Текст книги "За речкой (СИ)"

Автор книги: Артём Март

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Глава 20

БТР-70 медленно ползли по белой, выжженной дороге, что протянулась по степной равнине. Они, словно огромные бронированные жуки, неумолимо двигались вперед, вяло вращая своими большими колесами.

У нас за спиной развернулись огромные холмы. По правую руку протянулась горная цепь. Она походила на уродливые красные собачьи зубы, пляшущие в разогретом афганском воздухе. С левой стороны тоже высились какие-то горы. Ну а всюду вокруг – равнина. Только редкий суховатый кустик, валун или верблюжья колючка попадался на сухой, устланной кое-где коричневой травой земле.

Почти все мы ехали на броне. Внутри моей машины остались только механик-водитель Махоркин да наводчик-оператор Глебов, сидевший в башенке.

Бойцы остальных машин тоже сидели на броне. Кто-то внимательно наблюдал за окрестностями. Кто-то оставался в полудреме, отдыхая, пока была возможность. Конечно, отдыхом это не назвать – солнце палило нещадно. Да и сохранять бдительность было необходимо.

Да, на броне мы были неплохой мишенью для засады душманов, но лучше уж вступить в стрелковый бой, сидя на корпусе бронемашины, чем подорваться на противотанковой мине, оставаясь внутри десантного отделения. Да и духота внутри царила нещадная. Бойцы, кто послабее, запросто могли перегреться в таких условиях. А это никому не надо.

Сейчас нашей основной задачей было добраться до точки под условным названием «Ландыш-1». Это был небольшой укрепленный пункт, представлявший из себя пару землянок, капониры для бронетехники и несколько окопов. Там надлежало оставить бронемашины и ограниченное охранение. А затем в пешем порядке выдвинуться к кишлаку, чтобы оборудовать наблюдательные точки в близлежащих скалах.

Колонна шла медленно. Волков на своем БТР полз первым в составе головного дозора. Командирская машина Мухи ехала в середине. Мы – замыкающими.

– Задолбала эта тушенка, – немного гундосо сказал Бычка, стараясь с голодухи открыть банку консервов ножом разведчика. – Постоянно тушенка-тушенка. Сил моих больше нету. Вот вчера гороховый концентрат давали. Вот-то царь-паек! Вроде и немного, а я нажрался так, что охалось. И вкусно же.

– А я все думаю, – ответил ему Звягинцев, с хрустом почесывая синюю от щетины щеку, – кто пердит всю ночь, а? Фан в холупе нашей стоял такой, что не продохнуть.

– Ну да. Было дело… – Кисловато заметил Пчеловеев. – Я среди ночи даже пару раз просыпался. От чьего-то громкого… Кхм… Сигнала…

С этими словами он, сидевший, прислонившись к башенке бронемашины, покосился на Бычку.

– А че ты на меня смотришь? – Обиделся Бычка, расковыряв, наконец, тушенку. – Я что ли один вчера горох жрал? А сам-то?

– Я не ел, – пожал плечами Пчеловеев.

– Я тоже, – поддержал его Звягинцев.

– У-у-г-у. То-то вы сегодня такие вялые. А я бодр и полон сил, – усмехнулся Бычка.

– Ага. У самого-то вон какие круги под глазами. Почти как эта… Как ее… Куала! Во!

– Панда… – поправил Звягинцева Пчеловеев.

– Сам ты куала… – буркнул Бычка. – Я…

Договорить он не успел, потому что машину тряхнуло. Это Махоркин заехал на кочку. Бычка дернулся, стараясь усидеть на броне, и случайно столкнул свою же банку тушенки. Мы все наблюдали, как паек бухнулся в дорожную пыль. Бычка выматерился. Потом принялся с досады облизывать жир с ножа.

– Ну ее в баню эту тушенку. Давали б че поразнообразнее, – начал он, – может быть и жилось получше.

– Да че ты ноешь, Бычка? – выдохнул Звягинцев.

– Не ною я. Как есть говорю.

– Рот открываешь? Открываешь. Жалуешься? Жалуешься. Значит ноешь!

– Вот это ты ныть будешь, когда у тебя от тушенки печень станет жирная! – Обиженно фыркнул ему Бычка.

