Текст книги "Ложная девятка 9 (СИ)"

Автор книги: Аристарх Риддер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Глава 12

За окном кабинета висело низкое ноябрьское небо – серое, набрякшее влагой, давящее на город свинцовой тяжестью. Москва в начале ноября – это всегда так: ни снега, ни солнца, только бесконечная морось и температура около нуля, от которой не спасает никакое пальто. Деревья уже облетели, но земля ещё не промёрзла, и под ногами хлюпала противная каша из грязи и палой листвы.

Именно в такую кашу и угодил сегодня утром генеральный секретарь ЦК КПСС Григорий Васильевич Романов. И утро у него категорически не задалось. Винить в этом он мог только себя. Потому что это была его инициатива, начинать день не просто с гимнастики, а с полноценной получасовой пробежки. Такую привычку уже немолодой товарищ Романов завёл себе полгода назад. Для, как говорят на Западе, поддержания имиджа человека, который следит за своим здоровьем.Ну, или, если говорить по-русски, для своей репутации. Ведь в здоровом теле – здоровый дух. И кто как не руководитель страны лучший пример для подражания?

И именно на такой вот утренней пробежке Григорий Васильевич самым обычным образом подвернул ногу. Да ещё и так противно, что ни о каком выполнении поставленной перед самим собой программы на день, а то и больше, говорить не приходилось.

А планов у Григория Васильевича на ближайшие пару дней было громадьё. Тут и посещение НАМИ, чтобы лично увидеть и испытать в деле сразу несколько перспективных советских грузовиков, не только от ЗИЛа, к которому, как говорили злые языки, Романов неровно дышал, но и от других производителей, включая упомянутую не в добрый час «Колхиду». Затем товарищ Романов должен был провести инспекцию строящегося стадиона «Торпедо», который меньше чем через полгода должен был принять первый матч после длительного простоя.

Ну а потом первого секретаря ждал солнечный Казахстан с инспекцией Байконура и посещением города Лениногорска, где местные товарищи с опережением графика сдавали государству новый обогатительный комбинат. Его ввод в производство был связан с расширившимися планами страны по производству легковых автомобилей. Экспорт, как на Запад, так и на Восток, потребовал роста производительности не только непосредственно от товарищей из автомобильной промышленности, но и от целого ряда смежников и поставщиков, начиная от лёгкой и заканчивая любимой всеми советскими руководителями тяжёлой промышленностью.

Но из-за этой чёртовой ноги все эти планы придётся отложить.

Ладно. Можно заняться кабинетной работой. Романов поморщился, устраиваясь в кресле поудобнее, и пристроил ногу на низкую скамеечку, которую расторопный Дима принёс из приёмной. Врач уже осмотрел, сказал – ничего страшного, растяжение связок, через неделю будет как новенький. Но эти семь дней придётся поберечься. Ладно, чёрт с ним с этим растяжением. пора за работу.

Например надо, по собственному обыкновению просмотреть прессу. Привычку лично просматривать все основные советские газеты товарищ Романов завёл себе очень давно, ещё будучи безраздельным «хозяином» Ленинграда. Он лично инспектировал всю прессу города на Неве. И сменив прописку на московскую, себе не изменял. Просто здесь, в столице, количество газет выросло на порядок. Но кто сказал, что будет легко? Надо – значит надо.

Романов достал из нагрудного кармана очки в тонкой металлической оправе, протёр стёкла замшевой тряпочкой, которую всегда носил с собой, и водрузил очки на нос. Без них мелкий газетный шрифт давно уже расплывался в серую кашу. Возраст, ничего не поделаешь.

И поначалу советская пресса не давала товарищу Романову ничего необычного или неожиданного. Как ни крути, только что случилась большая дата. И передовицы большинства советских газет были посвящены именно этому. «Известия», «Московский комсомолец», «Правда» и далее по списку – все писали именно о самом дорогом для каждого гражданина первого в мире государства рабочих и крестьян празднике. Ничего нового или необычного. Всё как всегда. Даже немного скучновато. Могли бы как-то более изобретательно славить мудрость и прозорливость советского народа и его партии и правительства.

