Текст книги "Дурная кровь"

Автор книги: Арне Даль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

Вам двадцать восемь лет, вы зарабатываете в МИД тридцать одну тысячу в месяц. Плюс хорошие командировочные за границей. Ваши родственники очень богатые люди, но ни у кого из них нет таких денег, как у вас. Как вы можете это объяснить? Как вы объясняли это Эрику?

Она подняла на него глаза. Глаза покраснели, но она не плакала, хотя слезы были близко.

– Эрик меня ни о чем не спрашивал. Я сказала, что мои родственники – богатые люди, и он больше вопросов не задавал. И вам не следовало бы. Эрика радовало все, что приносит в жизнь радость. Удачное помещение денег. Приращение денег. Деньги состоят на службе у богатых людей и сами себя умножают. В этой стране получает хорошие деньги тот, кто их имеет, это даже вам придется признать.

– Я думаю иначе, – тем же ровным тоном возразил Сёдерстедт.

– Вам придется признать это! – крикнула Юстине.

– Что означают буквы “С” и “Вру”? – спросил Сёдерстедт.

– “Вру” значит Вру! – крикнула она. – Каждый вторник я встречаюсь с мужчиной по имени Герман в Вру. И мы трахаемся. Понятно?

– Это тоже дарило Эрику радость?

– Перестаньте! – рявкнула она. – Неужели недостаточно того, что меня мучают угрызения совести? Он знал об этом и не возражал.

– А “С”?

Она затравленно уставилась на него и сжалась в комок. Может, он перегнул палку?

– Я делаю пробежку, – вдруг произнесла она и перевела дыхание. – Это время для бега. Я много работаю и должна планировать время для бега.

– Почему пробежка обозначается буквой “С”?

– “С” – это “стретчинг”^[69]. Для стретчинга нужно больше времени, чем для пробежки.

Он иронически посмотрел на нее.

– Вы выделяете в ежедневнике время для стретчинга? И хотите, чтобы я в это поверил?

– Да.

– А деньги откуда?

– Удачные биржевые спекуляции. Слава богу, в наши дни в Швеции есть где заработать деньги.

– Это не имеет отношения к вашим арабским контактам?

– Нет.

– Отлично. Должен вас предупредить, что вы уже четверть часа находитесь под круглосуточным наблюдением, так как мы полагаем, что вашей жизни угрожает опасность.

Она с ненавистью уставилась на коварного полицейского.

– Защита или слежка? – спросила она с напускным спокойствием.

– Как вам больше нравится, – ответил Арто Сёдерстедт и попрощался.

Конечно, можно было добиться большего, но он все равно был доволен результатом.

* * *

Хорхе Чавес перестал заниматься всей сотней машин и сосредоточил свое внимание на одной. Это было рискованно. Несуществующее предприятие называлось “Кондитерская ‘Овсяные Хлопья’”, название выглядело совершенно безобидно и потому подозрительно. По документам фирма должна была находиться в Сундбюберге на Фредсгатан, но по этому адресу никаких овсяных хлопьев не было и в помине, если не считать тех, что продавались по соседству в универсаме “Консум”.

Чавес с присущей ему энергией проработал списки предприятий, хранящиеся в Патентно-регистрационном бюро, и в конце концов нашел, что фирма зарегистрирована на имя некоего Стена-Эрика Бюлунда, который на момент организации предприятия проживал на улице Росундавэген в Сольне. Согласно документам Государственного управления социального страхования фирма обанкротилась, и Чавесу пришлось рыться в рукописных материалах и листать реестры имущества должников. Наконец он узнал, что “Кондитерская ‘Овсяные Хлопья’” разорилась в 1986 году. “Вольво” с номером, начинающимся на “В”, был приобретен в 1989 году, то есть спустя три года после закрытия предприятия. Налоги и страховка были уплачены, но деньги поступили не от “Овсяных Хлопьев”.

Чавес нашел и самого Стена-Эрика Бюлунда, проживающего в Риссне, и отправился к нему. Настроен Чавес был очень решительно, но ничего не вышло – по указанному адресу находился дом престарелых, а Стен-Эрик оказался девяностотрехлетним стариком в глубоком маразме. Но Чавес не сдался, он все равно пошел туда, где полдничал Стен-Эрик, и присутствовал при том, как тот засовывал банан под мышку и лил кисель себе на лысину. Уже понимая, что ЦРУ тут ни при чем, Чавес все же спросил:

– Почему вы зарегистрировали “вольво” на фирму “Кондитерская ‘Овсяные Хлопья’”, хотя к тому времени фирма уже три года как обанкротилась? Кто оплачивает счета? Где машина?

