Текст книги "Украшения строптивых"

Автор книги: Арсений Миронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 35 страниц)

Хлестаный устоял на ногах – оледенел с распахнутыми руками, ослеп от неожиданности (настоящая боль еще не пришла). Разумеется, Рута одним ударом не ограничилась – подскочила в воздух, красиво прогнулась в спине – и длинным, стройным копытцем врезала прямо в изумленную бандитскую рожу.

Несчастного Стырю оторвало от палубы и снесло прочь метра на четыре: он обрушился спиной в дощатый борт. В тот момент, когда Хлестаный ломал бритым затылком доски, княжна Рута уже цепко приземлилась и красиво, как металлическая балерина, развернулась вбок: туда, где с выпученными глазами тихо недоумевал пузатый Гойдалка, продолжавший зачем-то удерживать в руках конец бечевки. Толстяк думал, что Рута у него на привязи! Он ошибался. Данила обратил внимание на то, что девица бьется исключительно ногами. Оно и понятно: копыта гораздо длиннее, чем передние конечности. Гойдалка получил несколько менее жестокий удар металлическим каблуком в грудь – и, выпустив бечеву, откатился, пробивая широкую брешь в толпе соратников.

К сожалению, Рута не видела, как у нее за спиной уродливый разбойник Черепан размашисто заносит небольшой топор для страшного удара прямо в рыжеволосую девичью головку. Карающая Рута только что лягнула Ржавого и теперь с удовлетвореним наблюдала, как желтоусый разбойник проседает на колени, схватившись волосатыми ручками за живот. Рута была внимательной девочкой, но она попросту не могла заметить того, что вытворяет за ее спиной ярыжка Черепан. Разбойничий топор мутной молнией мелькнул в воздухе. У Руты не было шанса выжить.

К счастью, у Данилы был шанс долететь и дотянуться.

Данила был уже в прыжке. Он прыгнул за секунду до того, как потная ладонь Хлестаного вцепилась в упругую ляжку красавицы княжны. За секунду до вульгарной выходки разбойника Данька понял: битва началась.

Данила любил Руту и хотел, чтобы девушка жила долго. Поэтому не было смысла щадить Черепана. Данька ударил его обеими ногами прямо в бритую голову – довольно метко. Стоит ли говорить, что проворный урод Черепашка не смог удержать топор в руке. У Черепашки едва хватило времени на то, чтобы пролететь через всю палубу и шумно кувыркнуться за борт. Головой вниз.

Отработав любимый армейский удар, Данька рухнул на дощатый настил – прыгнул издалека, и правильно приземлиться уже невозможно: раздирая штаны, на заднице въехал в толпу разбойников. Три или четыре недруга одновременно упали сверху: костлявый локоть ткнулся в лицо! Занозистым пламенем обожгло ноги! Едва успел отбить чужую руку с занесенным кинжалом! Нет, не вырваться, испугался Данила. Его задавили, прижали к палубе… И тогда – выдернув руку из потных вражеских клешней, Данька сунул ее за пазуху. Судорожно нащупал небольшой туесок с засмоленной крышкой: сдавил в бесчувственном кулаке, круша ломкую бересту. Под пальцами скользко заскрипел вонючий порошок… Эх – на кого Бог пошлет! Уже корчась от серии жутких ударов в живот (два мордоворота навалились, а еще двое бьют ногами), Данька выбросил руку вверх – и разжал пальцы! Щедрая пригоршня волшебной пыли взлетела в воздух, расцвела мутно-белым пахучим султанчиком… Избитый Данька почти улыбнулся, чувствуя, как мгновенно тяжелеют веки и – зазвенело, защекотало в глазах от сладкой лености… Прямо перед ним багровая исцарапанная морда бородатого ярыги вытянулась и поскучнела, злобные голубоватые глазки закатились… Всем пора спать, подумал Данька – и первым провалился в мутно-молочное болото волшебного кошмара.

II

Не спи, встряхнись! Учись у птиц…

«Последний Шанс»

Воняя портупейной кожей и пулеметным маслом, ужасающий сержант Макаров склонился над спящим Данькой, загремел челюстями, распахнул огнедышащую пасть, и…

– РРРРРОТА! ПОДЪЕМ!!!

Данила взвился в воздух раньше, чем открыл глаза.

