Текст книги "Кто есть кто (фрагмент)"

Автор книги: Ариадна Громова

Соавторы: Рафаил Нудельман
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Тут Линьков внезапно остановился и крепко зажмурился. Борис этого не заметил и умчался вперед. Линьков поглядел ему вслед и яростно потер лоб рукой.

"Обрадовался, возгордился, распустил павлиний хвост! – обличал он самого себя. – Гений-недоучка, грош тебе цена в базарный день. Ну как можно было не понять! Ведь он же все сказал, все, как на тарелочке преподнес! А ты ушами хлопаешь и при этом еще всячески изображаешь из себя Шерлока Холмса и Эйнштейна в одном лице! Спиноза областного масштаба!"

Борис оглянулся на Линькова, махнул ему рукой и скрылся за дверью шелестовского кабинета.

"Иди, иди, обрадуй Шелеста! – думал Линьков. – Расскажи ему, откуда шел и куда попал, пожалуйся на хулиганство хронокамеры и на подставки, вырастающие, как грибы. А я тут постою. Я человек простой. Я такую уйму хронофизики за один присест не переварю. Побуду вот с самим собой наедине..."

Но побыть с самим собой наедине Линькову не удалось: из кабинета Шелеста пулей вылетел красный и взъерошенный Эдик Коновалов. Он хмуро буркнул взамен приветствия:

– Видали, ловкач какой!

– Кто? – не понял Линьков.

– Стружков, кто же еще! – со злостью ответил Эдик. – Я, главное, материальчик подобрал такой, будь здоров! Я у вас, имейте в виду, серьезно учился, опыт перенимал...

– У меня? – переспросил Линьков, холодея. – Вряд ли... Я вас, в частности, не учил подбирать материал на Стружкова...

– А это я в порядке личной инициативы! – заявил Эдик. – Я поглядел вчера, как вы шли со Стружковым по коридору, и враз усек: перемена ситуации!

"Так мне и надо!" – покаянно подумал Линьков и спросил:

– Какая же судьба постигла этот ваш... материальчик?

– А мне даже высказаться не дали! – возмущенно сообщил Эдик. – Смеются, главное. Правда, одну промашку я все же допустил. Поторопился малость, признаю! Но так все складывалось, подходяще уж очень, я и сказал...

– Что же вы такое сказали? – тоскливо спросил Линьков.

– А я так обрисовал ситуацию, что вы Стружкова заподозрили, а он сбежал.

Значит, говорю, признает за собой вину!

"Нечем тебе крыть! – обличал себя Линьков. – Эдик ты номер два, вот ты кто в этом деле!"

– ...А они смеются! – продолжал Эдик. – Смешно им... Главное, говорят мне:

он во времени переход совершил, он герой! И он тут как тут, появляется...

Ну, я ушел... Они там все галдят, кричат, никакой серьезный разговор вести невозможно... Это что же, Стружков переход-то на самом деле совершил?

– На самом деле – И кстати, я должен...

Но Эдик не отставал. Он спросил, куда именно переходил Стружков, и, узнав, что на три дня назад, разочаровался.

– Всего и делов-то! Тр-руха! А они: герой, герой!

– Он мог погибнуть, даже если бы всего на пять минут передвигался, объяснил Линьков. – Первые космонавты тоже далеко от Земли не уходили, однако же...

– Космонавты! Это ж совсем другое дело! – оживился Эдик. – Они с разрешения правительства летают, официально. А наш герой сам полез, никого не спросил.

Разница!

– Не вижу принципиальной разницы, – нетерпеливо сказал Линьков. – И мне пора, извините...

– Нет, минуточку! – взмолился Эдик. – Я только две мысли выскажу: одну общественную и одну личную. Я вкратце!

– Ну, высказывайте вкратце! – Линьков тихонько вздохнул.

– Первая мысль такая: запретить это нужно! Или хотя бы строго засекретить! – торжественно заявил Эдик. – А то, знаете, что получится, если каждый-вся кий?..

– Что же именно получится, по-вашему?

– Труха! – уверенно сказал Эдик. – Ну, сплошная труха! Полезет в будущее какой-нибудь тип. Мало ли чего он там увидит, вернется, пойдет языком трепать, его ж не остановишь...

– Вы считаете, что будущее – это государственная тайна? – осведомился Линьков.

