Текст книги "Украшения строптивых"

Автор книги: Арсений Миронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 35 страниц)

Ну вот, дожили. За меня уже бабы с монстрами дерутся, подивился Данька. Крепче стиснул оживающий кулачище с магическим перстнем на пальце.

О! да это непростая девчонка! Светлая фигурка прыгуче взвилась в воздух… крутое сальто – и девка уже на спине у монстра!

Это галлюцинация, предположил Данила, наблюдая, как полуголое плечистое существо, тряхнув массивными белыми грудями, приземляется на бронированный загривок чудовища. И начинает… что есть силы колотить самоцветной булавой в бронзовый шлем! Три частых, гулких удара – и вот… ура! Отшибленный рог повалился в пыльную траву!

Разумеется, эта сумасшедшая баба не сможет победить рогатого парня. Но – сейчас Даниле важно выиграть время. Ворон уже на подлете.

Умница девка! Вовремя отскочила от хлесткого удара бронзовой клешни – отбежала и вьется позади демона, визжит и размахивает палицей… Отвлекает гниду на себя?! Данька уважительно покачал гудящей головой. Есть! Чудовище злобно рычит и – разворачивается! Оно забыло про Даньку! Оно ревет, и пускает горячий пар, и порывисто выбрасывает вперед когтистые лапы, пытаясь зацепить верткую, визгливую фигурку с буздыханом в цепкой руке… Девица сражается, как профессиональный тореадор! Прыжок, взмах булавищей – и сразу отскакивает на несколько шагов. Снова поворачивается лицом к монстру, визжит и скачет – почти танцует!

Откуда ты взялась, девочка в маске? Кинематограф какой-то.

Ха. А вот это уже лучше, подумал Данька, чувствуя, как горячая игла сладостно впивается в ладонь. Это оживает перстень, дрожит и елозит на пальце! Жаркая струя энергии перетекает к локтю, и кажется, что сухожилия звенят, будто медные струны… Вот. Вот уже стучится в Данькину десницу частый неровный пульс железной птицы.

Это он! Маленькая мрачная ракета, ослепительно искря на солнце, камнем вывалилась из-за облака! Мой убийственный друг… Вниз, вниз! – Согнув больную руку в локте, Данька крючит пальцы, скрипит зубами – и все-таки вгоняет, вдавливает своего крылатого невольника в убийственное пике. Ах, как он гудит в воздухе… И повизгивает, точно диск циркулярной пилы… Ну все, теперь – ложись.

– Ложись! – крикнул Данька таинственной союзнице в темной полумаске. Вместо крика получился хрипловатый стон – но девка среагировала. Всплеснув руками, прыгнула прочь от гремучей монгольской статуи – шлепнулась навзничь, рожицей в грязь. И правильно сделала.

Жах.

Истошный, морозистый визг вспоротого металла. Белые, зеленые искры. Мелкие осколки впиваются в забор над Данькиной головой. И – тишина. Только мерзкое бульканье доносится из бронированного чрева.

Данька даже удивился. Внешне бронзовая статуя выглядела как прежде. С той лишь разницей, что теперь она никогда не сможет двигаться. Неведомое существо внутри металлического идола уже мертво.

У железной птицы не было шансов расслоить массивного болвана надвое. Поэтому умелый киллер сработал на манер кумулятивного снаряда: перед атакой тесно сложил крылья, превращаясь в узкий кусок бронебойного металла. Ударил в глыбу чешуйчатой бронзы отвесно, с высоты примерно ста метров – без труда пробил небольшое отверстие там, где горбатая загривочная пластина соединяется с панцирем на спине.

Данила поморщился. Судя по всему, уже проникнув в недра бронзовой скорлупы, жестокая птица расперила острые крылья… Интересно, как теперь ее доставать оттуда – изнутри?

По-прежнему кружится голова.

Отжавшись на руках, накачанная девочка вскочила с земли. Высоко держа белокурую головку с прямыми волосами, криво обрезанными по плечо, подошла к Даниле. Ничуть не стесняясь обнаженных грудей, склонилась над ним – в прорезях черной маски блеснули внимательные круглые глаза. Бледно-голубые, как у детеныша викингов. Почти прозрачные. Никакого выражения.

