Текст книги "Украшения строптивых"

Автор книги: Арсений Миронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 35 страниц)

Впервые в жизни закружилась голова. Данька медленно приподнял взгляд. Посмотрел исподлобья:

Что???

Солнце бьет в глаза, он едва различил фигуру коренастого бородача, почтительно склонившегося в полупоклоне… Вдруг – бородач отшатнулся, уступая кому-то дорогу. Сбоку надвинулась медленная тень: Данила увидел босые ноги в золотистых песчинках, чуть выше – подол малиновой сорочки! Быстро вскинул голову – на фоне солнечного неба разглядел только темный контур: вытянутая шея, оттопыренные уши, дрожащий оселедец болтается у щеки.

– Истинно ли, добрый человек, ты есть наследник покойного нашего владыки Всеволода? – негромко спросил голос Стыри Хлестаного.

Данька обернулся и посмотрел на Руту. Увидел широко распахнутые глаза: удивление, почти недоумение мелькнуло в девичьем взгляде.

И тогда Данька вздохнул. Посмотрел в небо…

И твердо ответил на вопрос.

IV

А за то, что Россию обидели —

Емельян Пугачев не простит.

«Любэ»

В верблюжьем безрукавом армяке с кровавыми пятнами по подолу, в синей степняцкой шапке набекрень, с расшитой княжеской тесьмою в желтых волосах, ничуть не шаркающей походкой бывшего десантника ранним полдником восемнадцатого числа летнего месяца травокоса на высокую корму флагманского ушкуя вышел младший наследник Всеволода Властовского, княжич Зверко.

Тряхнув крупной головой, медленно отведя от лица длинные пряди, наследник посмотрел вперед, на воду, на пылающее солнце, разлитое по ряби теплых волн. Долгие дни, скоро солнцеворот. Около восьми вечера, а оно знай себе жарит…

Флагманский корабль «Будимир» тяжело катился вниз по железной дороге большого влажского течения. В надутом парусе гудел, старательно толкался молодой полуденный ветрище, трудолюбивый батрак на жниве стрибожей. Вместе с ветром сзади наносило сплошной шум, и треск, и плески, несмолкающий хохот голосов: гигантская воровская флотилия из восемнадцати кораблей шла позади флагмана.

Зверко уже устал от этих криков, бесконечных восклицаний «Слава наследнику!» и призывов идти войной на Властов – отбивать у Мокошиных прихвостней главный трон Залесья. Иногда казалось, что расшитая тесемка обжигает кожу на лбу, охватывает голову горячим кольцом… Непривычно быть княжичем. Странно видеть, как огромные мужики, сплошь покрытые шрамами, почтительно кланяются ему; как срывает шапки и восторженно машет лезвиями буйная речная молодежь.

Едва удерживая в руке глиняную мису с пареной репой, снизу, с палубы, кряхтя и постанывая, вскарабкался грибовидный дедушка в гигантских. лаптях. Поставил блюдо на лавку, хищно навис над кушаньем, плотоядно сожмурился на чудесно разваренные корнеплоды под темным медом… Быстро огладил бороденку – и решительно выхватил из-за голенища боевую липовую ложку.

– И все жа Буштенька чудешно репу запаривает, – заметил дедушка через минуту, перешамкивая честно заслуженный ужин. – Хошь половинку?

– Спасибо, деда Посух. Не откажусь, – сказал наследник.

– И хорошо, што не желаешь! – кивнул старикашка, немедленно и нагло прикидываясь тугоухим. – Мне и шамому маловато будет. Не хошь – как хошь; была бы чешть предложена…

Наследник рассмеялся, покачал головой.

– Ох, молодежь пошла! – не унимается древнерусский пасечник Посух. – Уже проштецкую народную пишчу не употребляют! От репочки пареной носяру воротят! Привыкли, понимашь, к воздушной кукурузде!

Зверко не слушает. Он смотрит, как по левому берегу, по горбатой хребтине холма замелькали темные бревенчатые избушки, запестрило грядками-огородами. Домики приземистые – не то что многоярусные светлые терема стожаричей…

Наследник смотрел на узкие оконца, похожие на бойницы, на двухметровые частоколы. Ясно: племенные угодья Стожара закончились – началась нережская земля. Должно быть, это и есть знаменитое село Ключистое, где каждой весною налетающие торокане вырезают половину населения… А значит, теперь и до пограничного Висохолма недалеко.

