Текст книги "Ложная девятка 9 (СИ)"

Автор книги: Аристарх Риддер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

* * *

Ноябрь заканчивался. Благотворительная кампания продолжалась, но уже по инерции – основная волна прошла, деньги собраны, помощь отправлена. Из Валенсии приходили благодарственные письма – от муниципалитетов, от школ, от простых людей. Лерма прислал Нуньесу официальную грамоту от имени автономного сообщества. Нуньес повесил её в своём кабинете, рядом с фотографией с королём.

Жизнь возвращалась в нормальное русло.

Мы с Катей сидели на нашем балконе —роскошном, с шикарным видом и морем на горизонте. Было тепло для декабря, градусов двадцать. Она куталась в плед, из-за лёгко ветерка, а я просто сидел рядом и держал её за руку.

– Ты изменился, – сказала она вдруг.

– В смысле?

– После Гандии. После всего этого. – Она помолчала. – Раньше ты был весь в футболе. Тренировки, матчи, тактика. А сейчас думаешь о чём-то другом.

– Думаю о доме.

– О Москве?

– О Мценске. Да и не только о нём. О том, что можно сделать дома. – Я посмотрел на неё. – Хочу поговорить с отцом. Он поможет разобраться.

Катя кивнула. Она не стала расспрашивать, не стала предлагать свои идеи. Просто приняла. Она всегда умела это – принимать мои решения, не пытаясь их переделать.

– Когда летишь?

– После Нового года, наверное. Посмотрим по расписанию.

Она придвинулась ближе, положила голову мне на плечо.

– Хороший ты человек, Слава Сергеев.

Я хмыкнул.

– Это ты хороший человек. Я просто рядом стою.

Она засмеялась – тихо, тепло.

И мы сидели так, пока не стемнело окончательно, и огни Барселоны не зажглись внизу, и море не превратилось в чёрную полосу на горизонте.

Впереди был декабрь, и новые матчи, и Новый год. А потом – Москва. И разговор с отцом.

И что-то новое, чему я ещё не знал названия.

Глава 14

Декабрь в Барселоне – это когда город вдруг вспоминает, что он южный. После серых московских зим, после слякоти и ледяного ветра с реки, после коротких дней, когда темнеет в четыре часа, барселонский декабрь казался мне почти весной. Пятнадцать градусов днём, солнце, которое не греет, но светит ярко и уверенно. И повсюду – огни.

Рамбла в декабре превращалась в световой туннель. Гирлянды тянулись от платанов к платанам, образуя над головами прохожих сияющий свод. Белые, золотые, серебряные огоньки мерцали в сумерках, отражаясь в витринах магазинов. Витрины соревновались в изобретательности украшений: механические Деды Морозы качали головами, игрушечные поезда кружили вокруг заснеженных ёлок, ангелы трубили в золотые трубы. На Пласа Каталуния поставили огромную ёлку – настоящую, привезённую откуда-то из Пиренеев, – и по вечерам вокруг неё собирались семьи с детьми, парочки, туристы с фотоаппаратами.

Пасео-де-Грасия превратился в сплошной праздник. Модернистские фасады Гауди – дом Бальо, дом Мила – подсвечивались разноцветными прожекторами. Дорогие бутики выставляли в витринах рождественские композиции, одна роскошнее другой. Уличные музыканты играли колядки, и прохожие бросали им монеты в раскрытые футляры от гитар.

Но главное рождественское место в Барселоне – не Рамбла и не площадь. Главное – это ярмарка Санта-Льюсия у Кафедрального собора.

Мы пошли туда с Катей в первые выходные декабря, взяли Сашку, уложили в коляску, закутали в одеяло. Он спал, не обращая внимания на шум. Узкие улочки Готического квартала привели нас к площади перед собором, и там я остановился, поражённый.

Двести с лишним палаток теснились на площади и прилегающих улицах. Деревянные прилавки под полосатыми тентами, лампочки на проводах, толпы людей между рядами. Запах хвои, мха, эвкалипта смешивался с ароматом жареных каштанов и горячего шоколада. Где-то играла замбомба – странный барабан с палкой посередине, издававший низкий гудящий звук. Дети бегали между палатками, визжали от восторга. Старики в беретах степенно прогуливались, разглядывая товары.

