Текст книги "Ложная девятка 9 (СИ)"

Автор книги: Аристарх Риддер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Глава 17

Москва встретила середину января внезапной серостью. Снег, выпавший под Новый год, давно превратился в грязную кашу, а новый всё никак не ложился. Небо висело низко, цвета несвежего бинта, оно буквально кричало что до весны ещё целая вечность. Термометр за окном показывал минус три. Не мороз, а так, промозглая слякоть, от которой не спасало никакое пальто. Ветер с Москвы реки нёс сырость и запах выхлопных газов.

Григорий Васильевич Романов сидел в своём кабинете на Старой площади, просматривая утреннюю сводку КГБ.

Сводка была стандартной, двадцать страниц машинописного текста, разбитых по регионам и темам. Прибалтика, Украина, Средняя Азия. Диссиденты, экстремисты, неформальные объединения. Романов листал привычно, делая пометки карандашом на полях, пока не дошёл до раздела «Закавказье».

Кафанский район Армянской ССР. Продолжается отток азербайджанского населения. За отчётный период покинули район 347 человек. Общее число выехавших с ноября 1987 года около 3800 человек. Фиксируются случаи угроз, порчи имущества, бытового насилия. Местные органы внутренних дел реагируют недостаточно эффективно.

Романов перелистнул страницу.

Сумгаит. Обстановка напряжённая. Среди рабочих промышленных предприятий распространяются слухи о «зверствах над азербайджанцами в Армении». Зафиксированы случаи антиармянских высказываний на собраниях трудовых коллективов. Отмечается повышенная активность криминальных элементов.

И дальше – сухие цифры, казённые формулировки, бюрократический язык, за которым угадывалось что-то очень нехорошее. Что-то, что пахло кровью.

Романов отложил сводку, потянулся к телефону. Снял трубку, нажал кнопку прямой связи.

– Бобкова ко мне. Срочно.

Положил трубку, закурил. Глянул на часы – девять утра. Чебриков, председатель КГБ, обычно докладывал лично, каждое утро в восемь тридцать. Но Чебрикова не было, угораздило же его именно сейчас лечь в ЦКБ. Какое-то обследование, что-то с желудком. Ничего серьёзного, врачи говорят, но на неделю выбыл. А тут такое варится.

Бобков появился через пятнадцать минут, значит, был где-то поблизости, в здании на Лубянке или в приёмной ЦК. Первый заместитель председателя КГБ, начальник легендарного Пятого управления.

– Вызывали, Григорий Васильевич?

– Садись, Филипп Денисович. – Романов кивнул на кресло напротив, подвинул к нему раскрытую сводку. – Вот это читал?

Бобков сел, бросил взгляд на страницу.

– Читал. Я её и готовил. Ну, не сам конечно, но перед тем как она к вам, а стол попала я всё перепровирл, лично, – со значением добавил Бобков.

– Тогда объясни мне, что там реально творится. Не вот этим вот языком, – Романов постучал пальцем по сводке, – а человеческим. Что за «недостаточно эффективное реагирование»? Что за «повышенная активность криминальных элементов»? Меня интересует механика. Кто, что, зачем.

Бобков кивнул, достал из портфеля папку – толстую, с синими закладками между страницами.

– Я ждал этого разговора, Григорий Васильевич. Подготовился.

Он раскрыл папку, положил на стол карту – подробную, топографическую, с отмеченными населёнными пунктами. Карта Армянской ССР. Красным карандашом были обведены несколько районов на юге: Кафанский, Мегринский, частично Сисианский.

– Начнём с Кафана. То, что в сводке это верхушка айсберга. С ноября оттуда идёт исход азербайджанского населения. Не бегут, их выдавливают. Методично, организованно, квартал за кварталом, село за селом. К концу месяца там не останется ни одного азербайджанца.

– Это я понял. Кто выдавливает?

– Местные. При попустительстве райкома и молчаливом одобрении Еревана. Первый секретарь Кафанского райкома – Арамаис Бабаян. Формально осуждает «отдельные эксцессы», фактически же покрывает. Есть оперативные данные, что его люди напрямую участвуют в кампании. Через посредников, через «патриотов» из местной молодёжи.