Тля! Босые пятки ударили в дощатый настил, бывший ефрейтор Сестрорецкого воздушно-десантного полка Каширин инстинктивно вытянулся и зафиксировал стойку «смирно». В голове будто качнулись чугунные шары: остаточная дрянь наркотического сна мутно забулькала в мозгу. Данька мужественно разлепил веки и увидел…

Никого.

Скосил глаза ниже – ага. Вот блестит на солнце чья-то розоватая плешь. Маленький старикашка по имени Посух стоял перед Данилой, ошарашенно теребил бороду и глядел снизу вверх голубыми глазками, округлыми от испуга.

– Ты чаво, родимый? – прошамкала окладистая борода. – Чаво кидаесси?

– Пффф, – сказал Данила; ноги его подломились, и он с размаху опустился задницей на горячие доски палубы. – Дедушка… Это вы, блин, орали «подъем»?

– Ну я, – согласился дед Посух, обмахиваясь соломенной шляпой. – Время за полдень, а он тут шпит-прохлаждаетца, понимашь. Тоже мне: рушшкий богатырь! Сам дрыхнет, а бедную Руту ражбойники уперли.

– Чего? – рассеянно улыбнулся Данька, догадываясь, что не вполне проснулся.

– Чаво-чаво… – недовольно передразнила борода. – Пока ты шпал, девку ухитили, ага. Подлючий Штыря со товарищи!

Откуда эти цветастые кляксы перед глазами? Данька вяло мотнул головой – фу, густая болотная вонь… Опять клонит ко сну. Звон в ушах, и – почти не слышно, что там бормочет деда Посух…

– Ой! На тебе муха присела, – ойкнул Посух и сухонькой ручкой смахнул что-то с Данькиного лица. Звон прекратился. Данила протер глаза кулаками – покосился на грязные тела ярыг, разбросанные по палубе. И вдруг – что это? Кривое искрящее лезвие сорочинского кинжала! Валяется на палубе…

Данька вздрогнул. Вспомнил! Разбойники, битва, Стыря! Вскочил, дико озираясь: вот мой корабль, налетевший на мель! Дико вывернуто кормило… Покосившаяся крестовина мачты истошно прочернела на небесном фоне: палуба в трупах! стрелы в бортах! Где моя кольчуга?!

И сладковатый запах сон-травы позванивает в неподвижном воздухе.

– Где Рута?!

– Эхма! Я ж говорю: уперли девку. По-хи-щения произошла!

– Кто?! Когда?! – Данила заметался по палубе, прыгая через неподвижные тела разбойников. Рыжие волосы, кольчужная спинка – нет, нигде не видно! Подскочил к Посуху, невежливо схватил за чистенькую рубашечку: – Говори! Говори, деда Посух!

Старичок на удивление толково объяснил обстановку. Ударная доза Данькиной сон-травы подействовала с убийственной эффективностью: за несколько секунд палубу заволокло сладким туманом. Данила забылся первым, однако и четверо его противников вскоре повалились на доски – обмякли, захрапели. Рута, неутомимо избивавшая Стырю, тоже вдруг зашаталась, слепо побрела вдоль борта – звонко чихая и мотая рыжими косицами. Какие-то ярыги, сидевшие на челнах внизу, услышав шум драки, стали закидывать кошки и карабкаться на борт, но были жестоко подавлены совместными усилиями Потапа и дядьки Сильвестра. Как выяснилось, сон-трава ничуть не действовала на косолапых громил: когда начался мордобой, медведи не смогли усидеть в засаде без дела. Дружно вылезли из-под холстины и обеспечили оборону корабля от полусонных негодяев.

Сражение почти закончилось нашей победой – если б не Хлестаный. Стыря оказался крепким каленым орешком. Заметив, что соратники начали беспорядочно валиться оземь, злодей в малиновой рубахе не растерялся. Извлек из-за пазухи неведомый пирожок (с вареньем из бодряники, догадался Данька) и мигом сожрал его. Волшебная коврижка не только вернула избитому Стыре жизненные силы – кислющая бодряника сделала бандита невосприимчивым к магии сон-травы! Проклятие… По словам Посуха, Стыря вскочил на ноги, бегло огляделся по сторонам – быстренько схватил спящую Руту и вместе с нею сиганул за борт. Дядька Сильвестр не успел его перехватить. Потап жутко заревел и прыгнул следом – поздно. Стыря кинул Руту на дно подоспевшего челнока, запрыгнул сам – и просвистел своей банде сигнал к отступлению. Потап считался среди непроходимских медведей неплохим пловцом, однако догнать разбойничий струг с похищенной княжной ему не удалось…

