Текст книги "Кто есть кто (фрагмент)"

Автор книги: Ариадна Громова

Соавторы: Рафаил Нудельман
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

– Может, он все же не написал? – вслух раздумывал Аркадий. – Странно: Мы же обо всем договорились, вместе сочинили текст. А расчеты я заранее сам написал.

– Вернемся к нашим баранам, – сказал Борис, – а вернее, к нашему барану.

Можешь ты нам объяснить, баранья голова, что и почему ты натворил однажды двадцатого мая?!

Аркадий со злостью погасил сигарету о подошву туфли, выпрямился и сказал преувеличенно твердым тоном:

– В общем, так! Когда я решил эту задачу и понял, что теперь есть практическая возможность передвигаться по времени, я пришел к мысли, что необходим решающий эксперимент... ну, для проверки безопасности движения.

Меня холодом обдало: я догадался, в чем дело. Я посмотрел на Бориса, ища сочувствия, но тот таращился на Аркадия, ничего еще не понимая: Нет, все же мы с ним разные люди! Вот он не видел Аркадия мертвым, а это многое меняет...

– Ну, вот – И тогда я подумал, – уже более спокойно продолжал Аркадий, – что самый радикальный вариант парадокса времени – это когда человек убивает сам себя. Не дедушку или папу, а именно себя! Ведь только так и можно обеспечить чистоту опыта. Но почему-то никто до этого не додумывался...

А он додумался! Он, видите ли, сообразил! Борис-72 вдруг замычал, как от боли: видно, и до него дошло!

– Чего вы на меня выпучились? – раздраженно сказал Аркадий. – Как маленькие!

Вы что, не понимаете: я же не кого-нибудь, а самого себя! Имею я право сам себя убить?

– Это ты кого спрашиваешь? – мрачно отозвался Борис-72, – Меня с Борькой, что ли? Удачную аудиторию подобрал:

Да уж, действительно! Менее подходящую аудиторию на всей Земле не сыщешь.

Мы-то не нуждались в абстрактных выкладках: нам достаточно было посмотреть друг на друга...

– Ну, вот я – имею я право его убить? – Борис-72 произнес это вслух, указывая на меня. – Ты вообще хоть сколько-нибудь соображаешь, Аркадий, или уж вовсе?..

Аркадий опешил. Он даже не сразу смог заговорить.

– Понимаете, ребята...– сказал он наконец почти умоляющим тоном. Понимаете, это же совсем другая ситуация... Я как-то даже отвлекся от нее, когда начал объяснять – ну, насчет двадцатого мая – переключился на свое тогдашнее психологическое состояние... А я ведь тогда совсем иначе думал, абстрактно! Вы тут сидите и смотрите друг на друга, а я...

– Ты что же, все это обдумал заочно? – саркастически спросил Борис-72. – А потом явился в двадцатое мая и кокнул своего двойника, не глядя? Спиной ты, что ли, к нему стоял в этот момент? Ну поделись опытом, чего ж ты!

Аркадий сунул в рот сигарету, начал яростно чиркать спичками, три сломал, пока удалось ему закурить. Сделав глубокую затяжку, он сказал:

– Насчет прав, допустим, я ляпнул сгоряча: верно, какие тут могут быть права! Но обязанности у меня ведь были?

– Обязанности? Это по отношению к кому же? – иронически осведомился Борис. – К себе как к личности? К двойнику? Или уж прямо – к человечеству?

– Ничего я тут смешного не вижу! – огрызнулся Аркадий. – Именно вот по отношению к человечеству! А ты как думал? Человечество получает от меня шикарный подарочек: возможность передвигаться во времени. А подарочком этим можно распорядиться так, что он окажется пострашнее термояда, сам понимаешь!

Изменение миров, вмешательство в прошлое, в будущее, временные петли и прочие парадоксы: Так, по-твоему, я должен был сунуть людям этот ценный подарочек, весело улыбнуться и отойти в сторонку: мол, разбирайтесь сами? А я вот думаю, что я обязан был, – понимаешь, обязан! – лично проверить хотя бы самые важные аспекты!

– Что-то в этом есть, конечно... – нехотя согласился Борис-72 после долгого молчания.

Ну да, в какой-то степени Аркадий был прав... Если б я сделал свое открытие не в такой дикой спешке, если б у меня была хоть какая-то возможность подумать, я бы тоже постарался проверить все, что возможно...