Бобков достал фотографию, чёрно-белую, зернистую. Группа молодых людей у сельского клуба.

– Так называемый «комитет защиты армянских сёл». Вот этот Гарик Мкртчян, председатель. Судимость за хулиганство. А этот, рядом двоюродный племянник секретаря райкома.

Романов затянулся, прищурился сквозь дым.

– Демирчян в курсе?

– Не может не быть в курсе. К нему всё стекается. Председатель республиканского КГБ Юзбашян докладывает регулярно. Но Демирчян не принимает никаких мер. Ни одного выговора, ни одного снятия с должности.

– Почему?

– Потому что это часть стратегии. Создать прецедент этнического размежевания. Показать, что армяне и азербайджанцы не могут жить вместе. Армяне из Азербайджана едут в Армению, им же нужно где-то жить. А в Кафане как раз освобождается жильё. Тихий обмен населением.

Романов кивнул. Это он и сам понимал – читалось между строк.

– Теперь Сумгаит. Что там?

Бобков помолчал. Потом сказал:

– Я там был, Григорий Васильевич. На прошлой неделе. Своими глазами смотрел.

– И?

– Город как будто замер. Ждёт чего-то. Знаете это ощущение – когда воздух тяжёлый, как перед грозой? Люди на улицах… не то чтобы враждебные, но настороженные. Смотрят исподлобья. Разговоры обрываются, когда проходишь мимо. Тишина какая-то нехорошая. Неправильная тишина.

Бобков снял очки, протёр стёкла платком, машинальный жест, привычка. Никакой необходимости в это не было.

– Я в этом деле тридцать лет, Григорий Васильевич. Научился чувствовать такие вещи. В Алма-Ате, год назад было то же самое. Такой же воздух, такие же взгляды. Тогда успели среагировать, обошлось. Но ощущение запомнил на всю жизнь. В Сумгаите сейчас – один в один.

Он надел очки обратно, посмотрел на Романова.

– Только там, боюсь, масштаб будет другой.

– Почему?

Бобков достал из папки ещё пачку документов.

– Потому что там готовятся. Если, вернее не если, а когда рванёт, то это будет не «стихия народного гнева», – Бобков усмехнулся говоря эти слова, – а организация.

Он разложил на столе бумаги. Оперативные сводки, фотографии, схемы.

– На промышленных предприятиях города размещают заказы на специфические изделия. Заточенные арматурные прутья – длина от полуметра до метра, один конец заострён. Металлические пики с деревянными рукоятками. Ножи из рессорной стали – широкие, тяжёлые, как секачи. На алюминиевом заводе наш сотрудник, внештатный, обнаружил целый склад, две сотни единиц, аккуратно упакованных в в ветошь. Их еще с любовью перевязали бечевками, тщательно, со знанием дела.

– Оружие?

– Конечно, холодняк. В промышленных количествах. Официально это «хозяйственный инвентарь». Накладные подписаны сразу несколькими ответсветвенными товарищами из предприятий города. А они завязаны на горком.

Романов взял одну из фотографий. Размытый снимок, штабеля металлических прутьев во дворе, частично прикрытые брезентом.

– Это ещё не всё.

Следующий лист. Списки. Отпечатанные на машинке, в несколько колонок. Фамилии, адреса, номера квартир. Напротив некоторых пометки карандашом: «двое детей», «пожилые родители», «муж в командировке».

– Списки армянского населения Сумгаита. Восемнадцать тысяч человек. Кто где живёт, на каком этаже, сколько человек в семье. Кто-то их составляет, кто-то распространяет.

– Это откуда?

– Напрямую из горкома. Списки размножают в машинописном бюро горисполкома. Официально проходит как «учёт населения по национальному составу». Несколько сот экземпляров.

Романов отложил бумаги. Потёр переносицу.

– А что местное руководство?

– Второй секретарь горкома Мелек Байрамова. На закрытых совещаниях открыто говорит, что армянам не место в Азербайджане. Записано на плёнку. Первый секретарь, Муслим-заде не мешает. Скорее занимает выжидательную позицию

– А выше? Багиров?