Данька уже не слушал. Он прыгал по доскам, судорожно ворочая храпящие туши разбойников – искал оружие. Его собственный доспех уплыл вместе со Старей… Меч, кистень, кольчуга – все пропало! Данька злобно простонал: даже магический перстень Свища исчез с пальца – остался только темный след на коже…

Да что там! плевать на перстень… Рута пропала. Рута в руках разбойников. Как в дешевом кино. Но есть лютая разница: благородные киношные разбойники медлительны, они не сразу насилуют похищенных княжон. А грязный Стыря, похоже, готов сделать это немедленно.

Вот! Сорочинский клинок сам прыгнул в дрожащую руку. Пальцы намертво стиснули червленую рукоять. Стыря! Ты сбежал так быстро… Ты оставил впопыхах свое красивое, отменно заточенное оружие… Я найду тебя, мой хлестаный друг. Я верну тебе кинжал. Если ты посмел тронуть княжну хоть пальцем… кривой клинок застрянет у тебя в горле.

– Шлухай, Данилка! – Посух поспешно побежал вослед. – Поштой! Вожьми меня с шобой! Я тебе пригожуся!

Слишком поздно. Не выпуская кинжала из пальцев, Данька вскочил на борт и, пружинисто оттолкнувшись, прыгнул в воду – как можно дальше, на глубину. Ах! блескучее серебристое полотно распахнулось под ним, прочь унеслись из-под ног мокрые черные доски, на секунду мелькнула перевернутая картинка: полумертвый корабль на отмели, и сразу – удар, брызги, холод. Ласковый черно-зеленый холод охватил Даньку. Он судорожно изогнулся в воде – мощный гребок! отплевываясь, выпрыгнул на поверхность… Стряхнул с лица мокрые волосы. Вот пустой струг, оставленный разбойниками. Вцепился в вертлявую корму, подтянулся на руках – перетащил тело через невысокий гниловатый борт. На днище какие-то крючья, веревки и – весло!

– Вожми хошь медведей-то! Кошолапых прихвати с шобой! – кричит сверху деда Посух, прыгая по палубе. Его почти не видно за высоким бортом, только соломенная шляпа мелькает.

Нет, я пойду один. Данька нащупал на поясе кожаную мошну: внутри еще остались магические зелья. Вытащил подмокший мешочек с сушеной петрушкой… ух, сладкий запах! И сразу – гляди! – закипела вода вокруг струга! Что это? Кто-то часто-часто, нежно-требовательно застучал снизу в днище… Наркоманки. Это они. Хорошо. Здесь много, очень много травы! Я отдам вам всю.

С одним условием: мне нужен Хлестаный.

Данила разжал пальцы: зеленоватый порошок густо просыпался в воду за бортом струга. Вспузырилось, закипело – сдавленный писклявый хохот послышался в шуме бурлящей воды… Слушая, как невидимые тени дерутся за наркоту, Данила напряженно улыбнулся. Быстро схватил весло – сделал первый гребок…

И понял, что волшебная петрушка сработала. Челнок затрещал и стремительно пошел против течения.

III

Русалицы не обманули Данилу. Он бросил весло: струг скользил сам собой… Через час вдали над густым кустарником показался слабый дымок, едва различимый в звенящей солнечной лазури. Челн нырнул в узкую гниловатую протоку – внешне она казалась обмелевшей и затхлой, и вдруг – за шелестящей, плачущей завесой ивняка открылся проход! Кусты раздвинулись… Данька внутренне ахнул: настоящая лагуна, только пресноводная! Небольшое озерцо, спрятанное меж двух лесистых холмов – широкая спокойная вода, и на воде…

Десятки кораблей. Колышущийся лес мачт. Ровный треск бортов, скрип уключин – дюжины лодок снуют у дальнего берега, двадцать или даже тридцать крупных суден – поджарые разбойничьи ушкуи под пестрыми парусами, несколько пузатых лодий – по-видимому, захвачены у купцов…

А на берегу, возле кораблей – настоящий город, разбойничий табор. Пузыри оборванных шатров, парусиновые тенты хлопают на ветру, клубится грязная бахрома – дым стелется по земле, и песок летит в лица, в чаны с похлебкой; среди дыма и песка мелькают темные фигурки проворных людишек – бритые затылки стожаричей, темные кудри южан, нечесаные космы мохлютов. Копья торчат из земли, рыболовные мрежи подсыхают на солнце, дробный перестук топоров разносится окрест… Лагерь разбойничьей сволочи, отчаянной влажской сарыни. Несколько сот беглых ублюдков – и ни одной женщины.

