Текст книги "Франсуаза Саган"

Автор книги: Аркадий Ваксберг

Соавторы: Жан-Клод Лами
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

Здравствуй, успех!

Что нужно, чтобы книга издавалась астрономическими тиражами? «Здравствуй, грусть!» обладает прелестью шедевра, к тому же лишенного всякой претенциозности и появившегося в нужное время. Гений Франсуазы Саган в том, что она сумела преподнести публике то, что она хотела, в тот момент, когда она этого хотела. В 1954 году этот небольшой роман, который молодые люди читали тайком от родителей, взбудоражил всю послевоенную литературу. Он был написан без прикрас. Его автор инстинктивно, с нескромной мудростью юности почувствовала, что нужно всего лишь рассказать о смятении семнадцатилетней девушки и ее коварстве, одновременно невинном и порочном. В аннотации на обложке говорилось, что «этот роман, поэтический и чарующий, – свидетельство исключительного таланта».

Состоятельная семья, две степени бакалавра, год пропедевтики в Сорбонне (провал в июне), Премия критиков – визитная карточка, которая бы ничем не выделялась, если бы не нужно было прибавить: «Не воспринимает себя Франсуазой Саган». Ни успех, ни деньги, ни, тем более, возникшая суматоха не изменили ее отношения к самой себе, своей семье и друзьям. Одаренная своего рода божественной интуицией, она мечтала от имени всего поколения, лишенного свободы и находившего определенную компенсацию в чтении ее романа с гедонистской моралью. «Есть недоразумение Саган, – пишет Шарль Бланшар [139]139
  «Le Crapouillot». Январь. 1959.


[Закрыть]. – Оно происходит от того, что она собой представляла до многообещающего успеха. Если “Здравствуй, грусть!”, как любой другой роман-дебют, вышла бы в трех тысячах экземпляров, это можно было бы назвать обещанием. О сотне тысяч так уже не скажешь. В первую очередь, если бы не проницательность критиков, потерпел бы поражение словарный состав. Читателей не волновали проблемы определений и грамматики, они смотрели в суть».

Несколько дней спустя после выхода «Здравствуй, грусть!» служба продаж Жюйара бьет тревогу: мы помним, что Роланд Прета с некоторым опасением распорядился о печати еще трех тысяч экземпляров. Но тираж нужно быстро увеличивать. К роману проявляют интерес литературные агенты из-за границы. Первым предложил контракт издатель Джон Муррей (издательский дом, основанный в XVIII веке), в каталоге которого присутствовали громкие имена классиков: Байрон [140]140
  Байрон Джордж Ноэл Гордон (1788–1824) – англ. поэт-романтик, пэр, член палаты лордов. Создал образ разочарованного поэта-бунтаря в поэме «Паломничество Чайльд Гарольда», «восточных» поэмах («Гяур», «Лара», «Корсар»). Автор драматической поэмы «Манфред», богоборческой мистерии «Каин», сатирической поэмы «Бронзовый век».


[Закрыть], Теннисон [141]141
  Теннисон Альфред (1809–1892) – англ. поэт, лорд, автор цикла «Королевские идиллии», основанного на легендах о короле Артуре, отличается консервативностью, сентиментален. Автор драм «Королева Мария» и «Бекет».


[Закрыть], Теккерей [142]142
  Теккерей Уильям Мейкпис (1811–1863) – англ. писатель, автор романа «Ярмарка тщеславия», пронизанного иронией над пороками буржуазного общества. Продемонстрировал социальный пессимизм в романе «История Пенденниса», автор исторических романов «История Генри Эсмонда», «Виргинцы».


[Закрыть]. В Италии 20 тысяч экземпляров французского издания были проданы еще до того, как появился перевод у Бомпьяни, второго издателя, проявившего интерес к роману.

Анне Рив, занимавшейся продажей прав на издания, роман «Здравствуй, грусть!» принес много хлопот, им интересовались все: «Роман был переведен на четырнадцать языков. Это был рекорд для издательства, особенно за такие сроки. Как руководитель службы, я торжествовала, но лично меня это вовсе не забавляло, это было слишком просто». Первый тираж в 10 тысяч экземпляров вышел в Соединенных Штатах, в нью-йоркском издательском доме «Дютгон», 25 февраля 1955 года, а полтора месяца спустя «enfant terrible французской словесности», как писала американская критика, не приехала на презентацию книги, которая разошлась миллионом экземпляров.

