Текст книги "Не сотвори себе кумира"

Автор книги: Аркадий Галинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Мяч, подпрыгивая, катится к линии ворот.

Котрикадзе стоит, повернув к нему голову.

Но прыжок? Где же он?

Нет, вратарский прыжок в ту сторону состояться никак не мог.

Это был редкий, первоклассный гол, забитый из неповторимого положения гениальным форвардом, «черной жемчужиной» мирового футбола.

И «немая сцена» в штрафной была достойным обрамлением этого гола.

Таким образом, Котрикадзе в данном случае не в чем было себя винить. Он действовал так, как действовали бы на его месте и многие другие искусные вратари.

Уже с начала шестидесятых годов талантливые, вдумчивые игроки всех стран по достоинству оценили вклад молодого еще Пеле в тактику футбола. Поняв, что особенность атаки у ворот в исполнении Пеле заключается (помимо учета им позиции вратаря) в регулярном обстреле ворот из «неголевых» положений, они начали изучать его опыт, «примеривать» его на себя.

В 1964 году, например, неожиданно для многих лучшим бомбардиром чемпионата СССР стал молодой игрок Владимир Федотов – сын Федотова. Он играл тогда в команде ЦСКА на том самом месте, которое на протяжении многих лет занимал его отец, Григорий Федотов. И вот в конце матча «Динамо» (Киев) – ЦСКА 1965 года он-то и вышел один на один с Банниковым.

С Банниковым!

Я подчеркиваю это особо, ибо Банников был в то время в зените своей славы. А такие обстоятельства не могут в принципе не влиять на форвардов. Даже если у них тоже громкие имена. Вспоминается, как в том же году нервничал Маццола, когда в матче Италия – СССР на Кубок Европы ему предстояло бить пенальти, а в воротах стоял Яшин.

Но я отвлекся.

А молодой Федотов тем временем входит по диагонали в пустую штрафную площадь, и в воротах перед ним стоит Банников.

Федотов движется быстро, голова у него поднята.

Банников понимает, что удобней всего Федотову поразить сейчас ближний угол. Тут открыта возможность для короткого прямого сильного удара.

И, как каждый вратарь высокого класса, Банников немедля приступает к психологическим маневрам.

Он делает шаг левой в сторону ближнего угла, как бы извещая этим идущего на ворота Федотова: «Ударишь в ближний угол – я тут, возьму мяч! А в дальний – попробуй на таком ходу подрезать – попробуй попасть! К тому же, сам видишь, правая моя рука слегка согнута и поднята, готова там встретить мяч...»

Все это происходит, как вы понимаете, конечно, в какие-то мгновения, считанные доли секунды. Потому что Федотов уже метрах в одиннадцати-двенадцати от ворот!

И вот в тот самый момент, когда Банников сделал шаг влево, Федотов, уловив это движение, пробил по воротам.

Не в ближний угол – коротко, сильно, прямо.

Не в дальний угол – обводкой, подрезкой.

А в самую что ни на есть «мертвую» точку – чуть левее левой ноги вратаря и чуть ниже ее колена.

Конечно, на такой скорости точный удар мог и не получиться. Бутса могла грузно выйти из травы, мяч мог слегка срикошетить от какой-нибудь выемки, но если этого не произойдет – гол верный!

И, как бы в благодарность за этот тонкий, мастерский замысел, за это вдохновенное решение, Федотова ничто не подвело. Удар получился, гол был верный!

Но и Банников в этом поединке показал себя замечательно. Он ведь успел все-таки рвануться, даже упасть на этот мяч! Вопреки всем расчетам Федотова, вопреки всем законам «мертвой» зоны.

Успел упасть на этот мяч!

Но чтобы задержать его, ему не хватило, быть может, сотых секунды. Мяч пролетел под стелившимся уже над землей телом. Но, думаю, истинные любители футбола поймут меня правильно, если я скажу, что оба игрока были достойны друг друга в этом поединке. А вот некоторые рецензенты, к сожалению, оказались не на высоте: удар Федотова они расценили как слабый, а гол, пропущенный Банниковым, отнесли к категории непростительных.

