Текст книги "Восьмая жена Синей Бороды (СИ)"

Автор книги: Ариша Дашковская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Мужчина осторожно спустился по крутым ступенькам, стараясь не уронить черный сундучок.

– Доктор Бруно! Какая неожиданность! – радостно вскрикнула Энни.

Доктор Бруно подскочил на месте и чуть не упустил сундук.

– Вы ошибаетесь, мадемуазель, – пробормотал он, стараясь обойти Энни. – Мы с вами не знакомы.

– Как это ошибаюсь? Вы доктор Бруно из шатра с диковинками. Вы показывали всякие ужасы в банках. У меня прекрасная память. А такое и захочешь забыть, да и не забудешь.

Энни резко развернулась и пошла следом за ним.

– Я… я… вас не помню, – мужчина стал заикаться и озираться по сторонам, будто желая найти того, кто поможет избавиться от назойливой девушки.

– Да вам и не нужно меня помнить! У вас, наверное, столько посетителей было. Я бы никогда не подумала, что мы с вами вот так встретимся.

Бруно выскочил на улицу и захлопнул калитку перед носом Энни. Ему пришлось удерживать ее, потому что Энни изо всех сил пыталась ее открыть. Невысокая калитка еле достигала девушке до плеч, и потому Энни и доктор оказались лицом к лицу.

– Я очень сильно спешу, поймите меня правильно, – твердил доктор. – Вы и сами шли по делам. Наверняка у вас очень важные дела.

– О, нет! Не настолько важные, чтобы я вам не уделила несколько минут, – заверила его Энни, напирая на калитку с удвоенной силой. – Кто бы мог подумать, что вы знаете доктора Норриса! Расскажите, как вы познакомились!

– Да идите уже куда шли, – кряхтел из последних сил доктор Бруно.

Энни чувствовала, что калитка вот-вот поддастся ее напору, но все испортил доктор Норрис, внезапно появившийся на пороге и окликнувший Энни. Нескольких секунд, на которые она отвлеклась, было достаточно для того, чтобы доктор Бруно отлип от калитки и бросился бежать к карете. Энни с сожалением посмотрела ему вслед и пошла к дому доктора.

– Доктор Норрис, вы знакомы с доктором Бруно?

– С кем-кем? – Норрис наморщил лоб, изобразив непонимание.

– С этим человеком, который только сбежал от вас!

– Сдается мне, дорогая, что он сбежал именно от вас, – добродушно рассмеялся доктор. – Я знаю его под другим именем. А вы говорите, он тоже доктор? Как любопытно.

– Да. Представляете, у него целый балаган на ярмарке.

– Балаган? Удивительно! Давайте пройдем ко мне, я только что заварил мяту. Составите мне компанию, а заодно все расскажете.

Энни расположилась на софе в уютной гостиной доктора Норриса, пока хозяин хлопотал у столика, расставляя на подносе кружки, заварник и вазочку спеченьем. Пациентов доктор Норрис принимал здесь же за ширмой. В шкафах у него хранились настойки и мази, травяные сборы.

Поставив перед Энни поднос, доктор Норрис достал из шкафчика небольшой пузырек и ложечку.

Осторожно набрав кремовые кристаллы в ложку, доктор Норрис высыпал их в свою кружку, а затем добавил их и Эниане.

– Попробуйте.

Энни глотнула и пожала плечами.

– Надо сначала размешать, – Норрис вручил ей ложку.

Энни размешала напиток и осторожно отпила.

– Сладко, совсем как с медом.

– Это сахар. Чудеснейшее средство. Прекрасно помогает и от болей в желудке, и от сердечной боли, придает силы и помогает бороться с болезнями. Думаю, Жану оно сейчас очень пригодится. Будете давать вместе с питьем по одной ложке три раза в день. Это поможет ему быстрее встать на ноги.

– Спасибо, вы так добры!

– Так что там с вашим знакомым? Вы говорили, он принимает пациентов в балагане. Ни один серьезный лекарь не станет превращать свое ремесло в шутовство, – доктор Норрис расположился удобнее на стуле и отхлебнул напиток.

– Нет, он никого не принимает. Он показывает всякие сердца, руки и младенцев в банках.

– О как интересно. Даже так. И много у него посетителей?