Продавцы раскладывали на прилавках фигурки для рождественских вертепов: Мария и Иосиф, младенец в яслях, волхвы с дарами, пастухи с овцами, овечки размером с ноготь. Были тут и крохотные домики, и мельницы с вращающимися крыльями, и мостики через ручьи из голубой фольги. Целые миниатюрные миры на прилавках.

И рядом – совершенно безумные штуки, которые я сначала принял за ошибку.

– Это что? – спросил я Катю, указывая на фигурку человечка в характерной позе. Крестьянин в красном колпаке сидел на корточках со спущенными штанами, – на ответ я особо не надеялся, но вдруг моя жёнушка знает. Она в последнее время много изучала местную культуру.

Она засмеялась.

– Каганер. Какающий человечек. Его ставят в вертеп, в угол. На удачу.

– Ты прям экспертом у меня становишься, – улыбнулся я и обнял жену.

– Мне здесь нравится.Хочется узнать Каталонию получше

Я присмотрелся к прилавку. Каганеров было множество, и не только в традиционном крестьянском облике. Футболисты, политики, музыканты – все в одной и той же недвусмысленной позе. Я заметил фигурку в сине-гранатовой форме с номером десять и отвернулся. Надеюсь, это не я. Хотя, судя по светлым волосам фигурки – точно я.

– Слава, смотри! – Катя дёрнула меня за рукав. – Это же ты!

– Вижу, – буркнул я.

– Надо купить!

– Не надо.

Она всё равно купила. Торговец, пожилой каталонец с седыми усами, узнал меня, расплылся в улыбке и отказался брать деньги. Пришлось фотографироваться с ним и его женой.

Потом Катя набрала фигурок для вертепа – традиционных, без скатологических изысков – и мешочек с мхом, и кору пробкового дуба для пещеры, и крохотные сосны из щетины. Дома у нас уже стояла небольшая ёлка, но вертепа не было, и она решила это исправить.

– Надо же как-то интегрироваться, – сказала она серьёзно. – Если живём в Каталонии – будем праздновать как каталонцы.

– Но с оливье?

– Но с оливье. И с шубой!

Мы бродили по ярмарке часа два. Пили горячий шоколад – густой, как сметана, – макая в него churros. Слушали хор мальчиков, певших каталонские колядки у входа в собор. Смотрели, как дети колотят палками огромное деревянное полено с нарисованным лицом – гигантский кага тио, который клуб поставил для всех желающих.

Кага тио. Ещё одна традиция, которую я не понял сразу. Рождественское полено с нарисованным лицом, в красном колпаке и с приклеенными ножками. Его нужно было «кормить» каждый день – класть перед ним апельсиновые корки, хлеб, воду, – накрывать одеялом, чтобы не мёрзло, а в рождественскую ночь бить палками и петь специальную песню, чтобы оно «выкакало» подарки. Катя объяснила это с невозмутимым лицом, и я долго не мог понять, шутит она или нет.

Не шутила.

– У них вся рождественская традиция связана с этим делом, – сказала она, кивая на очередного каганера в витрине. – Странный народ. Но весёлый.

Сашка проснулся, захныкал. Катя взяла его на руки, покачала. Он затих, уставившись на огни гирлянд широко раскрытыми глазами. Первые подобные праздники в его жизни его жизни. Он, конечно, ничего не запомнит, но всё равно – это первый раз.

Барселона готовилась к празднику с какой-то детской радостью, которой я не ожидал от большого европейского города. В СССР Новый год был главным праздником – ёлка, Дед Мороз, подарки, оливье, телевизор с «Иронией судьбы», – а Рождество существовало где-то на периферии сознания, как что-то церковное, необязательное и по большому счёту запретное. Да и у нас оно вообще седьмого.

Здесь всё было наоборот. Рождество – главный праздник, семейный, тёплый. А Новый год – просто повод выпить шампанского и съесть двенадцать виноградин под бой курантов.

* * *

Футбол между тем никуда не делся.

Шестого декабря мы принимали «Реал Мурсию» на «Камп Ноу». Мурсия в том сезоне была откровенно слаба, команда из нижней части таблицы, без амбиций на что-то большее, чем выживание. И мы их просто уничтожили.

6:1.