Стен-Эрик нагнулся к нему, очевидно, чтобы сообщить государственную тайну.

– Медсестра Орвар настоящая прорва, – сказал он. – А мой отец был строгой старой дамой и любил, когда его щипали за Европу.

– За Европу? – уточнил Чавес. – Может, это шифр?

– Конечно, он бегал, как сука среди дворняжек. У брата Лины сиськи длинные.

Хотя Чавес все еще находился под очарованием своей гипотезы, истина стала потихоньку открываться ему. Особенно очевидно это стало, когда Бюлунд вдруг поднялся и расстегнул штаны при виде старой дамы, которая, глядя на его член, только широко зевнула.

– У моего Альфонса был не такой, – сказала она своей соседке по столу. – У него был большой, как груша, ты уж мне поверь. Болтался между ног, как огромная груша. Жалко только, что все больше без дела болтался.

– Да, моя дорогая, – ответила соседка по столу. – Когда мы с моим Оливером однажды баловались в темноте, он снял штаны и дал мне потрогать своего малютку, а я говорю, нет, спасибо, курить не хочу. Но зато у него могло стоять часами, пока я совсем из сил не выбьюсь. И не важно, что маленький. Ты понимаешь, что я имею в виду?

Чавес только рот разинул. Пришлось ему признать полную несостоятельность своей теории. Уходя, он услышал за спиной шепот:

– Это, кажется, новый доктор, да милочка? Он из Ливана, да? Чем меньше мужчина, тем больше у него член, так говорят в южных странах.

– Я думаю, это мой Оливер. Он иногда меня навещает. Для покойника он довольно хорошо сохранился и ходит быстро, правда?

* * *

Пауль Йельм поежился. Из всех границ, которые он пересек за последние сутки, Сложнее всего было преодолеть смену климатических поясов. Он стоял под зонтом с логотипами полиции и смотрел на мокнущие под дождем длинные ряды складов “Линк коуп”. Йельм понял, что имел в виду Нюберг, говоря об упавших небоскребах. Тот, что в Тэбю, был классом повыше, здесь, в трущобах Фрихамнена, попроще. Оба упали навзничь.

Йельм миновал будку охранника, предъявив ему свое удостоверение, и пошел вправо вдоль ряда зданий, снабженных платформой для погрузки товаров. У ада много обличий. Йельм побывал уже в наркопритоне в Гарлеме, в одиноком жилище Ламара Дженнингса и в камере пыток в Кентукки: какими они были разными и в то же время одинаковыми! И вот теперь это серое здание, складские помещения во Фрихамнене, чьим единственным украшением уже много лет является яркий логотип предприятия, сверкающий и переливающийся всеми цветами радуги. Здесь прошли свои круги ада Эрик Линдбергер, Бенни Лундберг и Ламар Дженнингс.

Подойдя к сине-желтой ленте ограждения, натянутой возле крайней правой двери, Йельм попытался заглянуть внутрь. Но из-за дождя он ничего не увидел, кроме экспертов, ходящих взад и вперед по подвалу с какими-то инструментами в руках. Йельм подошел поближе и встал наверху лестницы, удивительно напоминающей вход в тайную комнату пыток на кентукской ферме Уэйна Дженнингса. Железный стул, приваренный к полу, был точь-в-точь как там, и цементные стены, и голая лампочка…

– Как дела? – крикнул он экспертам.

– Отлично! – ответил один из них. – Очень много органики. Больше всего, конечно, “наследила” жертва, но так как преступник не успел за собой убрать, его следы наверняка тоже остались.