– Я бы не сказала. Это все довольно жутко выглядит. Пока мы были у него с Жаном, очереди к доктору Бруно не было.

– Как Жан?

– Ему уже надоело лежать.

– Передайте ему, чтобы он не рвался работать. Успеет еще. Покой и сон – вот его лучшие лекари.

– А доктор Бруно зачем к вам приезжал?

Доктор улыбнулся.

– У нас в Ольстене самые благодатные земли и самый щедрый лес. Посмотрите на эти шкафы вдоль стены. Они все забиты травами. Некоторые травы растут только у нас.

– И вы не боитесь ходить в лес? Там же Зверь! – Энни округлила глаза.

– Я хожу в лес уже больше сорока лет. И ни разу я не встретил Зверя. Я понял, что я ему совершенно не интересен, – добродушно усмехнулся доктор.

– Доктор Норрис, а вы случайно не знаете, отчего умерла жена герцога Уэйна? – спросила Энни. Ей было неловко, что она лезет не в свое дело, но раскрытие тайны стоило пяти минут неудобства.

Доктор Норрис потянулся к ней через стол, будто собирался доверить большой секрет, и понизил голос до шепота:

– Случайно знаю. Она болела.

– А чем? – так же шепотом спросила Энни.

– Болезнью, – прошелестел он.

Энни почувствовала себя одураченной, и это незамедлительно отразилось на ее лице.

– Милая Эниана, я не вправе обсуждать с кем-то болезни моих пациентов.

– Получается, что все жены герцога Уэйна умерли от болезней?

– Именно так. А вы, должно быть, наслушались сплетен?

– Но люди же не станут говорить без повода, – без особой уверенности возразила она.

– Вы еще такое чистое дитя. Запомните, Эниана, нельзя верить всему, что вы слышите.

– Может быть, дело в самом замке?

– Вы думаете, что на нем лежит проклятье? Интересно! – оживился доктор.

– Нет! Ханна часто осматривает стены нашего дома. Она говорит, что от сырости по стенам может пойти черная язва. Она тихо и незаметно может убить всех, кто живет в доме. Люди сначала чувствуют легкое недомогание, любой сквозняк может уложить их надолго в постель, а потом они и вовсе умирают, – последние слова она произнесла зловещим тоном. – Так может стены его замка поразила черная язва? Вы скажите ему, пусть перед тем, как выбрать себе следующую жену хорошенько осмотрит стены.

– Обязательно сделаю это при нашей встрече. Скажу, что это вы меня об этом попросили.

– Нет. Не надо. Я сама скажу ему. Как-нибудь. Если вдруг встретимся. Где-нибудь.

– Ну хорошо, – улыбнулся доктор, – а теперь прошу простить, но ко мне скоро придут за микстурой. Мне нужно заняться ее приготовлением.

Энни забрала бутылочку с настойкой и пузырек с сахаром, поблагодарила доктора за чай и распрощалась с ним. Когда она шла по выложенной камнем дорожке к калитке, ей показалось, что кто-то смотрит ей вслед. Она оглянулась, но никого не увидела. Лишь в окне слегка качнулась занавеска.

Глава 10

Дома Эниану ждало потрясение. Отец сообщил, что в субботу будет проходить прощание с телом герцогини Уэйн и Эниане нужно подготовить траурное платье для участия в церемонии. Вопрос о том, что Энни может остаться, обсуждению не подлежал: ее отсутствие может быть расценено как неуважение, а герцог – слишком значимый сосед, чтобы портить с ним отношения.

Получалось все как нельзя хуже. Отец обязательно подойдет к герцогу Уэйну выразить соболезнования. Герцог Уэйн несомненно будет подавлен, но не настолько, чтобы не заметить, что под руку со старым графом стоит дочь якобы кухарки.

И к сожалению, он не настолько глуп, чтобы не понять, что она его обманывала. Простолюдинка Грета могла и солгать. Но для графини Энианы де Рени ложь – непозволительное дело. Конечно, церковь – не самое подходящее место для выяснения мотивов поступков Энианы. Но кто мешает отцу устроить ей разнос по приезде домой. И кто сказал, что отношение герцога Уэйна к графу де Ренистанет теплее после того, как станет ясно, что дочь графа невоспитанная лгунья.