– Шлышь, Данилка! Неужто всю ражбойную ораву потащишь в Калин? – вдруг спросил дедушка Посух. Он уже управился с репой и теперь облизывал ложку, вопросительно моргая голубыми пуговками из-под соломенной шляпы.

– Они помогут мне выручить брата Михайлу, – ответил наследник. – И пожалуйста, деда Посух… не называйте меня Данилой. Мое имя – Зверко.

– Ты ври, – предложил старик, – да не завирайся. Напрасно ты, Данька, опять притворяесси. Притворишка-шаможванец! Шперва коганым иножемцем притворялша. А теперича вот нашледничка из себе корчишь…

– Я не корчу. Этим людям нужна надежда. Им нужен я – княжич Зверко.

Снизу, из подпалубка, донеслись приглушенные удары и дикий, хриплый рев – Данька поморщился (едва заметно побледнел), Посух печально почесал затылок. Это ревел Потап. Косолапого приятеля пришлось запереть в железную клетку… Он почему-то взбесился: все норовил кинуться на наследника и разорвать в кровавые клочья. Стыря предложил заколоть медведя, но наследник не позволил.

Полчаса назад княжич Зверко спускался в подпалубный муравленый чердак, чтобы отыскать в ворохе воровских трофеев свой любимый меч, кистень и доспех. Изможденный медведь спал, неловко уткнувшись зареванной мордой в железные прутья. Рядом с ним, прямо в клетке, сидела грустная девочка Бустя. Она гладила Потапа по грязному загривку и что-то бормотала. «Мы спасем дядьку Михайлу, Потапушка… Все будет ладненько, как встарь»…

С самой Бустенькой тоже творилось неладное. Вот уже несколько часов – с того самого момента, как Данька вернулся в шумной компании новых друзей-ярыжек и приказал называть себя наследником Властовским – Бустя наотрез отказывалась с ним разговаривать. Пролезала меж прутьев клетки и пряталась за ревущего Потапа. Глядела исподлобья, недобро – точно как вчера, когда Данька был впервые уличен в подглядывании у окна Михайлиной избушки в лесу.

– Жаврался ты Данилка. – Посух погрозил ложкой. – Ну погляди на собе: какой ты князь? Князь-млязь-без-мыла-влазь! Опять чужую личинку на харю начепил, гумноед!

– Личины иногда приносят пользу, – негромко сказал наследник. – Они помогают людям жить…

– Подыхать оне весьма помогают, вот што! Подумай башкой! – Посух звонко цокнул ложкою в собственный морщинистый лоб. – От вранья одна гниль процветает! Шмотри: почему на тебя давеча Штыря налетел? Да ведь ты сам коганым купцом прикинулся! Вот Штыря и озлился, што иножемец рушшкую девку на коганую чужбину увозит. Оттого и драка, и девицу похитили!

– Слышь, дед! – Данька обернулся почти раздраженно. – Отчего ты такой умный? И честный? А? Признайся: ты – волшебник, да?

– Я не умный, – подбоченился дед. – Я премудрый. Понял ражницу?

– Нет, не понял! – Данька тяжело надвинулся на гордого старичка. – Мне… очень многие вещи непонятны, деда Посух. Например, объясни: почему ты не заснул, когда я распылил сон-траву во время драки? Все храпят – а ты бодрый, как кузнечик! И меня разбудил…

– Дык… – Посух попытался почесать темя сквозь соломенную шляпу. – У меня ить… эта… штарческая бешшонница! Ага. Ждоровье шалит, нервишки фулюганят. Вожрашт ужо такой: не шпится мне чегойта!

– Не хитри, дед. Ты – колдун…

– ШТО? ЩА Я ТАБЕ ЛАПТЕМ ПРОМЕЖ ГЛАЗ! – Посух подскочил как ужаленный, соломенная борода гневно затряслась. – Пошто пожилого человека обижаешь? Шам ты колдун! Чародей-мародей-обожрался-желудей! На себе погляди! Вонючие пирожки по углам подбирает! Гнилую плесень в мешочки копит! Жележную дуру с крыльями приручил! Шлыхано ли: рушшкий богатырь, а дивий чароперштень начепил ровно колечко обручально! С кем обручился, дурень? А шнимать как шобирался? С кровью? Насилу я тот перштень с пальца твоего штащил – ажно в кожу врезался, гнида! Тьфу! Хошь бы шпашибо шказал…

– Угу. – Данила нагнулся, с интересом заглядывая под дрожащую от гнева шляпу. – Так это вы, дедушка, мой перстень стащили?

