Текст книги "Дурная кровь"

Автор книги: Арне Даль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Возражений не последовало. Похоже, все так и было. Но мысли Йельма устремились в ином направлении:

– На ферме Уэйна Дженнингса есть подвал?

Ларнер уставился на Йельма. Он только-только думал отдышаться после своего длинного пассажа, но отдыхать не пришлось.

– Там был маленький подвал, – сказал он. – Скорее цокольное помещение для отдыха с камином. Мы проверяли его несколько раз. На застенок не похоже.

– Кто там сейчас живет?

– В газетах про этот дом столько писали, что распугали всех покупателей. После смерти жены он стал приходить в запустение. И сейчас заброшен.

– Ламар, по-моему, хочет нам что-то сообщить про шкаф. Тень в шкафу ночью, дверь, в которой застрял рукав, потом лестница. Может, в доме есть еще один подвал, тайный? Тот, где начиналась история кентукского убийцы?

Ларнер задумался, потом поднял трубку телефона и набрал номер.

– Билл, сколько вы еще будете заниматься письмом? О’кей. Я пока смотаюсь в Кентукки. Джерри меня тут заменит.

Он положил трубку и вопросительно посмотрел на шведов.

– Ну что, едем?

Они полетели в Луисвилл, штат Кентукки. Путешествие было коротким. Вертолет ФБР уже ждал их на поле и быстро доставил до места. Вот впереди замаячил высокий горный массив.

– Плато Камберленд, – указал на него Ларнер.

Вертолет приземлился на краю табачной плантации. Шведы, Ларнер и три накачанных агента ФБР через поле вышли на проселочную дорогу. В тени высоких лиственных деревьев, названий которых шведы не знали, скрывалась заброшенная ферма, рядом раскинулись поля, больше похожие на пустыню. На расстоянии нескольких километров в округе не было видно ни одной человеческой души.

При ближайшем рассмотрении ферма казалась жилищем привидений. Пятнадцать лет запустения дали себя знать. Дома любят людей, без них они приходят в негодность. Ферма Уэйна Дженнингса никогда не была образцово-показательной, а теперь совсем обветшала. Наружная дверь перекосилась, и открыть ее удалось только совместными усилиями троих агентов ФБР: они просто разнесли ее на части.

Полицейские вошли в прихожую. Крыша дома прохудилась, повсюду толстым слоем лежал песок. При каждом шаге из-под ног вылетало маленькое песчаное облачко. Они прошли кухню, посуда в мойке тоже была засыпана песком, казалось, время остановилось, и жизнь прервалась. Вот лестница в подвал, Йельм бросил взгляд вниз. Три банки пива на столе. Края банок залеплены песком – ни дать ни взять соляные столпы в соляной пустыне. Комната с кроватью. На стене несколько рваных постеров. Бэтман, бейсбольная команда. На столе раскрытая книга – “Мэри Поппинс”. На подушке – старый мишка, тоже весь в песке. Черстин подняла мишку, одна его нога отвалилась и осталась лежать на кровати. Черстин сдула с него пыль. Ее сердце было готово разорваться.

За комнатой Ламара находилась комната его родителей. Она была самой дальней и смотрела окнами на равнины, расстилавшиеся до самого плато. Ларнер указал на двухместную кровать – вместо одной из подушек была большая дыра, легкий пух до сих пор продолжал летать, смешиваясь с песком.

– Здесь Ламар однажды летним утром нашел свою мать, – сказал он приглушенно. – Дробовик. От головы почти ничего не осталось.

Они снова вышли в коридор и заглянули в следующую комнату, предназначенную для гостей. Здесь был отдельный вход через террасу.

– Наверно, здесь, – сказал Ларнер. Он подошел к шкафу и открыл его. Агенты ФБР нырнули внутрь, держа наготове различные измерительные приборы и прочие инструменты. Стену стали прослушивать микрофоном.

– Вот, – сказал один из агентов. – За этим местом пустота.

– Поищите механизм, – приказал Ларнер и отошел в сторону. Пока агенты искали, он подошел к кровати, где уже сидели шведы.

– Может, положишь его? – спросил он.

Черстин посмотрела на мишку, сидящего на ее коленях, и переложила его на кровать. Песок высыпался из оторванной ноги, теперь от мишки осталась одна шкурка. Черстин взяла ее в руки.

