Текст книги "Прежде, чем умереть (СИ)"

Автор книги: Артём Мичурин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Еда и патроны. Прежде, чем умереть

Глава 1

* * *

Крайняя фаланга терлась о приятно шершавый чугун Ф-1, спусковой рычаг впился в ладонь. Стас поднял с земли чеку и нацепил её кольцо на безымянный палец, после чего поднёс гранату к губам и улыбнулся.

– ...пока смерть не разлучит нас.

– Молишься? – раздалось за спиной. – Напрасно. Там ничего нет.

– Уверен?

– Сейчас покажу, – ствол ткнулся Стасу в затылок. – Грабли подними.

– Как скажешь.

Стас развёл руки в стороны и, встав, повернулся лицом к Звягенцеву, отпрянувшему почти синхронно с толпящимися позади него головорезами.

– Ты что задумал? – направил главарь рейдеров ствол АПС наёмнику в лицо, опасливо поглядывая на взведённую гранату.

– Высшая справедливость, – прошептал Стас доверительно.

– Ну-ка верни чеку на место.

– Не могу, я уже принял решение. Мы обручены.

– Шутки вздумал шутить, сучёнок?

– Хочешь, я расскажу тебе историю своей избранницы?

– Башку прострелю.

– Мы с ней недавно знакомы, но я влюбился, как только увидел. Кто-то скажет, дескать, не в меру смугла, – выставил Стас вперёд левую руку с гранатой, одновременно положив правую на рукоять автомата, – черты резкие и талии нет. Всё так. Да и постарше меня будет. Аж с две тысячи первого. Но сердцу не прикажешь. Одного боюсь – взаимной страсти не испытать. Понимаешь, было у неё три сестры одногодки. Первая – чин по чину. Вторая – фригидна, как дохлая рыба. А третья – натуральная блядь, двух секунд утерпеть не могла. Вот и поди разбери, что за краля мне досталась. Но сегодня наша брачная ночь, и сейчас мы всё про неё разузнаем.

Сжимающие «невесту» пальцы дрогнули на её ребристом теле.

– Не вздумай!!!

– Отчего же? – придал Стас лицу нарочито удивлённое выражение. – Или ты разуверился в высшей справедливости?

– Чего тебе надо?

Стас отодвинул в сторону направленный на него ствол и приобнял Звягинцева левой рукой за шею.

– Пойдём-ка, прогуляемся наедине до наших новых командиров. Гляди, какая ночь чудесная.

Отчего-то многие полагают, что у моих коллег по цеху чёрствое сердце. Они, мол, не способны сопереживать чужому горю, да и сами скупы на эмоции. Профессиональная деформация личности, как у хирургов или палачей. Бездушные твари, холодные, словно рыбы. Это заблуждение. Под суровой покрытой шрамами оболочкой таится нежная податливая мякоть, которую легко ранить неосторожным словом, косым взглядом, неуместным покашливанием, плохими манерами, смрадным дыханием или просто смурным ебалом, маячащим пред светлыми очами этих замечательных людей с тонкой душевной организацией. Они отнюдь не затворники, как принято думать, и легко идут на контакт, стоит задеть нужные струны внутри. И, будьте уверены, ваше горе, ваша боль, ваши слёзы обязательно вызовут их по-детски искренний эмоциональный отклик. А всё потому, что они любят жизнь и знают ей цену. Меня зовут – Коллекционер, я – охотник за головами, и это – моя история.