Между прочим, Банникову в этом смысле не везло поразительно. Больше, чем кому-либо из вратарей. И все дело, как это ни странно, в его удивительной, порою непостижимой просто реакции. Вот, впрочем, случай, который произошел с ним через полтора месяца после поединка с Федотовым. [2]2
  «Сложные отношения» между Банниковым и Федотовым Развивалась и дальше. В матче ЦСКА – «Динамо» (Киев) 1967 года Банников пропустил после федотовского удара очень похожий гол (с той лишь разницей, что Федотов находился в окружении киевских защитников). Игра опять закончилась ничью, 1:1. Но в 1970 году Банников, можно сказать, взял реванш за все. Играя уже в воротах московского «Торпедо», он на последних минутах матча с ЦСКА при счете 1:0 в пользу торпедовцев блестяще парировал одиннадцатиметровый штрафной удар, пробитый Федотовым.


[Закрыть]На сей раз ему пришлось в полной мере испытать все, что пережил после матча с «Сантосом» Котрикадзе.

4 июля 1965 года в Москве состоялся матч сборных команд СССР и Бразилии. И вот на 24-й минуте Банников пропускает гол. Мяч забивает Пеле. На 32-й минуте ворота сборной СССР снова были взяты. Это тот же Пеле, чуть ли не во вратарской площадке, выкладывает мяч на ногу своему партнеру Флавио.

2:0, первый тайм закончен. И после перерыва вместо Банникова выходит на поле другой вратарь – Кавазашвили.

Бразильцы выиграли этот матч со счетом 3:0, На 67-й минуте Пеле, стартовав в центре поля, обошел нескольких защитников и, выйдя один на один с вратарем, послал с ходу неотразимый мяч. Упрекнуть Кавазашвили тут было не в чем. Банников же, снимая в раздевалке свои вратарские доспехи, наверняка думал горькую думу. Его сменили, он не оправдал надежд, да еще в таком матче! Второй гол, правда, вряд ли поставят ему в вину, но первый... Поймет ли кто-нибудь, что он вовсе не ошибся?

Переживания Банникова были не напрасны. И зрители, и многие игроки сборной, и многие специалисты не сомневались, что первый мяч он мог и должен был взять. А несколькими днями спустя были оглашены результаты референдума, в котором участвовало двадцать известных мастеров. Они оценивали игру каждого советского футболиста по десятибалльной системе, как в гимнастике, и Банников получил в среднем 5,1 балла. Ниже его был оценен только один игрок.

Провал.

И только гораздо позже стало известным, что именно первый мяч, забитый Пеле в ворота советской сборной, запомнился ему больше всего и что по возвращении в Бразилию он назвал его одним из своих самых лучших голов. Вот тогда-то и припомнилось, что, увидев этот мяч в сетке, Пеле запрыгал от радости – с поднятыми руками побежал почему-то в угол поля; что туда заспешили тотчас остальные бразильские игроки. Припомнилось, как, пританцовывая, тормоша и обнимая Пеле, они возвращались к центру поля. И вспомнилось еще, что процедура эта у бразильцев – традиционная награда за подлинную виртуозность, высочайший блеск, красоту исполнения!

В самом деле, ведь те же игроки не приветствовали и не обнимали Флавио, когда он забил второй гол. Да и самого Пеле тоже не чествовали так после третьего гола.

И вот, обратившись уже к киноленте, мы восстанавливаем картину первого гола, следя попеременно за форвардом и вратарем. Вот Пеле, получив мяч на правом фланге сборной СССР, метрах в тридцати от ворот, по-кошачьи мягко движется поперек поля к углу штрафной. Банникову еще ничто не угрожает, и он внимательно следит за этим дриблингом. Пеле приближается к углу штрафной, чуть ускоряя ход и словно ища партнеров. Банников стоит в центре ворот. Он не верит этой демонстрации, зная, что Пеле бьет без подготовки и что сейчас удобнее всего поразить ближний угол. Но если выдвинуться чуть-чуть вперед и вправо, на полшага даже, удар не опасен. Не сводя глаз с Пеле, Банников делает эти полшага. Но не успевает он оторвать правую ногу от земли, как Пеле, уловив этот момент – и действительно, без всякой подготовки! – посылает мяч верхом, через головы защитников, в противоположную сторону ворот. Кожаный шар летит по параболе, и, для того чтобы встретить его в левом углу, нужна мгновенная перегруппировка, время на которую (какие-то доли секунды!) как раз и съели эти совершенно необходимые полшага.

Гол!

