Текст книги "Люди, боги, звери"
Автор книги: Антоний Фердинанд Оссендовский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц)
Банда белых хунхузов
На третий день, поздно вечером, мы прибыли в Нарабанчи. От монастыря в нашу сторону ехали несколько всадников, но, завидя нас, они развернулись и галопом поскакали назад в монастырь. Мы немного покрутились вокруг в поисках военного лагеря русских, но так и не нашли его. Монголы пропустили нас в монастырь, где нас тут же принял хутухта. В его юрте сидел Чултун Бейли. Хутухта преподнес мне хадак, сказав при этом: «Сами боги послали вас сюда в эти тяжелые дни».
Оказалось, что Домоиров взял под стражу глав обеих торговых палат и угрожал расстрелять Чулту-на Бейли. Домоиров и Хун Болдон не имели на этот счет никаких письменных указаний и действовали самовольно. Чултун Бейли готовился бороться с ними.
Я попросил монголов проводить меня к Домои-рову. В темноте я различил четыре большие юрты и двух часовых-монголов с русскими ружьями. Мы вошли в самую просторную, «княжескую» палатку. Там я увидел, надо сказать, прелюбопытное зрелище. В центре юрты пылал огонь. На троне, стоявшем в месте, предназначенном для жертвенника, восседал седой Домоиров, долговязый и тощий. На полковнике не было ничего, кроме нижнего белья и носков, он был навеселе и рассказывал какие-то байки подчиненным. Вокруг жаровни в живописных позах расположились двенадцать молодых людей. Сопровождавший меня офицер доложил Домоирову обстановку в Улясутае, завязалась беседа, в ходе которой я спросил полковника, где находится его отряд. Он ответил со смехом, указывая на молодых людей: «Вот мой отряд». Я заметил, что по категорическому тону его приказов, поступавших в Улясутай, казалось, что его воинство много больше. Рассказал также, что подполковник Михайлов готовится скрестить шпаги с приближающимися к Улясутаю большевиками.
– Как?! – воскликнул он в смущении и страхе. – Красные близко?
Мы устроились на ночь в его юрте, и перед сном офицер прошептал нам:
– На всякий случай держите револьвер наготове.
На что я, засмеявшись, ответил:
– Но ведь мы среди белых и, значит, в полной безопасности.
– Ну глядите, – протянул офицер и для пущей убедительности подмигнул мне.
На следующий день я пригласил Домоирова прогуляться по равнине, где можно было поговорить обо всем без свидетелей. Оказалось, что он и Хун Болдон получили приказ от барона Унгерна установить связь с генералом Бакичем – только и всего, они же стали грабить все встречные китайские фирмы. Сам Домоиров, повстречав нескольких отбившихся от полковника Казагранди офицеров и сформировав теперешнюю банду, возомнил себя великим завоевателем. Мне удалось убедить Домоирова пойти на мирное урегулирование конфликта с Чултуном Бейли, не нарушая монголо-китайского договора. Он тут же направился в монастырь. На обратном пути я повстречал высокого монгола со свирепым лицом, в блузе из синего шелка – это был Хун Болдон. Он представился и обменялся со мной несколькими словами по-русски и снял верхнюю одежду. После чего, едва я вернулся в палатку Домоирова, прибежал запыхавшийся монгол с приглашением пожаловать в юрту Хун Болдона. Князь жил по соседству в шикарной синей юрте.
Знакомый с монгольскими обычаями, я вскочил в седло и проехал десять шагов верхом до входа в юрту. Хун Болдон принял меня с холодной важностью.
– Кто такой? – спросил он переводчика, указывая на меня пальцем.
Было ясно, что он хочет намеренно оскорбить меня, поэтому я ответил в том же духе: выставил вперед палец и, повернувшись к переводчику, задал тот же самый вопрос еще более пренебрежительным тоном.