Делать было нечего – нужно было решать возникшую проблему. Единственным человеком, который мог подсказать Энни, как поступить, был Жан. Уж у него голова варит.

Энни влетела к нему как вихрь и уселась на кровать. Жан дремал, но от хлопка дверисразу проснулся, и теперь, потирая глаза, устраивался поудобнее на подушках:

– Что-то случилось?

– Случилось. В субботу мы с папой едем на похороны жены герцога Уэйна.

– И что?

– Неужели ты не понимаешь? Герцог узнает меня! Поймет, что я никакая не Грета!

– И что?

– Да что ты заладил «и что? и что?» Он будет думать, что я лгунья!

– Но ведь это правда, ты лгунья, – пожал плечами Жан. – И вообще почему тебя так заботит, что о тебе подумает какой-то герцог? Ты вон тоже о нем думаешь, что он жен своих в саду прикапывает. И что, герцогу от этого хуже живется?

– Не хуже. Просто у герцога нет папы, который будет неделю читать ему нотации, о том, что он позорит семью.

– Так вот в чем дело. Ты просто боишься, что граф де Рени тебя отругает. Трусиха!

– Я не трусиха. Я просто не хочу его расстраивать.

– Энни, всегда можно объяснить, почему ты поступила так, а не иначе. Если ты скажешь, что представилась герцогу чужим именем потому, что не хотела портить репутацию семьи, граф де Рени поймет.

– И спросит, что это за такие обстоятельства знакомства были, за которые мне стыдно? И мне придется рассказать о том, как я пробралась в чужой замок, и о том, что со мной хотели сделать те бандиты. Плохо получается, Жан, плохо.

– А ты можешь просто не пойти? Сказаться больной к примеру.

– Не получится. Отец сказал, что мое присутствие там необходимо.

– Ну хочешь я тебе ногу сломаю. Не потащит же он тебя на себе.

– Ну спасибо, Жан.

– Я хотя бы хоть что-то смог предложить. Ты и до этого не додумалась.

– Пойду совещаться с Каргой, – надув губы, Энни поднялась с кровати. – От нее и то проку больше, чем от тебя.

– Удачи, – Жан помахал ей рукой и отвернулся к стене в надежде, что получится уснуть.

Карга, конечно же, Эниане ничего не сказала. Она преспокойно сидела в клетке, чистила перья, изредка поглядывая, как хозяйка мерит широкими шагами спальню. Эниана ходила из угла в угол, вздыхала, возводила глаза к потолку. Выход всегда есть, из любой ситуации, нужно только суметь его увидеть. Но пока Энни видела только паутину в углах, которую Хромоножка ленилась сметать.

– Итак, Карга, что мы имеем? Герцог думает, что я простолюдинка. Так? Так. Если бы я была там одна, то герцог просто подумал бы, что деревенщина пришла поглазеть на церемонию. Но я буду с отцом, и он обязательно представит меня герцогу. Так? Так. Чем я буду отличаться от Греты, которую он видел? Красивым платьем. Но герцог не дурак.

Ворона решила все же принять участие в обсуждении и громко каркнула.

– Вот, не дурак. Ты тоже так думаешь! Платьем его не проведешь. А что если сходить к доктору Норрису и попросить посадить несколько пчел на лицо? Даже если он не согласится, я знаю, где стоят его ульи. Карга, с распухшим лицом он меня точно не узнает! – Энни захлопала в ладоши, но тут же сникла. – Но это очень больно, Карга! Стоит ли оно того?

Энни бессильно рухнула на кровать, ожидая, что на нее снизойдет озарение и ей не придется жертвовать лицом. Но озарение никуда снисходить, по-видимому, не собиралось. А время шло. Нужно было что-то делать. Хотя бы заказать платье у швеи. Иначе отец будет недоволен.

У мадам Ламбер Энни ждало разочарование – черной ткани у нее осталось совсем немного. Ольстенские модницы все у нее расхватали, как только стало известно о смерти жены герцога Уэйна. Да и сшить платье за два дня она не успеет.