Данила вздрогнул: то, что он принял за полумаску, – кожаная узда! Над строгими светлыми бровками – узкий налобник с кольцами на висках, а в кольца продет расшитый ремешок, протянутый по щекам к маленькой серебряной пластинке, закушенной во рту… Господи! Данила осознал, что упряжь – вовсе не конская, наспех приспособленная для потешного выезда на восьмерке пьяных очарованных славянок, а – специально изготовленная. Человеческая.

Бедная взнузданная девочка… Стало быть, это одна из полонянок, запряженных в телегу! Видимо, самая крепкая – очухалась и вовремя подоспела на помощь. Боже мой, да она просто супербарышня, ужаснулся Данька. Могучие дельтоиды вздуваются под тонкой кожей, на впалом животе дрожат напряженные плитки пресса, сермяжные порты едва не расползаются на атлетических бедрах… Чудесный бюст – а задница маленькая, как два сжатых кулачка. Ну точно викинг. Данила даже припомнил научное слово: берсеркиня.

– Я – богатырка. Девка-поляница, – улыбнулась она, будто угадав Данькины мысли. Показалось, что говорит с легким металлическим акцентом… ах нет: просто удила затрудняют ей речь – на бледно-розовом языке блеснул серебристый трензель.

Спохватилась – кинулась распутывать узлы, стаскивать с себя позорный скотский убор.

– Как звать? – простонал Данила.

– Псаня, – кратко ответила поляница, озлобленно сдирая кожаные ремни. – Меня зовут Псаня, дочь Желтого Пса. Я дочь варяга! Я богатырка! Я хотела биться. Они опоили меня зельем и запрягли. Моего мужа убили. Я отомщу.

Освободившись от узды, присела перед Данькой на корточки – крепко схватила за ухо и насильно повернула его голову на ослабевшей шее, разглядывая кровоточащую ссадину на затылке.

– Рана смешная, хватит валяться, – холодно заметила она. И покосилась равнодушно: – Как тебя величать? Небось разбойник будешь – или…

– Кто это был? – перебил Данила. – Чурила?

– Ха! – Богатырка кратко хохотнула. – Чурила теперь далече. Чурилу нелегко губить. А это… – она махнула рукой через плечо, – всего лишь витязь-угадай. Из Чурилиной дружины. Да-да.

– Он что… безногий? Раненый был?

– Угадаи все безноги. Пешком ходить – позор для угадая. Нелюди поганые, полканы-полукомони! Ножки у них малюсеньки – едва бы верхом сидеть. Даже спят в седле. У этого, видишь ты, лошадь захворилась. Вот и везли рогача в стойла, нового комонька выбирать. А тут вы набежали… с дружком твоим неловким…

Она вдруг запнулась… И улыбнулась, мило приобнажив пару беленьких зубков под верхней губой:

– Спасибо вам.

– Сколько таких мразей в городе? – Даниле стало любопытно, и всерьез.

Псанечка закатила голубые глаза, загибает бледные пальцы.

– Один, два… Три. Еще три угадая да двадцать младших волхвов.

– Сколько? – прохрипел Данька.

– Осьмнадцать, – поправилась Псаня, оглянувшись на двоих незнакомцев в черных плащах, которые по-прежнему пребывали в беспамятстве.

– Тебе повезло. – Псашенька похлопала по плечу. – Быстро их оземь метнул. Не успели очуровать. Они, видишь, мечтали тебя клинками порезать – думали, ты слабанька безоружный. Потому не стали ворожить.

– Обычно ворожат?

– Разумеется, – кивнула богатырка. – Порчу веют, глазами урочат, кости-пакости выворачивают. Моего мужа цвето-маревом удушили.

Странно, подумал Данила. О недавней гибели мужа говорит с чудовищным спокойствием. Металлические нервы.

– О, гляди! – почти радостно воскликнула поляница Псаня. – Да вон они приближаются! Один, два, три… Четыре волхва и угадай на лошади.

Сказала так хладнокровно, что Данька поначалу не поверил. Улыбнулась:

– Вот уж накликали горе. Тебя прикончат; меня – сквозь дым и в упряжь.

Сигнал, опомнился Данька. Подать сигнал моим ребятам! Они успеют, их много! Дюжина кораблей, почти четыреста человек! Поднимут якоря, выскочат из протоки – через пять минут будут здесь…

– Псаня, быстро! Растормоши моего дружка, – заторопился Данька, оглядываясь на далекие темные фигуры, возникшие в конце улицы. Стыря жив, Стыря знает сигнал! – Давай, буди его! Пускай свистит, надо вызвать ватагу!

