Текст книги "Восьмая жена Синей Бороды (СИ)"

Автор книги: Ариша Дашковская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Да если бы знала Энни об их отношениях, разве пошла бы она к Францу, разве позволила бы целовать себя? Она бы придумала другой способ отделаться от женихов. Еще, дура, размечталась о свадьбе, о том, как Францу купит новую кузню. И в чувствах ему призналась. Угораздило же!

А Жан? Тоже хорош! Крался, небось, за ними, прятался за деревьями и кустами, наблюдал, ждал, когда же все зайдет слишком далеко. Сейчас еще расскажет Францу, что тот был слепым исполнителем ее коварного плана по избавлению от невинности. И непонятно, что хуже – будет Франц думать, что она наивная влюбленная дурочка, мечтавшая испытать счастье близости с ним перед свадьбой, или поверит, что она расчетливая, избалованная девчонка, решившая использовать его. Энни сама не знала, что ближе к действительности.

Она запуталась. Единственное, в чем она была уверена, что не хочет видеть ни Франца, ни Жана. Пока Энни добралась с окраины Ольстена до усадьбы, она чуть не околела. Зубы отбивали дробь, а оголенная кожа будто покрылась невидимой ледяной коркой.

Еще и дворовые собаки облаяли ее, не сразу признав. От оголтелого лая проснулась Ханна и, зевая, вышла с фонарем на крыльцо.

– Где тебя носило? – недовольно заворчала старушка.

– Гуляла.

– Жан пошел тебя искать. Разминулись?

– Видимо, да.

– Ты ж дрожишь вся. Давай молочка нагрею?

– Я устала, хочу спать.

– А с лицом чего? Распухло все.

Энни ненавидела способность Ханны все подмечать. Ее старческие глаза видели слишком многое. Чаще всего то, что Энни хотелось бы скрыть.

– Ветром глаза надуло. Слезы текли.

– А имя этого ветра ты мне, конечно же, не скажешь, – пробормотала Ханна.

Энни сделала вид, что не расслышала ее слов.

Как ни странно, Энни в эту ночь уснула быстро. Ханна помогла ей улечься и укрыла двумя шерстяными одеялами, потом не сразу ушла заниматься своими делами, а сидела над Энни, поглаживая ее голову, пока та не засопела.

Проснувшись утром, Энни обнаружила на стуле у кровати свою шаль, аккуратно свернутую и почищенную от сухой листвы и былинок. Видимо, Жан занес ее или рано утром или поздно ночью. Но Энни спала так крепко, что ничего не услышала.

Выпутавшись из плена одеял, Энни опустила ноги на холодный пол и застыла как статуя. Она вдруг поняла, что осталась наедине со своими мыслями, с той неразберихой, что творилась у нее в голове. Отцу она не могла рассказать о том, что произошло. Узнав, что она вчера натворила, он схватится за сердце, скажет, как сильно она его разочаровала. Он не поймет.

Ханна будет ругаться, обзывать ее распутной девкой, а то и отходит мокрым полотенцем.

Жан. Его она даже видеть не хотела.

И вроде бы вокруг нее столько близких людей, а она чувствует себя одинокой.

Внезапно ее осенило. Она может сходить к отцу Дариону. Он не осудит, подскажет, как быть дальше.

Внизу она наткнулась на Жана, но сделала вид, что не заметила его. Он ее тоже не окликнул и не поздоровался.

Захватив на кухне кусок хлеба, Энни поспешила в церковь. На проповедь она опоздала, поэтому попыталась тихонько прошмыгнуть на последний ряд.

Отец Дарион что-то говорил об умении прощать. Ей бы это умение сейчас очень сильно бы пригодилось.

После окончания проповеди люди тонкими ручейками потекли по проходам к выходу. Возле отца Дариона как всегда образовалась группа прихожан. Кто-то хотел уточнить, правильно ли понял слова святого отца, кто-то хотел спросить совета, кто-то просто поблагодарить. Энни подошла ближе к амвону, но все же держалась на расстоянии от селян, атаковавших вопросами отца Дариона. Ей нравилось наблюдать, как он участливо кивает головой, выслушивая просителя, как терпеливо дает ответы каждому, как он искренне улыбается или хмурит брови.