– Ражумеется, – фыркнул пасечник. – Ты давеча дремной травы нанюхался и давай храпеть. Я его и штащил, пока ты шпал. Шоб табе не больно было. Понял, неблагодарная харя? Эх, Данилка! Ежли б ты жнал, школько ражноображных чудовищ энтот перстешь до тебя носило… подумать боязно – штошнить может.

– Колечко… у вас?

– Да… экхм… вышвырнул, кажись, кудай-то… – Посух замялся, отвел взгляд. – Пошлухай, Данилка: плюнь ты на энтот гадский перштень. Давай, повторяй жа мной: харк – тьху!!!

– Вы, деда Посух, поищите хорошенько. Перстенек мне очень нужен, – медленно произнес Данька неродным голосом, растягивая слова по слогам.

Древний пасечник испуганно поднял глазки, обиженно заморгал. Потом сунул ручку в аккуратный накладной кармашек на пузе:

– Тьфу! Вот привяжался… Да жабирай!

Будто холодный камешек лег в сухую ладонь Данилы. Свищовский перстень, похожий на крупную муху, замершую в морщинистом куске черного льда, привычно скользнул на указательный перст… ох, сладкое чувство крылатости в правой руке! Абсолютная свобода удара. Снова отрастают невидимые железные когти… Данила восхищенно посмотрел на собственную руку, будто не узнавая: сколько убийственной мощи – кажется, голубые искры вот-вот затрещат меж пальцев! Я вновь повелитель железного врана!

Быстро повернул камень – ох! Сладко защекотало ладонь – забытое ощущение: незримая нить протянулась от сжатого Данькиного кулака куда-то вдаль, за десятки верст – там, на рее брошенного, замершего на отмели купеческого коча по-прежнему сидела, спрятав плоскую голову под стальное крыло, ужасная черная птица…

Просыпайся, пернатый друг! – ухмыльнулся Данька, напрягаясь и будто подтаскивая железного ворона к себе – как тяжелый воздушный змей на металлическом тросике. И вот – потекли по нити горячие волны, мягкими толчками передаваясь в Данькину руку, жарко онемевшую почти по локоть: ворон проснулся. Он летит к хозяину.

Данька прикрыл глаза: и вдруг… увидел свою птицу. Мрачную молнию над вогнутым зеркалом воды. Видение было ясным и отчетливым, но – кратким, как сухой проблеск фотовспышки: только контуры и тени, никакой цветности. Вода и птица – и снова темнота перед глазами.

Когда он раздвинул ресницы и огляделся, Посуха уже не было на корме. Ушел беспокойный старичок.

V

Бывший главарь разбойничьей ватаги, а ныне просто главный наследников кормчий Стыря едва не выронил из цепких клешней деревянное кормило «Будимира».

– Княжич! Ты чуешь?

Княжич Зверко кивнул. Он именно чуял: еще не мог слышать странный ноющий звук, похожий на плач сотни болезненных волынок. Но уже уловил невнятную, тревожную вибрацию в воздухе. Недобрую дрожь, долетевшую из-за холмов, мирно зеленевших прямо по курсу.

Тут Зверко увидел, что у Стыри мелко подрагивают руки.

– Я знаю этот позвук, – сказал кормчий. – Это Чурила. Впереди из-за широкого поворота выплывали Присады Висохолма – редкие домики среди сплошных лугов. «Странно, – подумал наследеник, – травокос начался, а здешние мужики медлят». На лугах не было ни одного косаря. Тьфу, что за вонь – сладковатая, тошнотворная…

– Я знаю этот смрад, – сказал кормчий Стыря. – Здесь был Чурила.

Кончились луга, показался задымленный висохолмский пригород – ветряки да голубятни в рыхлой зелени вишневых садов. А вот и городище: на крутом холме прочернела древняя, опаленная частыми вражьими приступами каменная стена с изрубленным бревенчатым насадом – за много лет бревна измочалились, побурели от крови, обросли колючим наростом обломанных стрел. Вот он, легендарный Висохолм, пограничный город Залесской Руси. Слава Богу, все в порядке. Укрепления целы, неприятельской армии не видать, а вон и людишки белыми пятнышками мелькают у пристани…

И вдруг наследник испугался.

