Текст книги "За речкой (СИ)"

Автор книги: Артём Март

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Глава 7

Это был Зия.

Четверо местных крепких мужчин, вооруженных дубинками и старыми винтовками, вывели пакистанца за низенькие плетеные ворота домишки, где его держали.

– Вот те на… – как-то зло хмыкнул Наливкин. – Мы думали, он с концами… А его, значит, представители дружественного афганского народа захомутали.

Зия выглядел неважно. Одежда на нем представляла собой грязные, рваные лохмотья. На груди она потемнела от его собственной крови. Лицо пакистанца представляло собой распухшую сине-кровавую маску. Борода была всклокоченной, а кое-где сбилась в сосульки от крови.

Я заметил, что правая рука Зии висела, едва ли не плетью. Он был ранен. Руку наскоро перевязали какой-то тряпкой прямо поверх одежды.

Зия злобно посмотрел на меня. Один его глаз затек так, что будто бы исчез с лица, скрытый опухшими щекой и бровью. А второй блестел от холодной, тихой ярости.

Пакистанец на миг застыл, увидев нашу группу. Потом с отвращением сплюнул кровью себе под ноги.

Впрочем, крепкий мужчина-афганец тут же ткнул его прикладом своей винтовки в плечо – иди, мол.

Зия даже не обернулся. Не отрывая от меня взгляда, он медленно направился к грузному аксакалу.

М-да… Местные неплохо поработали с Зией.

Когда пакистанца подвели, аксакал схватил его за одежду на раненой руке.

Потом заговорил на пушту. Говорил он долго и громко. Хриплый, напоминающий воронье карканье голос слабым эхом разносился по округе.

Остальные его соплеменники молчали. Их суровые, напряженные лица блестели настороженными взглядами.

Мы держали оружие наготове. Даже Глушко снял свой могучий пулемет с плеча.

Все слушали слова старика.

Когда он закончил, я спросил у Наливкина:

– Товарищ майор, что он сказал?

Наливкин уставился в округлое, полноватое и немного обрюзгшее лицо аксакала. Потом, повременив немного, сказал:

– Говорит, это «подарок» нам. Говорит, они видели, как он разговаривал с одним из псов Шахида. Что видели, как он скрылся от нас.

Гнетущая тишина висела над кишлаком. Пахло гарью, порохом и кровью.

– Он говорит, что этот шакал, – Наливкин кивнул на Зию, – наш. Что мы можем делать с ним то, что велит нам наш закон.

Только теперь он оторвал взгляд от украшенного короткой бородой лица грузного афганца. Взглянул на меня.

– Говорит, – продолжил Наливкин, – что Кундак помнит добро.

– Это хорошо, товарищ майор, – сказал я.

Наливкин помолчал. В глазах его стояла странная смесь облегчения и озабоченности.

Еще бы, ценный язык все же не ушел. Но в то же время теперь в нашей группе оказался еще один проблемный пленник. Да еще и раненый.

Наливкин снова взглянул на Зию. Мрачно оценил его взглядом. Скомандовал:

– Взять пакистанца. Осмотреть. Если надо – оказать первую помощь.

Братья Масловы медленно отделились от нашей группы. Их шаги хрустели по песку, когда оба направились к Зие и приняли его из рук местных.

Наливкин бросил аксакалу несколько кратких, шипяще-гавкающих слов. Потом сдержанно поклонился.

Поклонился и аксакал. Остальные мужчины так же продемонстрировали нам поклоны. Афганцы держались сдержанно, но напряженно, с опаской. Следили за каждым нашим шагом.

– Все, братцы, – проговорил Наливкин, когда Масловы подвели к нам Зию и Ефим стал доставать свой перевязочный пакет. – Выдвигаемся. Идти нам еще порядком.

Когда мы преодолели большую часть пути, солнце уже давно взошло. До полудня было еще далеко, но воздух уже прогрелся так, что мы снова почувствовали на себе бремя знойной афганской жары.

Группа растянулась на марше. Мы шли цепью. Каждого бойца разделяли три-четыре метра дороги.

Только я и Наливкин шагали рядом. Между нами понуро перебирал ногами Зия. Наливкин решил, что мы с ним лично будем конвоировать провинившегося двойного агента.

Зия молчал. С момента как мы покинули кишлак, огромный пакистанец не сказал ни слова.

