Текст книги "Люди, боги, звери"
Автор книги: Антоний Фердинанд Оссендовский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц)
К саянам и свободе
Густые первозданные леса окружали нас. Мы с трудом различали утопавшую в высокой, уже пожелтевшей траве тропу, вьющуюся меж кустарников и деревьев с почти облетевшей листвой. Это была старая, заброшенная Амыльская дорога. Двадцать пять лет назад по ней возили продовольствие, оборудование и рабочих на многочисленные золотые прииски Амыльской долины. Поначалу дорога бежала вдоль широкой и быстрой реки, затем уходила в лес; там мы шли, продираясь сквозь колючие заросли, поднимаясь в горы и снова опускаясь в низины, где утопали в вязкой, болотистой почве, стараясь не угодить в одну из коварных сибирских трясин. Проводник не знал истинной цели нашего путешествия и как-то однажды, сосредоточенно уставившись в землю, изрек:
– Здесь проехали три всадника. Может, и солдаты.
Он успокоился только после того, как выяснил, что следы, свернув было в сторону, снова вернулись на прежнее место.
– Они не поехали дальше.
– Жаль, – отозвались мы. – В большой компании путешествовать веселее.
В ответ проводник только ухмыльнулся, поглаживая бороду и всем своим видом показывая, что его не проведешь.
Наш путь пролегал через рудник, когда-то оборудованный по последнему слову техники, теперь же являвший собой весьма жалкое зрелище. Большевики повывозили отсюда все, что только смогли: оборудование, запасы продовольствия, – частично разобрали и отдельные строения. Поодаль мрачно темнела обесчещенная церковь: окна выбиты, крест сброшен, часовня сожжена. Печальный символ сегодняшней России. Семья оставшегося на прииске сторожа влачила полуголодное существование, живя в постоянном страхе и лишениях. По их словам, в лесах рыскала красная банда, промышлявшая на покинутых рудниках. Бандиты добывали понемногу и золотишко, выменивая его в деревнях на самогон – крестьяне на свой страх и риск гнали его из ягод и картофеля. Встреча с бандой означала бы для нас смерть. Спустя три дня, перевалив через северный хребет Саян в районе Алжиакского перехода, мы очутились наконец в Урянхае.
Этот благодатный, богатый множеством полезных ископаемых край заселен вымирающим монголоидным племенем: оно насчитывает теперь не более шестидесяти тысяч человек. Язык этой народности, исповедующей догмат «Вечного Покоя», отличается от других языков монгольской группы.
Урянхайский край в течение длительного времени, был ареной административных притязаний со стороны России, Монголии и Китая, а страдали от этого прежде всего его коренные жители, сойоты[9]9
Сойоты – название тувинцев в дореволюционной России.
[Закрыть], которые должны были платить дань сразу трем сюзеренам. Но даже здесь мы не чувствовали себя в полной безопасности. Наш милиционер упоминал о готовящейся «красной» вылазке в Урянхай, а от крестьян мы слышали, что в деревнях, расположенных по Малому Енисею и дальше к югу, созданы отряды красногвардейцев, которые грабят и убивают всех подряд. Только недавно в лапы к ним угодили шестьдесят два офицера, пытавшиеся пробиться в Монголию, никто из них не ушел живым; кроме того, банда ограбила и перебила караван китайских купцов и перерезала немецких военнопленных, с трудом вырвавшихся из советского рая. На четвертый день мы спустились в болотистую долину, где на поляне стояла, со всех сторон окруженная лесом, избушка русских поселенцев. Здесь мы рассчитались с нашим проводником, торопившимся вернуться домой до первого снега. Хозяин дома согласился проводить нас до Сейбы за десять тысяч советских рублей. Мы решили здесь заночевать: измученным лошадям требовался отдых.
Во время чаепития дочь вдруг вскрикнула:
– Сойоты!
В избу ввалились четверо вооруженных людей в остроконечных шапках.
– Менде[10]10
Приветствие у сойотов.
[Закрыть], – буркнули они и бесцеремонно уставились на нас. Ничто в нашей экипировке не ускользнуло от их проницательного взгляда. Затем один из них, видимо, полицейский чин (по-сойотски это звучит «мерин»), а может, еще какой-нибудь начальник, принялся прощупывать наши политические симпатии. Услышав, как мы в хвост и в гриву поносим большевиков, он повеселел и разговорился:
– Вы хорошие люди. Не то что большевики. Мы вам поможем.
