невысоким и худощавым.

Я обратил внимание именно на последнего:

– Свет в землянке есть? – спросил я у него.

Парень, согнувшийся рядом с нарами, у закругляющейся земляной стены, отошел и выпрямился.

– Так точно, товарищ сержант.

– Старший сержант, – поправил я его беззлобно.

«Старожилы», как я назвал их про себя, переглянулись. В этом их взгляде читалось явное недоумение.

– Виноват. Свет есть, товарищ старший сержант, – исправился худощавый.

– Тогда зажечь.

– Есть.

Солдат отошел и опустился в угол. Чем-то щелкнул.

Тускловатый желтый свет единственной лампочки, низко свисавшей с потолка землянки, тут же изгнал остатки темноты оттуда, куда не добивал уличный свет.

Землянка была весьма скромной. Если наберется четыре на шесть квадратов – то уже хорошо. А может, к слову, места тут было и меньше. Низкий потолок, не превышавший и двух метров, чуть не давил мне на голову.

Стены, кривовато и наскоро обшитые жердями, были кое-где подперты бревнами или толстыми досками. Потолок, кстати, тоже подпирало бревно, стоящее прямо в середине комнаты. Рядом с ним висела лампочка.

Потолок оказался бревенчатым; в нескольких местах я заметил торчащую между бревен пленку гидроизоляции.

Земляной пол почти полностью укрыли половиками из грубой мешковины и листами картона.

У стен стояли двухэтажные, грубо сколоченные из дерева нары с матрацами, набитыми сеном. Внутри каждого спального места в стене выдолбили «тумбу». По сути это были просто земляные ниши, обшитые картоном и устеленные газетами, где каждый мог хранить свои немногочисленные пожитки. Некоторые «тумбочки» бойцы скрыли от чужих глаз, повесив маленькую занавесочку.

У дальней стены ржавела маленькая печка-буржуйка, чья труба протянулась вверх, к крыше и на улицу, через нее. На печке стояли какие-то железные миски и чайник. На изгибе трубы бойцы сушили портянки и носки.

Рядом со столбом, поддерживающим крышу, стоял стол. Сложенный из двух деревянных ящиков и листа жести, он явно представлял собой «центр жизни» этого места. А заодно являл собой настоящий «творческий беспорядок». На нем стояли кружки, чашки, ложки, открытые банки консервов. На грязной газете бесстыже лежали карты с голыми бабами.

Так же, в углу я заметил большую бочку для воды, а рядом с ней таз, чтобы умываться. На стене висел самодельный, тщательно очерченный календарь с числами, выведенными трафаретным почерком. Некоторые даты были обведены. Другие – зачеркнуты.

Тут царил бы почти полный мрак, если бы не лампочка. И хотя человеческие глаза могли бы к нему привыкнуть спустя минут десять, у меня этих минут не было.

В общем и целом, атмосфера землянки была привычно спартанская и давящая. Затхлый, густой воздух полнился запахами курева, человеческого пота, пыли, креозота и металла. Но и недоеденная тушенка добавляла к этому набору свой неповторимый дух.

Но сейчас в атмосфере царило еще кое-что – напряжение. Тяжелое, давящее на бойцов. А те, кстати, так и продолжали стоять по разные стороны баррикад, у своих нар. Продолжали зыркать друг на друга суровыми, неприязненными взглядами.

– Смирно, – сказал я строго, но спокойно.

Все: и старожилы, и старики, и Матовой выпрямились по стойке смирно. Вернее, почти все.

Только один младший сержант Смыкало – тот самый бритый почти налысо парень, не стал исполнять мой приказ. Он демонстративно сунул руки в карманы, всем своим видом демонстрируя полное неподчинение. Даже старики стали поглядывать на него и колебаться – стоит ли им меня слушать или же последовать примеру их негласного лидера.

– Тебе особое приглашение нужно? – спросил я у Смыкало.

Тот мрачно посмотрел на своих, как бы ища поддержки в их глазах. Потом буркнул:

– Ты мне не командир. Я с другого отделения.

– Ну отлично, – пожал я плечами, – тогда с вещами на выход.

Смыкало нахмурился. После моего смелого разговора с Симиным младший сержант стряхнул с себя спесь, но, к сожалению, не всю. Теперь он очковал откровенно выходить против меня, но все еще выделывался, стараясь сохранить лицо перед своими дружками.

М-да, сержантик. Эту нашу с тобой «войну» начал не я. Но я ее закончу.

– Прапор сказал мне тут быть, – попытался отстоять себя Смыкало, но в открытое противостояние идти не спешил.

– Это расположение третьего разведывательного отделения, – напомнил я. – А ты из какого?

– А че я там буду делать, на жарюке? – возмутился Смыкало, наморщив блестящий от пота лоб.

– А ты из какого?

– Да откуда ж я знаю? – На лице парня отразилась мимолетная растерянность, а потом он надулся, как девчонка.

– Ну так иди ищи. С вещами на выход. Нито вынесу тебя за шкирку.

Смыкало набычился, зыркнул на своих. Впрочем, зыркнул на них и я. И мой командирский взгляд оказался посильнее. Потому что солдаты не сдвинулись с места.

– Мы все ждем, – напомнил я.

Смыкало в нерешительности бросал взгляды то на меня, то на стариков.

– Если надо, – вдруг подал голос худощавый из старожилов, – мы с Андрюхой можем помочь его того… выпроводить…

– Спасибо. Если что, я сам справлюсь, – ответил я, опуская вещмешок на землю. – Ну конечно, если товарищ младший сержант не хочет жарить жопу на улице, он может последовать приказанию старшего по званию.