Вот, впрочем, еще одна любопытная деталь. Еще до просмотра киноленты, спустя месяц после матча СССР – Бразилия, я увидел в журнале «Спортивные игры» снимок, из которого явствовало, что Банников успел все-таки метнуться к этому мячу, упасть в ту сторону. Как и в поединке с Федотовым. Неужели никто не заметил этого прыжка? Специалисты заметили, не сомневаюсь. Но почему же они не придали ему никакого значения? О, специалисты знают о таких моментах нечто большее, чем болельщики! Вспоминаю историю, которая произошла с вратарем «Спартака» Маслаченко в игре 1966 года с динамовцами Киева. То ли не зафиксировав своевременно дальнего удара, метров этак с 35—40, то ли приняв его за навес на дальнюю штангу, он стоял спокойно до тех пор, пока мяч не влетел в сетку. И лишь тогда, спохватившись, взлетел высоко, отчаянно, красиво. Надо сказать, что, пропустив гол, вратари совершают иногда такие бесполезные для игры прыжки. С досады. Или для публики, для фоторепортеров. Вот и на следующий день появились в газетах снимки Маслаченко в эффектном и смелом прыжке. И тут же был виден мяч в «девятке». А так как фотообъективам свойственно спрессовывать дальний и ближний планы, из снимков явствовало, что вратарь сыграл хорошо, но удар был еще лучше.

Впросак из-за этого, между прочим, попал и я, поскольку, являясь автором отчета об этом матче в газете «Советский спорт», указал, что Маслаченко в момент удара стоял недвижимо. «Ну-ну, – говорили мне друзья, видевшие снимки, – вот так «недвижимо»!» Из чего следовало очевидное: спортивный журналист, рассказывая о соревнованиях, должен рассчитывать не только на тех, кто все замечает и понимает, но и на тех, кто не разбирается в тонкостях, в деталях.

Снимки прыжков Маслаченко и Банникова на удар Пеле в общем похожи друг на друга. Но Банникова-то укоряли в непростительной ошибке настоящие знатоки! Ведь это дружно, не сговариваясь, выставили ему «неуд» в «Футболе» двадцать известных мастеров! И в глазах миллионов болельщиков он и поныне остается вратарем, который пропустил в матче с Бразилией «бабочку».

Что скажешь, что возразишь на это? Может быть, Банникову просто не стоило лететь, прыгать на этот мяч? Как и на выполненные в стиле Пеле удары Владимира Федотова? В самом деле, оставался бы на месте, ведь все равно их взять было невозможно! И тогда все увидели бы, какие это были трудные, коварные удары. А ежели один мяч проходит прямо под тобой, а другой – рядом с твоими руками, ежели не только с трибун, но и самим игрокам с поля кажется, что ты мог взять их и не взял, а к тому же голы эти решают судьбу важных матчей, – что ж, терпи, вратарь, это твоя судьба! Терпи и утешайся тем, что эта удивительная твоя молниеносная реакция, это неугасимое желание взять самые невероятные мячи приносят тебе в конечном счете больше радости, чем горя.

Вот маленькая история еще одного гола. В 1967 году московские динамовцы выиграли у своих одноклубников-киевлян на их поле со счетом 3:2. Решающий гол был забит за две минуты до финального свистка. Впечатление от него у зрителей-киевлян было тягостным. Дело даже не в том, что их земляки (в то время – чемпионы) проиграли. Мяч прокатился в сетку между широко расставленными ногами вратаря Рудакова, небрежно оттолкнув пальцы его опущенных рук. «Мышь», «пенка» – как там это еще называется? Словом, грубейшая ошибка вратаря.

Рудаков на следующий день боялся взглянуть в газеты. В его вратарской жизни вряд ли было что-нибудь более огорчительное. К тому же московское «Динамо», которое было в том сезоне единственным конкурентом киевлян, выиграло, как в таких случаях говорят, сразу четыре очка: два записало себе и два отобрало у чемпиона. И последнему долго пришлось их отыгрывать.

Между тем винить зазевавшегося, по общему мнению, вратаря было не в чем. В пылу момента и во власти эмоций даже самим Рудаковым были упущены весьма существенные (и скрытые от глаз) детали.

А дело происходило так.