Только одна пленная девушка, властовская княжна Рута.

Данила стиснул зубы. Все просто: вон на холме среди костров темнеет роскошный шатер – восточная вышивка, толстые шелковые кисти бьются на горячем ветру. Видимо, шатер трофейный. Видимо, это и есть ставка разбойничьего главаря Стыри.

Проклятие, как жаль волшебного перстня! Данька уже привык к хладному черному камню на пальце; привык к восхитительному ощущению защищенности, которое дарил ему послушный слуга с железным клювом и острыми лезвиями крыл. Именно сейчас стальной ворон мог весьма пригодиться Даниле. Но – страшный, на мертвую муху похожий перстень Свища – исчез. Видимо, его случайно сорвали в драке на палубе коча. Если я вернусь на корабль, я его поищу.

А я вернусь.

И поверь мне, Хлестаный: сейчас я обойдусь без железного ворона.

Пальцы немного дрожат. Данька снова распутал завязку на кожаной мошне, где хранились туески и мешочки с зельями. Итак, сегодня придется пользоваться нетрадиционным оружием. Вот серебристый, колючий порох железняка в багряном мешочке – нюхать нельзя, опасно! – найден, помнится, в кармане убитого Скараша. Крупные бледные цветы одоленя, собранные и засушенные жиробрегским травником Суковатом – шесть кун за три жмени в зеленом кисете – тоже пригодятся.

У каждого мешочка есть длинные завязочки – можно обвить вкруг запястья и притянуть узлом… Теперь на левой руке Данилы болтаются четыре разноцветных кисета с волшебной пылью. Оружие не хуже боевого кистеня.

Рута, девочка, держись. Братец приближается; плохие дяди будут наказаны.

Он стянул влажную рубаху через голову – впервые подставил солнечным лучам крупную белую спину: никакого загара, он всегда носил кольчугу. Остался в одних портах. Поднял со дна лодки красивый Стырин кинжал: помедлил секунду и – осторожно взял клинок в зубы; стиснул челюстями прохладное кривое лезвие. Так удобнее плыть.

Тихо скользнул в воду.

Ну, поехали.

Раз-два, размеренно забило в груди; это музыка страха и наглости. Какой веселый холод в сердце! Какая сладкая тяга в плечах! Он плыл, широко загребая руками, и шумно дышал, и почти улыбался – впрочем, разве можно назвать улыбкой саблезубую гримасу мужика, держащего в клыках сорочинский кинжал? Он не прятался. Раз-два, еще мощный гребок длинными ручищами. Плыл прямо на лагерь, не скрываясь от дозорных бандитов, маячивших на песчаной косе. Вот поравнялся с кораблями, вот обогнул старенький ушкуй с обломанной мачтой. Пожилой ярыга на корме проводил Даньку долгим взглядом – сплюнул дважды, почесал ребра и промолчал.

Дозорные не молчат. Косматый часовой с тощими кривыми ногами схватил топор и глядит злобным гоголем. Его косоглазый напарник торопливо прилаживает стрелу на размочаленную тетивку. «Кто таков?! Откудова?!» – хрипло орут с берега. Данька плывет прямо на них. Данька молчит. Разве может отвечать на вопросы мужик, держащий в зубах сорочинский кинжал?

– Гэй! Стой! – хрипит кривоногий, неуверенно шагая вперед. – Кто тама плещет? Как звать?

А никак не зови, не надо. Красиво выгнув долгую белую спину, Данька ныряет в глубину – только задница в темных портах мелькнула на поверхности и тут же спряталась. Буль-буль, бурлит зеленая вода. Данила плавает быстро.

Хоп! Вынырнул у самого берега! Прыгнул на мелководье, выплюнул из пасти кинжал, ловко подхватил в левую руку… фррр-ррр! Брызги с мокрых волос! Холодным серебром, по-рыбьи мигает кривое лезвие. И видно, хорошо видно, как испугался кривоногий часовой.

– Гэй! Что-то харя мне твоя неведома… С какого ушкуя?! Кто твой вожак?!