Посрамленный Болдон срывающимся голосом закричал, что не позволит мне вмешиваться в его дела и пристрелит каждого, кто осмелится перечить его приказу. Стукнув изо всей силы кулаком по низенькому столу, он вскочил и выхватил револьвер. Но я много путешествовал и хорошо знал кочевников, будь то князья, ламы, пастухи или бандиты. Не оставаясь в долгу, я хлестнул плетью по тому же столику и сказал переводчику:
– Передай, что ему выпала честь говорить не с монголом и не с русским, а с иностранцем, подданным великой и свободной страны. Скажи ему – пусть научится сначала быть мужчиной, а потом я его приму и поговорю с ним.
Я повернулся и вышел из юрты. Через десять минут Хун Болдон с извинениями пришел в мою палатку. Я убедил его вступить в переговоры с Чулту-ном Бейли и не позорить своими бесчинствами монгольский народ. Все образовалось этой же ночью. Хун Болдон распустил свой отряд и выехал в Кобдо; Домоиров же со своей бандой отправился к Яссак-ту-хану, чтобы способствовать там мобилизации монголов. С согласия Чултуна Бейли он написал письмо Ван Сяо-цуну, требуя, чтобы тот разоружил свою гвардию, следуя примеру китайской армии в Урге, но письмо пришло, когда Ван, купив вместо украденных лошадей верблюдов, был уже на пути к границе. Подполковник Михайлов послал вслед отряд из пятидесяти всадников под командованием лейтенанта Стрижина, поручив тому догнать Вана и разоружить его эскорт.
Таинственное происшествие в маленьком храме
Мы с князем Чултуном Бейли готовились покинуть Нарабанчи-Куре. В храме Благословения хутухта отправлял службу в честь сайта; я же тем временем бродил по узким улочкам между жилищами разного ранга – гэлунов, гэтулов[36]36
Г э т у д – третий чин в ламаистском монашестве.
[Закрыть], чайде и рабджампа[37]37
Чайде, рабджампа – высокопоставленные монашеские священники, но еще не «воплощенные боги».
[Закрыть], школами, где преподавали просвещенные доктора теологии (марамба) и доктора медицины (Та-лама), студенческими общежитиями (учащихся называли здесь «баньди»), складами, архивами и библиотеками. Когда я вернулся в юрту хутухты, он был уже там. Хутухта вновь преподнес мне большой ха-дак и предложил совершить прогулку в окрестностях монастыря. Он выглядел озабоченным, из чего я заключил, что ему нужно что-то обсудить со мной. Как только мы вышли из юрты, к нам присоединились сопровождающий меня офицер и освобожденный из-под стражи глава русской торговой палаты. Хутухта подвел нас к небольшому домику, прилепившемуся с тыльной стороны стены из ярко-желтого камня.
– Здесь гостили далай-лама и богдохан, а мы всегда красим жилища, где останавливались эти святые люди, в желтый цвет. Входите!
Внутреннее убранство дома было великолепным. На первом этаже разместилась столовая с резными китайскими столиками из черного дерева и горками с фарфором и бронзой. Наверху были еще две комнаты. С резного деревянного потолка спальни свисал на тонкой бронзовой цепи большой китайский фонарь, украшенный цветными каменьями, стены были задрапированы желтым шелком. Здесь же стояла огромная квадратная кровать со множеством матрасов, одеял и подушек, обтянутых чистым шелком. Остов кровати был также из черного дерева, его украшала искусная резьба, особенно изысканно выглядели ножки, напоминающие поддержку у канапе; в резьбе преобладал традиционный мотив – дракон, пожирающий солнце. У стены стоял комод с резным орнаментом на религиозные сюжеты. Завершали убранство четыре легких удобных стула и стоявший в глубине комнаты на помосте низкий трон в восточном стиле.
– Видите этот трон? – спросил меня хутухта. – Однажды зимним вечером в ворота монастыря въехали всадники, они потребовали, чтобы все гэлуны и гэтулы во главе с хутухтой и канпо[38]38
Канпо – настоятель ламаистского монастыря.