Сейчас, при свете ламп, комната казалась самой обычной, в ней не было ничего страшного или опасного. Однако именно здесь произошло столкновение. Сюда проник Ламар Дженнингс при помощи ключа, сделанного с глиняного слепка. Скорее всего он ждал появления отца в углу за картонными коробками. Уэйн Дженнингс появился в компании с Эриком Линдбергером, которого он либо принес, если тот был без сознания, либо привел под каким-то предлогом, усадил на железный стул и начал свое дьявольское дело. Вид отца, которого он пятнадцать лет считал мертвым, и зрелище ужасных пыток вновь спровоцировали у Ламара приступ и, потеряв самообладание, он выдал себя. Уэйн вытащил пистолет и застрелил ненужного свидетеля.

Другими словами, столкновения как такового не было. Дженнингс просто убрал досадную помеху, не раздумывая, как прихлопывают комара, не отрываясь от стрижки газона. Конец истории получился вполне закономерный.

Йельм вошел в центральный подъезд, где над входом светился логотип “Линк коуп”, и обратился к администратору, громкоголосой женщине лет сорока пяти в синей рабочей одежде. Склады находились в ее непосредственном ведении.

– Как используется дальний склад? – спросил Йельм.

– Резервное помещение, – ответила женщина, не поднимая головы. По-видимому, ей уже неоднократно задавали этот вопрос. – Обычно он пустует. Но на случай больших поставок нужно иметь запасные площади. Этот склад не единственный.

– Там кто-то бывает?

– В складских помещениях никого не бывает, там держат товары, – отбрила она.

Йельм поговорил со складскими рабочими. Никто ничего не знал, никто ничего не понимал. Ограбления да, бывали, но убийства – это что-то запредельное.

Йельм устал и отправился к себе.

К себе в полицейское управление.

* * *

Черстин Хольм была не в силах вести трудный и щепетильный разговор с родителями Бенни Лундберга. Смена часовых поясов и напряженная рабочая неделя давали о себе знать. Глаза слипались. Но она все равно продолжала сидеть в маленькой квартирке в Багармоссене и слушать испуганных и несчастных родителей, обвиняющих лично ее в своих несчастьях.

– Полиция работать не умеет, – говорил отец. Он крепился, но глубокое отчаяние слышалось в каждом его слове. – Если бы полиция ловила бандитов вместо того, чтобы искать к ним “индивидуальный подход” и заниматься черт знает чем, наш сын не лежал бы сейчас, блин, как бревно. Пуля в лоб – и то лучше. Набрали одних баб в легавку! Я вот сторожем работаю, хоть и старый и толстый, но десятку таких вертихвосток, как ты, фору бы дал, уж точно.

– Я знаю, – сказала вертихвостка и попыталась продолжить расспросы.

– Пусть мужчины делают свое дело, а женщины свое, не лезьте, куда не надо.

– Вашего сына искалечил мужчина, а не женщина.

– Что ты меня учишь! – заорал сбитый с толку отец. – Раньше хоть дома не трогали! А теперь нигде покоя нет!

– Перестаньте! – рявкнула Черстин, ей пришлось повысить голос. – Сядьте.

Крупный, высокий мужчина посмотрел на нее сверху вниз, запнулся на полуслове и вдруг сел, как напроказивший мальчишка. Черстин заговорила:

– Я очень вам сочувствую, но чтобы вернуться к жизни, Бенни нужна ваша помощь, а не пуля в лоб.

– Ларе никогда бы не смог выстрелить, – всхлипнула маленькая сгорбленная мать. – Он просто…

– Я знаю, – прервала ее Черстин. – Давайте об этом забудем и постараемся спокойно ответить на вопросы. Бенни жил с вами. В августе он отдыхал. Вы знаете, почему он сейчас опять взял отпуск?

Отец молчал. Мать, дрожа всем телом, ответила:

– В августе он ездил на Крит с друзьями из армии. Снова уходить в отпуск он не собирался. Но он теперь нам почти ничего не рассказывает…

– Он объяснял как-нибудь, почему не ходит на работу?

– Ему дали дополнительный отпуск. Вот все, что он сказал. Бонус.

– Бонус за что?

– Он не сказал.

– Каким он был в эти дни?

– Довольным. Он давно не был в таком хорошем настроении. Оживленным. Как будто выиграл в лотерею или еще что-то в этом духе.

– Он как-нибудь это объяснял?

– Нет, никак. Но мы и не спрашивали. Я немного волновалась, думала, вдруг он опять ввязался в какую-то историю, ведь он только-только получил хорошую работу.

– А он уже ввязывался в истории?

– Нет.