Он просто шел вперед, словно бы был не человеком, а неодушевленным агрегатом. Его остекленевший, отсутствующий взгляд уперся в землю под сапогами пакистанца.

Добравшись до широкой тени каменного зубца, невысокой башенкой тянувшегося к небу, мы сделали небольшой привал. Наливкин вышел на связь с заставой. Доложил туда нашу ситуацию. Получил указания для дальнейших действий.

Когда закончил, сказал мне, поднимаясь с охлажденного тенью камня:

– Первая группа перешла через границу еще вчера. Хана арестовали.

– А Абдула и Мариам? – спросил я.

– Их взяли на заставу, – сказал Наливкин. – Абдуле оказали медпомощь. Все с ними будет нормально, Саша.

– Я знаю, – улыбнулся я и встал с земли, где под холмиком отдыхал в тени.

Наливкин некоторое время молчал, упаковывая рацию. Посмотрел на сидевшего на земле Зию, возле которого дежурил Глушко.

– А вот ты, Саша, натворил делов на Шамабаде, – с грустью сказал Наливкин. – Там знают, что ты жив. И ждут.

– И это я тоже знаю, товарищ майор, – невозмутимо сказал я. – Но это меня мало волнует.

– Вот как, – Наливкин грустно улыбнулся. Перекинул ремень сумки с рацией через плечо, поудобнее устроил сумку на боку. Поднял автомат. – Тебе грозит трибунал.

Не ответив, я кивнул.

– А что-нибудь слышно про личный состав заставы? Что с ними?

Наливкин не ответил. Покачал головой – не знаю, мол.

– По сути, ты поднял военный мятеж, Саша. Поспособствовал незаконному аресту офицеров.

– Офицеров, – начал я, – которые даже не были пограничниками. А еще подвергли опасности охрану границы.

Наливкин кивнул.

– И все же. Если бы не ты, вся операция по поимке Хана пошла бы прахом. А мне и моим парням не пришлось бы снова углубляться во вражескую территорию, чтобы искать вас.

– Вы злитесь на меня за это, майор? – спросил я.

Наливкин, уже поправлявший ремень автомата на плече, замер. Уставился на меня и сглотнул.

– Нет. Я считаю, ты поступил по совести, Саша. Окажись я на твоем месте – поступил бы так же. Но знаешь что? Я не уверен, что в командовании ПВ, КГБ и ГРУ придерживаются того же самого мнения, что и я. Учитывая, какие настроения царят среди командиров и начальников, я удивлен, что мне до сих пор не приказали арестовать и тебя. Приказали лишь доставить на заставу для дальнейшего выяснения всех обстоятельств дела.

– Вы бы стали арестовывать? – спросил я. – Если бы приказали.

Наливкин улыбнулся.

– Нет. Не стал бы.

Я кивнул.

– ГРУ решили провернуть очень сомнительную операцию, – сказал Наливкин. – Я даже поначалу ушам не поверил, когда меня посвятили в некоторые ее детали. Амбициозно, но рискованно. Мне кажется, это была инициатива среднего звена командования. Они думали, что проявят себя. Покажут начальству, чего стоят. Но ты спутал все их планы.

– Если бы вернуть время назад, – сказал я, – я бы поступил ровно так же.

Наливкин снова сдержанно улыбнулся.

– В этом весь ты, Саша Селихов.

Наливкин вдруг задумался. Лицо его сделалось напряженным. Взгляд – твердым и тяжелым. Я заметил, как у майора заиграли желваки.

Он приблизился ко мне. Заговорил тихо и быстро:

– Тебя может ждать тюрьма, Саша. Но знаешь что? Я этого так не оставлю. Я знаю твои заслуги. Все это знают. Если бы не ты, операция по поимке Хана не увенчалась бы успехом. Потому я попытаюсь помочь тебе, чем смогу.

– И чем вы поможете?

– Говори мало и только по делу, – начал Наливкин, оглядываясь на своих. – Только факты. Ничего лишнего. Попробуем отбрехаться. Я не последний человек во всей этой системе. Ты ж знаешь. У меня есть влиятельные знакомые и друзья и…

– Спасибо, товарищ майор, – сказал я с улыбкой, – но отмазываться я не привык. Привык, чтобы за меня говорили мои дела, а не слова.

Наливкин нахмурился.

– Ты не хочешь избежать тюрьмы? Или еще чего похуже?

