Текст книги "Прежде, чем умереть (СИ)"

Автор книги: Артём Мичурин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Глава 17

Что нужно предпринять, дабы расположить к себе человека, расположить настолько, чтобы тот смог без стеснения и утайки рассказать о самом потаённом? Разумеется, его нужно пытать. Но просто это лишь на словах. Специалисты знают, насколько бывает тяжело выудить нужную информацию, особенно когда эта информация – единственное, что стоит между допрашиваемой особью и мрачным жнецом в чёрном балахоне. Да, рано или поздно говорить начинают все, но далеко не всегда можно позволить себе такую роскошь как неспешность. Первая ошибка новичка – обозначение своих целей допрашиваемому. Сделаете это, потребуете чего-то конкретного, и у вашего визави тут же появится собственная цель – продать свой товар подороже. Целеустремлённый человек – сильный противник в такой игре. Наличие цели порождает надежду, а уничтожить надежду – дело не быстрое. Нельзя примерять на себя роль покупателя, нужно быть продавцом, а информация не должна быть товаром, она – средство платежа. А что же тогда мы продаём? Смерть, конечно же. И, как перед любым хорошим продавцом, перед нами стоит задача внушить покупателю мысль, что без нашего товара ему никак не обойтись. О да, он должен влюбиться в наш товар, вожделеть его всеми фибрами души. Ничего, что вначале клиент шарахается и категорически отказывается платить, ведь мы монополисты на его рынке. Слишком сильно расхваливать не стоит, клиент сам должен придти к нужному решению, мы его лишь легонько подталкиваем, направляем. Нам как бы не очень-то и хотелось продавать, товар-то отменный, покупателя найдёт, и между делом расписываем его достоинства. Если всё делать с умом, вскоре клиент полезет в кошелёк. Но нет, рано брать плату, мы рассказали ещё не обо всех прелестях товара, да и цену пока не называли, а та, что предложена, нас совершенно не впечатляет. Покупатель наш, теперь осталось только раскрутить его на максимум. Пусть продолжает предлагать больше и больше, пока не вывернет все карманы, пока портки не скинет, пока не выдерет себе коронки изо рта, пока не отпишет нам дом, жену, детей и любимую канарейку. Только тогда мы готовы будем его осчастливить.

Не могу назвать Станислава новичком в нелёгком деле допроса, базовые навыки у него определённо имеются, но одна единственная ошибка свела все старания на нет. Более того, ещё вчера готовый дать расчёт этому жестокому миру, отчаявшийся и пропащий Вениаминыч так вцепился в свою всё менее и менее качественную жизнь, что теперь, казалось, даже начал получать удовольствие от процесса. Сердце у старосты оказалось на удивление крепким. Да, он выл, хрипел, исходил кровавыми соплями, блевал и ссался, но всё, что слетало с его языка, не имело ни малейшего отношения к интересующему нас делу. Если бы я был чуть менее скверного мнения о людях, как о биологическом виде в целом, то мог бы поклясться, что Вениаминыч над нами издевается. Когда в ответ на шестой сломанный палец он начал рассказывать о том, как подсматривал в бане за своей сестрой, я его почти зауважал. Хотя, возможно, сказались последствия шока, и он сам уже не соображал, что несёт. Станислав же всё больше уставал и бесился, плохо соизмерял прилагаемые силы и рисковал продать наш чудесный товар за бесценок.

– Дружище, – положил я руку на его поникшее плечо, – давай-ка я тебя сменю.

– Справлюсь, – огрызнулся Стас.

– Если решил его угробить, то конечно, ты движешься в верном направлении. Но если хочешь добиться действительно нужного результата – мои соболезнования, ты облажался.

– Да и хер с ним, забирай, – тяжело поднялся он с истерзанного Вениаминыча после непродолжительной внутренней борьбы.

– Привет, – опустился я на корточки рядом со старостой. – Пить хочешь?

Тот постарался сфокусировать на мне свой единственный глаз и чмокнул превращёнными в багровую кашу губами.

– Знаешь, – полил я сверху из фляги, – ты потратил почти всё наше время. Как ни грустно, но скоро нам придётся покинуть ваш милый городок. Поехали с нами, а?

Вениаминыч перестал облизывать остатки губ и замер.