– У тебя есть ватага? – Голубые глаза недоверчиво сощурились.

– Слушай, рвать твою мать, и выполняй! – рявкнул Данила, внезапно разъяряясь. – Буди Стырю! Ты поняла меня? Быстро.

Ничуть не обиделась. Скорее наоборот: светлая волна удовольствия блеснула во взгляде.

– Я бы рада, только Стыря твой не проснется. Он крепко ранен, – спокойно сказала девушка. – Целая лужа крови.

– Тогда надевай хомут, – злобно сказал Данька.

Проклятие! Только Хлестаный знает условный свист влажской сарыни… Данила слышал этот сигнал всего один раз, когда Хлестаный брал на абордаж его собственный коч. Кажется, два длинных посвиста и задорный перелив… Нет, Данька не вспомнит.

В дальнем конце улицы кто-то пронзительно закричал; дробно загрохотали копыта. Ну вот, подумал Данила, враг поднял тревогу. Заметили свою повозку, недвижно замершую посреди дороги. Скоро будут здесь.

Псаня молча поднялась с корточек, отряхнула ладошки и – решительно вложила мизинцы в маленький рот…

Свист резанул Даньку по глазам, мгновенно оглушая и вышибая слезы. Два длинных и перелив, как и было сказано. Все точно.

– Откуда знаешь воровские посвисты? – спросил Данила, когда в голове утих болезненный перезвон. – Ты жила с разбойниками?

– Я многое знаю, – заметила девица, вытирая влажные мизинцы о порты. – Мой муж был боевым магом на службе Траяна Держателя.

VI

Поляница Псаня оказалась на редкость недурно осведомлена о численности оккупационного гарнизона в Висохолме. Когда Чурила уходил из города, здесь остались четыре рогатых рыцаря и двадцать молодых волшебников в одинаковых черных плащах с электрическим сиреневым проблеском по волнующемуся подолу. Этих тощих парней, удивительно коварных и лютых, несмотря на незрелый возраст, Данька про себя обозвал «комсомольцами». В список их полномочий входила организация нового быта в городке. Именно комсомольцы расставляли повсюду курильницы и воздушные сопелки, стонущие от дуновения особого ветра, насылаемого Сварогом с юго-востока. Они же руководили строительством погановидной пагодоподобной божницы в центре местного кремля – обчуриливали молодых поселянок, обрезали им волосы, переодевали зачем-то в мужские порты и программировали на тяжелый физический труд во имя возлюбленного Чурилы.

Десант Зверкиной ватаги вышиб всю иноземную дрянь из города приблизительно за полтора часа. Три уцелевших рогоносца – один угадай и два патрульных дива – пострадали в первую очередь. Их попросту стащили с коней и забили дубинами. Одну бойцовую обезьяну удалось даже взять живьем – ревущую бронзовую тварь опутали сетями, затащили на мелководье и держали там, пока не затихла. Потом, навалившись оравой, сорвали бронзовые чешуины и, полуживую, кинули в клетку – причем Зверко приказал выставить охрану, ибо находилось слишком много желающих выпустить стрелу в рыжее брюхо гигантской гориллы (а дядька Сильвестр и вовсе едва не помешался – залег на некотором отдалении и терпеливо выжидал удобного момента, дабы обмануть бдительность сторожей, оторвать у клетки пару прутьев, залезть внутрь и вызвать экзотическую иноземную гадость на честный рукопашный бой).

