Текст книги "Кто есть кто (фрагмент)"

Автор книги: Ариадна Громова

Соавторы: Рафаил Нудельман
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

– Он прав, – серьезно сказал Аркадий. – Если ты делаешь скачок назад, то там твоя линия уже существует, а если вперед, то она еще только возникнуть должна... В этом случае ты свою предстоящую мировую линию забираешь с собой в камеру, там она и продолжается... А в мире, который ты оставил, тебя уже нет: твоя мировая линия там оборвалась в тот момент, когда ты вошел в хронокамеру. А когда ты выйдешь из хронокамеры – уже в будущем, – с этого момента снова возникнет твоя мировая линия...

– Ну, с этим я согласен, – сказал я, – Но Борька не принимает в расчет одной вещи – петли...

– Я как раз хотел ему об этом сказать, – подхватил Аркадий. – Ты представь, Борис, что сначала ты назад подался, так?.. И встретил там себя. У твоего двойнииа есть продолжение – следующий Стружков, как ты выражаешься, послеследующий и прочее. И у тебя есть, ведь так?

Борис-72 задумался.

– Ты хочешь сказать, что с этого момента идут уже две мировых линии Стружковых?

– Вот именно, две. Идут они параллельно, мирно сосуществуют до поры до времени. – Аркадий быстро вычертил прутиком другую схему рядом с чертежом Бориса. – Вот: смотри: Б-2... это ты, Борис-второй... возвращается в прошлое к Б-1, к этому вот типу, что глаза на меня таращит. – Он ткнул прутиком в мою сторону, хотя я вовсе не таращил глаза: я же сам недавно рисовал такую картинку. – И начинаются две линии: у Б-2 своя, у Б-1 своя. Как ты думаешь:

если Б-1 достигнет того времени, когда он уже станет Б-2, должен он все повторять за ним или нет? Лезть в хронокамеру, возвращаться в прошлое?

– Нет, пожалуй, – задумчиво сказал Борис. – Зачем бы ему все повторять? Вот если бы Б-2 к нему не явился, тогда, конечно... Но он явился, все события пошли по другой линии, Б-1 теперь, в сущности, иной человек, у него и история будет иная... Ты же сам показал, что обе линии отклонились от прежней, на которой Б-1 обязательно должен был когда-нибудь превратиться в Б-2...

– Соображаешь, Стружков! – похвалил Аркадий. – А теперь смотри: беру я этого Б-2, который в прошлое явился и немножечко побыл рядом с Б-1, – беру я его и опять швыряю в будущее! Что теперь получится? – И он дорисовал схему.

Борис глянул на чертеж и покрутил головой.

– Понятно...– медленно сказал он. – Совсем вы меня заморочили, дубли-передубли несчастные! Я и сам бы все сообразил, если б вы тут не изощрялись... Конечно же, линия этого Б-1 как была, так и идет себе в будущее, то есть он все два года нормально работает, спит, в кино ходит...

– Женится... – многозначительно вставил Аркадий.

А ведь в самом деле – женится... Аркадий и это успел выяснить или просто крючок закидывает? Мне стало как-то совсем уж неуютно. Все остальное – ладно, как-то утрясется... Но вот Нина! Борис-72, по-видимому, даже не заметил ничего, слишком увлекся рассуждениями.

– ...Женится, – машинально повторил он,– и так далее... Словом, идет нормальным шагом по своей дороге. А этот стрекозел, Б-1, – он покосился на меня, – нахально прыгает над его головой, одним скачком перемахивает через два года и начинает морочить голову бедному, хорошему, добропорядочному Б-2!

Понятно... При таком обороте дел можно встретиться с собой и в будущем, ты прав, Аркадий...

– Я-то прав... – задумчиво отозвался Аркадий, – Сам знаю, что я прав. Но это вообще. А вот в частности, в данном конкретном случае? Тут ведь есть закавыка! Если встретиться с собой в будущем можно только при условии, что сначала смотаешься хоть на полчасика в прошлое, то каким же образом этот тип, – он слегка повел головой в мою сторону, – ну, словом, как он мог оказаться здесь перед тобой?

– А ты? – возразил Борис. – Ты ведь тоже вроде бы дубль? Или ты из будущего?