– Осудить меня, конечно, легче легкого! – продолжал Аркадий. – Почему, дескать, он в одиночку полез куда не надо, почему к коллективу не обратился!

Ну, каюсь, ну, не лежит у меня душа к благоразумным поступкам! Против натуры ведь не попрешь. Поймите, ребята, я ведь тоже человек! Я два года над этим голову ломал – Все кругом говорили – "невозможно", "непробиваемо", а я вот пыхтел-пыхтел и пробил! И что же, я после этого пойду на семинар и тихо-спокойно доложу, что, мол, так и так, мною доказана принципиальная возможность путешествия человека во времени: А потом начальство отберет какого-нибудь дуба с железными нервами и железобетонными мозгами для первого в истории путешествия во времени, и этот дуб на моих глазах несгибаемо полезет в хронокамеру, а я буду стоять в сторонке и облизываться?! Нет уж, извините!.. Я сначала даже ничего особенного и не хотел... Просто нужно было проверить свои расчеты на практике.

– Ну, ты у нас индивидуалист известный! – сказал я. – Но все же объясни: ты что хотел доказать именно этим экспериментом? Зачем тебе понадобилась такая жуткая конструкция?

– Догадаться, в общем-то, можно, – отозвался Борис-72. – Все время ведь долдонят о парадоксе времени и о том, что из-за него путешествия во времени фактически невозможны. Вот Аркадий и решил, наверное, доказать, что все это враки. И выбрал для этого самую, можно сказать, энергичную форму локального вмешательства... Так ведь, Аркадий?

– Это-то да, – сказал Аркадий, – но тут была еще одна весьма существенная идея. Мы вот сидим и малюем эти мировые линии – одиночные, двойные и так далее. А по существу-то, что мы о них знаем? О их взаимосвязи, например?

Человек передвинулся в прошлое и встретил там своего двойника. Начинаются две линии: путешественника и его двойника. Так связаны они между собой или не связаны? Если связаны, тогда выходит, что путешествия во времени строго лимитированы пределами индивидуальной жизни. Скажем, если тебе двадцать восемь лет, то ты можешь передвинуться в прошлое никак не дальше, чем на двадцать восемь лет – ну, а в будущее и вовсе опасно лазать: шагнешь на два года вперед, а тебя там, может, уже и нет, ты месяц назад под трамвай попал... и все, ты исчезаешь, не выходя из хрононамеры! В общем, не шибко интересно получается. Никакой охоты на бронтозавров-динозавров, никаких дружеских собеседований с праправнуками, а положено тебе прожить, допустим, семьдесят лет, ну и мотайся взад-вперед в этих пределах. А вот если эти линии не связаны, ну тогда простор полный, хоть в прошлое, хоть в будущее валяй без задержки! Усвоили, орлы?

– Слушай, но ведь это можно было проще проверить, – сказал Борис. Уселся бы ты поудобней в камере да задал бы ей сорок лет назад или сто вперед, где тебя наверняка нет, – вот тебе и была бы проверочка!

– Привет! – сердито ответил Аркадий. – А кто бы проверял, интересно? Ведь если б линии были связаны, так я испарился бы в хронокамере и не успел бы даже осознать, что происходит!

– Ну, мышей бы послал...

– Никаких мышей у меня не было! – огрызнулся Аркадий. – За кота мне, что ли, было работать, мышей ловить? А потом, с мышами и вовсе уж ничего не разберешь. Куда мыша двигать, на какую дистанцию, и как с него отчет получить?

– А твой фокус – это решение? – угрюмо спросил я.

– Да как тебе сказать – Сейчас-то я вижу, что это тоже не блеск... Но тогда мне казалось, что это идеальный вариант... Ну, и потом, я так считал: это все же опыт на самом себе: И решение такое изящное... Словом, не устоял я!

Я вздохнул. Аркадий есть Аркадий. Он, может, до конца жизни своей будет помнить об этом опыте, в котором у него были шансы спастись, а у того Аркадия не было, и никогда не простит себе этого. Но это про себя; а перед другими Аркаша и виду не подаст, наоборот, будет орать, что он поступил правильно, а мы все кретины, способные мыслить только на уровне коммунальной кухни... Да это и вправду был эксперимент на самом себе... в том или ином смысле. Понимал ведь Аркадий, сам признался, что понимал: если он окажется прав, если линии двойников между собой не связаны, то эксперимент обернется убийством Аркадия-70... пусть самоубийством, но вина с него, с Аркадия-72, все равно не снимается.