Глава 1

Дружба – такое простое и тёплое слово, произносишь, и будто шерстяной плед на плечи ложится, мягкий, шелковистый. Ты кутаешься в него, не подозревая, что он кишит чумными вшами. Нет ничего подлее дружбы. Её воспевают в героических эпосах, про неё слагают стихи и песни, распространяя эту заразу вокруг. По мне так куда достойнее было бы прославлять рабство, там, по крайней мере, всё чётко и честно. А что такое дружба? Доверие, взаимовыручка, самопожертвование? Сам погибай, а товарища выручай – вот он, краеугольный камень подлости. Простой пример – кабацкие тёрки, двое против десяти, один из пары друзей нарвался и оказался в заднице окружённый толпой жаждущих крови мордоворотов. Но второй не спешит ему на выручку, отчётливо видя предсказуемый финал. Вот кто-то из десяти уже достал нож, другой – разбил бутылку о стол. Окружённый оборачивается, призывно смотрит на друга, а тот бочком-бочком и к выходу. Подло с его стороны? Ещё бы, кинул кореша, как последняя проблядь. И охуевая от такого поворота, кинутый уже щупает кишками перо, а в глазах растерянность и непонимание – «А как же наша дружба?! Я доверял тебе!», хрип, стоны, темнота. И у человека, не обделённого логическим мышлением, тут должен возникнуть вопрос: «А чего ты, собственно, ждал? Самопожертвования? Так вот же оно. Ты умираешь, он – твой друг – продолжает жить. Возрадуйся! Что, не угадал? Ты хотел самопожертвования от него? Вот в чём дело... А схуя ли? Он должен был подохнуть с тобой за компанию? И тебя бы это порадовало? Должен был хотя бы попытаться помочь? Но ведь ты бы постарался отговорить его, кричал бы „Беги, я их задержу!“? Кажется, так поступают друзья. Но нет, вот ты лежишь в луже крови и совсем приуныл, потому что друга нет рядом, а ты на него рассчитывал. Ты хотел использовать его, а вместо этого он поимел тебя». Таков конец любой дружбы, и иного быть не может по определению. По крайней мере, между двумя равноценными личностями. В противном случае, это уже подчинение со взаимодействием «хозяин-питомец» – мерзкий суррогат раболепия и неразделённой любви, который зачастую ошибочно принимается за дружбу. Но даже он мене подлый.

Перед муромскими воротами стояли два танка и пяток БМП с задраенными люками. Ядовитое облако давно осело за стеной, солнце показалось над лесом, но Легион не спешил с началом штурма.

– Долго ещё ждать? – опустил я бинокль и подошёл к Павлову, с блаженным видом занимающемуся набивкой магазинов. – Семь утра, а вы не чешитесь.

– Как только прикажут, так сразу, – невозмутимо ответил тот. – Горит?

– Да, триста шестьдесят золотых ляжку жгут, только вот чужую, а хотелось бы, чтоб мою.

– За бомбу?

– За красивые глаза.

– А чего сразу не рассчитались?

– Хотят удостовериться, что не фуфло подсунули. А для этого надо войти в город и засвидетельствовать, что его покрывает достаточное количество качественных трупиков муромчан. Не понимаю, чего они тянут. Из-за стены ни звука, ни движения.

– Успокойся, Легион по счетам платит. Иначе за нами бы не шли.

– Очень надеюсь.

– А дружок твой где?

– Помериться хочешь? – поправил я хозяйство.

– Я про Стаса, – пояснил лейтенант свой дурной каламбур.

– Он мне не дружок, а партнёр. Деловой партнёр, если понимаешь, о чём я.

– Отчего же не понять?

– Ну, не знаю, я до сих пор среди легионеров ни одной бабы не заметил. Может, вы того, неделовое партнёрство у себя развели. Так вот тут всё иначе.

– У нас есть женщины, – усмехнулся Павлов, продолжая набивку магазина. – Просто, они обслуживанием занимаются, а не строевую службу несут.

– Тебя хоть чем-нибудь можно пронять?

– В смысле?

– Какого хера ты такой спокойный? Я тебя практически пидором назвал, а ты скалишься и терпеливо объясняешь. Тебе в питьё что-то добавляют или внутривенно подпитывают? Вас ведь с Сатурном в одной лаборатории делали, но он сейчас попытался бы мне что-нибудь оторвать, прежде чем ответить.

– Пожалуй, – кивнул Павлов. – Старшие Братья – ходячий тестостерон, их такими задумали.