– Нет, я-то как раз по закону все сделал! – гордо заявил Аркадий. – Все честь-честью: сначала смотался в прошлое, а потом уже в будущее махнул как на чертежике было... Ты только не думай, – вдруг заторопился он, – это я не ради встречи с самим собой... у меня другие планы были... С собой я, наоборот, вовсе не хотел встречаться... – Он вдруг осекся.

Я больше не мог вытерпеть: слишком уж стремительно и неотвратимо надвигалась на меня истина.

– Аркадий, – хрипло спросил я, – это ты... приходил к самому себе двадцатого мая?!

– Я, – криво улыбнувшись, сказал Аркадий, – А ты только теперь догадался, шляпа?

Борис ошеломленно глядел то на меня, то на Аркадия, силясь понять, о чем мы говорим.

– Зачем? – еле выговорил я. – Ты приходил... зачем?

Аркадий молчал, вплотную сдвинув брови и прищурившись. Это означало, что он недоволен собой, но не хочет признаваться а этом, а потому злится. Я поймал его взгляд – сердитый, настороженный и в то же время какой-то растерянный.

Ну, так и есть!

Мне теперь, собственно, все уже было ясно, но как-то не хотелось верить.

Пускай он сам скажет. Я вообще не могу этого сказать... о нем...

– Так зачем? – снова спросил я.

Борис-72, конечно, почуял что-то неладное.

– Я... не понимаю... – сказал он, тревожно поглядывая на нас обоих. – К кому ты приходил, Аркадий? То есть – когда?

Аркадий неопределенно хмыкнул и отвернулся. Я решил выступить для затравки.

– Понимаешь, Борис, – я говорил медленно, с запинками, – дело это очень сложное... очень! Побывал Аркадий у нас в институте... ну, в том времени, откуда я прибыл... а утром, на следующий день... как это тебе объяснить, даже не знаю...

Я снова запнулся и замолчал. Аркадий наконец не выдержал.

– Да чего ты резину тянешь?! – сердито сказал он,– Утром, на следующий день в этом самом институте обнаружили труп Аркадия Левицкого...

– К-какого Аркадия Левицкого? – спросил потрясенный Борис-72.

– Того самого! – со злостью сказал Аркадий. – Все того же! Который с тобой сейчас говорит. Который с тобой в институте работает. Натуральный труп натурального Левицкого, понял? – Он помолчал и добавил, криво улыбаясь: – И на этом основании твой натуральный двойник, кажется, думает, что я убийца! – Он в упор посмотрел на меня; я отвел глаза. – Не кажется, а думает! Ну, думай на здоровье, я тебе не мешаю!

Он раздраженно пожал плечами и отвернулся.

– Но ведь... Аркадий? – заговорил Борис-72, откашливаясь, чтобы скрыть дрожь в голосе. – Но ведь ты не умер? И мой Аркадий тоже? Так что же получается?

Какой труп нашли, почему? – Он растерянно посмотрел на меня. – Борька, чего же ты молчишь?! Вы что, разыгрываете меня, или... Не мог же он сам себя убить! Скажи ему, что он чушь порет, что ты вовсе этого не думаешь!

Аркадий глядел на него, невесело улыбаясь.

– Чудак ты, Борька! – сказал он неожиданно мягким тоном.– С ума сойти, какой ты чудак! Ну, чего ты прячешь голову в песок, словно страус?.. Разве дело в том, обиделся я на твоего тезку и дубля или не обиделся?.. Совсем не в этом дело...

Тут Аркадий помолчал немного, а потом, глядя прямо перед собой, очень медленно и спокойно выговорил:

– Я ведь действительно убил Аркадия Левицкого.

Линьков опять ничего не понимает Линьков смотрел на Бориса и никак не мог разобраться в своих чувствах – то ли огорчает его эта встреча, то ли радует. "Пожалуй, больше радует, чем огорчает, – решил он. – Что рановато чуточку мы встретились, это пережить можно, как-нибудь разберемся. А вот то, что Борис Стружков все же вернулся, – это замечательно! Как ему удалось вернуться и чего мы не поняли, не учли, не смогли предусмотреть, это потом. А сейчас – вот он, живой-здоровый Борис Стружков, вернулся из прогулочки туда-обратно во времени, и стоять с ним рядом – это уже само по себе переживание! С Юрием Гагариным и то, наверное, проще было бы общаться; путешествие в космос выглядит как-то...

