Текст книги "Франсуаза Саган"

Автор книги: Аркадий Ваксберг

Соавторы: Жан-Клод Лами
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Молодая гошистка

В мае 1960 года главный редактор «Экспресс» Филипп Грюмбах по совету Жизели Галими предлагает Франсуазе Саган сотрудничать с ним, в результате чего она восстановила отношения с Флоранс Мальро, тремя годами ранее приглашенной помогать Франсуазе Жиру [293]293
  Serge Siritwky, Francoise Roth «Le Roman de l’Express 1953–1978» (Atelier Marcel Juillard, 1979).


[Закрыть].

Дочь Андре Мальро пришла в «Экспресс» из отдела фотографий «Галлимар» и сразу же погрузилась в проблемы, связанные с войной в Алжире. Едва она приехала, ее попросили принять учительницу Леону Мезюра, которую подозревали в том, что она является агентом по связям с Фронтом национального освобождения, и подвергли жестокому обращению во время военных допросов. Франсуаза Саган, совсем не интересовавшаяся политикой, могла только возмущаться рассказу Леоны Мезюра, который заставил ее подругу плакать. Несмотря на происхождение из семьи скорее националистических взглядов и свою мать, которая активно возражала против того, чтобы ее дочь считали «левой писательницей» [294]294
  «La jeune fille et la grandeur» (L’Express. № 470. 16 июля. 1960).


[Закрыть], Франсуаза решительно высказалась в статье по делу Джамили Бупаша, молодой девушки, замученной военными из Фронта национального освобождения, и подписала манифест Ста двадцати одного за право неподчинения. Ее позиции диктовались «гуманистическими соображениями»; правые выступали за французский Алжир – она оказалась, к несчастью для родных, на левом крыле.

Франсуаза всегда свободно высказывала свое мнение, но никогда не вступала ни в какие партии. В статье, написанной для еженедельника «Эвенеман де жёди» [295]295
  Id. № 34. 27 июня – 3 июля. 1985.


[Закрыть], романистка уточнила свою позицию, цитируя слова Марселя Пруста, которого она читает и перечитывает постоянно и у которого она взяла свой псевдоним:

«Настоящая роль писателя – та, о которой пишет Пруст: он – оптический инструмент, благодаря которому читатель может рассмотреть жизненную реальность, до определенного момента непостижимую (и часто автор сам открывает для себя что-то, только сказав об этом). Но определенные вещи требуют рассмотрения. Открытое, чувственное, живое воображение не может не зафиксировать то, что буквально лежит под ногами, то, что составляет реальность его времени, его мира. Невозможно не увидеть на трех четвертях планеты болезни, нищету душ и этот тепловатый ад, который составляет жизнь большинства наших современников; невозможно видеть это все и не вмешаться в политику…»

Франсуаза Саган, которая никогда не заточала себя в поэтической башне из слоновой кости, полностью принадлежит своему времени, и как человек, который постоянно размышляет о мироустройстве, постоянно удостоверяется в его несправедливости:

«Общество очень жестоко по отношению к молодежи, безработица отвратительна: чем больше совершенных механизмов, тем меньше работы. Я считаю, что счастливы должны быть все, и если общество руководствуется соображениями выгоды и не заботится о счастье людей, оно не жизнеспособно, потому я социалистка. Я думаю, что только социалисты способны смягчить это всеобщее состояние шока» [296]296
  Франсуаза Саган отвечает на вопросы Alix Rheims («Еllе». 6 января. 1986).


[Закрыть].

Будничная жизнь – это драма. Ужас, шум, страх, ожесточение, тоска – ежедневные ощущения, содержание жизни большинства людей. Франсуазу Саган часто упрекают в том, что она фривольная романистка из среды разочарованной золотой молодежи. Но в СССР ее книги представляли как непримиримую атаку на буржуазный декаданс. Ее известность за железным занавесом можно проиллюстрировать историей, которую рассказывает Лена Ботрель: «На книжной ярмарке во Франкфурте русские интересовались историей французской литературы и выразили неудовольствие, узнав, что автор “Здравствуй, грусть!” не числится среди других писателей».

С другой стороны, в 1958 году в Южной Африке человек, попавшийся с книжкой Саган, рисковал быть осужденным на год заключения, а в случае «предумышленности» – на пять лет. Отсюда понятно, как феномен Саган трансформировался в восточном обществе. Папа Павел VI в августе 1973 года, говоря о слабой приверженности современного мира к молитве, обвинил романистку в антирелигиозности, вспомнив ее знаменитое «Бог мне безразличен», которое так шокировало кюре Кажарка и которое она впоследствии повторяла. По парадоксальным соображениям в Португалии «Здравствуй, грусть!» была запрещена, а самое знаменитое католическое австрийское издание «Обсервер де Виен» опубликовало за подписью Р. П. Диего Ганс Гетц следующие строки:

«За аморальностью твоего романа, Франсуаза, кроется надежда, единственная надежда наших современников. Твоя книга заканчивается нотой надежды, и мне хотелось бы, чтобы среди тысяч читателей, которые прочтут ее во всех странах мира, кто-то был бы тронут этой надеждой, этой грустью. Спасибо, Франсуаза Саган». Подобной была и реакция отца Бланше, французского доминиканца: «Франсуаза Саган не издевается. Она улыбается с грустью. Быть может, потому, что спектакль, который мы являем ее детскому взору, совсем не радует и не утешает».