И такое благостное и немного скучающее настроение у Романова было вплоть до того момента, как он взял в руки «Радянську Україну».

По традиции газеты республик шли в его импровизированном обзоре последними. «Радянська Україна» выпускалась на украинском языке, и, соответственно, помимо самой газеты, в руках Романова был ещё и перевод на русский. Точно так же ему подавали для чтения газеты на латышском, эстонском, литовском, казахском и прочих языках необъятного Советского Союза.

Но сегодня именно одна из основных газет второй по значимости советской республики, и одного из основателей ООН, стала не просто возмутителем спокойствия, а причиной того, что Романов, прочитав один из материалов, не сдержавшись, громко выругался:

– Это, блядь, что за нахер?

А потом отложил русский перевод и взялся за чтение оригинала. Благо, украинским Григорий Васильевич владел.

И да, ошибки быть не могло. Абзацы, которые фломастером обвёл в переводе его секретарь-референт Дима, в оригинале звучал точно так же. Перевод точный.

Некто П. Ковальчук, специальный корреспондент «Радянської України», написал в своей статье такое, что если бы это было в РСФСР, то 70-я статья УК тут не просто плакала бы по этому журналистику, а заливалась бы кровавыми слезами. Антисоветская агитация и пропаганда в чистом виде.

Тут и критика курса товарища Романова – прямая критика генерального секретаря ЦК, что немыслимо ни сейчас, ни десять лет, ни двадцать лет назад. И противопоставление Украины и Москвы – национализм и сепаратизм. «Порочная практика» – в отношении решений Политбюро. Призывы к руководству республики «поднять вопрос» – что по сути подстрекательство к фракционности. И мелкое, мелочное, но от этого не менее враждебное «изопьют из той же чаши» – злорадство по отношению к Москве, пусть и будущее, и пусть по такому, на самом деле, не столь важному поводу, как футбол, который по сути всего лишь игра.

Можно сказать, что эта статья выпустила пять пуль в лоб своему автору. Хотя почему только автору? Редактор газеты, отдел пропаганды, руководство в ЦК КПУ – они тоже несут ответственность за подобное. Так что здесь в глазах Романова была целая кодла антисоветчиков, которая приложила руку к выпуску этой статьи.

Романов отложил газету, снял очки и потёр переносицу. Потом достал из ящика стола пачку «Союз-Аполлона», выбил сигарету, щёлкнул зажигалкой. Затянулся, выпустил дым в потолок.

А потом потянулся к телефону. И первым звонком, который он сделал, был как раз звонок его секретарю-референту, который делал перевод газетной статьи на русский.

– Дима, это какая статья получается? В РСФСР – семидесятая. А на Украине?

– Шестьдесят вторая, Григорий Васильевич, – ответил помощник, у которого, как говорил генсек, голова была как Дом Советов. – Антисоветская агитация и пропаганда. Полный аналог семидесятой.

– Да, спасибо.

Романов положил трубку.

Ну а потом, само собой, настала пора второго звонка. Который не состоялся, потому что как раз на столе товарища Романова зазвонил телефон. Спустя мгновение генеральный секретарь услышал голос всё того же Димы:

– Григорий Васильевич, здесь товарищи Чебриков и Бобков.

«Отлично, на ловца и зверь бежит», – подумал Романов. Он как раз и собирался звонить председателю КГБ Чебрикову. А тут он сам, да ещё и не один, а с начальником Пятого управления Филиппом Денисовичем Бобковым. Очень вовремя.

– Пусть заходят.

Через секунду Чебриков и Бобков уже занимали места в кабинете Романова. Чебриков – грузный, основательный, в тёмно-сером костюме – опустился в кресло напротив стола. Бобков устроился чуть сбоку, положив на колени тонкую кожаную папку. Оба были без верхней одежды, но от них ещё тянуло сыростью и холодом с улицы.

– Чаю? – спросил Романов, кивнув на электрический самовар в углу кабинета. Сувенир, само собой, вот еще генсеку самому чаи заваривать. Для этого есть специально обученные товарищи.

