Текст книги "Дурная кровь"

Автор книги: Арне Даль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Теперь надо ждать, – сказал он, спускаясь по лестнице. – Как будто недостаточно того, что мы уже нашли. Еще несколькими этажами ниже он пробурчал: Каково на дому, таково и самому.

24

Когда две головы, пусть даже не самых светлых, объединяют свои усилия, рождается нечто новое. Вигго Нурландер выяснял насчет Джона Доу, Гуннар Нюберг работал с “Линк коуп”. В какой-то момент их тернистые дорожки сошлись, и мир открылся им с новой стороны.

Нурландер долго ничего не мог узнать про труп неизвестного мужчины. Зацепок было слишком мало. Нурландер сидел в своем кабинете, пытаясь продраться сквозь протоколы вскрытия, уже не в первый раз. Напротив него бодро работал Арто Сёдерстедт, который обзавелся персональной доской для записей и теперь рисовал на ней схемы а ля Хультин.

– Чем ты, черт подери, занимаешься? – раздраженно спросил Нурландер.

– Супругами Линдбергер, – рассеянно ответил Сёдерстедт, не переставая рисовать.

– Зачем тебе доска?

– Доска? Эрик оставил кучу разных материалов, которые нужно систематизировать. И у Юстине тоже кое-что есть…

– У нее? Ты что, спёр ее записи?

Арто Сёдерстедт посмотрел на коллегу с насмешливой улыбкой.

– Не спёр, Вигго. Полицейский никогда ничего не крадет. А также не пристает к женщинам на паспортном контроле и не сбирает с ног маленьких девочек.

– Дурак.

– Полицейский не крадет. Он копирует.

Сёдерстедт продолжал что-то писать в своих квадратиках.

– Как ни назови, все равно незаконно, – огрызнулся Нурландер.

Сёдерстедт остановился и снова посмотрел на него.

– Зато я знаю, о чем она умалчивает. Кстати, очень о многом. Когда я закончу, я попрошу у нее ежедневник и проверю, не удалила ли она оттуда что-нибудь. Comprende^[66]?

– Женщина в трауре, черт побери. Оставь ее в покое.

Сёдерстедт отложил ручку и сделался серьезным.

– Что-то здесь не так. Им всего по тридцать лет, а живут они в огромной квартире в Эстермальме, одиннадцать комнат, две кухни. Оба работают в МИДе и по полгода отсутствуют. Ездят в Саудовскую Аравию. Если они затеяли там какую-то аферу, которая стала причиной смерти Эрика, то следующая жертва – она. Я не мучаю ее, Вигго. Я пытаюсь ее защитить.

Нурландер скорчил усталую гримасу.

– Приставь к ней охрану.

– Пока все очень неопределенно. Я должен разобраться. Если мне наконец дадут такую возможность.

Нурландер всплеснул руками.

– Ну, извини! – фыркнул он и попытался вернуться к протоколам вскрытия. Но ему это не удавалось. Мысли о сыне, который растет, готовясь появиться на свет, не покидали его. Нурландер перевел взгляд на окно.

Уже почти вечер, надо заканчивать и идти домой. За окном сгущаются сумерки, дождь льет как из ведра. Нурландер подумал о наводнении в Польше, от которого загрязнились воды Балтийского моря. Сколько дождя нужно, чтобы вышло из берегов озеро Меларен?

Дверь распахнулась. В комнату заглянул Чавес.

– Привет, белые мужчины среднего возраста! – радостно провозгласил он, – Как дела?

– Привет, черномазый юнец, – в тон ему ответил Сёдерстедт. – А как у тебя?

– Фигово. Я только что из “Халля”, рылся в грязном белье Андреаса Гальяно. А вы что делаете?

– Мне надо разобраться с Джоном Доу. Если мне наконец дадут такую возможность, – угрюмо ответил Нурландер.

– Ну ладно, трудитесь, – сказал Чавес и удалился, но пошел не к себе, а дальше по коридору, остановился возле двери Хультина, постучал, сказал что-то неразборчивое и открыл дверь. Сдвинув совиные очки на лоб, Хультин холодно посмотрел на вошедшего.

– Есть новости из Штатов? – спросил Чавес.

– Пока нет, – ответил Хультин. – Им надо время. Как у тебя дела?