Одухотворенность – это для Саган и есть реальность. В ее легких, прозрачных фразах ощущается биение жизни… «Это душа! – восклицает Франсуа Мориак и продолжает: – Персонажи Франсуазы Саган не отдают себе отчет в том, что она у них есть. Но она в них живет и связана с их уязвимой плотью. Я слышу, как она кричит» [297]297
  «L’Express». 13 сентября. 1957.


[Закрыть]. Прощай, грусть, здравствуй, грусть… Это маленький шаг к счастью вдруг осознать, что «жизнь прекрасна, что тьма полностью и безоговорочно оправдана в эту именно секунду простым фактом своего существования» [298]298
  «Неясный профиль», пер. А. Борисовой.


[Закрыть].

В то же время, с точки зрения манихейства, грусть – это дьявол, и, напротив, Бог являет собой радость. Это слово Франсуаза Саган использует очень часто. «Для меня, – говорит она, – радость – это естественный взрыв счастья, а когда мы ее изображаем – утонченная форма вежливости» [299]299
  «Еllе». 6 января. 1986.


[Закрыть]. «Веселый» – это чудесное прилагательное, действует как заклятие против смертельного холода тоски.

В двадцать пять лет романистка является выразительницей духа молодого поколения, «новой волны», на нее ориентируются все молодые таланты, ее отождествляют с «Экспресс», в то время левым изданием.

«Я не думала, – пишет она, – что есть предел всеобщему равнодушию по отношению к определенным вещам – и особенно моему. Я не думала, что простой рассказ может меня заставить покинуть этот сомнительный комфорт, который дает ощущение беспомощности, жуткую усталость, какую испытываешь, подписывая миллионы петиций. Ко мне просто пришли и рассказали, приводя доказательства, историю Джамили Бупаша. История слишком невыносимая, особенно ее конец, когда двадцатидвухлетняя девушка была измучена и приговорена к смерти 17 июня в Алжире…»

На эту статью она получила огромное количество откликов, и оскорбительные письма, и письма поддержки. Убежденная в том, что борется за правое дело, достойное самых серьезных усилий, она соглашается приютить скрывающихся алжирцев и перевозит в своем «ягуаре» раненых до границы. Она принимает у себя Франсиса Жансона, которого с начала года разыскивает по политическим мотивам французская полиция.

Бывший редактор и главный заместитель директора журнала Жан-Поля Сартра «Тан модерн» взял на себя заботу о членах комитета управления французской федерации Фронта национального освобождения. В Париже он скрывался в студии Жан-Поля Фора, на улице Биксио, рядом с Военной школой, или на квартире у фоторепортера Филиппа Шарпентье, на улице Конвенсьон. Благодаря посредничеству этих людей, поддерживавших сеть Фронта национального освобождения, ее близких друзей, Франсуаза Саган в сопровождении Бернара Франка провела много часов в обществе Франсиса Жансона. Он рассказывает: «С Франсуазой я чувствовал себя как дома. Она полностью разделяла мои идеи. Я был, – подчеркивает он, – одним из первых, кто выразил восхищение ее талантом, что породило крупную дискуссию в “Тан модерн”. Одним из тех немногих в левых кругах, кто высказался за нее, был Роже Вайан».

В первых числах сентября 1960 года разразился скандал по поводу манифеста 121, декларации неподчинения в отношении войны в Алжире. Среди первых подписей значились: Жан-Поль Сартр, Андре Бретон [300]300
  Бретон Андре (1896–1966) – фр. писатель, один из основоположников сюрреализма. Последователь Бодлера, Малларме и Гюисманса. Поэмы «Аркан 17», «Лампа в часах». Утверждал, что личность обретает свободу только в интуитивных актах – сне, бреде и т. п., высказал идею автоматического письма – фиксации писателем в процессе творческого акта движений своего подсознания.


[Закрыть], Ален Роб-Грийе и Морис Бланшо, который написал окончательный текст. Манифест был подписан также Флоранс Мальро и ее будущим мужем Аленом Рене. Увидев подпись дочери, Андре Мальро пришел в ярость: в качестве министра генерала Де Голля он не мог воспринять это спокойно. Министр Мишель Дебре сделал ему по этому поводу суровое внушение. «Я совершенно не предвидела последствий этого шага, – говорит Флоранс. – Полиция допросила всех, кроме меня, количество подписей продолжало расти, но никто не был арестован».