– Да не переживай так, о здоровье твоём мы позаботимся. Лишнее отрежем, нужное забинтуем, вкатим промедола и будешь как новенький. У нас и пила, и лампа паяльная есть. Поехали. Кормить будем хорошо, обещаю. Да тебе много и не понадобится при новом-то весе. Килограммов сорок, думаю, – сложил я из пальцев рамку, отсекающую конечности Вениаминыча от его дородного торса. – Покатаешься в вещмешке, мир посмотришь. Да, кататься нам предстоит много, зацепок-то нет. А походная жизнь сурова. Трое злых мужиков в машине, холод, грязь. А иногда ведь так хочется теплоты и близости. Нет-нет, про Оленьку не думай, она не для того. Но вот ты, – ущипнул я Тараску за бочок, – ты мне по нраву. Да и с остальными подружишься. Станислав – он хоть и бешеный, но тоже не лишён чувств. А лейтенантик – тот вообще, такой душкой иногда бывает, ну ты его видел. Тебе и делать-то ничего не придётся, только о нужде вовремя сигнализировать. Не жизнь, а сказка. Соглашайся.

Вениаминыч округлил глаз и беззвучно зашлёпал лохмотьями вокруг ротовой полости.

– Я так понимаю, это означает «да». Вот и славно! Станислав, мой верный ассистент, неси инструменты и жгуты, в нашей команде пополнение! И промедол, промедол не забудь! – крикнул я ему вслед.

– Не надо, – прошепелявил Вениаминыч сквозь кровоточащие лишившиеся зубов дёсны.

– Что, прости? – склонился я. – Хочешь без наркоза? Уважаю твой выбор.

– Я скажу, только не надо. Просто убейте. Пожалуйста.

– О... Тарас, дружок, зачем же так мрачно? Ты хоть попробуй прежде, чем отказываться. Понимаю, всё в новинку, страшновато, но чем чёрт не шутит. Возможно, именно в этом амплуа ты и найдёшь своё истинное призвание. Вот, не сочти за труд выслушать, знавал я в своё время одну проститутку, которая раз по зиме обдолбалась и отморозила обе ноги, пришлось чуть не под корень отрезать, так она – поверишь ли – этими своими культями...

– В небе. Что-то было в небе.

– Ты о чём?

– Что-то большое, похожее на птицу.

– Большая птица в небе? Как... занимательно. Ну так вот, у шлюхи с того случая от клиентов отбоя не было, потому что своими культями эта жрица любви умудрялась...

– Она парила. Очень высоко, под самыми облаками.

– Знаешь, если ты намерен и дальше меня перебивать...

– В тот самый день, когда уничтожили колонну.

– Совпадение? Возможно, знак свыше.

– Летела со стороны леса в пустошь.

– Уральские шаманы наверняка смогли бы это как-то трактовать, но не я, извини.

– А потом вернулась обратно.

– Обратно, говоришь? Хотелось бы чуть большей конкретики. В какой стороне это «обратно»?

– Точно не знаю.

– Тогда какой мне с тебя прок? О! Наш друг Станислав вернулся с инструментом. Сейчас и прок организуем.

– Промедола только две ампулы, – буркнул мой ассистент.

– Сэкономим, Тарас любит без наркоза. Прокали пилу пока, будь любезен.

– Смирнова. Анна... – прошептал Вениаминыч, сглотнув.

– Это прекрасное русское имя должно мне о чём-то говорить? – осведомился я.

– Её девчонка видела ту птицу.

– Где найти?

– Седьмой дом слева по улице.

– Стас, отложи пилу. Приведи-ка нам юного орнитолога.

Тот затушил паяльную лампу и, недовольно бубня себе под нос, отправился по означенному адресу. Спустя минуту улица огласилась истеричным бабьим криком:

– Пустите её!!! Смилуйтесь!!! Лучше меня возьмите!!!

– Да отвали!

– Она же детё совсем!!! Что же вы делаете, ироды?!!! Креста на вас нет!!!

– Отъебись! Ничего с твоей девкой не случится!

– Умоляю!!!

Взмокший от трудовых подвигов, забрызганный кровью и покрытый пылью Станислав тащил, схватив за плечо, упирающуюся девчонку лет десяти и отгонял от себя стволом норовящую вцепиться в штаны всклокоченную и голосящую как недоеная коза тётку.