– А как же! – убежденно сказал Эдик. – Вне всяких сомнений.

– К этому вопросу мы вернемся позднее, – слегка поежившись, проговорил Линьков. – Давайте второй вопрос, я тороплюсь.

– Для решения второго вопроса, – сказал Эдик, – вам бы полезно было ознакомиться с материальчиком...

– С каким еще материальчиком?

– По делу Левицкого! Там и про Стружкова и вообще. Я все факты проанализировал, выводы имеются четкие. Серьезную работу проделал! И для меня очень важно ваше мнение как специалиста...

– Видите ли, дело Левицкого уже закончено, так что... И вообще мне сейчас некогда... – тоскуя, сказал Линьков.

Коновалов почему-то не очень огорчился.

– Выходит, напрасно я мозги сушил! – почти весело сказал он. – Конечно, мне до вас еще расти и расти! Вон вы как дело обстряпали, в два счета, а я только начал раскачиваться. Так кто же его прихлопнул-то?

– От сообщений я пока воздерживаюсь, – сухо ответил Линьков, пытаясь обойти Эдика.

– Это я понимаю! – с готовностью отозвался Эдик. – Но я к чему говорил насчет материальчика! Хотелось, чтобы вы меня на практике проверили, вот я к чему! Созрело у меня решение – вот за эти дни, что я с вами общался. Решение в плане личной перспективы! А именно: уйти я хочу от этих физиков-шизиков! К вам буду проситься, на следственную работу! А что? Образование у меня юридическое – так? Пробелы – это я на практике ликвидирую! В два счета!

– Вы это... всерьез? – испуганно спросил Линьков.

– То есть абсолютно! Мне здесь, понимаете, разворота нет... Труха сплошная!

Вот я и хотел узнать ваше мнение.

– Мое мнение... – сердито начал Линьков, но запнулся и продолжал совсем в другом тоне: – Вы извините, но на ходу такие вопросы не решаются! Я действительно очень тороплюсь.

– Правильно, это вы правильно! – Эдик восхищенно глядел на него. Подумать надо, обсудить:.

Линьков чуть не бегом бросился к кабинету Шелеста.

Окна в кабинете Шелеста были распахнуты настежь, и сизый табачный дым струился наружу, а в комнату вливался влажный прохладный воздух. Шум стоял невероятный. Смуглый скуластый парень, яростно сверкая черными глазами, доказывал преимущества "градиентного" мотора над "однородным", ему наперебой возражали двое, а из угла кто-то кричал, что спорить вообще преждевременно.

Борис стоял у стола и слушал, улыбаясь. Шелест задумчиво постукивал карандашиком по стеклу.

– Ребята, кончайте спорить! – сказал Борис. – Ведь ясно, что нужно искать объединения обоих методов... Там – дистанции, а тут – плавность перехода, а нам нужно и то и другое.

– Что ты конкретно предлагаешь? – набросился на него черноглазый парень.

– Слушай, Расул, конкретно я предлагаю подумать, – сказал Борис. Сесть и подумать.

– И правильно! – поддержал его Шелест. – Проблема комплексная, вернее, тут целый ряд проблем...

– Но ведь переход уже был! – недовольно сказал от окна один из тех, что спорили с Расулом. – И не один! Принципиальная возможность доказана.

Проверено отсутствие побочных эффектов...

– Если не считать вспышки... – вставил Борис. – Но это, по-видимому, штука безобидная.

– Это чистый Допплер! – заявил Расул. – Процессы снаружи камеры относительно замедляются, периоды колебаний растягиваются...

– Это тоже нужно проверить, – продолжал Шелест. – Каждую мелочь нужно проверить. А главное, пока мы не найдем способ получать информацию из параллельного времени, все наши эксперименты будут, практически говоря, бессмысленными.

– А я п-предлагаю т-такой проект – заговорил Ленечка Чернышев из недр кресла, в котором он утонул по макушку.

Проект Чернышева состоял в том, что хронавты могли бы по своим мировым линиям спускаться назад, до "развилки", до того момента, в который начала отклоняться новая линия. Там они могут встретиться и обменяться информацией.

Это и будет связь между параллельными мирами.