– А вас – нет?

– Профиль другой, – пожал лейтенант плечами. – Наше дело – красться в темноте, лежать часами без движения, глядя в прицел. Но я слышал, что первые образцы диверсантов не отличались психологической стабильностью. Генетика – штука непростая.

– Первые образцы?

– Да. Как и в любом серьёзном начинании, тут не обошлось без проколов.

– А что с ними стало, с этими первыми образцами?

Павлов оторвался от своего медитативного занятия, приподнял очки и уже раскрыл было рот, как чёртов ходячий тестостерон, обладатель почётного титула «Этосекретнаяинформация» вылез из палатки и бесцеремонно вклинился в наш размеренный диалог:

– Лясы точите? – перевернул Сатурн пустой цинк и придавил его своей мускулистой задницей.

– Если отвечу, ты уйдёшь обратно? – поинтересовался я, лелея призрачную надежду.

– Не, мою крошку уже до дыр затёр. Если почищу ещё раз, она рассыплется.

– Так потри что-нибудь ещё.

Сатурн насупился и выпятил нижнюю губу:

– У тебя очень грязный рот. Даже когда из него вылетают обычные слова, они замараны.

– Может, дело в твоих ушах? Ты об этом не думал?

– С моими ушами всё в порядке. За языком следи.

– Знаешь, это очень глупо – интерпретировать чужие слова и винить говорящего их за свою извращённую интерпретацию.

– Чего?

– Он говорит, что ты превратно истолковал его заявление, – попытался разъяснить Павлов, не осознавая тщетность этой затеи.

– Превр... Да пошли вы, – Сатурн встал и направился обратно в палатку, искать новое место приложения своему неуёмному энтузиазму.

– Ты только что послал офицера, – не преминул я напомнить блюстителю всевозможных правил о субординации, но был проигнорирован и обратил своё негодование в сторону Павлова: – Они все такие припизднутые?

– Да, – улыбнулся тот, взявшись за набивку очередного магазина.

– А первые диверсанты, они тоже были... импульсивными?

– Не знаю, я их не застал.

– Хм. Ты, вроде, не особо зелёный. Почему не застал?

– Ну, – вздохнул Павлов, – там ведь как... О! Вот и он, партнёр твой, деловой.

– Что? – раздался за спиной знакомый и такой раздражающий именно сейчас голос. – Кол, отойдём на пару слов?

– Это не подождёт? – обернулся я.

– Нет.

Станислав был сам не свой. Он заметно нервничал, лицо раскраснелось, а глаза горели, как у школяра в женской бане.

– Мы тут вообще-то толкуем... – предпринял я попытку внушения, отойдя с назойливым деловым партнёром, но был грубо проигнорирован, уже второй раз в течение минуты.

– Я прикончил Звягинцева, – выпалил Стас.

– Того самого Звягинцева?

– Да. Лежит километрах в пяти отсюда, на Владимирском тракте.

– Э-э... У меня два вопроса: первый – зачем ты это сделал, второй – с чего это тебя так веселит?

– Самооборона. Было приятно, – блеснул Станислав лаконичностью.

– Каким хером ты вообще с ним столкнулся? И где тебя всю ночь черти носили?

– Ну, тут всё сложно. Помнишь, ты говорил про судьбу, дескать, от неё не уйти? Так я решил проверить. Капитан сказал, что «союзники» Владимирский тракт перекроют, я и подумал: «А кому его перекрывать, как не Звягинцеву с бандой, которые там кормятся?». Дождался их, и вот... – расплылся Станислав в полубезумной улыбке.

– Что «вот»?

– А сам не видишь? – развёл он руками. – У судьбы на мой счёт другие планы.

Я подошёл ближе и заглянул в горящие глаза новообращённого фаталиста:

– Да ты ебанулся, Станислав.

– Нет, ты не понимаешь...

– Отлично понимаю. Ебанулся на почве вины за гибель божьих агнцев муромских, и сам решил за ними последовать. Но вот что случилось после – не совсем ясно. Зачем ты угробил своего вожделенного избавителя?