Из правого угла, почти от флажка, кто-то из москвичей сделал диагональную передачу в штрафную площадь. Метрах в 7—8 от ворот и прямо перед ними ее принял Гусаров, ударив без остановки по катящемуся мячу. Но классный удар у него не получился. Он шел навстречу мячу слева и хотел сильно пробить правой ногой в правый от себя угол. Но то ли крохотная кочка попала ему под бутсу, то ли замах был чересчур резок, то ли... – кто знает, сколько тут может быть этих неожиданных «то ли», – словом, мяч был, как говорят футболисты, «придавлен» к земле стопой и мелко запрыгал к центру ворот.

А Рудаков? Когда Гусаров сделал замах, он безукоризненно понял его намерение и мгновенно сделал широкий шаг в левую сторону – наподобие фехтовального выпада. Это был подготовительный маневр, молниеносный перенос опоры для последующего броска к штанге или полета. И Рудаков, возможно, отразил бы этот страшный удар, если бы мяч пришелся Гусарову точно на подъем. Среагировать же на случившееся перемещением опоры не смог бы уже ни один другой вратарь. Рудаков, правда, бросил в отчаянии руки вниз, но они повисли бессильные, как плети. Проще сказать, такой мяч не взяли бы, наверное, ни Планичка, ни Заморра, ни Яшин. Разве что чудом.

Я описал как-то эту историю в спортивной прессе примерно в тех же словах, что и здесь. И мне рассказывали позже, что Рудаков был рад этому. Но, между прочим, сказал, что чувствует себя все-таки виноватым. Вратари всегда чувствуют себя виноватыми, когда пропускают гол. Даже когда они твердо знают, что их вины в этом нет.

На этом, собственно, несколько неожиданно даже для самого автора ворвавшееся в разговор о сборной СССР «лиро-эпическое отступление» о вратарях было бы закончено, если бы я не прочитал отчет в газете «Советский спорт» о состоявшемся накануне матче между московскими командами «Спартак» и «Динамо». Игра происходила 13 июля 1970 года. В первом тайме шла равная борьба, а во втором «Спартак» просто разгромил «Динамо» – 4:1.

По окончании матча я увидел направлявшегося в раздевалку вратаря, того, что пропустил четыре мяча. Он шел, глядя под ноги, и лицо его было серого цвета. Конечно, три мяча, забитых спартаковцами с ближней дистанции, когда они, можно сказать, расстреливали ворота «Динамо» в упор, ему никто не посмеет поставить в вину, но уж тот, что залетел в сетку метров с сорока, – это ведь и для начинающего вратаря из конфузов конфуз! Вот тебе, скажут, и Лев Яшин!

Как мне хотелось подойти к нему и сказать, что и этим голом терзаться ему не стоит, поскольку и тут решительно никакой его, Яшина, вины нет. Но ведь попробуй подойди в такую минуту! И тогда я пожалел, что не передаю сегодня отчет в газету и не могу по свежим следам только что окончившегося матча рассказать, почему Яшин, хоть он и пропустил, быть может, голов с дальних дистанций больше, чем кто-либо другой из знаменитых вратарей, тем не менее остается первым среди них. Однако, вспомнив, как обращаются нередко с отчетами о футбольных матчах в редакционной вечерней спешке, подумал, что лучше уж как-нибудь написать обо всем этом отдельно.

И на следующий день лишь укрепился в этой мысли, поскольку, раскрыв газету «Советский спорт», увидел, что сорокаметровое расстояние, с которого центрфорвард Осянин послал своим «коронным» диагональным ударом мяч в дальнюю «девятку», было почему-то сокращено на газетном листе до двадцати пяти метров, да и вообще об этом моменте говорилось как-то вскользь и глухо. И я от души пожалел автора отчета, начинающего журналиста и известного в прошлом игрока, полагая, что он стал жертвой слишком хорошо знакомой мне ситуации! Да, в его положении я бывал не раз, а в 1962 году со мною случилась история почище.

Я работал в ту пору корреспондентом «Советского спорта» в Киеве и должен сказать, что работа эта была не из легких. Одна из ее особенностей состояла в том, что я все время находился в конфликте с известным числом местных болельщиков. Но сам-то я менее всего был в нем повинен, поскольку болельщики не знают, что отчеты о футбольных матчах диктуются сразу же после окончания игры по телефону и у корреспондентов, которые их передают, нет времени ни на подробные записи в блокноте (будешь смотреть в блокнот – пропустишь самое интересное на поле), ни тем более на придумывание изысканных сравнений и эффектных, запоминающихся заголовков. Отчет есть отчет: его диктуешь стенографистке спешно, излагая события по порядку да еще время от времени сверяясь, сколько строчек уже передано, чтобы не превысить установленного размера.