– Гороховый концентрат, – заумничал Пчеловеев, – имеет сомнительную питательную ценность и вызывает метеоризмы. А также другие проблемы с пищеварением. А тушенка – это классика. Чистый белок и жир. То что надо при высоких физических нагрузках.

– Да замолчи ты… – снова пробурчал Бычка. – И у тебя печень жирная станет! Вот увидишь!

– При такой активности, как у нас, – не станет, – в тоне Пчеловеева появились менторские нотки.

– Станет станет.

– А мне макароны по-флотски нравятся, – вклинился вдруг мечтательный Сережа Матавой. – Как нам в учебке давали. С дому приехал, думал – ну что за дрянь? А сейчас бы я такого добра целый тазик слопал!

– Мечтай, зеленый, – рассмеялся ему Бычка.

– М-да… – Пчеловеев вздохнул. – Сейчас перед тобой, паря, стоит дилемма – метеоризмы или жирная печень. Вот ты что выберишь? А? Матавой?

Несмотря на то что в тоне и вопросе Пчеловеева чувствовалась явная издевка, благоразумный Сергей пропустил ее мимо ушей.

– Я бы сгущенки навернул.

Старики грянули дружным «О-о-о-о».

– Ну эт ты, паря, погорячился! – Рассмеялся Бычка. – Сгущенки ему подавай!

– Не по чину тебе щас такое. Ой не по чину, – ехидно улыбнулся Матавому Звягинцев.

Спор развивался стремительно и имел хоть и грубоватый тон, но почти что академический характер. Во всяком случае, велся с достойным академиков рвением. Очень быстро выделилась фракция «гороховиков» – это Матавой, поколебавшись немного, примкнул к Бычке. А потом образовалась оппозиция в виде «тушеночников», причем самым главным аргументом состоявших в ней Звягинцева и Пчеловеева стала бесконечная апелляция к метеоризму, который, де, так хорошо всем продемонстрировал Бычка нынче ночью.

В конце концов дискуссия мне надоела, и я пресек ее на корню, посоветовав всем нажраться пыли:

– Она низкокалорийная, – обернулся я к бойцам. – С ней вам ни метеоризм, ни жирная печень не грозят.

Некоторое время мы ехали спокойно. Внимательно наблюдали за тылом и флангами. Я, примостившись возле башенки, поглядывал в бинокль. Осматривал переднюю полусферу.

Внезапно впереди, примерно в полукилометре от нашей текущей позиции, я рассмотрел одинокого ишака, гулявшего бесхозным. Несмотря на это, он, тем не менее, нес на себе какую-то поклажу. И ее с такого расстояния рассмотреть было решительно невозможно.

– Ветер первый, как слышно? – вышел я на связь с командирской машиной. – Вижу ишака впереди. Справа от дороги, метров четыреста, как слышно, прием.

В гарнитуре радиостанции несколько мгновений шумела статика. Потом раздался голос Мухи:

– Ветер три, вижу его. Всем отделениям замедлить ход. Возможно мины впереди. Повторяю: возможно мины впереди. Как поняли?

– Ветер три, – отозвался я, – понял.

– Ветер два, – в радиоэфире появился голос Волкова. – Вас понял, Ветер один. Идем тише.

Я перелез через башенку к люку мехвода. К этому времени первая и вторая машина уже поехали тише. Я постучал по броне. Заглянул в люк. Оттуда на меня посмотрела чумазая и страшно потная физиономия Махоркина в шлемофоне.

– Тише езжай! Впереди могут быть мины!

– Понял!

– Противник справа! – Раздался вдруг оглушительный крик Сережи Матавого.

Я тут же оглянулся. Все бойцы вспохватились. Вскинули автоматы, стараясь высмотреть неожиданного противника. Я полез к ним.

– Там в кустах! – крикнул снова Серый.

– Где⁈ – отозвался Бычка. – Не вижу!

Матавой вдруг вздрогнул, и я понял – сейчас он будет стрелять. Я тут же положил руку ему на ствольную коробку автомата.

– Тихо, Сережа, – Потом обратился к остальным: – слушай мою команду: всем спешиться!

Машина ехала медленно, и бойцы прямо на ходу стали прыгать на землю, залегать по обе стороны бронетранспортера. Я уже был у лючка мехвода.

– Стоп! Останавливай!

Глаза Махоркина яркими пятнами мелькнули на чумазом лице, когда он посмотрел на меня, а потом БТР остановился.