– Ты тупая что ли? Я же сказал – поговорим только!

– О чём с ней говорить?!

– Отцепись, ведьма!

– Пусти её!!!

– Эй! – вынул я пистолет, утомившись избытком трагизма. – Заткнулась и села на землю, а то пристрелю обеих. Вот так. А ты, детка, подойди ближе. Не бойся, мы просто поговорим, и вы с мамой вернётесь домой. Ну же.

Дрожащая как осиновый лист девчонка подошла, стараясь отвести глаза от старосты, но то и дело возвращая на него испуганный взгляд.

– Расскажи мне, детка, что за птицу ты видела.

– Про большую птицу? – утёрла она рукавом сопли.

– Да, про неё. Помнишь, когда это произошло?

– С неделю назад.

– Что конкретно ты видела? Постарайся вспомнить все детали, ты нам очень поможешь.

– Ну, птицу. Большую. Раньше я таких не видала.

– Насколько большую?

Девчонка раскинула руки, стараясь вытянуть их как можно дальше:

– Нет, ещё больше она была.

– А как ты поняла это? Ведь птица была не близко?

– Совсем не близко, – помотала головой девчонка. – В самые облака ныряла. Я потому и поняла, что она большая. Малых-то птичек под облаками и не разглядишь.

– Верно. Ты умная девочка. А крылья этой самой птицы двигались?

Она снова помотала головой.

– Совсем-совсем, ни разу не взмахнула?

– Ни разу.

– Куда она летела?

– Туда, – махнула девчонка на север.

– А возвращалась?

– Ага. Вон туда, – указала она на юг.

– Можешь вспомнить более точное направление? Где ты находилась в тот момент?

– На двор вышла кур покормить.

– Покажешь?

Придя на место последнего контакта с неопознанным летательным объектом, девчонка быстро сориентировалась и ткнула куда-то пальцем.

– Прямо туда? – присел я рядом и приложил глаз к обозначенной прицельной линии.

– Ага. Где высокая ёлка, туда полетела. А потом я не видала уже.

– Почему не видала?

– Пропала она за лесом.

– Птица снизилась?

– Ага. Наверное, у неё гнездо там. Здоровущее, должно быть.

– Я надеюсь. Спасибо тебе за содержательный рассказ.

– Дяденька, – окликнула девчонка, когда я собрался уходить. – А вы убьёте птицу?

– Нет, просто изучим. Таких редких птиц беречь нужно.

Она улыбнулась и рванула в объятия сидящей всё это время как на иголках мамаши.

Вернувшись на площадь, я застал Стаса стоящим возле подогнанной машины и смотрящим как удав на неподвижно лежащего старосту.

– Он всё ещё цел? Вот что я называю силой воли. Впечатляет, – хлопнул я Станислава по плечу.

– Что узнал? – проигнорировал он комплимент.

Ольга и Павлов, оторвавшись от копошения в кузове, тоже высунулись послушать.

– Похоже на какой-то планер, возможно беспилотник.

Лейтенант присвистнул.

– Ясно примерное направление поисков, – продолжил я.

– Уже кое-что, – одобрила Ольга.

– Да, но не совсем ясна их дальность.

– Если и правда беспилотник, вряд ли его запускали сильно издалека, – поделился гипотезой Павлов. – И там должна быть взлётная полоса. А учитывая, что беспилотник ударный и нёс нешуточный боекомплект, полоса должна быть внушительной длины. Если с направлением всё верно, мимо не проскочим.

– Что будем делать, когда найдём? – спросил Стас.

– Свяжемся со штабом и будем ждать подкрепления, – ответил Павлов с таким видом, будто это само собой разумеющийся факт, и развёл руками, видя вопросительный взгляд Станислава, обращённый в мою сторону: – Я чего-то не знаю относительно поставленной нам задачи?

– Нет, ты всё знаешь, – поспешил я успокоить лейтенанта. – Однако жизнь частенько плюёт на наши планы, и их приходится менять. Пока нам практически ничего не известно. Станет известно больше – тогда и решим, как быть дальше. Что там с серебром?