– Я передумал.

– Передумал умирать?

– Да, знаешь, я спросил себя: «А схера ли? Почему какая-то мразота должна ставить точку. Я – чёрт подери – не для того столько лет со смертью под руку хаживал, чтобы кто попало мне мозги вышиб. И вообще, раз уж с Муромом так вышло, стало быть, и про это в книге судеб запись имеется. Всё предрешено. Чего ж я тогда парюсь? Верно? А если не предрешено, значит, нет никакого высшего разума, ни греха, ни расплаты за него. Мы сами себе судьи и палачи. Жизнь – штука жестокая.

Я уже видел такой взгляд, и разговоры такие тоже слышал, и могу сказать с уверенностью – от этих философов добра не жди. Ни один хоть немного здоровый на голову индивид не станет толкать речи в оправдание себя перед тем, кто его не обвиняет. Если тебе не повезло, и ты являешься ущербным обладателем совести, приходится следить за её чистотой. Абсурдная человеческая натура так устроена, что в случае критического загрязнения этой деструктивной субстанции, начинает разрушаться, выедаемая изнутри иррациональными эмоциями – угрызениями. Индивиду может казаться, что его совесть очистилась, но это – самообман, и разное хуеплётство типа «не я такой, жизнь такая» льётся наружу бурным потоком сквозь трещины шаблона. Вся зыбкая конструкция, на которой зиждется его представление о смысле жизни, идёт вразнос, усугубляя и без того запущенную ситуацию в голове. А для психического здоровья нет ничего разрушительнее, чем обесцененность собственной жизни. Индивид, утративший базовые инстинкты, заложенные самой природой, перестаёт быть сколь либо предсказуем и становится опасен для окружающих, в самом худшем смысле. По-хорошему, отбросив разный околоэтический мусор, подобных особей следует выпиливать из социума любыми доступными способами. Я за годы ударного труда внёс немалую лепту в дело очищения человечества, но... Чёрт подери, это же Станислав. Липкая от своей приторной сути мысль склеила нити моего сознания в омерзительный ком. Когда этот туповатый тип успел стать чем-то большим, нежели одним из множества представителей белковой формы жизни? Глядя в эти наивные карие глаза, я вынужден был признать, что их обладатель стал мне почти так же небезразличен, как Красавчик, до такой степени, что размышление о его умерщвлении вызывало слегка неприятное чувство грядущей утраты.

– Кто-нибудь видел?

– Только я.

– А банда?

– Осталась на тракте. Мы ушли вдвоём.

– Хорошо. Давай так, Станислав, эта красивая история останется нашим с тобою секретом, а ты пока постараешься как можно меньше отсвечивать, возьмёшь себя в руки и не будешь делать глупостей до тех пор, пока причитающееся золото не ляжет в мой карман. Нет, – добавил я, подумав, – до тех пор, пока я со своим золотом не удалюсь отсюда на безопасное расстояние. Вот тогда можешь пускаться во все тяжкие и предаваться саморазрушению.

– О чём ты?

– Ладно, оставь лирические мотивы в стороне. Суть моей просьбы тебе ясна?

– Яснее не бывает.

– Это всё, что я хотел услышать.

– Постой, – бесцеремонно схватил он меня за рукав, – ты чего-то не договариваешь?

– Разве я не просил обойтись без глупостей?

– Извини, – вскинул Станислав руки. – Не знаю, что на тебя нашло. Звягинцев тебе задолжал?

– Не произноси эту фамилию, – понизил я голос до шёпота. – Ты что, не соображаешь? Твоя выходка – отличный повод разорвать с нами договор. И они не станут разбираться, заодно мы были или нет. Так что прикинься ветошью и молись, чтобы никто из банды не заявился сюда раньше времени и не признал твою рожу.

– Угрожаешь?

Надо было кончать этого мудака, когда был шанс, отвести чуток подальше и зарезать, никто бы и искать не стал. Глупо, очень глупо с моей стороны.