– Не откажусь, Григорий Васильевич, – Чебриков потёр руки. – Промозгло сегодня.

Романов нажал кнопку селектора:

– Дима, три чая. И печенье какое-нибудь принеси.

– Вижу, вы уже ознакомились, – начал Виктор Михайлович, глядя на «Радянську Україну».

– Да, удовлетворил любопытство. И, Виктор Михайлович, ответь мне: кто там в Киеве такой наглый? Кто хочет сменить Крещатик на солнечный Магадан?

– Да здесь, товарищ генеральный секретарь, Магаданом не отделаться, – вместо Чебрикова вступил в разговор Бобков. – Как бы не до высшей меры. Подобные выпады в адрес руководства страны просто так не делаются, и налицо явная фронда в руководстве Компартии Украины.

Дверь открылась, и Дима внёс поднос с тремя стаканами в подстаканниках и тарелкой овсяного печенья. Расставил всё на столе, бесшумно вышел.

Бобков взял стакан, отхлебнул, обжёгся, поставил обратно. Чебриков подул на свой чай, не торопясь.

– А как вы, Виктор Михайлович и Филипп Денисович, просмотрели эту фронду? – продолжил Романов, прикуривая вторую сигарету. – Почему руководство ЦК Компартии Украины имеет наглость вступать в конфронтацию с Москвой?

– А вот почему, товарищ Романов. Разрешите, ознакомьтесь.

Бобков открыл свою папку и положил перед Романовым аналитическую записку, которая, судя по формулировкам, была выдержкой из какого-то куда более обширного документа.

И Романов погрузился в чтение. Чай остывал, сигарета дотлела в пепельнице. Чебриков негромко хрустел печеньем. За окном начал накрапывать мелкий дождь – капли ползли по стеклу извилистыми дорожками.

И чем дальше Романов читал, тем больше у него становилось вопросов. Притом в первую очередь – к людям, которые сидели перед ним в его же собственном кабинете.

Исходя из этой аналитической записки, получалось, что за несколько лет, что товарищ Романов руководил фактически Советским Союзом а не только компартией, в недрах сразу нескольких республиканских ЦК сложилась оппозиция к Москве. Абсамат Масалиев, Карл Вайно, Петрас Гришкявичюс, Борис Пуго, Эдуард Шеварнадзе, Динмухамед Кунаев – чуть ли не полдюжины первых секретарей в кулуарах так или иначе высказывались, мягко скажем, некомплиментарно по отношению к новому курсу, которым шёл Советский Союз и, собственно, Коммунистическая партия.

И само собой, Владимир Васильевич Щербицкий, первый секретарь ЦК Компартии Украины, который занимал эту должность с далёкого 1972 года, тоже присутствовал в этом списке. Что было очень странно, потому что в момент назначения Романова первым секретарём Щербицкий изначально его поддерживал. А сейчас вон оно как получилось.

И, судя по этой аналитической записке, всё шло к тому, что в обозримом будущем эта группа ответственных товарищей могла попытаться совершить самый настоящий переворот. И попытаться поставить на должность генерального секретаря как раз таки Щербицкого.

Романов снял очки, положил их на стол. Потёр глаза. Взял наконец свой остывший чай, сделал глоток.

– Что-то тут не сходится, Виктор Михайлович, – сказал он, постучав костяшками пальцев по записке. – Тут описан целый комплот, заговор. А здесь у нас, – он указал на газету, – повод, чтобы разогнать к чертям всю эту камарилью. Как-то очень непрофессионально сделано. Халтура. Не поверю, что в такой ситуации можно допустить такой элементарный прокол и буквально крикнуть на всю страну о том, что у нас тут заговор. Подстава какая-то.

Услышав столь нехарактерное слово для Романова, Чебриков усмехнулся и отставил пустой стакан:

– Да нет, Григорий Васильевич, никакой подставы здесь нет. Здесь имеется у нас банальная глупость. Вот этот вот человечек, Петро Иванович Ковальчук. 1928 года рождения. Член КПСС с 1970 года. Он известен среди своих коллег неуёмной любовью к киевскому «Динамо» и склонен во всём, что происходит с этой командой, видеть происки врагов и руку Москвы.