– Ленечка, не обижайся, но это – дохлое дело,– сказал Борис. – Они ведь при каждой встрече будут создавать новую мировую линию, на свою вернуться не смогут – и кому же тогда передавать информацию? Нет, по-моему, нужно браться за хронополе...

– Слушай, это бред! – азартно закричал Расул. – Тимофеев доказал, что невозможно изолировать объект от окружающего времени! Невозможно!

– Доказал для однородного поля, – возразил Борис.

– Правильно, – поддержал его вихрастый очкарик, – Мне видится, товарищи, что градиентный метод Стружкова позволит выключить хронавта из потока времени, окружить его таким полем, чтобы он мог переходить с линии на линию.

– Тебе всегда что-то видится в порядке бреда! – закричал Расул.

– Нет, если бы удалось запрограммировать такую защиту, чтобы исключить активное воздействие хронавта на прошлое или на будущее... предотвратить создание новых линий... Обеспечить возможность пассивного наблюдения...

Сигнализацию разработать...

– Занесло, занесло Чернышева! – проворчал Шелест. – Это даже и в принципе вряд ли возможно. А тут уже и сигнализация и правила хронодвижения:

"А здорово было бы! – подумал Линьков, начиная поиемногу разбираться в сущности спора. – Подошел ты к какой-нибудь штуке, хочешь ее взять, тут же тебе красный глазок мигает: не трогай, а то создашь новую мировую линию.

Непонятно, правда, что вообще можно будет трогать? Самого себя только, наверное... Но, может, хоть наблюдать удастся? Скажем, исторические события в натуральную величину...

Надрывно зазвенел телефон.

– Да-да. Шелест у телефона. Хорошо, подожду. – Он прикрыл мембрану ладонью и сказал: – Это Вячеслав Феликсович из Москвы меня вызывает. Ну, разговор на эту тему мы вскоре продолжим. Идею защитного хронополя начисто все же отвергать не следует. Но главное – это получить возможность двигаться поперек мировых линий, наладить связь между ними... Через двумерное время...

Ну, ладно, все это мы еще обсудим. А на первый раз, пожалуй, хватит... – Тут он увидел Линькова, улыбнулся ему и показал глазами на Бориса.

"Он уже знает, но думает, что я не знаю, – догадался Линьков. – И Борис, конечно, тоже так думает..."

Хронофизики, продолжая спорить и переругиваться, уходили. Шелест негромко басил в трубку:

"Да, Вячеслав Феликсович... Не совсем еще, но в основном... Есть новые обстоятельства, чрезвычайно важные... Лучше не по телефону..."

Борис подошел к Линькову. Он держался теперь свободно, без напряженности, и глаза были спокойные, чуть насмешливые.

– Рад с вами познакомиться, – церемонно сказал он. – Что же вы не пришли послушать мои объяснения?

– Коновалов на меня навалился, – вздыхая, ответил Линьков.

– Надеюсь, вы отделались легкими ушибами? – участливо осведомился Борис.

– Да, я тренированный, – сказал Линьков. – А ваш рассказ я с удовольствием послушаю в другой раз. Тем более, что мне придется его приобщить к делу... о смерти Левицкого.

– Главное я могу вам и сейчас сказать, – нахмурившись, проговорил Борис.

– Главное я и сам знаю, по-видимому, – отозвался Линьков. – Вы уже поняли, кому обязаны своим "возвращением"?

– Да, понял! Выходит, что самому себе! Но вы-то как все сообразили? Про Аркадия и про меня? Откройте секрет!

– К вашим услугам! – Линьков протянул Борису сломанный спичечный коробок. – Вот это ключик к делу Левицкого.

Борис долго разглядывал коробок.

– Не улавливаю! – сконфуженно сказал он.

– А вы на дату посмотрите.

– Дату? Ах ты, черт, проглядел! Действительно... 1972 год. Где вы это нашли?

– В зале у хронокамеры.

– Случайно?

– Не совсем. В зал-то я пришел не случайно. Этот коробок только подтвердил то, к чему привели логические выкладки.

– А со мной как было? – полюбопытствовал Борис.

– Ну, вы-то – порождение чистой логики! Логики плюс хронофизики.

– Неплохое сочетание! – пробасил незаметно подошедший Шелест. – Это о чем вы так, Александр Григорьевич?

– Объясняю Стружкову, как я его вычислил.