«Последнее слово сказал Де Голль: “Оставьте мыслителей в покое”», – записал Ален Роб-Грийе, которому Андре Мальро предложил свою помощь на случай, если его потревожат. «Он многим из нас написал, чтобы успокоить, – прибавляет Роб-Грийе. – Я думаю, что ему было желательно быть на обеих сторонах одновременно». Затем появились подписи Франсуа Трюффо и Франсуазы Саган. «Они поставили свои подписи больше из желания поддержать, чем по необходимости или убеждениям», – замечает Флоранс Мальро, которая часто говорила с Франсуазой о своих философских взглядах, «левых интуитивно, по призванию сердца».

Морис Надо, критик «Экспресс», директор отдела коллекций издательства «Жюйар» [301]301
  Он издаст журнал «Новые письма», который потом станет коллекцией.


[Закрыть], попросил у сотрудницы пресс-службы Моники Майо пойти к Франсуазе Саган, чтобы получить ее подпись. «Я отправилась к ней в Экомовиль, – вспоминает Моника, которая стала генеральным директором издательства «Грассе». – Около часа дня я вошла в усадьбу, так местные жители называют свои дома. Мы выпили в маленькой гостиной шампанского из серебряных фужеров. Вокруг стола ходил осел. Франсуаза тут же согласилась подписать манифест, хотя Рене Жюйар ей сказал: “Не вмешивайтесь”».

Сам он в качестве директора отказался поддержать декларацию и должен был запретить ее подписывать своему молодому помощнику Кристиану Буржуа. Это странно, если учесть, что он постоянно рисковал, публикуя произведения, считавшиеся нелояльными по отношению к власти, и поддерживая «Тан модерн» – журнал, который прежде выпускало, а затем вновь стало выпускать издательство «Галли-мар». Политическое содержание издания сводилось к решительному протесту против репрессий в колониях. Рене Жюйар был скомпрометирован действиями сотрудников, с которыми обсуждал «ход событий», и не смог избежать полицейской облавы на издательство.

Полиция посетила также Франсуазу Саган в Экомовиле. Бернар Франк стал свидетелем этого происшествия [302]302
  «Un siècle debordé» (Grasset, 1970, Flammarion, 1987).


[Закрыть], которое едва не осложнилось из-за неприязни Франсуазы к блюстителям закона: «Я ждал Франсуазу в казино в Довиле. Она не пришла, тогда я вернулся домой и оказатся лицом к лицу с полицейскими. Франсуаза улыбалась, она велела подать им прохладительные напитки. Я, напротив, чувствовал себя не в своей тарелке. Меня возмутил их визит туда, где нам было так хорошо. У меня было ощущение, что эти типы осквернили царившую в доме атмосферу.

В ответ на мой идиотский вид один из них мне сказал: “Если хочешь, малыш, мы обыщем всю хибару…” Потом все уладилось». Бернар Франк также присутствовал при сценах, когда Франсуазу Саган оскорбляли в Онфлере, в магазине, где она делала покупки: «Ее называли “шлюхой”, “предательницей”… Дамы говорили ей: “Мой сын в Алжире, вы хотите его смерти”. Франсуаза хорошо держалась. В случае угрозы взрыва нужно сохранять мужество и способность энергично действовать. Когда происходит взрыв, человек или успевает спастись, или нет…»

Кстати говоря, французский спецназ, устраивая серию покушений на сторонников освобождения Алжира, не пощадил и ее. Пластиковая бомба разнесла дверь квартиры на бульваре Малешерб. «Мой муж прошел через нее меньше чем за полчаса до взрыва», – говорит Мари Куарэ, которая в этот момент находилась в Кажарке. «Это было очень бурное время, чем-то забавное… – отмечает Франсуаза Саган. – Я узнала много нового. О других и о себе самой».

«Она всегда давала обязательства с гораздо большей готовностью, чем я», – говорит Бернар Франк, которого Пьер Куарэ не любил. Скорее даже ненавидел: «Он был достаточно ревнив по отношению к людям, которые обладали определенной значимостью для Франсуазы. Он вел себя не как классический буржуа. Он мог бурно выражать свои эмоции и при этом выглядеть смешно. Но ко мне у него была просто патологическая неприязнь».