– Вот что мы делаем с детьми, – сказала она.

– Я тебя предупреждал, – ответил Ларнер.

Поиски заняли почти четверть часа. Оказалось, что хитроумный механизм был спрятан за железной планкой, крепко прикрученной к стенке шкафа. По-видимому, Уэйн Дженнингс не хотел, чтобы кто-нибудь заходил в подвал после его так называемой смерти. Но сын, судя по всему, спускался в подвал за щипцами.

Толстая железная дверь открылась в шкафу. Йельм отчетливо представил себе, как однажды ночью в дверь попал рукав пальто и она закрылась неплотно. Он отошел и встал в дверях гостевой комнаты. Потом присел на корточки, чтобы представить себе, что видно десятилетнему ребенку. Здесь стоял Ламар, он увидел тень в шкафу и последовал за ней. Толстая металлическая дверь оказалась неплотно закрытой.

Ларнер вошел в шкаф и потянул на себя дверь, петли заржавели, послышался скрип, какого наверняка не было двадцать лет назад. Засветив фонарь, он исчез в темноте. Остальные последовали за ним.

Вниз вела узкая каменная лестница с железными перилами. Песок скрипел под ногами. Лестница была на удивление длинной, но в конце концов они добрались до самого низа и увидели массивную железную дверь. Ларнер открыл ее и поднял свой фонарь.

Перед ними было жуткое подвальное помещение – маленькое и тесное. Цементный куб под землей. В середине стоял тяжелый железный стул, приваренный к полу, на подлокотниках и ножках были укреплены кожаные ремни. Рядом стояла прочная высокая скамья, напоминающая верстак. Больше ничего в комнате не было. Ларнер заглянул в ящики под скамьей. Пусто. Он сел на стул. Помещение быстро заполнялось людьми, причем последнему агенту уже не хватило в комнате места, и ему пришлось стоять на лестнице.

– Эти стены немало повидали, – сказал Ларнер.

Йельму показалось, что он на мгновение увидел этих страдающих людей, и по его спине побежали мурашки. Выразить это чувство словами было невозможно.

Ларнер встал и хлопнул в ладоши.

– Так. Мы, конечно, еще проведем тщательный осмотр места преступления, но уже ясно, что большинство жертв кентукского убийцы именно здесь встретили смерть, которая стала для них избавлением от мучений.

Они поднялись наверх. Внизу накатывала клаустрофобия.

Что произошло, когда десятилетний Ламар вошел в подвал в самый разгар действия? Как отреагировал Уэйн? Избил его до потери сознания? Спросить об этом можно только самого Уэйна, и Йельм решил это сделать, чего бы это ему ни стоило.

Теперь он уже почти не сомневался, что отец и сын встретились в Швеции, и отец победил. Он второй раз убил сына.

Вертолет доставил их обратно в Луисвилл как раз к самолету. Все путешествие заняло несколько часов. Стояла послеполуденная жара. Из аэропорта в офис ФБР они вернулись на такси. Джерри Шонбауэр, сидя на столе, болтал ногами и внимательно изучал какой-то документ. Тишь и гладь.

Но тишина была обманчивой.

– Присоединяйтесь, – сказал Шонбауэр. – Я получил предварительные результаты осмотра места преступления. И примерный вариант реконструкции письма. Осмотр результатов не дал. Пусто. А письмо интересно. Вот оно, каждому по экземпляру.

Дата на письме сохранилась 6 апреля 1983 года. Почти год спустя после инсценировки гибели Уэйна Дженнингса. Писать это письмо было не нужно и опасно, однако Дженнингс все-таки его написал, значит, ему были свойственны какие-то человеческие чувства, во что Йельму верить совсем не хотелось.

– Когда жена покончила с собой? – спросил он.

– Летом восемьдесят третьего, – сказал Ларнер. – Видимо, ей потребовалось несколько месяцев, чтобы осознать ужас всего происшедшего.

Конверт был сожжен вместе с письмом. Почтовый штемпель “Стокгольм” отлично сохранился. Адрес получателя – ферма. Дженнингс, очевидно, был уверен, что ФБР не будет читать письма его вдовы спустя год после его смерти.