Как только от него отошел последний верующий, отец Дарион подозвал Энни. Он давно обратил внимание на то, что она его ждет.

– Понравилась проповедь?

– Да, очень. Она была такая же интересная, как и остальные.

– Ты говоришь о последних пяти минутах? – рассмеялся Дарион. – Я видел, когда ты зашла.

– Зато какие это были пять минут! – не растерялась Энни.

– Ты хотела поговорить или исповедаться?

– Я не знаю. Я недогрешила. Хотя и была серьезно настроена.

– Давай присядем, – он указал на скамью, и Энни, вздохнув, села.

– Ты намеренно собиралась совершить грех?

– Да. Я планировала его.

– Какой же грех ты планировала?

– Любодеяние, – Энни старательно разглядывала руки, сцепленные в замок на коленях, и ине могла заставить себя взглянуть на отца Дариона.

– Ты не смогла противостоять вожделению?

– Не было никакого вожделения. Сначала не было, – поправилась она, вспомнив, как горели ее губы от поцелуев, как жаждало ее тело прикосновений Франца. – Я не хочу выходить замуж, а отец рано или поздно решит устроить мой брак. Я бы хотела быть вместе с человеком, который был бы приятен моему глазу и сердцу, с кем мне было бы интересно и кто был бы мне близок по духу. Я хочу сначала найти в человеке эти качества, и уже потом стать его верной спутницей. А благодаря тетушке Маргаретсвататься ко мне будут те, кого в уважаемых домах и на порог не пустят. С такими не бывает «слюбится», с такими вся моя жизнь превратится в «стерпится». Так не честнее ли будет оставаться одной? Я подумала, что если лишусь невинности, отец перестанет принимать кандидатов на мою руку, боясь скандала. Я выбрала парня, который мне всегда нравился, и попросила помочь. Вернее, мне даже просить его не пришлось.

– Его плоть оказалась слаба перед искушением?

– Очень. Я думала, что его придется долго уговаривать. Да что говорить, я и сама не лучше.

– Энни, видимо, молодой человек испытывает к тебе определенные чувства, и если вы сочетаетесь браком, то и грех ваш искупится.

– Он уже помолвлен. У него скоро свадьба с другой. Я никогда не пришла к нему, знай я об этом. Я бы придумала что-нибудь другое, я бы…

– Планировала другой грех, только более серьезный?

Энни покосилась на отца Дариона. Он улыбался.

– Про завещание ты ему не говорила?

– Нет, конечно! Я бы хотела, чтобы меня любили за душу, в крайнем случае, за тело, но никак не за мои деньги.

– А ведь слух о завещании мог бы тебе помочь, – задумчиво произнес отец Дарион. – Поверь мне, Энни, те, кто сейчас презрительно морщат нос, когда речь заходит о тебе, мигом изменят отношение и закроют глаза на любые твои недостатки.

– Вот этого я и не хочу. Отец Дарион, скажите, я красивая?

– Да, Энни.

– Почему он тогда женится на другой?

– Энни ты как факел, яркий, освещающий все вокруг, обжигающий. Может, ему нужна свеча, которая мягким светом будет освещать пространство его жизни. Дело не в том, какая ты, дело в том, что нужно ему. Ты любишь его?

Энни пожала плечами.

– Иногда мне кажется, что я любила его всю свою жизнь, иногда – что ни единой минуты.

– Мне кажется, что у тебя еще все впереди.

– Отец Дарион, а что мне делать со своим грехом?

– Кто-то из вас смог остановиться, так ведь?

– Да. С божьей помощью, – Энни вспомнила, с какой силой Жан отшвырнул от нее Франца.

– Энни, в давние времена за блуд побивали камнями. Но я бы хотел, чтобы тебя от него отвращал не страх наказания, а понимание, что телесные отношения нужны, чтобы дарить наслаждение друг другу в браке, ибо муж и жена уже не двое, а одна плоть. И уж точно они не должны быть способом для достижения цели.

Глава 15

Почему-то после разговора с отцом Дарионом Энни стало легче, даже обида на Жана немного улеглась в душе. Ей было бы куда больнее, если бы близость с Францем все же случилась, а потом оказалось, что он вскоре женится. Франц в очередной раз доказал свою ненадежность. И как бы он ни привлекал ее внешностью и веселостью нрава, характер для Энни играл куда большую роль. Возможно, к Анхелике повезет больше, и Франц будет относиться к ней по-другому.