Я спрыгнул с брони и тут же залег рядом с Васей.

– Что ты видел⁈

– Там, метров сто пятьдесят от нас! Видишь кусты? – проговорил он, напряженно стискивая пистолетную рукоять автомата. – Там кто-то есть! Кто-то двигается!

– Ветер три! – в гарнитуре захрипел голос Мухи после того, как остальные бронемашины остановились, а бойцы тоже поспешились на землю. – Что у вас за возня? Что произошло?

– Кто-то шарится в кустах. Справа от дороги, метров сто пятьдесят, прием, – доложил я.

Некоторое время в эфире было тихо. Потом снова заговорил Муха:

– Вижу движение. Возможно минер. Помнишь ишака, Селихов? Может быть, это его. Душманы платят местным, чтоб те мины по дорогам раскидывали. Надо проверить. Прием.

– Вас понял, товарищ старший лейтенант, – ответил я. – Сейчас проверим. Конец связи.

Я достал бинокль. Уставился на кусты. Это были плотные можжевеловые заросли, росшие посреди степи. И действительно, один из кустарников в середине странно подрагивал. Так, будто внутри или за ним кто-то прятался.

Я сориентировался быстро:

– Звягинцев, со мной пойдешь. Бычка, у тебя пулемет. Будешь прикрывать.

– Есть!

– Есть!

– Если тот, кто там сидит, попытается сбежать – открыть огонь. Все, пошли.

Мы со Звягинцевым почти синхронно подскочили. Сгорбленные, короткими перебежками стали подбираться к кустам. Когда подошли метров на десять, кусты затихли. Тот, кто был внутри, притаился.

– Ты заходишь слева, – приказал я стоящему за мной на колене Звягинцеву, – я справа. Пошли.

Так мы и сделали. Я приблизился к кустам и аккуратно, держа автомат наготове, принялся их обходить. Звягинцев делал точно то же самое с другой стороны.

Когда я оказался позади естественной преграды, то увидел… что там никого нет. А в следующее мгновение услышал злобное хрюканье, а за ним – не менее злобный мат. Спустя секунду в кустах дико зашуршало, и из них выскочил… дикобраз.

Зверюшка, гордо растопырив иглы, посеменила прочь, при этом изредка останавливаясь и как бы оглядываясь.

– Ветер первый, – вышел я на связь. – Отбой. Это был дикобраз. Повторяю: мы нашли дикобраза. Как слышно?

– Вас понял, Ветер три, – немного погодя ответил Муха. – Возвращайтесь к машине. Все равно пойдем медленнее. От греха подальше.

В следующую секунду кусты страшно затрещали. Из них, словно медведь из чащи, выбрался Звягинцев.

– Сука… Падла тупорылая… – выругался он и добавил матом.

Я подошел к нему. Звягинцев прихрамывал и осматривал свою ногу. В ней, пониже колена, торчали три иглы.

– Ты на кой черт поперся напрямик? – спросил я строго. – Я сказал – обходить.

– Да я думал… – Звягинцев ощупал ногу. Критически осмотрел иголки. – Думал, спугну того, кто там есть. Сам не заметил, как эта еж откормленный у меня под ногами оказался!

Я выдохнул. Потом схватил Звягинцева за ворот и притянул к себе. Да так, что рядовой потерял панаму. В его взгляде на миг мелькнул страх, но потом он зло нахмурился.

– Раз у самого ума нету, – сказал я, – делай что сказано. Понял?

Звягинцев отвел глаза, отвернул лицо.

– Понял? – повторил я с нажимом.

– Понял…

– По форме.

– Так точно. Понял.

– Ну и хорошо, – я отпустил его, легонько оттолкнув. Указал ему на ноги: – иголки извлечь. Раны продезинфицировать. Дикобразы колючки свои собственным дерьмом мажут. Будет заражение – тебе ногу оттяпают.

Звягинцев побледнел. Сглотнул.

– Все, пойдем. За мной.

Мы добрались до БТРа. Все получили от Мухи приказ двигаться дальше. Взгромоздившись на броню, мы тронулись.

– Сука мля… – ругался Звягинцев и с трудом, шипя и кривясь, вытягивая заостренные колючки из ноги. – Падла тупорылая… Надо было его пристрелить…

– Да ты ему, видать, понравился! – смеялся над Звягинцевым Бычка. – Мож, это он тебя приметил! Подумал – самка! Только очень крупная и страшная!