Бернд Шустер в тот день был неудержим. Три гола, хет-трик от немца, который обычно предпочитал раздавать голевые передачи, а не забивать сам. Но в тот вечер всё летело в ворота. Его левая нога, которую он называл «волшебной», действительно творила чудеса.

Я добавил один, после комбинации с Линекером, который великодушно отдал мне мяч вместо того, чтобы бить самому. Гари тоже забил, замкнув подачу с фланга. Шестой гол положил Карраско – красивым ударом из-за пределов штрафной.

Мурсия забила один – утешительный, под конец, когда уже ничего не решалось.

После матча в раздевалке было весело. Шустер, который обычно держался особняком, принимал поздравления с несвойственной ему открытостью. Даже Круифф, наш тренер, позволил себе улыбнуться, а он улыбался нечасто.

– Так и надо, – сказал он коротко. – Слабых соперников надо добивать. Не давать им надежды.

Через неделю выезд в Сан-Себастьян, к «Реал Сосьедаду». И это был совсем другой матч.

«Реал Сосьедад» сейчас очень крепкая команда с амбициями. Их стадион «Аточа» славился горячей атмосферой, баскские болельщики умели поддержать своих. К тому же в декабре на севере Испании уже холодно и сыро – не то что солнечная Барселона. Нам с Саней Заваровым пофиг, а вот наши теплолюбивые каталонцы были не в своей тарелке

И матч получился безумным.

Мы проигрывали 1:2 к перерыву. Потом вышли и забили четыре гола за полчаса. Потом пропустили ещё два. В итоге 6:4 в нашу пользу. Десять голов в одном матче. Трибуны «Аточи» то ревели от восторга, то стонали от отчаяния, то снова ревели, американские горки эмоций.

Но главное в том матче – вернулся Заваров.

Он восстановился после травмы и вышел в стартовом составе. И сразу стало видно, как нам его не хватало. Эта химия, это понимание без слов, оно никуда не делось за недели его простоя.

Открыл счёт Мигели, головой после подачи с углового. Сосьедад быстро отыгрался и вышел вперёд. А потом начался наш концерт.

Штрафной с двадцати пяти метров, я пробил в дальний угол, вратарь только проводил мяч взглядом. Думал что я ударил в молоко. Бооольшая ошибка 2:2!

Пенальти за снос Заварова в штрафной, Саша сам реализовал, хладнокровно разведя кипера и мяч по разным углам. 3:2.

Затем Саша вывел меня один на один, идеальный разрезающий пас между защитниками, я принял в касание пробил точно в левую девять. Четыре!

Ещё один выход один на один, снова передача от Заварова, и снова гол. 5:2. Хет-трик.

Сосьедад огрызнулся двумя голами, сделав счёт нервным – 5:4. Но в конце я нашёл Сашу на линии штрафной, он развернулся и ударил! Дубль. 6:4. Финальный свисток. Финальный гейм за нами.

После матча журналисты спрашивали про нашу связку. Я отвечал что-то про командное взаимодействие, про понимание партнёра, про тренировки. Стандартные фразы. Но правда была проще: мы с Сашкой просто чувствовали друг друга на поле. Это нельзя натренировать оно или есть, или нет. У нас было.

Двадцатого декабря – последний матч года, дома с «Вальядолидом». Снова победа, снова перестрелка: 5:4. И снова безумный счёт, девять банок на двоих!

Но в этом матче мы с Заваровым вдруг замолчали. В протоколе звенящая тишина. Ни меня ни его. Зато голевые передачи, все пять, наши.

Саша буквально нарисовал хет-трик для Линекера. Три мяча Гари забил из пределов вратарской, и все три просто подставляя ногу после идеальных передач Заварова. Потом над ним шутили что из таких положений может даже дерево не промахнётся. Гарри же отшучивался что это дерево сначал нужно посадить в нужное место

Я отдал на Шустера. Бернд снова был в ударе, забил красивым ударом в одно касание. И на Карраско, тот замкнул прострел с фланга.

Пять голов, пять голевых передач от советских игроков. Круифф после матча качал головой:

– Вы двое – это что-то особенное. Не знаю, в чём секрет, но работает.

Секрета не было. Просто два человека, которые говорят на одном футбольном языке.

* * *

Двадцать четвёртого декабря – Noche Buena, Святой вечер.