Реконструкция выглядела следующим образом (включая комментарии экспертов, данные в скобках):

Дорогая Мэри Бет! Как видишь, я не умер. Надеюсь, я смогу когда-нибудь объя [текст отсутствует, документ сильно пострадал от огня] увидимся в другой жизни. Возможно, в ближайшие годы [текст отсутствует, документ сильно пострадал от огня] необходимо. Нам пришлось придумать эту маску [текст отсутствует, документ сильно пострадал от огня] юсь, ты сможешь жить, зная это и [текст отсутствует, документ сильно пострадал от огня] укский убийца это я и всё же не я [текст отсутствует, документ сильно пострадал от огня] сейчас живу под именем [текст отсутствует, отрезано] ен, что Ламару лучше без меня, я не всегда был [текст отсутствует, документ сильно пострадал от огня] жна сразу сжечь это письмо [текст отсутствует, документ сильно пострадал от огня] Вечно твой, У.

– Ламар не хотел, чтобы мы узнали имя, – сказал Ларнер и отложил письмо. – Остальное он, может быть, даже специально не уничтожил. Все зависит от того, как воспринимать неудачную попытку поджога. Но имя он утаил и, чтобы мы наверняка его не прочитали, отрезал, прежде чем сжигать письмо.

– Любящий супруг, – вздохнула Черстин.

– А что он здесь имеет в виду? – спросил Йельм. – “Кентукский убийца это я и всё же не я”? И еще: “нам пришлось придумать эту маску”… Кому нам?

– Профессиональный убийца на службе у кого-то. В конце семидесятых кому-то понадобилось “вытянуть” информацию из разных специалистов: инженеров, ученых, репортеров. А также неких неизвестных людей, по виду иностранцев. Вспомнили про “эксперта”, который после окончания вьетнамской войны был законсервирован, и придумали ему легенду. Так родился серийный маньяк. Последствия вы знаете.

Стояла звенящая тишина. Никто не говорил ни слова. Наконец Йельм откашлялся:

– ЦРУ?

– С этим нам еще предстоит разбираться, – вздохнул Ларнер.

Черстин и Пауль переглянулись. Их старая идея насчет КГБ приняла неожиданный оборот. Здесь действительно была замешана большая политика. Только в КГБ работали жертвы убийцы. Может быть.

– На вашем месте я бы внимательно изучил списки иммигрантов за 1983 год. Последняя жертва была убита в начале ноября 1982 года. Письмо послано из Стокгольма в апреле 1983. Вероятнее всего, именно в это время он въехал в страну.

В комнату заглянул сотрудник.

– Рэй, – обратился он к Ларнеру, – мистер Стюарт нашел его фотографию.

Йельм, Черстин, Ларнер и Шонбауэр как по команде поднялись и вышли в коридор. Сейчас они узнают, как выглядел Ламар Дженнингс.

* * *

Комиссар Ян-Улов Хультин скептически улыбнулся:

– Значит, “вали отсюда, пока цел”?

– Да, он так сказал, – кивнул Вигго Нурландер.

Он лежал на кровати в Каролинской больнице. Большой компресс закрывал рану на затылке, вместо обычной одежды – дурацкая больничная пижама. Состояние как после хорошей попойки.

– Значит, он говорит по-шведски? – осторожно задал вопрос Хультин, наклоняясь к раненому герою.

– Да, – сонно пробормотал Нурландер.

– Ты что-нибудь еще помнишь?

– Он был весь в черном. Лицо закрыто черной маской. Нисколько не нервничал, даже когда держал меня под прицелом. Просто почему-то не захотел убивать и стрелял специально мимо. Потом прыгнул в довольно большую машину, кажется, коричневый джип, и уехал.

– Серийный убийца, псих, на совести которого куча жертв. И стреляет не первый раз. А тебя не убил. Почему?

– Спасибо, что поддерживаете меня в трудный момент, – сказал Нурландер и погрузился в сон.

Хультин поднялся и перешел к соседней кровати. На ней лежал еще один раненый герой. Всю тяжелую артиллерию отдела вывел из строя один и тот же человек. Это плохо.

Лицо Гуннара Нюберга украшала широкая повязка. Нос был сломан в трех местах. Нюберг не мог понять, как такая маленькая часть тела может сломаться в стольких местах. Но больше всего страдала душа. Он знал, что никогда, сколько бы ни старался, он не сможет избавиться от воспоминаний о мучениях Бенни Лундберга. Наверно, он даже умирать будет с мыслью об этом.