Но даже если вы выдержали заданный размер (или настолько опытны, что передали чуть меньше, чем требуется), все равно ваш отчет в ночной редакции будет поджат, урезан – и порой довольно чувствительно. В ночных редакциях ведь вечно что-то не влезает, где-то образуются лишние строки, и, даже предпослав своему отчету такой испытанный стандартный заголовок, как «Боевая ничья», вы не можете быть уверенным, что он пройдет наверняка. Ибо не исключено, что ваши коллеги из других городов назовут свои отчеты так же. Ничьих-то на футболе хоть отбавляй!

С сокращениями отчетов, изменениями заголовков и было связано большинство моих конфликтов с киевскими болельщиками. И началось все с поздней осени 1962 года, когда в одном из моих отчетов было сказано, что Яшин в матче с киевским «Динамо» пропустил гол из-за плохого освещения на стадионе. На следующий день я ощутил на себе множество косых, неприязненных взглядов. В корпункте беспрерывно звонил телефон. Даже приятели-журналисты, которые, казалось, должны были бы уже знать, какие в нашей профессии случаются коловращения, и те недоумевали.

А дело, между прочим, обстояло так. Яшин пропустил мяч, пробитый Бибой со штрафного удара, по крайней мере, метров с тридцати пяти. И коль скоро первый вратарь мира Яшин пропускает гол со штрафного удара, пробитого к тому же с тридцати пяти метров, событие это в футбольной жизни чрезвычайное, и спортивный журналист, как вы понимаете, должен описать его во всех подробностях. Что я и постарался сделать, рассказав в отчете о том, где и как была выстроена московскими динамовцами «стенка» и как киевлянин Серебряников обнаружил желание прокрасться в тыл ее, а Яшин, заметивший это, выдвинулся из ворот вперед, в связи с чем Биба, среагировав, в свою очередь, на перемещение Яшина, на ходу уже переменил свой замысел и вместо того, чтобы мягко перебросить мяч через «стенку» Серебряникову, с силой послал его верхом, чернотой неба (тут-то я, между прочим, и указал, что освещение на киевском стадионе в ту пору было не очень хорошим) в дальний верхний угол. Гол! Но, поскольку отчет мой в редакции, как всегда, сокращался, оставлено в нем было только одно это – насчет черноты неба и электрического освещения. [3]3
  Через несколько дней в ответ на мой запрос в редакцию я получил оттуда письмо следующего содержания: «Как выяснилось, в вашем отчете о матче «Динамо» (Киев) – «Динамо» (Москва) дежурный по отделу футбола внес ряд исправлений и сокращений, которые отразились на его содержании. Вместо вашего заголовка – «Хозяева поля играли хорошо» был поставлен другой. У вас правильно указывалось расстояние, с которого был забит гол – 35 метров, однако в оригинале эту цифру изменили на 30. Кроме того, без всякой надобности были убраны две важные фразы.


[Закрыть]

С тех пор и укрепилась за мной в Киеве репутация болельщика московских команд и ненавистника киевского «Динамо». Тогда как у меня, по совести говоря, любимых клубных команд вообще нет. Нет их, да и все! Одни люди изучают жизнь и разновидности насекомых, другие интересуются происхождением ржавчины и методами борьбы с ней, я же в меру своих сил стараюсь изучать спорт. Спорт, и в числе многих его видов – футбол. Но кто же из болельщиков поверит в такую стерильность? И как могли поверить в нее болельщики киевские, ежели один из моих отчетов, в котором речь шла о том, что киевляне победили своих соперников с крупным счетом (6:1), в ночной редакции без моего ведома был озаглавлен так: «Гол-красавец и шесть замарашек!»

Вот почему, прочитав 14 июля 1970 года в газете «Советский спорт» отчет о матче «Спартак» – «Динамо», я собрался уже позвонить его автору, чтобы выразить ему сочувствие, как вдруг что-то меня остановило. Я подумал: а может быть, он допустил ошибку намеренно? Ведь я знал, что в прошлом человек этот был соратником Яшина по многим баталиям сборной, а кроме того, став журналистом, не раз писал о том, что именно в Яшине видит эталон спортсмена. Не руководило ли им теперь сострадание к товарищу, сорокалетнему вратарю? Проще сказать, не сократил ли он в своем отчете расстояние, которое пролетел мяч после осянинского удара, совершенно сознательно?