ну, естественней, что ли. И наглядней... А тут – человек во времени, да вдобавок еще и сам... ну, изобрел машину времени!"

Изобретатель машины времени и первопроходец хроноса выглядел довольно-таки невесело, это Линьков сразу отметил. Лицо у него было серое, осунувшееся, глаза воспаленные, и держался он как-то скованно, будто не знал, на что решиться и куда идти.

– А, здравствуйте... – тоже скованно и неловко пробормотал Линьков. Вы, значит, пришли?

Стружков будто бы и не заметил нелепости этого вопроса. Он мотнул головой, словно отгоняя какие-то свои мысли, и медленно, нехотя проговорил:

– Да... пришел вот... А вы... вы со мной хотите говорить?

Линьков удивленно посмотрел на него.

– Нет. Я, собственно, к Шелесту. Но с вами мне, конечно, поговорить хочется!

Я вам домой только что звонил, кстати...

– Звонили? Мне? – Борис хмурился, точно стараясь что-то сообразить. Погодите, я что-то не пойму... Почему же вы звонили?

– Как то есть почему? – изумился Линьков. – Вы записку оставили... ну, насчет перехода, а потом не являетесь...

– Не понимаю... Как это: потом не являюсь? – растерянно сказал Борис. А куда делась записка... и журнал с расчетами?

– Шелест забрал, – объяснил Линьков, с недоумением глядя на него, – Вас же не было утром, мы пошли в лабораторию:

– Ах, ну да... Значит, Шелест знает. И вы... А еще кто?

– Не знаю. Шелест, по-моему, созывает небольшое совещание по этому поводу.

Он Чернышева при мне вызывал и еще кого-то. Но пока у него ученый совет заседает. Кстати, надо его известить, что вы здесь, а то он вас ждет не дождется...

– Я опять не понимаю, – тоскливо проговорил Борис. – Как это он может меня ждать? И вы тоже, говорите, звонили, искали... Ах, ну да! Вахтер сказал, наверное? И вы догадались? Неужели можно было догадаться...

– С вахтером я потом поговорил... Сначала Шелест подсчитал по расходу энергии, что камера не только ушла в прошлое, но и вернулась назад с полной нагрузкой... примерно соответствующей вашему весу.

– Понятно... – протянул Стружков. – А вы, значит, в хронофизике ориентируетесь?

– Пришлось отчасти разобраться, – суховато ответил Линьков, слегка обидевшись. – И ваши лекции не пропали даром...

– Мои лекции? – искренне удивился Борис. – Я никогда лекций не читал! Ах да, вы, наверное, имеете в виду разговоры... – Он осекся и замолчал.

"Да что ж это с ним? – недоумевал Линьков. – Может, все же при переходе что случилось? Все-то он перезабыл..."

– Не кажется-ли вам, – светским тоном сказал Линьков вслух, – что вести разговор в коридоре несколько неудобно? Почему бы нам не посидеть в вашей лаборатории? Ведь у вас есть ключ.

Борис явно не пришел в восторг от этого предложения.

– Мне бы надо к Шелесту... а потом... – пробормотал он.

– Так ведь Шелест сейчас занят, – возразил Линьков. – Я звонил Тамаре:

ученый совет непредвиденно затянулся, там какое-то каверзное дело...

– Каверзное дело? А, это, наверное, они с Туркиным возятся... задумчиво отозвался Борис, – Ну, ладно... только действительно сообщить надо Шелесту...

– Да, я сейчас же из лаборатории позвоню! – заверил Линьков.

В лаборатории окно было распахнуто, ветер шелестел бумагами на столе и в выдвинутом ящике.

– Это я тут хозяйничал... – смущенно пояснил Борис.

"Интересно, почему это он сначала сюда кинулся, а потом только к Шелесту собрался? – раздумывал Линьков. – Про записку спрашивал... Что ж, он только теперь сообразил, что ее лучше бы ликвидировать?"

– У меня к вам целая куча вопросов накопилась, – сказал он, положив трубку после разговора с секретаршей Шелеста. – Можно я по порядку?

– Пожалуйста, – досадливо морщась, сказал Борис. – Только я вряд ли смогу...

Лучше бы с Шелестом сначала... Вам трудно будет понять...