Обратно Энни отправилась мимо просеки, чтобы посмотреть стоят ли там ульи доктора Норриса. Сколько лет Энни себя помнила ульи стояли там всегда. Как-то с Жаном они наведались туда, чтобы раздобыть мед. Разворошили улей и еле унесли ноги. Потом получили нагоняй от графа, потому что подозрения доктора Норриса почему-то сразу пали на Энни и Жана. Они тогда долго не признавались, но улики были налицо, а точнее на лицах. Доктор Норрис вместо того, чтобы потребовать возмещения убытков, принес графу горшок с медом и мазь, чтобы снять воспаление от укусов.

Всю дорогу до просеки Энни убеждала себя, что это необходимая мера, и уже настроилась на длительное страдание. Но ульев не было. Энни прошла до самого конца просеки и вернулась к дороге ни с чем.

Пришлось сделать крюк к дому доктора Норриса, чтобы спросить, куда он подевал своих пчел. Но дверь его дома была заперта.

Оставалось надеяться, что отец оставит ее дома только потому, что ей не в чем ехать. Однако граф де Рени быстро нашел выход из положения, отправив Энни на чердак, где в сундуке хранились вещи ее матери.

– У нее точно было что-то черное. Я помню. У нее было много вещей. Она любила принарядиться. Чудесные платья у нее были. Тебе они уже должны быть впору. Можешь забрать их себе.

Энни улыбнулась и кивнула отцу, думая, что носить платья, мода на которые прошла почти двадцать лет назад, даже по ольстенским меркам весьма странно.

Энни ознаменовала свое прибытие на чердак громким чиханием. При каждом новом чихе масляная лампа дрожала в ее руках и отбрасывала по стенам пугающие тени. Пыль стелилась по полу густым серым ковром, покрывала старую, поломанную мебель и большие сундуки, до содержимого которых столько лет никому не было никакого дела. Очевидно Хромоножка с метлой и тряпкой здесь никогда не бывала. Где-то за софой с разодранной обивкой тихонько шуршали мыши. Энни обрадовалась, что сундуки стоят в другой стороне. Она не боялась мышей, но если бы ей под ноги неожиданно выскочила мышь, ей было бы не по себе.

Энни присела возле одного из сундуков, поставила на пол лампу и откинула тяжелую крышку. Пыль оставила на руках темные следы. Ей повезло. В первом же попавшемся сундуке были платья. Хотя и остальные вполне могли быть набиты ими же. Одежда была аккуратно сложена и пересыпана травами, чтобы отпугнуть моль.

Черное платье здесь тоже было. Энни пришла в голову мысль запрятать его в какой-нибудь темный угол, и его никто никогда не найдет. Отцу она скажет, что в сундуках ничего не было. Мало ли куда оно могло деться. Она поднялась и огляделась, раздумывая, куда его можно положить. Но так и осталась стоять на месте, потому что за спиной послышались тяжелые шаги.

– Нашла?

Энни развернулась к отцу.

– О, это то самое платье, в котором мы ездили на похороны к дядюшке Симону. В мгновение, когда все смотрели на лежащего в гробу дядюшку, я глаз от нее оторвать не мог и думал, какая она у меня красивая.

Граф де Рени склонился над сундуком и стал перебирать платья:

– Когда мы с ней познакомились, она была в этом платье. Ей очень шел голубой, как тебе. А это она брала в Париж. А эти с оборочками она носила, когда мы ждали тебя.

В неверном свете лампы Энни заметила, что по сморщенной щеке отца бежит слеза, но он быстро смахнул ее рукавом сюртука.

Платье оказалось Эниане немного велико в груди и несколько длиннее, чем требовалось. Потому с утра она снова отправилась к мадам Ламбер. Швея долго крутила его в руках, чем-то явно недовольная. В конце концов она смущенно пробормотала:

– Вы меня простите великодушно, сеньора Эниана, но такой фасон я во времена своей молодости носила. Оно-то, конечно, добротное, носить его не переносить, но если бы чуть подправить здесь, – она показала на рукава, – вырез чуть изменить, то будет очень красиво. У меня и ткань есть прозрачная такая, черная, по юбке можно пустить.

Эниана не противилась. Хочется швее – пусть делает. Если была б возможность обойтись без примерки, она бы отказалась от переделки, а так все равно придется напяливать платье и ждать, пока мадам Ламбер подколет подол и вырез булавками. Швея прикинула, что вся работа займет не более трех часов и предложила Энни подождать у нее дома. Однако Энни решила, что лучше еще раз зайдет к ней вечером.