А вся эта статья – это обида одного конкретного не очень умного человека. А пропустили её, потому что очень уж удачно она легла на настроения в руководстве Компартии Украине, ну или как минимум части этого руководства Кто-то там слишком рьяно решил показать верность будущему триумфатору. Притом сделать это заранее, чтобы продемонстрировать свою преданность. Поторопились товарищи, прокололись по такому глупому поводу.

– Ты так говоришь, Виктор Михайлович как будто у вас в ведомстве уже всё готово?

– Не то чтобы всё, Григорий Васильевич, но Филипп Денисович лично курирует операцию. И до Нового года управимся. А дальше уже ваш ход, Григорий Васильевич.

Бобков молча кивнул, допивая свой чай.

Романов с Чебриковым и Бобковым говорили ещё около часа. Дважды Дима приносил свежий чай. Пепельница наполнилась окурками. За окном дождь усилился, и теперь по стеклу текли уже не капли, а целые ручейки. Серое небо стало ещё темнее, хотя до вечера было далеко.

И тучи сразу над несколькими столицами союзных республик сгущались во время этого разговора всё сильнее и сильнее. Практически на всей территории страны очень скоро должен был разразиться самый настоящий шторм.

* * *

И то, что заговор раскрыт на достаточно ранней стадии, – это, конечно, хорошо. Но перед Романовым стоял вопрос: а что дальше со всем этим делать? Как быть с политическим пейзажем страны?

Ведь если разобраться, то это недопустимая ситуация, когда полдюжины высших партийных руководителей, притом все как один первые секретари компартий республик, пытаются сформировать вот такой вот единый антимосковский фронт. Хотя, может быть, и не антимосковский, а антиромановский. Но это несущественно.

И вся эта ситуация подтолкнула генерального секретаря к экстравагантному, кардинальному, но достаточно эффективному решению.

Зачем отдельные коммунистические партии каждой союзной республики? Кроме РСФСР, у которой своей компартии и так никогда не было. Не положена своя компартия самой большой республике.

Коммунизм один, страна одна. КПСС вполне достаточно для всех. А то какой-то внутрикоммунистический сепаратизм получается.

Это устройство партийной жизни страны Романову всегда казалось противоестественным но он понимал необходимость. Всё-таки местные элиты нужно было держать на коротком поводке, и кидать им много вкусного мяса в виде вот таких вот властных полномочий и привилегий. Но, естественно, подобный внутрипартийный сепаратизм рано или поздно приводит к проблемам.

И вот сейчас эти проблемы как раз снова встали перед руководством страны.

И, к большому сожалению заговорщиков, именно сейчас Москва была готова эти проблемы решить. И решить кардинально.

Идея ликвидировать абсолютно все коммунистические партии советских республик, а через это начать процесс реорганизации не только партийной, но и, скажем так, светской власти в стране, пришла в голову Романова именно после прочтения публикации в «Радянській Україні».

Сначала ликвидировать компартии республик, а затем, выражаясь по-западному, переформатировать и политическую карту страны. Вон, товарищи военные не смотрят на границы советских республик и чертят свои военные округа так, как им удобно.

Вот и советское руководство должно последовать этому примеру, взять позитивные практики и выстроить вертикаль управления страной так, как нужно в текущий момент. Без оглядки на внутригосударственный сепаратизм, вернее даже вопреки ему в целях борьбы с этим явлением.

Не дело, что в братской семье народов есть свои отдельные национальные квартиры. И пора всё это дело отменять.

Ну а если в ООН станет на два члена меньше – то и ничего страшного. В конце концов, голоса Украинской и Белорусской ССР благополучно заменяются голосами друзей и союзников Советского Союза по всему миру.

Глава 13

Пока я водил экскурсию по ноябрьскому Киеву, показывая гостям купола Софии и брусчатку Андреевского спуска, в четырёхстах километрах от Барселоны разверзлись хляби небесные.