– Кот наплакал, – ответила Ольга. – На сорок золотых явно не потянет.

– И тут надул, сука, – усмехнулся Стас. – Слышь, мудило брехливое, – подошёл он к Тарасу и пнул его. – Куда золотишко своё заныкал?

– Нет ничего, – с трудом разлепил Вениаминыч схватившиеся коростой губы.

– С самого начала нам в уши заливал?

– Тот аванс. Всё, что было.

– Ого. Значит, Игнатка теперь в Кадоме первейший богач?

– Выходит что так.

– И ты, сука, думаешь, я этому поверю?

– Дело твоё. Мне добавить нечего.

– Стас, – окликнул я, – кончай и поехали. Больше из него ничего не вытянешь. Инструмент захвати.

Наш дознаватель-максималист поднял с земли паяльную лампу и включил её:

– Точно ничего больше не хочешь сказать, Вениаминыч?

– Денег нет. Клянусь.

– Ну, может оно и к лучшему.

Голубое пламя приблизилось к лицу Тараса, отражаясь в выкаченном глазу. Запахло палёным. Криков почти не было.

– Как дитё малое, ей богу, – попенял я закончившему с глупостями Станиславу. – Наигрался?

– Когда я плачу за билет, – прыгнул он в кузов, – аттракцион должен работать.

Глава 18

Одно время, очень давно, мне в голову приходил вопрос: «А я хороший парень, или не очень?». Ведь гнобить окружающих легко, да и – что греха таить – приятно, однако, есть ли у меня право на это? Чем я лучше тех ничтожных ублюдков, что копошатся вокруг? Но в силу нежного возраста мне было трудно на него ответить. Сомнения терзали меня. И вот как-то раз в одном из довоенных красочных журналов, скользкими страницами которых так неудобно подтираться, я прочёл, что первый шаг на пути познания себя – прохождение теста, заботливо напечатанного абзацем ниже. Дело вроде несложное, нужно только помнить, что тест проходишь для себя, и отнестись к этому с предельной честностью. Не вопрос. Я глубоко вздохнул, заглянул в свою душу, взял карандаш и уткнул его в отторгающий говно глянец с твёрдым намерением дать чистосердечный ответ на девять предложенных автором вопросов. Первым из них значился: «Часто ли Вы говорите приятное людям, чтобы поднять им настроение?». Постоянно. От фразы «А ты умеешь яйца выкручивать» тает любой торгаш и наниматель. Дальше. «Товарищ рассказывает Вам о своих невзгодах. Дадите ли Вы ему понять, что Вас это мало интересует, даже если это так?». Я скорее велю ему заткнуться, начни он пиздеть о своих успехах, а про невзгоды послушаю с удовольствием. Следующий. «Если Ваш партнер плохо играет в шахматы, будете ли Вы иногда ему поддаваться, чтобы сделать приятное?». Дать почувствовать себя гроссмейстером в партии-другой, повысить ставки и поставить мат в три хода? Мой ответ – «Да». «Любите ли Вы злые шутки?». Ненавижу, и вообще не рекомендую надо мной шутить. «Вы охотно выполняете просьбы?». Само собой, но сперва беру аванс. «Вы злопамятны?». Нет, слыхал, от этого карма портится, потому стараюсь побыстрее убить и выбросить из головы. «Если Вы уверены в своей правоте, отказываетесь ли выслушать аргументы оппонента?». Пускай аргументирует, коль неймётся, пиздёж – делу не помеха. «Бросаете ли Вы игру, когда начинаете проигрывать?». Нет, я кладу карты, достаю нож, и игра продолжается. «У Вас появились деньги. Могли бы Вы потратить все, что у Вас есть, на подарки друзьям?». А как иначе? Вот с месяц назад купил втридорога четыре пачки СП-6, до сих пор раздаю. Уф! – вытер я со лба холодную испарину и приступил к анализу собранных данных. Но мои опасения относительно собственного морального облика оказались абсолютно беспочвенны. По результатам теста выходило, что парень я не просто неплохой, а прямо-таки замечательный, добрый, отзывчивый, умеющий находить общий язык с людьми, а порой даже слишком уж увлекающийся самопожертвованием. Автор по этому поводу выражал обеспокоенность и рекомендовал себя поберечь. Неожиданно? Пожалуй. Но кто я такой, чтобы не верить довоенным специалистам? Пришлось принять неопровержимую истину – я великолепен.