– Я пришла к вам, чтобы найти, – Черстин чуть было не сказала “убийцу”, – мучителя вашего сына. Я не собираюсь засаживать Бенни в тюрьму.

– Он был скинхедом. Раньше. Потом пошел на курсы береговой охраны и стал другим человеком. Он хотел быть профессиональным военным, поступал в школу полиции, но не прошел по оценкам. Потом подвернулась эта работа в охране. Мы очень обрадовались.

– У него есть судимость? – спросила Черстин и тут же прикусила язык. Такие вещи нужно не спрашивать, а знать заранее. Неужели нельзя было послать сюда кого-то более осведомленного? Гуннар Нюберг рвался в бой. А этот старый перец послал ее, хотя она только что вернулась из США.

– Когда был подростком, его несколько раз судили за драки, – едва слышно пробормотала мать. – Но он бил только черномазых, – поспешно добавила она.

“Боже милосердный!” – подумала Черстин Хольм, а вслух сказала:

– В последнее время ничего не случалось?

– Нет.

– Можете рассказать про вчерашний день?

– Бенни был очень напряжен. Сидел в комнате и много разговаривал по телефону.

– Вы не слышали, о чем?

– Вы думаете, я буду подслушивать разговоры собственного сына?

“Да”, – подумала Черстин.

– Нет, – сказала она вслух. – Но вы могли случайно услышать.

– Не могла, – отрезала мать.

“Только не надо больше скандалов”, – вздохнула Черстин, надеясь, что ее вздох прошел незамеченным.

– Извините, – устало проговорила она. – Что же было дальше?

– Он вышел из дому часов в пять. Куда – не сказал, но был на взводе и очень нервничал. Как будто его где-то ждал выигрыш, или что-то в этом роде.

– Может, он что-нибудь сказал, намекнул, куда идет?

– Он сказал только: “Скоро, мать, вы сможете отсюда переехать”.

– Вы что-нибудь трогали в его комнате?

– Мы всю ночь просидели в больнице. Нет, я ничего не трогала.

– Можно мне взглянуть?

Ее проводили в комнату, которая со стороны легко могла сойти за детскую. Дверь снаружи была сплошь залеплена фантиками от жевательной резинки.

Внутри комната выглядела совсем иначе. Черстин поблагодарила мать и закрыла дверь прямо перед ее носом. Огромный шведский флаг закрывал две стены, прямо под ним, в углу, стояла кровать. Черстин подняла флаг и заглянула под него. Там висели плакаты. Что на них было изображено, она не поняла, но узнала символику – черно-бело-желто-красные полосы, судя по всему, нацистские флаги в миниатюре. Они проглядела диски. В основном хеви-металл и несколько новонацистских записей. Было очевидно, что Бенни остался верен прежним идеалам.

Черстин подошла к телефону, стоящему на тумбочке, и поискала записную книжку. Книжка оказалась на полу. Она была пустой, но на первой странице отпечатались буквы и цифры. Ими займутся эксперты-криминалисты. Черстин нажала кнопку повтора и недовольно поморщилась: последний звонок был в службу точного времени. Лундберг проверял часы. Видимо, его где-то ждали, вот только кто и где, неизвестно.

Черстин позвонила в сервисную службу.

– Это Черстин Хольм, из уголовной полиции. У вас высветился мой номер? Отлично. Проверьте все входящие и исходящие звонки за последние сутки и пришлите их в Государственную уголовную полицию комиссару Яну-Улову Хультину. Это очень срочно. Спасибо.

Черстин покопалась в захламленных ящиках стола. Комиксы, порнографические журналы, которые он даже не прятал, интересно, как реагировала мать? Ручки с рекламными надписями, военные журналы, Мусор. В верхнем ящике вещи поинтереснее: маленький пакетик таблеток, судя по всему, анаболические стероиды, банка с запасными ключами: от дома, от машины, от велосипеда, от садового шланга, от чемодана и еще один ключ, который показался ей смутно знакомым. Не от банковской ли ячейки этот ключ? Что держал Бенни в банковской ячейке? Оружие? Под досками пола наверняка хранился целый арсенал, но вряд ли Бенни положит оружие в банк. Это не его стиль. Черстин снова подняла трубку.