В принципе такой поступок можно было понять. Но в том-то и вся штука, что Яшин в такого рода сострадании совершенно не нуждался. И не в его сорока годах следовало искать причины происшедшего. Конечно, Николай Старостин был прав, когда за год до  этого случая в очередном переиздании своей книги «Звезды большого футбола» писал, что с возрастом игра Яшина несколько утратила живость и страстность. Но, указывая на это, Николай Старостин хотел лишь подчеркнуть, какое «более важное качество» приобретено взамен. «Чем значительнее встреча, – писал он, – тем надежнее играет маститый вратарь». И объяснял этот феномен следующим образом: «Ответственность горячит кровь, возбуждает нервы, придает азарт, а опыт помогает выходить из критических ситуаций».

Так или иначе, но и свой последний сезон 1970 года Яшин встретил и провел в полном блеске таланта и мастерства. Спустя несколько дней после коварного осянинского удара он защищал ворота «Динамо» в игре против ЦСКА, которая решала, кому быть лидером чемпионата. И форварды армейцев изрядно потрепали в эти полтора часа нервы динамовским защитникам. Но «пройти» последний рубеж обороны Яшина так и не смогли. И пресса справедливо отмечала, что в выигрыше динамовцами этого матча (1:0) немалую роль сыграл сорокалетний вратарь: два или три «мертвых» мяча, взятых им с непостижимой виртуозностью, определенно вдохнули уверенность в динамовских игроков.

Все это происходило в 1970 году, хотя еще в 1968-м почта принесла Яшину предписание срочно вернуть форму игрока сборной СССР. Факт этот получил огласку в печати, и выяснилось, что сочиняли и отправляли повестку не тренеры, а хозяйственники сборной, которые, в свою очередь, ссылались на инвентаризацию, необходимость переучета имущества и т. д. Однако в состав сборной СССР, отправлявшейся в тот же период на важные соревнования, упорно не включали Яшина уже не хозяйственники, а тренеры. Между прочим, вслед за этим заметно охладела к нему и спортивная пресса. В 1968 году в избрании «лучшего футболиста года» участвовало семьдесят девять футбольных журналистов, но имя Яшина упомянули лишь пятеро. Между тем каждый журналист называл по три кандидатуры. Являясь как бы «голосом общественности», подобные референдумы не могли не влиять даже на специалистов, и, хоть Яшин все матчи этого года провел блистательно, во мнении специалистов он все более и более отодвигался на дальний план. Нетто, например, в 1969 году не назвал его среди тех, кого счел лучшими вратарями, а из семнадцати тренеров высшей лиги, опрошенных газетой «Советский спорт» (желавшей определить состав сборной с помощью общественности), упомянул о Яшине лишь один. Любопытно, между прочим, что в том же самом номере «Советского спорта» на вопрос, заданный редакцией пяти известным европейским форвардам – Аспарухову, Любанскому, Альберту, Джаичу и Ван Химсту: «Есть ли сейчас в мировом футболе достойный преемник Яшина?» – все пятеро решительно отвечали: «Нет». Причем речь шла о Яшине не как о «реликвии», а как о действующем вратаре. Вот уж поистине нет пророка в своем отечестве!

Правда, имя Яшина в ту пору фигурировало в так называемых «предварительных заявочных списках» сборной, куда вносится на всякий случай несколько десятков имен. И это, кстати, позволило тренеру сборной СССР Качалину срочно вытребовать Яшина в Мехико, когда в одном из последних тренировочных матчей, буквально в канун мирового чемпионата, вышел из строя Рудаков.

В Мехико, на четвертом в своей жизни мировом чемпионате, Яшину, как известно, непосредственно защищать ворота сборной СССР не пришлось. Но по возвращении домой он удивил специалистов тем, что, включившись без промедления в игры чемпионата страны, сразу же заиграл «по-яшински», тогда как большинство игроков сборной (в том числе и те, кто, подобно Яшину, находился в Мехико в запасе) в эти же дни страдали от жесточайшей «реакклиматизации». Для Яшина же этой проблемы словно не существовало. От матча к матчу – и все трудных, как на подбор! – ворота «Динамо» в эти дни неизменно остаются «сухими». На разных стадионах страны публика встречает и провожает Яшина овациями. Как вдруг – четыре гола в одной игре и среди них еще этот злосчастный – с сорока метров!