В Испании это семейный праздник, главнее Нового года. Каталонцы собираются за столом, едят, пьют, разговаривают до глубокой ночи. Потом идут на полуночную мессу. Для них это важно. Для нас – нет.

Мы – советские люди. католическое рождество для нас ничего не значит. В СССР главный праздник это Новый год. Ёлка, шампанское, куранты, оливье, «Ирония судьбы» 'Морозко. А Рождество это что-то из книжек про дореволюционную Россию. Или из западных фильмов.

Но мы жили теперь среди людей, для которых Рождество было главным днём в году.

Мишель Линекер позвонила за неделю:

– Кейт, двадцать пятого приходите к нам на обед. Гари будет готовить индейку. Заваровы тоже придут. Посидим, поедим, выпьем. Ничего особенного.

Для неё это было Рождество. Для нас – просто обед у друзей. Почему бы и нет.

Двадцать четвёртого мы провели дома. Обычный вечер. Катя возилась с Сашкой, я смотрел телевизор, листал спортивные газеты. За окном Барселона жила своей жизнью – где-то пели, где-то звонили колокола. Нас это не касалось.

Двадцать пятого в полдень поехали к Линекерам.

День выдался солнечный, градусов шестнадцать. Люди на улицах в лёгких куртках, некоторые вообще в футболках. Пальмы, синее небо, цветущие кусты на балконах. Рождество.

– Ненормально это, – сказала Катя, глядя в окно машины. – Праздник без снега. Как будто что-то не так.

Я понимал её. Новый год, Рождество, каникулы… это должен быть снег, мороз, шубы, варежки. Красные щёки на холоде. Пар изо рта. А тут можно выйти в одной рубашке и не замёрзнуть. Неправильно как-то. Красиво, но неправильно.Может в следующий раз не ёлку дома поставить, а пальму? Ну а что, будет вполне в духе.

– Гари говорит, в Англии тоже редко снег на Рождество, – сказал я. – Дождь обычно.

– Дождь это хотя бы грустно. А тут солнце. Праздник должен быть или с морозом, или хотя бы с плохой погодой. Чтобы хотелось сидеть дома, пить чай, смотреть в окно. А здесь хочется на пляж.

– На пляж в Рождество – это по-барселонски.

– Это ненормально, – повторила она, но уже с улыбкой.

Линекеры снимали дом в Педральбесе. Хороший район, тихий. Дом как дом – большой, светлый, с садом. У нас квартира в центре, у них дом в пригороде. Разные вкусы, разные привычки. Англичане любят дома с газонами, мы привыкли к квартирам.

Заваровы уже были там. Ольга что-то обсуждала с Мишель в гостиной, Саша стоял у камина с Гари. Камин горел – скорее для атмосферы, чем для тепла. При шестнадцати градусах за окном отопление не требовалось.

– О, Сергеевы, – Ольга обернулась. – Наконец-то. Гари тут хвастается, что приготовил индейку по рецепту своей бабушки. Посмотрим, на что способны английские мужчины.

– На многое, – ответил Гари с усмешкой. – Вы, русские, просто не пробовали настоящую британскую кухню.

– Мы пробовали овсянку в отеле, – сказал Заваров. – Этого достаточно, чтобы составить мнение.

– И погода у вас тоже странная, – добавила Ольга. – Вышла утром, думала – весна. А оказыв– И погода у вас тоже странная, – добавила Ольга. – Вышла утром, думала – весна. А оказывается, Рождество. Саня говорит, надо радоваться. А я не могу. Какой праздник без снега?

– В Англии тоже редко снег, – сказала Мишель. – Обычно дождь и серое небо. Но мы привыкли.

– Дождь – это хотя бы по-зимнему, – Катя передала ей Сашку. – А тут я в плаще вышла, запарилась. Люди в шортах ходят.

– Это Барселона, – Гарри развёл руками. – Средиземноморье. Зимы нет, есть прохладная осень, которая длится до марта.

– В Москве сейчас минус пятнадцать, – мечтательно сказал Заваров. – Снег, сугробы. Нормальная зима.

– И ты скучаешь по минус пятнадцати? – удивился Гарри.

– Скучаю. По-настоящему холодно – это честно. А тут непонятно что. Не лето, не зима. Межсезонье какое-то вечное.