– Это служба по работе с клиентами “Спарбанкен”? Здравствуйте, это Черстин Хольм из уголовной полиции. У вас есть база данных владельцев банковский ячеек? Или я должна… Хорошо, я подожду. Алло, да, здравствуйте, я из полиции. Черстин Хольм, Государственная уголовная полиция. У вас есть центральная база данных владельцев банковских ячеек? Или мне нужно звонить отдельно в каждый филиал? Отлично. Меня интересует Лундберг Бенни. Пишется, как слышится. Нет? Понятно. Спасибо.

Черстин позвонила еще в два банка, узнав их телефоны в справочной службе. Наконец она нашла то, что искала. “Хандельсбанкен” на Йетгатан, возле “Слуссен”. Хорошо хоть рядом с метро. Черстин забрала телефонную книжку и ключ от ячейки. Пока этого хватит. Мать Бенни, как и следовало ожидать, стояла за дверью, и появление Черстин застало ее врасплох. Мать сделала вид, что трет какое-то пятно на дверном косяке.

– У вас есть недавние фотографии сына? – спросила Черстин.

Мать забегала, вытащила откуда-то фотографию всей семьи. Бенни стоял посредине, обняв обоих родителей, которые рядом с ним казались очень маленькими. Он широко и слегка натянуто улыбался. О’кей. Подойдет.

Черстин ушла, оставив родителей Бенни переживать свою обиду и боль, хотя к какой боли не примешивается обида? Отец даже не повернулся в ее сторону, неподвижно сидя на диване.

Поезд до “Слуссен” доехал быстро. Под проливным дождем Черстин с трудом преодолела подъем на Петер Миндес-бакке и повернула на Йетгатан – еще несколько метров в горку, мимо банкоматов, и вот уже банк. Не взяв талон с номером очереди, Черстин сразу пошла к окошку, вызвав громкие протесты спешащих на обед клиентов. Она показала удостоверение.

– Я по поводу банковской ячейки, – сказала она оператору.

– Это к нему, – показал он на сотрудника, который, несмотря на наплыв народа, сидел и ковырял под ногтями. Увидев полицейское удостоверение, он вскочил.

– Банковская ячейка. Бенни Лундберг, – коротко произнесла Черстин.

– Опять? – спросил мужчина.

Черстин вздрогнула.

– Что опять?

– Его отец был сегодня утром сразу после открытия. При нем была оформленная по всем правилам доверенность, удостоверение сына и собственное удостоверение.

– Черт! – выругалась она. – Как он выглядел? Это он?

Она показала ему семейное фото Лундбергов. Банковский служащий взял снимок в руки и тут же вернул.

– Нет. Это простой рабо… Тот совсем другого типа.

– Это отец Бенни Лундберга, – сказала Черстин. У служащего вытянулось лицо. Она продолжала: – Как выглядел тот человек?

– Пожилой благородного вида мужчина с бородой.

– Понятно, – вздохнула она. – Борода, усы и все прочее. Вам придется пройти со мной в полицейский участок и помочь в составлении фоторобота.

– Но у меня дела…

– Дела потом. Но сначала дайте мне посмотреть ячейку, хотя я думаю, что она пуста. Номер?

– 254, – пробормотал мужчина, показывая дорогу.

Ячейка Бенни Лундберга, естественно, была пуста. Взяв с собой служащего, Черстин села в такси. Ну вот, опять составлять фоторобот. Как она устала от фотороботов!

* * *

У Вигго Нурландера болела голова. У Гуннара Нюберга болела голова. Собрав свои вещи, Нурландер переселился в кабинет Нюберга и оккупировал место Черстин Хольм. Теперь они вдвоем сидели там и работали. Перед ними лежал длинный список. Все многочисленные иммигранты, приехавшие в 1983 году, были собраны в этом списке, как в одном странном гетто, без учета их личных обстоятельств или страны происхождения. Чавес, который занимался составлением списка, позаботился, чтобы рядом с фамилиями эмигрантов из Америки стояла звездочка. Расположены фамилии были в хронологическом порядке.

Тысячи людей, американцев несколько сотен. Но это тоже много. Всех их следовало проверить, уточнить пол, возраст и прочее, и прочее.