– Первый секретарь ЦК Азербайджана товарищ Багиров, – Бобков произнёс имя с едва уловимой иронией, – занимает выжидательную позицию. Возможно, рассчитывает, что небольшое кровопускание охладит горячие головы в Ереване. Покажет армянам цену вопроса. А возможно просто потерял контроль над ситуацией.

Романов встал, подошёл к окну. За окном был всё тот же январский полдень, серый, тусклый, безрадостный. Внизу сновали люди, не подозревающие о том, какие разговоры ведутся в этом кабинете.

– Что предлагаешь?

– Превентивные меры. Усилить гарнизон внутренних войск в Сумгаите сейчас там один батальон, триста человек. Нужна бригада, с бронетехникой, с полномочиями применять силу. Ввести негласно, без публикаций. Но так, чтобы местное начальство знало: они там есть.

– Дальше.

– Взять под наблюдение зачинщиков. Мы знаем их поимённо. Байрамова, её окружение, директора заводов, уголовники. При первых признаках организованных действий – задержание.

– Что ещё?

Бобков помолчал. Потом достал из портфеля ещё одну папку – потоньше, с таким же грифом секретности.

– Есть ещё один вопрос, Григорий Васильевич. Связанный. По Армении, но на другую тему

Романов обернулся.

– Говори.

– Строительная отрасль республики. Я заказал проверку ещё осенью, после того как вы… – он сделал паузу, – обозначили общее направление. Результаты получил на прошлой неделе.

Он раскрыл папку. Сверху лежала карта – геологическая, испещрённая цветными зонами и линиями разломов.

– Северная часть Армении: Ленинакан, Кировакан, Спитак, по официальной карте относится к семибалльной зоне. Все здания проектируют с расчётом на семь баллов. А по мнению учёных из местного Института геофизики, реальная сейсмичность – девять. Они подавали докладные в Совет Министров республики, в Госстрой СССР. С восемьдесят первого года. Никакой реакции.

– Почему?

– Потому что пересмотр карты означает удорожание строительства в полтора-два раза. Планы по вводу жилья полетят к чёрту. А товарищ Демирчян очень любит рапортовать о досрочном выполнении, – услышав это Романов машинально кивнул. что верно то верно, Карен Серобович любил показывать успехи социалистического строительства и достижения народного хозяйства в республике.

Бобков достал из папки акт экспертизы.

– Специалисты провели негласную проверку. Официально это была комиссия из Москвы. Взяли пробы бетона из несущих конструкций.

Он сделал паузу.

– Бетон можно крошить руками, Григорий Васильевич. Буквально. Цемента в смеси процентов тридцать от нормы. Остальное – песок и щебень. Арматура не той марки, что в документации, тоньше, дешевле. Здания по бумагам рассчитаны на семь баллов. По факту они не выдержат и пяти.

Он положил на стол стопку фотографий. Жилые дома – типовые панельки. На одной крупный план: трещина в стене, от фундамента до третьего этажа. На другой швы между панелями, пустые, сквозные. На третьей арматура, торчащая из бетона, покрытая ржавчиной.

– Сколько таких домов?

– В Ленинакане несколько десятков многоэтажек. В Кировакане столько же. В Спитаке целый микрорайон. Строили в семидесятые-восьмидесятые, уже при Демирчяне. Сдавали досрочно, рапортовали о перевыполнении.

– А куда девался цемент?

– Частично на левые стройки. Дачи в Цахкадзоре, частные дома, кооперативные квартиры. Частично на чёрный рынок. Мешок цемента в Закавказье стоит двадцать рублей при госцене три.

– Кто конкретно?

Бобков достал справку с фамилиями.

– Главный фигурант Мурад Оганесович Мурадян. С семьдесят пятого по восемьдесят пятый председатель Ереванского горисполкома. До этого первый секретарь Ленинаканского горкома. Человек Демирчяна, его выдвиженец, правая рука в хозяйственных вопросах. Вместе начинали ещё в шестидесятых, вместе делали карьеру.

Он указал на схему.

– Вот цепочка. Демирчян общий контроль, политическое прикрытие. Мурадян – распределение ресурсов, приёмка объектов. Дальше министр строительства Саркисян, под ним директора домостроительных комбинатов. Арутюнян в Ленинакане, Погосян в Кировакане. Эти знают, сколько цемента реально уходит в дело, а сколько – налево.