– А я все же постараюсь, – невозмутимо возразил Линьков. – Да и вопросы будут не такие уж сложные. Значит, вопрос первый: вы говорили с Берестовой о том, что она видела вас в окне лаборатории вечером двадцатого мая? И что вы ей сказали на это?

– Что же я мог сказать? – смущенно проговорил Борис.– Я... ну, я ведь там действительно был...

Линьков даже растерялся – очень уж легко и просто Борис признался, что лгал все эти дни, лгал изощренно, артистически.

– Выходит, что о смерти Левицкого вы знали еще двадцатого мая? – жестко спросил он.

– Ну... можно сказать, что двадцатого...– подумав, ответил Стружков.

– И знали, почему он... умер?

– Да... знал... Поэтому я и... – Он осекся и замолчал.

Линьков ошеломленно уставился на него. Да что ж это, он теперь во всем сознается, и без особого смущения, словно это был дружеский розыгрыш! С ума он сошел, что ли?

– Тогда уж давайте по порядку, – мрачно предложил он, протирая очки. Как вы попали в лабораторию? Неужели через проходную?

К его удивлению, Борис вяло улыбнулся, словно услышал не очень удачную шутку.

– Нет, через проходную мне было бы трудновато, – с оттенком юмора сказал он.

– Я прямо сюда, в лабораторию...

– Как это прямо в лабораторию? – удивился Линьков.

Борис посмотрел на него тоже с удивлением.

– Да вот... – Он кивнул на хронокамеру. – Как же еще?

Линьков совершенно сбился с толку. Не зная, как дальше вести разговор, он уцепился за хронофизические проблемы:

– Но ведь если вы путешествовали в прошлое, вы не могли вернуться назад! То есть если вы там выходили из хронокамеры. А вы, я знаю, выходили!

– Выходить-то я выходил, – сказал Борис. – Но тут есть одна закавыка...

боюсь, что вы не поймете, это уже тонкости... Лучше бы нам сразу к Шелесту, и вы бы тогда послушали...

– Воля ваша,– сдержанно сказал Линьков, уязвленный этим упорным пренебрежением к его способностям в области хронофизики. – Но Шелест вам тоже вряд ли поверит. Всего час назад он втолковывал мне элементарную хронофизичесную истину, что раз вы вернулись, значит, из камеры не выходили и никаких действий в прошлом не совершали.

– Что касается действий, – медленно проговорил Борис, – то действий я, пожалуй, никаких особых не совершал... Мне кажется, я и не должен был отклонить мировую линию... Хотя... ах, я, дурень! Ну, конечно...

У Линькова в голове какая-то неприятная пустота образовалась от всей этой дикой путаницы, от этих нелепых ответов, совершенно между собой не согласующихся. О каком двадцатом мая, собственно, говорит Борис? Ведь если он попал туда через хронокамеру, то речь идет уже не о том "нормальном"

двадцатом мая, с которого начинается в здешнем мире дело Левицкого, а о возвращении в прошлое. А это совсем другой коленкор! Но как же тогда могли его видеть Нина и Чернышев? Видели раньше, чем он там побывал? Опять нарушение причинности! Линьков рассердился и решил взять быка за рога.

– Вот что, – сухо сказал он. – Расскажите, пожалуйста, что конкретно вы делали вечером двадцатого мая?

Борис вздохнул и досадливо поморщился.

– Н-ну... что... – Он запинался на каждом слове. – Увидал Аркадия... на диване... Хотел вызвать "Скорую помощь:

– Почему же не вызвали?

– Телефон, понимаете, не работал, – растерянно сказал Борис. – Я побежал в зал хронокамер...

– Лаборатория Чернышева ближе... – заметил Линьков.

– Я не знал, что Чернышев еще в институте... – пробормотал Борис. Вернее, не сообразил, растерялся.

– Ну, хорошо, побежали вы в зал, – скептически сказал Линьков, – и что же дальше?

– А там телефон тоже не работал! – криво усмехаясь, ответил Борис, Представляете мое положение? Я совсем растерялся!

– Так растерялись, что на все махнули рукой? – с нескрываемой уже насмешкой спросил Линьков.

Его злила эта бездарная, нелепая ложь. Злила – и опять-таки удивляла. Три дня Борис Стружков лгал виртуозно, ни на секунду не вышел из роли, а теперь не может сочинить хоть относительно правдоподобную версию, путается, противоречит себе самому...