– Как он? – спросил Нюберг.

Хультин со вздохом устроился на стуле для посетителей.

– Вигго? Поправляется потихоньку.

– Не Вигго. Бенни Лундберг.

– Последние сведения были неутешительны. Он жив и будет жить, но связки сильно травмированы, нервные стволы в затылочной части полностью повреждены. Он подключен к аппарату искусственного дыхания и находится в состоянии тяжелейшего шока. Преступник в полном смысле слова напугал его до потери разума. Он находился за гранью того, что под силу человеку, и пока неясно, есть ли оттуда обратный ход.

Хультин неловко положил на столик Нюберга гроздь винограда и продолжил:

– Твоя выдержка спасла ему жизнь. Если бы ты запаниковал и стал выдергивать щипцы, он был бы уже мертв. Врач-отоларинголог, которого ты вызвал, вынимал их целый час, ему пришлось оперировать Лундберга прямо на месте. Хорошо, что в подвале оказался ты, а не Вигго, это я говорю тебе честно, благо он все равно спит и не слышит.

Хультин замолчал и посмотрел в глаза Нюбергу. В них появился слабый, но все же заметный свет.

– Ты сам-то как?

– Плохо, – сказал Нюберг. – Я в бешенстве. Я хочу раздавить этого типа, даже если сам при этом сдохну.

Хультин растерялся. С одной стороны, хорошо, что Нюберг забыл про пессимизм и старость, мысли о которой отравляли ему жизнь в последнее время, с другой – бешеный Нюберг подобен неуправляемому локомотиву.

– Выздоравливай и выходи скорее на работу, – только и сказал Хультин. – Ты нам нужен.

– Я бы хоть сейчас вышел, если бы не это дурацкое сотрясение мозга.

– Не ты один, – сказал Хультин будничным голосом.

“Мы ошибались, – подумал Нюберг. – Все шло не к двум воспалениям легких, а к двум сотрясениям мозга”.

– Если бы мы не застряли в кафе, мы бы его спасли, – проговорил он сквозь зубы.

Хультин внимательно посмотрел на Нюберга, попрощался и вышел – сначала в коридор, потом в уже ставшую привычной беспросветность. Прежде чем шагнуть под проливной дождь, Хультин раскрыл зонт с полицейскими логотипами и под его защитой относительно благополучно добрался до своего “турбовольво” – машина была единственной служебной привилегией, на которую Хультин соглашался.

Он ехал по темному городу – вверх по Санкт-Эриксгатан, потом по Флеминггатан и Пулхемсгатан, однако мысли его витали далеко: вместо того чтобы смотреть на дорогу, он прокручивал в голове факты и догадки и представлял немалую опасность для других участников дорожного движения – хорошо, что в этот поздний час их было немного. Почему Бенни Лундберг? Что видел или делал охранник той ночью? Хультин сам был в ту ночь на складе, разговаривал с охраной и не заметил ничего необычного. И все же та история со взломом очень подозрительна. Сразу после взлома Лундберг взял отпуск и позже был обнаружен полумертвым в руках кентукского убийцы, который говорит по-шведски, смог вывести из строя двух могучих полицейских-профессионалов и не убил Нурландера, хотя мог сделать это как минимум дважды. Если не знать остальных обстоятельств дела, сразу приходит на ум, что преступник – кто-то из своих, из полиции.

Хультин вошел в темное здание полицейского управления. Стояла полная тишина. Непрекращающийся стук дождя уже сделался привычным и воспринимался как фон. Если ливень когда-нибудь прекратится, нам будет не хватать его и этого шума дождя, подумал Хультин.

Он прошел в ту часть здания, где находились кабинеты сотрудников ‘Группы А”. Из-под одной двери выбивался слабый свет. Хультин сразу понял, что это у Чавеса. И тут же Чавес выскочил в коридор, чуть не сбив с ног начальство.

– Пойдемте чего покажу! – заорал он, как мальчишка.