Что-то не так. Что-то чуждое, нерусское было во внешности городища. Зверко быстро посмотрел в ту сторону, куда указывала загорелая рука кормчего. Прямо из середины укрепленного кремля в нежно-голубое небо торчало нечто. Пока невысокое, еще недостроенное. Чернокаменное, изукрашенное рогатыми статуями, желтыми цветами и мутно-золотистыми побрякушками. Ветер донес с того берега… музыку. Все тот же ноющий плач – только теперь он усилился, оброс медным шорохом бубенцов и ритмичным потрескиваньем гремушек… Звуки долетают именно оттуда, из непонятного сооружения с блестящими рогами на чешуйчатой крыше.

Какая-то идиотская пагода.

– Кажется, ты прав, приятель, – произнес наследник Зверко. – Табань корабли. И рассказывай, что знаешь о Чуриле.

Стыря знал предостаточно. Три дня назад он нанялся на службу к старухе Корчале. Жрица Мокоши сама обратилась к известному ярыге за помощью. Дело было секретное, государственной важности. Корчала собиралась выкрасть летучие сапоги у восточного полубога Чурилы – в тот час, когда этот симпатичный парень будет отдыхать в Дымном Урочище после ночных плясок с поклонницами. Стыря тогда маловато знал о Чуриле – и потому согласился. Корчала заплатила пять гривен сразу (тихо! только не говори моим удальцам!) и обещала еще десять за удачное дело. Стыря пробрался в Дымное Урочище и залег в мокром ивняке, дожидаясь удобного момента. Чурила появился под утро – прилег на камушек и заснул. Стыря, уже предвкушая скорый гонорар, ловко подкрался и стащил сапоги. И тут… началось. Отовсюду набежали Чурилины волхвы-телохранители в черных плащах! Какие-то жуткие волки соткались из полумрака! Будто из-под земли полезли дивьи мохнолюди, великанища с клыкастыми мордами! Даже железный ворон упал сверху, из-за облака!

– Железный ворон? – прищурился Зверко. Точно железный. Одним словом, Стыря наконец понял, что попал в необычайную заваруху, в крутую божественную усобицу. Пришлось бросить сапоги и спасаться бегством. Только на следующий день Хлестаный узнал, что Чурила – не просто молодой дурачок, сипящий на свирели и танцующий с пастушками. Чурила шел на Русь как новый властитель! Он захватывал города не копьем, а… играючи. Играючи на свирели. Ноющий звук и сладкий смрадный дымок в воздухе – все это знакомо Стыре по Дымному Урочищу!

– Княжич! Дозволь мне пробраться в городище – разведать, что к чему… – Стыря умоляюще поднял белесые брови. – Страсть любопытно!

– И я, княжич! И меня! Добрый волен, пусти на вылазку! – подскочили сразу несколько бандитов. Волосатые кулаки сжаты, глаза горят…

– Я тоже, миленький братец! – завизжала Рута: испугалась, что про нее забыли. Подскочила и вцепилась в локоть: – Буду тебя охранять, правда?

– Не шляйтеся туды! – вдруг донесся недовольный голос откуда-то сбоку. Дедушка Посух будто невзначай прошествовал мимо, прижимая к груди почти равновеликий жбан с квасом. – Тама гадостное чародейштво, я отседова чую. Начурено, набедокурено – штрах! Это все Чурилка-жлодей вождух портит… Жаколдует вас, жаколдобит!

– А что делать, деда Посух?

– Дык… а грецкие Стати на что? Доставай их из торбы – и пущай в дело. Они любые чары вмиг выжгут… – твердо сказал Посух. И забавно нахмурился: – Что, боисся?

Данила боялся. Он понимал: если пустить в дело страшные Имперские Стати, они уничтожат всю магию в округе… Не только вражескую, но – любую. В том числе – Данькиного железного ворона. А также драгоценные порошки, пирожки и зелья. Все сгорит без следа…

В этом сказочном мире использование Статей равноценно применению термоядерной бомбы в битве на Куликовом поле. Едва ли это понравится новым Данилиным подругам – русалкам… Как отнесутся к такой выходке местные водяные, лешие и прочая полезная нежить? Или, скажем, степной ветер, которого Данька с большим трудом приманил к своим парусам щедрыми дозами скат-жемчуга?