– Я только что из “Халля”. Никто из заключенных не может сказать ничего путного, никто не помнит, чтобы у Гальяно были контакты в США. Про наркосиндикат, к которому он сейчас примкнул, тоже никто ничего не знает. Вот список того, что он оставил, когда бежал из тюрьмы: трусы, несколько напоминаний об оплате долга, бритва и другой подобный хлам. Потом я съездил в дом в Риале, разговаривал с экспертами. Судя по всему, они сдались: страшно переживают, что нет ни одной улики. Только то, что было в холодильнике, а именно: масло, несколько упаковок лаваша, гамбургер, сыр “Филадельфия”, мед, петрушка, минеральная вода, бананы.

Хультин кивнул и снял очки.

– А машины?

– На это нужно время. Машин, подходящих по описанию, в Стокгольме шестьдесят восемь. Благодаря оперативникам, нам удалось сократить их количество до сорока двух и часть из них проверить. Я сам съездил и посмотрел восемь темно-синих вольво десятилетней давности с номером на “В”, и все они на поверку оказались зелеными. Если, конечно, наш свидетель не спутал цвет. Есть еще две машины, которых мы пока не нашли и которые могут быть интересны: одна принадлежит несуществующей фирме, другая рецидивисту по имени Стефан Хельге Ларссон. Остальные двадцать четыре мы еще не успели посмотреть, так как я был вынужден уехать в Норчёпинг.

Хультин с бесстрастным видом выслушал болтовню Чавеса и, когда тот замолчал, коротко обронил:

– Изыди.

– Испаряюсь, – воскликнул Чавес и выскочил в коридор. Проходя мимо комнаты, где работали двое белых мужчин среднего возраста, он, не справившись с искушением, резко распахнул дверь и гаркнул:

– Ага!

Сёдерстедт от неожиданности провел жирную черту на полдоски, Нурландер подскочил на полметра и швырнул в Чавеса протоколом вскрытия, но дверь уже успела закрыться.

– Псих, – буркнул Нурландер, собирая рассыпанные листки. Сёдерстедт, посмеиваясь, стал стирать с доски лишние линии.

Нурландер снова взялся за свои протоколы. Четыре выстрела в сердце, каждый – смертельный. Пули не найдены, но, вероятно, калибр девять миллиметров. Состояние здоровья в момент смерти удовлетворительное. Хорошая физическая форма. Есть старые шрамы на запястьях, скорее всего следы бритвы, примерно десятилетней давности, и еще целый ряд круглых шрамов по всему телу. “Следы окурков?” – написал Квар Фурт своим размашистым почерком пожилого человека. Интересно, он в курсе, что на свете существуют компьютеры? Или он вообще живет на другой планете?

Одежда. Синяя гладкая футболка без принта. Бежевая куртка. Джинсы. Кроссовки. Белые грязные носки. Трусы-боксеры. Ничего особенного.

Список вещей, найденных у убитого. Нурландер уже сбился со счета, сколько раз он доставал эти вещи из пакетика и выкладывал на письменный стол. Увидев, что коллега опять разложил перед собой “наследство”, Сёдерстедт скептически поморщился.

Поддельный “Ролекс”, трубочка с десятикроновыми монетами, ключ. Ключ совсем новый. Нурландер крутил его и так, и этак. Большой дверной ключ. Обычную дверь такими не открывают, это какой-то специальный замок, но больше про него ничего сказать нельзя. На ключе буквы “СЕА” и надпись “Made in Italy”. Его могли сделать в любой мастерской. Но все ли мастерские имеют право на изготовление таких ключей?

Где-то в дальнем уголке памяти возникло воспоминание. Что-то похожее уже встречалось ему в ходе расследования, но тогда он не обратил на это внимания.

Какое-то дурацкое задание, которое ему поручили… Ах да, верно, это было в самом начале – он выяснял, какие "преступления совершили американцы в Швеции”. Один обнажился и получил в морду от девчонок-футболисток, другой печатал на ксероксе тысячекроновые купюры, а третий незаконно заказал в мастерской копию ключа. Может ли тот ключ иметь отношение к этому делу?