Данила с улыбкой прыгает вперед. Ах! Разбойничий часовой угрожающе замахивается топором; его косоглазый напарник вскидывает лук…

– Бесполезно, косой. Все равно промахнешься, – рычит Данила, страшно прыгая по песку. Еще метров тридцать, и можно кинжалом…

– Стреляй! – хрипит кривоногий в совершенном ужасе. – Это чужой! Бей его, бей!

Косоглазый, уже желтый от страха, тянет ноющую тетиву. «Стрела дрожит; сволочь выстрелит не сразу, секунды через две-три», – проносится у Даньки в голове. Ну – теперь кто первый…

Гранаты к бою. Резко вильнув вбок, Данила оборвал с запястья маленький багряный кисет. Завязка лопнула со звоном – будто чеку сорвали. Мешочек с волшебным ароматным порохом тяжело залег в ладонь. Настоящая психотропная бомба. Кратко замахнувшись, Данька метнул ее – под ноги дозорным разбойникам. Успел заметить, как маленький кисет упал на песок, выпуская тонкий хвост серого дыма – пуфф! едва заметный бурунчик колючей пыли взметнулся-закружился…

Злобно улыбаясь, Данька прыгнул вперед и упал.

Вовремя. Стрела пробила небо над головой и с лютым шорохом унеслась за спину, назад, к воде.

– А-а!!! Мимо, кости-пакости гнилые! Мимо! – яростно заорал кривоногий вор. Данька, сплевывая песок, поднял голову… Волшебная граната разорвалась и уже действовала.

– Заткнись, навозник! – зашипел в ответ косоглазый, скаля крупные желтоватые зубы. – Надоел ты мне!

– Лучник хренов! Мертвяки в забрало! Попасть не мог! – Первый часовой, кажется, совершенно позабыл про Даньку. Раздраженно хряпнув топором по воздуху, кинулся к косому напарнику. – Кривозоркий леший! Матка-поганка!

– Что? Что ты бредишь?! Ах ты, мохлютина злая… – простонал лучник: отбросив лук, пошел навстречу, засучивая рукава. – Я тебе втолкую!

Темно-серый бурунчик с легким свистом танцевал над песком. Оба дозорных, сцепившись, уже тонули в нем – магическая пыль поднялась выше пояса.

Вот так мы снимаем часовых, ухмыльнулся Данька. Бесшумно поднялся с влажного песка и, пригибаясь, побежал мимо дерущихся бандитов, стараясь держаться подальше от вонючего облака. Железняк – лютая трава, гнилая. Одна щепоть колючего порошка превращает старых приятелей в злобных недругов. Правда, действует не на всех. И ненадолго…

А Даньке и не нужно много времени. Он планирует уложиться в десять минут. Темный расписной шатер уже отчетливо виднеется вдали среди пестрых палаток – широко прыгая по песку, расталкивая прохожих ярыжек, не оборачиваясь на свист – вперед-вперед, быстро.

Прыгнул через костер, отшвырнул подростка с копьем. Ударил ногой злобного кобеля – кажется, убил.

А вот и я. Здорово, сарынь-сволота голодраная.

Соскучились без меня?

– Эй, гляньте! У него Стырькино чингалище!

– Где? Который? Чужой?!

– Вон, вон – громилка в мокроватых портах! Гляди! Ну все – заметили. Набежали со всех сторон с копьями, колунами. Рожи бандитские – однако… среди ублюдков немало нормальных парней, удивился Данька. Вот – поймал в толпе почти знакомый серый взгляд. Фантастика! Широкоскулый бородач смотрит внимательно и спокойно – на шее племенные нережские амулеты, а до чего похож на Стаса, на Данькиного друга из прошлой жизни! Тут Каширин передумал буянить.

– Мужики! – крикнул он, высоко поднимая обе руки; кривой кинжал яростно заблестел над толпой: теперь, кажется, услышали и заметили все.

Плотное кольцо вокруг. Волосатые груди, загорелые животы, скрещенные руки. Любопытные смелые глаза. Парень слева откровенно пьян – набычился, роняет слюну. А рядом кряжистый мужикан лет сорока – улыбается почти приветливо… Эта улыбка окончательно убедила Даньку: для начала попробуем по-честному.

– Мужики! Сарынь молодецкая! Я – Данька из Морама. Я пришел за своей сестрой!

Зашумели:

– Кто? Чей? Пришлый?

– Из Морама. Данька-дубрович.

– До кучи просится? Беглый?