– Деньги шли наверх?

– Не напрямую. Через систему услуг дачи, квартиры, машины, должности для родственников. По нашим оценкам, через строительную отрасль Армении за пятнадцать лет прошло порядка ста ста пятидесяти миллионов рублей неучтённых средств. Не считая материалов.

– Доказательства?

– Для суда пока не хватит. Но вам же и не в суд их тащить, товарищ генеральный секретарь.

Романов вернулся к столу, сел. Долго молчал, глядя на фотографии домов. Трещины в стенах, ржавая арматура, пустые швы. Дома, в которых живут люди. Тысячи семей. Дети, старики.

– Если в северной Армении тряхнёт по-настоящему, – тихо сказал Бобков, – эти дома сложатся как карточные. Счёт пойдёт на тысячи погибших. Может быть на десятки тысяч.

Романов кивнул.

– По Сумгаиту действуем как решили. Войска, контроль, наблюдение за зачинщиками. По строительству готовьте полномасштабный доклад. Не служебную записку, а такой чтобы можно было этим доклаом по мордам бить. В средствах не ограничивайся Госстрой, прокуратура, КГБ. Специалисты из Москвы. Пусть едут и роют. Каждый дом, каждый завод. Всё, что найдут в отдельное производство. Но оперативно, без размазывания каши по длинному столу. Кто знает когда там тряхнёт.

Бобков кивнул, собрал бумаги.

– Разрешите идти?

– Иди. И держи меня в курсе. Ежедневно. По Сумгаиту особенно.

Бобков вышел. Романов остался один.

За окном начало смеркаться, январский день короток. Фонари на площади загорелись тусклым жёлтым светом. Редкие снежинки кружились в воздухе, не решаясь лечь на землю.

Романов откинулся в кресле, закурил. Мысли текли медленно, тяжело, как январская Москва-река подо льдом.

Алма-Ата. Восемьдесят шестой. Тогда думали что справились. Потушили. Сняли Кунаева, поставили Колбина, толпа могла и вышла бы на площадь, но успели среагировать. Задержали зачинщиков, навели порядок. Рапортовали наверх: ситуация под контролем, националистические проявления пресечены. Думали всё, проехали.

А это был только симптом. Первый звонок. Сигнал, что болезнь зашла глубоко, что метастазы расползлись по всему организму. Но тогда не хотелось этого видеть. Хотелось верить, что обойдётся. Что рассосётся. Само пройдёт.

Не пройдёт. Никогда не проходит. Затягиваешь лечение и болезнь прогрессирует. Откладываешь операцию и опухоль растёт. Закрываешь глаза на проблему, а проблема не исчезает. Она ждёт. Копит силы. И бьёт в самый неподходящий момент.

Надо было ещё год назад. Сразу после Алма-Аты. Перетрясти ко всем чертям эти авгиевы конюшни. Все республиканские ЦК, всех первых секретарей, всю эту феодальную вольницу, которая десятилетиями росла под прикрытием «ленинской национальной политики» и давынм давно устаревших догм времен первых пятилеток и коренизации. Вычистить, вымести, выжечь калёным железом.

Но нет. Решили действовать осторожно. Не рубить сплеча. Подготовить почву, собрать материалы, дождаться подходящего момента.

Романов усмехнулся, горько, без тени веселья.

Что ж. Может, оно и к лучшему, что не стали сразу рубить все сучья.

Вон оно как выходит. Буквально все в чём-то да замазаны. Багиров покрывает погромщиков, готовит резню. Демирчян ворует цемент, строит карточные домики вместо домов. Кунаев разжигал национализм, чтобы удержать власть. Щербицкий затеял свою игру против Москвы. Про прибалтийских товарищей и говорить нечего. Там вообще если копнуть такая кодла недобитков что мама дорогая. Все. Поголовно. Вся эта республиканская знать, все эти «хозяева» своих вотчин.

Даже такие как Демирчян, формально лояльные. Которые тихо-мирно сидят у себя в республиканских столицах и только реляции шлют в центр.