Поблагодарив, я подарил ему толстую шелковую веревку, которой подпоясывался. Сойоты ушли до темноты, пообещав вернуться утром. Стемнело. Мы вышли посмотреть на лошадей, убедились, что они мирно пасутся на лугу, и снова вернулись в дом. В дружеских разговорах время шло быстро, но вдруг снаружи донесся конский топот, послышались грубые голоса. Пятеро красногвардейцев с ружьями и шашками ворвались в дом. Внутри у меня все похолодело, сердце бешено застучало. Враги! Красные звездочки на ушанках, красные нашивки на рукавах. Это был тот отряд, что охотился за казачьими офицерами. Сердито поглядывая на нас, они сбросили полушубки и сели. Мы завели разговор, повторяя те же бредни о «мостах, дорогах и золотых приисках». Они в ответ поведали нам, что ждут командира, который должен вскоре прибыть вместе с семью красногвардейцами, и тогда, взяв хозяина в проводники, они отправятся к Сейбе, где прячутся казаки. Я тут же заметил, что нам по пути и можно ехать вместе. Один из солдат сказал, что это будет зависеть от командира. Во время разговора вошел начальник сойотов. Присмотревшись к нашим незваным гостям, он вмешался в беседу:
– Зачем брали у сойотов хороший конь и оставляли плохой?
Солдаты загоготали.
– Не забывайте, вы не свой дом, – произнес сойот угрожающе.
– Иди ты к черту! – выругался один солдат.
Сойот же, сохраняя достоинство, уселся за стол, приняв из рук хозяйки чашку чая. Разговор не клеился. Выпив чаю и выкурив длинную трубку, сойот поднялся и с достоинством сказал:
– Если утром лошади не будут конюшня, мы приходить и сами брать.
С этими словами он повернулся и вышел.
Лица красногвардейцев заметно омрачились. Они срочно отрядили солдата с донесением к командиру, остальные же сидели молча, как в воду опущенные. Поздно вечером объявился наконец офицер, а с ним еще семеро солдат. Услышав про инцидент с сойотом, командир поморщился и сказал:
– Дело дрянь. В этих проклятых болотах сойоты могут поджидать нас за каждой кочкой.
Неприятное известие настолько взбудоражило офицера, что он, по счастью, не обратил на нас особого внимания. Я постарался его успокоить, пообещав уладить дело с сойотами. Командир, неотесанный чурбан, страстно мечтал выследить казачьих офицеров, чтобы получить повышение по службе, а история с сойотами могла помешать отряду достичь вовремя берегов Сейбы.
На рассвете мы выехали вместе с отрядом красных. Проделав километров пятнадцать, мы заметили впереди за кустарником двух всадников. Это были сойоты. За спинами у них покачивались кремневые ружья.
– Подождите меня здесь, – сказал я офицеру. – Попробую с ними договориться.
Я быстро погнал лошадь вперед. Один из всадников оказался предводителем сойотов, он попросил меня, вернувшись, ехать в арьергарде и в схватке помочь им.
– Хорошо, – согласился я. – Только давайте постоим еще немного. Пусть думают, что мы ведем переговоры.
Немного погодя мы обменялись рукопожатием, и я поспешил к солдатам.
– Порядок, – успокоил я офицера. – Можно ехать. Сойоты не будут мешать.
Отряд двинулся дальше. Выбравшись на открытое место, мы оглядывались и снова увидели вдали двух сойотов, въезжавших на полном скаку в гору. Тем временем мы с агрономом, помешкав, оказались в хвосте отряда, за нами следовал лишь один красногвардеец со свирепым выражением лица, настроенный по отношению к нам враждебно. Улучив момент, я прошептал моему спутнику только одно слово: «Маузер». Тот все понял и тихонько расстегнул кобуру.