– Хочу, – признался я. – Но поможет ли ваше покровительство остальному личному составу Шамабада? Ведь не я один участвовал в мятеже. Не я один брал под арест капитанов ГРУ. Сколько еще голов простых солдат, которые хотели лишь справно служить своей стране, полетит, когда я вернусь на заставу?

Наливкин не ответил. В глазах его поочередно блеснуло сначала непонимание, потом осознание и наконец… растерянность.

– Меня можно назвать лидером и зачинщиком мятежа, – сказал я. – Но в этом порыве я выражал общие настроения личного состава. Под угрозой многие славные парни, кто стережет границу нашей страны. И под угрозой они только за то, что вопреки чужим амбициям хотели и дальше исполнять свой долг.

– И что же ты намерен делать? – спросил Наливкин. – Просто смириться с судьбой? Положить голову на плаху?

– Разве я когда-нибудь мирился с судьбой, товарищ майор? – спросил я и глянул на Зию.

Тот сидел в теньке и пялился в землю.

Наливкин проследил за моим взглядом.

– Ты проявил храбрость и самоотверженность, чтобы взять Хана и остановить Зию. Но ты должен понимать, что этого может не хватить, чтобы выправить ситуацию.

И я понимал. Понимал я и то, какая грызня начнется между ведомствами, когда я вернусь на заставу. Понимал, что каждая сторона начнет винить во всем произошедшем другую. Каждая будет требовать козла отпущения, на которого можно все свалить. Каждая в этой борьбе будет защищать своих. А еще у всех у них будут общие слабые стороны.

И если все сложится так, как я предполагаю, возможно, получится сыграть на противоречиях неповоротливых, громоздких структур, которые вцепятся друг в друга после того, как мы достигнем Шамабада.

Вот только для этого мне понадобятся союзники. А еще – козырные карты, которые нужно будет разыграть в правильный момент.

Но в то же время я знал – если то, что я задумал, выгорит, определенную цену все равно придется заплатить. И платить ее буду я.

Но я к этому готов.

– Может, – согласился я, – потому я рад, что вы предлагаете мне свою помощь, товарищ майор. Она мне понадобится. Так что спасибо вам.

Наливкин молча покивал. Потом открыл рот, чтобы что-то сказать, но вдруг заговорил Зия.

– Ты боишься возвращаться на свою заставу, маленький шурави? – сказал он хриплым, низким голосом. – Ведь боишься, не так ли? Знаешь, что будет, когда ты перейдешь Пяндж.

– Знаю, Зия, – ответил я, взглянув на него.

И ни в моем голосе, ни во взгляде не было страха. Зия это понял. А потому стал давить дальше:

– Я не могу задушить тебя собственными руками, но буду благодарен советской власти, если тебе пустят пулю в затылок за твой мятеж. И знаешь что? Я приложу к этому все свои силы.

– Молчи, Борода, – сказал ему Наливкин строго. – Не то велю завязать тебе пасть.

Зия злобно, но бессильно рассмеялся.

– Можете вязать где хотите. Это ничего не поменяет. Мы знаем, что завтра товарищ Селихов будет сидеть за решеткой. И видит Аллах, я буду этому радоваться. Радоваться каждую минуту. А еще знать – Всевышний всегда распоряжается по справедливости.

– Заткни пасть, Зия, – в голосе Наливкина зазвучали угрожающие нотки.

Бойцы, что сидели рядом с пакистанцем, напряглись. Встали с земли.

– Я… – начал снова Зия.

– Заткни пасть… – перебил его Наливкин.

– Нет, товарищ майор, – сказал я спокойным тоном, – если хочет, пусть говорит.

Командир «Каскада» удивленно уставился на меня. Даже вскинул свои светловатые брови.

– Хочешь слушать? – разулыбался Зия. – Ну слушай, маленький шурави. ГРУ завербовали меня уже давно. Я знал кое-что про вашу операцию. А еще наблюдал за вами. Наблюдал внимательно. Так же внимательно слушал. Я слышал твой мятеж по радио, шурави. И когда твои спецслужбы будут меня допрашивать, я с радостью расскажу им все, что знаю. Расскажу так, чтобы тебя уж точно засунули поглубже в клетку. А лучше – пустили тебе пулю.