Нурландер так резко включил компьютер, что Сёдерстедт, отложив работу, изумленно воззрился на него. Ощущая себя настоящим хакером, Нурландер залез в свой архив. Вот нужное дело, оно находилось в ведении стокгольмского отдела по борьбе с мошенничеством. Причем тут мошенничество? Промучившись достаточно, чтобы растерять все хакерские амбиции, Нурландер наконец открыл короткий документ, составленный службой контроля за общественным порядком. Четвертое сентября. Мастерская по металлоремонту на улице Риндёгатан в Ердет. Владелец Кристо Кавафис нелегально сделал копию ключа по слепку, выполненному из глины для моделирования, а потом вдруг струхнул и сам на себя заявил в полицию. Дело завели, но потом из-за нехватки сотрудников закрыли как неприоритетное.

Нурландеру пока не все было понятно, но он решил действовать. Схватив кожаную куртку, он выскочил в коридор. Пробегая мимо двери Гуннара Нюберга, он внезапно остановился, пораженный еще одной неожиданной мыслью: компьютерная фирма, как бишь она называется? И ключ? Вдруг они имеют отношение друг к другу? Нурландер резко повернулся к двери, собираясь войти, но тут дверь открылась и стукнула его по лбу.

Из комнаты вышел Нюберг и увидел сидящего на корточках злого как черт Нурландера.

– Хорошо, что это ты, – сказал Нюберг, не замечая двусмысленности своей фразы. – Я как раз хотел спросить про ключ, который был у Джона Доу. Его надо бы проверить на складе “Линк коуп”. Что-то это ограбление мне не нравится.

Нурландер тут же забыл про синяк. Он поднял ключ и поднес его к самому носу Нюберга, словно пытаясь его гипнотизировать.

– Я туда и еду, – сказал он.

Нюберг моментально подпал под его гипноз и охотно последовал за Нурландером. Когда оба тучных господина мелкой рысью бежали по коридору, местный сейсмограф зашкаливал.

Спустившись в подвал, они сели в служебную машину Нурландера, которую он сохранял за собой уже четыре года, и помчались в сторону Фрихамнена.

Это было всего лишь подозрение, но его следовало проверить. На Шеелегатан они застряли в пробке. Был час пик, движение в городе с каждым днем становилось все хуже и хуже. Странно: безработица растет, откуда в центре города в половине шестого вечера столько людей?

– Давай остановимся и перекусим? – предложил Нюберг.

– Ты, кажется, худеешь? – поинтересовался Нурландер.

– Худел, – поправил его Нюберг.

Нарушив все возможные правила, Нурландер припарковался на площади Кунгсбруплан. Под проливным дождем они выскочили из машины и, пригнувшись, побежали в ближайшее кафе. Оно называлось “Андалузская собака” и было таким уютным, что полицейские почти забыли, что едут по срочному делу. Нурландер взял себе какую-то адскую мексиканскую смесь, Нюберг заказал четыре порции печеной картошки с креветочным соусом.

– Не слишком разнообразно? – заметил Нурландер.

– Это еда для тех, кто худеет, – ответил Нюберг, положив за щеку сразу половину четвертой порции.

В половине седьмого они почувствовали, что наелись, движение на дороге потихоньку стало налаживаться.

– Черт, они наверно, закрылись, – воскликнул Нурландер, поднимаясь из-за стола.

– Кто они?

– Металлоремонт. На Риндёгатан.

– Поехали мимо, посмотрим. Все равно по пути.

Они поехали туда. По Кунгсгатан до Стюреплан, по Стюрегатан до Валхаллавэген, по улице Эрика Дальберга до Риндёгатан.

– Лучше бы мы поехали по Лидингёвэген, – сказал Нюберг.

– Заткнись, – ответил Нурландер. – Лучше бы мы взяли зонты.

Было черно, как в полночь, хотя часы показывали только без пятнадцати семь. Поднявшись по Риндёгатан вверх, они подъехали к нужному дому. В окнах маленькой мастерской еще горел свет. Полицейские выбежали под дождь и застучали в стекло, за которым пылились старые каблуки и ключи полувековой давности. Коренастый грек лет шестидесяти осторожно выглянул в окно. Он испуганно уставился на двух скандинавских гигантов, нарушающих его спокойствие. “Полифем^[67], – подумал он. – Даже два”.

– Полиция, – знаками показал ему Нурландер и предъявил удостоверение. – Можно войти?