– Вычислили? И что, правильно?

Борис пожал плечами.

– Он Левицкого вычислил, а уж меня-то!

– Ну, знаете! – ужаснулся Шелест. – Да вы всех нас обскакали! Хотите, зачислю вас в институт внештатным сотрудником? Специально для таких вот случаев?

– Для таких случаев мне лучше оставаться на посту в прокуратуре, сказал Линьков, – Может, у меня иммунитет теперь образовался... А то ведь без привычки у вас трудновато...

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Борис-72 оценил ситуацию по достоинству. Он прямо со смеху покатился, глядя на Аркадия.

– Нет, надо же! – восторженно стонал он. – Бедняжечка Аркадий! Славу у него уводят прямо из стойла! Дорогой ты наш первооткрыватель... первопроходец!

Как перенесешь ты этот удар?

Аркадий весь побелел, но сдержался и заговорил относительно спокойно, только глядел куда-то в сторону.

– Интересно, как ты бы себя чувствовал на моем месте! Ржет, как нанятый.

Смешно ему! Вы что же, всерьез думаете, что я за приоритет переживаю?

Мы всерьез это думали, но дипломатически промолчали.

– Ну, просто я обалдел, элементарно обалдел, неужели непонятно?! сказал Аркадий, правильно оценив наше молчание. – Ну, не поверил я сразу, виноват.

Да и теперь еще не вполне... Вот объяснишь мне, Борька, тогда я окончательно поверю...

Суть моего открытия была так проста – во всяком случае, для хронофизиков, – что изложил я ее в два счета. Для ясности набросал чертежи – все тем же прутиком, уже изрядно обломанным.

Когда я кончил, оба они некоторое время молчали.

– Ну, Борька! – выдохнул вдруг Борис. – Я... знаешь... я уже вижу, как меня девушки на улице спрашивают: "Скажите, вы не тот Стружков, который...", – а я им скромно так отвечаю: "Да, знаете ли, это я самый..."

– Да брось ты со своими девицами! – заорал Аркадий. – Ты понимаешь, что Борька сделал?! Нет, скажи, ты понимаешь?! А то сам он вроде ни черта не понимает. Сделал элементарно-гениальное открытие и сидит помалкивает! Нет, ты посмотри, как у него все просто и надежно! И, небось, по голове не трахает... а, Борька? Вот! А у меня трахает! И вообще у меня все в лоб сделано, примитивно-прямолинейно...

Когда Аркадий чем-нибудь восхищался, он тоже не знал границ. А там, где речь шла о хронофизике, он умел восхищаться.

– Да чего там сравнивать, – не унимался он, – вы сами посмотрите: поле я брал однородное, как всю жизнь мы брали... а весь мой вклад исчерпывается элементарными упражнениями в области математической физики...

Аркадий торопливо набрасывал прутиком формулы и схемы. Конечно, хуже у него не было. Может, он кое-что и не успел доработать, но в принципе это выглядело великолепно – смелое, остроумное математическое решение сложнейшей проблемы.

– Ну, что это, как людям везет! Всякие открытия на их мировых линиях совершаются, один я несчастный... -жалобно заныл Борис-72. – Какая-то у меня линия захолустная! Ни тебе происшествий, ни тебе открытий... и не исчезает никто...

– Будет вам и белка, будет и свисток! – заявил Аркадии, – Раз мы здесь, ты за свою линию можешь не беспокоиться – не такие еще дела завернем! Борька! – Он снова вцепился в меня, – Ну, запряг ты свои градиенты в работу, а дальше что? Так и рванул сразу в двадцатое мая?! Где ж ты там лазил, что мы тебя не видели?

Я начал рассказывать, а попутно уточнял у Аркадия, что же происходило на самом деле. В общем-то я сам уже понимал почти все. Разговаривали на лестнице два Аркадия – этот и "тамошний". И насчет спичечного коробка я правильно догадался.

– Пустой коробок был, – сказал Аркадий. – Плохо то, что я его где-то там, на той линии, выронил. Найдет его какой-нибудь дотошный товарищ, увидит дату...

– Да ну, станет кто разглядывать дату на сломанном спичечном коробке! возразил Борис-72.

Я им все рассказал, как было. Объяснил Бори-су-72, что никакой петли не было: Нина и Ленечка видели меня в институте около одиннадцати часов, а я, вернувшись в прошлое, исчез из института не позже восьми, да еще и таблетки прихватил.