В любом случае Пьер Куарэ, обладавший темпераментом анархиста, не выказывал возмущения политическими взглядами Франсуазы. Быть может, он и не знал, что автор «Крыс» Бернар Франк повлиял на решение Франсуазы голосовать за Де Голля [303]303
  Голль Шарль де (1890–1970) – президент Франции в 1958–1969 годах. В 1940 году основал в Лондоне патриотическое движение «Свободная Франция» (с 1942 года «Сражающаяся Франция»), примкнувшее к антигитлеровской коалиции; в 1941 году стал руководителем Французского национального комитета, в 1943-м – Французского комитета национального освобождения, созданного в Алжире. В 1944-м – янв. 1946 года – глава Временного правительства Франции. После войны основатель и руководитель партии «Объединение французского народа». В 1948 году премьер-министр Франции.


[Закрыть]на президентских выборах 1965 года. Эта история, рассказанная Мишелем Готта, была напечатана в специальном номере «Крапуйо» [304]304
  «Le Crapouillot». № 68. Март. 1965.


[Закрыть]:

«Франсуаза Саган и Бернар Франк жили в одной квартире на улице Мартиньяк. Саган на втором, Франк на первом этаже. Звонит телефон. Франсуаза Саган снимает трубку. Просят Бернара Франка. Он выходит из ванной, его лицо покрыто пеной для бритья. Он берет трубку, и Франсуаза прыскает со смеху от его вида. Он в ярости. По телефону его просят подписать голлистский манифест. Новый приступ смеха Франсуазы, которой кажется, что Франк выглядит слишком несерьезно, чтобы обсуждать подобную проблему. Раздраженный Бернар Франк говорит: “Ах, вот как, ну ладно, я подпишу это воззвание. И хватит об этом”.

Он вешает трубку и поднимается, чтобы закончить бриться. Проходит полчаса. Франк спускается со сконфуженным видом. Он не знает, как он теперь может отказаться ставить свою подпись. Единственный выход – чтобы

Франсуаза тоже подписала манифест. Автор “Здравствуй, грусть!” никогда не подписывала документов, на которых не стояла бы подпись Бернара Франка. “Только один раз”, – говорит она. И она подписала воззвание. Она даже пошла дальше: приняла участие в словесной дуэли, на которую ее вызвала со стороны “Пари-Матч” Маргарита Дюра [305]305
  Она также подписала «Манифест 121».


[Закрыть]. Саган за Де Голля, Дюра за Миттерана. Приведем отрывок из их беседы:

Саган. Люди голосуют за левых от раздражения: “Детей нет, он по натуре сноб – мы, мол, ему покажем…” Это говорит о том, что один человек держит в руках всю страну в большей степени силой своей личности, чем делами. Мне не кажется, что то, что он сделал, плохо: деколонизация, налаживание отношений с Востоком – это согласуется с моими взглядами.

Дюра. В любом случае, абсолютное большинство в стране проголосовало против Де Голля. От него отказались.

Саган. Де Голль тем не менее будет избран, в этом нет сомнений…

Дюра. Это совершенно не очевидно. Если кандидатом от левых сил будет Мендес, вы проголосуете за него?

Саган. Конечно, от всего сердца, безоговорочно.

Дюра. В этом мы сходимся. Но вы увидите, что произойдет – я вам это предсказываю – если Де Голль будет у власти еще семь лет и если сформируется левая оппозиция, которая сейчас находится в эмбриональном состоянии… вы будете наблюдать официальный антикоммунизм, реакцию…

Саган. Тогда мы вместе пойдем на баррикады, как в “Ви-ва, Мария”… Это будет очень весело…»

Во время этого разговора Франсуаза, которая не считала Миттерана подходящим кандидатом, уточнила свой выбор:

«Я голосую за Де Голля, за представителя левых, потому что он готов на любой поступок, даже нелепый, даже низкий, чтобы в конечном итоге оказать самую неожиданную поддержку левым идеям».

Это было очень проницательное высказывание. С течением времени ее оценка личности генерала Де Голля все более подтверждается, а в то время ее слова казались чудаковатыми.

Ее рассказ в «Экспресс» [306]306
  Номера от 4 по 11 августа 1960 года.


[Закрыть]о путешествии на Кубу в июле 1960 года показывает, насколько верны были ее высказывания о режиме Кастро [307]307
  Кастро Фидель (р. 1926) – политический деятель. С 1976 года – председатель Государственного совета и СМ Республики Куба. В 1953 году возглавил вооруженное выступление против диктаторского режима Батисты, за что был осужден на 15 лет. В 1955 году амнистирован. Эмигрировал в Мексику, где сформировал вооруженный отряд для продолжения борьбы против диктатуры. В 1956 году высадился на Кубе с яхты «Гранма» и возглавил партизанскую борьбу, приведшую к победе в 1959 году Кубинской революции. Лауреат Международной Ленинской премии (1961).