Грек открыл дверь и жестом пригласил двух циклопов-полицейских внутрь. На старом рабочем столе лежала открытая книга, на нее падал слабый свет сапожной лампы. Мужчина подошел к книге и взял ее в руки. Она была на греческом.

– Вы знаете Константина Кавафиса? – спросил он их.

Полицейские с изумлением воззрились на него.

– Никогда и нигде современный греческий язык не звучал так мелодично, как у Константина Кавафиса. Он вернул нам былое величие, – сказал грек и погладил переплет. – Я всегда после закрытия сижу немного и читаю. Одно стихотворение в день спасает от старческого маразма. Кавафис был дядей моего деда.

– Значит, вы Кристо Кавафис? – уточнил Нурландер.

– Да, – кивнул грек. – Чем обязан?

– Две недели назад вы сделали копию ключа по глиняному слепку. Так?

Кавафис побледнел.

– Я думал, дело закрыто, – пробормотал он, и ему сразу примерещились пытки в полицейских казематах. Похоже, он уже жалел, что назвался собственным именем.

– Дело закрыто. Просто расскажите, что знаете.

– Я уже рассказывал.

– Расскажите еще раз.

– Молодой человек, который говорил по-английски как американец, пришел сюда и попросил сделать ключ со слепка. Я не знал, законно ли это, но искушение было велико. У меня в жизни было мало искушений, и я не устоял. Потом я пожалел об этом и позвонил в полицию, они приехали и арестовали меня. Я провел ночь в тюрьме. Я так не пугался со времен гражданской войны^[68]. Столько всяких воспоминаний нахлынуло.

– Как он выглядел, этот американец?

Кавафис покачал головой.

– Времени прошло много. Обычный молодой человек. Светловолосый.

– Одежда?

– Не помню. Вроде, серая куртка. Кроссовки. Не помню.

Нурландер вынул из кармана ключ и показал его Кавафису. Но тот не поддался гипнозу.

– Этот ключ?

Кавафис взял его и покрутил в руках.

– Может быть, и этот. Похож.

– Вы можете прийти к нам завтра, помочь составить его портрет? Это очень важно.

Кавафис кивнул. Нурландер выудил бумажник, достал оттуда замызганную визитку и дал ее Кавафису. Полицейские попрощались. Вид у грека был задумчивый.

– Мне кажется, я кое-что вспомнил, – произнес он. – По-моему, мужчина расплатился десятикроновыми монетами, которые лежали у него в длинной трубке.

Нюберг и Нурландер обменялись взглядами. Они были правы. Джон Доу и был тем американцем. Он снял глиняный слепок с замка, пошел в мастерскую и заказал копию ключа. Потом получил пулю в сердце. Почему? Где? Пока разрозненные факты не хотели выстраиваться в версию, но одно было ясно – пора ехать во Фрихамнен.

Часы показывали почти половину восьмого, когда полицейские добрались до будки охранника возле складских помещений фирмы “Линк коуп”. Тьма была кромешная, хляби небесные разверзлись, Нюберг с Нурландером не взяли зонта и должны были проверить под проливным дождем замки по меньшей мере тридцати четырех дверей. Но раздумывать не приходилось.

На этот раз в будке сидел не Бенни Лундберг, а другой охранник. Нюберг подошел к окошку, помахивая удостоверением.

– Нам нужно кое-что проверить в связи с недавним ограблением. Бенни сегодня не работает?

– Он в отпуске.

– Давно он ушел в отпуск?

– После ограбления.

– Странное время для отдыха, – с сомнением сказал Нюберг.

– Да, – согласился охранник, похожий на прошлого дежурного, как брат-близнец. Как и Лундберг, он тоже сидел на стероидах, это было видно за километр, несмотря на темноту и непогоду. – Бенни брал отпуск в августе, и теперь опять. Уехал куда-то. За границу. Кажется, на Канарские острова.

Нюберг кивнул. Тут из-за угла показался Нурландер, он припарковал машину и теперь прыгал через лужи к входу. Первым делом они двинулись к складу, на котором побывал грабитель. Дверь была починена на скорую руку толстыми, набитыми крест-накрест досками. Нюберг всунул ключ в замочную скважину. Ключ вошел, но дверь не открылась.