На миг снова воцарилась тишина.

Потом Смыкало плюнул. Забормотал себе что-то под нос, стал по стойке «смирно».

– Вот и отлично, – сказал я, снова окинув всех в землянке взглядом. – Ну давайте знакомиться, парни. Меня звать Александром. Александром Селиховым. Меня назначили командиром разведывательного отделения. Дальше. Кто тут есть кто?

Я посмотрел на худощавого.

Это был невысокий, худой, но жилистый парень. Он стоял с голым, иссеченным тугими мышцами торсом, в одних только галифе. Лицо у него было вытянутое и скуластое. Темные, слегка отросшие волосы слиплись на лбу.

– Рядовой Махоркин, – представился он. – Игорь Владимирович. Мехвод я и…

– По должностям не обязательно, – перебил я Махоркина. – Это я потом сам узнаю. А тебя как звать?

Второй парень был крупным, широкоплечим и молчаливым. У него были рыжие волосы, широкое деревенское лицо с маленькими голубыми глазами и веснушчатый, курносый нос, совсем как у мелкого пацана. Нос серьезно контрастировал с мощным мужским подбородком, на котором неровно росла мягкая щетина.

– Ефрейтор Глебов Арсений, – проговорил он низковатым, но спокойным голосом.

– Твоя койка? – спросил я, указав на нижний ярус нар.

Там лежал китель довольно большого размера. Несомненно, он принадлежал Арсению. Да только заинтересовало меня не это. На тумбе парня я заметил целую мини-библиотеку. Там же лежал и маленький фонарик.

– Так точно. Моя.

– Книгочей, значит?

– Балуюсь, товарищ старший сержант. Ежели время имеется.

– Ха… Ежели… – Зло хмыкнул ломоносый, но ухмылка тут же исчезла с его лица под моим суровым взглядом.

Потом я познакомился и со «стариками». Со всеми, кроме Смыкало. Он меня мало интересовал, по крайней мере сейчас, в данном конкретном случае.

Старики отвечали неохотно и сухо.

Ломоносый по фамилии Бычка был ефрейтором, и звали его тоже Сашей.

Рядового Звягинцева, того самого небритого паренька, звали Николаем. Невысокий, но крепкий для своих лет, он носил черные, стриженные коротким ежиком волосы, такие же черные брови и короткую же щетину. Вообще, Звягинцев не слишком походил на русского. Скорее, на кавказца. Возможно, метис. А может быть, предки просто чудили.

С Сережей Матовым я уже познакомился, поэтому на нем особого внимания заострять не стал.

Последним из моего отделения был ефрейтор Антон Пчеловеев. Крепкий, жилистый парень имел несколько ковбойский вид. Он носил расстегнутый на груди китель и панаму с собранными по бокам полями. Да только этот самый ковбойский вид ему придавала совсем не панама. Вернее, не только она. У Пчеловеева были слегка искривленные колесом ноги. Это было почти не заметно, когда он стоял ровно, но шагал солдат немножко вразвалочку. Вкупе с панамой это и делало его похожим на выходца из кинофильма про Дикий Запад.

– Так, парни, – продолжил я после краткого и суховатого знакомства со всеми окружающими. – Теперь расскажите, по какой причине был сыр-бор? Что случилось-то?

Парни все как один переглянулись. Но никто не спешил первым открыть рот.

– Стучать не хотите? Похвально. Я и сам стукачей не люблю и не уважаю. Потому сообщаю – мой вопрос к стукачеству не имеет никакого отношения. Кроме меня и вас эту потасовку никто не видел. И о ней никто и не узнает. Решим все тут, на месте. Раз и навсегда.

Парни снова переглянулись.

– Ладно, – я выдохнул. – Не хотите так, будем по-другому. Рядовой Махоркин.

– Я, – мрачно сказал Махоркин.

– Кто такой Каймет Ураков?

Махоркин помрачнел.

– Служил с нами. Хорошо дружили. Погиб.

Тогда я стал догадываться, что к чему.

– И какая тумбочка была его? Вон та?

Я указал на тумбу, занавеска которой была одернута в сторону. Все пространство внутри занимала одна единственная вещь – простреленная каска, лежавшая там.

Эта каска была не чем иным как памятником. Памятником погибшему солдату. А вместе с ней и «тумба». Так уж повелось на пограничных заставах, что иной раз, когда пограничник погибал на службе, за ним навсегда оставляли спальное место. Это значило, что солдат навсегда остался в рядах личного состава. Что его помнят, а жертву – уважают.

Так было и в этом случае. Только масштабы поскромнее.

– И куда ж мне девать мои вещи? – возмутился вдруг Пчеловеев, – чего ж мне, под шконку их засунуть или как?

– Каймета я хорошо знал, – возмутился ему Махоркин, – он мне жизнь спас! А тебя я че-то не знаю!

Глебов ничего не сказал. Только посмотрел на Пчеловеева взглядом, полным мрачной силы. А он мог себе позволить такой взгляд. Все же книгочей был под два метра ростом и едва не задевал макушкой потолок.

– Отставить, – сказал я тихо. Потом посмотрел на «старожилов». – Каска бойца – не хлам. Я уверен – Каймет был вам хорошим товарищем. И хорошим бойцом. Потому я прекрасно вас понимаю. Самому приходилось терять хороших ребят, друзей, раненными…

Я не опустил взгляда, только перевел его на стариков.

– И погибшими. Забывать наших парней, кто навсегда на службе остался – себя не уважать.

Я медленно приблизился к спальному месту погибшего солдата. Старики даже расступились, давая мне проход. Я аккуратно и бережно взял каску в руки. Вернулся на место.