Вечером к Энни пришла Мирта, дескать ее отец передает горшок свежего меда для графа де Рени. Девушки не были подругами и даже раньше не общались, поэтому Энни удивилась, когда Хромоножка доложила, что Мирта хочет ее видеть. Энни смекнула, что мед это надуманный предлог для встречи. Иначе Мирта просто передала бы горшок Грете или Ханне.

Мирта ждала Эниану на крыльце, кутаясь в шерстяной клетчатый платок. К груди она крепко прижимала глиняный горшок, будто боялась выронить. Выглядела она неважно – болезненно и изможденно. Глубоко посаженные глаза из-за темных кругов под ними казались запавшими.

– Вот, отец передал, – Мирта протянула Эниане горшок, и Энни, коротко поблагодарив, отворила дверь в дом, собираясь скрыться внутри.

– Постойте.

Энни обернулась.

– Я пришла поговорить с вами.

Энни поставила горшок у порога, затворила дверь и оперлась на нее спиной, сложив руки на груди.

– Говорите.

– Вы ведь близки с Францем?

Энни нахмурилась.

– Мы дружим с ним с детства. Конечно, мы близки. Об этом весь Ольстен знает.

– Может, мне показалось, – неуверенно продолжила Мирта, и ее подбородок мелко задрожал, – но вы часто гуляли вдвоем в последнее время.

– Не показалось. Жан болеет. Если бы он не болел, мы бы гуляли втроем.

– Он так смотрел на вас. Друзья так не смотрят.

Энни закатила глаза:

– Мирта, он смотрит так абсолютно на всех девушек. Даже на Ханну он смотрит таким же взглядом.

Энни все ждала, что Мирта наконец признается, что же ей нужно от нее, но Мирта ходила вокруг да около.

– Я видела вас вчера с Францем, – выдала Мирта, уставившись на Энни черными, немигающими глазами.

– И что? Нас вчера много кто видел.

Энни пыталась вспомнить, где именно живет Мирта, чтобы понять, не лжет ли она. Кузница находилась на окраине Ольстена, в отдалении от жилья, как и было заведено повсеместно, чтобы огонь в случае чего не перекинулся на дома. Мирта никак не могла видеть, куда Энни и Франц ходили и что там делали.

Она могла видеть только Энни, идущую в кузню, а потом возвращающуюся домой в слезах.

– Франц женится, – и опять Мирта цепкими глазками внимательно изучала лицо Энни.

– Я знаю. На Анхелике. Зачем вы мне об этом говорите?

– Он… он не должен на ней жениться.

– Почему?

– Потому что она его обманывает. Она сказала, что под сердцем носит его ребенка. А на самом деле пустая она. Это отец ее научил. У них деньги водятся, и у семьи Франца их полно. Деньги должны на деньгах жениться. Только тогда они множиться будут.

– Мирта, разве Анхелика не ваша подруга?

– Подруга, – кивнула Мирта, и горячо продолжила: – Но я за справедливость. Почему одним достается все, а другим ничего?

– Дети ведь просто так не заводятся, – задумчиво произнесла Энни.

– Так нет же никакого ребенка, – выпучила глаза Мирта, удивившись, что Энни не понимает очевидного.

– Но Франц думает, что есть. Значит, имеются основания так думать.

– Так причем здесь основания? Может у него таких оснований на пол-Ольстена наберется! На всех не женишься. Я бы в церкви на церемонии сказала все, как есть, но мое слово не будет иметь такого значения как ваше! – теперь трясся не только ее подбородок, но и вся голова, и мелкие кудряшки, выбивающиеся из-под чепца, подпрыгивали.

– Да вы успокойтесь. Справедливость обязательно восторжествует.

– Правда? – выдохнула Мирта. – Вы обещаете.

– Обещаю.

Попрощавшись, Мирта побежала к выходу, путаясь в юбках и чуть не падая на ходу. Энни глядела ей вслед и думала, сколько же сердец успел разбить Франц.