[Закрыть]. Сама тема была запретной для левой интеллигенции. Сартр и Симона де Бовуар, симпатизировавшие Фиделю Кастро, поддерживали его режим и не хотели видеть опасности тоталитаризма за революционной эйфорией. Франсуаза Саган, которая вместе с братом провела на острове всего-навсего девять дней, почувствовала, напротив, двойственность этой зарождающейся демократии. «На Кубе все не так просто, – пишет она. – Лично я уезжала туда, настроенная очень романтически, а вернулась с ощущением какой-то недоговоренности, сомнений». «Там было слишком много военных. Это всегда подозрительно», – уточнила она позже, чтобы пояснить то свое субъективное впечатление.

Из Гаваны Франсуаза приехала измученная, пожила в Нью-Йорке, потом отправилась отдыхать в свой нормандский дом, приобретенный годом ранее:

«Это было 8 августа во время игры в рулетку в казино в Довиле, я выиграла восемь миллионов. Утром я должна была уезжать из старого дома, который я сняла на каникулы. Там нужно было все приводить в порядок, хозяин ругался перед дверью со списком повреждений в руке. Когда он мне сказал, что хотел продать этот дом, совсем недорого, как раз за восемь миллионов, я долго не раздумывала. Обычно у меня денег не было, я всегда снимала жилье.

Человек этот был, кстати, очень странный. В большом салоне на первом этаже он распорядился положить паркет и вечером один танцевал под граммофон, а его парализованная жена спала на втором этаже. И бегал за крестьянками» [308]308
  «Magazine litteraire». № 205. Март. 1984 (записано Жан-Жаком Брошье).


[Закрыть].

Так волей судьбы Франсуаза Саган приобрела в собственность «Усадьбу Брейль» которая принадлежала когда-то Люсьену Гетри и где, кажется, бывала Сара Бернар. В «Ненадломленном смехе» [309]309
  «Sarah Bernhardt, ou le rire incassable» Опубликована «Лаффонт» в октябре 1987 года. Франсуаза Саган присутствовала при рождении книги в Новом обществе Фирмин-Дидо в Оре. Тогда она впервые наблюдала, как печатается одно из ее произведений.


[Закрыть], ее биографии трагической актрисы, которая написана в форме переписки двух близких подруг, романистка представляет даже, что великая Сара Бернар спала на третьем этаже, в комнате слева, где «они утром дрались подушками!».

Франсуаза и Франсуа

«Свобода неприкосновенна. Я прочла его книгу и считаю, что в ней нет покушений на благопристойность. Осудить его было бы несправедливо». При свидетелях Франсуаза поддержала Жака Лорана, который в октябре 1965 года предстал перед семнадцатым исправительным судом Парижа. Он был обвинен в оскорблении главы государства посредством памфлета «Мориак под Де Голлем», который появился на Круглом Столе и получил поддержку писателей, чьи политические убеждения расходились с его собственными.

Было забавно видеть бывших сторонников Фронта национального освобождения [310]310
  FLN – Front de la Liberation nationale.


[Закрыть], спешащих на помощь автору, близкому к ОАС [311]311
  OAS – Organisation de l’Armée Secrète.


[Закрыть]. Комментируя свидетельские показания романистки, Мишель Легри, журналист «Монд», иронизирует: «Мадам Франсуаза Саган, должно быть, введена в заблуждение названием книги Жака Лорана и воображает, что его напрасно преследуют по соображениям нравственности».

Бернар Франк, который также дал показания, по своему обыкновению бормотал что-то невнятное, сводившееся к следующему заключению: «Риск иногда создает хорошую литературу». Жак Лоран, один из самых блистательных «гусаров», по словам Франка, эти дружеские слова счел лучшими. Вне политических распрей сплотился объединенный скрытыми связями союз свободных мыслителей, которые противопоставили себя устоявшимся представлениям. Это победа Стендаля над Мориаком и Де Голлем в процессе, который произойдет двумя месяцами раньше президентских выборов. Это также выльется в интеллектуальный протест против государства.

Успешно издавая свою серию «Дорогая Каролина» под псевдонимом Сесиль Сен-Лоран, Жак Лоран, как и автор «Здравствуй, грусть!», мог позволить себе вести роскошную жизнь и потакать некоторым своим прихотям. «Я полюбил, – скажет он, – хвастаться себе самому своим богатством, показывать свою машину, своего шофера, по-крупному играть в казино» [312]312
  «Messieurs les best-sellers» de Gilbert Ganne (Librairie Academique Perrin, 1966).


[Закрыть]. Он очень быстро промотал свои миллионы и снова испытал уже знакомое чувство разочарования перед налоговым листом.

«Мы заработали очень много денег, и у нас ничего не остается, – говорит Франсуаза Саган. – У всех одни и те же рецепты, чтобы их сохранить: не самые лучшие».

Его избрание во Французскую академию, где он присоединился к своим друзьям Фелисьену Марсо [313]313
  Mapco Фелисьен (p. 1913) – фр. романист и драматург, академик, бельгиец по происхождению. Мастер иронии, внимательный наблюдатель («Разделенные страсти», «Терраса Лукреции», «Капри – остров маленький», «Кризи»).