– Хватит уж, отыгрался! – слышу я чью-то реплику. – Давно пора уступить место молодежи!

Дело происходило в ложе прессы. Я оборачиваюсь. Мне кажется почему-то, что голос этот принадлежит человеку, который еще лет восемь назад сказал по радио: «М-да... Что-то наш «лев» начал питаться «бабочками»!» Нет, слава богу, это не он. Ошибка. Помню, впрочем, сколько насмешек пришлось вытерпеть этому человеку, когда Яшин был признан лучшим из вратарей мира. Но о том, сколько горьких минут выпало на долю самого Яшина, причем именно тогда, когда он получил признание в мировом масштабе, не сказано ни слова ни в одном из его многочисленных «жизнеописаний» [4]4
  Вы, например, не найдете в прессе упоминания о выступлении весною 1965 года тренера сборной СССР Морозова перед большим собранием любителей футбола в Киеве, где на вопрос, почему в сборной нет Яшина, он ответствовал, ничтоже сумняшеся, так: «Яшин, конечно, очень интересная книга, но мы уже, к сожалению, перевернули в ней последнюю страницу». Впрочем, это вовсе не помешало Морозову прибегнуть к услугам Яшина в 1966 году, когда сборная СССР отправлялась на лондонский чемпионат мира. И Яшин сыграл там великолепно! Правда, Морозов сразу после проигрыша полуфинального матча команде ФРГ в сердцах заявил на пресс-конференции, что Яшин должен был взять второй мяч. И позже об этом заявлении сожалел. Во-первых, потому, что оно не основывалось на Истинных фактах, а во-вторых, дало возможность журналистам, опираясь на это высказывание, назвать лучшим вратарем чемпионата не Яшина, а Бенкса. Впрочем, последнее – чистая условность, которую опротестовал сам Бенкс, тогда-то и заявивший, что он считает себя лишь учеником Яшина.


[Закрыть].

  «В чем особенности вратарской школы Яшина? Что он реформировал и почему мало у него последователей?» – спрашивает в своей книге Н. Старостин. И отвечает: «Яшин первым из вратарей начал организовывать контратаки своей команды. Начал делать это еще тогда, когда ни один из защитников даже и не помышлял о такой возможности, считая своей обязанностью лишь разрушать чужие атаки... Яшин не только предупреждает угрозы для своих ворот. Он, как минер, закладывает взрывчатку для атакующего натиска своих форвардов... Бывают случаи, когда Яшин играет даже за пределами штрафной площади, там, где кончается вратарское право на игру руками. И тогда он действует ногами или отлично пользуется ударами головой».

Все верно, да и кто же не знает этой знаменитой яшинской игры «на выходах»? Кто не видел ее если не на стадионе, то по телевизору, в кино? Несомненно, однако, и то, что последователей она нашла крайне мало и среди наших вратарей, и среди зарубежных. Но тут, право же, нечему удивляться, если учесть, что и самого Яшина в этом смысле то и дело ограничивали. Читатель спросит: «Кто же?» Отвечу: «Тренеры. Подчас вкупе с защитниками».

На тренировках я не раз слышал, как футбольные наставники отчитывали вратарей, пытавшихся подражать яшинской манере (особенно молодых):

– Не смей покидать ворот, слышишь? Не выбегай без крайней надобности!

А если молодой вратарь ссылался на то, что так делает Яшин, в ответ слышалось:

– Яшин, Яшин... При чем тут Яшин?

Но, главное, был у тренеров на это свой резон: ведь и в самом деле редко кому из стражей ворот удавалось сыграть «на выходах» по-яшински четко, стабильно, мотивированно. А вратарские ошибки – всем известно, во что они обходятся командам! Но если до поры до времени тренеры противились игре вратарей «на выходах» интуитивно, то в начале шестидесятых годов получили на то более веские основания. Тот, кто знаком с эволюцией футбольной тактики, знает, что в эту пору началось повсеместное увеличение числа защитников с трех до четырех (по бразильскому образцу), а затем кое-где и до пяти (по итальянскому образцу). Это создавало, в свою очередь, внутри штрафной площади и даже на подступах к ней такую плотность, насыщенность обороны, что целесообразность игры «на выходах» начала подвергаться сомнению даже в командах, ворота которых защищал сам Яшин. То есть и в московском «Динамо», и в сборной СССР, и в международной команде «все звезды мира», куда Яшин приглашался неизменно.