Третьего ноября 1987 года на комарку Ла-Сафор и долину Рибера-дель-Хукар обрушился дождь такой силы, какой Испания не видела десятилетиями. За сутки на маленький городок Олива, что на побережье к югу от Валенсии, выпало восемьсот семнадцать миллиметров осадков. Восемьдесят сантиметров воды с неба за двадцать четыре часа. Это был европейский рекорд, который держится до сих пор.

Рамблы – сухие русла, которые оживают только в сезон дождей – превратились в бурные реки. Потоки грязной воды сносили автомобили, врывались в дома, заливали апельсиновые рощи и рисовые поля. Гандия, Олива, Тавернес-де-ла-Вальдинья, Бенирредра – десятки городов и посёлков оказались под водой. Людей снимали с крыш вертолётами. Кто-то не успел выбраться.

Мы узнали об этом, когда вернулись в Барселону после киевского триумфа. В аэропорту Эль-Прат я купил газету – просто по привычке, посмотреть, что пишут о матче. И остановился на месте.

На первой полосе «Ла Вангуардии» был не футбол. Вместо привычного отчёта о матче, вместо фотографий с моими голами или ликующих болельщиков – затопленные улицы, люди по пояс в воде, перевёрнутые машины в мутных потоках.

Для Испании это было нетипично. После такого матча – камбэк с 0:3, выход в следующий раунд в серии пенальти, драма на сто тысяч зрителей – спортивные газеты обычно сходили с ума. «Марка» и «Ас» посвящали первые пять полос разбору каждого эпизода. А тут – тишина. Футбол ушёл на третью страницу, куда-то вниз, мелким шрифтом.

Я листал газету в такси по дороге домой и чувствовал странную неловкость. Вот я, триумфатор, автор двух голов, герой серии пенальти. А в двухстах километрах отсюда люди потеряли всё – дома, имущество, а некоторые и жизнь. И что-то с этим контрастом было не так. Что-то царапало.

Катя ждала меня дома. Она смотрела матч по телевизору – вместе с Мишель, и Заваровыми которых позвала к нам на этот вечер. Саня, да и Гарри потом рассказывали, что девчонки орали на каждый гол громче, чем стотысячный стадион в Киеве. А когда я забил решающий пенальти, Катя, по словам Мишель, расплакалась.

Я открыл дверь и сразу почувствовал запах кофе. На кухне негромко бормотало радио – местная станция, новости на каталанском. Катя сидела за столом, перед ней лежала «Ла Вангуардия» – видимо, Мишель принесла утром.

– Видел? – спросила она вместо приветствия.

– Видел.

Она встала, обняла меня, поцеловала. Но даже в этом поцелуе я почувствовал что-то рассеянное, словно мысли её были далеко.

– Мы с Мишель вчера после матча ещё долго сидели. Она осталась ночевать, утром только уехала. И мы всё это обсуждали. – Катя кивнула на газету. – Там ведь люди погибли, Слава. Много людей.

Я сел за стол, налил себе кофе. Он был уже чуть тёплый, но я не стал просить свежий.

– Знаю.

– И я подумала… – Катя замялась. – Мы же можем что-то сделать?

Я посмотрел на неё. Она сидела напротив, обхватив чашку обеими руками, хотя кофе давно остыл. Смотрела на меня своими серыми глазами – серьёзно, выжидающе.

– Что именно?

– Не знаю пока. Но ведь «Барселона» – это не просто футбольный клуб. «Més que un club», да? Больше, чем клуб. Вот и надо показать, что это правда. Не только на поле.

Катя всегда была такой. Тонко чувствующей, отзывчивой на чужую боль. Там, где я ещё только формулировал смутное ощущение неправильности, она уже видела конкретное действие.

– Мы с Мишель обсуждали, – продолжила она. – Можно организовать сбор помощи. От клуба. Лицами сделать тебя и Гарри – вы же звёзды, вас знает вся Испания. Нужно эфирное время на телевидении, радио. Напечатать листовки, объявления. Открыть счёт, куда люди смогут переводить деньги.