[Закрыть]и Мишелю Деону, позволило ему вздохнуть полегче, но для урегулирования отношений с налоговым инспектором статуса Бессмертного недостаточно. В любом случае Франсуаза Саган, конечно, не присоединится к нему на набережной Конти, хотя и считает, что звание академика позволяет избежать многих неприятностей.

Давным-давно отец водил ее в Сен-Жермен-де-Пре, в ресторан «Липп», и теперь у Франсуазы были свои привычки, как и у Жака Лорана, который, перед тем как занять кресло под куполом, любил посидеть в кафе.

«С Роже Казом, – говорит Франсуаза, – у меня были одновременно официальные и дружеские отношения. Официанты замечательные, еда превосходная. Обычно я брала дежурное блюдо. Однажды, когда со мной были домашние, мы попросили, чтобы в десерт включили абрикосовый торт. Это было бесполезно – в “Липп” меню неприкосновенно, и так будет всегда» [314]314
  Что сомнительно после ухода Роже Каза.


[Закрыть].

Чтобы почтить память главы заведения, Бернар Франк посвятил ему часть своей хроники «Отступление от темы» [315]315
  «Le Monde». 27 марта. 1987.


[Закрыть]под названием «Одна смерть». «В действительности, в жизни мне редко доводилось обучаться такой выправке, как у Роже Каза, – утверждает он. – Не рисуясь, я могу сказать, что заслужил галуны в кафе “Липп”. Жестокость его устроений заключалась в том [316]316
  Бернар Франк намекает на этикет. Если посетитель не относился к постоянным, время ожидания варьировалось в зависимости от статуса клиента. Жак Лоран описал это в своем романе «Неясные подмножества» «Les Sous-Ensemble flous» (Grasset, 1981).


[Закрыть], что различия между нами существовали только у нас в головах, они были чистым вымыслом. Человек счастливый был этим совершенно ослеплен. Он вкушал зрелище и блюда с увлечением и был на верном пути; будь то Пекюше [317]317
  Пекюше – герой неоконченного романа Флобера «Бювар и Пекюше». Двое приятелей-переписчиков Бювар и Пекюше делят наследство, доставшееся Пекюше, и пытаются организовать совместное дело, однако прогорают. Веря в силу знания, они обращаются к наукам – от химии через философию и историю до спиритизма – но им так и не удается сохранить свои владения, и они вновь становятся переписчиками. Через череду нелепых поступков персонажей Флобер определяет значение истинного ума.


[Закрыть]или премьер-министр, антрекот оставался антрекотом. Начинающие писатели, вернувшиеся из Канн молодые актрисы и буржуа-любители могли по воскресеньям сколько угодно заглядывать в тарелку Франсуазы

Саган, Катрин Денев или Жака Лорана, им не удавалось разглядеть ту привилегированную икринку, которая могла бы дать им повод к зависти…»

10 мая 1981 года станет одним из самых великих дней в истории ресторана [318]318
  «Chez Lipp» de Jean Diwo (Denoel, 1981).


[Закрыть]. Франсуаза Саган сможет сказать: «Я там была», – как Робер Сабатье, Жан Дютур [319]319
  Дютур Жан (p. 1920) – фр. писатель, академик, эссеист, с замечательным юмором борется против рутины и предрассудков, явно чувствуя себя не слишком комфортно в современном мире. Автор эссе «Комплекс Цезаря», романов «Семинар в Бордо», «Мысли», «Седьмой день, или Рассказ из библейских времен».


[Закрыть], профессор Жорж Ведель [320]320
  Ведель Жорж (р. 1910–2002) – фр. юрист, профессор права, участвовал в создании Конституции 1958 года, член конституционного совета (1980–1989), избран в 1998 году в члены Французской академии.


[Закрыть], шансонье Пьер-Жан Вэйар. Победа на выборах в президенты республики Франсуа Миттерана, постоянного посетителя «Липп», разделила зал на два лагеря. Сторонники левых сил торжествовали. Роже Каз был скорее недоволен. Когда входил кто-то из людей, связанных с политикой, раздавались крики: «прочь» или «браво». «Я была пьяна от радости», – говорит Франсуаза Саган. Срочно вернувшись автомобилем из Кажарка, чтобы присутствовать при триумфальном шествии своего кандидата по улицам Парижа, она дошла до Бастилии: «Люди прыгали под дождем, это было потрясающе».