[Закрыть] собрались в этой комнате. Затем один из незнакомцев уселся на трон и снял башлык. И тут же все ламы пали на колени: они узнали Того, о Ком писали в священных книгах далай-лама, таши-лама и богдохан. Этот человек – властелин мира, он знает все тайны Природы. Он прочитал краткую тибетскую молитву, благословил всех собравшихся, а после предсказал то, что свершится в ближайшую половину века. Произошло это тридцать лет назад, и пока все его предсказания сбылись. Когда он молился в соседней комнате перед алтарем, вот эта дверь распахнулась сама по себе, свечи у алтаря зажглись без всякого огня, а от священных жаровен, в которых не было углей, вдруг пошло благовоние. А потом, без всякого предупреждения, Царь Мира и его спутники исчезли. Только смятый шелк на троне говорил о его посещении, но и тот быстро разгладился на наших глазах.
Хутухта вошел в алтарь, преклонил колена, закрыл глаза руками и погрузился в молитву. Я вглядывался в спокойное, безучастное лицо позолоченного Будды, на которое мерцающие светильники бросали неясные тени, а затем перевел взгляд на трон. И тут произошло чудо, в которое трудно поверить: на троне я увидел крепкого смуглолицего мужчину; суровость плотно сжатых губ смягчал мягкий свет необычайно живых глаз. Тело его, закутанное в белое одеяние, было прозрачным, сквозь него хорошо виднелись начертанные на спинке трона тибетские письмена. Я закрыл и вновь открыл глаза. На троне уже никого не было, только, казалось, мягко колыхался шелк.
«Нервы, – подумал я. – Ненормальная сверхвпечатлительность, вызванная необычной обстановкой и переутомлением».
Хутухта повернулся ко мне со словами: «Дай сюда свой хадак. Ты, чувствую, очень беспокоишься за судьбу своих близких, и я хочу помолиться за них. Ты тоже должен молиться, проси Бога, чтобы он помог им, и направь все помыслы души к Царю Мира, который однажды освятил это место своим посещением».
Хутухта положил хадак на плечо Будды и, простершись на коврике перед алтарем, зашептал слова молитвы. Затем поднял голову и слабым жестом позвал меня..
– Посмотри в темноту за статую Будды, он покажет тебе твоих близких.
Повинуясь приказу, я стал вглядываться в темное пространство за статуей. Вскоре во тьме поползли струйки дыма, похожие на прозрачные нити. Они плыли в воздухе, постепенно уплотняясь и множась, и наконец оформились в человеческие фигуры и предметы. Я увидел незнакомую комнату, в ней свою семью и еще несколько человек. Кого-то я знал, кого-то нет. На жене было знакомое платье. Я мог разглядеть каждую черточку дорогого лица. Постепенно видение потускнело, расплылось, пре-вратясь то ли в струйки дыма, то ли в прозрачные нити, а потом исчезли и они. За позолоченной статуей Будды не осталось ничего, кроме мрака. Хутухта поднялся с колен, снял с плеча Будды хадак и вернул мне его со словами:
– Удача не оставит тебя и твою семью. Божье благословение пребывает с тобой.
Мы покинули дом, освященный пребыванием в нем таинственного Царя Мира, где он молился о человечестве и предсказал судьбу народов и государств. К моему величайшему удивлению, мои спутники, оказывается, тоже лицезрели ниспосланное мне видение и подробно описали, как выглядели и как были одеты люди, возникшие из тьмы за спиной Будды.