– Иди к чертовой бабушке… – зло зашипел на него Звягинцев, когда извлек первую колючку. – Но вот!

Он бросил ею в Бычку.

– На тебе дерьма дикобразьего!

– Чего⁉ – отмахнулся тот.

Колючка отскочила от рукава Бычки и упала за борт, на дорогу.

– Того… Дикобразы свои колючки дерьмом мажут…

Бычка скривился от отвращения. Отряхнул предплечье.

– С-сука… – проговорил Звягинцев, когда закончил с колючками и полез в свою аптечку. – Антисептик где мой? Зараза… Потерялся, видать, когда у нас остановка была… Падла…

Я вздохнул.

– Щас, погодь.

Звягинцев уставился на меня. Взгляд его был несколько удивленным. Многие бы подумали – «да ладно, дикобраз. Еж-переросток и все тут!». А нет. Угроза заражения была реальной. А мне совсем не прельщало, чтоб к вечеру у одного из моих бойцов началась лихорадка. Тогда сразу пол-отделения небоеспособные станут. Придется Звягинцева быстро к первой заставе транспортировать. К фельдшеру.

Я поправил ремень своей аптечки. Переложил ее на колени и открыл. Достал флакончик с антисептиком. Кинул Звягинцеву.

– На вот. Обработай тщательно.

Тот, бурча себе что-то под нос, стал разворачивать и разрезать бинты из своей аптечки.

– Вернешь потом, – суховато добавил я.

Когда я уже хотел закрыть клапан шамабадской аптечки, что подарили мне парни, когда я уезжал с заставы, то замер. Замер, потому что среди туго скрученных бинтов, ИПП и пластинок с таблетками увидел… какой-то конверт.

Тут же на ум пришли слова Васи Уткина про какой-то секрет, что оставили мне парни. Кажется, это он и был…

Я медленно и аккуратно, чтобы не нарушить идеальной укладки медикаментов, потянулся за конвертом. Достал его. Конверт оказался совсем обычный, почтовый. Однако на нем не оказалось ни надписей, ни марок. Был он даже не запечатан, просто прикрыт.

– О… – вдруг сказал Серега, заинтересовавшись конвертом.

Я поднял на него взгляд.

– А это у тебя что? – разулыбался он, сдвигая панаму на затылок. Сережа поправил автомат, подлез ближе и уселся рядом. Глаза его горели живым, почти детским интересом. – А это у тебя что? От девчонки? – спросил он с улыбкой.

Я ему не ответил. По крайней мере сразу. Ответом моим стала легкая, едва различимая улыбка.

– Нет. Не от девчонки. Но не менее ценное.

– И что же?

– Сейчас посмотрим, – сказал я и принялся разворачивать конверт.

Глава 21

Я всмотрелся в черно-белую фотографию, что оказалась в конверте.

Это было групповое фото шамабадцев на фоне заставы. Сделал его Синицын накануне отбытия наших дембелей домой.

С него на меня смотрели молодые, веселые лица друзей. Некоторые из них, например Уткин или Канджиев, все еще несли свою службу. Но большинство ее окончили.

Были там и Сагдиев, и Мартынов, причем первый скромно притаился где-то сбоку кадра, а старший сержант гордо, выпятив грудь, торчал в середине. Он гордо лыбился, глядя в объектив. Рядом с ним стоял Малюга. На его улыбчивом, деревенском лице читались смущение и некая робость перед камерой. Вася Уткин оказался немного позади. Он сгреб Малюгу и Мартынова своими толстыми, могучими руками за плечи. Его улыбка была хоть и едва заметной, но доброй. Столь же доброй, как и небольшие глаза.

Алим Канджиев стоял ближе к левому краю. Скромное его лицо казалось немного угрюмым, но глаза оставались внимательными и словно бы наблюдали за мной прямо с фотографии.

Шамабадцы стояли у ступеней заставы. А на сходнях, над ними, я видел Тарана, старшину Черепанова и замполита Пуганькова.

Лицо Тарана по-прежнему казалось уставшим, но улыбка оставалась искренней. Черепанов на фотографии получился удивительно простым, каким-то естественным. Никогда не скажешь, что человек, чье любимое выражение это «морда кирпичом», может получиться таким душевным.