– Тип замка совпадает, – сказал он. – Давай проверять все подряд, слева направо.

Они пошли вдоль складов в самый дальний конец здания. Справа и слева от главного входа было примерно одинаковое количество дверей. Кроме того, были двери с обратной стороны здания. Начальник отдела безопасности Мейер говорил, что складов тридцать четыре, но после первых десяти замков полицейским начало казаться, что помещений гораздо больше. Они вымокли насквозь. Проливной дождь сопровождался отвратительным пронизывающим ветром. Призраки двух пневмоний витали вокруг них.

Ключ входил во все скважины, но не поворачивался. Так они добрались до главного входа и перешли на другую сторону. С каждым замком настроение у них становилось все хуже и хуже. Дурацкое занятие. Причем все это – исключительно их собственная инициатива. Сверхурочная работа, за которую даже неудобно просить компенсацию. Кто им мешал подождать до завтра?

Вот и конец ряда. Последняя дверь. Они совсем пали духом.

– Ну что? – спросил Нюберг, держа ключ в нескольких сантиметрах от замка.

– С обратной стороны здания тоже есть двери?

– Осталось только их проверить, – проворчал Нюберг и, вставив ключ, повернул его в замке. Ключ подошел. – Ага! – завопил Нюберг, дергая ручку на себя.

И тут же получил сильнейший удар дверью по лицу. Дверь распахнулась. Нюберг упал. Кто-то, одетый в черное и в черной маске, перепрыгнув через Нюберга, помчался к причалу. Нурландер вытащил пистолет и припустился за ним. Нюберг поднялся, держась за лицо. Кровь капала между пальцев. Заревев, как раненый тигр, Нюберг уже был готов броситься в погоню, но тут взгляд его упал внутрь помещения.

Внизу возле лестницы сидел охранник Бенни Лундберг, раздетый и привязанный к стулу. Пальцы на руках были изуродованы. В половой член воткнута игла. Из шеи, чуть подрагивая, торчали два шприца.

Гуннар Нюберг застыл. Его собственная боль мгновенно отступила. Он опустил руку, не замечая, что из носа льется кровь. Весь дрожа, он спустился по лестнице. В свете голой яркой лампочки происходящее казалось кошмарным сном.

Бенни Лундберг был еще жив. Его глаза вылезли из орбит и закатились, видны были только белки. Лицо исказили конвульсии. По телу пробегали судороги. На губах выступила пена. Однако в подвале стояла полная тишина.

Это было немое страдание.

Большое тело Нюберга сотрясала крупная дрожь. Что делать? Он боялся трогать страшные щипцы в горле Лундберга. Любое движение могло иметь роковые последствия. Нельзя было даже ослабить ремни, стягивающие руки и ноги. Содрогаясь в конвульсиях, Лундберг мог нанести себе непоправимый вред. Единственное, чем можно облегчить страдания жертвы, – убрать иглу из его члена. Это Нюберг и поспешил сделать.

Потом, путаясь в пуговицах, он достал из внутреннего кармана мобильный и, с трудом сосредоточившись, набрал номер “скорой”. Собственный голос показался ему чужим.

– Обязательно присутствие врача. Отоларинголога.

Он нагнулся к Лундбергу. Положил руку на его дрожащую щеку. Попытался успокоить его. Обнял. Старался утешить, как только мог.

– Ничего, Бенни, ничего, – говорил он. – Помощь уже близко. Все будет нормально. Держись, Бенни. Главное – спокойствие. Все хорошо.

Судороги и подергивания постепенно ослабевали. Бенни понемногу успокаивался. Или умирал? Гуннар Нюберг почувствовал, что плачет.

* * *

Нурландер бежал все быстрее. Он был в хорошей форме, и понемногу расстояние между ним и одетым в черное незнакомцем сокращалось. Но его противнику тоже нельзя было отказать в ловкости и быстроте. Выскочив из дверей склада, он помчался к будке охранника. Но пока тот открывал окно, пока выглядывал, мужчина уже успел убежать, и охранник увидел одного Нурландера, который, пробегая мимо, заорал:

– Звони в полицию!