Мишель засмеялась, покачала Сашку на руках. Он смотрел на неё серьёзно, будто понимал разговор.

– Вы все сумасшедшие, – сказала она. – Жить в тепле и жаловаться на отсутствие мороза.

– Это не жалоба, – объяснила Катя. – Это ностальгия. Разные вещи.

Мы прошли в дом. Ёлка в углу, украшения, гирлянды. Англичане к этому серьёзно относятся. На каминной полке висели чулки с именами – старая британская традиция, Мишель объясняла. В них кладут мелкие подарки. Она повесила чулки и для нас – трогательно, хотя и немного странно.

Стол был накрыт по-английски. Индейка – главное блюдо. Гарри действительно готовил сам, встал рано утром. Запечённый картофель, какие-то овощи, соусы. Всё красиво, всё добротно.

– Йоркширский пудинг, – Гарри указал на странные булочки. – Без него не Рождество.

– Это не десерт, – добавила Мишель. – Это едят с мясом.

Ольга попробовала, подняла бровь:

– Неплохо. Странно, но неплохо.

Мы ели, пили вино, разговаривали. Обычный обед с друзьями. То, что для Гари и Мишель это был главный праздник года, а для нас – просто воскресенье, никого не смущало. Мы уже привыкли к тому, что живём в разных системах координат. Они не понимали, почему мы так серьёзно относимся к Новому году. Мы не понимали, зачем столько суеты вокруг Рождества. Но это не мешало дружить.

После обеда Мишель принесла хлопушки – «крекеры». Картонные штуки, которые надо тянуть за концы. Внутри бумажные короны и записки с шутками.

– Английская традиция, – объяснила она. – Все должны надеть короны.

– Обязательно? – спросил Заваров.

– Обязательно.

Мы натянули эти дурацкие бумажные короны – жёлтые, красные, зелёные. Гари прочитал вслух шутку из своего крекера. Что-то про Санта-Клауса. Не смешно, но он сам смеялся.

– У нас на Новый год тоже хлопушки, – сказала Катя. – Только без корон.

– И шутки смешнее, – добавила Ольга.

– Это старые шутки, – Мишель пожала плечами. – Одни и те же каждый год. Традиция.

Потом был пудинг. Тёмный, плотный, облитый чем-то горящим. Красиво, не спорю. Мишель сказала, что внутри монетка – кто найдёт, тому повезёт. Монетку нашёл Заваров.

– Забираю себе, – сказал он. – На память о том, как чуть не сломал зуб об английский десерт.

После пудинга Мишель включила телевизор – рождественское обращение королевы. Для них это важно. Мы смотрели из вежливости. Королева говорила что-то правильное и скучное. Гарри слушал серьёзно. Мы ждали, когда закончится.

Вечером сидели в гостиной. У Линекеров детей пока не было, но у нас был Сашка, и он как раз проснулся. Катя кормила его в кресле, само собой из бутылочки, никаких странных вывертов из будущего. Мишель смотрела с тем выражением, которое бывает у женщин, когда они видят чужих младенцев и думают о своих, пока не существующих.

Разговор крутился вокруг обычного – футбол, быт, планы. Гари спрашивал про матч с «Реалом». Заваров рассказывал, как они с Ольгой искали нормальный чёрный хлеб в Барселоне и не нашли.

– Я скучаю по московскому хлебу, – признался он. – Здесь всё белое, воздушное. Несерьёзное.

– А я скучаю по нормальному пиву, – сказал Гари. – Здесь только лагер. Никакого эля.

– Мужчины везде одинаковые, – Ольга закатила глаза. – Хлеб, пиво, футбол.

– А женщины? – спросила Мишель.

– А женщины скучают по подругам. По нормальным разговорам. По маме.

Катя кивнула. Она тоже скучала.

Мы уехали около одиннадцати. Поблагодарили за ужин, за компанию. Мишель обняла Катю на прощание:

– На Новый год – у вас. Вы нас научите праздновать по-русски.

– Там нужна водка, – предупредила Ольга. – Много водки.

– Найдём, – сказал Гари.