К этому времени я уже догадался, почему солдаты, привыкшие к жизни в диких условиях, не решались ехать к Сейбе без проводника. Пространство между Сейбой и другой рекой, Алжиаком, представляет собой череду высоких и узких горных хребтов, разделенных болотами. Проклятое, гиблое место! Сначала наши лошади стали утопать в вязкой жиже и кружиться на одном месте, выискивая редкие кочки, где можно было стоять, не рискуя провалиться. Затем они начали одна за другой падать, подминая нас под себя, разрывая уздечки и калеча седла. Грязь доходила нам до колен. Мой конь упал, зарывшись в топь грудью и мордой, и мы с трудом спасли его. Лошадь офицера рухнула в ржавую жижу вместе с всадником, и тот рассек себе о камень голову. Мой спутник повредил колено, ударившись о дерево. Попадали с лошадей и поранились почти все солдаты. Измученные лошади храпели. Откуда-то издалека доносилось зловещее карканье ворона. Дорога становилась все ужаснее. Топь не кончалась, вдобавок теперь путь стали преграждать упавшие деревья. Прыгая через них, лошади тут же увязали в трясине. Окровавленные и перемазанные грязью, мы выглядели чудовищно, но больше всего нас беспокоил не внешний вид, а выдержат ли лошади. Мы уже давно спешились и вели их под уздцы. Но вот перед нами открылась просторная, заросшая низким кустарником поляна, со всех сторон окруженная скалами. Здесь стали проваливаться не только животные, но и люди. Мы беспомощно барахтались в болоте, которое, казалось, не имело конца. Лужайка была не чем иным, как трясиной, слегка затянутой сверху тонким слоем торфа. Чтобы как-то удержаться на поверхности, отряду пришлось растянуться и идти на большом расстоянии друг от друга. Но, несмотря на всю нашу предусмотрительность, земля непрестанно колыхалась под ногами, раскачивался и кустарник. Местами почва дыбилась и с хлюпаньем лопалась.
Неожиданно раздались три выстрела, три легких, еле слышных хлопка, однако они сразили офицера и двух солдат. Остальные, насмерть перепуганные, озирались с ружьями наизготове, не видя врага. Скоро еще четверо свалились на землю, и тут я заметил, что замыкающий цепочку свирепый солдат целится в меня. Но мой «маузер» оказался быстрее ружья, только поэтому я и веду сейчас рассказ.
– Начинай! – крикнул я своему спутнику, и мы ввязались в перестрелку. На поляну хлынули сойоты. Они снимали с убитых одежду, делили добычу, разбирали уведенных лошадей. Оставлять раненых было опасно – это означало бы возобновление военных действий в ближайшее же время.
Мы снова тронулись в путь и примерно через час труднейшей дороги, взобравшись в гору, очутились на заросшем лесом плоскогорье.
– Вы, однако, не такой уж мирный народец, – обратился я к предводителю сойотов.
Он внимательно посмотрел на меня и возразил:
– Убивали вовсе не сойоты.
Большевиков перестреляли абаканские татары в сойотских одеждах, перегонявшие через Урянхай стада и табуны из России в Монголию. Проводником и посредником в торговле у них был калмык-ламаист. На следующее утро, подъезжая к небольшому русскому поселению, мы заметили, что за нами следят, прячась в лесу, какие-то всадники. Один лихой молодой татарин, пришпорив коня, погнался за ними, но вскоре вернулся успокоенный.
– Это не враги, – смеясь, объявил он. – Можно продолжать путь.
Теперь мы ехали по отличной широкой дороге вдоль высокой деревянной ограды, за которой паслось большое стадо вапити, или изюбров. Русские поселенцы держат их из-за рогов, которые высоко ценятся тибетскими и китайскими фармацевтами. После соответствующей обработки кипячением эти рога – они называются пантами – высушивают и продают китайцам за большие деньги.
Жители встретили нас с опаской.
– Слава богу! – воскликнула хозяйка дома. – А мы уж подумали… – Она осеклась, перехватив взгляд мужа.