Пуганьков улыбался. Он казался веселым и жизнерадостным. Будто бы служба на Шамабаде и не оставила на его плечах той тяжести, к которой они, эти плечи, совершенно не привыкли.

– Заезжай! Давай, давай, дорогой! Смелей! – крикнул Андро Геворкадзе, который был командиром второго отделения и боевой машины. – Смелей давай! Не перекинешься!

БТР-70 дал газу. Медленно, но с ощутимой мощью завертелись его огромные колеса. Машина принялась медленно сползать в подготовленный для нее окоп.

На «Ландыш-1» мы прибыли к вечеру.

Это был замаскированный военно-тактический лагерь, служивший в первую очередь для маскировки бронетанковой техники. Пограничники с первой ПЗ нередко использовали его в своих вылазках и операциях вокруг кишлака. Но к нашему прибытию он уже был пуст.

Располагался «Ландыш» на равнинной местности. Справа от него на многие километры простиралась пустынная равнина. Только у горизонта упиралась она в неровную цепь скал. Слева – был путь на кишлак. Айвадж располагался недалеко от дороги «Кундуз-Таликан», что держала под охраной первая ПЗ. С севера его ограждали невысокие скалистые хребты, а под ними пролегло русло вади – сезонной реки, наполнявшейся водами только весной, когда в горах сходили снега.

Отвекшись от криков Андро, я вернулся к фотографии. Перевернул ее обратной стороной. Почти вся она была исписана мелким почерком тех парней, что все еще остались на заставе. Это были разного рода пожелания здоровья и хорошей службы. Сожаления о моем переводе.

Разные почерки, разного размера буквы – все это сливалось в одну неповторимую мозаику. И только надпись, несомненно сделанная Васей Уткиным, выделялась на общем фоне.

«Хорошей службы, Саня! Не забывай нас. Мы тебя – никогда. Вася У.»

Вася оставил свое пожелание первым. Остальные надписи подстраивались к его большим, полупечатным и корявеньким буквам.

Я вздохнул. Сунул фотографию в конверт, а потом обратно в аптечку, чтоб не потерялась.

– Скрытно подбираемся, наблюдаем, отходим – все.

В необжитой землянке, где Муха устроил свой временный КНП, было темно и душно.

Старший лейтенант разложил карту кишлака на импровизированном столе из ящиков и досок. Запалил коптилку, которая осветила земляную «нору» своим несмелым светом.

Размытые, нечеткие тени командиров отделений немедленно заплясали на стенах. Упали на короб радиостанции, стоящий тут же на столе.

Волков уселся рядом на каком-то пеньке. Он смотрел на карту с преувеличенной внимательностью, а лицо у него было такое, будто замку срочно требовалось в туалет.

Муха объяснял, а вернее повторял задачу спокойно. Хрипловатый его голос был вкрадчивым и несколько монотонным.

Мы с Андро уселись на ящики над картой. Смотрели, куда указывал нам Муха грязноватым пальцем.

– Пойдем в трех группах, – говорил он. – Я с младшим сержантом Смыкало и ефрейтором Пчеловодовым займу наблюдательную позицию на скалах. Буду следить непосредственно за тем, что происходит в кишлаке.

– Отличный выбор позиции, – с притворным знанием дела проговорил Волков, покивав Мухе, – кишлак ориентирован к вади. Со скалы должен открыться отличный вид на местную мечеть.

Мы с Андро переглянулись. Муха посмотрел на Волкова.

– Да, Дима. Вид будет отличным. Дальше. Вы двое поведете разведчиков вниз, в вади. Русло расположено в тени. Там влажно. Сейчас оно почти полностью заросло тамариском. Это отличная наблюдательная позиция. Главная задача ваших отделений – следить за западным и восточным входами в кишлак. Докладывать о любых активностях, что будут на дороге. Ясно?

– Так точно.

– Так точно.

– Отлично. Первое отделение во главе со старшим сержантом Волковым останется на точке «Ландыш-1», – продолжал Муха. – Обеспечит связь и прикрытие. Всем все ясно? Вопросы?

– Разрешите, товарищ старший лейтенант, – начал Волков немного несмело.

Муха обернулся к нему.

– Слушаю. Чего?