По дороге домой Катя молчала, смотрела в окно. Сашка спал в автолюльке на заднем сиденье. Ночь была тёплая, звёздная. В Москве сейчас метель, сугробы по колено, ледяной ветер. А тут – можно открыть окно и не замёрзнуть.

– Хороший день, – сказала она наконец. – Они хорошие люди.

– Да.

– Но Новый год мы будем праздновать нормально. С оливье. И с курантами.

– И со снегом?

– Снег не обещаю. Но хотя бы с правильным настроением.

Барселона за окном светилась огнями. Чужой город, чужие праздники, чужая погода. Но друзья – настоящие. А это главное.

Глава 15

Двадцать девятого декабря я летел в Париж.

Золотой мяч. Четвёртый подряд.

Ранний рейс из Эль-Прата, два часа в воздухе. Катя осталась дома с Сашкой. Тащить пятимесячного ребёнка на однодневную поездку было бы безумием, а оставить его она не могла. Да и не хотела.

– Развлекись там как следует, – сказала она утром, целуя меня на прощание. – И не задерживайся. Послезавтра Новый год.

Париж в декабре был совсем не похож на Барселону. Холоднее, серее, но по-своему красивый. Рождественские украшения на Елисейских Полях переливались в сером свете зимнего дня. Эйфелева башня проступала сквозь туман, как призрак из другой эпохи. Улицы пахли жареными каштанами и глинтвейном.

Я смотрел на город через окно такси и думал о том, как странно всё сложилось. Париж. Золотой мяч. Четвёртый раз. В прошлой жизни я номинировался на мячик четыре раза но всегда мимо в итоге. Сейчас же стопроцентный результат. Забавно.

Из аэропорта меня отвезли прямо в редакцию France Football. Интервью, фотосессия, другие формальности – всё до церемонии, которая начиналась вечером.

Редакция располагалась в старом здании на бульваре Осман. Высокие потолки, лепнина, паркет, скрипящий под ногами. Журналисты суетились вокруг, фотографы выстраивали свет. Мне подали кофе – крепкий, горький, настоящий французский.

Интервью давалось легко. К четвёртому разу ты уже знаешь, какие вопросы зададут, и заготовленные ответы звучат почти естественно. Да, счастлив. Да, благодарен команде, вернее командам. Да, работаем дальше. Нет, не думаю о рекордах – думаю о следующем матче. Само собой достаточно большой блок о Барселоне, как без этого если я теперь играю в Испании.

Только один вопрос заставил меня задуматься.

– Месье Сергеев, вы выиграли Золотой мяч четыре раза подряд. Это историческое достижение. Как вы к этому относитесь?

Как я к этому отношусь?

– Знаете, – сказал я медленно, подбирая английские слова, – награды это хорошо. Они подтверждают, что ты на правильном пути. Но футбол командная игра. Без партнёров, без тренеров, без клуба, никакого Золотого мяча не будет. Так что это награда не только мне. Можно сказать что это это награда и для Торпедо и для Барселоны.

Журналист кивнул, записал. Стандартный ответ, они такое любят.

Но я думал о другом. О том, что в моей прошлой жизни я знал, кто выигрывал Золотой мяч в эти годы. Гуллит, ван Бастен, Маттеус. Великие игроки, чьи имена вошли в историю футбола. А теперь вместо них я. Четыре раза подряд. Советский попаданец из двадцать первого века, который украл их место в истории.

Где-то там Рууд Гуллит не получил своей награды восемьдесят седьмого года. Марко ван Бастен не получит свою в восемьдесят восьмом. Они по-прежнему великие игроки, но их имена не будут стоять в списке победителей. Потому что там стоит моё имя.

Странное чувство. Не вина скорее, осознание масштаба. Каждое моё действие здесь меняет что-то в мире, который я знал. И чем дальше, тем меньше этот мир похож на тот, из которого я пришёл. Эффект бабочки в действии. Только бабочка это я, и крылья у меня бьют со страшной силой. Притом не только на футбольном поле. Горбачёва-то не видно и не слышно, даже интересно где он. Живой ли?

Церемония прошла вечером того же дня в одном из парижских отелей. Красная дорожка, фотографы, телекамеры. Блеск вспышек, гул голосов. Легенды футбола в зале. Торжественная речь главного редактора France Football о значении награды, об истории, о том, что я вписал своё имя в пантеон великих.