Битва на сейбе
Постоянное ощущение опасности, обострив восприимчивость, сделало нас более осторожными. Несмотря на чудовищную усталость, мы не разделись и не расседлали лошадей. Держа наготове «маузер», я незаметно осматривался, изучал лица хозяев. Первым делом я заметил кончик ружья, торчащий из-под горы подушек, всегда венчающей здесь крестьянскую постель. Насторожило меня также то, что батраки то и дело заглядывали в избу за распоряжениями. Несмотря на длинные бороды и затрапезную одежду, они не были похожи на крестьян. В свою очередь, они внимательно разглядывали нас, ни на минуту не оставляя наедине с хозяином. Мы ничего не могли понять. Положение изменилось к лучшему только с приходом вожака сойотов, который, заметив в атмосфере натянутость, объяснил хозяину на своем языке, кто мы такие.
– Прошу прощения, – обратился к нам крестьянин, – но сами знаете, какие теперь времена – на одного честного человека приходится десять тысяч убийц и воров.
После этих слов в наших отношениях пропала всякая напряженность и беседа потекла свободнее. Хозяин знал, что от большевиков ему пощады ждать нечего: его дом был для казачьих офицеров своего рода перевалочным пунктом. Хотя старик слышал о гибели красного отряда, это его не успокоило. Прошел слух, что со стороны Усинского округа сюда движется красногвардейская часть, преследующая татар, которые гнали на юг скот, думая укрыться от большевиков в Монголии.
– Мы ждем их с минуты на минуту. Страшно боимся, – признался хозяин. – Мой работник, сойот, принес известие, что красные уже переправились через Сейбу и татары готовятся к нападению.
После этих слов мы тут же вышли из избы, проверили, на месте ли седла и тюки, а потом от греха подальше отвели наших лошадей в кусты неподалеку. Осмотрев ружья и пистолеты, мы заняли позицию у ограды, желая достойно встретить нашего общего врага. Через час мучительного ожидания один из работников прибежал со стороны леса и зашептал:
– Они уже прошли болото. Сейчас начнется.
Как бы в подтверждение его слов в лесу прозвучал выстрел, за ним еще и еще. Шла настоящая перестрелка, ее шум приближался к дому. Вот уже послышался конский топот и солдатская брань. Трое солдат, спасаясь от татарских пуль, ворвались в дом, отчаянно ругаясь. Один из них выстрелил в хозяина. Тот, не успев дотянуться до спрятанного под подушкой ружья, пошатнулся и упал на колени.
– А вы кто такие? – рявкнул другой солдат, наставив на нас дуло.
За нас ответили «маузеры», и ответили, надо сказать, удачно, потому что только один, стоявший у самых дверей солдат успел выскочить на улицу, но там попал в руки батрака, который тут же его и придушил. Завязалась перестрелка. Солдаты громко звали на помощь своих товарищей. Красные засели в канаве шагах в трехстах от дома, стреляя по окружавшим их татарам. Несколько солдат побежали на выручку лазутчикам к избе, но батраки встретили их оглушительным залпом. Стреляли они прицельно и методично, словно на учениях. Пятеро красногвардейцев упали на дорогу, другие поспешили назад к канаве. Вскоре мы заметили, как они, скрючившись, почти ползком, пробираются в дальний конец канавы, ближе к лесу, где остались их кони. Звуки выстрелов слышались все слабее, а потом мы увидели, как пятьдесят или шестьдесят татар преследуют красных, улепетывающих через поляну.
На Сейбе мы отдыхали два дня. Все восемь батраков нашего хозяина оказались переодетыми офицерами, скрывавшимися от большевиков. Они попросили у нас разрешения ехать дальше вместе, и мы охотно дали его.
Теперь мы продолжали наше путешествие в сопровождении восьми вооруженных офицеров и трех нагруженных лошадей и вскоре выехали на сказочной красоты долину, лежащую между Сейбой и Утом. Роскошные луга утопали в травах. В двух-трех домиках, стоявших вдоль дороги, никого не было. Все в страхе попрятались, услышав отзвуки битвы с красными. Весь следующий день мы преодолевали хребет, который местные называют дабан[11]11
Дабан (даба, даван) (монг.) – название труднодоступных перевалов в горах Средней Азии, Южной Сибири, МНР.