– А «Валенсия»? – спросил я. – Это же их регион. Они наверняка что-то организуют.

– Пусть организуют. Чем больше помощи, тем лучше. Речь не о конкуренции, Слава.

Она была права. Разумеется, права.

Вечером мы собрались вчетвером – я, Катя, Гари и Мишель. Сидели у нас в гостиной, пили вино – красное, риоху, которую Гари привёз из какой-то своей поездки. За окном темнело, ноябрьские сумерки опускались на Барселону мягко и незаметно. Здесь, в Каталонии, никакого дождя не было – сухо, тепло по местным меркам, градусов пятнадцать.

Гари сидел на диване, закинув длинные ноги на журнальный столик. Мишель устроилась рядом, прижавшись к его плечу. Катя принесла из кухни тарелку с сыром и хамоном, поставила на стол.

– Значит, благотворительная кампания, – сказал Гари. Его испанский за эти месяцы заметно улучшился, но он по-прежнему предпочитал английский. – Звучит хорошо. Но нужно понять, как это правильно сделать.

– Нужно идти к Нуньесу, – сказал я.

Хосеп Льюис Нуньес. Президент «Барселоны». Бизнесмен, строительный магнат, политик в той мере, в какой президент такого клуба неизбежно становится политиком. Человек, который думает категориями репутации, влияния, стратегии. Если мы хотим сделать что-то серьёзное от имени клуба – без него никак.

– Он согласится, – сказала Мишель. – Это же отличный PR для «Барсы». Иностранные звёзды помогают испанцам – это красиво.

– Дело не только в PR, – возразила Катя. – Люди действительно пострадали. Им нужна реальная помощь.

– Одно другому не мешает, – Гари пожал плечами. – Если Нуньес получит хороший PR, а пострадавшие получат деньги и вещи все в выигрыше. Не вижу проблемы.

Он был прав, конечно. Прагматичный англичанин, всё раскладывающий по полочкам. Но Катя смотрела на него с лёгким неодобрением – для неё важна была чистота мотива, а не только результат.

Я думал о другом.

Благотворительность – странная штука. Особенно когда ею занимаются знаменитости. Богатые люди, публичные лица, звёзды спорта или кино – они встают перед камерой, говорят десять слов с проникновенным выражением лица, фотографируются с каким-нибудь символическим чеком, жмут десяток рук на красиво организованном мероприятии. А потом уезжают обратно в свои особняки за высокими заборами выложенные мешками с деньгами.

И говорят простым людям: давайте, открывайте кошельки. Помогите нуждающимся. Мы-то своё лицо уже показали, наше дело сделано.

Это всегда казалось мне фальшивым. Богатые агитируют бедных делиться последним в пользу ещё более бедных – хотя казалось бы, сами могли бы просто взять и напрямую помочь. Без всей этой цирковой мишуры.

Я понимал, почему так происходит. Статус звезды не делает тебя автоматически хорошим человеком. Не делает тебя лидером мнений во всём подряд. Не делает твоё мнение авторитетным за пределами твоей компетенции. Звёзды с умным выражением лица зачастую несут такую ересь, что диву даёшься. Особенно когда начинают рассуждать о политике, экономике, социальных проблемах. Так что, может, и правильно, что от них требуется только лицо, а не мысли.

Но здесь, в нашей ситуации, всё было иначе.

Потому что я собирался не просто торговать лицом. Я собирался вложиться сам. Серьёзно вложиться, существенной суммой. Не символическим чеком на камеру, а настоящими деньгами, которые пойдут на настоящую помощь.

И если так – то никакого противоречия нет. Тогда можно и агитировать других без ощущения фальши.

– Я дам денег, – сказал я вслух. – Много. И если мы будем призывать людей жертвовать – это будет честно. Потому что мы сами жертвуем, а не только призываем.

Гари кивнул:

– Я тоже. Мишель?

– Конечно, – она даже удивилась вопросу.