У Нурландера кружилась голова. Он слишком рано покинул больницу. Микроскопические строки плясали перед глазами. Мерзавец Чавес, наверно, специально выбрал шрифт, от которого ломит глаза и начинает болеть голова. Нурландер выбежал из кабинета, его вырвало. Нюберг услышал это через открытые двери. Громкие булькающие звуки эхом отозвались в пустых коридорах.

– Слыхал? Знай наших, – сказал Нурландер, возвращаясь в кабинет.

– Езжай домой и ляг в кровать, – посоветовал ему Нюберг.

– Только если ты тоже поедешь.

– Не хочешь как хочешь. Тогда продолжаем. И без отдыха.

Нурландер бросил на него убийственный взгляд и продолжил.

Наконец у них образовался список из двадцати восьми человек, рожденных примерно в тысяча девятьсот пятидесятом году. Шестнадцать из них в 1983 году проживали в Стокгольме или поблизости от него. Теперь следовало проверить, кто из этих людей до сих пор живет в Швеции и прежде всего в Стокгольме и близлежащих районах. Таких было четырнадцать.

– Дипломаты есть в этом списке?

– Не знаю. Не думаю. Они же не иммигранты.

– А он не мог работать в американском посольстве?

– Кентукский убийца в американском посольстве? Это уж чересчур!

– Да, конечно. Просто пришло в голову…

– Забудь.

– А приглашенные исследователи? Этот список далеко не полон.

– Мне нужно проветриться, – сказал Нурландер, который, как хамелеон, почти сравнялся цветом лица с повязкой. – Я возьму верхнюю часть до – кто там у нас? – Харолда Мэлори из Васастана. От А до Мэ. Ты бери конец.

Нурландер исчез прежде, чем Нюберг успел посоветовать ему ехать без машины. А то придется потом забирать его из какого-нибудь Дальсхаммара в “состоянии сильного наркотического опьянения”.

Нюберг остался. Он разглядывал каракули Нурландера – список из семи американских граждан, эмигрировавших в Швецию в 1983 году. Морчер, Оуртон-Браун, Рочински, Стивенс, Траст, Уилкинсон, Уильямс. Как можно иметь фамилию Траст^[70]? Папа Дрозд? Интересно, что это значит по-английски?

Гуннар Нюберг чувствовал себя не в лучшей форме и никак не мог собраться с мыслями, что странно. Задание казалось ему скучным и бесперспективным, ему бы хотелось бежать куда-то и брать преступника с поличным. Шок от того, что случилось с Бенни Лундбергом, немного прошел, и теперь Нюберг принялся переживать, что Уэйн Дженнингс сбил его с ног.

Положить Гуннара Нюберга на лопатки не может никто и никогда. Это было правило номер один.

Он засиделся на работе. Подошел к зеркалу, оглядел свое лицо. Повязку сняли, остался только тампон такого типа, как вставляют героическим футболистам, чтобы они могли выйти на поле после остановки кровотечения. Тампон крепился на затылке резинками. Место удара понемногу начало синеть. Нурландер старался не думать о том, что у него делается внутри носа. Почему, черт побери, когда расследование близится к концу, у него всегда какие-то проблемы с внешностью?

Ведь расследование близится к концу, не так ли?

Он вернулся к письменному столу и опустился в кресло. Оно беспокойно скрипнуло. Ему вспомнились черные шутки про конторские кресла, в которые вселяется бес: они превращаются в орудия пытки и насквозь протыкают хозяину прямую кишку. Нюбергу вспомнилась его собственная кровать, и он на всякий случай покачался в кресле, пробуя его на прочность. Раздался неутешительный и слегка угрожающий скрип. “Месть конторских кресел-IV”, голливудский блокбастер, идет на ура, все билеты проданы. Просиженные кресла в кинозале торжествуют и бросают в экран перышки, вытаскивая их из собственных сидений, компьютеры заливаются слезами, занавески сморкаются в самих себя. Офисные помещения поднимают бунт, и скоро он охватывает все американские штаты.

Кресло было только поводом. В чем дело? Нюберг знал: его приступы раздражительности всегда имеют основание. Его что-то будоражит, беспокоит. Почему-то он недоволен этим списком.