Мадам Ламбер встретила Энни в приподнятом настроении. Женщину выдавала несвойственная ей суетливость и разговорчивость. Энни даже не пришлось долго гадать о причинах перемен, случившихся с мадам Ламбер.

– Тереза моя приехала. Думала, она останется в Париже, но нет. Моя девочка решила быть поближе ко мне. Переберется в Сент-Клер, откроет шляпную мастерскую. Здесь-то вряд ли ее мастерство востребовано будет. Люди хотят что подешевле да попроще. А там все же город. Там народ приодеться любит. Да и я когда-никогда к ней смогу приехать повидаться, а заодно и тканей выгодно прикупить.

Энни не сразу узнала Терезу. Из розовощекой пухлой смешливой девушки она превратилась в сухую строгую даму.

Тереза сидела посреди комнаты, еще не сняв дорожного костюма, и разбирала многочисленные круглые коробки. Энни поразила ее мертвенная бледность, будто столица за шесть лет сумела высосать из цветущей девушки жизнь.

– Простите, у нас тут небольшой беспорядок, – бормотала мадам Ламбер, заглядывая в глаза Энни. – Тереза разбирает вещи.

Некоторые из коробок были раскрыты, и Энни увидела яркие причудливые шляпки, украшенные перьями и самоцветами.

– Какая красота! Они восхитительны! – не сдержала она возглас удивления.

– Правда? – Тереза изогнула бровь. Такое внимание к ее работам ей польстило, но она разыграла недоверие.

– Да! – выдохнула Энни. – А черные такие есть? Мне под платье и чтоб вуаль погуще.

– Примерьте платье, а я подберу то, что вам лучше подойдет.

Мадам Ламбер осталась довольна своей работой, Тереза тактично промолчала и улыбнулась поджав тонкие губы. Шляпку она подобрала быстро. Если говорить начистоту, то выбор был невелик. С собой Тереза захватила всего две черные шляпки. Эниане вуаль больше понравилась на той шляпке, что Тереза отвергла. Нужно отдать должное Терезе, с клиентами она работать умела. Без лишних слов она отколола короткую кокетливую короткую вуаль и на ее место в несколько слоев прикрепила длинную и густую.

– Вы так изменились. Я помню вас совсем другой, – Энни не сдержалась от замечания.

– Вы тоже. Вы были ребенком, а теперь стали девушкой.

– Вы не больны?

– Почему вы так решили? – доброжелательное выражение как ветром сдуло с лица Терезы.

– Вы очень бледны.

Неожиданно Тереза рассмеялась:

– Это белила. Так модно в столице. Если нанести чуть больше, то можно изображать призрака.

– Потрясающе! А вы не могли продать мне немного белил. В субботу мы идем на похороны герцогини Уэйн, и…

– И вы хотите на кого-то произвести впечатление? – заговорщически улыбнулась Тереза.

– Именно.

Тереза долго копалась в своих вещах, пока не нашла большую деревянную шкатулку. Энни восхитилась для приличия содержимым шкатулки, а Тереза, казалось, испытывала неподдельное удовольствие хвастаясь своей коллекцией разномастных баночек и пузырьков. Энни выпросила у Терезы помимо белил ужасающе красную помаду и несколько мушек. По тому, как широко расплылись в улыбке губы Терезы, когда та получала деньги, Энни догадалась, что она хорошо переплатила. Но в любом случае это того стоило.

– Он будет сражен наповал, – заверила ее Тереза.

– Надеюсь.

Накануне субботы Энни узнала у отца, к какому времени нужно быть готовой, чтобы успеть привести себя в порядок. Приготовления она начала заблаговременно, за два часа до выхода. Расставив возле зеркала приобретенное у Терезы добро и стащенную с кухни муку, она оценила фронт работы критическим взглядом. Траурное платье Энни предусмотрительно надела заранее, а волосы собрала в косу, чтобы не мешались.

Набрав пальцем белила из баночки, Энни поморщилась – консистенция была неприятная, липкая, не густая, не жидкая, как грязь на Ольстенских дорогах, только белая. С большим удовольствием Энни потрогала бы жабу.