Тщедушные злодеи в плащах оказали, как ни странно, неизмеримо большее сопротивление, нежели восточные рыцари-броненосцы. Памятуя волшебную легкость, с которой он сам давеча справился с двумя черномагами, княжич Зверко поначалу приказал не убивать злодеев сразу, а связывать и приводить на допрос. Такое решение оказалось весьма ошибочным и едва не стоило жизни десяткам влажских разбойников. В ближнем бою «комсомольцы» действительно почти не представляли опасности – однако, расползаясь по закоулкам и подворотням Висохолма, делались практически неуловимы. И тут же принимались творить чародейные гадости. Заползали на крыши и сбрасывали на головы ярыг мешочки с ядовитыми порошками. Выскакивали из-за угла и, быстро бормоча заговоры на лезвие ножа, пускали вослед толпе разбойников дурной ветер, несущий споры сонливой лихорадки. Дошло до того, что некоторые Зверкины головорезы таскали с собой веники да метлы, заметая собственные следы, чтобы их нельзя было срезать и употребить для наведения порчи. Однако по-настоящему Зверко испугался, когда на улицах стали ловить обкуренных, полоумных славянок с горящими факелами в руках. Зомбированные бабы бегали с глупыми улыбками и поджигали собственные дома, распевая короткие бессмысленные стишки. Осознав, что «комсомольцы» начали кодировать рабынь, надеясь на скорый и бурный пожар, Данька Повелел негодяев живыми не брать. Обрадованные ярыги справились с новой задачей гораздо быстрее – и даже ухитрились все-таки привести одного чародея живым (правда, с сулицей в бедре).

А спустя несколько минут сообщили о поимке второго «языка» (судя по количеству трупов он был последним из отряда волхвов) – негодяй скрывался на крыше конюшни, однако был выслежен лично Псанечкой и обезврежен с пугающей жестокостью. Богатырка привела его к Даниле на допрос, придерживая железной ручкой за самодостоинство.

Приведя «языка», девушка повалилась на скамейку и тихонько захрапела: в момент задержания «комсомолец» метнул в нее горсть сон-травы; девушка отскочила в сторону – но, видимо, успела нанюхаться. Княжич Зверко проводил допрос вдвоем со Стырей, который только что пришел в себя и был весьма зол. Несмотря на Стырину раздражительность, беседа с двадцатилетним фанатиком не дала ощутимых результатов. Где Чурила? – На подходе к Властову. – Что ему нужно? – Он несет славянам весну, хочет осчастливить ваш дикий, неблагодарный народ. – Давно ли ты на Чурилиной службе? – Восемь лет обучался при Сварожьем жрище у великого волхва Куруяда. – Есть ли еще твои соратники в окрестностях Висохолма? – О да, нас много, мы повсюду! Мы теперь везде! Будем оберегать эту землю, приглядывать за цветами и злаками; наши глаза смотрят из-под земли, наши руки движутся в шуме ветвей… – Куда вы дели городских мужиков? – Мужики не нужны. – Что значит не нужны, гнида? – Здешние мужи бесполезны. Русь есть страна прекрасных, трудолюбивых женщин. Эти женщины достойны других, более высокородных мужей – и такие небеснорожденные мужья скоро явятся на Русь, чтобы поселиться навсегда.

Пленный волхв не смог ответить и на главный вопрос, интересовавший Данилу: чем вы очуриваете женщин? – Это брага из драгоценной травы, растущей на берегах небесной реки Суры. На грязной земле она известна под названием кропийной сароги. Мы смешиваем ее с другими зельями и делаем сладкий ветер, который учит людей внутреннему песнопению. – Что есть противоядие, как можно расколдовать очурованного человека? – Это невозможно. – Отвечай, гнида, или я выдам тебя моим удальцам. – Разворожить невозможно. Никогда. Человек, побывавший на берегах небесной реки, не пожелает опуститься обратно на грязную землю. Внутреннее песнопение поселяется в человеческой душе навсегда. Ни одно из земных растений не осмелится вызвать на магический поединок огненную сарогу-траву!

Данька подавил вздох и отошел к окну. Молодой шаман не лжет: он действительно не знает противоядия. А за окном весело. Кипит безумство факелов, пляска обнаженных кинжалов – победа! город наш! Но – Данька знал: нет никакой победы. Чуть вдали, над высоким берегом, под нежно вечереющим небом по-прежнему движется тупой злокачественный хоровод… Уже сломали рогатую часовню с непристойными идольцами, заглушили ноющую музыку, разбили кадильницы – они все танцуют. Как если бы музыка успела проникнуть внутрь и поселиться в размягченной душе.