– Я никогда не угрожаю, но в редких случаях, сделав исключение из правил, информирую. Так вот, прими к сведению – если облажаешь мне дело, я превращу остаток твоего никчёмного жизненного пути в незабываемое рандеву по миру боли и ужаса.

– Слишком выспренно.

– Думаешь? А так? – прижал я нож к гениталиям критика.

– Так лучше. Ладно-ладно, я всё понял.

– Безмерно рад. А теперь зафиксируйся на месте и постарайся не думать о высоком.

Вернувшись, я застал Павлова рассовывающим набитые, промаркированные и снабжённые язычками для быстрого извлечения магазины по разгрузке и подтягивающим регулировочные ремни в зависимости от распределённого веса. Вероятно, если оставить его в одиночестве на неопределённое время, он сумеет достичь идеала в подгонке всего снаряжения, а чихнув, найдёт впоследствии лекарство от рака.

– Порядок? – поинтересовался лейтенант, заметив меня, и как всегда радушно улыбнулся.

– Прощу прощения, нас прервали, – сел я напротив, рассчитывая продолжить познавательную беседу. – Так ты говорил, что не застал первых диверсантов.

– Угу.

– Что с ними произошло? Не на волю же их отпустили.

Павлов вздохнул, и я приготовился окунуться в тайну, как вдруг чей-то зычный голос объявил двухминутную готовность.

Глава 2

Над тем, что есть смерть, я впервые задумался годам к шести. До того, как ни странно, перевод живых организмов в состояние вечного покоя воспринимался мною примерно так же, как разборка на составные части занятного механизма, с той лишь разницей, что, будучи собранной обратно, крыса или ворона не возвращалась к нормальному процессу функционирования, а превращалась просто в несколько шматов гниющей плоти. Это меня расстраивало, и я пробовал снова, и снова, и снова, но результат всегда был плачевен. Однажды Валет застал меня за очередным изысканием и в свойственной себе манере объяснил, что «нечего х**нёй страдать» и «мёртвого не починишь». Я пытался спорить, приводил неопровержимые доводы в пользу своей теории – демонстрировал, как аккуратно я разделил организм подопытного на составные части, что комплектация в порядке и ничего не утеряно – но Валет был непреклонен. «Запомни, сопляк», – говорил он, попирая грязным сапогом мой научный проект, – «всё, что сделано из мяса, обречено умереть». «Но почему?!» – вопрошал я, чуть не плача. «Потому, что жизнь – говно, а природа милосердна».

Муром отмучился, милосердие накрыло город с головой и утопило. Когда врата отворились, и тёмные нити идущих след в след автоматчиков растеклись, прилипая к стенам его домов, когда боевые машины, харкая дизельной гарью, поползли по его улицам и площадям, когда громадные закованные в броню монстры попрали тяжёлой поступью стриженный газон возле муромской управы... Я... Не знаю, как передать это словами. Что-то зашевелилось в груди, и слёзы навернулись на глаза. Жгучие, солёные слёзы счастья. Триста шестьдесят золотых!!! Вашу ж мать! Мы сделали это! Я с трудом сдерживал эмоции, хотелось подбежать к каждому скорчившемуся облеванному, обгаженному трупу и расцеловать его! Триста шестьдесят золотых!!! Жаль, конечно, что лишь половина из них моя, а Станислав не женат. Я с удовольствием «передал» бы безутешной вдове долю безвременно почившего боевого товарища.

Прошедшийся по Московской улице танк растолкал мертвецов опущенным отвалом, и теперь насыпи мясного мусора отделяли проезжую часть от тротуаров, заменив давно изношенные бордюры. Чересчур тонкие части тел, попавшие в зазор и угодившие под траки, превратились в алую разметку на асфальте. Трупы были повсюду: лежали вдоль стен, подпирали собою двери подъездов, свисали из окон, придавив герань в ящиках. Солнечные лучи ласкали кожу последним осенним теплом, лёгкий ветерок гнал опавшие листья и обдавал волнами тонких ароматов разложения. Я влюбился в этот город.