А если окажется, что он не прав, что линии эти как-то связаны, что путешествие во времени не разрывает связи между прошлым и будущим в жизни человека, тогда должны погибнуть оба. Как только хронокамера, двигаясь вперед во времени, достигнет того момента, в который наступила смерть Аркадия-70 из-за отравления нембуталом, Аркадий-72 исчезнет в хронокамере...

Погибнет, ничего не узнав и не доказав...

– Знаешь, Аркадий, чем больше я думаю, тем меньше у меня все это в голове укладывается! – хмуро сказал Борис-72. – Что у тебя склонность к авантюризму, это я всегда знал. Но тут уж даже не авантюризм, а... ну, просто черт те что! Ты мне только не читай лекций на тему о том, как врачи себе чуму прививают. Это я сам отлично знаю. И знаю, что прививают чуму или еще что самому себе, а не кому другому, хотя бы и брату-близнецу!

– Ты, надеюсь, понимаешь, что если б я мог обойтись самим собой – вот этим... – сказал Аркадий, не глядя на него.

– Понимаю. Ничуть не сомневаюсь в твоей личной храбрости. Но и собой одним рисковать без крайней необходимости не следует. А уж другим человеком...

Ведь всегда при опытах стараются заменить людей манекенами, автоматами, животными...

Борис выдохся и понуро замолчал. Я его вполне понимал. Но я видел, что это, в общем-то, пустой разговор. Во-первых, сделанного не воротишь: на той мировой линии Аркадий Левицкий умер, и там этого уже не исправишь.

Во-вторых, необходимость совершенно ясна... Ну, Аркадий в этом духе и ответил.

– Вот когда ты мне специально натренируешь кота или пса, чтобы он отправился в прошлое, кокнул своего тамошнего двойника и вернулся, чтобы доложить результаты, тогда и поговорим, – мрачно усмехаясь, сказал он. – И вообще отлично ты понимаешь, что никакие тут автоматы и никакие звери не помогут, а нужен человек. Рассудком понимаешь, а чувства бунтуют, верно? Нельзя, мол, так! Это, мол, убийство! Ты смотришь на Борьку и понимаешь, что ты его не мог бы уговаривать на такое... Верно, ты не мог бы! Вам, Стружковым, такие идеи просто в голову не придут! Но скажи по справедливости: не кажется ли тебе, что кому-нибудь да должны приходить в голову такие вот неприятные идеи? Что это даже удобно: можно спокойненько сидеть и обличать подонков, которые до такого додумываются!

Вот тут мы с Борисом-72 среагировали совсем по-разному! Борис разозлился, у него даже дыхание сперло от злости, и он с трудом сказал, что, мол, пожалуйста, пускай Аркадий закажет себе светящийся неоновый венчик или терновый венец из поролона и носит повседневно, а он на такую славу не претендует. А мне сделалось очень грустно, и я начал сбивчиво уверять Аркадия, что мы его понимаем и что никто его не обвиняет...

– Нет, обвиняет! – перебил меня Аркадий. – И он обвиняет, и ты... Ну, ты это лучше как-то воспринимаешь... Неужели тебе не понятно, – обратился он к Борису-72, – что другого выхода просто не было? Если бы принял нембутал я, это значило бы одно: что Аркадий Левицкий дожил до 1972 года, а там умер. На Аркадия-70 это никак не повлияло бы. Если бы Аркадий-70 принял нембутал в обычном мире, без переходов во времени, результат был бы тоже однозначным:

Аркадий Левицкий дожил только до 1970 года, и в 1972 году уже некому размышлять над этими проблемами. Но после моего перехода в прошлое наша линия удвоилась. – Аркадий ткнул прутиком в мой чертеж. – И если одна из этих линий оборвется вот здесь, – он обвел кружочком крестик на линии Аркадия-70, – что произойдет тогда с другой линией? Вот в чем был вопрос! И ответить на него можно было только одним путем... Тебе что, действительно это непонятно? А тебе? – спросил он нас обоих поочередно.

Лицо у него почернело, заострилось. Я глянул, и мне стало больно.

– Борька, прекрати этот разговор, – взмолился я. – Достаточно мы уже понимаем, и никаких сейчас других путей не видим, а если б и увидели, то сделанного не переделаешь.