Зия закончил и широко улыбнулся. Его зубы были грязными от собственной крови. Наливкин сверлил пакистанца злым взглядом. Остальные «каскадовцы» мялись, не зная, как им себя вести. Даже Карим, сидевший немного поодаль от остальных, побледнел от злых слов Зии.

– О чем ты договорился с нашей разведкой, Зия? – спросил я с ухмылкой.

Зия помрачнел.

– Это тебя не касается, шурави.

– О деньгах? Нет. Это вряд ли. Тогда бы ты не стал своевольничать, а сидел ниже травы, тише воды. Ты хочешь сбежать от своих же. Правильно? Хочешь сбежать сам и оградить свою семью от пакистанского режима.

Зия помрачнел.

– Поэтому ты вернулся за своим «родственником», так? – продолжал я. – Родственником, который тоже служил в разведке, как и ты.

Пакистанец посмотрел на меня так, как смотрит на охотника суровый снежный барс, загнанный в угол.

– Этот «родственник» был твоим козырем в переговорах. Еще один ИСишник, которого ты мог притащить ГРУ и преподнести на блюдечке с голубой каемочкой. Продемонстрировать этим свою преданность и чистоту намерений.

Поняв, к чему я клоню, Зия злобно засопел. От этого крупные ноздри его большого, орлиного носа раздулись еще сильнее.

– Но теперь твоего козыря нет. А знаешь, что есть? – продолжил я. – Есть самоволка, которую ты допустил.

Я глянул на Наливкина. Продолжил:

– Я не слышал, чтобы товарищ майор докладывал о тебе на заставу. А значит – он еще не решил, что с тобой делать. Но как только ГРУ узнает, что ты нарушил их приказ, что ушел из группы своевольно, по своим личным мотивам, то они расценят это как военное преступление. А тебя – как ненадежного человека. А еще очень опасного. Поймут – контролировать тебя не получится. Понимаешь, чем это тебе грозит?

– Пулей, – ухмыльнулся Наливкин, тоже нащупав ход моих мыслей, – тебе грозит это пулей. И разрывом твоего договора.

– Ах ты… хитрый щенок… – оскалился Зия.

– И я с большой радостью, раз уж на то пошло, – продолжил я, – дам показания о том, как ты самовольно отправился в Кундак. И я думаю, товарищ майор меня поддержит.

– Обязательно, – совершенно беззлобно разулыбался Наливкин.

– Так что, – продолжил я, – я даю тебе право решать самому – отправить нас обоих под пули или же заткнуть пасть. Тогда я тоже буду молчать.

Зия не сказал ничего в ответ. Лишь продолжал бессильно сверлить меня взглядом.

Наливкин обернулся ко мне.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, Саша.

Потом он обвел всех остальных бойцов взглядом и сказал:

– Ну все, братцы! Выдвигаемся!

До границы мы добрались примерно в полдень.

Когда до Пянджа оставалось метров пятьсот, Наливкин связался с заставой, доложил о своем приближении.

На границе нас уже ждали.

Река в этом месте была спокойной и неглубокой. Сквозь прозрачные ее воды можно было разглядеть каменистое дно.

На том берегу стояли пограничники. Спокойно рокоча двигателем, застыли «шишига» и УАЗик.

Бойцов, принимающих нас, я не знал. Видимо, наряд резервной заставы прибыл из отряда. А с ними были особисты Шарипов и Рюмшин.

Наряд пограничников выдвинулся вперед. Один из них держал наготове автомат. Когда они остановились вблизи берега, один из пограничников поднял руку.

Наливкин при этом сообщил пограничнику, преградившему ему выход из воды, пароль.

– Переходим, – сказал Наливкин напряженно.

Мы вошли в воду. Аккуратно, по цепочке перешли Пяндж в брод.

Когда на советскую сторону перешел и я, ко мне тут же приблизились особисты.

Рюмшин едва заметно улыбался. Шарипов был мрачен, словно туча.

– Сплоховал ты, Селихов, – проговорил Рюмшин с едва заметной издевкой. – Ой как сплоховал.

Я ничего не сказал ему. Только пристально посмотрел особисту в глаза. Так мы и застыли, сверля друг друга взглядами.

– Куда-то ты не туда свернул, Саша, – с горечью в голосе сказал мне Рюмшин. – Ой не туда.

– Вы знаете, что произошло на Шамабаде? – спросил я у него. – Знаете про операцию «Ловец Теней»?