– Таблетки прихватил... – пробормотал Борис-72. – Погоди! Я правильно понимаю или все еще путаю? Это, выходит, ты создал нашу мировую линию?

– Кажется... – смущенно ответил я. – Вообще-то я не хотел... не имел в виду...

– Оно и видно, что ты все это нехотя делал, шаля-валя. Мог бы придумать что-нибудь поинтересней... Спасибо, хоть моего Аркадия спас!

– Зато мне он веселенькую жизнь устроил! – сказал Аркадий, криво усмехаясь, – Это ж надо – такой удар с тыла! И в такую минуту! Представляете: вышел я из хронокамеры живой-здоровый, значит, моя теория доказана! Ну, настроение, сами понимаете, сложное: с одной стороны, успех, а с другой... Из-за всех этих мыслей я даже не сразу сообразил, что если Аркадий Левицкий в этом мире погиб два года назад, то вахтер на проходной заорет с перепугу при моем появлении. Вошел я в проходную – Макарыч смотрит на меня как ни в чем не бывало и говорит: "Поздненько вы сегодня, устали небось!" Я думаю, что же это случилось, и ничего сообразить не могу... То есть понимаю, что Аркадий, очевидно, не: не сделал...

– А почему ты, собственно... – начал Борис и запнулся. – Ах, ну да... ты ведь договорился, что он глотнет таблетки после твоего ухода?

У Аркадия лицо свела судорога. Всем нам опять стало тяжело. Но в конце-то концов никуда от этого вопроса не уйдешь... Надо только без эмоций, по-деловому...

– А как вам вообще пришла в голову такая идея? – спросил я. – Вы так сразу и договорились, при первой встрече?

– Нет, не сразу, – помолчав, ответил Аркадий. – После первого перехода я немного подладил камеру, сделал второй переход, потом третий. Из камеры я не выходил, так что возвращался каждый раз в свой мир. Потом не утерпел...

Перемещался я, разумеется, вечером, когда в зале уже не работали... Но я сообразил: раз я выйду, то вмешательство в прошлое неизбежно совершится, пусть даже небольшое, и через два года на том конце, в будущем, некому будет камеру включить...

Я снова вспомнил погасший глазок своего пульта. Что и говорить, Аркадий куда лучше меня продумал все последствия... Аркадий помедлил и сказал, смущенно улыбаясь:

– Вот поэтому мне и пришлось в обязательном порядке встретиться с самим собой.

– Почему же в обязательном порядке? – не понял я.

– А к кому же мне было обратиться, как не к самому себе? Я договорился, что он через два года повторит мой опыт – отправит в прошлое камеру и включит ее на автомат, чтобы я мог вернуться, – объяснил Аркадий.

– Вот это да! – ошеломленно пробормотал Борис.

Решение Аркадия было не просто эффектным: оно вытекало из всей логики наших представлений о времени и в то же время выглядело так парадоксально, что не каждый бы до него додумался. Но Аркадий есть Аркадий.

– Так что действия мои были в известной степени предрешены заранее, без воодушевления продолжал Аркадий. – Мне повезло, я застал Аркадия в лаборатории. Впрочем, я помнил, что в тот период он... ну то есть я... часто засиживался там один... Это было шестнадцатое мая...

Я покраснел. Борис-72 тоже.

– Ну, свои эмоции я описывать не буду, – скороговоркой сказал Аркадий, – вы сами сегодня это испытали. В общем-то, конечно, ради одного этого стоило...

Говорили мы долго, допоздна... Тогда и сообразили... Кто первый высказался, не помню, да это и неважно – думали-то мы одинаково... Решили действовать, назначили встречу на двадцатое... Потом я отправился в зал. Ребята, до чего странно было входить в камеру и знать, что ее включил два года спустя – человек, который только что с тобой говорил, который еще здесь... В общем, переместился я обратно, встретил того же Аркадия, только на два года старше... Посмеялись: почему это, мол, я так опоздал на свидание – целых два года... Потом я кое-как перекантовался четыре дня на нелегальном положении в 1972 году.

– А "то еще зачем? – удивился я.

Аркадий слегка смутился.