– Ладно... ты, наверное, прав, – буркнул Борис. Некоторое время мы все молчали. Борис спросил:

– Ну, хорошо, а зачем тебе понадобилось тут же рвануть в будущее? Ты что, не мог там... пронаблюдать...

Аркадий с испугом глянул на него и тут же отвернулся.

– Я считал... – ответил он, слегка запинаясь, – я предполагал, что мне следует пересечь в хронокамере момент его... исчезновения.

Сам же я только что предложил прекратить этот разговор, а тут не утерпел, ввязался.

– Хитришь, Аркашенька, – сказал я. – Ни черта тебе не нужно было пересекать, а просто боялся ты смотреть, как он будет умирать... боялся, что не выдержишь, начнешь его спасать, и эксперимент сорвется... Так ведь?

Аркадий поносился на меня, но ничего не сказал.

– Так оно и было, чего уж! – с горечью сказал Борис-72. – Смерти он, конечно, не боялся. А душевной пытки, которую сам же себе устроил, испугался. Решил сбежать... Еще и потому ты решил сбежать, что верил в свою теорию. Верил, что ваши линии не связаны, что он умрет, а ты останешься...

Слишком ты у нас умный... слишком ты хороший хронофизик... И тот, твой Аркадий, он ведь такой же! Он тоже все это знал, наверное... Ведь знал?

– Знал... догадывался... – хмуро подтвердил Аркадий. – Мы оба сознательно шли на риск... – Он повернулся и в упор посмотрел на нас обоих. – А вам не кажется, что в таких условиях... ну, что остаться в живых – это... это тоже риск?!

– Ах, кретин! – простонал Борис-72. – Надо же, чтобы встретились два таких кретина! Что вы с собой наделали!

– Борис, мы же уговорились! – почти закричал я. – Не надо больше! Это бесполезные мучения, не надо, я не хочу!

– Ладно, ладно, прекратим! – поспешно сказал Борис.

Мы опять некоторое время молчали. Но молчать тоже было тяжело.

– Слушайте, ребята, – сказал Борис-72, глянув на часы. – Я сейчас позвоню Шелесту – без объяснений, просто позвоню, что мне пришлось выйти по экстренному делу, пускай думает пока, что хочет... а потом мы кое-что быстренько довыясним, и... – Он запнулся, потом повторил: – Так я пойду позвоню!

Пока он ходил звонить, мы с Аркадием сидели молча. По-моему, мы оба устали и радовались хоть коротенькой передышке.

Борис-72 вернулся довольный, усмехающийся.

– Сказал я Шелесту, – еще издали начал рассказывать он, – что, мол, задержусь еще часок, а он не в духе, видно, как заорет на меня, аж трубка завибрировала в руке! Я чего-то бормочу, а сам думаю: "Ори, ори! Не так заорешь, когда узнаешь!" – Он уселся на скамейку и с нежностью оглядел нас, – Нет, ребята, это ведь так здорово! Это... Слов нет, до чего здорово, что вы здесь!

– Осложнений, между прочим, не оберешься оттого, что мы здесь... трезво заметил Аркадий.

– Нет, правда! – Бориса-72 это скептическое замечание ничуть не расхолаживало. – Понимаете, сначала меня это слишком уж потрясло, ну совсем я ошалел... Потом я запутался во всех ваших переходах и недоразумениях... а под конец еще и:Тут он осекся, потом торопливо продолжил: – Словом, я больше удивлялся, ужасался и так далее... А теперь, когда я представил себе, как буду рассказывать об этом Шелесту... и всем... и вы тут будете!.. Ну, ребята!

– Словом, теперь ты ощутил радость бытия! – сказал Аркадий, но уже не насмешливо, а сочувственно, и лицо у него как-то оттаяло, ожило.

Мне и самому стало вроде легче. "А что в самом деле! – подумал я.– Тот же институт, те же люди... Свои ребята-хронофизики, они-то должны примириться с тем, что у Левицкого и Стружкова окажутся дубли... Шелест как-нибудь уладит все формальности по административной линии... И будем мы все работать..."

Тут я спохватился, что мне все же будет трудновато – ведь я отстал на два года, – но потом решил, что ничего, наверстаю.

– А что я, собственно, буду рассказывать Шелесту? – забеспокоился вдруг Борис. – Я же ни черта толком не понял. Слушай, Аркадий, объясни мне наконец по порядку, с чего оно началось, твое первопроходчество... Конец-то я уже знаю...

– Даже не придумаю, с чего начать... – сказал Аркадий.