– Товарищ старший лейтенант, разрешите уточнить для слаженности, – продолжил Волков, прочистив горло. – Учитывая, что группы сержанта Геворкадзе и старшего сержанта Селихова будут действовать в одном секторе, стоит четко разграничить зоны ответственности и… э-э… порядок взаимодействия. Чтобы исключить дублирование или… недопонимание на месте.

Муха задумался. Андро казался совершенно безразличным к словам Волкова. Он просто уставился на размышлявшего старшего лейтенанта.

Я же стал ожидать какой-то подвох от замкомвзвода. Волков был на удивление упорный и деятельный человек. А еще он настолько переживал за свое положение, что без конца пытался меня, прямо-таки, атаковать.

Будто бы я сплю и вижу, как подсидеть Волкова на его месте. А мне, к слову, такое «счастье» семь лет было не нужно.

– Логично, – наконец кивнул Муха. – Андро – западный проход. Саня – восточный. Любые доклады – мне. Все.

– Так точно, – покивал Волков. – И, возможно, стоит предупредить сержанта Геворкадзе…

Волков сделал хитроватую, многозначительную паузу. Потом зыркнул сначала на Андро, потом на меня.

– … что при возникновении нештатных ситуаций или самодеятельности со стороны соседней группы, следует немедленно докладывать вам по рации, минуя промежуточные инстанции. Для оперативности. Учитывая… специфический опыт командования старшего сержанта Селихова на предыдущем месте службы. Чтобы исключить риск несогласованных действий.

– И кого же ты считаешь этим «лишним» звеном? – спросил Муха с нескрываемой мрачностью.

– Не лишним, – поспешил ответить Волков. – Скорее… Дублирующим. Возможно… Учитывая прошлое старшего сержанта Селихова, не лишним было бы приказать ему докладывать обстановку сержанту Геворкадзе. А он уже сможет донести до вас общую ситуацию в русле.

Муха нахмурился.

Геворкадзе неловко застыл от такого предложения Волкова. Принялся прятать от меня взгляд, а потом и вовсе забормотал:

– Да мы… Мы как-нибудь сами там, внизу разберемся…

Ох уж этот Волков. Вот неуёмный баран. Ничего не сказать.

Я понимаю, что после Шамабада Муха не до конца мне доверяет. Но Волков не устает ему напоминать о том, что доверять стоит еще меньше. Мало того, он, мля, решил еще и несчастного Геворкадзе поставить «надсмотрщиком» надо мной в этой операции.

Сучок так сучок. Ну ниче. Уж что-что, а осадить Волкова мне не доставляет особого труда. Тем более что для этого имеются реальные поводы и причины.

– Интересное предложение, товарищ старший сержант, – пожал я плечами совершенно беззлобно и даже как-то снисходительно. – Особенно от человека, чье первое отделение сегодня днем на марше дважды превышало установленную дистанцию и интервалы между машинами. А тем самым создавало идеальную мишень для засады. Это та самая слаженность, о которой ты заботишься, Дима? Или как раз самодеятельность, которую ты так обличаешь у других и с которой так яростно борешься?

Волков сначала было удивился. Лицо его вытянулось. А потом замкомвзвода нахмурил брови.

– А мне кажется подозрительным, Селихов, что ты воспринимаешь любые мои идеи в штыки. Не хочешь ли объясниться перед всеми? Почему ты меня так невзлюбил? Не хочешь ли объясниться перед товарищем старшим лейтенантом? Ему, я думаю, будет очень интересно послушать!

– Нет. Не хочу, – ответил я тут же. – Твоя идея – дурость и ничего больше. А дурость я вижу сразу.

– Дурость⁈ – чуть не взвизгнул Волков и даже вскочил со своего места. – Да я…

– Хватит! – крикнул Муха.

Волков тут же присел на место.

– Старший сержант Волков… – зашипел Муха. – Твоя задача – обеспечить связь и охрану тыла. Все. Твои предложения по полевым группам – некомпетентны и неуместны. Помалкивай и делай то, что тебе приказано. Селихов. Ты тоже – хватит провоцировать замкомвзвода. У тебя есть своя работа, ее и делай. Всем ясно?

– Я-ясно… – виновато заикнулся Волков. – Виноват.

– Ясно, – пожал я плечами.

Муха насупился. Уставился в слабо освещенную коптилкой карту.

– Ну вот и хорошо. Сейчас два часа отдыха. С наступлением темноты выдвигаемся к кишлаку. На этом все.