– В общих чертах, – помолчав немного, сказал Шарипов. – Ты захватил цель. Его привели живым. Но стоило ли то, что ты устроил на заставе, всего этого?

– Этот вопрос вам нужно задавать не мне, товарищ капитан, – покачал я головой.

Шарипов больше ничего не сказал. Они с Рюмшиным переглянулись. И Шарипов вздохнул. Тогда начал Рюмшин:

– Сержант Смурнов, – скомандовал он, – арестовать старшего сержанта Селихова. Доставить его на заставу до дальнейшего выяснения обстоятельств.

Глава 8

В душной камере было темновато.

В крохотное зарешеченное окошко под потолком пробивался вечерний сумеречный свет.

После ареста меня почти сразу доставили в отряд, на гауптвахту.

С момента моего прибытия сюда прошло четыре дня. Четыре дня, наполненных допросами.

Странно, но местный караул относился ко мне несколько лучше, чем к остальным немногочисленным солдатам, отбывавшим свое наказание.

Лишней, бесполезной работой, какая бывает на гауптвахтах, меня не нагружали. Словно бы был я каким-то «особым гостем».

Правда, эта «особость» не уберегла меня от частой муштры и зубрежки устава. Но самое главное – предполагала содержание в одиночной камере.

Помещение это было столь мало, что его можно было прошагать вдоль за три шага. Поперек – за полтора.

Из мебели – прикрученные к стене железные нары. Нары складывались к стене и фиксировались навесным замком. Только с отбоем караульный отмыкал этот замок, чтобы на нарах можно было спать.

Никакой параши, к слову, тоже не было. «Залетчиков» выводили из камеры по нужде один-два раза в сутки.

Правда, и кормили негусто. Так что это обстоятельство компенсировало отсутствие санитарных условий.

Обшарпанные стены, выкрашенные тусклой зеленой краской, и серый бетонный пол могли бы давить, но не давили. Все потому, что я просто не замечал этой тесноты. Этих условий, в которые попал.

Я думал. Размышлял. А еще ждал. И сегодня я понял, что дождался.

Когда замок тяжелой железной двери щелкнул и она со скрипом отворилась, я увидел в проеме двоих человек.

Это был Наливкин. Он тихо разговаривал о чем-то с караульным.

Наливкин выглядел уставшим. А еще раздражительным.

– Да знаю. Знаю я, что время у меня ограничено, – отмахнулся он, – пропускай уже давай, сержант.

Сержант-караульный вытянулся по струнке. Отдал майору честь. Но последний, казалось, даже и не заметил этого. Он вошел в камеру. Дверь за ним немедленно затворили.

Наливкин уставился на меня.

– Привет, Саша, – сказал он тихо.

– Здравия желаю, товарищ майор.

Наливкин осмотрелся.

– Да, так себе конуру тебе подсунули. Тут не разгуляешься, а?

– Не жалуюсь.

Наливкин вздохнул.

– М-да. Жаловаться не приходится.

Он прошел ко мне. Сел рядом, на узкую лавку. Лавка была сделана так, что даже сидеть на ней было страшно неудобно. Наливкин сразу это почувствовал. Поерзал, стараясь устроиться получше. А я к такому неудобству уже привык за эти дни.

– Я смотрю, ты не слишком удивлен моему приходу.

– Я ждал, что ко мне придет кто-нибудь из КГБ или, может быть, ГРУ. Ну или снова припрется кто-нибудь из особого отдела.

– Но приперся я, – хмыкнул Наливкин.

– И я этому рад, товарищ майор, – сказал я со скромной улыбкой.

Мы помолчали полминутки.

– Я тут не просто так, – сказал Наливкин. – Пришел тебя допросить…

Он ухмыльнулся.

– «С санкции особого отдела». Еле добился от начальства, чтобы к тебе пробраться. Там сейчас, после Шамабада, черт-те че творится. Заваруха такая, что про тебя, кажется, все и забыли.

– Судя по тому, что ко мне тут капитан Рюмшин каждый день ходит, никто ничего не забывал, – ответил я.

Наливкин пожал плечами.

– Какие новости? – спросил я. – Ведь вы пришли, чтобы рассказать мне, что творится вокруг всей той заварухи, не так ли?

– Так точно, – Наливкин кивнул. – И, как я уже сказал, творится там черт-те че.