– Говорит, дочку потерял…

– Не дочку – сестрицу. Слышь, бабу рыщет…

– А че приперся-то? У нас девок отродясь не было.

– Точно! Сразу продаем, ха-ха! Либо – с глаз долой: в куль да в воду! Вылюбил и выкинул! У нас разговор короткий…

– Ага! Слышь, паря! Здеся баб нема! – выскочил наперед курносый ярыжка с подвижным шутовским лицом. – А вот бери меня заместо сестрицы! Буду на печи лежать, а ты меня ухаживай! Ха-ха-ха!

Толпа довольно загоготала.

Данила ласково покосился на курносого шута. Эта сволочь все портит… Гримасничает, скалит неполнозубые десны – и уже отовсюду забулькало, захихикало: они смотрят на меня как на идиота! Вот, мол, чудилка: приперся в волчью стаю с одним ножиком в руке – и права качает!

Видимо, совсем по-честному сладить не удастся. Данька быстро нащупал на запястье крошечный зеленоватый кисет с сушеными цветами одоленя. Незаметно разорвал завязки, ухватил тугую щепоть иссохших лепестков… улучив секунду, сунул в рот.

Ой, какая горечь. Неужели подействует?

– Мужики! Не до смеху мне нынче! – снова заорал Данька. – Меня батюшка с матушкой послали в дорогу! Заповедали сестру из беды выручать! Пропала сестрица, родная кровинушка! Красавица горемычная! Незамужняя, неприданная!

Ни хрена себе!

Во как загнул! Данька чуть не прикусил язык от неожиданности. Но остановиться теперь невозможно: глаза повлажнели от фальшивых эмоций, в голове весело жужжит – и звучные словечки цветными искрами вспыхивают в мозгу… Вот опять – шипучими пузырьками посыпались с языка:

– Растили доченьку ненаглядную! Приданое копили, суженого выгадывали! А прибежал воришка проклятый, похитил наше солнышко ясное! Мамка плачет, батяня горькую пьет! Пожалейте, добры молодцы! Чай, не поганые мы люди, не ледяные души!

Толпа ошарашенно притихла. А Даньку несет, как молоденькую радиоведущую в FM-диапазоне:

– Возверните сестрицу, удалые господа, молодцы-влажане! Позвольте послужить-отработать! – воскликнул он – и замолк, умоляюще вглядываясь в изрубленные лица бандитов. Выдержал звонкую паузу. Нахмурился и, стряхнув плаксивость, добавил уже серьезно: – А коли любо вам – я могу… на честный бой пойти! Супротив похитителя! НАСМЕРТЬ!

Ух, аж качнуло толпу – легкая оторопь пробежала по передним рядам. Перестали смеяться, глядят недоверчиво, но с уважением. Во дает громила: голос зычный, в плечах полторы сажени, да еще кинжалом машет!

– А кто похититель? – выкрикнул сзади хриплый баритон. Данька резко обернулся на звук:

– Похитителя вы знаете! Человек известный, мужик ловчий… – Опять пауза, и наотмашь, с оттяжечкой, как удар плетью: – СТЫРЯ ХЛЕСТАНЫЙ!

Вздох и тишина. Белые лица с медленно моргающими глазами. Данька почти физически ощутил: жесткий голос его скользнул над толпой – будто лезвие гигантской, остро наточенной косы прошлось по воздуху, заставляя гордые головы пригибаться. Вот что такое одолень-трава… Не жаль, совсем не жаль шесть кун за маленький кисет.

– Ну я Хлестаный. Дальше что? – прозвучало в напряженной тишине.

Толпа распахнулась, и Данька увидел малиновую рубаху. Желтый оселедец свесился на злобное загорелое лицо, обветренные губы презрительно кривятся. Карие глаза поблескивают сухо, занозисто. Никто не заметил, как разбойничий главарь вышел из шатра, привлеченный шумом на главной «площади» воровского городка. Теперь все взоры обращены к нему… что скажет Стыря? Неужто впрямь укрывает у себя невольницу-славянку?

– Я – Хлестаный, – спокойно повторил злодей. – Кто меня кличет?

«Данька вот пришел, мужик из Морама… за сестрицей, мол, явился…» – зашептали услужливые голоса. Так-так, битва началась, подумал Данила. Морщась против солнца, стиснул рукоять сорочинского ножа.

– Брателки, да вы что? – громко расхохотался Хлестаный, картинно всплеснув руками. – Неужто… поверили ему? Вот этому?