Все-таки хорошо, что Жан ее остановил, иначе бы она пополнила ряды тех, кто мог пугать Франца нежданным отцовством. Если конечно Мирта не преувеличила число его любовных похождений. Энни нагнулась за горшочком и отнесла его на кухню.

Сначала она запнулась на пороге и чуть не развернулась обратно, но Жан, хлебавший суп, ее уже заметил. Бежать было поздно.

Энни поставила мед на стол.

– Мирта принесла, – зачем-то пояснила она.

Жан едва взглянул на нее и снова занялся супом.

Только сейчас Энни обратила внимание на багровые следы от пальцев Франца на его шее.

– Твоя шея.

– Францу хуже, – невесело усмехнулся Жан, – у него нос сломан, а через две недели свадьба.

Энни вздохнула и направилась к выходу. У самых дверей она обернулась.

Жан смотрел на нее.

– Я не следил за тобой. Если тебе от этого будет легче. Как только я понял, что ты ушла, я вспомнил все, о чем ты говорила в конюшне. И там в поле я не наблюдал за вами. Я вас нашел, когда вы уже… Я испугался, что опоздал.

– Плохо, что не наблюдал. Для тебя. Так хотя бы поучился, как целоваться надо. Хотя бы теорию освоил, а то вдруг до практики дойдет, а ты, бедняга, и знать не будешь, что да как.

Вместо ответа Жан нащупал луковицу в кадке у стола и запустил в Энни. Луковица пролетела над ее головой.

Энни рассмеялась:

– Мазила! – и выскочила за дверь.

Свадьбу играли во вторник – один из благоприятных дней для подобного события. А вот с месяцем вышла промашка. В сентябре, в самый разгар сбора урожая, жениться не было принято. Видимо, Мирта не солгала. Поэтому молодые решили, что до зимы лучше не тянуть.

Приглашения в дом де Рени доставил мальчишка, работавший на подхвате в лавке кузнеца. Граф де Рени был слишком великодушен, чтобы обидеться на такое непочтение. А Якоб был слишком занят организацией свадьбы, чтобы лично пригласить графа. Франц за две недели ни разу не зашел.

Повозку, в которой собрались ехать граф, Эниана, Жан и Ханна, накануне была украшена цветами и пышными лентами. Эниана сама принимала участие в украшении, не доверив это важное дело Титу и Грете. Энни удивилась, что Франц не позвал Жана ни на посиделки перед свадьбой, ни в дружки. Все же они были лучшими друзьями с детства, и Франц мог сделать красивый жест, свидетельствующий о примирении. Ханна, видимо, тоже была удивлена, но вслух ничего не говорила. Энни была уверена, что проницательная Ханна давно догадалась о том, что произошло что-то нехорошее. Один граф де Рени ничему не удивлялся и не замечал ничего странного.

Энни не хотела отправляться к дому невесты, и ждать в толпе гостей момента, когда Франц ее заберет. Все из-за того, что она боялась, что на нее внезапно нахлынут чувства, и она расплачется у всех на виду. В прошедшие дни Энни пыталась нащупать в себе отголоски переживаний из-за свадьбы Франца, даже замирала, прислушиваясь к своим глубинным ощущениям. Но каждый раз с изумлением отмечала, что ей все равно. И все же она не исключала, что увидев Франца с Анхеликой, кинется Францу на шею, а Анхелику оттаскает за волосы.

К ее облегчению, Граф де Рени решил, что будет удобнее влиться в свадебный поезд, когда тот будет двигаться по дороге мимо усадьбы. Не заслышать его приближение мог только глухой. Впереди шли музыканты с волынками, и музыка разносилась далеко по окрестностям.

Эниане показалось, что на свадьбу собрался весь Ольстен. Не было видно конца и края разнаряженной толпе, медленно плывущей по дороге. За музыкантами следовала богато украшенная повозка, в которой важно восседали жених и невеста и их родители. Следом двигалась повозка с дружками и подружками. А за ней многочисленные повозки родственников и друзей семей.

Тит сумел вклиниться куда-то между родственниками, создав небольшую сумятицу.

В гомоне, веселом шуме, с песнями свадебный поезд добрался до церкви. Энни подумала, что пешком она добралась бы вдвое быстрее.