Ян-Улов Хультин не хотел ничего смотреть, он хотел сесть и подумать. Хватит уже, насмотрелся за последнее время. Однако он тут же устыдился своей реакции: ворчит, как старый дед. Хотя почему “как”? Он и есть старый дед. С этой мыслью Хультин безропотно последовал за Чавесом.

За столом Йельма сидел пожилой господин, судя по внешности, уроженец какой-то средиземноморской страны. На его лицо падал яркий свет от большого экрана компьютера.

– Это Кристо Кавафис, – сказал Чавес. – Мастер по замкам. Я взял на себя смелость привезти его сюда. Это мой начальник Ян-Улов Хультин.

– Очень приятно, – сказал Кристо Кавафис.

Хультин кивнул и удивленно посмотрел на Чавеса, который тут же подскочил к греку.

– Когда я услышал, что ключом Джона Доу можно открыть подвал, где было совершено преступление, меня вдруг осенило. Американец, приехавший в Швецию под именем Эдвина Рейнолдса, скорее всего выглядел вот так.

Чавес повернул экран на четверть оборота. И Хультин увидел лицо кентукского убийцы.

Перед ним был Джон Доу, их неопознанный труп.

Воцарилась тишина. Детали мозаики начали складываться в картину, и Хультин резюмировал:

– Значит, есть два кентукских убийцы!

– Пока только один, – ответил Чавес.

Хультин взял мобильный и набрал номер Йельма. Телефон был занят. Странно. Этот номер использовался только для особых звонков.

* * *

Они медленно подошли к компьютеру, перед которым сидела Вильма Стюарт и кивала головой.

– Да, это он, – говорила старая дама. – Верно. Ламар Дженнингс.

Черстин и Йельм не сводили глаз с лица кентукского убийцы.

Это был Джон Доу, их неопознанный труп.

Йельм взял мобильный и набрал номер Хультина. Телефон был занят. Странно. Этот номер использовался только для особых звонков.

* * *

Хультин набрал номер снова и на этот раз дозвонился.

– Йельм у телефона, – ответил Йельм из-за океана.

– Джон Доу – кентукский убийца, – коротко проинформировал Хультин.

– Один из них, – отозвался Йельм.

– Я сейчас смотрю на его портрет.

– Я тоже.

Хультин вздрогнул от неожиданности и добавил:

– Я пытался тебе дозвониться…

– Я тоже.

Разговор буксовал, и, чтобы не топтаться на одном месте, Хультин сменил тему:

– Нурландер и Нюберг чуть не взяли того, второго. Он говорит по-шведски.

– Он живет в Швеции с 1983 года. Что значит “чуть”?

– “Чуть” значит, что оба получили от него по морде. На складе “Линк коуп”. Он держал Вигго на мушке, но отпустил. Он полицейский?

– Типа того. Но сейчас это не важно. Значит, он пока на свободе…

– Пока да. Но у нас есть его щипцы. И едва живой охранник.

– Бенни Лундберг?

– Да. Его, к сожалению, вряд ли удастся вернуть к нормальной жизни. Что вам удалось выяснить?

– Их двое, отец и сын. Оба Дженнингсы. Один поехал в Швецию, чтобы убить другого. А вышло наоборот.

– Все-таки Дженнингс… Значит, он не погиб?

– Он живет уже пятнадцать лет в Швеции. Погиб Ламар, теперь это уже установлено. И это объясняет, почему Джон Доу погиб от пули, а не от пыток. Скорее всего он выследил отца и из укрытия наблюдал, как тот пытает Эрика Линдбергера. Уэйн, наверно, даже не знает, что застрелил собственного сына.

– Значит, это его видели юристы-спортсмены?

– Да. Следовательно, шведские жертвы – дело рук двух разных людей. Хассель и Гальяно – на совести Ламара, оба погибли по несчастной случайности. Хассель – из-за билета на самолет, а Гальяно просто прятался в доме, куда пришел Ламар. Их убийцей был Джон Доу, то есть Ламар Дженнингс. Его самого убил Уэйн, тоже случайно. Остался Линдбергер. Его смерть не случайна. Уэйн не идет на поводу у случайности. Он профессионал.

– Профессиональный убийца “типа” полицейского? Ты хочешь сказать…

– Вслух это произносить не надо, но вы правы.

– Хорошо. Вы там, похоже, закругляетесь? Мне нужны люди здесь. Можете возвращаться?