Первый раз, когда она случайно встретила Миттерана у друзей, он не произвел на нее особенного впечатления: «Меня оттолкнула его надменность. Когда спустя несколько месяцев мы увиделись вновь, у меня сложилось другое мнение. Мне показалось, что у него нет вкуса к власти, но есть желание изменить положение вещей. За год до того, как он был избран, мы вместе обедали у меня дома, на улице Алезиа. Он казался умным, открытым, интересным человеком. С тех пор мы время от времени виделись раз в два-три месяца у меня, на Елисейских Полях, во время манифестаций, например в Лоншане по поводу Премии Триумфальной арки».

Во время одной из бесед Франсуа Миттеран заговорил о Бернаре Франке, чей «Безумный век» он высоко оценил. «Я согласен практически со всем, что вы говорите, кроме ваших высказываний о Мальро», – написал он автору, который не питал теплых чувств к депутату Ниевра. В тот день он спросил о нем у Франсуазы Саган. Она подняла руку вверх в направлении комнаты Бернара. Думая, что она указывает на север Парижа, он воскликнул: «А! Так он живет на Монмартре…» – «Нет, нет, он здесь», – сказала Саган и попросила позвать Бернара. «Меня разбудили, – рассказывает Бернар Франк. – Я спустился в халате, словно ночная птица и, все еще сонный, выпил с ними чашку кофе».

«Я гораздо более сдержан по отношению к воззрениям левых, но был рад, что у них есть свое мнение», – прибавляет он.

По случаю четвертой годовщины избрания Миттерана Саган дала интервью «Пуан», где в большей степени, чем когда-либо, выразила свое одобрение:

«Внешняя политика Миттерана достойна восхищения.

Он упразднил вещи, которые меня приводили в ужас, например, смертную казнь или Суд безопасности. Это первый руководитель государства такого масштаба после Де Голля».

Позднее она напишет в иллюстрированном издании, посвященном Франсуа Миттерану:

«Я думаю, что он нуждается в дружеской теплоте, в поддержке, но его натура – натура одиночки, даже если ему необходимо и есть о чем с кем-то говорить. Это тот идеальный друг, о котором говорит Рембо, друг не горячий и не слабый, просто друг. Те, кто с ним живут, это знают. Те, кто живут далеко и любят его, смутно это ощущают, а те, кто его не любят, немного завидуют этому его качеству неосознанно или скорее завидуют его друзьям, для которых он более чем значительный, он надежный и чудесный. Я говорю надежный, потому что чем мы слабее, тем более его внимание и привязанность. И я говорю чудесный, потому что эта дружба действительно чудесна» [321]321
  «Francois Mitterrand, un homme president» par Claude Azoulay (Editions Filipacchi, 1987).


[Закрыть].

Когда на обломках «Франс-обсерватер» возник «Нувель обсерватер», Франсуазе Саган предложили сотрудничать в нем с первого же номера, который появился 19 ноября 1964 года с интервью с Жан-Полем Сартром. Главой нового издания стал тридцатипятилетний Клод Габриэль, деловой человек, инженер, предприниматель. Он возглавил редакцию нового еженедельника по предложению своего друга, Жана Даниэля, бывшего главного редактора и репортера «Экспресс». Даниэль, однако, был не слишком в восторге от этого болезненно оптимистичного человека, в котором постоянно бурлили какие-то идеи. Он ставил ему в упрек общение с людьми, по его мнению, слишком легкомысленными: «То, что его окружала эта фицджеральдовская вселенная, в которой Франсуаза Саган и Бернар Франк заставляли его существовать, не мешало мне думать, что когда-нибудь я смогу с ним подружиться» [322]322
  «Le temps qui reste» (Stock, 1973).


[Закрыть].

Быть может, он боялся заразиться этой неуемной веселостью и беззаботностью, которые граничат с пустотой? Антуан Блондэн объяснит этот феномен тем, что «побег к празднику, рожденный потребностью отвергнуть тоску и квазибиологическое чувство одиночества, порождают то, что Симона де Бовуар обозначила как “страстное утверждение существования” и великое осуществление “полноты бытия”. Потому можно ложиться спать без укоров и страха…» [323]323
  «Aimer Sagan pour elle-même» in «Ma vie entre les lignes» (La Table Ronde, 1982).


[Закрыть].

Неприязнь Жана Даниэля по отношению к этой среде настолько значима, что его критики отреагировали презрительной миной на выход в ноябре 1966 года романа Симоны де Бовуар «Прелестные картинки»: «Это мир Франсуазы

Саган, не ваш. Это не имеет отношения к Симоне де Бовуар». «Будто я им мошенническим образом всучила покупку, не соответствующую этикетке», – уточняет писательница.

Когда в «Нувель обсерватер» в апреле 1971 года появился «Манифест 343», они вместе высказались против преследований абортов и потребовали права на контрацепцию и свободу аборта.