Но Бориса возмутила эта насмешка, и он заговорил без прежней вялости.

– То есть как это махнул рукой?! – почти крикнул он. – Да вы что? Я затем, что ли, в прошлое лез? Я обратно побежал, в лабораторию. Мне вдруг страшно стало, что, пока я бегаю, Аркадий умрет... Он ведь совсем как мертвый был! – упавшим голосом сказал Борис. – Я пульс никак не мог нащупать... и дыхания не слышал... И вот тут я голову совсем потерял! Сначала решил в проходную бежать... Потом в окно высунулся: думал, может, кто пройдет по улице, я закричу, мне уже все равно было, пускай меня видят, пускай что угодно! Но никого не было...

– А Нина? – невольно спросил Линьков.

– Нину я не видел... может, она раньше проходила, еще до того, как я бегал вниз... Ну, в общем, я начал бестолково метаться из угла в угол... Стыд и позор, конечно, что я так растерялся... Но, понимаете, я-то рассчитывал, что попаду туда часов в шесть-семь вечера, а почему-то меня перебросило так поздно, почти в одиннадцать... и Аркадий уже умирал! Я к этому не подготовился как-то... и потом телефоны эти проклятые... ведь надо же!

– Действительно... – отозвался Линьков, уже без насмешки.

Он не знал, что и думать: рассказ Бориса звучал теперь гораздо более правдоподобно... "Э, за счет интонации! – вдруг обозлившись, решил он. Опять он в роль вошел, вот и все. А сочиняет по-прежнему чушь. Взрослый парень, и знал ведь все это заранее, – с чего бы он так уж растерялся?"

– Ну вот... И я сам не понимаю, чего меня туда понесло... – уныло сказал Борис.

– Куда именно? – изумленно осведомился Линьков.

– Да в хронокамеру! – Борис с ожесточением махнул рукой. – Понимаете, глянул я туда случайно и вижу: стоит там подставка, здоровенная такая! А я твердо знаю, что никакой подставки у меня в камере не было! И я вот так, ничего толком не сообразив, сунулся туда... Мне бы, дураку, подумать хоть минуточку, но где там! Совсем я был не в себе. Такой идиотизм – с ума сойти!

Но мне, конечно, и в голову не пришло, что она на автоматику включена... Я только здесь понял, в чем дело. В общем, сунулся я туда меня и швырнуло...

– Почему же вы обратно не отправились?

– Я... ну, просто я никак не мог разобраться, что произошло. Я не мог понять, почему меня швырнуло... и куда я попал...

– Как же это? – удивился Линьков.– Ведь записка тут на столе лежала, и расчеты...

– Ну да, вот записка... Но я все равно не сразу понял...

– А теперь вы уже понимаете? Разобрались во всем?

– В основном, пожалуй, да: С Ниной вот поговорил... Понял, какая путаница получилась... по моей вине...

– Берестова, очевидно, с утра была с вами?

Да, я ее у дома подстерег. Мы долго разговаривали. Потом на телефонную станцию ходили...

– Зачем? – удивился Линьков.

– Да телефоны эти проклятые, – сказал Борис, – покою они мне не давали.

Почему они все не работали, будто сговорились!

– Да, довольно странно, – согласился Линьков.

– Вот и Нина не могла поверить. Да оно и понятно. А вот, представляете:

оказалось, что двадцатого мая с двадцати двух до двадцати четырех часов кабель ремонтировали в нашем районе. В общем, отключили на два часа весь участок...

"Это уж он вряд ли сочиняет, – подумал Линьков, – это ведь в два счета проверить можно, он же понимает. Но если не врет, что же тогда все это означает?"

– Ну, ладно. – Линьков тяжело вздохнул. – Позвоню-ка я Шелесту, а то вдруг Тамара забыла передать... Да! Один только вопрос еще: вы, когда были там, записку Левицкого не видали?

Борис внезапно покраснел как рак и жалобно сказал:

– Ну, я же говорил вам, что у меня полное помрачение было!.. Нет, хотя на этот счет у меня даже имелись кое-какие соображения. Я как представил себе, что приедет "Скорая помощь", начнут все записку эту читать... Ну, а потом я попал в хронокамеру, и меня швырнуло... Ну, идиотизм получился ужасающий!

– То есть... – ошеломленно спросил Линьков, не веря своим ушам, – Вы хотите сказать, что взяли записку?!