Тут бы присесть на скамейке с фляжечкой доброго самогона и наслаждаться моментом, но деловые партнёры не для того изрыгнуты преисподней на Землю, чтобы хорошие люди могли получать удовольствие от жизни.

– Ты куда? – окликнул я Станислава, целенаправленно двигающего в сторону управы. – Наше дело сделано.

– Я должен убедиться.

– Уймись. Никто не выжил.

– Ты этого не знаешь.

– Там сейчас битком легионеров. Даже если остались живые, им не позавидуешь. Остынь. Давай просто присядем и дождёмся, пока всё немного утрясётся, потом заберём своё золото и разбежимся в разные стороны.

– Делай что хочешь.

Вот мудак. Придётся идти с ним и следить, чтобы не добавил новых глупостей к имеющемуся списку.

Возле дверей управы красовались два Старших Брата с «Кордами» поперёк могучих грудей и, приметив издали парочку иррегуляров, принялись деловито потирать холодные тела своих питомцев.

– Свято место пусто не бывает, – посетовал Станислав, подходя ближе.

– Распределим роли – я говорю, ты молчишь.

– Считаешь себя мастером переговоров? Зря.

– Неужели? А после твоих дипломатических успехов города травят газом.

– Убедил.

– Здравия желаю, служивые, – поприветствовал я охрану. – Нам бы с вашими командирами потолковать. Они здесь? Ладно, мы сами найдём.

– Назад, – упёрся мне в грудь ствол пулемёта.

– Да ты чего, солдатик? Мы на одной стороне, – продемонстрировал я повязку Легиона, и кивнул на такую же у Станислава.

– Никто не войдёт. В здании производится выемка документов, – подал голос второй верзила.

– Хорошо. Тогда позовите кого-нибудь. Репин, Ледовый, Павлов на худой конец. Есть тут офицеры?

– Отойдите от дверей и держите руки на виду.

– Ого! – отшатнулся я, получив тычок стволом. – Да у нас тут, похоже, целый генерал, если судить по решимости. Давай так...

– У меня в рюкзаке бомба с БОВом, – перебил Станислав, – а это, – продемонстрировал он зажатую в кулаке авторучку – «детонатор мертвеца». Или вы позовёте офицера, или я зачищу город второй раз.

От такого даже я слегка охуел. Наши же оппоненты застыли на месте, будто их разбил паралич.

– Палец затёк, – добавил Стас после десятисекундной немой сцены.

– Э-э... – поднёс Старший Брат рацию к губам. – Вызывает пост номер один. Приём.

– Говорите, – донеслось из динамика.

– У нас тут... Вам лучше подойти.

Через минуту дверь открылась и на пороге появился Репин.

– Что стряслось? – обратился он к дышащему через раз часовому.

– Не пропускают, – ответил за того Станислав и убрал сопровождаемую двумя парами округляющихся глаз авторучку в нагрудный карман. – А у нас незаконченные дела, если помните.

– Ах ты... – сдавлено прорычал Старший Брат.

– Есть, что сказать, рядовой? – повернулся к нему Репин.

– Никак нет, – вытянулся великан по стойке смирно.

– Я ничего не забыл, – продолжил капитан, вернув внимание Станиславу. – Но вы должны понимать, что сейчас не лучший момент. Оплата в пути. А пока вас расквартируют и поставят на довольствие.

– И как долог путь? – поинтересовался я, ощущая чувство неудовлетворённости, переходящее в лёгкую тревогу.

– Двое-трое суток. Сумма немалая, её нужно собрать и доставить под надёжной охраной. Ждите здесь, я пришлю сопровождающего, – развернулся капитан.

– Один вопрос, – окликнул его Станислав. – Что с Грицуком?

– Пока не нашли, – бросил тот через плечо и захлопнул за собой дверь.