– Господи-боже, – отвернулась Оля к окну, сморщив носик. – Какая же ты всё-таки сволочь, Кол. Павлов, опусти стекло.

– Уже опустил, не помогает.

– Глупо винить меня за то, что заложено самой природой, – попытался я перевести стрелки. – К тому же, это были твои консервы.

– Как так можно? Тебе просто насрать на всех вокруг, – не подействовал на Ольгу мой аргумент. – Ты с этого кайф ловишь?

– Иди в кузов, там свежо.

– Знаешь, ты состаришься и умрёшь в полном одиночестве. Вся эта херня с социопатией именно так и закончится.

– Дожить до старости – неплохой конец. Спасибо, социопатия.

– Посмотрим, как ты будешь шутить, когда не останется никого, кто захотел бы иметь с тобой дело.

– Что ты разошлась из-за пустяка?

– Это не пустяк, Кол. Это твоя суть – лезть из кожи вон ради себя ненаглядного, и ничуть не напрягаться ради тех, кто рядом. Ни малейших усилий, – зло зыркнула она сквозь щёлку между сведёнными вместе большим и указательным пальчиками.

– А кому я, интересно, сегодня в лесу жизнь спас?

– Ой, брось. Ты это сделал исключительно ради ствола в умелых руках. Кроме того, я бы и сама справилась.

– Ну прости, больше не буду.

В животе снова заурчало и...

– Кол!!!

– Я имел в виду непрошеное спасение.

– Ты настоящая скотина!

Так, коротая время за непринуждённой дружеской беседой и милыми розыгрышами, мы катили прочь от Кадома, навстречу неведомому, что ждало нас за высокой елью посреди дремучего леса. Просека, связывавшая когда-то населённые пункты, лишившись одного из них, утратила практическую ценность и уже лет семь-восемь не видала человека с топором, а уж как выглядит десятитонный грузовик и вовсе позабыла. Павлов, впрочем, был настроен решительно и со сноровкой настоящего мастера проталкивал свою машину в узкий заросший коридор.

– Зря мы всё-таки не взяли Тараса Вениаминыча, – неожиданно возникло у меня романтическое настроение.

– Зачем? – поинтересовался лейтенант.

– Ну так, для разнообразия.

– Не понял. Какого ещё разнообразия? – нахмурился Павлов.

– Ты не отвлекайся от дороги.

– Самовар хотел сделать? – разгадала Оля мой нереализованный план.

– Возражаешь?

– Это гадко. Можно убивать людей, можно пытать, но превращать их в вещи и пользоваться ими...

– Что за самовар? – попытался встрять Павлов.

– А ты, – тронул я золотистый Олин локон, – как погляжу, за время моего отсутствия понахваталась всяких глупостей. В былые времена тебе нравилось.

– Никогда мне это не нравилось, – повела она головой в сторону. – Для такого надо быть больной. И я умею отделять работу от остального.

– Что за самовар? – не унимался Павлов.

– Да брось, – приобнял я Олю. – Неужели ты в само деле поверила, что я стал бы возиться с этим старым, обрюзгшим, совсем не симпатичным и дурно пахнущим паразитом?

– Даже сомнений не закралось.

– Он бы в любом случае не выжил. А вот взять с Кадома какую-нибудь справную миловидную бабёнку помоложе...

– Специально бесишь меня?

– А для чего ещё нужны женщины? Я, разумеется, остальных имею в виду, ты – моя муза.

– Ладно, проявлю благоразумие и постараюсь тебя игнорировать.

– На мой вопрос кто-нибудь ответит? – продолжал заполнять фон Павлов.

– По сути, – размял я затёкшую шею, – функции у неё остались бы прежние, но при этом она занимала бы меньше места и не доставляла бы проблем, даже гипотетически. Не знаю, кому как, а по мне так это идеал женщины. Даже античные скульпторы, ваяя своих Венер, лишали их рук.

– Я тебя не слу-ша-ю, – уткнулась Оля в карту, делая вид, будто может прочесть что-то при такой тряске.