– С начала, – глубокомысленно посоветовал я. – Меня так в школе еще учили...

Вот, значит, рассчитал ты свою машину времени, возликовал, разумеется, и – что же ты дальше делал?

– Дальше? Ну, дальше я для начала рванул на год назад. И тут же вернулся, не выходя из камеры. Трясся, конечно, когда в камеру лез, аж зубы лязгали. Ну ведь, честно говоря, ни в чем я не был уверен. Расчеты расчетами, а на практике вполне может иначе получиться... Какая-нибудь чепуховая неувязочка – и все: был Левицкий, нет Левицкого, и искать его негде. Ну, а с другой стороны, конечно, любопытство терзало до невозможности: мол, как же это выглядит, путешествие-то во времени?

– Живут же люди! – вздохнул Борис.– Катаются туда-сюда за милую душу, а ты тут сиди... Ну, и как же это выглядело?

– Да никак не выглядело! Автомат сработал, включил поле... ну, вот Борька рассказывал... в общем, то же самое: красный туман, тяжесть такая наваливается на тебя – ни охнуть, ни вздохнуть... И все – ты аккуратненько валишься на пол и ничего не видишь. Я очнулся и никак не пойму, был я в прошлом или не был. Вышел из камеры – все по-прежнему, никаких изменений. Но глянул на контрольную запись и вижу: есть! Есть оно, перемещение!

– Ты включал автомат и на запуск и на возвращение? – спросил Борис.

– А как же иначе? Кто ж меня вытащил бы оттуда?

Я вспомнил, как погас индикатор на пульте... Что-то тут не клеилось... Но я не мог сообразить, в чем загвоздка...

– Постой, а как же насчет изменения мира? – допытывался Борис. – Раз ты совершил путешествие в прошлое, значит, ты изменил мир... А в измененном мире автомат, наверное, не был включен на твое возвращение. Так кто же тебя вернул?

Ах, молодец! Ну, конечно, именно это меня и сбивало с толку! Глазок индикатора погас, как только я начал по-настоящему вмешиваться в реальность.

Ведь в измененной реальности, в том мире, который я сам невольно создал, Борис Стружков двадцать третьего мая 1970 года не включал автомат хронокамеры. Камера была, и автомат был, но только никто его не включал.

Поэтому он и в прошлом, где я находился – вечером двадцатого мая, оказался выключенным.

– Так ведь я же в прошлое не вмешивался, – сказал Аркадий, – я вообще не выходил из камеры, а к тому же валялся без сознания... Какое уж тут изменение!

– А сам факт перехода? – неуверенно спросил Борис.

– Не разводи мистику, Борька! – морщась, сказал Аркадий. – Раз я не выходил из хронокамеры...

– А ты уверен, что сам-то не разводишь мистику с этим выходом-невыходом из хронокамеры? – вмешался я.– Вот я, например, когда перешел в прошлое, так первым делом, еще оставаясь в камере, убедился, что лаборатория пуста. Но потом вышел из камеры и черт те сколько простоял в проходе из технического отсека...

– А что ты там делал? – заинтересовался Аркадий.

– Да вот именно, что практически ничего. Стоял и думал, как быть, с чего начать и так далее. Я никого не видел, и меня никто не видел. Так вот, спрашивается: если б я простоял таким образом даже целый час, а потом ушел бы в камеру и отправился назад, изменился бы от этого мир?

– Что ты дурака валяешь, Борька! – сердито сказал Аркадий. – С чего ему меняться, если ты никаких изменений не внес? Мир – это не твое или мое представление, мир – это реальность! И пока ты на нее реально не воздействуешь, она реально и не изменится. Насчет выхода из камеры я говорил условно, для наглядности. А на самом деле ты мог, допустим, походить по лаборатории, даже посидеть за столом, поработать. Если тебя никто не увидит и никаких следов твоего пребывания в этом мире не останется, то ты вернешься в свой прежний мир, не отклонив мировой линии.

– А если представить такую ситуацию: ты совершил переход, лежишь без сознания в хронокамере, и в это время тебя кто-нибудь видит сквозь стекло, допустим, тамошний Аркадий или Борис. Но прежде чем они успевают что-либо предпринять, автомат срабатывает, и ты отправляешься обратно. В этом случае как? Есть изменение?