[Закрыть], и, миновав район выжженного леса, где нам постоянно преграждали путь поверженные, покореженные деревья, начали спуск в долину, долгое время скрывавшуюся от наших глаз за горными отрогами. Где-то там, внизу, бежал Малый Енисей, последняя большая река перед монгольской границей. Находясь примерно километрах в десяти от реки, мы заметили вьющуюся над лесом струйку дыма. Двое офицеров, крадучись, отправились на разведку. Они отсутствовали так долго, что мы, боясь, как бы с ними не приключилось беды, осторожно двинулись в направлении дыма, готовясь в случае чего принять бой. Подойдя ближе, мы услышали громкие голоса, которые перекрывал хохот одного из наших разведчиков. Посередине поляны стоял большой шалаш, а поодаль сидели и стояли человек пятьдесят-шестьде-сят. Завидев нас, они радостно бросились навстречу с шумными приветствиями. Оказывается, здесь разбили лагерь бежавшие из Сибири русские офицеры и солдаты, которые жили теперь у русских хуторян и зажиточных крестьян Урянхая.
– Что вы здесь делаете? – удивились мы.
– Неужели вы не знаете, что происходит? – задал нам, в свою очередь, вопрос пожилой человек, назвавшийся полковником Островским. – По приказу военного комиссара все урянхайские мужчины старше двадцати восьми лет подлежат мобилизации, и теперь по направлению к Белоцарску движутся отряды этих вояк. На своем пути они грабят хуторян и убивают всех, кто попадется им в лапы. Вот мы и прячемся от них.
Во всем лагере было только шестнадцать ружей и три бомбы, принадлежавшие одному татарину, который вместе с проводником-калмыком пробивался в Западную Монголию к своим стадам. Мы поделились с новыми знакомыми нашими планами – пересечь Монголию и выйти к ближайшему тихоокеанскому порту. Офицеры попросили меня принять их в наш отряд, и я согласился. Вскоре разведчики принесли известие, что возле избы крестьянина, который должен был переправить нас через Малый Енисей, не замечено никаких подозрительных лиц. Мы тут же тронулись в путь, чтобы как можно скорее выбраться из опасного района и, переправившись через Енисей, скрыться в лесу. Шел снег, но мгновенно таял. Во второй половине дня подул резкий холодный ветер, начинался буран. Поздно вечером мы добрались до реки. Поздоровавшись, хуторянин предложил тут же перевезти нас на другой берег, лошади при этом должны были плыть следом; вода была обжигающе холодной – в ней все еще держался лед. При нашей беседе с хозяином присутствовал работник, рыжий косоглазый мужик. Он все время крутился неподалеку, а потом неожиданно исчез. Хуторянин, заметив его внезапное исчезновение, испуганно сказал:
– Побежал, видать, в деревню. Теперь не иначе приведет с собой красных. Нужно торопиться.
Так началась самая страшная ночь, которую мне суждено было пережить в своих скитаниях. Ради экономии времени мы предложили крестьянину перевезти в лодке только оружие и провизию, сами решив переправиться на лошадях. Ширина Енисея в этом месте около трехсот метров, течение очень быстрое, берег обрывистый – глубина начиналась сразу. Тьма была кромешная, хоть глаз выколи, в небе ни звездочки. Мокрый снег залеплял лицо, порыви стый ветер леденил щеки. Прямо перед нами несся темный бурный поток, увлекая за собой тонкие с неровными краями льдины; попадая в водовороты, они сталкивались и ломко крошились. Моя лошадь, боясь крутизны, долго не хотела прыгать в воду, фыркала и напрягалась всем телом. Я изо всей силы хлестнул ее плетью, и только тогда она, издав жалобное ржание, бросилась в студеный поток. Мы оба сразу же ушли с головой под воду, и я чудом удержался в седле. Вынырнули мы в нескольких метрах от берега; собрав все свои силы, лошадь поплыла вперед, вытягивая голову и шею, тяжело дыша и отфыркиваясь. Я чувствовал каждое ее движение, она вспенивала воду, дрожа от напряжения. Наконец мы выплыли на середину реки, где течение стало особенно бурным. Нас сносило. Из темноты до меня доносились крики моих спутников, сдавленные стоны и хрипы испуганных лошадей. Холодная вода доходила до груди. Меня то с головой заливали волны, то больно били плавающие льдины. Но я не смотрел по