Не ответив, я только взглянул на майора.

Тот оглянулся на тяжелую дверь. Потом начал, понизив голос:

– ПВ, ГРУ и КГБ сцепились так, что не раздерешь. Каждый тянет в свою сторону и договориться никак они не могут.

– Не поймут, кто прав, кто виноват? – спросил я.

– Гоняют фамилии по кругу. Да так, будто в горячую картошку играют. Отпихиваются, вину перекладывают, выясняют, кто сильнее провинился, – Наливкин вздохнул. – Ситуация, скажем прямо, критическая.

Он глянул на меня. Взгляд майора был мрачным и полным тревоги.

– Дело идет к тому, – продолжил он, – что и тебя, и еще нескольких людей с Шамабада, тех, кого посчитали самыми активными зачинщиками, ждет трибунал.

– Как там ребята с Шамабада, товарищ майор? Есть новости?

– Есть, – на выдохе произнес Наливкин. – Большую часть старослужащих разоружили. Службу фактически несет усиление – два отделения из резервной заставы отряда. Старшину Черепанова, старшего сержанта Нарыва и еще нескольких солдат – арестовали.

Я покивал.

– Видал и Нарыва, и Уткина. Нас уже третий день вместе муштруют. Но разговаривать не дают.

– Ну вот, – вздохнул Наливкин.

– Я так понимаю, – кисловато начал я, – мы сейчас – определенный предмет торга между ведомствами. Не так ли?

– Так, Саша. Именно так.

– Ну и что начальство говорит? Какова общая обстановка?

Наливкин снова зыркнул на дверь. Потом заговорщически подался вперед и заговорил полушепотом:

– Погранвойска стоят на своем. Начальник округа рвет и мечет, не хочет трибунала над целой заставой. Не хочет широкой огласки. Такой скандал ему не нужен. Он обвиняет ГРУ в том, что они совершили серьезную ошибку, решив провести операцию «Ловец Теней». Что таким образом подвергли опасности охрану границы, – Наливкин стал еще мрачнее. – ПВ требуют головы офицеров ГРУ, что участвовали в операции. Требуют, чтобы их отправили под трибунал. Вроде как по их вине осуществление охраны госграницы было ослаблено. ПВ усматривает в этом состав преступления. Чуть ли не диверсию.

– И в общем и целом они правы, – покивал я. – Но одна только моральная правота – слабый козырь в этом деле.

– И верно, – согласился Наливкин. – Слабый.

– А что остальные?

– ГРУ готовы пойти на то, чтобы разменять участников операции. Чтобы отправить тех двух капитанов, что были у вас на заставе, под трибунал.

– Но?

– Но взамен, – продолжил Наливкин горько, – ГРУ требует судить тебя как виновного в разжигании мятежа. У них на руках карты покрепче – Тарик Хан и Зия. То есть – они считают, что «Ловец Теней» прошел успешно. Цели операции достигнуты. И конечно же, им совершенно невыгодна огласка фактов. Огласка того, что их «Ловец» провалился, а ты сделал за них всю главную работу.

– Дайте угадаю. Операция была низовой инициативой. О ней в Москве не знали?

– Совершенно верно, – сказал Наливкин. – Главное для ГРУ – замолчать свою неудачу. Представить все так, будто бы они добились успеха. В том числе и Москве.

– На чужом горбу, – ухмыльнулся я.

– И это тоже неважно.

На самом деле конкретно в вопросе «важно или не важно» я с Наливкиным не был согласен. И скоро я расскажу ему почему.

– КГБ тоже имеет в этом деле личные интересы, – продолжил Наливкин. – Но ведомство пытается подтолкнуть остальных к компромиссу. Для них главное – не допустить скандала и громкого судебного процесса. А кто окажется в итоге виноватым, для комитета уже не так важно.

– И выходит, – разулыбался я, – что ПВ хочет «головы» офицеров разведки, ГРУ хочет мою «голову», а КГБ пытается все это почище замять.

– В общем и целом, – согласился Наливкин. – И выходит, что все в тупике. ГРУ угрожает погранвойскам трибуналом для всех, кто участвовал в мятеже. ПВ грозятся, что раздуют скандал с неудачным «Ловцом Теней» до самой Москвы в отместку разведке. А КГБ не знает, как привести оба ведомства к компромиссу.