– Значит, решено, – сказала Катя. – Завтра идём к Нуньесу.

* * *

Нуньес принял нас в своём кабинете на «Камп Ноу» – просторном, с видом на поле через панорамное окно. За спиной президента висели фотографии: он с королём Хуаном Карлосом, он с Круиффом, он с какими-то политиками, которых я не узнавал.

Выслушал он нас внимательно, не перебивая. Сидел, сцепив пальцы на столе, смотрел то на меня, то на Гари.

Когда Катя, она взяла на себя роль главного переговорщика, закончила излагать план, Нуньес помолчал секунд десять. Потом улыбнулся.

– Мне нравится.

Он встал, прошёлся к окну, посмотрел на пустое поле внизу. Рабочие меняли какие-то рекламные щиты вдоль бровки.

– «Барселона» – это больше, чем клуб, – сказал он, не оборачиваясь. – Мы говорим это постоянно. Но слова должны подкрепляться делами. Сейчас – как раз такой момент.

Он повернулся к нам:

– Вот что мы сделаем. Клуб выделит ресурсы. Эфирное время на каталанском телевидении, я договорюсь с TV3. Радио – это проще. Рекламные щиты вокруг поля – я поговорю с арендаторами, попрошу уступить часть времени под социальную рекламу. Или используем наши информационные табло. Напечатаем плакаты, листовки. Откроем специальный счёт при клубе.

Он указал на нас с Гари:

– Вы двое станете лицами кампании. Снимем ролик, проведём несколько публичных мероприятий.

– А «Валенсия»? – спросил я. – Они наверняка тоже что-то организуют.

– Разумеется. И это хорошо. Пусть помогают все. Катастрофа не знает клубных цветов.

Нуньес вернулся к столу, но садиться не стал – оперся руками о спинку кресла.

– И ещё, – он поднял палец. – Я позвоню Лерме. Жоан Лерма, президент Валенсийского сообщества. Мы знакомы. Нужно узнать, что именно требуется пострадавшим – не будем отправлять одеяла, если им нужны насосы для откачки воды. Координация с местными властями это важно. Они на месте, они знают ситуацию лучше нас.

Вот это был уже другой уровень. Не просто собрать денег и отправить что попало, а целенаправленная, адресная помощь. Нуньес думал как администратор, как политик, и это было именно то, что нужно.

– Лерма социалист, – добавил Нуньес, словно читая мои мысли. – Я – нет. Но в таких вопросах политика не имеет значения. Люди пострадали, им нужна помощь. Всё остальное – потом.

Катя посмотрела на меня с выражением «я же говорила». Més que un club. Больше, чем клуб. Оказывается, это не просто красивые слова.

* * *

Через три дня мы снимали рекламный ролик. Простой, без изысков. Мы с Гарри стояли на фоне клубного герба, по очереди говорили в камеру. Он – по-английски с субтитрами, я – на своём корявом испанском, который, впрочем, уже становился всё менее корявым.

Текст был короткий. Несколько предложений о том, что случилось в Валенсии. Призыв помочь. Номер счёта на экране.

Ролик начали крутить через неделю после наводнения. По TV3, по радио, на информационных табло перед матчами.

Нуньес сдержал слово – он связался с Лермой, и из Валенсии пришёл конкретный список: нужны насосы, генераторы, тёплая одежда, детское питание, медикаменты. Не абстрактная «гуманитарная помощь», а конкретные вещи для конкретных нужд.

И деньги пошли.

Сначала тонкой струйкой – сотня песет тут, пятьсот там. Пенсионеры, студенты, домохозяйки. Потом подключились компании – небольшие пожертвования, но их было много. А потом и крупные суммы: местные бизнесмены, которые хотели показать свою социальную ответственность, несколько банков.

К концу ноября на счету было достаточно, чтобы закупить всё по списку и ещё сверх того. Насосы, генераторы, одежда, продукты, медикаменты – всё это отправилось в пострадавшие районы колонной грузовиков с эмблемой «Барселоны» на бортах.