– А всякие народы севера тотемных баб не только без конечностей, но и без голов изображали. Считаю, такой подход является следствием глубокого понимания природы женщины и её роли в обществе.

– Это ужасно, – скривился Павлов.

– Чья бы корова мычала. Вы их в качестве инкубаторов пользовали. Из одного такого ты и вылез.

– Я не о женщинах конкретно, а вообще. Трудно даже представить, что чувствует человек в подобных обстоятельствах, насколько полным должно быть его отчаяние.

– Поверь, более сильный катализатор отчаяния найти сложно. И я не знаю никого, кто успешно справлялся бы с этим. Большинство теряет рассудок почти сразу, они абстрагируются от реальности, уходят глубоко-глубоко в себя, настолько глубоко, что даже болевой порог снижается в разы. Единственной их целью становится смерть. Они отказываются есть, приходится заталкивать пищу по вставленной в пищевод трубке. На первых порах до них ещё можно достучаться, прибегнув к препаратам или гипнозу, но спустя некоторое время личность попросту отмирает, остаётся пустая оболочка. Эта оболочка при самом минимальном уходе может исправно функционировать долгие годы, в чисто биологическом смысле, питается самостоятельно, ровно дышит, крепко спит, потому что у неё больше не осталось целей, даже цели умереть. Мясная вещь, столь же одушевлённая, как бифштекс. Звучит жутковато, но, если подумать, это всего лишь гиперболизация жизненного пути подавляющего большинства человеческих особей вне зависимости от пола и вероисповедания. Взять, для примера, какого-нибудь крестьянина, что пашет с утра до ночи на своей жалкой делянке и отдаёт половину выращенного городским боссам, благосклонно позволяющим ему пахать в обмен на эфемерную защиту. Этот крестьянин – полноценное разумное одушевлённое существо? Что наполняет его бытие, помимо тяжёлого физического труда и постоянной боязни всё потерять? Что он видел, о чём знает, к чему стремится? Его жизнь фактически закончилась лет в десять. Детство – вот всё, что у него было, в лучшем случае. Тогда он мог похвастать хотя бы мечтами. Но детство проходит, и наступает беспросветное скотское существование, в котором все мечты похоронены, гордость и самолюбие растоптаны, унижение стало нормой, собственная ничтожность – аксиомой. Быть может, отнять у него последние крохи человеческого – милость, а не жестокость? Как отсечь некрозную ткань от организма. Ведь ничего кроме боли и страдания она не приносит... Забей, – хлопнул я по плечу беззвучно раскрывшего рот Павлова, – охота иногда языком почесать.

– Да, – вздохнула Оля утомлённо, – привыкай, это его обычные загоны. Может даже показаться, что он ищет себе оправдание, но на самом деле ему глубоко насрать. Иногда он проделывает такие штуки ради своих псевдонаучных гипотез, но чаще всего – от скуки. И, если думаешь, что выпилить из человека обезумевший чурбак – вершина извращённой жестокости, у него для тебя ещё мно-о-ого сюрпризов.

– Давай не будем утрировать, – засмущался я от такого потока комплиментов, – а то лейтенант ещё подумает бог знает что обо мне.

– Однажды этот философ, – продолжила Оля, не вняв моей просьбе, – притащил какого-то бедолагу и запытал его до такой степени, что тот стал на полном серьёзе отождествлять себя с крысой.

– Не «какого-то бедолагу», – решил я внести важное уточнение, – а вполне конкретную особь, заказанную мне одним уважаемым представителем арзамасского истеблишмента. И он чрезвычайно щедро оплатил услуги.

– Настолько щедро, что наш инженер человеческих душ, не раздумывая, потратил два месяца, чтобы переделать человека в крысу. Считаешь, он занимался этим без удовольствия? Думаешь, ему было противно, мерзко? Да он, просыпаясь каждое утро, трясся от предвкушения, как мальчишка в рождество, бежал «работать», глотая завтрак на ходу.

– Славное было время.

– И я чертовски сильно сомневаюсь, что такое пришло в голову заказчику. Тот обычно ограничивался отрубанием рук и кастрацией.