Майор КГБ вздохнул. Потом достал из кармана кителя платочек, протер им взмокший лоб.

– Душно у тебя тут. Сил нет никаких… – посетовал он.

– И тут душно, – согласился я. – И там, у вас, тоже душно…

– Это точно… – вздохнул Наливкин. – И честно? Я ума не приложу, как весь этот… пучок противоречий развязать. Все уперлись… Как бараны…

– Как я и думал, – начал я, – все ведомства боятся огласки произошедшего. Никому не нужно, чтобы все всплыло наружу: и про мятеж на заставе, и про безалаберность низовой инициативы ГРУ.

– Да. Но толку-то от этого? – пожал плечами Наливкин.

– А толк может быть, – улыбнулся я ему.

Майор скептически приподнял бровь.

– О чем это ты?

Огласка – это их общая ахиллесова пята. Вот о чем.

– И что?

– А то, что в этой игре есть и четвертая сторона, – улыбнулся я.

– Что?

– Мы. Те, кто участвовал в мятеже и событиях на территории Афганистана. Я, вы, товарищ майор, парни с Шамабада, даже Зия. – Вот кто четвертая сторона.

– Что? – повторил Наливкин, но теперь с полнейшим непониманием в голосе.

– Зию уже вывезли из отряда?

– Насколько я знаю, еще нет, – ответил Наливкин.

– Хорошо. Смотрите, майор, – продолжил я. – Чего больше всего боится разведка?

– Огласки.

– Они боятся огласки.

– Что ты задумал, Саша? – нахмурился Наливкин. – Причем тут Зия? Причем тут все это? Как ты хочешь выкрутиться из всей этой ситуации при помощи Зии?

– Я, может, и никак, – покачал я головой. – Но вытянуть из этой ямы погранцов с Шамабада вполне возможно.

– Как?

– Слушайте, – я подался ближе к Наливкину. – ГРУ нужны козлы отпущения? И более того, они готовы возложить эту роль на своих же?

– Верно, – кивнул Наливкин. – На капитанов и кураторов операции. Но взамен они требуют судить тебя.

– Пусть требуют, – я ухмыльнулся. – Но если меня будут судить, я дам показания против Зии. Он сейчас на свободе, и о том, что он самовольно ушел из группы, преследуя собственные цели, знаем только мы с вами. А если меня попытаются тоже в козлы записать – про поступок Зии узнают и все остальные.

– И… И что?

– Помните наш с ним разговор по пути к границе? Если я дам показания против него, он даст показания против меня. И тем самым вскроет этот гнойник. Он – непосредственный участник «Ловца» под присягой – покажет трибуналу истинные причины мятежа шамабадцев. А вместе с тем подтвердит и мои собственные показания, которые я несомненно дам. Показания о том, какими методами пользовались ГРУ в рамках операции. Что по их вине охрана границы была преступно ослаблена.

Наливкин не на шутку задумался. Он сморщил лоб. Засопел, подперев голову ладонью.

– Если ГРУ просто переложит ответственность на конкретных лиц, на амбициозных «интриганов», что курировали «Ловца», тем самым они и сами сохранят лицо, и частично удовлетворят ПВ, а вместе с ними и КГБ. Ведь последним неважно, кто будет виноват. Так?

– Так… – покивал Наливкин задумчиво.

– А тут мы уже имеем пространство для маневра, – улыбнулся я.

– Маневра? – спросил Наливкин, но во взгляде его теперь вместо скепсиса заблестел интерес.

– Да. Маневра. Если ГРУ снимут обвинения с шамабадцев, ни у ПВ, ни у КГБ не будет резона раздувать скандал вокруг операции разведки. Подробности «Ловца» никогда не всплывут на поверхность.

– Но ее ГРУ представляет поимку Хана как успешный результат своей операции.

– Поимка Хана – результат работы «Каскада» и пограничников, товарищ майор. Никакого мятежа на Шамабаде не было. Только героический подвиг спецназа и пограничников вопреки самодурству отдельных лиц, проводивших незаконную операцию и ослабивших охрану границы. Пограничники защитили рубежи от вторжения диверсантов и захватили их лидера. Ни больше, ни меньше.

– Это весомый аргумент, – покивал Наливкин, – и обстоятельства, и ход боя с Призраками – все задокументировано.

– Если стороны подадут события именно так, то все останутся в выигрыше.