Осторожно Энни нанесла массу на щеки, нос, лоб. Кашица быстро впитывалась, и кожа тут же теряла живой цвет, будто выцветала. Исчезли веснушки на носу, пропал и загар, и румянец. Но Энни решила, что до совершенства далеко, и добавила еще пару-тройку слоев.

– Жу-у-уть! – удовлетворенно протянула она. – В гроб и то краше кладут.

Остаток белил она потратила на шею и то, что открывал вырез горловины платья. Повезло, что он был довольно скромным, иначе средства не хватило бы.

– Как-то очень бледненько, нужны яркие акценты, на похоронах один труп уже есть, – она достала помаду и аккуратно зачерпнула ее из пузырька.

Помада на губы не хотела ложиться ровно. Энни пожалела, что не спросила у Терезы, как правильно ее наносить. То ли подушки ее пальцев не были приспособлены к этому, то ли пользоваться надлежало чем-то другим. Как ни старалась Энни, контур получался неровным, будто она только что выпила бокал крови, а губы утереть забыла. В конце концов ей надоело возиться с губами, и она перешла к мушкам.

Задумавшись на пару секунд, Энни налепила все мушки так, что они слились в огромную отожравшуюся муху. Со стороны они казались уродливым, неровным родимым пятном, так неуместно расположившимся у ноздри.

Теперь оставались последние штрихи. Энни распустила ленту, коса распалась, золотыми волнами обрамив лицо.

– Никуда не годится, – посетовала Энни. – Но это поправимо.

Достав гребень, Энни безжалостно принялась начесывать волосы от концов к корням. Вскоре у нее получилось соорудить прическу в стиле «воронье гнездо». Пряди ото лба и висков все же пришлось загладить вверх, чтобы прическа хоть немного напоминала рукотворную. Иначе казалось бы, что Энни просто несколько лет не притрагивалась к расческе. Накинув на плечи старенькую шаль, чтобы не испачкать ненароком платье, Энни обильно присыпала волосы мукой. Неаккуратный пучок скрыла шляпка, и получилось очень даже сносно для первого раза. Эдакая восставшая из могилы кровопийца.

Энни натянула на руки атласные перчатки и спустилась к Жану, чтобы проверить, так ли хорош ее образ.

– Господь, господь, – пробормотал Жан, как только Энни возникла на пороге его комнаты. – Неужто смерть за мной пришла? А, это всего лишь ты.

– Нравится?

– Ты так омерзительна, что даже прекрасна. Но все-таки лучше б я тебе ногу сломал.

– Почему?

– Ты подумала о том, что о тебе подумают люди.

– Не будь таким занудой, как Франц. В Ольстене меня все знают. И всё, что хотели подумать, уже давным-давно подумали.

– Ты же не знаешь, кто будет приглашен. Может, будет приезжая знать.

– А тем, кто меня не знает, вряд ли вообще до меня есть дело.

– Ты так плохо знаешь людей. Им есть дело до всего.

– Много ты разбираешься в людях, – буркнула Энни.

Она бы добавила еще что-нибудь обидное, но в комнату вплыла Ханна, неся обед для Жана. Радушная улыбка исчезла с ее лица, а поднос с похлебкой и молоком чутьне выпал из рук, когда она увидела сидящую на кровати ужасающего вида женщину. Ханна пожалела, что она не держит святое распятие, иначе бы с ходу осенила им по голове эту нежить.

– Матушка пресвятая, – пробормотала она, решившись воспользоваться не по назначению подносом и пожертвовать похлебкой ради спасения сына.

– Ханна, это я, Энни, – разгадав ее намерения, торопливо произнесла нежить голосом Энни.

– Негодница, ишь чего удумала, людей на тот свет своим видом отправлять? – Ханна поставила поднос на стол и уперла руки в бока, нависая громадой над Энни. – А ты ржешь чего? Смешно ему! Сейчас живо отправлю на кухню овощи чистить. Болезный, а с луком поди справишься! – это она уже напустилась на Жана, а потом снова перевела метающий молнии взгляд на Энни: – Иди смой это немедленно и не позорься!

– Это для красоты. Так все знатные дамы делают.

– Как? Ныряют головой в мешок с мукой?

– Это белила и они очень дорогие, – Энни вздернула нос вверх.

– Мне богатых не понять. Вся дурь от безделья у вас, – проворчала Ханна и ушла.