Мужчина в черном свернул на боковую дорожку и через мгновение скрылся из глаз. Вот он вновь появился и снова исчез за домом, в нескольких десятках метров от Нурландера. Тот, не раздумывая, бросился следом, крепко сжимая в руке пистолет. Человек в черном высунулся из-за угла и выстрелил.

Нурландер бросился на землю. Секунду выждал, снова вскочил. Пистолет был испачкан глиной. Нурландер попытался обтереть его прямо на бегу. Подбежав к дому, он осторожно заглянул за угол. Там было пусто, дальше начинался переулок. Нурландер, пригнувшись, добежал до следующего угла и опять выглянул. Пусто. Бегом к следующему углу. Осторожно выглянул.

Он успел услышать шаги за своей спиной, легкое хлюпанье. Резкая боль в затылке. Чувствуя, что вот-вот потеряет сознание, Нурландер упал на спину, в самую грязь. Перед глазами поплыли дождевые облака. Голова кружилась. Мужчина в черном смотрел на него сквозь прорези маски. Но глаз его Нурландер не видел. Зато хорошо видел дуло пистолета с глушителем, нацеленное ему прямо в лицо.

– Вали отсюда, пока цел, – прошипел мужчина.

Он вдруг куда-то исчез. Нурландер услышал гудение мотора. Еле-еле поднявшись, Нурландер выглянул из-за угла. Его подташнивало. Ноги не слушались, в голове был туман. Среди множества кружащихся перед глазами предметов ему удалось различить контуры машины. Вроде бы коричневая. Кажется, джип.

Тут ноги Нурландера подкосились, он упал и остался лежать в луже.

25

Солнце в Нью-Йорке и дождь в Стокгольме, похоже, сошли с ума. Казалось, наступил конец света. Не хватало только, чтобы начали рождаться лошади с двумя головами и галки с клювом, торчащим из-под хвоста.

Жара стояла нестерпимая. Даже суперсовременные кондиционеры ФБР не могли справиться с горячим воздухом. Никакие заклинания не помогали. Йельм чувствовал усталость и апатию – едва разогнавшись, он был вынужден остановиться на полном ходу.

Они выжидали. Ожидание часто провоцирует нетерпимость и раздражительность. Раздражало всё. Даже Джерри Шонбауэр однажды впал в ярость и сорвал с себя мокрую от пота рубашку с такой силой, что только пуговицы полетели в разные стороны. Одна из пуговиц угодила в левый глаз Черстин, и она потеряла контактную линзу – это сразу привело Шонбауэра в чувство, и он потом долго извинялся.

– Я не знал, что ты носишь линзы, – сказал Йельм.

– Носила, – ответила Черстин, разглядывая две половинки линзы, прилепившиеся к большому и указательному пальцам. – Теперь буду носить очки.

Она вынула линзу из правого глаза и выбросила ее. Потом выудила из сумочки пару классических круглых очков и водрузила их на свой симпатичный носик. С трудом сдерживаясь, чтобы не расхохотаться, Йельм постарался отвлечься на мысли о жаре, но не смог и все-таки прыснул.

– Смотри, какая смешная птичка! – не очень убедительно воскликнул он, тыча пальцем в окно.

– Рада, что смогла тебя развеселить, – обиженно буркнула Черстин и сдвинула очки на лоб.

Они заходили к юному компьютерщику Бернарду Эндрюсу. Он облазил все закоулки Сети, пытаясь выйти на след Ламара Дженнингса. Искал его фото. Но, как и следовало ожидать, нигде ничего не нашлось. Ни в одной базе, даже самой маленькой и незначительной, не было ничего о Ламаре Дженнингсе, складывалось впечатление, что он двадцать пять лет находился вне поля зрения любых государственных и негосударственных органов. Единственное, что удалось найти – данные о его рождении. С тех пор он словно бы не существовал.

Миссис Вильма Стюарт не смогла помочь с составлением портрета Ламара Дженнингса. Сухонькая пенсионерка сидела перед компьютером, за ее спиной маячили огромные полицейские, не сводя глаз с изображения на экране. Старушка только качала головой. Губы толще. Теперь тоньше. Молодой человек, вы плохо слушаете. Я сказала, толще. Тоньше. И так без конца.

Потом жара доконала и ее. Она отключилась прямо перед компьютером, а придя в себя, пообещала прийти в другой раз, попробовать заново.