Вскоре вся разноцветная, смеющаяся толпа запрудила площадку перед храмом. Энни нашла взглядом молодых. Франц выглядел просто потрясающе – в белых шерстяных кюлотах, синем пурпуане, богато украшенном пуговицами и золотым галуном. Надо признать, Анхелика тоже была хороша. Ее синяя бархатная юбка, расшитая по подолу причудливыми узорами, белая блузка, отделанная тончайшим кружевом, гармонировали с нарядом Франца. Энни обратила внимание на белый передник – символ непорочности, и усмехнулась про себя. Так же не скрылся от ее внимания широкий пояс, украшенный драгоценными камнями.

Жан тоже рассматривал жениха и невесту, рядом с которыми толпились дружки и дружки, одетые в той же цветовой гамме, но гораздо скромнее.

– Пойдем поздравим, – он махнул головой в их сторону.

Энни едва заметно кивнула.

Лицо Франца, когда он увидел Жана и Энни, просияло от радости.

– Вы все-таки пришли? – он первым потянулся к Жану, чтобы обнять. – Так рад тебя видеть, – негромко сказал он.

«А нос у него теперь кривоват», – не без злорадства подумала Энни, дожидаясь своей очереди, чтобы обнять Франца.

После она обняла и Анхелику, счастливую и, похоже, не верящую, что это происходит с ней на самом деле.

Когда они с Жаном отходили от пары, чтобы дать возможность остальным гостям поздравить молодых, Энни услышала неясный шепот, из-за общего шума она ничего не разобрала. Обернувшись, Энни увидела Мирту. Сегодня Мирта выглядела гораздо бодрее и спокойнее, чем в их последнюю встречу. Девушка пристально смотрела на Энни, будто чего-то от нее ждала. Энни кивнула ей и улыбнулась, и Мирта ответила коротким кивком.

Энни не успела обдумать, что бы это могло значить, как Жан схватил ее за руку и потащил ко входу в церковь, возле которого уже стоял граф де Рени и махал им, откровенно намекая, что надо бы поторопиться.

В зале граф де Рени разместился в первом ряду, на центральной скамье. По правую руку от него села Ханна, а по левую – Эниана. Жан сел рядом с Энни.

Гости спешно занимали места, оставив пустыми скамьи первого ряда для близких родственников, шаферов и подружек невесты.

Отец Дарион уже стоял на амвоне, сложив руки за спиной и ожидая появления молодых.

Наконец заиграла музыка, и Эниана обернулась. По проходу шли наряженные дети лет пяти-шести. На лицах присутствующих сразу отобразилось умиление. Следом за детьми шел Франц под руку со своей матерью, она то и дело поглядывала на сына и не могла сдержать горделивой улыбки, а глаза ее искрились от слез радости. За ними, стараясь сдерживать шаг, чтобы случайно не наступить на пятки впереди идущим, шел Якоб, неловко придерживая миниатюрную мать невесты. Процессию замыкала невеста со своим отцом, круглым и пышным как каравай пекарем Стефаном.

Родственники молодых поочередно занимали места на той же скамье, где сидела Энни. Последним, сопроводив к жениху свою дочь, на скамью сел отец невесты, и Энни показалось, будто она слышит, как застонала скамья под его весом.

На соседней скамье с краю, сверкая мелкими глазками, сидела Мирта. Всю церемонию она бросала в сторону Энни короткие взгляды и подбадривающе улыбалась.

Когда отец Дарион произнес слова: «Если кто-то против этого брака, пусть скажет сейчас или молчит вовеки», Энни почувствовала, как закаменел, внутренне напрягся Жан. Сам отец Дарион в этот момент тоже смотрел на Энни. Энни отвела глаза в сторону и столкнулась с горящим взглядом Мирты. «Ну же, скажи!» – шептала она одними губами.

На секунду Энни нахмурила брови, покачала головой, а потом широко улыбнулась и отвернулась от нее. Жан в это время украдкой коснулся ее руки, лежащей на коленях.

Церемония продолжилась без каких-либо неожиданностей, и переросла в буйное гуляние. Прямо на поле, том самом, где Энни целовалась с Францем, установили длинные столы со скамьями. Пространство украсили, установив деревянные арки, по которым пустили живые цветы и яркие ленты. Казалось, что накрывать столы помогал весь Ольстен. Такого разнообразия Энни еще не видела. Жану не терпелось усесться за стол и наконец поесть. Но для начала нужно было поучаствовать в традиционных свадебных развлечениях.