Глядя вслед удаляющемуся старичку, Данька промолчал. Нет, Имперские Стати – не вариант. У меня есть другие способы ведения войны. Он покосился на Стырю, который нетерпеливо переминался с ноги на ногу, поглядывая выжидательно и чуть испытующе.

– Будь по-твоему, кормчий, – сказал Зверко, быстро стягивая верблюжью безрукавку. – Нужна разведка. Я пойду с тобой. Сплаваем по-быстрому. Только мы двое – остальные здесь.

Быстро обернулся к Руте, предупреждая протестующие визги:

– Ты останешься на корабле, сестрица. Поручаю тебе охрану «Будимира». Только… надень, пожалуйста, кольчугу подлиннее – и выплети эти дурацкие ржавые кольца из волос.

Отвернулся и, жмурясь, поглядел в сторону Висохолма. Данька понимал: город занят неприятелем и вылазка будет небезопасной. Однако… не мог усидеть на месте. Столько раз слышал про этого Чурилу! Хоть одним глазком поглядеть на зверя…

Он скинул звенящую кольчужную кожу, стащил сапоги и мигнул Стыре: пошли. Хлестаный подозвал кудрявого помощника, цыгана Берладку – передал гудящее кормило: «Кидайте становые грузы на дно; ждите нас». Рывком стянул малиновую рубаху, вытащил из расписных ножен любимый сорочинский кинжал (Данька вернул клинок владельцу). Мотнул головой, лихо прикусил зубами кончик оселедца. Покосился на княжича – вдруг, заметив неладное, едва уловимым жестом показал себе на лоб.

Данька понял, кивнул. Поспешно выпутал из волос яркую княжескую тесьму.

Ну, с Богом. Стыря вскочил на борт, высоко подпрыгнул – и, перегнувшись в воздухе, полетел вниз. «Красиво ныряет, разбойник», – подумал Зверко. Потуже подтянул черный перстень на пальце, похлопал ладонью по кожаной мошне со снадобьями… оружие на месте. Ну вот, опять грядут приключения. Легко вздохнул и вслед за Стырей прыгнул в воду – почти без шума. За три безумных дня он научился не взмучивать брызг.

Плыли по течению – Стыря даже быстрее, чем Данька. Разбойник чуть впереди: фыркает, мотает бритой головой – узкое лезвие посверкивает в зубах. Данька едва поспевал за ним – шел тяжелым брассом, как крупная недобрая жаба. Висохолм приближался; в ушах всерьез заныло от гнусавого музыкального воя. Сиреневый дым, пахнущий экзотическим азиатским лекарством, липко стелется по воде. У пристани чернеют гнилые скорлупки. А над пристанью, на высоком берегу видны белые рубахи мужиков… Тьфу, сплюнул Данька: они водят бабьи хороводы!

Не может быть. Отсюда, с воды плохо видно… Нет, точно: тусуясь над обрывом, светлые фигурки образуют несколько медленных концентрических колец… Обнимая друг друга за плечи, горожане танцуют – движутся посолонь вкруг дымящихся костров. Движутся неровно, сталкиваясь плечами. Странный танец. Вот почему никто не вышел с косами на луга. Народ отдыхает… удивительный, небывалый праздник пришел на улицы города Висохолма. Ритмично бухает далекий барабан, от сандалового дыма щекочет в ноздрях – а на затхлой стоячей воде качаются позавчерашние венки с крупными желтыми цветами.

У берега пришлось плыть сквозь сплошное цветочное крошево: раскисшие венки, оборванные лепестки; маслянистыми пятнами блестит по поверхности золотая пыльца… Осторожно, как спящую змею, Данька приподнял над водой мокрую желто-зеленую ленту, цветочную косицу, уже обросшую тиной. Странные цветы…

– Чуриная слепота, – тихо сказал Стыря, с трудом прокладывая себе путь в пахучем месиве.

Обрывая липкую зелень, приставшую к ногам, Зверко и Стыря вышли на берег. Спящий безусый паренек, развалившийся на влажном песке у воды, не в силах поднять головы.