Глава 11

Энни оставалась в комнате Жана до тех пор, пока отец не стал звать ее на выход. Она благоразумно предположила, что если покажется на ему на глаза раньше, то граф де Рени отреагирует на нее так же, как и Ханна, и заставит умыться. К ее счастью, Ханна была занята на кухне и не стала жаловаться на выходку Энни хозяину.

Конечно, появление из бокового коридора было не таким эффектным, как если бы Энни медленно и печально спустилась в холл по лестнице к ожидающему ее внизу отцу. Но граф все же вздрогнул, потом взял себя в руки и удивленно вскинул бровь:

– Что с тобой, Энни? – он с трудом подбирал слова: – Ты выглядишь весьма необычно. Бледная… очень бледная… И губы… И пятно у носа. Это грязь?

– А, это мушка, – Энни махнула рукой. – Так модно.

– Ты уверена?

– Конечно. Вчера вернулась Тереза Ламбер. Она подсказала мне, как выглядят знатные девушки в столице. И даже поделилась своими белилами.

– Тереза? – граф де Рени, поднял глаза к потолку, пытаясь вспомнить, о ком речь. – Ах, да, Тереза, хорошая девушка, – пробормотал он.

– Ведь ты же сам мне всегда говорил, что пора начать уделять внимание своей внешности, что я графиня, а не конюх. Вот теперь я выгляжу как истинная графиня.

– Как изменилась мода, давненько я никуда не выезжал из Ольстена, – растерянно произнес граф.

Энни опустила вуаль, и граф кивнул головой:

– Да. Так гораздо лучше.

Тит, подогнавший экипаж к крыльцу, и теперь суетившийся у кареты, помогая графу забраться в нее, никак не прокомментировал вид Энианы. Только то и делокосился на нее.

На подъезде к церкви Энни никогда не видела столько экипажей. Проводить герцогиню Уэйн в последний путь пожелали многие. Жан был тысячу раз прав, когда предположил, что это мероприятие предназначено отнюдь не для селян. Одно радовало Энни – возможность затеряться от герцога в толпе богато наряженных господ.

Она смотрела по сторонам, выискивая его глазами, чтобы успеть увести отца в другую сторону.

– Куда ты меня тянешь? – возмутился граф, когда Энни заметила в отдалении человека, похожего на герцога Уэйна и рванула отца туда, где под раскидистым деревом расположилась группа женщин, напоминающих черных тощих ворон.

– Там, кажется, тетушка Маргарет, а мы так давно не виделись, – радостно сообщила она.

Но граф вместо того, чтобы покорно последовать за ней, встал как вкопанный, вертя головой:

– Где она? Где? – встречаться с ней ему явно не хотелось. – А разве позади не герцог Уэйн?

– Я не знаю его. Пойдем поздороваемся с тетушкой, – Энни упрямо тянула его за руку.

– Да постой ты, он машет нам.

– Может, я сама сбегаю к тетушке, пока ты поговоришь с герцогом?

– Успеешь еще. Это невежливо, Энни, – приглушенно сказал отец. – Тем более герцог направляется к нам.

Энни смирилась с неизбежным, заступив за спину отца и стараясь стать как можно меньше и незаметнее.

– Граф де Рени, рад, что вы почтили меня своим присутствием.

Как ни странно, траур шел герцогу. Черный бархатный жюстокор подчеркивал точеность черт его лица, придавал им строгость и торжественность.

– Безмерно сочувствую вашей утрате. Моя дочь, Эниана.

Графу пришлось подтолкнуть Энни вперед.

– Скажи что-нибудь, – еле слышно шикнул он ей.

– И я, – пискнула Энни, боясь, что герцог узнает ее голос, и изобразила довольно деревянный реверанс.

Лицо Энни горело, и ей казалось, что румянец проступит даже сквозь белила. Она старалась не смотреть на герцога и потому не сводила глаз с носков его бархатных туфель. К ее счастью, герцог вскоре увидел кого-то из знакомых и, обменявшись парой дежурных фраз с ее отцом, удалился.

Но граф де Рени был явно недоволен поведением дочери.

– Что это было, Эниана? Иногда мне кажется, что Маргарет была права в отношении тебя. Ты не приучена к жизни в обществе. Ты живешь в мире конюхов, кузнецов и кухарок, – с горечью произнес он.