Впрочем графу де Рени, Якобу и Стефану традиции никоим образом не помешали усесться и начать поглощать запеченного гуся, запивая его хорошим вином, и сдабривая трапезу приятной беседой. Они искренне полагали, что свадебное веселье – удел молодых, а гусь сам себя не съест.

Иногда Жан поглядывал на них с нескрываемой завистью, и, наверное, настроение его совсем бы испортилось, если б он не умыкнул с одного из столов булочку, испеченную в пекарне Стефана.

Съев булку, он смирился с тем, что его втянули в разбивание глиняного поросенка. Он даже в этом преуспел, расколов ему палкой голову, из которой на радость детворы посыпались в траву цукаты.

Энни тоже времени даром не теряла и поймала деревянный башмак невесты. Причем башмак сам ее нашел, коварно прилетев в затылок, пока она помогала Ханне разносить бутылки с вином. От боли и неожиданности, Энни пошатнулась и чуть не выронила бутылку. В недоумении она подняла валяющийся у ее ног башмак под разочарованные крики незамужних девушек и улюлюканье гостей. Если бы она не знала, что невеста, бросает башмак не глядя, то подумала бы, что Анхелика решила ее под шумок прибить в отместку за то, что она гуляла по улицам с ее женихом.

Девушки и парни подбегали и поздравляли Энни со скорым замужеством, а она стояла, прижимая к груди одной рукой башмак и бутылку, а другой потирая ушибленный затылок. Кто-то сказал ей, что нужно теперь запустить этот башмак в группу холостых ребят. Кто башмак поймает, тот и станет ее мужем. Энни отошла подальше, повернулась к парням спиной и с размаху швырнула башмак назад. Сколько его потом искали, так найти и не смогли. Потому порешили, что нет среди местных ее суженого, сосватают Эниану за приезжего.

Как только стало темнеть, зажгли костры, у которых можно было погреться и выпить горячего пряного глинтвейна, который варили прямо здесь же в больших котлах.

Энни сидела у костра с чашкой в руках и задумчиво смотрела, как языки пламени лижут закопченный котел. Где-то рядом играла музыка, временами раздавались взрывы смеха парней и девушек. Поначалу Энни не заметила, что рядом с ней кто-то встал.

– Почему вы не сдержали обещание?

Мирта нависала над Энни и сверлила ее злобными глазками.

– Сдержала, – отозвалась Энни, поднимаясь во весь рост. Что-то подсказывало ей, что Мирта готова кинуться на нее.

– Вспомните, что я обещала. Я обещала вам, что поступлю по справедливости. Разве не справедливо позволить двум взрослым людям самим разбираться со своей жизнью?

– Они не должны были жениться! Не должны!

– Если вы были против этого брака, почему вы сами не раскрыли глаза Францу? Это было бы веселое, запоминающееся представление, разыгранное в церкви. Все бы очень долго вспоминали о нем. Вы хотели скандала? О, да! Но только желали быть зрительницей, а не участницей.

– Я сейчас могу его устроить. И запомнят его надолго.

Мирта по-кошачьи замахнулась на Энни, и та едва ли успела бы отскочить. Но ударить не получилось, ее руку перехватили в полете.

– Мирта, Мирта, я тебя везде ищу, – Энни увидела Жана, держащего руку разъяренной Мирты и улыбающегося ей доброй улыбкой. – Пойдем потанцуем, там такая чудесная музыка, – другой рукой он обхватил ее за талию, мягко прижимая девушку к себе и поглаживая пальцами ее живот.

Мирта скрипнула зубами, а потом повернулась к Жану, придирчиво оглядела его лицо, пьяно улыбнулась и махнула рукой:

– А, пошли.

Глава 16

Миновала осень, а затем и зима. Зима выдалась холодная, снежная. Может, поэтому женихи Энни не досаждали. Боялись осенней распутицы на ольстенских дорогах, а с наступлением зимы – невыносимого холода и пронизывающего ветра. Энни надеялась, что барон Сусон язык за зубами не держал и рассказал своей многочисленной родне, как ужасна Эниана. Тогда и с приходом тепла женихи будут объезжать Ольстен стороной.