– Сейчас?

– По возможности.

– Хорошо.

– Передайте привет Ларнеру и поблагодарите его от моего имени.

– Конечно. До встречи.

– До встречи.

Йельм отключился, но продолжал в задумчивости вертеть в руках телефон. Они его чуть не взяли. Подумать только, Нурландер и Нюберг…

– Ты слышала? – спросил он Черстин, которая, склонившись к нему, прислушивалась к телефонному разговору.

– Да, – ответила она. – Он поехал в Швецию, чтобы раз и навсегда достичь в своей жизни “нулевого баланса”, так он писал в дневнике. Он тщательно готовится, вычисляет местонахождение отца, следует за ним и выжидает удобного случая. Но в самый ответственный момент что-то не срабатывает, и его убивают. Собственный отец. Даже не догадываясь об этом. Какая страшная ирония.

– Не зацикливайся на этом. Мы возвращаемся домой. Сейчас же. И будем его брать.

Она молча кивнула.

Они пошли к Ларнеру и пересказали ему телефонный разговор.

– Значит, он угрожал ему? – устало спросил Ларнер. – Держал вашего коллегу на мушке, но не выстрелил. Да, это профессионал до мозга костей.

– Да, – согласился Йельм. – Но мы его возьмем.

– Я в этом уже почти не сомневаюсь. Вы приехали к нам как бедные родственники и за несколько дней раскрыли это дело. Я чувствую себя старым и дряхлым. Но вы сняли с моих плеч тяжелую ношу.

– Это была случайность, – возразил Йельм. – Дело раскрыли вы, и никто другой. Ваша настойчивость вынудила его уехать за пределы страны. Вот только он забыл старую истину.

– Какую же?

– Дурная кровь живуча.

26

На следующее утро “Группа А”, как ни странно, собралась в полном составе, хотя предполагалось, что будут только трое – Хультин, Чавес и Сёдерстедт. Но утром приехали прямо из аэропорта всемирно известные комики “Ялм энд Халм” – оба с красными от бессонницы глазами. А на заднем ряду “штабной” комнаты сидели слегка подремонтированные NN в повязках. Оставаться в больнице, когда происходят такие события, они не согласились бы ни за что на свете.

Хультину, судя по его виду, тоже долго спать не пришлось. Однако его “фирменные” очки были на месте, а внимательный взгляд проникал в самую суть вопросов.

– У нас много новостей, – сказал он. – Мы наступаем К на пятки. Вы успели познакомиться с выводами, которые я сделал ночью благодаря переговорам с коллегами, летевшими над океаном?

– Я столько раз видел этот телефон в подлокотнике кресла, но никогда по нему не разговаривал. Сегодня первый раз, – сказал Йельм, борясь со сном.

– Так. Все успели прочитать мои материалы?

Сотрудники покивали, но не очень уверенно.

– Тогда вы знаете, какие перед нами стоят задачи. Главное – выяснить, под каким именем Уэйн Дженнингс живет в Швеции. Вопросы: 1) Почему он использовал склад “Линк коуп” для своих целей? Очевидно, это происходило регулярно, иначе сыну незачем было бы копировать ключ. 2) Почему он пытал охранника Бенни Лундберга? 3) Какое отношение имеет попытка ограбления склада “Линк коуп” к убийствам Эрика Линдбергера и Ламара Дженнингса, происшедшим в то же время, но в другом помещении склада? 4) Почему был убит Эрик Линдбергер? 5) Имеет ли это отношение к его арабским контактам? 6) Угрожает ли что-то жизни Юстине Линдбергер? На всякий случай я считаю необходимым приставить к ней охрану. 7) Можно ли найти Уэйна Дженнингса через списки иммигрантов 1983 года? 8) Трудный и деликатный вопрос: что если Уэйн Дженнингс работает на ЦРУ?

– Можно сделать официальный запрос в ЦРУ, – предложил Арто Сёдерстедт.

– Тогда, боюсь, Дженнингс сразу исчезнет, и мы не сможем его найти.

– Как мне представляется, – вступил в разговор Чавес, помахивая текстом заключения, – Дженнингс может быть сотрудником военной разведки, а может работать на любую другую организацию самого разного толка, включая мафию, наркосиндикат или каких-нибудь отпетых радикалов.