– Каверзная ситуация! – Аркадий покрутил головой. – Н-да... опасаюсь, что я уже не попал бы в свой прежний мир. Ведь тут налицо изменение, причем довольно основательное: они увидели бы воочию, что путешествие во времени уже осуществлено на практике! А это сразу изменило бы их психику, их отношение к делу, привело бы к ускорению открытия...

Конечно. Если б я в тот вечер не знал точно, что переход практически осуществим, ничего бы я не добился. И не было бы "моего" способа перехода...

У Аркадия совсем по-другому, наверное, решено...

– Аркадий, объясни ты мне, – сказал я, – почему это у тебя в камере всех по голове бьет? Для полноты впечатления, что ли?

– Ничего не всех, – недовольно ответил Аркадий. – Меня только в первый раз двинуло, но это я сам был виноват, заставил автомат слишком быстро поле наращивать. А ты, наверное, бегал по камере, суетился...

– Значит, у тебя поле не совсем однородное?

– Да. И нарастание идет не совсем плавно. Надо еще поработать. Ну, да ты же сам это знаешь, если... – Аркадий вдруг замолчал и, что-то сообразив, уставился на меня. – Постой, Борька! Я, похоже, опять чего-то не усвоил.

Записки, ты говоришь, не было. Но ведь расчеты мои ты видел?

– Где же я мог их видеть, интересно?

– Слушай, ты мне голову не морочь! – рассердился Аркадий. – Расчеты уж во всяком случае были, я их сам написал!

– Сказано тебе: не было! В моем мире не было ничего: ни записки, ни расчетов, никаких объяснений! Просто ты умер – и думай об этом что хочешь!

Вот я и думал. До того додумался, что всех начал подозревать. Даже себя...

– Это каким же образом? – удивился Борис.

– Да таким образом, что сплошная была путаница, и чем дальше, тем хуже! – сказал я. – Я и сейчас не все понимаю, что у нас там творилось. Во-первых, этот вот Арнашенька по институту разгуливал сразу после конца рабочего дня – и непременно всем на глаза попадался...

– Уж и всем! – возразил Аркадий.– Одна только Нина меня и видела. Правда, разговор у нас получился дурацкий...

– А если к этому прибавить твой дурацкий костюм, – сказал я. – Или, может, это у тебя хроноскафандр?

– А она и костюм разглядела? – удивился Аркадий. – Во, глазастая! На лестнице ведь темно совсем...

– Разглядела, однако! – злорадно ответил я.– Тебя и Ленечка Чернышев разглядел, когда ты дверь лаборатории открывал!

– Надо же! – пробормотал Аркадий. – Еще и этот кретин...

– Ты зато очень умный! Стоит на пороге и выясняет отношения с двойником!

Подходящее выбрал местечко!

– Нет, ну надо же! – повторил Аркадий. – Неужели он слышал? И ничего не понял?

– Ты сообрази, – сказал я, – кто же мог что-нибудь понять? Мы больше всего старались додуматься, с кем ты говорил, кто сидел в запертой лаборатории и как он туда попал. Лекечка даже сказал, что у этого человека голос похож на твой, и все равно нам в голову не пришло...

Борис-72 напомнил, что он пока ничего не понимает. Я спохватился и начал ему объяснять,как было дело. Когда я сказал, что Аркадий старался выставить меня из лаборатории ровно в пять и затеял дурацкую ссору, Борис-72 вдруг заволновался.

– Погоди,– сказал он, – я ведь это тоже помню... эту ссору! Дурацкая действительно ссора, совершенно беспричинная... Аркадий на меня орал...

– А ты что? – с интересом спросил я.

– Как что? Ты и я тогда ведь еще не были разделены... до вечера двадцатого мая все у нас было общее.

Мы улыбнулись друг другу. Сейчас мне было даже приятно думать, что он знает обо мне все. Мы с ним будем идеально понимать друг друга... Я сам себе готов был позавидовать, что в его... в моем лице у меня имеется такой надежный друг.

– Но я пока не понимаю, почему ты мог подозревать себя, – сказал Борис-72.

– Да потому, что дальше совсем уж чудеса пошли, – начал объяснять я. Аркадий-то действительно слонялся в этот вечер по институту. А вот почему меня видели в институте в одиннадцать вечера, когда я твердо знаю, что в это время сидел в библиотеке?

– Я тоже сидел в библиотеке после того, как с Аркадием поссорился,растерянно сказал Борис-72. – Нет, серьезно, я это помню...

Аркадия это ужасно развеселило.