Полсотни шагов вверх по крутой тропинке… безобразие: повсюду разбросаны корзины с протухшей рыбой! Обожравшиеся уличные псы валяются в пыли среди кулей с просыпанной мукой. Каленые сухари хрустят под ногами… И ни души на пристани. Все горожане собрались наверху, на площади – они веселятся под иноземную музыку.

И повсюду эти курительницы на бронзовых треногах… Проклятие! Деда Посух был прав: от фиолетового дыма кружится голова! Данька даже испугался. Раздраженно ударил ногой: бух! – обломились паучьи ножки, стеклянный шар – сиреневый, с жирным бульканьем внутри – покатился по траве, пуская густой вонючий шлейф… Что-то знакомое в этом дыме почудилось Даньке… Будто резкая, горьковатая струя… одолень, волшебный цвет одоленя! Неужели Чурила использует славянскую магию для охмурения народных масс? Удивительно…

– Слышь, княжич… Это не мужики, – простонал Стыря. Пока Данила принюхивался к дыму, Хлестаный уже взобрался по крутым земляным ступеням – туда, где музыка и танцы. На задымленную рыночную площадь. Данька отшвырнул стеклянный шар, наполненный кипящим зловонием, и поспешно вскарабкался по тропке – бегом, цепляя землю руками. Взлетел наверх и – замер.

Небывалый хоровод.

Маленькие широкозадые фигурки в мужских рубахах, штанины грубых портов засучены по колено, обнажая тонкие безволосые лодыжки… Груди качаются под рубахами! Волосы коротко обрезаны и лица бесцветны… Бабы в мужской одежде. – А где мужики? – спросил Стыря негнущимся голосом.

Данька ничего не сказал. Он глядел поверх вяло качающихся женских головок – вдаль, сквозь дым, через всю площадь. Туда, где вдоль дощатой изгороди что-то неторопливо двигалось по земляной дорожке… Что-то крупное, вроде телеги…

– Там, у забора… Мне это чудится? – вопросительно пробормотал Хлестаный. Он уже перехватил Данькин взгляд и теперь медленно вытягивал вперед дрожащую руку. – Это… что такое?

Данька не мог ответить, он уже бросился вперед. Пробил грудью вялую цепочку девиц, ползущих в зачарованном хороводе, – перелетел через чадящие костерки: прыжок, еще прыжок! Господи, что это? – в ужасе недоумевал Данька, скрипя зубами и оскальзываясь на теплых лепешках скотьего помета, напролом, с грохотом пробиваясь через пустые торговые ряды – к длинной невиданной телеге, сплошь увешанной цветастыми гирляндами и украшенной султанчиками черных, фиолетовых, радужных перьев. Господи, он давно не бегал так быстро… Господи, нет! Да не может быть…

Хряпнул под пяткой сочный желтоватый бутон. Шарахнулась ободранная кошка. Грязные брызги хлестнули по лазоревому шелку затейливо украшенной повозки, медленно ползущей вдоль забора. Повозка нагружена тяжело. Среди цветов и перьев виднеется драгоценный груз: массивная, в человеческий реет, бронзовая статуя плечистого рогатого демона, сидящего в замысловатой восточной позе на коротких подогнутых ногах. А впереди на желтых подушечках восседает, методично покачиваясь из стороны в сторону, маленький возница: сухонький, почти истощенный и обритый наголо старичок, облаченный в черно-красные бахромистые тряпки. В цепких лапках, по локоть раскрашенных сиреневой краской, возница держит длинный, двухвостый бич на гибком золоченом кнутовище и – изредка, почти машинально размахивается, чтобы стегануть медленных грязных животных, с трудом тянущих телегу.

Нет, не лошади. Красивая телега запряжена восьмеркой крепких двадцатилетних славянок, обнаженных по пояс и одетых в одинаковые мужские порты. Восемь сильных, белокожих баб снаряжены попарно в расписные хомуты с золоченым дышлом посередине. Заботливо взнузданы кожаными ремешками с бляхами и шелковыми кистями… На посиневших лицах темнеют широкие наглазники, шитые крупным бисером.

Ну вот и догнал Данька страшный экипаж. Выбежал наперерез и встал на пути, задыхаясь, низко склонив голову.

Возница лениво приподнял тонкие веки, покрытые золотой краской. Бесстрастно посмотрел прямо перед собой, будто сквозь Даньку…

– Стоп, – негромко сказал Данила. – Приехали, гражданин.