– Согласен, – неожиданно изрек Хультин. – Пока рано принимать ЦРУ в качестве основной версии. Еще остались общие вопросы? Нет? Тогда перейдем к деталям. Арто продолжает работать над делом Линдбергера, Хорхе занимается машинами “вольво”, Вигго и Гуннар сегодня никуда не ездят, займитесь иммигрантами, Пауль едет во Фрихамнен, ищет информацию там, Черстин берет на себя Бенни Лундберга. Что слышно про Линдбергера, Арто?

– Эрик Линдбергер оставил целую кучу бумаг, которые я разобрал. Ничего сенсационного не нашел. А вот в его ежедневнике есть интересная запись. Вечером накануне смерти назначена встреча. Мы знаем, что Дженнингс увез труп Линдбергера из Фрихамнена в половине третьего ночи двенадцатого сентября. Накануне в десять часов вечера Эрик собирался встретиться с кем-то в баре “Риш”. С кем – неизвестно, записано только название бара. Я там был вчера во второй половине дня. Персонала уйма. Не сразу поймешь, кто работал в тот вечер. Наконец нашел Луиджи Энгбрандта, бармена. Он изо всех сил старался вспомнить, но посетителей у них очень много. Ему кажется, что Линдбергер был в баре и ждал кого-то у стойки, дождался или нет, неизвестно. Я также проверил банковский счет Линдбергера. На нем лежит солидная, но не запредельная сумма – шестьсот тысяч крон. Сегодня загляну к Юстине.

– Зачем тебе Юстине? – проворчал Нурландер. – Оставь ее в покое.

– Надо кое-что выяснить, – ответил Сёдерстедт. – Большая квартира, совместная работа супругов, некоторые несостыковки в ее ответах. Записи в ежедневнике. Я хочу, чтобы она их прокомментировала.

– Хорошо, – сказал Хультин. – А про машины есть новости, Хорхе?

– Машины, – скривился Чавес. – Мне пришлось задействовать целую армию людей на местах. Они проверили кучу машин. Выяснилось, что “вольво”, как правило, принадлежат примерным шведским гражданам. Ни одна из этих машин не была украдена или взята напрокат в ночь убийства. Мелкий воришка Стефан Хельге Ларссон, чей автомобиль исчез вместе с хозяином, обнаружился после месяца пребывания в Амстердаме. Дорожная полиция Дальсхаммара, не знаю, правда, где это находится, остановила его, цитирую, “в состоянии сильного наркотического опьянения” на магистрали Е4, где он ни много ни мало ехал по встречке. Но сейчас я в основном сфокусировал свое внимание на машине, зарегистрированной на несуществующее предприятие. Ею я сегодня и займусь.

– Отлично, – резюмировал Хультин. – Приступайте к делам. Мы должны взять его. И лучше бы вчера, как шутят бизнесмены.

– А что средства массовой информации? – спросила американка Черстин Хольм.

– Охота на ведьм продолжается, – ответил Хультин. – Продажа замков, оружия и сторожевых собак значительно увеличилась. Публика жаждет получить на блюде головы ответственных лиц. Прежде всего – мою. А заодно и Мёрнера. Он в панике. Если хотите, могу его позвать, он выступит перед вами с зажигательной речью.

“Как ветром сдуло”, – констатировал Хультин, оглядев мгновенно опустевший зал заседаний.

* * *

Арто Сёдерстедт сразу позвонил Юстине Линдбергер. Она была дома. Голос вдовы звучал на удивление бодро.

– Юстине у телефона, – сказала она.

– Это Сёдерстедт из полиции.

– М-м-м.

– Можно мне посмотреть ваш ежедневник?

– Что посмотреть?

– Ежедневник.

– К сожалению, он остался на работе. К тому же не понимаю, какое отношение он имеет к делу.

– Давайте я съезжу за ним.

– Нет, спасибо, не хочу, чтобы полиция шарила в моем столе. Мне его привезут. Вам придется приехать ко мне домой, чтобы его посмотреть.

– Можно прямо сейчас?

– Я недавно проснулась. Еще только десять минут десятого. Приезжайте в одиннадцать.

– Хорошо, увидимся.

“За это время она успеет кое-что подправить”, – коварно подумал Сёдерстедт.