Факт достаточно редкий – книга была издана на латыни в Бразилии тиражом в полторы тысячи экземпляров: «Tristitia Salve» Франсиски Саган. Первая фраза романа («Это незнакомое чувство, преследующее меня своей вкрадчивой тоской, я не решаюсь назвать, дать ему прекрасное и торжественное имя грусть» [143]143
  Пер. Ю. Яхниной.


[Закрыть]– «Sur се sentiment inconnu dont l’ennui, la douceur m’obsedent, j’hesite a apposer le nom, le beau nom grave de tristesse») звучит так: «Sensu ignoto, cuius taediun, cuius suavitas me capiunt tristitiae julchrum nomen et grave induere sane haesito». Для лицеиста, измучившегося над «Анналами» Тацита или «Комментариями» Юлия Цезаря, разбирать Саган, безусловно, было забавнее. И ничего странного нет в том, что отрывок из книги был специально переведен для японцев, изучающих французский язык.

Двести экземпляров, не входивших в коммерческий план и изданных помимо «достойной партии для бумажного производства Приу», были преподнесены Рене Жюйаром своим сотрудникам на Новый год. Наступивший 1954 год был удачным для Саган и ее по-отечески внимательного издателя. Юная романистка, чье следующее произведение ожидали уже с нетерпением, совершенно не отдавала себе отчет в баснословных суммах, поступавших на ее счет. Однажды она осторожно спросила у Иветты Бессис, достаточно ли на ее счету денег, чтобы ей выдали сто или двести тысяч франков. Ей кажется, что ее просьба не совсем уместна, но ей так понравилось пальто из пантеры, которое она видела в кинорекламе… [144]144
  «Я уговорила маму пойти к Максу Леруа, меховщику с улицы Матиньон, – рассказывает Франсуаза Саган. – Там я ее практически заставила купить это норковое манто. С течением времени моя пантера понемногу изменилась. Сначала рукава заменили черным драпом. Это было очень красиво. Потом переделали низ. В конце концов из того, что осталось, сделали шапочку, и я ее кому-то подарила».


[Закрыть]

«Малышка моя, я не думаю, что это проблема», – ответила, улыбаясь, пресс-атташе. Состояние Франсуазы Саган уже насчитывало более пятидесяти миллионов, она купила подержанный «ягуар Х/440», который присмотрел ее брат и за который она заплатила наличными миллион триста тысяч франков по курсу Роже Лоyepa. «Объездив» этот спортивный автомобиль, она купила новый, черный, с кремовой обивкой, стоивший приблизительно в два раза дороже. Позже она приобретет спортивный «гордини». «Это замечательно. На скорости двести сорок километров в час он отрывается от земли, как самолет», – восторгалась она, опробовав свое новоприобретение на восточной автотрассе. Вероника Кампьон отправилась с ней в мастерскую «Амеде Гордини», на бульваре Виктор в Париже, чтобы полюбоваться на «этого железного коня, с виду такого спокойного, словно спящее животное, которое можно разбудить поворотом волшебного ключика» [145]145
  «В память о лучшем», пер. Л. Завьяловой.


[Закрыть].

Трудно было устоять перед этим болидом, доведенным до совершенства великим конструктором, которого газеты с пиететом именовали «кудесником». За рулем этой машины Франсуаза могла в полной мере вкусить прелесть скорости. «Мы три раза объехали площадь Трокадеро, – рассказывает Ги Шеллер. – Эта машина нуждалась в постоянном контроле управления».

Скорость любили в семье, воспринимали как нечто могущественное и непреодолимое. «Мои родители, – говорит Франсуаза, – оба умели чувствовать этот восторг, любили открытые автомашины. И обожали ездить очень быстро». В то время, когда Поль Моран ехал на автомобиле через Европу, Мари и Пьер отправлялись в Довиль или на Лазурный Берег в машинах с открытым верхом.

«Они часто оставляли нас у моей бабушки, в Кажарке, или у бабушки по отцу, в Сен-Жермен-ан-Лайе, и исчезали, – делится романистка детскими воспоминаниями с Пьером Демероном [146]146
  «Marie-Claire», октябрь 1972 года.