Иссохший старик недовольно поднял брови – и воздел руку с бичом, вяло замахиваясь для удара.

– Вы… что же творите, суки? – простонал Данила, качая гудящей головой. Нехорошо… Ох, как нехорошо…

Возница не успел ответить. Занеся руку с блестящим кнутовищем, он замер – удивленно скосив темные глаза вниз, на собственную впалую грудь, покрытую ровным пергаментным загаром. Из этой груди вот уже добрых две секунды торчала золоченая, немного обрызганная красным, очень изящная рукоять сорочинского кинжала. Стыря подоспел, догадался Данька.

У Стыри слабые нервы, он не умеет долго разговаривать. Пожилой возница открыл рот и слюняво зашипел. Рыком откинулся на спину, на подушки – шипение прекратилось.

– Падла с возу – бабе легче, – прохрипел Хлестаный чужим голосом. И кинулся выпутывать женщин из упряжи. А Данька почему-то не мог двигаться, будто оцепенел…

– Давай распрягай! – закричал Стыря, сдирая с передней бабы хомут: схватил под уздцы – и не может отцепить кляпышек на удилах: руки дрожат; а женщина только вяло мотает головой и глядит бессмысленными голубыми глазами, и темная капля стекает изо рта по чумазому подбородку на кожаный подгубник.

А Данька не может пошевелиться. Он смотрит на бронзовую рогатую статую, и ему кажется, что статуя дышит! Я схожу с ума. Она двигает рукой. Мне кажется, что она двигает рукой. Мне кажется, что она… медленно поднимает руку, а в руке…

– Стырька, ложись! – заорал Данила, опомнившись.

Слишком поздно. Металлическая булава с перистым самоцветным набалдашником сверкает в воздухе и бьет Стырю в голову повыше виска. Стыря молча падает навзничь, обрывая с женщины расслабленную узду; женщина вяло оседает следом. Раненый разбойник слепо мотает бритым черепом и пытается куда-то ползти, но изможденная, обчуренная баба наваливается сверху и медленно придавливает, неловко оскальзываясь босыми ногами по грязи. Теперь виден только крепкий затылок Стыри с отрастающей золотистой щетиной, к затылку прилип мусор, кусок яичной скорлупы – раны не видно, и непонятно, откуда кровь. Нет, это не статуя, горько улыбается Данила, отрывая взгляд от разбитой головы Хлестаного. Это большой злой парень.

Неужели сам Чурила?

В тот же миг Данька услышал крик.

– Сзади! – визгнул женский голос, и Данила инстинктивно отпрыгнул вбок – обернулся: ха! Откуда вы взялись, друзья? Две черные тени в хищно раздутых плащах – и острые молнийки кинжалов в руках! Подкрались бесшумно? Хотели проткнуть мне спину? Так нельзя. Сначала нужно знакомиться.

Одну минуту, друзья. По очереди. Это тебе, улыбнулся Данька, выбрасывая вперед увесистый кулак – и мигом разбивая бледное лицо ближайшему господину в красивом плаще. Человек послушно выгнулся в спине, повернулся на каблуках и – упал в дымчато-черное облако собственных одеяний.

Так. Где второй незнакомец? Ах, вот он – смазанной, почти полупрозрачной тенью мелькнул сбоку и все-таки успел махнуть кинжалом. Ой. Данька так и не понял, куда его ранили (если вообще ранили). Он решил выяснить это позже, а пока просто толкнул жесткой ладонью левой руки в податливую темную грудь. Будто отмахнулся. Наверное, у меня совсем другая весовая категория, предположил Данила, с некоторым разочарованием осознавая, что и второй противник в ближайшее время не сможет подняться на ноги.

Даньке стало любопытно. Он даже сделал шаг вперед и нагнулся, чтобы получше разглядеть упавшего негодяя в черном костюме. Это его спасло. Что-то прогудело и звонко, мимолетом стукнуло Даньку по затылку. Сорвало с темени клок волос и – огнисто пропылав самоцветами – унеслось дальше – за частокол, в малину.

Как выяснилось, у рогатого чудовища было две палицы. Если бы Данила не нагнулся, сорочинская булава (так называемый буздыхан) ударила его в шею в районе шестого (так называемого вертлюжного) позвонка. В этом случае, пожалуй, дневник Данилы пришлось бы завершить раньше, чем кончится эта строка.