Молчание, затем слабый ропот. Удобная, жесткая рукоять кинжала. В армии не учили кидать кривые ножи. Жаль.

– Данька из Морама погиб. Его кузню спалили третьего дня, – гулко продолжал Стыря, медленно двигаясь сквозь толпу соратников. – Мертвое тело Даньки нашли на дороге меж Косарцами и починком Малковым. Голову ему отрубили да в костер кинули… Вот что я слыхал, братцы.

Ропот. Солнце бьет Даниле в глаза. Кинжал тихо звенит в руке.

– А перед вами – никакой не Данька. Это – иноземный купец из Бледной Вежи! Сегодня поутру он расхаживал по Жиробрегу в коганой броне! Я видел!

Толпа ухнула. Подземный гул пробежал из конца в конец. Коганый? Не похож… Кто врет? Стырька сказал, он ужо знает!

Данила покачал головой. Как тщательно изменчив этот мир! Еще вчера надо было убеждать группу тяжеловооруженных негодяев в том, что Данька отнюдь не является славянином. Сейчас, видимо, придется доказывать обратное.

– Его зовут Данэил! Данэил из Саркэля! – не унимается Стыря. – Не смотрите, братцы, что глас его славен, а волос светел. Это обманка, неполнокровка! Перед вами – смешной ублюдок коганина и славянской невольницы! Нынче их развелось немало: волос – рус, а сердце – когань!

Данька не отвечал; он слушал утробный голос толпы. Увы: большинство уже поверило Стыре. Опасно. Угрожающий гул холодным кольцом окружает Данилу. Воздух пахнет каленым железом. Здесь не поможет даже колдовской одолень…

– Пущай докажет! Доказаниев хотим! – закричали из задних рядов.

– Послухай, мил человек… – подчеркнуто ласково попросил одноглазый толстяк, осторожно подступая сзади и дергая Даньку за локоть. – Коли впрямь нерусский, так признай. Мы тебя не обидим. А коли земляк – покажи наглядно! Просим тебя.

Данька обернулся. Внимательно посмотрел на кривого толстяка. Возможно, он слишком буквально понял задачу… Впрочем, плевать. Хулиганская веселость охватила сердце. Вот сволочи. Они что – серьезно? Не верят, что я славянин?!

– Показать? – Данька ухмыльнулся. – Ладно. Я вам покажу.

Сказано – сделано. Рванул завязки… Влажные порты тяжело свалились до колен. Минута молчания – слышно, как хлопают глаза.

«О-ооо… – уважительно вздохнула толпа, спустя минуту. – Не-е, не коганин… Точно наш. Землячок».

Данила хладнокровно нагнулся, подтянул штаны на место, неторопливо заузлил веревочку:

– Еще есть вопросы?

Тишина. Это почти победа. Даже Стыря замешкался от неожиданности. Надо перехватить инициативу:

– Я славянин. И сестра моя славянка. Разве у влажской сарыни принято захватывать русских баб в невольницы? Славянских девок насиловать?

Движение в толпе. Недоуменные взгляды снова обращаются на Хлестаного. Тот едва заметно приседает – как под дождем невидимых стрел.

– Пальцем не тронул… даже не мацал! – быстро забормотал Стыря, осторожно оглядываясь. – Братцы… зачем это мне? Она девица, а за порченую втрое дешевле дают… Вы же знаете! К тому же царапается, сучонка…

– Я пришел не шутки шутить, мужики, – грозно нахмурился Данька (а в глубине души почти расслабился: тупая заноза вылезла из сердца). Коротко махнул кинжалом: – Я пришел сестрицу из полона вызволять…

– Братцы! Врет он! Облыгается, зараза! – вдруг крикнул Стыря, опомнившись. Ух ты, подумал Данька: противник испуган, и всерьез! Размахивая алыми расшитыми рукавами, Стыря вьюном кинулся вдоль переднего ряда бандитов, заглядывая в лица. – Девка не сестра ему! У него волос желтый, а девица рудокоса! И не похожа ничуть! Врет облыжник! Брешет нещадно! Хватайте, бейте его!

Данька улыбнулся: никто не двинулся с места.

– Слышь, Хлестаный! – раздался суровый бас. Вышагнул плечистый бородач с изломанной рукой, висевшей на перевязи: видимо, старшина одного из крупных кораблей. – Покажи братве сокровище. Любо нам девку поглядеть.