Но и этот замазан. По уши в воровстве, в приписках, в очковтирательстве. Строил дома из песка, клал в карман миллионы, получал ордена за «ударный труд». А люди в этих домах заложники. Живые мишени, ждущие своего часа.

Что ж.

Тем проще будет сразу решить вопрос.

Никакой политической расправы. Никаких обвинений в «национализме» или «сепаратизме» это слишком абстрактно, это можно оспорить, это вызовет вопросы. Нет. Конкретные преступления. Воровство. Халатность. Попустительство погромам. Уголовные статьи, реальные сроки.

И на этом фоне реформа. Ликвидация республиканских компартий. Создание региональных бюро ЦК, тем более что опыт есть, было же бюро по РСФСР. Закавказское бюро, раз речь идёт о то что творится за хребтом, вместо трёх ЦК, трёх первых секретарей, трёх феодальных княжеств. Один человек, назначенный Москвой, подотчётный ей же. Никаких «национальных кадров», никакой «коренизации», никакой вольницы.

Не политическая реформа, а санитарная чистка. Не передел власти, а наведение порядка. И само собой борьба с бюрократией и повышение партийной и советской сознательности. Как без этого?

Романов загасил сигарету в пепельнице. Посмотрел на папки, оставленные Бобковым. Списки армян Сумгаита. Фотографии трещин в бетоне. Схемы коррупционных связей.

Материалы. Доказательства. Инструменты.

Всё, что нужно, чтобы решить вопрос. Раз и навсегда.

Глава 18

Январь паршивый месяц. Для футбола особенно. Праздники закончились, до весны далеко, поля тяжёлые, ноги ватные после рождественского обжорства. Даже в Барселоне, где зима – это плюс двенадцать и лёгкий дождик, январь давит какой-то особенной хандрой. Небо затянуто облаками, море серое, улицы мокрые. Туристов мало, местные ходят в куртках и жалуются на холод. Смешно, конечно: для человека из Москвы плюс двенадцать – это разгар весны. Но каталонцы мёрзнут и ждут апреля.

А у нас ещё и не заладилось.

Началось со Спортинга. Домашний матч, «Камп Ноу», семьдесят тысяч зрителей. Все ждали лёгкой победы – после Реала-то! И мы их возили весь матч. Владение мячом сейчас толком не считают, но по моим ощущениям мы выдали процентов под семьдесят. Ударов по воротам – пятнадцать против трёх. Угловых – одиннадцать против двух. Статистика разгрома. А результат – отрицательный.

Моменты были. На двадцатой минуте Линекер выходил один на один – вратарь вытащил ногой. На тридцать пятой я бил со штрафного – штанга. На пятидесятой Роберто головой после моего навеса – перекладина. Мяч отскочил на линию ворот, их защитник вынес в последний момент.

А на семьдесят третьей минуте у них случилась контратака. Единственная за весь матч. Мы всей командой были на их половине, прессинговали, буквально выжимали этот чёртов гол. Их вратарь выбил мяч в поле, Мигели не дотянулся – и в результате выход один на один и гол.

Ноль-один. Дома. От Спортинга.

Последние пятнадцать минут мы провели в их штрафной. Навесы, удары, подборы. Ничего. Вратарь тащил всё. Защитники ложились под мячи. На последней минуте у меня был момент: удар метров с десяти, низом, в угол. Но снова штанга.

Финальный свисток.

Трибуны свистели так, что уши закладывало. Семьдесят тысяч человек, которые полтора часа поддерживали, кричали, пели – теперь свистели. Это был не злобный свист, не оскорбительный. Это было разочарование. Обида. Непонимание. Как можно было не забить в такой игре?

* * *

Потом Сарагоса. Выезд. Холодный вечер, продуваемый стадион, трибуны забиты под завязку, местные любят свою команду и ненавидят всех остальных.

Мы открыли счёт на двадцатой минуте. Линекер забил после моей передачи: я прошёл по флангу, скинул на ход Гарри, тот вернул мне мяч, и после того как я прошёл пару защитников – обратный пас уже на пустые ворота. Хороший гол.