[Закрыть], известным журналистом. – В двенадцать-тринадцать лет, – добавляет она о своем детстве и своей жизни подростка, – я задумала роман, который начинался с автокатастрофы. Замысел родился в Кажарке, три года назад, когда я только начинала писать. Героиню звали Люсиль Сен-Леже. То же имя носит героиня романа “Сигнал капитуляции”. И я о ней совершенно забыла. Это странно, правда? От одного рассказа до другого лет двадцать, а я взяла то же имя и ту же фамилию. Я была очень удивлена, когда это обнаружила. Роман начинался с момента, когда заносит машину. Там находится Люсиль Сен-Леже. Машина переворачивается, а радио продолжает говорить. Текст здесь обрывался…»

Эту выдуманную драматическую историю Франсуаза Саган переживет в реальности вместе со своими друзьями: Вероникой Кампьон, Вольдемаром Лестьеном и Бернаром Франком [147]147
  Франк Бернар (р. 1929) – фр. эссеист, журналист. Его книги – это обращения к друзьям, окрашенные тонким юмором. Автор романов «Плата», «Крысы», «Комическая иллюзия», «Литературная коллекция», «Безумный век». Это он впервые назвал «гусарами» четверку Блондэн – Деон – Лоран – Нимье. Заметил однажды, что правые писатели во второй половине XX века используют по преимуществу выразительность слова, а левые – идеи. Сам он предпочитал искать золотую середину.


[Закрыть], которые окажутся вместе в ней в ее «астон мартине», потерпевшем аварию.

«В девятнадцать лет у меня было меньше иллюзий, я была гораздо скептичнее настроена, чем теперь», – высказывается Франсуаза Саган в американском журнале [148]148
  «Holiday». Апрель 1969.


[Закрыть]. «Здравствуй, грусть!» принесла ей известность, богатство и тоску.

«Я вдруг стала писательницей, – говорит она. – И у меня не было выбора – надо было продолжать. Я была несчастна. Я хотела быть Прустом или Стендалем, но я не была на это способна».

Однажды в автобусе она села напротив женщины, которая читала ее роман. Как жестоко было разочарование, когда дама начала зевать! Не в состоянии вынести это удручающее зрелище, Франсуаза вышла на две остановки раньше. Эта неизвестная читательница показала ей с неопровержимой очевидностью, насколько шатка слава, которую она влачит «как тяжелую ношу». Десятки тысяч экземпляров, проданные только во Франции [149]149
  В сентябре 1955 года Жюйар мог записать: 350 тысяч.


[Закрыть], а теперь более двух миллионов, скандальная героиня, которая занимается любовью и не собирается выходить замуж. Это шумное вступление в литературу повлекло за собой отъединенность от окружающего мира, за исключением близких.

«Это было ужасно, – объясняет она. – О вас говорят, как о чем-то чужеродном. Говорят что-то лживое. Вас заставляют выносить нелепые разговоры. Сначала с этим было нелегко смириться. Я считала, что вся эта возня вокруг меня совершенно лишена смысла. Я все время испытывала отвращение. Я перестрадала, глубоко перестрадала это состояние, когда кажется, что ты совершенно незащищенная идешь по площади».

Франсуазе ничего не оставалось, как принимать мрачный вид на разнообразных приемах, где на нее смотрели как на феномен. Но в обществе своих друзей она вновь становилась веселой, смеялась и озорничала, словно маленькая шалунишка, а не жертва известности: «Мы должны понять, что у нас есть только наша кожа, кости, манера ходить и право ничего не иметь».

Единственный момент, когда она почувствовала свою значимость – вручение Премии критиков. Иветта Бессис, пресс-атташе Жюйара, обрекла ее после этой процедуры на общение с целой толпой журналистов и фотографов. В сером платье, украшенном жемчужным колье, в перчатках матери, которые ей не совсем впору, Франсуаза Саган, спокойная и покорная, под взглядами всех этих людей произносит мысленно фразу: «Послушай, это то, что зовется славой». Это длилось только мгновение, и, как ни странно, она испытала лишь мимолетный всплеск удовольствия. Так вот она, слава: вопросы, ответы и лукавое кокетство с правдой.