Из-за морозной погоды Эниана просидела всю зиму дома, проводя свободное время с Жаном. Иногда они ходили в гости к Францу и Анхелике. К марту у нее уже наметился заметный животик, да и сама она стала круглее и все больше походила на сдобную сладкую булочку. Судя по тому, как трепетно к ней относился Франц, все у них было хорошо.

Бывало, Энни настолько не хотелось выходить из дома, что она посылала Каргу, чтобы оповестить Жана, что обед ждет его на столе. Ворона каким-то непостижимым образом всегда безошибочно находила его.

Когда несмело начало пригревать солнце, а сосульки на крыше принялись плакать, провожая зиму, граф де Рени умудрился заболеть. Его мучил надрывный кашель. Он ходил по дому, укутавшись в изъеденный молью плед и не снимая шерстяной ночной колпак. От еды отказывался, выпивая после долгих уговоров только чашку горячего бульона. Несмотря на то, что он послушно выполнял приказы Ханны – парил ноги перед сном, растирал грудь медом и капал в нос луковый сок, лучше ему не становилось.

К нездоровью прибавлялись душевные переживания. Хороший друг графа маркиз Шарде предложил ему поучаствовать в одном выгодном предприятии – засеять поля новым сортом зерна, не боящимся ни вредителей, ни морозов, ни засухи. Один колос, по заверениям маркиза, родил как десять, и зерна были все одно к одному. У Шарде была большая часть денег на семена, но не было таких обширных полей с жирной плодородной землей, как у графа де Рени. Но несмотря на то, что предполагалось, что засеиваться будут поля графа и работать на них будут его крестьяне, графу пришлось вложиться в дело еще и финансами. Для этого он занял деньги у своих хороших друзей под векселя. И теперь он переживал, доставят ли оплаченный груз, не потонет ли корабль, не попадет ли он в лапы пиратов. Если с семенами что-то случится, то граф де Рени прогорит, даже толком не начав дела.

Граф замучил себя этими мыслями настолько, что сам поверил, что груз уже пошел ко дну, а если еще не пошел, то пойдет обязательно, и все кредиторы тут же предъявят ему векселя. Потому он начал экономить буквально на всем, считал, сколько дров идет на растопку, сколько свечей освещают комнаты, сколько Ханна подает хлеба к завтраку. Стоило Энни заговорить о том, что надо бы вызвать доктора Норриса на осмотр, как граф обрывал ее и говорил, что это баснословно дорого.

Наконец Энни это надоело, она собрала свои небольшие сбережения и отправилась к доктору, чтобы купить микстуру от кашля. У выхода ее перехватила Ханна, сунув в руки корзинку со свежими пирожками, и попросила занести их на вырубку, где с самого утра работали Жан, Тит и Оливер. Дрова в дровнике почти закончились, из-за лютых холодов было потрачено намного больше, чем в прошлые зимы.

Энни надела высокие отцовские сапоги и шерстяной плащ с капюшоном, надеясь, что бледное солнце не только светит, но и хотя бы немного греет.

Доктор Норрис принял ее как всегда тепло, выслушал жалобы на отца, покачал головой, дал ей бутылочку с зеленым сиропом и рассказал, как принимать лекарство. Энни протянула ему монетки, но он сжал ее пальцы в кулак и похлопал по руке:

– Оставь себе. Я на днях загляну к графу де Рени. Бесплатно.

– Спасибо. Возьмите хотя бы пирожок. Ханна сегодня пекла. Я несу их работникам в лес, но, надеюсь, что им хватит и того, что останется.

– Пожалуй не откажусь. От стряпни Ханны ум отъешь, язык проглотишь.

Он принял из ее рук пирожок, тут же откусил и с блаженным мычанием покачал головой.

Энни улыбнулась и распрощалась с доктором.

Выйдя за пределы Ольстена, Энни несколько раз неприлично выругалась. Если б она знала, что ей придется вязнуть в грязевой жиже, она бы отказалась нести пирожки. Пусть бы шла Грета или еще кто-нибудь. Грязь налипла толстым слоем на сапоги, забрызгала полы плаща, неприятно чавкала под ногами.