сторонам и, казалось, даже не ощущал холода. Страстное желание лошади выжить передалось мне, я понимал, что в случае ее гибели мне также не уцелеть, и как бы слился с ней, повторяя каждое ее движение и переживая те же страхи. Вдруг она захрапела и начала тонуть. Было видно, что ло-щадь наглоталась воды, она уже почти не отфыркивалась. Кусок льда стукнул ее по голове – лошадь изменила направление и теперь плыла по течению. С трудом развернув ее с помощью поводьев к берегу, я почувствовал, что лошадь совсем выбилась из сил. Ее голова уже несколько раз скрывалась в бурлящей пучине. У меня не было выбора. Соскользнув с седла, я, держась за него рукой, поплыл рядом, одобрительными выкриками побуждая лошадь бороться дальше. Она плыла, оттопырив губы и обнажив плотно сжатые зубы. В ее широко раскрытых глазах застыл неподдельный ужас. Но теперь, без груза, она поднималась над водой и потому плыла спокойнее и быстрее. Наконец я услышал, как копыта измученного животного стукнулись о камень. На берег один за другим поднимались мои спутники. Выносливые тренированные лошади справились с задачей. Лодку же хуторянина, перевозившего наши вещи, отнесло далеко. Не теряя ни минуты, мы перегрузили тюки на лошадей и двинулись дальше. Ветер крепчал, все больше холодало. К рассвету мы совсем продрогли, наша вконец промокшая одежда задубела и не гнулась. Зубы у нас стучали от холода, глаза лихорадочно блестели, но мы продолжали путь, стараясь как можно дальше отъехать от опасного места. Проделав пятнадцать километров по лесу, мы выбрались на высокое открытое место, откуда открывался вид на противоположный берег Енисея. Было около восьми часов. На том берегу двигался к реке, извиваясь, большой обоз в сопровождении всадников. Мы решили, что это скорее всего красные. Боясь быть замеченными, спешились и укрылись в кустах. Несмотря на то что температура держалась на нуле и даже опускалась ниже, мы продолжили наше путешествие, только к вечеру достигнув подножия поросших лиственницей гор, где наконец развели костры, просушили одежду и согрелись сами. Голодные лошади не отходили от огня и спали тут же, опустив головы. Рано утром в наш лагерь пришли сойоты.
– Улан? (Красные?) – спросил один из них.
– Нет, нет, – закричали мы.
– Цаган? (Белые?) – последовал следующий вопрос.
– Да, – ответил за всех татарин. – Мы все белые.
– Менде, менде, – успокоенно забормотали они и, усевшись у костра, поведали нам, потягивая горя чий чай, интересные и важные новости. Оказывается, красные части, спустившись с гор Танну-Ола, разместились вдоль монгольской границы и не выпускают из страны крестьян и сойотов, перегоняющих скот. Значит, переход через хребет Танну-Ола был для нас невозможен. Теперь я видел лишь один путь к спасению: резко свернуть на юго-восток и, минуя заболоченную долину реки Бурет-Хей, выйти к южному берегу озера Косогол[12]12
Сойотское название озера, по-монгольски – Хубсугул.
[Закрыть], находящегося уже на территории Монголии. Да, новости были хуже некуда. До Самгалтая, ближайшего монгольского поселения, было не более шестидесяти миль, в то время как до Косогола даже кратчайшее расстояние составляет двести семьдесят пять миль. Вряд ли наши усталые и голодные лошади, проделав шестьсот миль по плохим дорогам, выдержат этот путь. Тщательно взвесив все «за» и «против», прикинув ситуацию, а также физическое и душевное состояние моих спутников, я пришел к выводу, что прорываться через Танну-Ола нечего и пытаться. Мои товарищи были измучены и морально издерганы, скверно одеты и вооружены, у некоторых даже ружья не было. А я из опыта знал, что в бою опаснее всего безоружные люди. Они легко поддаются панике, быстро теряют голову и плохо влияют на остальных. Поэтому, посоветовавшись с друзьями, я принял решение идти на Косогол. Все поддержали меня. Вдоволь наевшись горячего супа, в котором плавали огромные куски мяса, и закончив трапезу горячим чаем с сухарями, мы покинули наше временное пристанище. Через два дня перед нами выросла горная преграда. Это была северная часть хребта Танну-Ола, за которой простиралась долина реки Бурет-Хей.