– Да, – кивнул Наливкин и разулыбался, – слушай, Саша! А ты голова! Как ты додумался до такого⁈

– У меня было много времени, – сказал я. И продолжил: – Но еще, товарищ майор, разведке неплохо было бы намекнуть, что Зия знает достаточно. И при определенных условиях станет болтать такое, чего бы ГРУ совершенно не хотелось. Но если с ребятами с Шамабада и мной – ничего не случится, то Зия будет молчать. Если нужно, я могу встретиться с пакистанцем лично и дать ему гарантию своего молчания.

– Сложно. Но может сработать, Саша, – кивнул Наливкин. – Я обещал тебе помочь. Обещал, что не оставлю в беде. Все же я обязан тебе жизнью. И теперь пришло время вернуть должок.

Наливкин замолчал. Поджал губы в какой-то нерешительности. Все же заговорил:

– Твой компромисс выглядит уместным. ГРУ найдут козлов отпущения и сохранят свои секреты. Погранвойска защитят личный состав заставы и не допустят скандала с мятежом. А КГБ получат формальный повод замять дело и не раздувать бучу. Но…

– Но подобных идей от старшего сержанта, да еще и задержанного, никакой полковник, а тем более генерал не воспримет.

– Верно, – покивал Наливкин. – А вот от майора спецназа «Каскад» вполне может. Так что я представлю этот план договора между ведомствами как свой. Сформированный мной после сегодняшнего допроса.

– Спасибо, товарищ майор, – сказал я.

Наливкин кивнул.

– Но есть один момент. Выходит, что ты открыто давишь на ведомства. Открыто шантажируешь их Зией. Такого тебе не простят, даже если ты избежишь трибунала.

– Я знаю, – кивнул я. – А потому я предложу им свой перевод.

– Перевод?

– Да. В любой сводный отряд. На самое опасное направление. За почти год службы я уже устал от вечных игр особого отдела и разведок. Хоть отдохну от этого всего, – по-доброму улыбнулся я.

Наливкин погрустнел. Нахмурил брови, но кивнул.

– Это выход, Саша. Возможно, единственный в сложившейся ситуации.

– Я знаю. И они это тоже поймут.

Внезапно щелкнул замок тяжелой двери.

– Товарищ майор, время, – напомнил караульный.

– Да сейчас. Иду-иду.

Наливкин встал. Несколько мгновений просто смотрел на меня. А потом протянул мне руку.

Я тоже медленно поднялся. Пожал ее.

– Ты самоотверженный человек, Саша.

– Всем, кто воюет здесь, приходится быть самоотверженными.

Он подался ко мне и тихо, так чтобы не слышал караульный, сказал:

– Я постараюсь как можно быстрее встретиться с переговорщиками сторон. Жди вестей, Саша.

Вестей не было еще три дня. К слову, прекратились и допросы. Пошла обычная рутина. Обычная, конечно же, для гауптвахты.

На четвертый день, ближе к вечеру, я все так же сидел в своей одиночке. Все так же наблюдал, как тускнеет свет, пробивавшийся сквозь крохотное окошко камеры.

Внезапно сквозь окошко ворвался порыв ветра. Свежий и прохладный, он поколебал густую духоту, к которой я так привык за эти дни.

Странно это. Не помнил я, чтобы сюда, в эту дыру, хоть раз заходил прохладный ветерок.

Когда щелкнул замок железной двери, я даже не вздрогнул. Хотя звук казался несколько инородным в гнетущей, давящей тишине одиночной камеры.

«Неужто Наливкин с новостями?» – подумалось мне.

Ведь кто еще мог зайти сюда, ко мне, в это время дня? Для дневных занятий уже поздно, а для отбоя – рано.

Когда караульный распахнул дверь, я понял, что ошибся. Это не был Наливкин.

В комнатку зашли трое человек. Первого я узнал – это был начальник отряда Давыдов. А вот остальные мужчины не были мне знакомы. Оба они пришли в штатском – в серых пиджаках.

Один из них вышел вперед. Приблизился ко мне. Это был мужчина под шестьдесят. Плотный, с суровым лицом, он смотрел внимательно и строго.

– Товарищ Селихов? – спросил он.

Я медленно, как-то нехотя встал.

– Здравия желаю, товарищ подполковник, – обратился я к Давыдову.

Тот покивал.