Наконец эксперты закончили первоначальный анализ предметов, найденных в квартире Ламара Дженнингса, и прислали свое заключение. Им удалось реконструировать дневниковые записи. Каждый из четырех полицейских получил по экземпляру и тут же уткнулся в него. Шонбауэр сидел на столе Ларнера и болтал ногами, из-под разорванной в пылу гнева рубашки виднелась волосатая грудь под нелепой сетчатой майкой, которая после катастрофы с рубашкой оказалась выставлена на всеобщее обозрение. Ларнер сидел в своем кресле, положив ноги на стол рядом с Шонбауэром. Ялм и Халм занимали стулья для посетителей, держась на почтительном расстоянии друг от друга.

Записи были фрагментарными, но по ним, как по ключевым словам, можно было восстановить историю жизни человека. Как правильно сказал Ларнер, осталось ровно столько, сколько нужно, чтобы понять всю силу душевной боли Ламара Дженнингса. Каждый фрагмент содержал крупицу информации:

“не знаю, зачем пишу, возможно, пытаюсь уберечь себя, остановить, пока я еще не успел”;

“зияние в совершенстве абсолюта, коим является великое Ничто”;

“старуха-соседка пригласила на чай, отказался, плевать на нее”;

“они так малы, они не хотят понять, как”;

“сильнее и сильнее. Почему они становятся сильнее и сильней”;

“посреди ночи, тень в шкафу, он застрял, незаметные дверные петли”;

“меньше, чем Ничто, меньше нуля, есть жизнь меньше нуля”;

“проходя мимо, кончик горящей сигареты, слышу шипение, чувствую вонь, но представить боль не могу, только”;

“19 апреля. Какую силу они имеют. Не могу противостоять”;

“смерть бабушки. Пришла посылка. Все чушь, кроме одного письма. Скоро прочту. Почерк беспокоит”;

“земля – могила, люди – черви, а что труп? Мертвый бог, телом которого мы питаемся?”;

“лестница из ниоткуда в никуда, как во сне. Вспышки молнии внутри меня, словно внутри меня происходит какое-то движение, словно меня влечет к какой-то цели”;

“пойти туда, сказать, что я болен, попросить помощи”;

“если образы могут стать рассказом”;

“27 июля, на что я надеялся? Есть только один род помощи. Ацтеки убивали, чтобы жить. Человеческие жертвы. Да”;

“следом за тенью, рукав застрял, дверь, лестница”;

“письмо лежит там я не могу так нельзя”;

“бабушка умерла, попробую еще раз. Бабушка умерла. Понятно”;

“свет за дверью как оклад иконы, темнота все темнее, хочу вырваться, надо уберечься”;

“лестница отвесно вниз, не могу идти, только вспышки”;

“подвал, подвал, подвал”;

“мерзкий, отвратительный, больной, встретил в кабаке, Аркаиус, дурацкое имя, хвастается, хвастается, хвастается, куча домов в мире, сосал у него, мертвый, нужен адрес, вознаграждение”;

“открываю письмо, читаю, я знал это, не может быть, чтобы он”;

“открываю дверь, на свет. Хаос, нужно вырваться, нужно”;

“пепел сигареты, наша маленькая тайна, наш маленький ад”;

“мы посреди этого совершенства, да самый крохотный моллюск лучше приспособлен к жизни на земле, не могу терпеть”.

Они читали, косясь друг на друга. Когда все дочитали, Ларнер сказал:

– Потому-то у нас и не сходились концы с концами. Он – классический серийный убийца-интеллектуал, необычайно умный и образованный человек с искалеченной душой. В детстве таким людям бывает несвойственна жестокость. Как я это не учел? У нас есть дата – 27 июля. 27 июля 1997 года убили проститутку Сэлли Браун с Манхэттена. Это первое убийство Ламара Дженнингса. Тогда-то все и началось. “Ацтеки убивали, чтобы жить”. А вы что думаете?

– Аркаиус, – проговорила Черстин Хольм. – Роберт Аркаиус – шведский подданный, злостный неплательщик налогов и владелец дома, где Ламар совершил свое первое убийство в Швеции. Судя по всему, Аркаиус дал ему этот адрес в обмен на сексуальные услуги. Сам он в Швецию вернуться не мог. И не знал, что сын его бывшей любовницы Андреас Гальяно после побега из тюрьмы использует дом как убежище.