Рене Жюйар приехал поздно и скромно присутствовал при первом столкновении своего чудо-автора с прессой. Увидев Роберта Кантерса, одного из членов жюри, он спросил: «Скажите, только без всяких окололитературных соображений, кто голосовал за нее? Молодые или пожилые?»

Зарождавшаяся битва поколений утихла после искусного вмешательства Симоны Дефе и Габриэль Марсель, за которым последовало неожиданное выступление философа в защиту юной романистки, сильно ее удивившее. На следующий день другой член жюри, Эмиль Генрио из Французской академии, посвятил большую часть своего фельетона «Литературная жизнь» роману, получившему премию [150]150
  «Monde». 25 мая. 1954


[Закрыть].

«Присуждая премию с двумя голосами преимущества мадемуазель Франсуазе Саган за “Здравствуй, грусть!”, – считает он, – литературные критики, составлявшие вчера жюри, сошлись во мнении относительно таланта автора, но, однако, не в том, чтобы рекомендовать публике аморальную книгу, где блистательно воссоздан образ истинного чудовища. “Здравствуй, грусть!” – маленький шедевр цинизма и жестокости, который даже до Премии стал литературным событием сезона. Жюри Премии критики лишь явилось на помощь успеху, чтобы его констатировать». Ниже Эмиль Генрио вновь подчеркивает важность книги, но опять возвращается к ее шокирующей неординарности: «Неоспоримый талант виден в достоверном воспроизведении внутренней механики персонажей, но от такого безразличия к добру и злу в столь нежном возрасте по спине пробегает холодок даже у того, кто немало повидал и прочел».

Теперь чопорное достоинство академика кажется тем более нелепым, что рядом с ним в жюри Премии критики сидел Жорж Батай, искавший «крайность желания… и мучительную радость», Жан Польхан, написавший предисловие к «Истории О» [151]151
  «История О» – эротический роман, вышедший в 1954 году под псевдонимом Полины Реаж. В 1994 году в его авторстве призналась Доминика Ори. Роман имел продолжение, опубликованное под тем же псевдонимом в 1969 году, – «Возвращение в Руасси».


[Закрыть]и Доминика Ори, которой приписывалось ее авторство. С одной стороны, горячий скандал вокруг «Здравствуй, грусть!», с другой – приглушенные разговоры вокруг таинственного произведения, подписанного псевдонимом Полина Реаж.

Франсуаза и Сен-Тропе

Став символом свободной молодежи пятидесятых годов, Франсуаза осталась все той же Кики для своих родителей. В квартире на бульваре Малешерб жизнь не изменилась. Однако теперь много встреч с журналистами, и непрерывно раздаются телефонные звонки Франсуазе. Сначала мадам Куарэ не слишком хорошо восприняла превращение своей дочери в мадемуазель Саган. Когда ее спрашивали, она отвечала: «Вы ошиблись, здесь таких нет!»

Пьер Куарэ, напротив, был в восторге от всей этой суматохи, которая придала его жизни дополнительный колорит. Нельзя сказать, что ему приятно было нарушение домашнего уклада, но превращение дочери в звезду, без сомнения, ему льстило. Он собирал в большой папке для эскизов вырезки из газет и не скрывал отцовской гордости за чудо-ребенка. «В кулуарах представительства Генеральной энергетической компании на улице Боети, – рассказывает Ж.-А. Грегуар, – он ходил со стопкой книжек “Здравствуй, грусть!” и раздавал их своим самым значительным коллегам». По закону он обязан вести дела дочери и подписывать контракты с иностранными издательствами. Франсуаза, только что получившая огромные деньги, спросила отца: «Что мне делать со всеми этими деньгами?» – «В твоем возрасте лучше всего их бросать на ветер». Этот ответ ее успокоил, и, легко потратив вознаграждение за авторские права, она продолжала непринужденно проматывать сотни старых миллионов. Пьер Куарэ рад также нескольким новым друзьям Франсуазы и даже принимает некоторых за семейным столом. Один из самых странных станет известным композитором-авангардистом. Это Мишель Магн, который представляется как «мастер инфразвука». «Испытывайте страх и выражайте свою реакцию на музыкальных инструментах», – просит он своих музыкантов. Вся эта какофония, тоскующее единство разнообразных звучаний, будет записана и повергнет всех в оторопь, огласив зал Гаво 13 июля 1954 года. В двадцать четыре года Мишель Магн вызвал этим невероятным представлением больше свиста, чем аплодисментов, и удостоился статьи в «Пари-Матч». Статья появилась рядом с интервью Франсуазы Саган, взятом в Оссегоре Мишелем Деоном. Дикарка изящной словесности соблазнила юного принца, музыканта-скандалиста.