«Любо!» – подхватило несколько голосов. Стыря дернул плечами – обернулся к черному шатру, выкрикнул краткий приказ… Данька напрягся. Даже на цыпочки привстал, заглядывая поверх голов: в дальних рядах возникло движение, какие-то темные личности кинулись внутрь шатра… ведут! Господи… что это?

Данила ахнул: Руту вели на цепи. Как злобную собаку.

Девица шла неспешно, высоко неся гордую головку, пылавшую на солнце как непокорный маленький костер. Презрительно смотрит поверх голов, отворачиваясь от восхищенных мужских взглядов. Но – Даньку она заметит. Сейчас заметит.

Есть! Блеснул синий взгляд – взлетели вверх тонкие брови.

– Ах! Братец, миленький!

Голос, этот струйчатый голос! Кольнуло сердце, в глазах потемнело – и Данька прыгнул… нет. Едва дернулся – устоял на месте. Подавил, затянул вспять жесткую пружину безрассудного прыжка. Усилием воли расслабил пальцы на кинжальной рукояти. Ведут на цепи! Как зверя! Ошейник на нежной шее! Тихо, спокойно… Они ответят. Не сейчас. Позже.

Толпа в восторге. Данька беспокойно переступил с ноги на ногу: Руту почтительно разглядывают, как драгоценную скаковую лошадь. «Красуля! Сама в кольчуге, а щечки горят! Солнышко ясное!» – зашелестели молодые голоса; кто-то звучно сглатывает слюну. «Гляди-ка… признала его, братцем кличет», перешептываются бородачи постарше.

– Поклон тебе, красна девица. – Крепыш с перевязанной рукой снова выступил вперед. – А позволь-ка спросить тебя…

– Не позволю, – возмущенно фыркнула Рута. – Сперва железы снимите! Быстро-пребыстро! Я вам не собачка цепная!

Они слушаются ее! Спиря испуганно молчит – и сразу несколько ярыжек бросились вперед, замелькали топоры… Мгновение – и длинная цепь, протянутая до самого шатра, разрублена сразу в четырех местах.

– Теперь спрашивай, дядюшка. – Рута благосклонно опустила ресницы, неторопливо наматывая на руку обрывок ржавой цепочки, свисавший с грубого медного ошейника.

– Верно ли ты доводишься сестрицею вот этому молодцу?

– Ну да, – невозмутимо кивнула девушка. – Это мой миленький братец. Он пришел меня спасти. Он богатырь. Он вас всех побьет-порежет.

Хохот в толпе. Доброжелательный хохот, заметил Данька.

– Стало быть, – подскочил одноглазый толстяк, – ты, красна девица, родом из Морома? Из племени дубровичей, верно?

Данила быстро вскинул на Руту умоляющий взгляд. Ну давай, девка, не дури! Сестрица… что тебе стоит? Просто кивни своей красивой рыжеволосой головкой…

О боже! По горделивому выражению девичьих глаз Данила догадался: все, конец. Честная гордая дура! Прямая как турнирное копье! Вот блеснули серо-голубые глазки, и сейчас она ляпнет…

– Мое имя – Рутения Властовская. Я самородная дочь покойного князя Всеволода!

Немая сцена. Стало слышно, как вдали брешут собаки, плещется Влага и хлопают холщовые навесы на песчаном ветру. Все, это гибель. Шумно вздохнув, Данила грузно присел задницей в теплый песок. Воткнул перед собой кривой кинжал, устало скрестил на груди тяжелые длани. Конец всему. Такая правда губительнее самой неприкрытой лжи.

– Я наследница Властова! Честно-пречестно! У меня есть признак, батюшкина тесемка, – гордо чирикает Рута, тыкая розовым пальчиком в собственный глупенький лоб. Демонстрирует бандитам расшитую ленточку в волосах. Ну просто молодец. Сказала – и оглядывается изумленно: почему у всех такие лица? – Что вы молчите? – не унимается безумная девка. – Вы не догадывались, да? Ха-ха! Я настоящая княжна. А это мой миленький братец, княжич Зверко…

Что теперь делать? Хвататься за кинжал? Или снова глотать лепестки одоленя – притворяться кретином дубровичем и доказывать, что сестрица больна на голову? Что сумасшедшая морамская селянка возомнила себя княжной?

– Не гневайся, добрый боярин… – над ухом кто-то почтительно кашлянул. – Экхм… А… правда ли, ты будешь… наследник Властовский?