Следующий шаг – банк. Тот же самый, что и у Эрика Линдбергера. И Юстине, и Эрика даже обслуживал один и тот же менеджер. Сёдерстедт позвонил и представился.

– Кто вы? – переспросил служащий.

– Полиция. Вчера вы любезно предоставили мне возможность познакомиться со счетом умершего Эрика Линдбергера. Сегодня мне нужно узнать состояние счета его жены.

– Это, к сожалению, невозможно.

– Это возможно, – медовым голосом возразил Сёдерстедт. – Я могу, конечно, получить официальное разрешение, но если вашему начальству станет известно, что вы препятствовали поискам одного из самых опасных преступников современности, оно вряд ли обрадуется.

На другом конце трубки повисла тишина.

– Я пришлю вам факс, – сказал менеджер.

– Да, как вчера, – проворковал Сёдерстедт. – Большое спасибо.

Он положил трубку и забарабанил пальцами по факсу. Вскоре из него стали вылезать листы, испещренные цифрами. Сёдерстедт в это время звонил в жилищный кооператив – выяснял условия, на которых Линдбергеры владели квартирой, звонил в базу данных владельцев автомобилей, яхт, недвижимости, разговаривал с сотрудниками налоговых органов и Министерства иностранных дел. Потом он позвонил коллеге, которому было поручено охранять Юстине Линдбергер.

– Она ждет меня в одиннадцать. Поедешь со мной и с этой минуты не спускаешь с Линдбергер глаз.

Закончив все приготовления, он, пританцовывая, вышел в коридор.

В одиннадцать часов Сёдерстедт уже стоял возле подъезда дома на Риддаргатан. Минутой позже – сидел на диване в квартире Юстине Линдбергер.

– Вот мой ежедневник, – сказала она и протянула ему книжечку. Сёдерстедт пролистал записи с невозмутимым видом, хотя его голова трещала от напряжения. В листах, скопированных из ежедневника Юстине, было семь обозначений, которые ему не удалось расшифровать. “Г” – дважды в месяц по понедельникам в десять часов утра, “Р” – в воскресенье в четыре, “С” встречалось время от времени по вечерам, “Бру” – каждый вторник в разное время, “ППП” – шестого сентября в 13.30, “У” – четырнадцатого августа весь день и “ВО” двадцать восьмого сентября в 19.30. Все эти сокращения он держал в голове и, сохраняя на лице простоватое выражение, на самом деле внимательно изучал официальную версию ежедневника, подвергшегося основательной цензуре.

– Что такое “Г”? – спросил он. – И “Р”?

Она замялась.

– “Г” значит “маникюр”, моего мастера зовут Гунилла. “Р” означает “родители”, каждое воскресенье у нас семейный обед. У меня много родственников, – добавила она.

– “ППП” и “У”? Как вы запоминаете все сокращения?

– “ППП” это обед с подругами, Паулой, Петронеллой и Присциллой. “У” – учеба в МИД, зарубежная журналистика. Может, хватит вопросов?

– “ВО”? – не отставал Сёдерстедт.

– Встреча одноклассников.

– “С” и “Вру”? – не меняя тона, продолжал он.

Юстине замерла, словно громом пораженная.

– Откуда вы это взяли, здесь такого нет, – проговорила она, пытаясь сохранять спокойствие.

Он галантно вернул ей ежедневник:

– “С” – время от времени по вечерам, “Вру” – каждый вторник в разное время, – объяснил он с обворожительной улыбкой.

– Что вы несете?

– Это было написано ручкой, так что вам пришлось купить новый ежедневник и заменить страницы с заметками про “С” и “Вру”. Что означают эти буквы?

– Вы не имели права копаться в моих вещах, – проговорила она чуть не плача. – Я потеряла мужа.

– Мне очень жаль, но я имею право делать это. Речь идет об очень опасном убийце. Я слушаю вас.

Она закрыла глаза. И молчала.

– Эта квартира принадлежит вам лично, – спокойно сказал Сёдерстедт. – Она куплена два года назад за девять целых две десятых миллиона крон наличными. У вас также есть квартира в Париже за два миллиона, дача на острове Даларё за два миллиона шестьсот тысяч крон, две машины за семьсот тысяч и наличные в банке общей суммой восемнадцать миллионов триста тысяч крон.