«Вместе мы на многое способны», – думает Мишель Магн и, не колеблясь, звонит Франсуазе: «Я ваш гениальный сосед по публикации в “Матч”. Моему почтовому голубю нужна голубка». Чем вызвал любопытство романистки, которая пригласила его выпить на бульвар Малешерб. Молодые люди сразу друг другу понравились, и это вылилось впоследствии в крепкую дружбу и плодотворное артистическое сотрудничество. Среди экспериментальных творений Мишеля Магна был удивительный фрагмент под названием «Самообслуживание», во время которого ударные воспроизводили шум примерно трех десятков бьющихся тарелок.

Этот насмешник, которого Кокто [152]152
  Кокто Жан (1889–1963) – фр. писатель, художник, театральный деятель, кинорежиссер и сценарист. Близок сюрреализму. Одни из первых сборников «Лампа Аладдина», «Танец Софокла». Друг и поклонник Дягилева и Стравинского, знал Модильяни, Блеза Сандрара, Пикассо, поддержал Р. Радиге. Ему нравилась мысль о том, что поэтическая ложь, ложь творца – это высшая правда (роман «Самозванец Тома»). В 1955 году избран в Королевскую академию Бельгии и Французскую академию. Автор романа «Трудные дети», пьес «Антигона», «Орфей», сборников стихов «Орфей», «Завещание Орфея». «Завещание Орфея» – один из самых нарциссистских и эстетских его фильмов. В противовес А. Бретону, провозгласившему идею «автоматического письма», считал, что художник – это медиум, которому предназначено расшифровать тайну мира.


[Закрыть]назвал «великолепный сумасшедший», действует, как его музыканты, когда его приглашают на завтрак. У Куарэ он не преминул выкинуть свой обычный номер. Франсуаза предупредила родителей: «Вы увидите, Мишель может совершенно спокойно разбить тарелку о голову». «Это был милый мальчик, немного ненормальный, – говорит Мари Куарэ. – Мы попросили его подождать, пока придет Юлия, чтобы посмотреть, какая у нее будет реакция. А она и глазом не моргнула!» Со временем Юлия научилась принимать невозмутимый вид, свойственный благовоспитанности, и стала воздерживаться от комментариев. Это не мешало ей красноречивым молчанием проявлять свое одобрение или недовольство.

«Однажды вечером, – рассказывает Мари Куарэ, – мой муж вернулся в убийственном настроении. Во время ужина он был угрюм и ни с кем не разговаривал. Вдруг Юлия отказалась ему что-то подать. “Ну вот, у себя дома я или нет?” – воскликнул Пьер и заговорил как обычно, будто ничего и не было. На стенах столовой висели картины Жана Суверби, который выставлялся в большинстве музеев современного искусства. Он должен был украсить настенной живописью на мифологический сюжет фронтон огромного камина в Созаке, где живут дядя Франсуазы Поль Лобард и его жена Лилиан. Там Кики научилась ходить и в первый раз взобралась на лошадь. Хозяин дома был искусным наездником и любил верховые прогулки».

В семье любили живопись и верховую езду. В Сен-Жер-мен-ан-Лайе, где у Жана Суверби была своя мастерская, родители Пьера Куарэ, которые дружили с художником, доверили ему художественное воспитание своей дочери Мадлены. Она обладала талантом, ее ждала блистательная карьера, которой помешала разбившая радужные перспективы трагическая гибель в возрасте двадцати восьми лет. Высокая, худенькая, со светлыми волосами, она таинственным образом исчезла с пакетбота «Л’Иль-де-Франс» посреди Атлантики. Она вышла замуж за канадца английского происхождения, преподавателя греческого, и возвращалась одна из-за начавшихся семейных конфликтов.