Ночью стало прохладно. Узенькая полоска месяца едва освещала окружающую действительность.

Когда мы подобрались к вади, что темной чертой протянулась вдоль кишлака, подходил уже третий час ночи.

Обе группы двигались к кишлаку как единое целое. Во время марш-броска ничего из ряда вон не произошло. Мы благополучно добрались до места исполнения боевой задачи.

У скал группа разделилась. Муха в сопровождении двух старших разведчиков – Смыкало и Пчеловодова – отправились вверх по пологому, но каменистому склону, чтобы занять наблюдательную позицию.

Путь наших с Андро групп напротив лежал вниз, к заросшему обильной растительностью глинистому руслу. Берега тут были высокие, тонущие в зелени. Когда мы спустились и оказались в рощице тамариска, осоки и бузины, казалось, будто мы попали в ночные тропики.

Мы быстро пересекли русло и аккуратно вобрались на противоположный берег. Замаскировавшись в зарослях, стали ожидать, следя за дорогой.

Мою группу, в которой, кроме меня, были еще Бычка с пулеметом и Звягинцев с Матовым, вооруженные автоматами, разделяли с группой Андро несколько сот метров.

После занятия позиций мы доложили, что все прошло штатно.

– Ветру два и три, – в ответ на это заговорил Муха. – Сохранять маскировку. Примерно вижу отсюда местоположение ваших групп. Теперь ждем. Вопросы есть? Прием.

– Ветер один, это Ветер два, – отозвался Андро. – Не вижу дороги. Повторяю: не вижу дороги. Ориентир – большой камень на берегу. Находимся возле него.

– Вас понял, Ветер два. Подтверждаю: ориентир – большой камень. Наблюдаю его в ПНВ. Дорога метрах в трехстах к северу от вас. Перед носом, короче говоря. Прием.

– Вас понял. Ждем. Конец связи.

– Держать связь постоянно. Обо всем докладывать мне. Конец связи.

Я, залегший на сыроватом ковре травы, в кустах тамариска, стянул с головы гарнитуру рации. Потом пошевелился, достал фляжку, отпил несколько глотков.

– Теперь нам вот так черт знает сколько сидеть, – запричитал Бычка, расставив свой пулемет на сошках и заняв позицию метрах в полутора от меня. – Черт знает, когда этот Аль… Аль…

– Муаллим-и-Дин, – поправил его Серый полушёпотом.

– Во-во. Эта самая падла… Когда он в кишлак заявится?

– Будешь много болтать, – сказал ему Звягинцев, – прозеваешь.

– А вдруг и правда не придет? – Бычка пропустил комментарий Звягинцева мимо ушей. – Тогда вообще обидно будет… Перлись-перлись черт знает куда. Лежим теперь в этой грязюке… И че? А вдруг не придет?

– Бычка… – выдохнул Звягинцев, – тебе когда душман нос сломал, ты в какого-то нытика превратился.

– Да иди ты в баню, Звяга… – обиделся Бычка.

– Небось боишься, что тебя теперь девки любить не будут, а? – рассмеялся Звягинцев тихо.

– Да я тебя щас…

– Отставить балаган. Тихо всем, – сказал я.

Бойцы притихли.

Тишина казалась почти спокойной. Где-то мерно играл сверчок. В кишлаке, что был от нас в нескольких сотнях метров, время от времени орали ишаки. Мычали коровы. Но в общем и целом поселение казалось спокойным. А еще темным. Очень темным.

Отсюда, с речки, оно напоминало черную громаду наложенных друг на друга блоков – ни единого огонька.

Над этим всем царствовал полукруглый купол невысокой башни минарета, отмечающего местонахождение местной мечети в кишлаке.

– Хреновая у нас позиция, – снова принялся ныть заскучавший Бычка. – Отходов никаких. Позади скала, если накроют – укрыться там не успеем. Тут отход один – к устью реки. Да и то по руслу. А тут мы сверху будем как на ладони.

– Так тут же все заросло… – возразил ему Звяга.

– Это если притаиться – можно пересидеть. А если двигаться? Тогда сразу раскусят.

В этот раз я не стал одергивать бойцов. Сейчас сильно напрягать внимание не требовалось, а говорили они гораздо тише, чем раньше.

– Ну и все… Накроют нас… – продолжал Бычка.

– Ты че заладил? Накроют-накроют… Весь настрой портишь, – раздраженно бросил Звягинцев.