Борис тоскливо посмотрел на него и сунул руку в карман.

– То-то и беда, – сказал он, протягивая Линькову листок. – Именно вот, взял я записку... И наделал же я дел!

В эту минуту задребезжал телефон.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Борис-72 весь позеленел, когда Аркадий это сказал. Я и сам, наверно, выглядел немногим лучше.

– Т-ты что, Аркадий?! – запинаясь, выговорил Борис. – Как это: действительно убил?! Ты что?!

– "Ты что, ты что"! – вдруг заорал Аркадий. – Реакции на уровне коммунальной кухни! Ученые вы или кто в конце-то концов?!

Он чуть не раздавил сигарету, пока закуривал, – руки у него тряслись.

– При чем здесь... ученые мы или... – совсем растерявшись, пробормотал Борис.

– А вот при том! – чуточку спокойней ответил Аркадий. – Думать надо, понимать надо!

– Но я вот именно ничего не понимаю! – уныло сказал Борис. – Ты не умер...

мой Аркадий тоже:

– А пес его знает, твоего Аркадия, почему он не умер! – Усмешка Аркадия походила на гримасу боли. – Во всяком случае, не моя тут заслуга. Это, небось, Борькины фокусы. – Он поносился на меня, – Я уж его спрашивал, но он увиливает.

– Борька, хватит! – сурово сказал мне Борис-72. – Что-ж нам, до ночи тут сидеть, пока ты соберешься с духом?

Я вздохнул: говорить мне было трудно даже после того, как Аркадий сам сказал...

– Ну, значит, так... Аркадий – не этот, а мой Аркадий, – вечером двадцатого мая глотнул смертельную дозу снотворного. Отравился... Я не мог поверить...

Но я увидел эти проклятые таблетки у него на столе...

– Ты... увидел?! – изумился Аркадий. – Когда?! Не мог ты видеть, не ври!

Я молча улыбнулся, и это взбесило Бориса-72.

– Интересно, чему ты радуешься? – свирепо спросил он. – Увидел таблетки – и что же ты подумал? Что Аркадий завел новое хобби: коллекционирует снотворные?

– Ничего я не подумал, – деланно равнодушным тоном сказал я. – Просто взял эти таблетки и сунул в карман.

– Сунул в карман?! Сдаюсь! Совсем ты меня, Борька, запутал! – Аркадий со вздохом откинулся на спинку скамейки. – Таблетки ты забрал, тот Аркадий не умер Кто же тогда умер, спрашивается? Может,я?!

– Подумай, подумай! – ехидно сказал я.– Ты же у нас гений, ты и без подсказки сообразишь, умер ты или не умер...

– Ну, я уж совсем ничего не понимаю! – заявил Борис-72. – Когда и где ты забрал снотворное? И если ты его забрал, то каким образом Аркадий отравился?

– Да вовсе он не отравился! – устало ответил я.– Ты же сам говоришь, что он с тобой работает! Только где он все же, этот неудавшийся покойник?

– Эт-то и меня интересует! – с расстановкой сказал Аркадий,– Очень даже интересует. Еще с вечера. Пробовал я звонить к нему... – Он искоса глянул на меня и повернулся к Борису-72. – Ну, в лаборатории на тебя напоролся: А вчера вечером ты его видел?

– Нет... Звонил я ему часов в семь, но никто не подошел.

– В семь! – протянул Аркадий. – В семь – это уже не то...

– А чего ты? – удивился Борис.– Мой-то Аркадий никуда не денется, у нас по времени пока не научились прыгать. Вы, ребята, лучше объясните мне, что это за история со снотворным и почему ты, Аркадий, говоришь, что убил...

Аркадия?

– На словах это не объяснишь, ты только хуже запутаешься, – сказал я. Давай я тебе все нарисую. Аркадию я уже рисовал картинки до твоего прихода.

Только он, я вижу, ни черта не понял, хоть и представлялся, что понял...

– Кое-что, положим, я понял, – возразил Аркадий. – Но, конечно, не все.

Главное – вот эта ваша встреча! Мы ведь тут пришли к выводу, что если хочешь встретиться с самим собой в будущем, то нужно раньше побывать в прошлом, так? Вот я и не понимаю! Ну да, картинки ты мне рисовал, но я, признаться, решил, что ты все это теоретически вывел и кое-что присочинил! А ты, значит, всерьез это, насчет своего скачка в прошлое? Ну, не знаю... Может, я чего-то не учел? Как же ты мог передвинуться в прошлое? Откуда у тебя взялась хронокамера?