– Не нашли... – повторил Станислав, игнорируя нависшего над ним мутанта с оскаленными клыками. – Эта сволочь жива.

– Да с чего бы? Эй, отвали, солдатик, – взял я несостоявшегося смертника за плечи и бережно отвёл подальше от борющихся с желанием разорвать нас Братьев. – Вовсе не факт. Скорее всего, валяется где-нибудь в канаве. Отыщут.

– Я его упустил.

– Дался тебе этот Грицук. Кто он такой без Мурома? Даже если не подох, куда пойдёт? Он себе врагов нажил больше твоего. По ту сторону стены Грицук и недели не протянет. Ты своего добился, так или иначе.

– Утешаешь меня? – поднял брови Станислав.

– Похоже на то, – нехотя согласился я.

– И почему же? Позволь узнать.

– Ты последнее время выглядишь нуждающимся в утешении. Ну, знаешь, как побитая баба, которая лыбится, всхлипывая. Брось, дружище, – раскрыл я объятия, – иди сюда, поплачь.

– Думаешь, ты крутой? – презрительно прищурился Станислав. – Весь такой из себя непрошибаемый циничный ублюдок, машина смерти? Я вижу тебя, – осклабился он как-то неприятно и ткнул меня пальцем в грудь. – Вижу.

– Отлично. Слепым ты был бы уж чересчур жалок.

– Это они? – появился на крыльце управы человек в форме и, получив от всё ещё излучающего ненависть часового утвердительный кивок, направился к нам. – Сержант Ерофеев, – козырнул он небрежно. – Мне поручено сопроводить вас к месту расквартирования.

– Ты, главное, покажи, где харчеваться, а крышу мы сами подыщем, – выдвинул я встречное предложение.

– Никак нет. У меня вполне чёткие инструкции на ваш счёт. Прошу за мной.

– Ну, раз чёткие... Пойдём, Станислав, пока никто не увидел твоих слёз.

Сержант привёл нас к бывшим казармам СБешников, вокруг и внутри которых уже вовсю шныряли легионеры, таская из грузовиков имущество и складывая в кучу трупы прежних постояльцев.

– Сюда, – отворил он дверь каптёрки, заполненной скрученными матрасами.

– Что за херня, сержант? Мы разве не в строю? – поправил я повязку с кулаком.

– Здесь тесновато для двоих, – заметил Станислав.

– Я лишь выполняю приказ командования, – поджал губу Ерофеев. – Сортир за углом. Помещение казармы без острой нужды лучше не покидать, для вашей же безопасности. Приём пищи будете осуществлять на месте.

– Вот за что люблю военизированных ребят, так это за постоянство и предсказуемость.

– И... – замялся сержант, – оружие надо сдать.

– Ни за что, – отрезал Станислав.

– Но...

– Твоя контора нам задолжала. Много. Хочешь забрать у меня что-то ещё – убей и забери, или иди нах**.

– А на меня что смотришь? – пожал я плечами. – Ты всё слышал, выполняй.

Ерофеев обречённо вздохнул и убрался восвояси.

– Они нам не заплатят, – швырнул Станислав матрас к стене и уселся.

– Откуда такие выводы? – последовал я его примеру.

– Можешь считать это бабской интуицией.

– Если б не собирались платить, уже пристрелили бы.

– Ещё не вечер.

– Экий ты мнительный стал. Где же твоя вера в человечество?

– Кидать партнёров – давняя человеческая традиция. Не знал?

– Я эксперт по человеческим традициям. Но иногда приходится уповать на удачу. И на здравый рассудок заказчика. Тебя-то они может и прихлопнут, а я – скажем без лишней скромности – персона достаточно известная в определённых кругах, и моё исчезновение здорово подпортит Легиону репутацию. О нашем сотрудничестве много кто наслышан, поползут слухи, слепни... И напротив – честная оплата моих услуг сделает Легиону хорошую рекламу. А наёмники им совсем скоро ой как понадобятся.

– То-то, гляжу, ты поднаторел в утешении. Теперь понятно почему.