Мне вручили золотой мяч – тяжёлый, блестящий, красивый. Позолоченная латунь, отполированная до зеркального блеска. Я держал его в руках и думал о том, что где-то в Амстердаме Рууд Гуллит смотрит эту церемонию по телевизору. Интересно, что он чувствует.

Я сказал несколько слов благодарности. По-французски, с акцентом, но внятно. Поблагодарил France Football, поблагодарил команды, и «Торпедо», и «Барселону». Поблагодарил тренеров. Поблагодарил семью. Аплодисменты.

А потом сломя голову помчался в аэропорт. Домой добрался за полночь, Катя не спала, ждала. Сашка давно уснул в своей кроватке, посапывая во сне.

– Показыай, – сказала она.

Я достал мяч из сумки. Она повертела его в руках, улыбнулась.

– Красивый. Как обычно.

– Ага

– Поставим на полку. Рядом с остальными.

Она сказала это так просто, так буднично. Как будто речь шла о сувенирной кружке из отпуска. И в этом была своя правда. Для неё – для нас – это был просто ещё один предмет в доме. Красивый, блестящий, но в конечном счёте просто вещь. Настоящее счастье спало в соседней комнате, в кроватке с голубыми бортиками.

* * *

Новогодняя вечеринка клуба прошла тридцать первого, на Пасео-де-Грасия. Гранд-отель «Маджестик»: мрамор, хрустальные люстры, портьеры до потолка. Нуньес не экономил на таких вещах. Он понимал, что команда это не только футболисты на поле. Это семьи, это атмосфера, это ощущение принадлежности к чему-то большему.

Сашку мы оставили с няней, её порекомендовала наш педиатр, сеньора Марта Эрнандес. Надёжная женщина лет пятидесяти, работавшая с детьми футболистов уже много лет. Седеющие волосы, тёплые глаза, спокойные руки. Но Катя всё равно нервничала – впервые оставляли его на целый вечер.

– А если он проснётся и будет плакать? – спрашивала она, уже одетая и накрашенная, но всё ещё стоящая над кроваткой.

– Сеньора Марта справится, – отвечал я. – Она двадцать лет с детьми работает.

– Но это же наш первый раз…

– Мы же не можем всё время быть рядом пока он школу не закончит, так что пора начинать оставлять сынабез нас. Хотя бы на несколько часов.

Несколько раз за вечер она выходила в холл отеля звонить домой и возвращалась успокоенная: всё в порядке, Сашенька спит. Материнский инстинкт. Он сильнее любой логики.

Зал для банкета занимал весь второй этаж. Круглые столы на восемь человек, белые скатерти, цветы в вазах. В углу ёлка высотой метров пять, вся в золотых шарах и гирляндах. Живой оркестр играл что-то джазовое, негромко, для фона. Официанты в белых перчатках разносили шампанское и канапе.

Нуньес умел делать такие мероприятия правильно. Не слишком пафосно, не слишком скромно. Золотая середина, которая устраивала всех. Игроки с жёнами, тренерский штаб, руководство клуба, несколько спонсоров. Человек сто всего. Хорошее вино, хорошая еда, хорошая музыка. И ощущение, что ты часть чего-то большего, чем просто футбольная команда.

В двадцать первом веке такие вечеринки выглядели бы иначе. Инстаграм-зоны для фотографий, приглашённые инфлюенсеры, диджей вместо живого оркестра. Всё напоказ, всё на продажу. А здесь просто люди, которые работают вместе, празднуют вместе. Без камер, без социальных сетей, без необходимости демонстрировать своё счастье миллионам подписчиков.

Мы с Катей пришли к девяти. Она надела то самое тёмно-синее платье из венского шёлка, под цвет клуба, как она сказала, хотя я подозревал, что это просто совпадение. Золотые серьги-капли, тонкая цепочка на шее. Выглядела она потрясающе. После родов она похудела, фигура стала ещё более изящной, и платье сидело идеально.

– Ты лучше всех, – сказал я ей, пока мы поднимались по мраморной лестнице.

– Ты уже говорил.

– Скажу ещё раз. Тысячу раз.

Она улыбнулась, сжала мою руку.