– Саш… Саша… – подлез ко мне Серый Матов.

– Чего?

– Проблема у меня… Мне по нужде надо…

– Бычка, – я обернулся к пулеметчику.

– Я.

– Иди сходи с Матовым. Ему надо по нужде. Спуститесь вниз, к руслу. Далеко не отходить.

Бычка закряхтел. Принялся медленно отползать. За ним и Матовой.

– Это Ветер два, вижу движение на дне русла, метров двадцать от нас. Прием.

Это в рации раздался тихий голос Андро. Потом зашумела статика.

– Что видишь, Ветер два? Можешь разобрать в темноте? Прием, – ответил ему Муха.

– Пробую. Секунду. Коза, Ветер один. Там коза ходит. Вон, отсюда слышу, как блеет, прием.

Муха некоторое время ничего не говорил. Потом отозвался:

– Поглядывай за ней. Прием.

– Ветер один, предлагаю проверить, – отозвался Андро Геворкадзе, – может где поблизости пастух есть. Могу послать пару человек. Повторяю: предлагаю проверить козу. Как поняли? Прием.

– Понял тебя, Ветер два. Вижу козу. Другого движения не заметно. Прием.

– Это Ветер три, – вмешался я, – Коза могла сбежать из кишлака. По дороге сюда мы слышали, как выли волки. Они сильно скотину пугают. Искать ее могут только на рассвете. Но есть шанс, что где-то рядом бродит лазутчик. Как раз под видом пастуха. Местные наверняка уже знают, что три бронемашины прибыли на точку. Могут пытаться выяснить, в чем дело.

– Понял тебя, Ветер три, – ответил Андро. – А что делать-то? Коза блеет, ходит тут прямо под нами. Если даже кто из местных попрется на рассвете искать, будут неприятности. Прием.

– Ветер два, – отозвался Муха. – Проверьте козу. Повторяю: проверьте козу. Пошлите кого-нибудь. Прием.

– Вас понял. Проверить козу. Направляю Плюхина и Колесникова. Пусть глянут. Прием.

– Хорошо. Только сильно не шумите. Конец связи.

– Зараза, – пробурчал Бычка, когда вернулся на свое место, – я вам, мужики, клянусь. Там что-то в кустах мне по ноге проползло.

Серега Матовой лег по левую руку от меня. Потом перевернулся на бок, отпил воды из фляжки.

– Известно что, – хмыкнул Звяга.

– Что?

– Кобра! Что ж еще? Это ты, Бычка, чудом живой остался. Тут их, этих кобр, пруд пруди в округе.

Явно шокированный словами Звяги, Бычка притих. Я слышал, как он нервно сглотнул, но ничего не ответил.

– Прием, Ветер один! – эфир вдруг взорвался голосом сержанта Геворкадзе. – У нас ЧП! Повторяю, у нас ЧП! Прием!

Я напрягся. Посильнее прижал гарнитуру к ушам, чтобы расслышать голоса остальных командиров через помехи.

– Тихо, Ветер два, – ответил Муха, – без паники. Докладывай. Прием.

– Плюхин под землю провалился! Прием!

– Не понял тебя, Ветер один, – раздался голос Мухи. – Повтори. Что произошло? Прием.

– Плюхин провалился под землю! Не знаю, что случилось точно! Колесников докладывал – он шел первым и провалился! Колесников его не дозвался и вернулся перепуганный, как кролик перед забоем! Какие будут указания, прием?

Я быстро прикинул в уме два и два. А потом, кажется, понял, в чем было дело. И дело это могло быть куда закрученней, чем просто угодивший в беду боец. И куда как опаснее. Если ошибиться – пострадать может не только Плюхин. А этого мне не надо.

– Значит так, Ветер два. Снимайся с позиции. Спускайся вниз и найди Плюхина, прием, – скомандовал ему Муха.

– Это Ветер три, – отозвался я, – не снимайте Ветер два с его позиции. Рискованно. Я могу проверить сам. Возьму кого-нибудь и отправлюсь к месту, где пропал боец. Рацию оставлю. Повторяю: не снимайте Ветер два с позиции. Я могу проверить сам. Прием.

Несколько секунд в эфире царил шум статики. Потом наконец раздался голос командира взвода:

– Понял тебя, Ветер три. Даю добро. Выдвигайся.