– Коль такой умный, чего сюда припёрся? Дохлого Грицука обоссать?

– Хотел увидеть результат.

– Понравилось.

– Нет.

– А чего ожидал?

– Сам не знаю. Хотелось убедиться, что всё не зря, что зло наказано. Давай, смейся, не держи в себе.

– Зло нельзя наказать, Станислав. Зла нет. Равно как и добра. Есть только интересы и способы их отстаивания. Какие-то мене грязные, какие-то более, но все они продиктованы сугубо прагматичными соображениями. По нашей земле не ходят сатанинские отродья с копытами, и ангелы крылатые в небесах не парят. Даже распоследний маньяк, пожирающий младенцев, делает это, руководствуясь своими больными интересами, а вовсе не под влиянием чистого зла. Вот ты, например, потерял бабу, а в отместку потравил целый город. С точки зрения этих несчастных, ты – зло. Но сам-то ты наверняка так не считаешь. Грицук, отдавая приказ, тоже не советы дьявола слушал, а заботился, по-своему, о благополучии Мурома. Никто не запретит тебе его ненавидеть, а поймав, откромсать кусок-другой ради потехи, но это точно не дилемма добра и зла. Даже с натяжкой не она, ведь ты преследуешь исключительно эгоистичную цель – отомстить. И даже не за ту бабу, а за себя, за свою поруганную гордость.

– Её звали – Катерина.

– А фамилия? Кто родители? Сколько лет? Какой цвет нравился? М? Ты нихера не знаешь о своей единственной любви. Спутался с ней, когда тебя уже изрядно подзаебали муромские, и зуб на них имелся. А её смерть... Не в том причина, просто, это стало последней каплей. Знаешь, как бывает, зарезал муж жену, и пошли разговоры, дескать, лаялись они перед тем из-за немытой посуды. За тарелку грязную, то бишь, муженёк её в пузо пырнул. Но люди не убивают друг друга за посуду. Они копят ненависть годами, десятилетиями, прежде чем выплеснуть, и всегда, в любой развязке есть та самая последняя капля. У тебя это мог быть, к примеру, плевок под ноги, но вышло так, что ею стала смерть Катерины. А знаешь, какова истинная причина? Ты попросту ненавидишь людей. Всех. Тебя заебли эти тупые, грязные, лицемерные, лживые, бесхребетные, ленивые, самодовольные твари. Тебя трясёт от них. Когда ты видишь перед собой очередную быдловатую мразь, мнящую себя человеком, твоя рука тянется к автомату. Ты убивал бы без разбора, направо и налево. Единственное, что тебя останавливает – угроза быть убитым в ответ. Но, по-моему, этот тормоз заметно ослаб с момента нашего знакомства. Сегодня ты дважды готов был умереть, и я верю, что это не блеф. Ты слишком долго терпел, Станислав. Ты превратил себя в саркофаг собственной ненависти. Но последняя капля пробила в нём трещину, и теперь вся эта годами наращиваемая скорлупа разваливается на куски. С одной стороны, это прекрасно. Ты постепенно начал осознавать свою истинную натуру. Но с другой... Натура вышла слегка пизданутая. Грозить Легиону зачисткой, серьёзно? В этот раз повезло, но везение – штука непостоянная. Потребность убивать – это нормально. А вот с потребностью умирать нужно что-то делать. Для начала предлагаю прекратить терзаться думами о прошлом и принять себя таким, каков ты есть, со всеми своими достоинствами и недостатками. Да, это тяжело. Ты можешь возненавидеть себя. Я бы возненавидел. Но ведь у настоящего мизантропа и не должно быть любимчиков. Верно?

– Почему ты всё превращаешь в балаган? – скривился Станислав, до того внимательно и серьёзно выслушивающий мои нравоучения.

– Потому что, в масштабах вселенной, всё – х**ня. Покопайся в себе пока, а я вздремну. Просто поразительно, как ты умеешь заебать своей болтовнёй.