Монгольский офицер рассказал мне, что днем раньше Чултун Бейли просил хутухту открыть, что ждет его в эти судьбоносные для страны дни, но хутухта в ответ только замахал в страхе руками и категорически отказался. Позже я спросил хутухту о причинах отказа, добавив, что, согласись он, это могло бы успокоить Чултуна Бейли – придал же мне бодрости вид моих близких. Хутухта, нахмурив брови, ответил:
– Нет! Видение только расстроило бы князя. Его судьба мрачна. Вчера я трижды молил небеса открыть мне его будущее, разводил огонь, гадал на бараньих лопатках и внутренностях, и всякий раз ответ был ужасен…
Не докончив фразы, он горестно закрыл лицо руками. Видимо, по его убеждению, судьба Чултуна Бейли была черна как ночь.
Часом позже Нарабанчи-Куре уже скрылся от нас за горами.
Дыхание смерти
В Улясутай мы прибыли в день возвращения отряда, отправившегося разоружать охрану Ван Сяо-цуна. На своем пути отряд встретился с полковником До-моировым, и тот приказал им не только обезоружить, но и ограбить китайцев, и, к сожалению, лейтенант Стрижин выполнил этот противозаконный приказ. Присвоив себе ворованные китайские шинели, сапоги и наручные часы, русские офицеры покрыли себя позором и много потеряли в общественном мнении. Серебром и золотишком они тоже не побрезговали. Ограбленные русскими, монгольская жена Ван Сяо-цуна и ее брат, вернувшись с отрядом, заявили властям свой категорический протест. Что касается китайских чиновников и их охраны, то они добрались до китайской границы с превеликим трудом, натерпевшись от холода и голода. Нас, иностранцев, удивили почести, с какими подполковник Михайлов встретил Стрижина; позже этому нашлось объяснение: с Михайловым поделились ворованным серебром, а его жене подарили красивое, богато украшенное седло Фу Сяна. Чултун Бейли потребовал, чтобы ему передали для сдачи китайским властям все отнятое оружие, а также ворованные вещи, но Михайлов отказался. После этого мы, иностранцы, порвали все отношения с русским отрядом. Между монголами и русскими отношения тоже стали натянутыми. Некоторое время спустя офицеры выразили свое несогласие с действиями Михайлова и Стрижина, что еще больше накалило обстановку.
Примерно в это же время, одним апрельским утром, в Улясутай въехал небольшой вооруженный отряд. Всадники остановились в доме большевика Бурдукова, который передал им, по дошедшим до нас слухам, много серебра. Всадники называли себя бывшими офицерами царской гвардии. Это были полковники Полетика, Н.Н. Филиппов и три его брата. По их словам, они взяли на себя миссию объединить всех белых офицеров и солдат в Монголии и Китае и вести их в Урянхай на битву с большевиками – после того как уничтожат войско барона Унгерна и вернут Монголию Китаю. Назвали они себя представителями Центрального союза Белого движения в России.
Живущие в Улясутае русские офицеры встретились с ними, ознакомились с их документами и допросили. В результате оказалось, что рассказы этих субъектов о своих целях – сплошное вранье. Поле-тика занимал крупный пост в военном комиссариате большевиков, а один из братьев Филипповых помогал Каменеву в установлении контакта с Англией. Никакого Центрального союза Белого движения не существовало, а битва в Урянхае являлась приманкой, на которую должны были клюнуть белые офицеры. С большевиком Бурдуковым группа поддерживала постоянную связь.
Офицеры не могли прийти к единому мнению, что делать с этими «представителями». Голоса разделились. Подполковник Михайлов, еще несколько офицеров, а также подоспевший со своим отрядом полковник Домоиров присоединились к группе По-летики. Впрочем, Домоиров поддерживал отношения с обеими сторонами и, не переставая интриговать, назначил в конце концов Полетику комендантом Улясутая, послав барону Унгерну подробный отчет о городских событиях. В этом документе он уделил много места моей персоне, обвинив меня в подстрекательстве и неповиновении приказам. Его офицеры неотступно следовали за мной по пятам. Советы поостеречься поступали ко мне из самых разных источников. Домоировская банда во главе со своим предводителем громко вопрошала, какое право имеет какой-то иностранец вмешиваться в монгольские дела? Как-то на собрании один из приспешников Домоирова задал мне этот вопрос в упор в надежде спровоцировать ссору. Я невозмутимо ответил:
– А на каком основании вмешиваетесь в них вы, русские эмигранты, у которых нет прав нигде – ни здесь, ни на родине?