Он начал сортировать имена, пытаясь их систематизировать. Трое в центре, двое в северной части города, один в южной. Да, они ведь еще и работают. Значит, их места работы. Худдинге, двое в Чисте, двое в Техническом университете, еще есть Нюнесхамн и Дандерюд. Начнем с Дандерюда. Потом Технический университет, Худдинге, Нюнесхамн. Нет, лучше начать с Чисты, потом Дандерюд, университет, Худдинге, Нюнесхамн. Так, пожалуй, лучше.

Он отложил список и уставился в стену. Откашлялся, спел гамму. Звук получился некрасивый, гундосый. Вот и еще одна травма мешает ему петь. Неприятно. Что это – наказание? Напоминание? Наверное, предостережение.

Опять накатили воспоминания. Гунилла с разбитой бровью. Томми и Танья, их огромные глаза. Почему они вспомнились ему именно сейчас?

Нюберг мог успокаивать себя только одним: он никогда даже пальцем не тронул детей, никогда не поднял руку ни на Томми, ни на Танью.

Наверно, лишение голоса – это кара. Чтобы он не забывал, почему поет. И хотя момент был неподходящий, Нюберг решил действовать.

В Уддевале было два Томми Нюберга. Он позвонил первому. Тот оказался глухим древним стариком. Позвонил второму. Ответил женский голос. Вдали слышался плач грудного ребенка. “Это мой внук?” – подумал Нюберг.

– Попросите, пожалуйста, Томми Нюберга, – проговорил он неожиданно твердым голосом.

– Его нет дома, – ответила женщина. “Красивый голос. Меццо-сопрано”, – подумал Нюберг.

– Извините, можно спросить, сколько Томми лет?

– Двадцать шесть. А с кем я говорю?

– Я его отец, – выпалил Нюберг.

– Что вы городите! Его отец умер.

– Вы уверены?

– Конечно, уверена. Я же его и нашла мертвым. Не валяй дурака, старик, хватит морочить мне голову!

Она бросила трубку. Конечно, Томми мог переехать из Уддевалы в другой город. К тому же сейчас ему было двадцать четыре, как посчитал в уме Нюберг. “Старик?” – повторил он про себя и засмеялся. Невеселым смехом. Оставался один шанс.

В справочнике была одна Танья Нюберг-Нильсон. Замужем. Больше ничего про нее известно не было.

Он набрал номер. Ответил женский голос. Ясный и спокойный.

– Танья слушает.

Какое он имеет право беспокоить ее? “Клади трубку, клади, клади, – говорил ему внутренний голос. – Мосты сожжены. Поздно”.

– Алло, – сказал Нюберг и проглотил слюну.

– Алло, кто это?

Действительно, кто он? Чужой женщине он, не подумав, назвался отцом. Но разве он заслужил это звание?

– Гуннар, – ответил он, не придумав ничего лучшего.

– Гуннар? – переспросила женщина и замолчала. Она выговаривала слова по-гётеборгски, хотя нет, скорее так, как это принято на западном побережье. – Гуннар Тролле? – спросила она спустя мгновение. – Зачем ты звонишь? Между нами все давно кончено.

– Нет, не Гуннар Тролле, – ответил Нюберг. – Гуннар Нюберг.

Стало тихо-тихо. Может, она положила трубку?

– Папа? – спросила она почти неслышно.

В памяти всплыли огромные глаза Таньи. Решится ли он сказать что-то?

– У тебя все в порядке? – спросил он.

– Да, – только и сказала она. – Почему…

Она замолчала.

– Я в последнее время часто думаю о вас.

– Ты заболел? – спросила она.

Да, чем-то ужасным.

– Нет. Нет, я… Я не знаю. Я просто хотел убедиться, что я не совсем испортил вам жизнь.

– Ты обещал исчезнуть из нашей жизни, мама сказала.

– Да. Я сдержал обещание. Вы уже совсем взрослые.

– В общем, да. Мы никогда о тебе не говорили. Как будто тебя никогда не было. Бенгт стал нашим отцом. Нашим настоящим отцом.

– Бенгт и есть ваш настоящий отец, – сказал Нюберг. “Что еще-за Бенгт?” – подумал он и продолжал: – Я теперь стал другим. Я бы хотел встретиться с тобой.

– Я помню только крики и драки, – ответила она. – Зачем нам встречаться?

– Сам не знаю. Но ты разрешишь мне увидеться с тобой?

Она помолчала.

– Да.

– Ты замужем? – спросил он, чтобы скрыть радость.