– Ну, на сей раз речь шла не о мелкой шалости. Мужик кинул босса по-крупному и с особым цинизмом. Не буду вдаваться в подробности, скажу только, что заказчика это сильно обидело. Он посчитал, что членовредительства, смерти, или мучительной смерти через членовредительство будет маловато, хотел сделать из наглеца живой тотем устрашения. Можно ли винить его за столь невинную прихоть? Но вот с фантазией у босса было неважно, поэтому он пригласил меня и по-отечески строго, отложив плоскогубцы, сказал: «Сынок, видишь эту крысу? Я кормил её, а она у меня крала, делала из меня дурака. Слыхал, ты знаешь подход к таким неблагодарным тварям, умеешь превратить их никчёмную жизнь в пример для остальных. Сделай это, и будешь щедро вознаграждён». «Что конкретно вы хотите видеть, когда закончу?» – спросил я. «Доверюсь твоему вкусу» – ответил он. Быть может, постановка задачи была воспринята мною слишком буквально, но кто упрекнёт художника за его взгляд на искусство. Мужик оказался крепким и это меня дополнительно подстегнуло. Я сломал его за три дня, утром четвёртого это была уже глина, мягкая и податливая. Пожалуй, даже слишком мягкая. Всё время норовил впасть в прострацию, приходилось взбадривать его током, чтобы не сильно повредить. Не люблю использовать электричество, оно эффективное, но такое... банальное. Тем не менее, благодаря силе движущихся электронов, мне удалось удержать материал от распада, закрепить его, и сотворить нечто прекрасное. Понадобилось невероятное количество времени, терпения и аккумуляторов, но это того стоило. Когда я представил своё творение заказчику, он едва не прослезился. Безупречная работа над нервной системой вкупе с тщательно выверенной хоть и грубоватой пластической хирургией породили шедевр. Пришлось указывать на сохранившиеся от исходного материала татуировки, чтобы доказать подлинность.

– До чего же ты себя обожаешь, – растянулись Олины губки в саркастичном оскале.

– Так ведь есть за что.

– Да уж, – хмыкнул Павлов, – само обаяние.

– Все так говорят, – пожал я плечами. – Так что, если жаждешь ответных проявлений симпатии, становись в очередь.

– Спасибо, не люблю быть крайним. А что с человекокрысой дальше-то было?

– Да ничего особенного, жил в своей клетке, жрал помои, развлекал гостей.

– И долго?

– Увы, не так долго, как хотелось бы. Слышал, прошлой зимою издох. Всё-таки электричество не особо полезно для здоровья, а может диета подвела. Жаль, конечно, он мне практически как родной стал.

– С этим не поспоришь, – согласилась Оля. – Унаследовал твои лучшие черты.

– Ревнует, – кивнул я на уязвлённую таким откровением любимицу. – Это нормально, между отпрысками великого родителя должна быть конкуренция.

– А вы что...? – сделал Павлов круглые глаза.

– Нет! – как-то слишком уж энергично поспешила разуверить его Оля. – Спятил?

– Это было фигуральное выражение, – пояснил я, ощутив лёгкий укол обиды. – И незачем орать мне в ухо.

– И что, эта крыса, – снова вернулся Павлов к запавшей в душу теме, – прям вот как настоящая себе вела?

– Представь себе. Усиленные тренировки, подкреплённые хорошим стимулом, способны привить новые рефлексы. А что до инстинктов – они всегда с нами, нужно лишь поднять их на поверхность из-под слоя наносных условностей.

– Он и пищал как крыса? – продолжал лейтенант отравлять атмосферу своим скепсисом.

– Разумеется. Хорош был бы из меня мастер, заговори крыса по-человечески. Пищал, и чертовски убедительно пищал, настоящая не смогла бы лучше.

– Скажи, а если дать тебе всё необходимое, ты смог бы завербовать человека так, чтобы он даже подумать не мог о неподчинении, но при этом остался для окружающих вне подозрений?

– Хм. Тут одним электричеством да лаской не обойтись, понадобятся препараты.

– Так смог бы?

– Думаю, да. Почти уверен в этом. А что?

– Просто мысли.

– Тормози.

– В чём дело? – остановил лейтенант машину, и погасил фары.

– Впереди что-то есть. На выход оба. Лейтенант – охраняй, Стас, Ольга – за мной. Сдаётся мне, наши поиски увенчались успехом.