Как испугалась бедная Рута, когда увидела эти медленные кольца! «Страшно-престрашно, братец, – зашептала, прижимаясь рыжей головкой к Данькиному плечу. – Тянет, словно чернота в коловодце!» Потом стиснула зубки, прыгнула вперед и вырвала из хоровода-коловода крошечную девушку, еще подростка… Трясет за плечи: «Проснись, миленькая!» – а сама плачет; а девочка закатывает красивые серые глазки и бормочет что-то чудовищно неблагозвучное и нескладное про горькую черешню да кривую радугу…

«Помоги, деда Посух, – глухо попросил Данька, в пояс кланяясь старому пасечнику. – Ты премудрый волшебник; ты знаешь, как их расколдовать». – «Я то премудрый, а ты, паря, видать, шавшем тупой, – серьезно ответил старик, раздумчиво теребя бороду. – Я не волшебник, тудысь-растудысь! А лекарштвие от зачурания ты и сам жнаешь». – «Правда?» – оживился Данила, поспешно полез в мошну и начал выкладывать на стол мешочки со снадобьями: «Может быть, толченый ядрань поможет? Или кострючий корень? Если смешать с распаром из цветков кочедыжника…» – «Ты не прошто тупой, – вздохнул пасечник. – Ты еще и жутко глупый! – И добавил, строго моргая голубыми глазками: – Жабудь про эту плесень. У тебя ешть другое оружье, куда посильнее…» Данька удивился: «Какое? Я не знаю». А в ответ: «Знаешь. Просто боишься вспомнить».

Данька отвернулся. Сгреб со стола цветные мешочки и ушел. Да, он знал способ. Но… это греческое лекарство, драгоценное супероружие погибшей Империи сейчас неприменимо. Все равно что использовать термоядерную бомбу для отопления холодной комнаты.

…Между тем в крепнущей темноте за окном начались молодецкие пляски, кулачные бои и аттракционы: кто быстрее расшибет топором страхолюдного болванчика из пагоды (Стыря сказал, что статуи сделаны из желдяной падубы – редкой породы железного дерева). Данька догадывался: парни уже напились, буянят, потихоньку грабят опустевшие без мужиков дома, тайком растаскивают по темным подклетям безвольных, обкуренных женщин с дурными улыбками на слюнявых губах. Странная победа. Странное у меня войско. Улица моя тесна, говаривал Емелька Пугачев. Данька мрачно усмехнулся: вот и пришлось заделаться самозванцем. Теперь он руководит воровским сбродом – по щучьему велению, по Зверкину хотению! Горька моя черешня, крива моя радуга…

– Лодьи! Лодьи плывут! – загудела толпа за окошком. Луженые глотки! Рев такой, что стонут матицы в тесной нережской избе, облюбованной под ставку княжича. Рута отбросила рукоделье (сама в кольчуге, а пальчики иголками исколоты!) – сиганула к подоконнику.

– Точно кораблики плывут! Ха-ха, до чего красивеньки! Погляди, братец. – Она махнула Даньке ручкой.

Пара быстроходных кочей, вынырнув из темноты, направились к пристани – кто такие? Похоже на купецкие… однако отсюда видать пятна щитов, развешанных по борту, да и соколиный глаз, намалеванный на носу, поглядывает довольно хищно…

– Братья Плешиватые, ушкуйники с Керженца, – пригляделся Стыря в прореху бычьего пузыря на крохотном окне. – Шибко гребут, и ветрилы раздуты… Никак худое стряслось?

Вскоре в сени влетела запыхавшаяся Псаня – в мужских штанах и короткой рваной рубахе с треском в грудях – на бегу зачерпнула воды из кадки, прыгнула на середину комнаты.

– Ужасные новости, княжич! – выпалила, вытирая жаркий мокрый рот. – Кумбал-хан перешел Влагу и вторгся в Залесье! Сельцо Олешье взято, Стожарова Хата сожжена! Столица Глыбозерского княжества, по слухам, уже осаждена Сварожьими угадаями! Чурила начал войну! Да-да. Это война, княжич.

Стыря как стоял, так и присел на корзину с козьим сыром.

Данька недоумевающе покосился на него:

– Я тоже должен испугаться? Это действительно опасно?

– Почти смертельно, – серьезно ответила богатырка, в упор глядя голубоватыми глазами. – Триста всадников с разрывчатыми луками. Они оставляют позади себя выжженную землю. Братья Плешиватые сегодня за полдень дошли в родную Стожарову Хату из Созидаля – они увидели там золу да горькие трупы. Раньше Хата была крупным селом – теперь в Хате живут только черви.

– Сарынь! Сарынь! – взревела, засвистела толпа снаружи. В полутемной комнате почти просветлело от звонкого блеска сотен кинжальных лезвий за окном – как зарница полыхнула.