Но во втором тайме они сравняли. Свободный удар из пределов нашей штрафной – достаточно редкий зверь в футболе. Но тут он забрёл в Сарагосу и принёс с собой ответный гол хозяев. Розыгрыш мяча, удар под перекладину – шансов у Субисарреты не было.

В последние двадцать минут мы могли и должны были забивать. Я вышел один на один – выше ворот. Да, так бывает. Потом Саня не попал в пустые, правда угол был острый. Но и Сарагоса вполне могла забить: только чудом мяч после рикошета от Морено не залетел в ворота.

Так что всё плюс-минус по делу. Ничья справедлива по такой игре.

Один-один. Ещё очко потеряно.

* * *

А потом была Осасуна. И это был уже не несчастный случай, не стечение обстоятельств. Это был провал.

Домашний матч. «Камп Ноу». Мы повели два-ноль к перерыву. Линекер забил на пятнадцатой, я – на тридцать второй, со штрафного, красиво, прямо очень. Мяч обогнул стенку и влетел в дальний угол. Породистый гол. В раздевалке на перерыве все были довольны. Круифф говорил про контроль игры, про важность концентрации.

А во втором тайме команду как подменили. Та самая концентрация ушла куда-то погулять.

Первый гол мы пропустили на пятьдесят третьей минуте. Угловой, толчея в штрафной – и Ибаньес переправил мяч в ворота. Каламбурить над его фамилией можно бесконечно, но это не отменяет факта: он забил. Субисаррета потом говорил, что его толкнули в спину в той толчее, что это фол. Может, и фол. Но свисток промолчал, так что отговорка в пользу бедных.

Второй гол Осасуны – на шестьдесят первой. Длинный пас из глубины, наша защита не успела вернуться – и снова чёртов Ибаньес. Он был в ударе сегодня.

Прошло пять минут – и вот он, третий. Опять контратака. Опять провал в центре обороны. Опять выход один на один – и Гойкоэчеа выводит Осасуну вперёд.

В ответной атаке я мог сравнять, и гол был! Но видеоповторы ещё не завезли, и судьи не увидели, что Роберто, страж ворот Осасуны, поймал мяч уже за линией.

И вишенкой на торте – четвёртый гол и дубль Гойкоэчеа на последней минуте.

Четыре пропущенных мяча за тридцать минут. Оборона разваливалась на глазах, как карточный домик. Мы всей командой превратились в курицу с отрубленной головой, бегали без толку и смысла. Печально.

* * *

Закрывали январь домашним матчем с Лас-Пальмасом. Команда с Канар – удобный соперник, и вроде бы это идеальный момент, чтобы перезагрузиться, прервать серию неудач. Но нет. Один-один, и наше лидерство в турнирной таблице растаяло.

Четыре матча – ноль побед. Два домашних поражения и две ничьи. Шесть очков потеряно из восьми возможных. Отрыв от Реала, который ещё в декабре казался комфортным, съёжился до одного балла. Одного! Мадрид дышал в затылок, и это дыхание было горячим и злым.

Газеты, конечно, неистовствовали. «Кризис Барселоны», «Круифф теряет контроль», «Пора менять курс», «Лидер сдувается». Особенно усердствовал «Марка» – мадридское издание, которое любую нашу неудачу смаковало с особым удовольствием. Журналисты приезжали на наши тренировки, вынюхивали конфликты, искали трещины. Писали про «кризис в раздевалке», про «недовольство игроков тренером», про «русских, которые не вписываются в команду».

Особенно переживал Мигели. Он вообще был ранимым парнем, несмотря на всю свою физическую мощь. После матча с Осасуной я видел, как он сидел в раздевалке один, когда все уже разошлись. Сидел и смотрел в пол.

– Эй, – сказал я. – Бывает.

Он поднял голову. Глаза красные.

– Четыре гола, Алекс. Четыре. Я виноват.

– Ты не виноват. Мы все виноваты. Это футбол.

Он покачал головой.

Я сел рядом с ним. Мы молчали несколько минут, а потом его как прорвало, и минут сорок Мигели только говорил, а я слушал. Возможно, часть я не понял – всё-таки мой испанский далёк от идеала – но важнее было то, что мой партнёр по команде выговорился. Надеюсь, ему это помогло.