– Да, – ответила она. – Но детей пока нет. Так что внуков я тебе еще не родила.

– Я не за этим позвонил.

– И за этим тоже.

– Как Томми?

– Хорошо. Живет в Стокгольме. В Эстхаммаре. У него сын. Твой внук.

Нюберг принимал удары, даже не пытаясь защищаться, с лица его не сходила улыбка.

– А мать? – осторожно спросил он.

– Они с папой остались жить в нашем доме. Подумывают, не поменять ли его на квартиру и дачу.

– Хорошая мысль, – одобрил Нюберг. – До свиданья. Я позвоню еще.

– До свиданья, – сказала она. – Береги себя.

Он будет себя беречь. Больше, чем когда бы то ни было. Какой у нее стал мягкий выговор. А ведь когда-то она произносила слова по-стокгольмски, он так хорошо помнит ее прежнюю манеру говорить. Дочь изменилась. Сменила диалект и стала другим человеком.

Тут Гуннар Нюберг замер, как громом пораженный. В голову ему пришла неожиданная мысль.

И Гуннар Нюберг поймал кентукского убийцу.

Совсем не обязательно ему быть американцем. Гораздо легче сделать его кем-то другим. Конечно, не норвежцем и не кенийцем, а чем-то подходящим.

Нюберг начал активно рыться в списках. Просматривал фамилии одну за другой, не обращая внимания на звездочки на полях.

В комнату вошел Йельм. Он удивленно посмотрел на увлеченно работающего Нюберга, который просто лучился энергией.

– Здравствуй, – сказал Йельм.

– Заткнись, – любезно ответил Нюберг.

Йельм сел и заткнулся. Нюберг стал читать дальше.

– Апрель, май. Третье мая: Штайнер, Вильгельм, Австрия, год рождения 1942, Хун Газ, Монголия, год рождения 1964, Бернтсен Кай, Дания, год рождения 1956, Мейер Роберт, Новая Зеландия, год рождения 1947, Харкиселассие Уинстон, Эфиопия, год рождения 1960, Станковски Б…

Гуннар Нюберг споткнулся.

– Гип-гип-ура! – заорал он. – Знаменитый кентукский убийца! Тащи сюда фотографию Уэйна Дженнингса! Ну!

Йельм вытаращил на него глаза, потом повернулся и выбежал из комнаты, сам удивляясь своей покладистости. Нюберг встал со стула и начал ходить по комнате, даже не ходить, а бегать кругами, похожий на огромную толстую крысу, по ошибке посаженную в маленькое беличье колесо.

Вернулся Йельм и кинул на стол Нюбергу большой портрет Уэйна Дженнингса в молодости.

– Ты еще на него не насмотрелся?

Нюберг вперил взгляд в фотографию. Широко улыбающийся молодой человек с холодными синими глазами. Закрыв рукой низ лица, Нюберг оставил только глаза. Он уже видел этот взгляд. Это лицо. Только теперь оно было покрыто легкой сеточкой морщин, волосы поседели, надо лбом были высокие залысины.

– Знакомься, Роберт Мейер, – начальник службы безопасности фирмы “Линк коуп” в Тэбю.

Йельм переводил взгляд с Нюберга на фотографию и обратно.

– Ты уверен? – спросил он.

– Его лицо еще тогда показалось мне знакомым, но я сразу не отреагировал. Должно быть, он сделал пластическую операцию, но глаза и взгляд трудно изменить. Это он.

– Супер, – проговорил Йельм, пытаясь собраться с мыслями. – Но это нужно проверить. Будет вполне логично, если после случая с Бенни ты к нему съездишь и попробуешь поговорить.

– Я?! – раскрыл от удивления рот Нюберг. – Я его удавлю.

– Если придет кто-то другой, он заподозрит, что дело нечисто. Это должен быть ты. И твой приход должен выглядеть совершенно естественно. Притворись дурачком, он должен на это клюнуть. Покажи ему какую-нибудь мелочь, например, не относящуюся к делу фотографию.

Йельм начал лихорадочно искать какой-нибудь снимок, любой. Не найдя, рванул на себя ящик стола, там оказалось фото на паспорт с изображением добродушного человека лет шестидесяти.

– Вот, держи, – сказал он. – Кто это?

Нюберг растерянно посмотрел на снимок.