Данька выглянул: боже мой, сколько народу! Копья торчат, на копьях что-то насажено – кое-где петухи жареные, а вон там – ужас: мертвая голова с козлиной бородкой… Посреди площади, в центре всеобщего внимания – братья Плешиватые: два пышнокудрых (вопреки прозвищу) гиганта залезли на телегу и размахивают руками: жалуются ватаге о зверствах Кумбал-хана. Толпа слушает, надувается тягучей злобой – багровеют хари и чешутся руки… Потянув носом дымную, пахнущую потом струю, долетевшую с улицы, Данька отчетливо различил тонкий, солоноватый аромат ненависти, разлившийся в воздухе.

– Дави полканов! Бей погань! Долой Чурилу! – заорали злые голоса; Данька поморщился.

– Фу, как противно кричат, – прозвенел из угла серебряный голосок. Рута подняла синие глаза от рукоделия. – Чего они свистят, глупенькие? Вот дураки. Правда, миленький братец?

– Братья Плешиватые бьют тебе челом, княжич, – продолжала меж тем Псанечка, игнорируя замечания Руты – поляница глядела только на Данилу. – Хотят служить наследнику. Просят допустить в твою ватагу… Точнее… – Она с досадой тряхнула платиновым каре, поправилась: – Точнее говоря, в твое войско.

– Надо брать, – торопливо сказал Стыря. – Братаны Плешиватые – крепкие молодцы. У старшого, Ноздрата, – двадцать головорезов охраны! А младшенький, Хват Плешиватый, шибко топоры кидать умеет. Кабана с левой руки валит, сам видал.

– Погоди… – Данька вдруг опомнился, испугался: – Псашенька, милая… ты сказала, что войско Кумбал-хана переправилось через Влагу и сразу пошло на Олешье, верно?

– Да-да, мой княжич, точно так.

– Стало быть… Кумбал прошел через… Жиробрег? В дальнем углу избы что-то звонко ударило об пол. Это Рута выронила из рук серебряную коробочку с жемчужистым бисером. С густым шорохом быстрые жемчужинки раскатились по полу – будто чашку молока плеснули оземь.

Два глупых, испуганных синих глаза. Данька почти разозлился:

– Ты беспокоишься о своем премиленьком князе?

– Ax… – произнесла Рута, румяное личико вмиг стало сливочно-белым. Рывком обернулась к Пеане, умоляюще сложила ручки: – Они не убили князя Лисея, ведь правда? Они не могли сжечь Жиробрег?

Псаня молчит, будто не слышит. Смотрит только на Данилу и размеренно моргает. Январский антициклон в арийских глазах.

– Отвечай, – нехотя сказал Данька. – Кумбал-хан разрушил Жиробрег?

– Вовсе нет, мой князь. – Псаня качнула волосами. – Вражеское войско прошло мимо Жиробрега. Тамошний князь Лисей собрал все свои силы и немедленно выступил вослед неприятелю, намереваясь дать бой. По слухам, битва состоится нынче ночью либо поутру – в окрестностях Глыбозера.

– Братец! – Рута прыгнула, как рысенок, через всю комнату: сильные пальчики ухватили Даньку за локоть, рыжие косички хлестнули в лицо. – Мы ведь поможем князю Лисею?! Мы ведь поплывем к Глыбозеру, правда? Быстро-пребыстренько? Ну пожалуйста!

– А как же… наш брат Михайло? – Данька медленно отстранился, высвободил локоть из нежного, но крепкого захвата. – Ты уже забыла о нем? Мы не будем его спасать?

– Ой! – сказала Рута и схватилась за голову. – И верно позабыла! Какая я глупая! Глупая и злая! А… что же делать, братец?

Опять этот невинный лазоревый взгляд. Данила отвернулся.

– Княжна Рута говорит правильно, – вдруг звонко сказала Псаня, скрещивая на груди красивые руки, тонкие и мускулистые. – Надо плыть на помощь Лисею Вещему. Чурила вторгся на Русь как завоеватель. Надо его уничтожить. Да-да. Уничтожить.

– Безусловно, ты права, – жестко сказал Данила. – Чурилу надо уничтожить. Только, пожалуйста, без меня.

Псаня подняла светлые брови – медленно и вопросительно.