Их дочка Франс, которой было два года, в сопровождении своей гувернантки прибыла в Гавр к своему дяде Пьеру Куарэ. Что произошло между небом и океаном во время этой поездки летом 1933 года? Мадлену могла унести в море сильная, захлестнувшая палубу волна, по крайней мере нет оснований утверждать, что буря разразилась у нее в душе. Некоторые из ее произведений украшали квартиру на бульваре Малешерб, и в этих импрессионистских пейзажах совсем не прослеживался мотив такого загадочного трагического конца этой Офелии.

Сюзанна Куарэ училась в Школе изящных искусств в Лионе и пыталась заниматься живописью, но дар Мадлены наследовала в большей степени ее дочь Сесиль. Чтобы спокойно работать, она обновила дом в Кажарке и устроила там мастерскую. Франсуаза же, судя по ее немногим работам, предпочитала примитивизм. Две ее картины удостоились высокой оценки: «Игроки в карты», проданные Дрюо в 1971 году, и «Появление», проданное галерее «Шарпентье» в 1963 году в пользу организации «Исламская молодежь», главой которой была баронесса Алике Ротшильд, стремившаяся облегчить переселение детей в Израиль. Она любила раздавать свои работы друзьям, например Франсуа Гуглиетто, любителю безумных ночей в «Эскинад», баре в Сен-Тропе, перемещавшемся на зиму в Межев. Ему она подарила небольшую картину, изображающую двух игроков в карты за столиком бара «Ле де жэмо» [153]153
  «Les 2 gemeaux» – двое Близнецов (астр.), в отличие от «jumeau» – близнец по рождению (фр.)


[Закрыть].

Бывший распорядитель церемонии дольче вита «Сен-Тропе-де-Пре», по выражению Аннабеллы Бюффэ [154]154
  «Saint-Tropez d’hier et d’aujourd’hui» Аннабеллы Бюффэ и Люка Фурноля (Editions Sylvie Messinger, 1981).


[Закрыть], истинный эксперт в этом вопросе, хранит как реликвии ее картину и десятки фотографий, запечатлевших праздники, шутки, эскапады этих чудесных летних дней в Сен-Тропе. Автор этой удивительной истории, сложенной из негативов, – местный фотограф Жан Апонт.

«Жанно доверяли, потому что он никогда не позволял себе продавать свои фотографии прессе, несмотря на самые соблазнительные предложения, – говорит Франсуаза Саган. – Эта профессиональная порядочность позволила ему присутствовать при незабываемых сценах. Иногда я порядком напивалась и к тому же была не одна…»

21 июня 1956 года «Роллей» Жанно запечатлеет потрясающее событие: Франсуаза празднует свое совершеннолетие в «Эскинад». Она задувает свечи торта между двумя своими преподавателями ча-ча-ча Франсуа Гуглиетто и его приятелем Жаном. Всеобщее веселье, пустые бутылки виски. Это первый летний день, она среди друзей. Здесь ее брат Жак, Анабелла, Мишель Магн, Бернар Франк, Вероника Кампьон, Флоранс Мальро, и Кики чувствует себя совершенно счастливой. Она подарила себе моторную лодку небесно-голубого цвета и теперь имеет право играть в казино. В празднике принимают активное участие Жорж Кессель, двоюродный брат Жозефа Кесселя [155]155
  Кессель Жозеф (1898–1979) – фр. романист. Его отец, медик, родился в Оренбурге. В 25 лет стал известен благодаря роману «Красная степь». Также автор романа «Ночи Монмартра», лауреат Премии Французской академии. Журналист, много путешествовал, обожал образ «аморального варвара». Участник обеих мировых войн. После поездки в Кению создает роман «Лев». Автор романов «Дневная красавица», «Лиссабонские любовники», «Пленница Махно», «Яванская роза».


[Закрыть], Александр Астрюк [156]156
  Астрюк Александр (р. 1923) – фр. писатель, режиссер «новой волны», ставивший задачу быть автором фильма в той мере, в какой является автором произведения писатель. Фильмы: «Жизнь», «Сентиментальное воспитание», «От пера к камере», «От камеры к перу».