* * *

Единственное светлое пятно в этом январском мраке – Кубок Короля. Там мы не подкачали.

Тринадцатого января состоялся первый матч четвертьфинала: выезд в Кастельон. Город на побережье, километров триста к югу от Барселоны. Маленькая команда из Сегунды. Для них игра с «Барселоной» – событие года. Стадион битком, десять тысяч зрителей. Флаги, барабаны, песни. Праздник.

Который мы испортили уже в первом тайме. Три-ноль к перерыву с десятком ударов в створ ворот. На самом деле Барселона должна была выигрывать куда крупнее, но и так сойдёт. Во втором тайме мы, честно сказать, не напрягались и докатывали эту игру. Соперник не мог, мы не хотели. Счёт не изменился.

Двадцатого января ответный матч на «Камп Ноу», и снова три-ноль. Только в этот раз вся наша активность пришлась на второй тайм. Шесть-ноль по сумме двух встреч и мы в полуфинале.

Где нас ждала Осасуна. Та самая, которая нас уделала в чемпионате два-четыре. Нам нужен реванш, хороший такой, основательный. Если второй раз войдём в ту же реку, болельщики нас могут не простить.

Третьего февраля тяжелейший матч с Осасуной в полуфинале Кубка Короля. Буквально вся Памплона собралась на стадион и рядом с ним. Поддержка у хозяев была просто сумасшедшая. И в результате нули на табло.

Правда, судья Алларден мог как минимум дважды ставить одиннадцатиметровые в ворота хозяев. Один раз Пепин снёс меня в центре штрафной, а второй раз Ибаньес, герой нашей с ними игры в чемпионате, подножкой остановил Линекера. Но судья проглотил свой свисток, нарушения правил зафиксированы не были.

Ноль-ноль. Очень неприятный счёт. Не в плане турнирных перспектив, здесь мы ничего не потеряли. А потому что это уже пятая подряд игра без нашей победы. Нервы у футболистов Барселоны были уже на пределе.

* * *

В мире всё имеет своё начало и свой конец. Второго февраля конец и произошёл. Конец катастрофической для нас серии. Мы наконец-то победили в чемпионате.

На выезде была обыграна Севилья, очень крепкая команда с сумасшедшей поддержкой дома. «Рамон Санчес Писхуан», один из самых сложных стадионов в Испании. Сорок тысяч злых как черти фанатов, которые свистят, орут, поддерживают своих весь матч.

После всех поражений января, после той оплеухи, которую дала нам Осасуна, после невнятной игры с Лас-Пальмасом, победа была нужна как воздух. Каждый следующий матч без неё забивал гвозди если не в крышку гроба, то в что-то очень похожее. Если серия продолжится, с мечтами о чемпионстве можно будет распрощаться. Реал набрал очень хороший ход, дальше у нас сложные игры в Кубке УЕФА, так что побеждать нужно было обязательно.

И мы победу взяли. Нет, не взяли, мы её выгрызли. Таким заряженным и злым я Барселону не видел ни разу с тех пор, как присоединился к команде в середине прошлого года. Буквально каждая линия отдавалась по максимуму.

Игра получилась жёсткой, заряженной и очень злой. Восемь жёлтых карточек, из которых шесть пришлись на долю моих партнёров, плюс одно удаление в самом конце: Манола ударил по ногам Сему и получил вторую жёлтую. Правда, то, что мы остались в меньшинстве, особо на результат уже не влияло. Манола получил свою красную на восьмидесятой минуте, а к этому моменту на табло горели очень приятные для нас цифры: три-один в пользу Барселоны.

Началось, правда, всё не очень хорошо. Несмотря на всю нашу агрессию и собранность, Хосе Луис на десятой минуте открыл счёт ударом в касание после навеса Манола. Может быть, это и повлияло на то, что наш защитник весь матч был такой заведённый и матч даже не завершил. Но в любом случае, один-ноль, и Барселона проигрывает.

Правда к перерыву ситуация поменялась: на табло горели уже хорошие для нас цифры, два-один. Сначала Бернд ассистировал Сане Заварову, который как заправский форвард расторопнее всех сыграл во вратарской и в стиле Олега Протасова протлкнул мяч мимо вратаря хозяев Фернандо.