Таким образом и последователей у яшинской игры «на выходах» не оказалось, и в его собственном исполнении она подверглась ограничениям. Сам Яшин, кстати сказать, отнесся к происходившему в этой области процессу с большим пониманием: в журнале «Спортивные игры» № 11 за 1963 год мы находим его рассуждения на эту тему, из которых явствует, что главную задачу вратаря он видит в непосредственной защите ворот. Но в таком случае какой же он тогда, говоря словами Н. Старостина, реформатор и с какою яшинскою вратарской школой мы тут сталкиваемся? Да и вообще, что это такое: спортсмен-реформатор? Уж не выдумка ли?

В шестидесятые годы, например, спортсменами-реформаторами называли подчас Белоусову и Протопопова. И называли, думается, справедливо, поскольку они действительно сыграли преобразующую роль и в отечественном, и в мировом фигурном конькобежном спорте. Гармонией и плавностью оживших в музыке движений (делающих незаметной, вторичной огромную скорость самого катания) они не только создали свой стиль, но и указали путь молодым поколениям спортсменов. Этот стиль оказал влияние – уже в самые последние годы – и на другие виды фигурного спорта, не связанные со льдом: художественную гимнастику, вольные упражнения спортсменов гимнастики и акробатики, прыжки в воду.

В шестидесятые годы особенно часто можно было услышать, что мировой футбол испытывает преобразующее влияние Пеле. И правда: тысячи футболистов во всех концах мира – то ли самостоятельно, то ли под руководством спортивных педагогов – внимательно изучали его опыт. Как я уже писал, нападающие футбольных команд во всем мире по достоинству оценили, в частности, такие новшества индивидуальной тактики Пеле, как учет положения ног вратаря, удары по воротам в ситуациях, которые прежде считались для этого неудобными.

Реформатором футбольной игры называют нередко и Стрельцова. И это не лишено оснований, хотя даже среди специалистов футбола бытовало и бытует мнение, будто юный Стрельцов был только «тараном», великолепным бомбардиром, а комбинационные его способности развернулись значительно позже. Но это неверно. Бывший партнер Стрельцова по нападению Иванов рассказывал: «Помню, стремился выйти на свободное место, открыться именно в тот момент, когда кто-либо из товарищей посылал мяч Эдуарду. Если мне удавалось опередить соперника, то за дальнейшее развитие атаки можно было ручаться. Одним касанием мяча Стрельцов придавал ему нужные направления и скорость полета и выкладывал, как на блюдечке, мне в ноги».

Кто-то удачно сказал, что мяч, посланный Стрельцовым, имеет глаза. Это не значит, конечно, что Стрельцов никогда не ошибался. Отнюдь. Но даже его ошибки отмечены футбольным талантом, ибо это всегда были просчеты исполнения, а не замысла. И скорее всего не так уж далеки от истины те, кто сравнивает Стрельцова по силе дарования с Пеле. Иное дело, что этому дарованию не удалось полностью раскрыться. Но это уже иная история, а сейчас укажем, что молодые футболисты всех стран совершенствуют свое мастерство и под влиянием Стрельцова. Но хоть молодым игрокам многое удается позаимствовать у больших мастеров, сами Пеле и Стрельцов остаются неповторимыми.

В игре Пеле неизменное восхищение любителей футбола вызывают поразительные переключения скоростей, при которых реактивные рывки чередуются то с внезапными остановками, то с осмотрительно-плавным, элегантно-выжидательным бегом. Все вместе же сливается в удивительно гармоничную картину, исполненную экспрессии, непринужденной грации и утонченной очаровательности пауз. Излюбленный прием Стрельцова состоял в скрытой передаче мяча партнеру пяткой, всегда на ходу и всегда игроку, который благодаря этой передаче (иной раз едва ли не с фланга на фланг) неожиданно выходил на чужие ворота. Но точно так же, как никому не удалось еще освоить «переключения скоростей» Пеле, тщетными остаются старания многих игроков овладеть стрельцовским пасом пяткой.