– Встреча двойников в библиотеке! – завопил он.– Рука руку моет, дубль дубля покрывает! Алиби друг другу создают! Один для алиби в библиотеке торчит, другой в это время свои темные делишки вершит!

– Да ну тебя! – урезонивал я его. – Как же мы могли друг другу алиби создавать, если Борис Стружков был в то время всего один?

– Э, брось! – не сдавался Аркадий. – Ты же сам заявил, что отправился в прошлое!

– Да ты пойми, чудак! Я ведь только двадцать третьего узнал, что меня будто бы видели двадцатого вечером в лаборатории! Двадцать третьего, понял? И ни в каком прошлом я тогда еще не бывал! Даже мне и не снилось!

– Нет, у меня что-то мозги не срабатывают, – признался Борис-72. Может, ты объяснишь все по порядку?

Я объяснил по порядку. Аркадий слушал с сочувственно-иронической усмешкой, а Борис-72, потрясенный, крутил головой.

– Ну и ну! – сказал он под конец. – Это же действительно обалдеть можно! – Он помолчал секунду.– Но, знаешь, Нина... Нина меня все-таки удивляет... Ты думаешь, она действительно пошла к этому... Линькову?

– Наверное... – ответил я. – Ты бы видел, в каком она была настроении... И в конце концов ее тоже понять можно...

– А я вот не могу ее понять! – с неожиданной горечью сказал Борис-72. Никогда бы я не подумал, что Нина...

У меня вдруг сердце стукнуло так гулко и больно, будто о ребра ударилось.

– Ты... с ней? С Ниной? – тихо спросил я.

– Ну да... – не глядя на меня, пробормотал Борис.

– Не дурите, ребята! – прикрикнул на нас Аркадий. – Это же совсем другая Нина!

– В каком смысле другая? – удивился Борис.

Но я сразу понял, что имеет в виду Аркадий.

– Ну, как же ты не понимаешь! – с азартом начал я втолковывать Борису-72. – На нашей линии все ведь пошло совсем иначе. Ты сообрази, сколько мы там пережили за три дня! Смерть Аркадия, расследование, тайны какие-то кругом, эта дьявольская путаница с двойниками! Да представь только, что вот ты своими глазами увидел Нину в окне лаборатории, а она все начисто отрицает и какую-то нелепую комедию разыгрывает!

Борис-72 слушал меня, болезненно морщась.

– Нина все равно та же самая, – пробормотал он, – только линия у нас, верно, спокойная... А люди все те же...

– Да ничего подобного! – настаивал я. – По-твоему, бытие не определяет сознание, что ли? Да я, знаешь, как изменился за эти трое суток!

– Доказывай, доказывай, Борька! – невесело сказал Аркадий. – Доказывай ему, что с его Ниной все в порядке, а себе – что это не твоя Нина, а совсем другая.

– Разве это не правда? – упавшим голосом спросил я.

– Правда, правда, успокойся! – серьезно ответил Аркадий. – И больше об этом не надо. Не советую.

"Это правда. Это должно быть правдой, – твердил я себе. – Та Нина, которую я увижу здесь, Нина, которая два года замужем за Борисом, она другая. Она прожила на два года больше той, моей Нины, и прожила их без меня, но она не прошла через эти страшные трое суток... Она, конечно, другая..."

– Борька, бросай лирику! – хмуро сказал Борис-72. – Объясни мне все же, что из этого следует. Временная петля, что ли, у тебя получилась? Ведь выходит, что тебя видели двадцатого вечером в лаборатории, а после этого ты вернулся снова в двадцатое и тебя увидели в лаборатории? Замкнутая петля? Вроде как в том рассказе – помнишь? – где археолог берет из музея нож, приносит его в прошлое, а там, после его смерти нож помещают в музей, где он его и взял?

– Ничего подобного! – возразил я. – В том-то и дело, что никакой петли не было. То есть я сначала и сам подумал, что это петля и что я уже сделал нечто такое, о чем сам еще не знаю. Я подозревал, что таинственный незнакомец, который ждал Аркадия в запертой лаборатории, это я и есть... Ну, и что я, может быть, как-то участвовал в убийстве или в смерти Аркадия... Но потом я понял...

– С ума сойти! – ошеломленно сказал Аркадий. – То есть я уже ничего не понимаю! Записки ты не видел, расчетов – тоже. Ну, а как же тогда ты попал в прошлое?

– Я ведь уже объяснял, – довольно сухо ответил я. – Сам я все рассчитал, без тебя. Понятно?