– Вообще-то хронокамеры, если ты помнишь, в 1970 году уже существовали, – кротко заметил я.

– Ты ж понимаешь, о чем я говорю! – нетерпеливо бросил Аркадий.

– Погоди, – сказал Борис-72. – Я опять не понимаю! Почему ты говоришь только о прошлом? А в будущее в чем он мог двигаться, если не было хронокамеры...

ну, хронокамеры, пригодной для переброски человека? Впрочем, дело вообще не столько в хронокамере, сколько в том, чтобы рассчитать поле... однородное поле. Но ведь и тебе это было нужно.

Аркадий прямо сиял от гордости. Наконец-то мы сообразили, что он сделал – он, и никто другой!

– Да, вот именно... – сказал он, стыдливо потупившись. – Я... видишь ли...

ну, рассчитал я такое поле! Ну, и вот...

Он посмотрел, какое это произведет на нас впечатление. Вот ведь характер!

Ну, сделал ты дело, и отлично, и радуйся про себя. И подожди, пока люди сами оценят, что ты сделал. Так нет, разве у Аркаши хватит терпения ждать? Он уж поможет людям побыстрее все оценить, без волокиты!

– То есть ты понимаешь, что это значит? – удивленно и чуточку обиженно спросил он Бориса-72. – Я рассчитал поле, которое позволяет человеку перемещаться во времени. На любые дистанции, в прошлое или в будущее. Ну, конечно, только туда, где существуют хронокамеры.

– Как не понять! – сказал Борис. – Просто я не удивляюсь этому: ты ведь у нас гений, ты еще и не то можешь!

Аркадий подозрительно покосился на него, но промолчал.

– А что же дальше? – спросил Борис. – Нашел ты, значит, это поле и сразу решил прогуляться?

– Ну да... – уже неохотно сказал Аркадий. – Отправился я в прошлое. Потом – еще раз. Встретился с самим собой... Потом снова встретился – как раз двадцатого мая, вечером...

– Ты_. издалека? – спросил Борис.

– Из этого года, из семьдесят второго... Только, разумеется, из другого мира, не нашего...

– Понятно, понятно... Из того мира, каким он был до твоих путешествий...

Потом ты свалился на голову ему и прочим... – Борис-72 кивнул в мою сторону, – накуролесил там со своим двойником, и в результате мир стал такой, каким я его знаю – Но все равно ты мне не объяснил, почему тебя не удивляет Борькино передвижение в будущее.

– А потому, что он, как я понимаю, в будущее кинулся вслед за мной! объяснил Аркадий, – В моей хронокамере!

Он с такой гордостью сказал "в моей", словно эта хронокамера была его родовым поместьем.

– А ты чего молчишь? – накинулся на меня Борис. – Он правильно объясняет?

– Объясняет-то он в общем правильно, только не все, – ответил я, – Это верно, что сюда я ввалился случайно и в хронокамере, – я ведь рассказывал, как это было. Но в двадцатое мая 1970 года я прибыл намеренно. И в своей хронокамере.

Я Аркашеньке это все рисовал, но он просто не может поверить, что кто-то, кроме него, способен рассчитать поле... Ты же знаешь Аркашеньку, от скромности он не умрет!

– Я не отрицаю в принципе, – с достоинством произнес Аркадий. – Я всегда был о тебе высокого мнения, Борис, ты же знаешь... Ну, и потом, ты ведь работал со мной... Это тоже кое-что значит... Но не надо преувеличивать... да! Не стоит, знаешь ли, преувеличивать...

– Это в каком же смысле преувеличивать? – спросил я.

– В этом самом. Говоришь, что я от скромности не умру, а сам-то? Я да я, в своей камере прибыл, я уже два года назад все это рассчитал. Не советую тебе, знаешь ли...

– Ну, а если все-таки? – спросил я, с любопытством глядя на Аркадия. Если на минуточку допустить, что я и вправду взял да рассчитал поле? Еще в 1970 году? Тогда что?

– Тогда честь тебе и слава! – неуверенно сказал Аркадий. – То есть ты и так молодец, если действительно отправился в прошлое в своей хронокамере.