– Я все понимаю. Отечество в опасности. Древнерусский раек закрыт, все ушли на фронт борьбы с Чурилой, – раздраженно рассмеялся Данька. – Хотите новость? Вы меня достали с этим Чурилой. Вы можете плыть в Глыбозеро и биться с Кумбал-ханом. Я отправлюсь в Калин один. Назло всему… – Данька тряхнул головой. – Назло всему я спасу Михайлу Потыка.

– Дерррьмо! – вдруг рявкнула Псаня, скалясь и хищно приседая.

Рута просто замерла в шоке, раскрыв ротик. Стыря еще глубже просел в корзину с сырами. Данька не поверил своим глазам. Показалось, что светлые волосы на голове Псанечки зашевелились: лицо светлоокой берсеркини стало нежно-малиновым, белые зубки обнажились, а нос сморщился и задрожал, как у злобной собаки.

– Дерррьмо твой Потык! – прохрипела валькирия, дергая руками так, будто намеревалась разорвать рубашку на груди. – Прредатель! Раб греческого бога! Раб своей женки-тороканки!

– Как ты смеешь?! Грязная простолюдинка! – крикнула рыжая хищница Рута, прыгая вперед, – Данька едва успел поймать за узенькие плечи. – Как ты назвала братца Михайлу?! Да я тебе…

– Шшшаг назад, барышня! – прошипела Псаня, пригибаясь и поднимая к перекошенному лицу маленькие жесткие кулаки. – Прррочь…

– Я тебе не барышня! – визгнула Рута. – Я княжна властовская!

Она вдруг дернулась с неожиданной силой! Выскочила из Данькиных объятий – и как огненный петух налетела грудью на холодную поляницу! Едва не стукнулись лбами – сцепились взглядами! Отсветы рыжего пламени ударили в бледное лицо Псани; на высоколобый профиль Руты легла холодная голубая тень.

– Ты княжна, это верно… – проговорила богатырка, злобно и тщательно растягивая слова. – А твой брат Потык – предатель.

Рута быстро обернула к Даньке испуганное, почти плачущее лицо.

– Братец… я ее сейчас ударю, – прозвучала знакомая фраза. Данила молча бросился вперед. Загрохотала повергаемая мебель – одновременно с Данькой метнулся, поспешно вылетая из насиженной корзины, Стыря Хлестаный. Разбойник тоже прекрасно знал: самородная княжна Рутения Властовская выполняет подобные обещания мгновенно.

Мог получиться красивый и непредсказуемый поединок, подумал Данька, распихивая широкими плечами схлестнувшихся барышень. Стыря налетел сзади: вцепился в стальную талию Псанечки – оттащил к стене; Данила бережно вытолкнул рыжую сестрицу в сени.

– Успокойся, тише… – глухо бормотал он, нажимая плечом, стараясь не дрожать от близости разгоряченного стройного тела. – Поди в спальню, подожди меня. Разбери снадобья в мешочках. Отвлекись… И – не вмешивайся.

– Это… это… какая-то недобрая баба, – шепчет, стонет Рута, вяло сопротивляясь и испуганно заглядывая в глаза. – Она злая-презлая! Как мужик с титьками!

– Жди здесь. – Мягко толкнув княжну на кровать, Данила отскочил и захлопнул дверь. В ушах еще звенит колючий голос: «Предатель… раб…» Постой же, псова дочка. Ты сейчас все расскажешь! Он прыгнул в сени, оттуда на порог комнаты: – Хлестаный! Оставь нас вдвоем.

Стыря послушно, почти радостно шмыгнул вон.

– Говори, откуда знаешь Потыка, – быстро приказал Данька, надвигаясь на поляницу. Богатырка отступила на шаг, но гордо подняла голову:

– Мне говорил муж. Он был боевой маг. Муж многое знал. Все славянские волхвы презирают Потыка. Потык был рожден богатырем, но Перун и Стожар напрасно надеялись на него. Потык предал дедовских божков и принял греческое имя. Муж рассказывал: Потык могуч, но слабоволен. Потык носит на шее крест заморского Бога и хочет быть рабом. Потык никому не нужен, он всюду чужой.

– Потык не чужой. – Данька поднял указательный палец с черным перстнем. – Он мой брат.

– Потык недостоин твоего родства, княжич Зверко! Ты смелый воин и гордый волхв. Ты научишься многому и станешь великим. А Потык – жалкий недобогатырь. Он растерял драгоценный дар, завещанный русичам от Сварога и Световита: он утратил ненависть к врагу.