– Ну, просто у меня поле было рассчитано точно на два года... А пересчитывать все из-за этих четырех дней... Знаешь, расчеты у меня очень сложные, делать их наспех, да еще в таких условиях... ну, представляешь, сидел я в Заречье, у деда Карася... Хрен там рассчитаешь, в таком шуме и гаме... да еще без ЭВМ...

– Дал бы тому Аркадию, – посоветовал Борис-72.

– Ну... тоже и ему с этим возиться, на глазах у Бориса...

– Это у меня, что ли? – поинтересовался Борис-72.

Аркадий хмыкнул и, сощурившись, уставился куда-то вверх.

– Я, знаешь, и сам уже сбиваться начал! – сказал он после паузы. – Нет, это не у тебя. Это ведь был 1972 год на линии II, которая возникла 16 мая 1970 года, после первой моей встречи с двойником. А ты, братец, находишься во-она где, на линии IV, которую оборудовал специально для тебя твой лучший друг Борис Стружков, обитавший до вчерашнего вечера в 1970 году на линии III.

Видишь, как все просто и понятно...

– Куда уж проще! – с тоской сказал Борис-72.

– Не хнычь! – наставительно произнес Аркадий. – Ну, посидел я у деда, а потом двинул обратно, в двадцатое мая 1970 года...

– К тому же Аркадию? – отупело спросил Борис. – Или уже к другому?

– Зачем же мне к другому? Все дело заново начинать? К этому же Аркадию, конечно. Но с той минуты, как мы встретились, мировая линия опять начала отклоняться. И это был уже третий по счету "я". И третий мир...

– Мой мир... – сказал я. – Мир, где Аркадий Левицкий умер, а Борис Стружков поскакал в прошлое верхом на градиентах...

– Я что-то никак не соображу, ребята, – вздыхая, сказал Борис-72. Вы-то уже насобачились мировые линии, как колоду карт, тасовать, вам и петли не страшны, и двойники нипочем, и море времени по колено! А мы народ серый, провинциальный...

– Сейчас я тебе все изображу в художественной форме! – Аркадий схватил прутик и начал чертить на песке. – Видишь? Вот эти дужки под номерами 1 и 2 – это мои первые переходы в прошлое и возвращения, – оба раза в свой мир, на линию I. А переход № 3 – это тот, когда я вышел из камеры и встретился с двойником. С этого момента начинается мировая линия под номером II. Она сначала двойная: это мы с Аркадием сидим и разговариваем... Масштаб, понятно, я не соблюдаю – говорили мы часа четыре, а я тяну линию чуть не на полгода, но это для наглядности.

– А дужка номер четыре -"это твое перемещение к тому же Аркадию, только на два года вперед? – спрашивал Борис-72.

– Старайся, Стружков, старайся! – подбодрил Аркадий.

– Кусочек двойной линии – это ты сидишь у деда Карася? А номер пять твой переход в двадцатое мая 1970 года, все к тому же Аркадию, на ту же линию?

– Да. И, кстати говоря, эта отсидка в будущем гарантировала меня от встречи сразу с двумя Аркадиями. Прыгни я на ту же точку, где побывал однажды, и получилась бы святая троица – один Левицкий в трех лицах.

– Это что же получается, братцы! – ужаснулся-Борис-72. – Попрыгаешь туда-сюда и целый полк двойников наберешь? Нет, серьезно: это ведь осложнение не пустяковое!

– Если серьезно, – сказал Аркадий, – то я сомневаюсь, что это осуществимо.

Наверное, имеется какой-нибудь запрет природы на второе попадание в одну и ту же точку. Есть у меня предчувствие, что такая вот точка – это какое-то особое место на мировой линии... разрыв, что ли... Ну, вроде воронки:

говорят ведь, что в воронку бомба снова не погадает.

– Чепуха! – сказал Борис.

– В пространстве, может, и чепуха, – задумчиво возразил Аркадий, – а во времени... Вот я осмотрюсь на новом месте и посоображаю, как это проверить...

– А дужка номер шесть – это у тебя что? – спросил я. – По-моему, тут ты заврался...