Офицер ничего не ответил, но пылающие злобой глаза сказали мне многое. Этот взгляд перехватил мой друг, сидевший тут же, – расправив свою внушительных размеров фигуру, он подошел к офицеру и, возвышаясь над ним, нарочито потянулся, как после сна, и небрежно бросил: «Неплохо было бы сейчас побоксировать».
Однажды люди Домоирова чуть не захватили меня, но им помешала бдительность нашего отряда. Я поехал в крепость, надеясь договориться с монгольским сайтом об отъезде из Улясутая всех иностранцев. Чултун Бейли задержал меня, и я покинул крепость часов в девять вечера. Ехал не спеша. Приблизительно в полумиле от города три человека, выскочив из канавы, бросились ко мне. Я хлестнул изо всей силы коня, но тут из соседнего оврага показались еще несколько человек. «Хотят отрезать мне путь к спасению», – пронеслось у меня в голове. Неожиданно они повернули к моим врагам и схватили их; тут-то я услышал голос одного знакомого иностранца, он окликал меня. Вернувшись, я увидел трех домоировских офицеров в окружении польских и других солдат, а во главе моих спасителей – верного друга-агронома. Он с такой силой скручивал офицерам руки за спиной, что у тех кости хрустели. Закончив работу, он с полной серьезностью заявил, потягивая свою неизменную трубку: «Думаю, их стоит утопить».
Важность, с какой он сделал это заявление, а также нескрываемый страх домоировских офицеров меня рассмешили; я спросил, зачем они напали на меня. Опустив глаза, офицеры молчали. Молчание было достаточно красноречивым: мы и без того ясно понимали, что они собирались со мной сделать. Револьверы оттягивали их карманы.
– Ну что ж! – сказал я. – Все понятно без слов. Сейчас мы вас отпустим, но скажите своему начальнику, что в следующий раз никакой пощады не будет. А ваше оружие я сдам коменданту Улясутая.
Мой друг все с той же основательностью стал развязывать пленников, приговаривая: «А я бы скормил вас рыбам!» Затем мы вернулись в город, предоставив офицерам добираться самостоятельно.
Домоиров продолжал посылать нарочных барону Унгерну, в Ургу, требуя себе широких полномочий и сопровождая эти просьбы доносами на Михайлова, Чултуна Бейли, Полетику, Филиппова и меня. С хитростью азиата продолжал он сохранять хорошие отношения с теми, кому готовил гибель от руки сурового воина, барона Унгерна, получавшего информацию о происходящем в Улясутае только из одного источника. Вся наша колония пребывала в состоянии крайнего возбуждения. Офицеры разделились на партии, солдаты, сбиваясь в кучки, обсуждали события дня, поругивая командиров; настроенные людьми Домоирова, они позволяли себе позубоскалить на их счет: «У нас сейчас семь полковников, они перегрызлись между собой – каждый хочет быть главным. Связать бы их да всыпать хорошенько. Кто выдюжит, тому и командовать».
Эта зловещая шутка хорошо показывала степень разложения в русском стане.
– Похоже на то, – заметил мой друг, – что скоро мы будем иметь удовольствие видеть у себя в Улясутае Совет солдатских депутатов. Храни нас Господь! Что плохо – вокруг совсем нет лесов, где бы добрый христианин мог укрыться от этих проклятых Советов. Чертова Монголия – плешь плешью, никуда не деться!