Энни надеялась услышать стук топоров, но только пение птиц разбавляло тишину. Это удручало ее, значит, идти до вырубки еще далеко.

Поднявшись на гору, скользя по грязевой каше и чуть не падая, Энни увидела внизу тех, кому не повезло еще больше. Возле черной кареты суетился кучер, пытаясь приладить к ней колесо. Из распахнутой дверцы высунулся человек и что-то ему говорил.

Энни посочувствовала людям. Наверное, они издалека, не знают, что весной в Ольстен лучше не соваться.

Энни аккуратно спустилась с горы, выверяя каждый шаг. Ноги разъезжались в стороны, и ей приходилось размахивать руками, чтобы удержать равновесие.

Когда она проходила мимо застрявших в грязевой колее путников, ее окликнул кучер.

– Девочка, подскажи, далеко ли до Ольстена?

– Верхом нет, а пешком далековато.

– А тележник у вас имеется?

– Нет. Но у нас есть хороший кузнец.

– А как его можно найти?

– Его кузня на краю Ольстена, только не с этой стороны, а с той. Через весь Ольстен проехать придется.

– Так не доедем мы. Приладить колесо не получается, не держит никак. Уже стоим здесь часа три, никого не видели, даже помощи попросить не у кого.

– Так никто к нам и не ездит в такое время года. Все знают, что по дорогам не проехать. Вы, наверное, голодны. Возьмите пирожок. Кто знает, сколько еще вам стоять здесь, – она протянула пирожок старому кучеру, и тот с благодарностью принял.

Тут дверь кареты снова распахнулась и наружу показалась голова.

– И вы берите, – сказала Энни, протягивая корзинку, и едва удержалась, чтобы не одернуть ее.

Она узнала пассажира. Это был тот противный человек, который оскорблял ее на похоронах. Кристиан.

Он выбрал самый большой пирожок и с аппетитом откусил от него:

– Вкусные Я голоден, как волк. А ты несешь пирожки бабушке, которая живет на краю леса?

Энни промолчала.

– А еще дашь? – он протянул руку, но Энни спрятала корзинку за спиной.

– Жадина.

Энни наградила его недобрым взглядом.

– Я вижу ты девушка добрая, не оставишь нас в беде. Позови кузнеца, а я тебе монетку дам.

Эниана протянула руку.

– Деньги вперед.

– Э, нет, а как мне узнать, что ты меня не обдуришь?

– Никак. Можете стоять себе дальше, – она развернулась и успела сделать несколько медленных шагов, прежде чем Кристиан окликнул ее:

– Постой!

Энни остановилась.

– Подойди.

Энни покачала головой.

Кристиану пришлось выйти из кареты и пройти в своих дорогих кожаных туфлях несколько шагов по грязи.

– На, возьми, – он достал из кошелька несколько су и вложил в ее ладонь.

– Этого мало, – Энни вскинула бровь.

– Ты разорить меня хочешь? – недовольно пробормотал Кристиан, но все же отсыпал ей еще немного монет.

Когда монеты перекочевали в ее кошелек, Энни довольно улыбнулась.

– Только смотри не обмани меня.

– А то что? – с вызовом ответила она.

– Я тебя найду и накажу.

– Она хорошая девочка, по ней видно, на дочку мою похожа, – вмешался кучер.

Энни мило улыбнулась кучеру и зыркнула на Кристиана.

– Накажу, – повторил он.

Всю дорогу до вырубки Энни думала о том, как наказать Кристиана. Она могла совсем не идти к Якобу, и пусть Кристиан ждет помощь до тех пор, пока его не сожрут волки. Но ей было жаль старичка-кучера, он показался ей добрым человеком.

Она прошла довольно долго, прежде чем услышала стук топоров. Энни поспешила на звук. Она легко отыскала мужчин, и они очень обрадовались ей, увидев в ее руках корзинку, прикрытую льняным полотенцем.

Топоры сразу же были отложены в сторону. Мужчины быстро отерли руки снегом и потянулись к корзинке.

– Вкусно, но мало, – сказал Тит, утирая рукавом бороду от крошек.

– Возьми мою долю, – предложил Жан.

– Было больше, – вздохнула Энни, – но пришлось поделиться. Там люди застряли на дороге. Колесо у них отвалилось.