– Нет... это я, собственно говоря, не так реальный переход, как свой замысел изобразил, – откликнулся Аркадий.– Дальше: это вот линия III, "твоя" "линия, которую породил мой переход номер пять. Тут нас с Аркадием опять двое. Его линия обрывается – тут, где я крест поставил, – а я перехожу в будущее. Это и есть эксперимент... – Он вздохнул. – То есть, понимаете, я рассчитывал, что с момента моего первого перехода моя судьба, моя "личная" мировая линия стала совершенно самостоятельной, изолированной от судьбы того Аркадия.

Значит, если я выйду из камеры в том мире, где Аркадий Левицкий не существует с 1970 года... вот, я показал, что его нет, пунктиром... то начну здесь заново свою линию, то есть свою дальнейшую жизнь...

– Что и говорить, эффект был бы потрясающий, – заметил я. – Воскресший покойничек бодро выскакивает из хронокамеры – и жизнь начинается заново! А я тебе все подпортил...

– Пес с ним, с эффектом, – рассеянно ответил Аркадий, глядя на свой чертеж, – Ты лучше объясни, все я правильно изобразил или у тебя еще тайны в заначке имеются?.. Ну, высказывайся, не тяни! – И он перебросил мне прутик. – Я не изображал то, что ты натворил. Сам отчитывайся!

– Тайны не тайны, а дополнить кое-что тут надо, не говоря уж о том, что ты действительно не изобразил "мою" линию, на которой мы в данный момент находимся... Не изобразил, конечно, из зависти: небось, ни на одной из твоих линий нет такого шикарного комплекта – два Левицких плюс два Стружкова! – Я говорил все это, дорисовывая чертеж Аркадия. – Вот линия III, где ты рассчитывал обосноваться начиная с 1972 года. И ты, наверное, там и вправду обосновался... вот я покажу это пунктиром... На этой линии ты, надо полагать, вышел в 1972 году из хронокамеры и напугал весь институт. Но зато на этой линии с вечера двадцать третьего мая 1970 года отсутствует Борис Стружков. Потому что я... вот, покажу себя линией с точками... я из двадцать третьего мая 1970 года совершил переход в двадцатое мая того же года. Пока вы секретничали на лестнице, я забрал в лаборатории таблетки, вообще начал действовать, и обе ваших линии отклонились, а вместе с ними – линия присутствующего здесь моего двойника, который бездарно проторчал весь этот вечер в библиотеке:

– Да. ведь ты тоже просидел весь вечер в библиотеке, сам признался! завопил, обидевшись, Борис. – Это же нечестно!

– Он зато потом с лихвой наверстал! – сердито сказал Аркадий. – Будь ты трижды неладен, Борька! Ну, просто ведь безобразие: мы такое серьезное дело затеяли, а этот попрыгунчик орудует за нашей спиной и все превращает в какую-то идиотскую комедию... Таблетки он, видите ли, хапает, никого не спросясь... Спаситель! Нужен ты мне был, как рыбке зонтик!

Тут я всерьез обозлился.

– Тебе я, конечно, карты спутал, – сухо проговорил я. – Ты себе подготовил мир со свободным местечком, а я тебя перебросил сюда, где твое место занято.

Ничего, как-нибудь и здесь устроишься. Зато, я думаю, Борис спасибо мне скажет, что его Аркадий остался в живых. А тебе, видно, мало одного трупа...

Тут я глянул на Аркадия и осекся: он откинул голову на спинку скамейки, закрыл глаза и стал ужасающе похож на того Аркадия, которого я увидел утром двадцать первого мая на диване в лаборатории... такое же бледное, застывшее лицо, и по нему пробегают световые пятна и тени трепещущих листьев.

Аркадий открыл глаза и выпрямился.

– Ты прав, – глухо сказал он. – Прошу прощения. Продолжай.

Сможем мы когда-нибудь позабыть все это? Или каждый раз будем вот так бередить раны друг другу?

– Ладно, продолжим. – Я опять начал чертить прутиком по песку. Значит, здесь отклоняются четыре линии – две ваших, две наших. Все это вместе образует линию IV – ну, или мир IV, историю IV. Линии здешней, законной, так сказать, пары нормально тянутся к 1972 году, а мы с тобой, Аркашенька, в ефтом вот местечке, один за другим сигаем им вдогонку, словно кенгуру...

Дуга номер 7: сигает Аркадий Левицкий; дуга номер 8: сигает Борис Стружков... А теперь объясни мне, Аркашенька, поскольку ты у нас гений и все понимаешь, – кто нам сигать-то позволил?