– Я растерялась. Прости.

В церкви Эниана и граф де Рени скромно заняли последнюю скамью. Энни сначала внимательно слушала речь отца Дариона об усопшей и молитвы за ее душу, потом ей это наскучило, и она развлекала себя разглядыванием гостей.

В основном это были люди средних лет и уже достигшие почтенного возраста, некоторые холеные и изнеженные, некоторые обрюзгшие, с нездоровым желтоватым цветом лица. Поэтому когда взгляд Энианы выхватил профиль молодого человека, она оживилась.

Мужчина, также как и Энни, скользил взглядом по присутствующим, даже не пытаясь скрыть одолевающую его скуку.

Теперь уже Энни не могла смотреть ни на кого другого. Энни решила, что это потому, что его лицо самое привлекательное из всех. Энни не знала, можно ли было его назвать красивым, в мужчинах она не разбиралась совершенно, но притягательным оно было однозначно. Все в облике мужчины выглядело гармоничным: даже нос с горбинкой и небрежно взлохмаченные каштановые волосы.

Почувствовав, что его бессовестно рассматривают, он обернулся. Энни не стала стыдливо отводить взгляд и даже улыбнулась ему. Вопреки ее ожиданиям, мужчина не ответил ей улыбкой. Его глаза расширились, а лицо вытянулось. Губы презрительно изогнулись.

Энни показалось в этот миг, что на нее вылили ушат помоев. Теперь он нравился Энни гораздо меньше, но она продолжала смотреть на него не отрываясь, чтобы позлить. Время от времени он незаметно косился на нее и каждый раз напарывался на ее пристальный взгляд. Вероятно, потом он решил делать вид, что ее не существует. Но Энни так сверлила его профиль, что надолго его не хватило. Он что-то шепнул своему соседу, и тот, откинувшись назад на спинку скамьи, обернулся на Энни, а потом негромко рассмеялся. Энни чуть не топнула ногой с досады: они еще смеют насмехаться над ней!

Когда затихли последние слова молитвы, к пышно украшенному гробу, установленному на амвоне, медленно потянулись гости, чтобы попрощаться с телом герцогини Уэйн. Энни успела перехватить презрительный взгляд этого самодовольного взъерошенного воробья, брошенный на нее через плечо. Нет. В этом человеке не было ничего хорошего. Это сначала он ей показался привлекательным, но за час траурной мессы она успела рассмотреть его в мельчайших деталях. Подумаешь, синие глаза, окаймленные длинными густыми ресницами. Ничего особенного. Брови, темные, с красивым изгибом. Ну и что в них такого? Их и нарисовать можно, какие хочешь. Вот, например, сеньор, только прошедший мимо, так и сделал. И лицо припудрил, и нарумянился. Видно, что человек ответственно к своей внешности относится. А этот воробей даже не удосужился расчесаться.

Эниана дождалась, пока людской поток станет менее плотным и только тогда поднялась со своего места и направилась к гробу. Он стоял на мраморном постаменте с гербом рода Уэйн. Края гроба были окаймлены пышными живыми розами. Среди благоухающих цветов покоилась герцогиня Уэйн, облаченная в темно-вишневое шелковое платье. В руках, сложенных на груди, она сжимала золотое распятье. Роскошные черные волосы были распущены по плечам, а голову украшал венок из розовых бутонов. Казалось, что вот-вот задрожат ее длинные ресницы, отбрасывающие тень на алебастровые щеки, и она распахнет глаза. Она не выглядела мертвой, она выглядела спящей.

Проход к гробу был перекрыт широкой черной лентой, растянутой между балясинами балюстрады, ограждающей амвон. Лента сигнализировала, что прощаться с герцогиней надлежит на почтительном расстоянии. И только Энни проигнорировала и этот всем понятный знак, и недовольное шипение, донесшееся ей в спину. Она согнулась в три погибели и поднырнула под ленту. Энни сама себе не отдавала отчета, откуда взялся такой порыв посмотреть поближе на герцогиню. Вблизи герцогиня была еще прекраснее. Ее кожа была идеальной, без единого изъяна, как у мраморной статуи, и Энни потянулась к ней рукой, чтобы убедиться, что герцогиня состоит из плоти.