Ларнер молча кивнул. Шонбауэр сказал:

– Видимо, это произошло после того, как Ламар распечатал письмо и узнал, что его отец находится в Швеции. К тому времени он уже начал убивать. Он отправляется по кабакам искать шведов, чтобы обеспечить себе временное пристанище в Стокгольме. Секс к делу не относится. Трагедия, пережитая им, произошла до периода полового созревания.

– Итак, мы можем предположить следующее, – суммировал Ларнер. – И наши выводы будут очень близки к вашей гипотезе, Ялм. В детстве над Ламаром издевался отец, отсюда и записи про сигаретные ожоги. Кульминация наступила, когда он, спустившись по лестнице, открыл некую дверь и увидел отца-профессионала за “работой”. Оправиться от этого он уже не смог. После этого следует удар за ударом. Отец погибает, через несколько лет мать кончает жизнь самоубийством, возможно, прочитав письмо, которое затем попадает в коробку и хранится у бабушки до самой ее смерти. Когда бабушка умирает, письмо достается двадцатичетырехлетнему внуку, который живет в Нью-Йорке, судя по квартире, очень бедно. Это подтверждает его подозрения: отец жив. Жив его злой дух, он кружится над ним и овладевает его душой. Полузабытые образы прошлого вновь встают в памяти, мысли принимают определенное направление: “словно внутри меня происходит какое-то движение, словно меня влечет к какой-то цели”. Наконец воспоминания приводят его к этой двери. Он открывает ее и снова видит картину, которую все эти годы пытался забыть. Отец, склоненный над жертвой, из горла которой торчат щипцы. Этот образ надо прогнать и действовать можно только методами гомеопатии: подобное лечится подобным. Щипцы у него есть, он должен использовать их. Пока воспоминания живы, он должен убивать. Это успокаивает его. Убийства превращают вспышки мучительных, ярких воспоминаний в длинный понятный рассказ: “если образы могут стать рассказом”. Одновременно, Ялм, он, как мы уже говорили, готовится к великому, решающему убийству. Отец должен умереть, причем от своего же инструмента, которым теперь владеет его сын. Ламару удается найти себе убежище недалеко от Стокгольма. Время пошло. В письме, найденном в бабушкиных вещах, судя по всему, было написано, что отец переехал в Швецию и, что еще важнее, под каким именем он там живет, иначе поиски лишены смысла. Эксперты скоро пришлют нам свое заключение по поводу сожженного письма. Если повезет, мы тоже узнаем это имя. Пока же мы знаем, что Ламар обзавелся фальшивым паспортом на имя Эдвина Рейнолдса и отправился в аэропорт Ньюарк. Однако на ближайший рейс до Стокгольма билетов нет. Ничего страшного, можно подождать, но тут Ламар случайно знакомится с Ларсом-Эриком Хасселем. Судьбе угодно, чтобы в это же самое время Дженнингса-младшего опять начали одолевать призраки прошлого, и он, чтобы избавиться от них, а заодно обзавестись билетом на самолет, убивает Хасселя. В конце концов, желание избежать шести часов адских страданий – веская причина для того, чтобы решиться на минимальный риск. Узнав от Хасселя, что тот летит в Стокгольм, но еще не зарегистрировался на рейс, и что, следовательно, его место вакантно, Ламар заманивает Хасселя вместе с багажом в подсобку, возможно, под предлогом секса, и совершает свое черное дело. Затем звонит от имени Хасселя, сдает билет, а пятью минутами позже перезванивает, делает заказ на имя Рейнолдса и тихо-спокойно летит в Стокгольм. Скорее всего он даже не подозревает, что в Арланде чудом избежал ваших лап. У него только ручная кладь, он проходит паспортный контроль, садится в такси и уезжает. По дороге он останавливается, чтобы купить еду, и дальше едет прямиком в заброшенный дом. Там он обнаруживает торговца наркотиками. Но Ламар Дженнингс уже стал опытным убийцей. Он легко проникает в дом и убивает Гальяно. Труп, лежащий в подвале, удерживает на расстоянии страшные картины прошлого, пока Ламар ищет отца и планирует свои действия. Что было потом, это уже следующий разговор.