А перед самым перерывом я показал местным болельщикам и футболистам очередной пример хорошего дриблинга. Приём мяча после паса Заварова в центре поля, а затем смотрите и учитесь: моим финтом ухожу от Дельфина, марсельской рулеткой оставляю не у дел Хименеса, ну а мимо Альвареса я просто пробежал, прокинув мяч на скорости. Выход один на один, удар в левый нижний угол и Фернандо бессилен. Барселона повела.

Раздевалка получилась спокойной. Круифф по большому счёту ничего экстраординарного нам не сказал. Очередная вариация на тему «в обороне поуже, в атаке пошире» и очередная сентенция по поводу концентрации. Это слово вообще можно сказать стало символом нового восемьдесят восьмого года для Барселоны. Концентрация, концентрация, концентрация… и ещё раз что? Правильно, концентрация. О ней Круифф нам твердил весь январь, и весь январь мы как двоечники, оставшиеся на второй год, благополучно забывали про эту самую концентрацию. Но сегодня, в матче с Севильей, мы наконец-то выучили урок.

Поэтому второй тайм получился такой, какой нужно: чёткий, собранный, цепкий и очень внимательный. И что приятно с ещё одним голом.

В третьем для нас взятии ворот поучаствовала вся атака Барселоны. Мяч ходил вдоль штрафной, наверное, минуты полторы. Пас на левый фланг, пас на правый, возврат в центр, попытка найти слабину, неудача, но мяч остаётся у нас. Снова налево, потом направо. В результате мы раскачали, усыпили, замаскировали и Гарри оказывается один на левом углу вратарской. Саня Заваров отдаёт ему пас, и Линекер в касание, абсолютно не думая, на инстинктах и рефлексах, бьёт сильно в ближний верхний. Фернандо даже не дёрнулся. Три-один и, учитывая то, как мы играли, можно сказать, что дело сделано.

Удаление Маноло заставило нас немного понервничать, но именно что немного. Барселона не дрогнула. Неудачная серия прервана.

А следом ещё одна хорошая новость. В общую группу вернулся Хосе Рамон Алешанко – бессменный капитан Барселоны на протяжении последних трёх сезонов. Одна из легенд клуба и столп его обороны.

Правда, я с ним ещё ни разу не играл, потому что Хосе Рамон всю первую половину этого сезона лечился после тяжелейшей травмы, которую получил в прошлом году. Но сейчас, наконец-то, этот защитник в порядке и стремительно набирал форму. К самым важным матчам он по идее должен был быть готов.

* * *

После Севильи всё наладилось.

Десятого мы победили «Эспаньол» дома три-два. А в день всех влюблённых Барселона отправилась в гости в Валенсию.

Для нас с Линекером это в последнее время был не чужой город. Всё-таки наша инициатива по помощи этому региону принесла много денег, которые мы передали пострадавшим от наводнения. Так что встречали Барселону здесь неожиданно тепло. Всё-таки футбол это только часть жизни и зачастую далеко не самая важная. А то, что за пределами стадиона, остаётся на первом месте.

Людей, которые помогли очень многим пострадавшим от буйства стихии, не могли встретить свистом. Нет, нас встречали аплодисментами и даже перед началом матча, немыслимое дело, диктор по стадиону сказал персональные слова благодарности в адрес Ярослава Сергеева и Гарри Линекера, на что стадион в едином порыве ответил аплодисментами.

Приятно, чёрт возьми.

Правда, мы поступили как очень плохие гости: таких гостеприимных и благодарных хозяев мы огорчили. Притом сделали это как раз Сергеев и Линекер, которым стадион аплодировал перед началом игры. В первом тайме Гарри счёт открыл, а во втором тайме, при счёте один-один, я забил победный гол. Притом сделал это максимально издевательским способом, продемонстрировав очередной сухой лист.

Всё-таки, почему этот технический приём, который в моём исполнении хорошо известен не то что в Европе, а всему мир, по-прежнему иногда ставит в тупик вратарей? Загадка. Вот и здесь Семпере совершенно не ожидал того, что я закручу мяч с углового прямо в дальний верхний угол его ворот.