Действительно, Борька?

– Действительно... – сдержанно ответил я.

– Молодец, молодец! – величественно отозвался Аркадий. – Это здорово! И этого вполне достаточно, чтобы похвастаться. А преувеличивать, я ж говорю, незачем...

Я неопределенно хмыкнул. Что-то крылось за этими словами Аркадия... Ну, ладно, потом выясню!

– Ладно, не буду преувеличивать, раз тебе это не нравится, – кротко согласился я. – Борька, смотри сюда!

Я быстро восстановил чертеж, который делал для Аркадия.

– Видишь? – говорил я Борису. – Линия 1 – это его мир, где он изобрел свою "машину времени", нашел свое поле. Вот он прибывает к нам...возьмем для простоты последнее его прибытие, двадцатого мая... Иначе много чертить придется, – ведь он всякий раз, когда прибывал к нам, новую линию создавал – Ну, ладно, пусть линия 1 – последняя из линий, созданных Аркадием. Это не та, где он рассчитывал поле, а та, с которой он свалился в "мое" двадцатое мая.

Аркадий поглядел на мой чертеж, сдвинул брови и о чем-то задумался. Борис-72 был заинтересован до крайности.

– Эти вот две параллельные линии, которые начинаются от двадцатого мая, – это встреча двух Аркадиев, да? – спрашивал он, не отрывая глаз от чертежа.

– Ну да! Они встретились в лаборатории, потом, видимо, пошли вместе в зал хронокамер – Ну, Аркаша нам это обрисует подробней... Постой, а ты разве об этом не слыхал?

– Да ни черта я не слыхал и ни черта не знаю, ясно тебе? – огрызнулся Борис-72. – Куда мне до вас! Вы бывалые люди, знаменитые путешественники, а я жалкий провинциал... И вообще не обо мне речь. Давай дальше! Крест это что?

– Это смерть моего Аркадия, – неохотно проговорил я.

Каждый раз, когда я об этом вспоминал, вся история переставала мне казаться хоть отчасти забавной. Ведь своего Аркадия я так и не спас. Да это было и невозможно, я подсознательно все время это понимал. В том мире, который я покинул, смерть Аркадия Левицкого осталась фактом, и никакая хронофизика не могла этого изменить.

Я посмотрел на Аркадия. Другой Аркадий... Вот он, пожалуйста, жив-здоров.

Сидит рядом – рукой потрогать можно – и тоже смотрит на меня. И, кажется, понимает, о чем я думаю. Во всяком случае, глаза у него очень грустные.

– Я понимаю... – хмурясь, сказал Борис-72. – Для меня это только слова, я ведь ничего сам не видел... Ты говоришь – "смерть моего Аркадия", и я ведь вижу, что для тебя это действительно смерть, что тебе и сейчас больно... Я просто представить себе не могу, как это все получилось с отравлением и с прочим... Но если ты это нарочно затеял, Аркадий, то... Нет, не буду!

Досказывай, Борька, а потом мы за него возьмемся.

– Да мне уже нечего досказывать. Этот вот пунктир – это моя жизнь с двадцатого на двадцать третье мая того же года. Невеселая жизнь, прямо скажем. То есть ночь я преспокойно проспал, а утром двадцать первого вызывают меня срочно в институт и сразу обухом по голове: Левицкий отравился! Следователь выспрашивает, почему Левицкий это сделал, а я даже приблизительно не могу понять, почему! Чего я только не напридумывал! Целые детективные романы!

– Постой, постой! – вмешался Аркадий. – Чего ты чушь-то городишь? На какого лешего ты сочинял детективные романы, когда в записке все объяснялось?

– Так ведь не было записки... – виновато сказал я.

– То есть как не было?

– Ну, была, но ее кто-то украл:

– Украл? Ну, знаешь! Ври, Борька, да знай меру!

– Нет, ну вас, ребята! – сказал Борис-72. – Я больше не могу. Уйду я лучше от греха... – И в подтверждение этого он поудобней уселся на скамейке.

– А ведь правда, Борька, совсем ты заврался! – осуждающе обратился ко мне Аркадий. – Сознайся, что насчет украденной записки ты просто сочинил! Ведь не может этого быть!

– Не может быть... – сердито пробормотал я. – Как же, интересно, не может, когда было! Сперли твою записку – и все!