Данила вздрогнул: мягко заныло сердце. Нервы шалят.

– Ты – надежда Руси, а твой брат давно перестал быть русичем. Греческая вера, тороканская жена! Разве такой наследник спасет Залесье от Чурилы? Никогда. Потык потерял главное – гордость. Забывший побеждать да погибнет. Нет-нет. Твой брат не сможет побороть тороканское заклятие. Ляжет в женину могилу и сгниет заживо.

Уже совершенно успокоилась. Ее голос звучит размеренно и четко. Иногда Даньке кажется: слова поблескивают в воздухе. Колючие звуки позванивают в Данькиной голове, как скачущие сюрекены. И все-таки… милая Псанечка… ты не права!

– Потык мой брат. Я освобожу его. У меня есть… Богатырка внезапно смолкла, предчувствуя недоброе…

– У меня есть Имперские Стати.

Пошатнулась! Оскользнулась на бисерной россыпи – всплеснула рукой, с лету сшибла какие-то горшки, хлестко размазала кашу по скатерти… Нет, не упала: уцепилась побелевшими пальцами за подоконник и болезненно стонет:

– Где?! Где они?! Скорее – УНИЧТОЖЬ!!!

Данька замер. Что это – актерская импровизация? Неужели греческие Стати способны повергнуть в ужас отважную богатырку? льдинку-блондинку Псанечку, дочь Желтого Пса?

– Стати – греческая западня. Они убьют тебя!

Красивая, когда волнуется. Глаза и губы темнеют, а дыхание становится почти теплым.

– Муж говорил о замысле хитроумных греков. Греки прислали могучие Стати на Русь, чтобы уничтожить наше древнее чародейство! Наших божков и весь поднебесный Вырий! Это ловушка, княжич! Опомнись!

Восхитительная гиперборейская злоба в глазах молодой женщины заставила Даньку содрогнуться. Уфф… мурашки по хребту. Сколько солнечной ярости в холодном теле, сколько яда на кончике бледного языка! Чудесный генофонд… Что она кричит? Данила почти не слушал слова, он думал о другом. У такой самки будут великолепные детеныши – бестрепетные убийцы и гениальные философы. Просто протянуть руку. Мягко взять рукой за горло и овладеть. Прямо здесь, на дощатом полу, чтобы просыпанный бисер хрустел под ними и вдавливался в мускулистую белую спину…

К счастью, он не успел протянуть руку.

– Не смей прикасаться, – тихо сказала Псаня.

Данька отшатнулся. Бррр.

– Не смей прикасаться к Статям. Они убьют в тебе гордость. Убьют нарождающегося богатыря. Помни: именно ты, а вовсе не старший брат Потык должен унаследовать трон! Только ты спасешь русичей от Чурилы и других иноземцев…

Данила устало вздохнул. Протянув руку к самому лицу богатырки, слегка придавил указательным пальцем кончик ровного арийского носика:

– Красивый носик. И очень красивые слова, Псаня. Вы все умеете красиво говорить. А я не умею. Я молчу. У каждого свое дело: вы – уговариваете, я – молчу и упрямлюсь… Ха. Вот сейчас уговариваешь ты. А прежде этим занимался мой вещий друг, князь Алеша…

– Вещий Лисей будет биться с Кумбал-ханом сегодня ночью, – быстро перебила поляница. – Обе армии погибнут. Ты должен прийти и забрать славу победителя. Славяне назовут тебя главным защитником! Ты нужен народу, княжич!

Данила поморщился.

– Я не знаю, что такое народ, – сухо сказал он. – Я с ним не знаком. Проблема в том, что я помогаю только знакомым. В первую очередь – братьям. Поэтому еду в Калин.

– Ты делаешь ошибку, княжич. – Ее голос шелестит, как коса в пыльной траве. – Спасаешь Потыка, теряешь себя. Отдаешь ферзя за пешку!

– Повтори, – спокойно и строго сказал Данька. – Повтори последнюю фразу.

– Ты… меняешь ладью на лапоть, вот что я сказала! – озлобленно выдохнула Псаня. – Губишь будущего исполина Зверку ради ничтожного Потыка…

– Все, замолчи. – Данила вдруг устал. – Я уже принял решение.