В зале нас встретили Гарри с Мишель. Мишель была в красном – смелый выбор для англичанки, но ей шло. Яркое пятно среди более сдержанных нарядов испанских жён. Гарри, как всегда, выглядел так, будто только что сошел со страниц модного журнала: безупречный костюм, безупречная улыбка, безупречно уложенные волосы.

– Славик! – он обнял меня по-английски, похлопав по спине. – Поздравляю ещё раз с Золотым мячом. Четыре подряд – это безумие.

– Спасибо, Гарри.

– В следующем году я выиграю, сделаю тебя, – он подмигнул.

– Попробуй.

Это была наша с ним игра. Он знал, что не сделает. Я знал, что он знает. Но подколки были частью нашей дружбы. Линекер был из тех людей, которые умели радоваться чужим успехам без зависти. Редкое качество в мире большого футбола.

Мишель увела Катю к столу, где уже сидели другие жёны: Мария, жена Роберто Фернандеса, Тереса, жена Виктора Муньоса, Габи Шустер, Оля Заварова, ещё несколько женщин, которых я знал только в лицо. Женский клуб, как называла это Мишель. Они щебетали, пили вино, разглядывали наряды друг друга. Обсуждали детей, школы, магазины. Свой мир, параллельный нашему футбольному.

Шустер с женой держались чуть особняком – за столиком ближе к окну. Бернд не любил массовые мероприятия, но не прийти не мог – президент ожидал присутствия всех ключевых игроков. Он кивнул мне издалека, поднял бокал. Я ответил тем же. Немец был странным человеком – гениальным на поле и замкнутым за его пределами. Но уважение между нами было взаимным.

Карраско, Роберто, Алешанко, капитан Барселоны в прошлом сезоне который всё еще никак не мог выйти на поле из-за затянувшегося восстановления после травмы, все были здесь, все с семьями. Круифф стоял у окна с одним из своих помощников, они о чём-то тихо переговаривались, глядя на зал. Тренер даже на вечеринке оставался тренером. Наверняка обсуждали тактику на послезавтрашний матч с «Реалом». Йохан никогда не выключался.

Я подошёл к Заварову у бара.

– С наступающим, Сань.

– С наступающим, Слава. Знаешь, странно всё это. – Он оглядел зал. – Новый год в Барселоне. С испанцами, англичанами, немцами. Оркестр играет, жёны в бриллиантах, шампанское рекой. Год назад я и представить не мог.

– Год назад я тоже.

– Ой да ладно тебе прибедняться. С тобой как раз всё всегда было понятно.

Мы взяли ещё по бокалу. Потом подошёл Гари, потом Алешанко, потом кто-то из тренерского штаба. Разговоры о футболе, о сезоне, о предстоящем матче с «Реалом». Второго января – Эль Класико. Никто об этом не забывал. Даже в новогоднюю ночь, даже с бокалом шампанского в руке.

* * *

К одиннадцати начался праздничный ужин. И тут нас ждал сюрприз.

Когда официанты вынесли закуски, на столе среди хамона, сыров и морепродуктов стояли два до боли знакомых салата. Оливье – с горошком, морковкой, солёными огурцами, всё как положено. И крабовый – но не тот что в будущем, а другой, настоящий. И он даже смотрелся на испанском столе очень и очень уместно.

Катя посмотрела на меня, потом на салаты, потом снова на меня.

– Это ты?..

– Я попросил Нуньеса, – признался я. – Сказал, что в СССР есть традиция – без этих двух салатов Новый год не Новый год. Он передал шеф-повару. И мы же с тобой обсуждали то что Новый Год должен быть с оливье

Ольга Заварова засмеялась:

– Господи, оливье! Настоящий оливье! – Она тут же положила себе щедрую порцию. – Слава, ты гений.

– Это что? – спросила Мишель, с подозрением глядя на салат.

– Русский новогодний салат, – объяснила Катя. – Без него у нас праздник не праздник. Картошка, морковка, горошек, яйца, солёные огурцы, – я наколол на вилку парочку кусочков и попробовал. Бочковые! ну надо же! – колбаса и майонез.

– Майонез? – Мишель поморщилась. – С картошкой?

– Попробуй, – сказал Гарри, который уже наложил себе полную тарелку. – Это похоже на американские картофельные салаты, – он закинул в рот салат и выдал вердикт, – только лучше.