[Закрыть], которого Франсуаза пригласила, чтобы вместе написать сценарий к фильму «Рана и нож» Марселя Ашара [157]157
  Ашар Марсель (Марсель-Августин Фереоль) (1800–1974) – драматург, стал известен благодаря пьесе «Хотите поиграть с моа?». Его ставил Луи Жуве, в частности, пьесу «Жан с Луны». Блестящий сценарист, мастер диалога («Майерлинг» А. Литвака, «Мадам…» М. Офюльса), снял сам «Парижский вальс» и др.


[Закрыть], с лукавым огоньком в глазах за круглыми стеклышками очков в черепаховой оправе.

Будущий академик, уже известный по пьесам «Хотите поиграть с моа?» и «Жан с Луны», заканчивает писать «Патат», которая станет его самым большим успехом, продержавшись в театре Сен-Жорж целых семь лет. Они с женой регулярно проводят вечера у Франсуазы Саган, которая сняла на площади Анри-Персон трехэтажный дом, возвышающийся над портом Понш. Мишель живет в «Отель де ла Пинед», его жена занимает соседний номер. Ночью она не обращает внимания на шум занавесок у открытого окна. А проснувшись однажды, обнаруживает, что раковина из позолоченного серебра, где она хранила украшения, исчезла. Пропал также кожаный портфель от «Гермеса» с документами.

Как свидетельствует биограф Марселя Ашара Жак Лор-сей [158]158
  «Marcel Achard ou 50 ans de vie parisienne» (Editions France– Empire, 1977).


[Закрыть], Джульетта пожаловалась директору отеля, который ей ответил: «Но, мадам Ашар, что вы хотите? У вас такие знакомства!» Комиссар полиции был того же мнения, считая окружение мадемуазель Саган очень подозрительным…

Не слишком взволнованный пропажей драгоценностей жены, Марсель Ашар продолжает писать по десять часов в день. «Чтобы писать, – говорит он журналистам, – мне нужна освещенная солнцем терраса у моря и несколько ночных клубов неподалеку, где можно потанцевать. Я иду в ночной клуб, как на работу. Там я нахожу своих персонажей. Ночь развязывает людям языки, и со мной, похоже, любят откровенничать!»

Расстроенная происшедшим и особенно тем, что постоянные визиты к ней возбуждали всеобщее подозрение, Франсуаза Саган нашла верное средство: виски «Сур» и бурбон с сахаром и лимоном. «Это коктейль, который пьется как молоко», – говорит журналистка Моника Гонтье, присоединившаяся к компании, вопреки возражениям своего мужа, кинематографиста Марселя Паглиеро: «Он не хотел, чтобы меня считали маленькой подружкой-нахлебницей».

Тратя не считая, Франсуаза взяла за правило подписывать любой счет своим именем, часто даже не утруждая себя собственно подписью. Ей случалось иногда оплачивать явные излишества. Получив однажды требование выплатить огромную сумму от владельца ночного клуба, который даже не захотел выяснить, брала ли она на себя расходы своих друзей, Франсуаза отказалась платить. Ее защищала мадам Франсуаза Жибо, парижский адвокат, биограф Селина, и Франсуаза выиграла процесс, который возбудил неосмотрительный истец.

Ее щедрость по отношению к «своему кругу», однако, осталась прежней, вероятно, из-за обостренного чувства милосердия. Ей хотелось, чтобы люди видели все с хорошей стороны и не обращали внимания на неприятности.

«Она может показаться безумной оптимисткой, – вспоминает Моника Гонтье, оказавшаяся рядом с Франсуазой благодаря Бернару Франку: – Однажды в дождливый день в Сен-Тропе она решила вести себя так, будто погода была хорошей. Мы отправились на пляж и пообедали под зонтиками в клубе “55”. Доказательством ее душевной доброты может служить записка, которую она написала мне много лет спустя, когда я переживала сильный упадок душевных сил. Это было 6 марта 1972 года: “Я, нижеподписавшаяся Франсуаза Саган, подтверждаю, что Моника Паглиеро придет в себя через два месяца от нижеследующей даты”».