Перспектива Совдепии была не столь уж нереальной. Солдаты захватили арсенал, сданный по до говору китайцами, и растащили оружие по казармам. Участились пьянки и драки, процветали азартные игры. Мы, иностранцы, внимательно следили за развитием событий и наконец решили оставить Уля-сутай, превратившийся в средоточие низких страстей, раздоров и прямых угроз. По нашим сведениям, группа Полетики тоже собиралась днями покинуть город. Мы разделились на две группы: одна отправилась старым караванным путем через Гоби, южнее Урги, по направлению к Куку-Хото или Квейхуаченгу и Калгану; наша же группа, состоящая, помимо меня, из моего друга и двух польских солдат, двинулась к Урге с заходом в Зайн-Шаби, где назначил мне встречу в своем последнем письме полковник Казагранди. Так мы оставили позади Улясутай, где пережили столько волнующих дней.
На шестой день после нашего отъезда в Улясутай прибыло монголо-бурятское соединение под командованием бурята Вандалова и русского капитана Безродного. Впоследствии я познакомился с ними в Зайн-Шаби. Их послал из Урги барон Унгерн для наведения в городе порядка, приказав затем двигаться в сторону Кобдо. На пути из Зайн-Шаби Безродный наткнулся на отряд Полетики и Михайлова. Их обыскали и нашли подозрительные документы, а у Михайлова и его жены еще и серебро и прочие вещи, отнятые у китайцев. Безродный отправил Н.Н. Филиппова к барону Унгерну, трех человек из отряда отпустил на свободу, а остальных приказал расстрелять. Так в районе Зайн-Шаби прекратила существование группа Полетики, а часть улясутайских эмигрантов простилась с жизнью. Добравшись до Улясутая, Безродный тут же поставил к стенке Чултуна Бейли, наказав его таким образом за нарушение договора с китайцами, затем то же самое проделал с несколькими русскими беженцами, сотрудничавшими с большевиками, До-моирова арестовал и выслал в Ургу – словом, навел порядок. Так исполнились мрачные предсказания относительно судьбы Чултуна Бейли.
Зная о доносах на меня, посылаемых Домоиро-вым барону Унгерну, я тем не менее решил направиться в Ургу, не уклоняясь в сторону, подобно По-летике, который был все же захвачен Безродным. Привыкнув смотреть опасности в лицо, я поехал на встречу с ужасным «кровавым бароном». Судьбу не обманешь. Ничего плохого я не сделал, а страх после всего пережитого перестал ощущать. В дороге нас нагнал всадник-монгол, рассказавший о гибели наших улясутайских знакомцев. Он переночевал с нами в уртоне, поведав древнюю легенду:
– Это было давно, когда Китаем еще правили монголы. Князь Улясутая Белтис Ван сошел с ума. Он казнил кого хотел без суда и следствия, и никто не смел проезжать через его город. Тогда прочие князья и богатые монголы осадили Улясутай, где безнаказанно лютовал Белтис, оборвав все связи города с внешним миром. В Улясутае начался голод. Люди съели всех коров, овец и лошадей, и тогда Белтис Ван с вооруженным отрядом решил прорваться сквозь вражьи ряды и бежать на запад, в земли подвластного ему племени олетов. Все они погибли. Князья по совету хутухты Байанти похоронили мертвых на склонах гор, окружавших Улясутай. Во время погребального рбряда произносились магические заклинания, дабы насильственная смерть не посещала более эти места. На могилы водрузили тяжелые камни, а хутухта объявил, что демон Насильственной смерти объявится снова, когда эти камни обагрит человеческая кровь. Легенда жила долго. И вот предсказанное свершилось. На этом месте русские убили трех большевиков, а китайцы – двух монголов. Злой дух Белтис Вана вырвался из-под тяжелого камня и пошел косить народ. Погиб благородный Чултун Бейли, расстрелян рус ский нойон Михайлов – смерть вылетела из Улясутая на волю и теперь гуляет по безграничным равнинам. Кто остановит ее? Кто свяжет руки убийцам? Плохие времена наступили для богов и добрых духов: злые демоны ополчились против них. А что остается человеку? Только умирать…