«Аборт, – говорит она, – это вопрос положения в обществе. Если у вас есть деньги, все проходит хорошо – в Швейцарии или еще где-нибудь. Вы возвращаетесь, и все в порядке. Если у вас нет денег, пятеро детей и муж, которому ни до чего нет дела, вам надо идти к молочнице на углу, которая знает аптекаря, который… и который вас уродует! Мы имеем право сохранять ребенка только в том случае, если он действительно желанный».

Следуя этому принципу, романистка помогла женщине с большой семьей, уроженке Лилля, которая обратилась к ней как к последней надежде:

«Она забеременела, когда у нее уже было девять детей. Муж – убежденный католик, у нее не было никакой возможности сделать аборт. Я дала ей необходимую сумму, 400 тысяч старых франков. Немного времени спустя я с удивлением получила письмо, в котором она меня обвиняла в том, что я заставила ее совершить противозаконное действие, и угрожала донести в полицию, если я ей не дам еще значительную сумму. Я попросила ее приехать в Париж. Когда она позвонила, я открыла дверь и, не впуская ее, сказала только: “Я просто хотела посмотреть вам в лицо! А комиссариат внизу!”»

Равнодушная к мнению толпы Франсуаза не имела времени задаваться вопросом, относится ли она к «угнетенным женщинам». По просьбе «Либерасьон» [324]324
  «Libération». 26 апреля. 1984 (записано Аннетт Леви-Вийар).


[Закрыть]она высказала свою точку зрения на существовавший уже десять лет феминизм во время разговора с журналисткой и писательницей Анник Жей, которая выразила негодование по поводу типа мачо, мужчины-диктатора, опубликовав эссе о положении мужчины в обществе [325]325
  «Le Nouvel Homme» (Lattes, 1978).


[Закрыть]. «Главная проблема – это одиночество, – подчеркнет Франсуаза Саган. – Не сексуальные отношения, не конфликты между мужчиной и женщиной. Я читала статистику о том, сколько в Париже одиноких людей. Это ужасно. Я считаю, что жить надо в паре».

Что касается властных мужчин, она обсуждала этот вопрос с Жаком Лораном [326]326
  «Marbre». № 2 (Январь/февраль. 1987).


[Закрыть]. «В определенном смысле мачо лучше понимают женщин, чем другие мужчины, – заметил ей ее собеседник. – Они имеют очень точное представление о женщине, очень честное и очень ограниченное… которое, впрочем, часто соответствует действительности. Я не думаю, что такой мачо может иметь длительные отношения с женщиной, или она должна быть просто животным. Для мачо женщина раз и навсегда занимает определенное положение. Она понята и принята такой, какая она есть».

Другой темой встречи была верность.

Франсуаза Саган. Можно жить с двумя мужчинами – одного любить, другому позволять любить себя.

Жак Лоран. Да, здесь есть различие: мы испытываем разные чувства, которые делают возможными интимные отношения в обоих случаях.

Франсуаза Саган. В конце концов, обманывать можно только человека, с которым очень хорошо, тогда легко переживать короткие истории с другими мужчинами, потому что обладаешь в каком-то смысле капиталом счастья. Если человек приносит несчастье, никаких историй быть не может, потому что тогда чувствуешь себя скованно, нет сил, нет ощущения своей соблазнительности.

«Монд» поддерживает ее социалистические убеждения, она не вступает в Социалистическую партию, но принимает участие во всех ее крупных митингах. Ее статья «Хватит каяться, господа!» [327]327
  «Le monde». 12 января. 1985.


[Закрыть]по поводу интеллектуалов наделала шума в Ландерно. Возмущенная политиками своего лагеря, чья крайняя осторожность ее раздражала, сразу после участия в передаче «Право на ответ» Мишеля Поллака она написала:

«Я увидела, например, мыслящих людей, стоящих во главе “Нувель Обсерватер” (еженедельник, который я всегда читала с осуждением), которые извинялись за свои прошлые ошибки, хныкали по поводу французского Алжира, Вьетнама, отданного ими кхмерам, бились головой о стол, произносили бесполезные правые и левые лозунги, короче говоря, я увидела их стремление к центризму с самым трогательным раскаянием и мужеством, которое я в них подозревала, но еще не наблюдала…»

Затронутый за живое Жан Даниэль, директор «Нувель Обсерватер», отвечает на следующий день желчной статьей в «Матэн» («В ожидании более подробных сведений отметим, что Франсуаза Саган – не Сартр, не Арагон и не Мальро») и пишет письмо в «Монд»: «Мы не стремимся к тому, чтобы урок верности на левый манер нам был преподан писательницей, чей талант мы высоко ценим, но у которой мы до сих пор не наблюдали приверженности к политическому милитаризму. Раньше она прекрасно играла на клавесине, теперь участвует в оргиях». Жан Даниэль был не на шутку возмущен: Саган сравнила его с Далидой [328]328
  Далида – фр. певица.


[Закрыть].