«Она интриговала нас своей двойственностью – детскостью, сквозь которую пробивалась женская природа, – замечает Анабелла Бюффе. – Она была одновременно представительницей буржуазии семнадцатого округа Парижа и маленькой крепкой крестьянкой из Ло, она изящно чередовала свои открытия в области запретного с невинными интеллектуальными удовольствиями». Жан-Поль Фор, который сыграл такую значительную роль в жизни Франсуазы Саган, познакомился с ней через Анабеллу, манекенщицу и танцовщицу, чья свадьба с Бернаром Бюффе [159]159
  Бюффе Бернар (1928–1999) – фр. художник, гравер и литограф. Для него характерен сухой и драматичный рисунок, сдержанные цвета. Член Академии изящных искусств (1974).


[Закрыть]стала сенсацией. Они были представлены друг другу фотографом «Жур де Франс» Люком Фурнолем в мае 1958 года в порту Сен-Тропе. Обоим показалось в эту секунду, что они созданы друг для друга.

Пораженный Жан-Поль Фор, встречавшийся тогда с Анабеллой, влюбился с первого взгляда, но сердце не считается с разумом. Он и не предполагал, что его первая встреча с Франсуазой Саган станет историей редчайшей любви и дружбы: «Анабелла, которая постоянно мне рассказывала о своей подруге, организовала в ее честь обед. Нас было четверо или пятеро. Приехал Мишель Полак [160]160
  Поллак Мишель – создатель «Права на ответ», был другом Франсуазы. «У нас было маленькое приключение, длившееся два месяца», – говорит романистка, которая подписала, как Самюэль Беккет, петицию в защиту Полака после его увольнения с TF 1.


[Закрыть]. Франсуаза мне не понравилась. Я счел, что она, скорее, неприятна. А когда мы встретились следующей зимой, между нами пробежали какие-то токи, и мы поняли, что очень близки».

«Время от времени мы ездили на юг», – продолжает Жан-Поль Фор, который вел бродяжническую жизнь. Сегодня у него была одна любовница, завтра другая… Женщины, алкоголь, наркотики придавали его шумному существованию дополнительный драматизм. Этот неуравновешенный человек, подверженный меланхолии, тоске, безумию, наконец, обладал своего рода самоуверенностью. Рядом в Франсуазой Саган он чувствовал себя успокоенным. Она была глубоко одинока среди своих многочисленных друзей, но излучала любовь к жизни. Сжигающая страсть, которую он почувствовал к этой исключительно умной девушке, сослужила ему дьявольскую службу.

От людских глаз их скрывали горячие ночи в Сен-Тропе, в которые они совершали всевозможные глупости и предавались сладострастию. Для Франсуазы и Жан-Поля это было царство свободы, радости, дружбы. Дом романистки, где собирается вся компания, расположен в местечке Байи де Сюффрен с рядами высоких домов над портом, серых или цвета охры. За ними вился лабиринт узких и извилистых улочек, по которым бродили тощие кошки. Каждый день кто-нибудь приезжал, и всех приходилось устраивать.

Такое тесное соседство дало повод написать Александру Астрюку так: «Я не любил эту атмосферу, где смешивались оцепенение и волнение, эти бесконечные изматывающие ссоры и примирения, разобранные и никогда не убираемые кровати, где спали разнообразные посетители, пребывавшие в невероятной последовательности, для меня необъяснимой, все это напоминало отель, где останавливаются по преимуществу на ночь. Самым удивительным для меня было это горячечное безразличие, своего рода гнетущая скука, искусно поддерживаемая маленькими глотками алкоголя и большими глотками дрожи: впереди смерть, на авто, несущихся прямо в ад» [161]161
  «La Tête la Première» (Olivier Orban, 1975).


[Закрыть].

В сознании всех этих людей утверждалась «Легенда Саган», и главная виновница происходящего ничего с этим не могла поделать. Она зарабатывает много денег, ей хочется их тратить. Она любит праздник, она хочет, чтобы в нем поучаствовали ее друзья. Зачем бороться против общественного мнения, которое основывается на доступной информации. Было подсчитано, что «Здравствуй, грусть!» принесла своему автору 11 кг 400 г вырезок из прессы. Франсуаза сохранила только три, которые, по ее мнению, отражают истину. Одна из истин была услышана журналистом «Пари-Матч» Жаком Борже от самой Франсуазы во время пьяной ночи в Сен-Тропе. Но на следующий день он уже ничего не помнил: все растворилось вместе с винными парами.