– А если всерьез? – нетерпеливо отозвался Аркадий.

Я отвернулся. Мне действительно стало обидно.

– Нет, послушай, – сказал Аркадий. – Серьезно, я был уверен, что ты сделал все это по моим расчетам. Поэтому я и не удивился, когда ты нарисовал это вот... – Он кивнул на чертеж. – Но если расчетов у тебя не было, то... как же ты?

– Ну, сам я, сам рассчитал! – сердито сказал я. – Никак ты не можешь поверить, что я на это способен? Прижали меня к стенке, вот и пришлось мне поднатужиться изо всех сил. Ну, а кроме того, я ведь на 90 процентов был уверен, что какой-то Стружков уже путешествовал во времени. Только так можно было объяснить загадочное появление моего двойника в лаборатории...

– Понятно, – отозвался Аркадий. – Если ты знал, что это сделано...

– Ну да! Мне оставалось только додуматься, как это было сделано. Вот я и додумался.

– То есть, – сказал Аркадий, – ты что же, сам рассчитал мое поле?

Тут я уж совсем разозлился.

– Спрячь свое поле в карман, а то упрут! – заорал я. – Нужно мне очень твое поле! У меня свое есть!

– Что значит свое? – надменно спросил Аркадий, – В каком смысле?

– В самом обыкновенном смысле, – сказал я уже спокойно. – Я свое поле рассчитал, а не твое. По своему собственному методу.

– Не сочиняй, Борька! – твердо заявил Аркадий,– Не надо!

Линькову наконец становится все ясно Борис торопливо сунул Линькову три смятых листка из записной книжки и схватил трубку.

Линьков осторожно разгладил листки. Крупный размашистый почерк, уверенная четкая подпись: "Аркадий". Линьков прочел записку, и его жаром обдало. "Не может быть!" – прошептал он. Снова прочел... Всмотрелся а чертеж. Нет, но это же невозможно... За его спиной Борис негромко говорил:

– Да, Игорь Владимирович, да... безусловно. Считаю это возможным... Нет, никаких побочных эффектов не наблюдал... Ну... это я лучше на месте объясню... Да, сейчас...

– Я пойду с вами, – сказал Линьков.

– Да, пожалуйста: – ответил Стружков.

В коридоре он спросил:

– Вы все поняли?

– Где там все! О расчетах я уж и не говорю.

– Я тоже не о расчетах говорю.

– Если говорить о сути эксперимента... с точки зрения хронофизики это, насколько я понимаю, здорово! А вот с моральной точки зрения...

– Да, это сложная проблема, – согласился Борис.

"С запиской-то ясно, и вообще с Левицким теперь вроде бы все прояснилось, – думал Линьков, вышагивая рядом с Борисом. – Но зато с вами, дорогой товарищ Стружков, мне что-то ничего не ясно, и чем дальше, тем хуже. С одной-то стороны, вроде все понятно: в лаборатории вы были, записку вы взяли, тут одно с другим согласуется. Но когда вы там были? Вот в чем загвоздка! Если три дня назад, то зачем же вы эту записку в кармане таскали и притворялись, что понятия не имеете, почему умер Левицкий, даже расследование помогали вести? Ведь из этой записки ясно, что в смерти Левицкого вы не повинны. Чего ж вы прятали записку? Да и от самого себя вы ее прятали, что ли? Ведь идея, которая там изложена, на вашу идею даже издали не похожа – это и я, недоучка, вижу! Это совсем другой метод, принципиально иное решение! Значит, вы действительно сами до этого додумались. Но вот вопрос: зачем вы так срочно додумывались? Если записка у вас была с готовеньким решением – бери и пользуйся! Выходит, не было у вас записки?.. Не было, а сейчас есть? Тогда получается, что вы действительно взяли ее в прошлом. Но это уже чистая мистика! Если вы взяли записку только вчера, то где же она до сих пор была, почему ее никто не видел? Следствия не могут опережать причину, это же элементарно. И нельзя безнаказанно красть записки из прошлого, хронофизика этого не позволяет. Следственные органы еще могут проморгать этот прискорбный факт, а хронофизика не может! Она вас по своим законам на новую мировую линию моментально передвинет. Так что возьмете вы записку у нас, а окажетесь вместе с ней на новенькой линии, которую сами же и создали этим своим неблаговидным поступком. А мы будем ломать головы: где же записка? А вы..."