Я ездил туда один раз – не для камер, просто посмотреть. Гандия, маленький городок на побережье. Следы потопа были ещё повсюду: грязные разводы на стенах домов, выбитые окна первых этажей, горы мусора вдоль улиц. Местные жители разгребали завалы, выносили испорченную мебель, отмывали дворы.

Я помогал несколько часов. Носил мешки с мусором, таскал какие-то доски. Меня узнали, конечно, но никто не просил автографов. Здесь было не до этого. Пожилая женщина в чёрном платке, когда я помог ей вытащить из дома размокший диван, просто сказала: «Gracias, hijo». Спасибо, сынок. И пошла дальше – вытаскивать следующий диван.

Вот это было настоящее. Не ролики, не плакаты, не цифры на счету – а эта женщина с её разрушенным домом и простое «спасибо».

* * *

А футбол между тем продолжался.

Восьмого ноября мы играли дома с «Сельтой». Я вышел в стартовом составе, но весь матч был каким-то расфокусированным. Мысли возвращались к Гандии, к той женщине в платке, к грязным разводам на стенах. Тем не менее мы выиграли 2:0, хотя я и не забил. Голы записали на себя Линекер и Карраско. Я так, ружья заряжал. два голевых паса.

Через неделю – выезд в Севилью, к «Бетису». Длинный перелёт, незнакомый стадион, зелёно-белые трибуны. «Бетис» в том сезоне был откровенно слаб, и мы их разгромили – 5:1. Я забил дважды, Гари сделал хет-трик. Круифф после матча был доволен, хлопал нас по плечам, говорил что-то про командную химию.

Двадцать девятого – снова дома, теперь с «Кадисом». Ещё один разгром: 5:1. Трибуны «Камп Ноу» ревели от восторга. «Барселона» набирала обороты, Круифф выстраивал свою команду, и всё шло к тому, что этот сезон станет особенным.

Но я думал не только о футболе.

Всё чаще мысли возвращались домой. Не в Барселону – в настоящий дом. В Советский Союз.

Здесь, в Испании, мы собирали деньги для пострадавших от наводнения. И это было правильно, это было нужно. Но ведь дома тоже есть люди, которым нужна помощь. Сироты, больные, старики. Детские дома с облупившейся штукатуркой. Больницы с допотопным оборудованием. Спортивные школы без нормального инвентаря.

Я зарабатывал гигансткие деньги, по любым меркам я очень богат уже сейчас. Контракт с «Барселоной», рекламные соглашения, премиальные за победы. Деньги копились на счету, и я толком не знал, что с ними делать. Квартира в Барселоне была арендованная, машина – от спонсоров. Притом сразу несколько. Мы с Катей жили скромно, по привычке.

И вот теперь, после Гандии, после всей этой благотворительной кампании, я понял, что хочу сделать что-то и для своих. Для дома.

Но как?

В Советском Союзе нельзя просто прийти и дать денег. Нельзя открыть благотворительный фонд, как здесь. Нет механизма, нет инфраструктуры, У нас всё по другому

Нужен был кто-то, кто знает систему изнутри. Кто может открыть нужные двери. Кто проследит, чтобы помощь дошла до тех, кому она нужна.

Отец.

Георгий Александрович Сергеев, главный инженер нового автомобильного завода. Человек со связями. Человек, который знает, как устроена советская машина, и умеет с ней работать. Который может войти в серьёзные кабинеты если не с ноги, то как минимум без стука.

Я решил поговорить с ним при следующей поездке в Москву.

Идей было несколько. Самая очевидная – спортивная школа в Амценске. Я родом оттуда, это было бы логично. Мальчишка из маленького города, который стал звездой мирового футбола, возвращается на родину и строит школу для таких же мальчишек. Красивая история, понятная всем.

Но были и другие мысли. Детский дом – можно помочь конкретному учреждению, купить им нормальную мебель, одежду для детей, книги. Больница – оборудование, лекарства. Или что-то совсем адресное: стипендии для талантливых ребят из бедных семей.

Отец поможет разобраться. Он знает, куда деньги дойдут, а куда – растворятся.