Если верить британской пословице, любопытство убивает кошек. Возможно. Данила кошек не любил, и любопытство явно было на его стороне. Вовремя склонившись над телом поверженного врага в черном плаще, он отделался клочком волос, небольшим куском скальпа и сотрясением мозга. Удар не был смертельным.

Тем не менее Данила упал. Сначала ему показалось, что в глаза блеснуло черным кетчупом, а ноги отнялись и зазвенели. Потом Данила открыл глаза и понял, что сидит на земле перед телегой: сбоку тихо копошатся, постанывая в хомутах, полуобнаженные бабы, а прямо перед ним, гневно набычив рогатую голову, по-прежнему восседает в цветах и перьях внезапно ожившая статуя косоглазого монгольского божка с плотоядной металлической улыбкой.

Ух ты, весело подумал Данька: я еще жив. А бронзовый демон явно разгневан. Игольчатая чешуя вздымается на груди, из-под морщинистого панциря валит пар… Красивый доспех: при каждом движении по чешуйкам и бородавчатым заклепкам проскальзывают желтоватые блики. Аж завораживает.

«Странно, – подумал Данила. – Я не боюсь».

В этот момент бронзовое чудовище прыгнуло вперед.

Грохот, дребезжание, облако пыли – рогатый демон почему-то не смог приземлиться на ноги и грузно повалился оземь перед колесами повозки. Тут же, не останавливаясь, гремящая груда металла поползла вперед, загребая грязь корявыми долгими клешнями.

«Странно, – опять поразился Данька. – Почему он ползет?»

Утробно хрипя и поблескивая на солнце, оставляя позади неглубокую траншею с развороченными краями, оживший идол карабкался на Даньку – будто железный робот с оторванными ногами. И тут Данила осознал: так и есть. У этой твари попросту нет ног.

Странная веселость охватила контуженый мозг Данилы. У меня тоже отнялись ноги, почти радостно подумал он. Теперь падла будет наползать, а я буду удирать. Тоже по-пластунски. Так и будем ползать, как два летчика-мересьева.

– Берегись! Он убивает тебя! Беги! – надтреснуто прозвенел женский голос, будто сквозь вату. Женщина… откуда здесь женщина? – удивился Данька и послушно пополз прочь. Пожалуй, он сделал это вовремя. Железная клешня бронзового краба вспорола траву в полуметре от Данькиной босой ноги.

Данька полз быстро. Потом дополз до забора и уткнулся лбом в теплые занозистые доски. Ну вот, дальше бежать некуда. Своей правой кисти Данила почему-то не чувствовал. Поэтому он нащупал онемевший холодный кулак дрожащими пальцами левой руки – и с трудом повернул волшебный перстень на указательном пальце.

Теперь вся надежда на птичку. Если нам повезет, ворон прилетит раньше, чем монгольская падла доползет до забора и сожрет контуженого властовского наследника Зверко.

Однако… колдовская птица явно не успевала спасти наследника. Прошло уж больше десяти секунд – Данька сидел, прислонившись взмокшей спиной к забору, и смотрел в кричаще красивое небо, стараясь не слушать клокочущий, уже торжествующий рев подгребающей твари. Еще пять секунд… Нет, не видать в синем небе черной точки. Зато – если перевести взгляд вниз, к земле – уже хорошо видны вмятины и пятна на шипастых, бликующих клешнях чудовища. Там, где движется демон, вздымается черно-зеленое облако дыма и скошенной травы, высоко вверх отстреливают белые головки ромашек, срезанные кратким ударом загребающей лапы. Сначала он оторвет мне ноги, догадался Данька и начал медленно закрывать глаза.

Сквозь ресницы он успел заметить нечто светлое, бесшумно мелькнувшее позади ползучей твари. И понял: подоспели спасатели. Кажется, девочка по имени Судьба в который раз податливо прогнулась под Данькой…

Рослая белоголовая девка в грязно-серых коротких штанах и нелепой маске выпрыгнула из-за раскоряченной пестрой телеги – довольно ловко подхватила золоченый буздыхан, валявшийся подле бесчувственного Стыри… Злобно тряхнула соломенными волосами – с кратким воплем кинулась на рогатого демона.