– Что-что? – спросил Аркадий. – Кто нам...

Он не договорил. Он так и застыл с открытым ртом.

Я об этом все время думал, пока он вычерчивал свою схему. Как же так?

Аркадию пришлось попросить своего двойника, чтобы тот в будущем включил камеру на возвращение. Мою камеру некому было включить, и поэтому, как только я отклонил мировую линию, глазок на пульте погас. Ну, а кто же тогда подготовил для нас хронокамеру в зале да вдобавок включил автоматику не на один, а на два перехода?

Борис-72 тоже недоумевал.

– Я действительно не понимаю... – растерянно сказал он. – Ты никому не поручал, Аркадий? Ах да, ты же не мог...

– Почему это я не мог? – удивился Аркадий. – Я ведь сразу решил, что не останусь там, и обеспечил себе переход!

– Непонятно, как ты мог обеспечить, – сухо заметил Борис. – Аркадия ты уже не мог просить:

– А тебя? – Аркадий торжествующе улыбнулся. – Тот Аркадий в записке должен был объяснить, что произошло, и попросить тебя, чтобы ты в 1972 году включил хронокамеру... Почем же я знал что начнется такая катавасия: что исчезнет записка, начнется расследование и ты полезешь в прошлое...

– Все это, положим, относится не ко мне, а к нему, – возразил Борис, кивнув на меня, – Но дело не в этом. А вот что случилось с запиской? Борька, ты что-нибудь понимаешь?

Я ничего тут не понимал. Кто-то вроде заботится обо мне и Аркадии, включает хронокамеру для перехода. И в то же время кто-то крадет записку, без которой ужасающий эксперимент Аркадия теряет всякий смысл: остается факт смерти без каких-либо объяснений. Можно подумать, что этот таинственный некто умышленно создал такую хитрую путаницу: сначала украл записку, чтобы заставить меня вернуться в прошлое и тем самым изменить мировую линию, а потом подсунул нам хронокамеру, которая перебросила нас вперед по этой новой линии... Но если так, то он находится здесь же, в этом мире. Если камера доставила нас с Аркадием сюда, – значит, здесь она и была включена!

Аркадий, видимо, тоже проделал этот несложный расчет. Он нахмурил брови и решительно заявил:

– Все понятно! Он здесь! И я знаю, кто это! Ну, правильно, тут и гадать нечего... Только один человек знал, что происходило вечером двадцатого мая в институте. Он один знал не только об Аркадии, но и обо мне. Знал, что я случайно оказался в той же камере вслед за Аркадием:

– Борька, – быстро сказал я, – ну-ка, напряги память, вспомни, что было у вас с Аркадием после той ссоры:

Борис удивленно поднял брови.

– Ничего вроде не было... – медленно ответил он. – Работали по-прежнему... Я не знаю, что тебя интересует.

– Его интересует, – вмешался Аркадий, – рассказывал тебе твой Аркадий что-нибудь о том вечере... о двадцатом мая?..

– Нет... ничего... – пробормотал Борис. – Сами понимаете, я бы тогда все знал...

Ну, правильно. Но как это могло получиться, что Аркадий ничего ему не сказал? Прикинем. Аркадий вернулся в лабораторию – таблеток нет. Он начал искать – ничего не нашел, растерялся, потом... потом он бросился в зал...

Зачем?

– Зачем он побежал в зал, хотел бы я знать? – пробормотал Аркадий. И тут меня осенило.

– Ты рассказывал ему о своем уговоре с тем Аркадием... ну, который включил тебе камеру на линии II? – спросил я.

Аркадий нетерпеливо пожал плечами.

– Чего мне было ему рассказывать? Это ведь был тот же самый Аркадий, и он помнил все, что произошло при первой нашей встрече, включая уговор о камере.

Он ведь только после второй встречи перешел на линию III.

– Ах, да, – сконфуженно согласился я, глядя на чертеж. – Ну, тем более... У меня вот какая идея. Когда этот Аркадий увидел, что таблетки исчезли, он, видимо, решил, что цепь событий изменилась и что ты теперь, попав снова в будущее, уже узнал об этом... И что, может быть, ты включишь оттуда ему камеру, чтобы вы могли встретиться и объясниться: