Текст книги "Исторические сочинения о России XVI в."
Автор книги: Антонио Поссевино
Жанры:
Политика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц)
Великий князь московский пользуется табелляриями, интернунциями и так называемыми «великими» послами для ведения с иностранными государями дел, касающихся войны, мира и торговли. Табеллярии: называются «гонцами», они только возят письма. Интернунции – «посланцы», они же «малые послы», – кроме писем имеют некоторые поручения. Их обычно сопровождает несколько человек свиты. Главные послы (их обыкновенно трое, не считая секретаря) называются «великими послами». Их довольно редко посылают дальше королевства польского, так как им полагается большая свита, а содержание не предоставляется (так принято и в Московии и в Польше)[190]190
См.: Сергеев Ф. П. Русская дипломатическая терминология XI—XVII вв Кишинев, 1972, с. 15—16, 33, 85.
[Закрыть]. Для продолжительного путешествия за пределами королевства польского необходимы были бы значительные суммы денег, а князь на это или им совсем не дает денег, или дает очень мало. Польский король и великий князь московский, так как это считается у них проявлением уважения, обычно посылают 100 или 200 человек со своими послами, к которым присоединяются и купцы. Впрочем, сами московские послы возят с собой товары для продажи, что не очень пристойно для выполняющих такие обязанности. Поэтому, если они что-нибудь дарят, это делается для получения большего вознаграждения и ответного дара, а если этого не дают, они выпрашивают и почти вымогают. Московские послы, прибыв в Киверову Горку[191]191
Место, где происходили переговоры о мире между Россией и Речью Посполитой с 15 декабря 1581 г. по 15 января 1582 г.
[Закрыть] (небольшое селение под Ямом Запольским) вместе со свитой в 300 человек, открыли лавки и в промежутках между делами заключения мира, возложенными на них, исправно занимались продажей и обменом с поляками через своих людей.
Из Новгорода, находящегося на расстоянии около 200 миль, вскоре они стали получать продовольствие и приготовленную пищу (хорошо сохранявшуюся на морозе), так что вообще не делали никаких расходов. Кстати, это обстоятельство было нам удобно, так как каждый из 4 послов[192]192
Состав русского посольства: «... отпустил Государь своих послов – дворянина своего и наместника кашинского Дмитрия Петровича Елецкого да дворянина своего и наместника козельского Романа Васильевича Олферьева да диака своего Басенка Верещагина, да подъячего Захарья Свиязева».– ПДС, т. X, с. 258, а также: Описи царского архива.., с. 68, 71.
[Закрыть] по поручению своего государя присылал пищу, чередуясь по дням с другими.
В самом разгаре зимы мы помещались в палатках, раскинутых в глубочайших снегах. Постоянно горевший огонь кое-как изгонял оттуда страшный холод, а часть наших людей помещалась в каких-то деревянных хижинах, полных сажи и дыма. К тому же окрестные поля были опустошены королевскими войсками, поэтому едва ли можно было что-нибудь купить, кроме хлеба. Гнилая вода или снег, едва растаявший на огне, составляли питье для лошадей и шли на приготовление горячей пищи.
Тем не менее послы московского князя, приезжая к другим иностранным государям, если не получают даром лошадей, помещений, проводников, подарков, тотчас начинают превозносить до небес милосердие, щедрость и могущество своего государя (так по большей части его называют), а других, как бы велики они ни были, обыкновенно бранят за бедность[193]193
Жалобы русских послов часто имели основания. Так, посольство Якова Молвянинова на протяжении почти всего пути от Польши до Рима испытывало большую нужду в «корме» и средствах передвижения. – ПДС, т. I, с. 860, 865—866 и др.
[Закрыть].
Узнав это на примере Шевригина, лервого посла к вашему святейшеству, и познакомившись с такими же привычками многих других, при учреждении второго посольства в Рим я убедил московского князя послать не больше 10 человек.
Мне предстояло проделать путь во много тысяч миль: сначала отправиться в Оршу, оттуда в Ливонию и Польшу, а затем через Германию в Италию. Я видел, что моя обязанность сопровождающего будет гораздо более трудной, если посольство будет состоять из 100 или 200 человек, которым нужно будет повсюду добывать продовольствие. При этом создавалась опасность, что погибнет все то, ради чего святой апостольский престол потратил при московском посольстве столько стараний, забот, трудов и средств, если всё не будет предоставляться им бесплатно.
Во главе посольства стояли два знатных человека, вместе с которыми мне нужно было действовать, чтобы исполнить дела величайшей важности и скрепить дружбу христианских государей. К этому посольству великий князь приставил переводчика, отвергшего католическую веру и принявшего схизму (что он сделал в целях своей безопасности и выгоды). Мы с трудом от него отказались и потребовали себе другого знатного поляка и католика, чего и достигли[194]194
Яков Семенович Молвянинов и Василий Тишина были отправлены в 1582 г. в Рим вместе с Поссевино. Переводчиком был Яков Заборовский. – Описи царского архива.., с. 63, 115.
[Закрыть]. Важно, чтобы по возвращении из этого посольства кто-нибудь мог рассказать московиту об истинном положении вещей и дружелюбии католических государей, если остальные попытаются очернить всё это своими измышлениями.
Много неприятностей случилось из-за Шевригина или, скорее, из-за его спутника, бывшего когда-то католиком, потом лютеранином и, наконец, погрязшего в ошибках русской веры, который в Каринтии убил итальянского переводчика, прибывшего из Московии[195]195
Переводчики в посольстве Шевригина: Вильгельм (Федор) Поплер, выходец из Ливонии, и миланский купец Франческо Паллавичино, которого Шевригин, нуждаясь в итальянском переводчике, нанял в Любеке. На обратном пути из Рима в Каринтии (в г. Филлахе) Поплер в ссоре убил Паллавичино. – ПДС, т. X, с. 334—335.
[Закрыть], как только я уехал от них, направляясь к великому герцогу Карлу. Тогда они с трудом вырвались из Италии, где перед этим были приняты с большим почетом и одарены богатыми подарками.
При втором посольстве[196]196
То есть посольстве Якова Молвянинова.
[Закрыть] никогда не бывало ни резни, ни каких бы то ни было ссор, из-за которых нужно было бы прибегать к оружию. Без сомнения, они предавались бы им, если бы их не удерживали соображения дружбы, надежда на подарки, а иногда и страх. Допускалось, что иногда они платили за постой из своих средств, и, хотя они делали это неохотно, однако, это помогло им лучше оценить щедрость итальянской церковной власти (которой они были приняты лучше, чем могли ожидать).
В этом путешествии для меня стали понятны характеры тех московитов, которых я сопровождал: мы узнали их довольно хорошо, так как я должен был отвезти их обратно по приказу вашего святейшества в царство польское.
Когда мы прибыли в первый раз туда из Московии, и они удивились, что не нашли посланных им навстречу по обычаю от польского короля лошадей с продовольствием, им ответили: достаточно будет и того, что по приезде к королю их радушно примут, а вносить в польское королевство московский обычай приема послов не следует. Однако, по нашей просьбе, они были достаточно радушно приняты королем в Риге.
В Ливонии мы узнали, что те дома, которые были построены с большими затратами рижским архиепископом и магистрами тевтонского ордена, разрушены московитами и грозят совсем рухнуть, они полны грязи, окна выбиты, и они открыты для непогоды. Московиты отвергли их и предпочли скорее жить в выстроенных ими деревянных домиках, полных копоти. Поэтому, вспомнив также о разрушениях, причиненных готами Колизею, триумфальным аркам и всему Риму, я уже не удивлялся тому, что остается в сердцах людей, которые не могут вынести блеска и величия других народов. Даже торжественное шествие цезаря[197]197
Речь идет о прибытии германского императора Рудольфа II в Аугсбург в конце июня 1582 г.
[Закрыть] при большом стечении народа, когда он въезжал в священный Аугсбург на собрание имперского сейма, не могло заставить их по доброй волей посмотреть на него. Столь большое количество городов и знатных людей не трогало их настолько, чтобы они похвалили это от души. В Богемии и Германии было так: сколько бы они ни израсходовали средств, находясь там, по приказанию его императорского величества они получали возмещение, да и в качестве подарков им было дано много серебряных сосудов. Когда же мы приблизились к Италии и вступили в венецианские владения, их принимали во всех городах с величайшей пышностью. Прежде всего, в Вероне они были приглашены осмотреть крепости, возле которых были собраны многочисленные отряды солдат, принявших их с почетом. Жители Виченцы в полной мере проявили свое дружелюбие, не говоря уже о щедрости, которая свидетельствует о высшем благородстве души (так что этот город более всего достоин похвалы в этом отношении). То же самое было и в Па-дуе.
Оттуда мы прибыли в Венецию, и в этой светлейшей республике были приняты со всякого рода почестями. Но так как эти люди не очень-то привыкли к вещам такого рода и так как они считали, что все подвластно их государю, да и жить они привыкли более широко, [поэтому] они были недовольны, что им отвели помещение, хотя и очень удобное, в доминиканском монастыре. Понадобилось много настойчивости и терпения, чтобы удерживать их в пределах повиновения, ведь те, кому была поручена забота о них московской думой, усиленно просили нас, чтобы мы от них не отходили. Пока я занимался приготовлениями к отъезду, греки, много лет тому назад переселившиеся в Венецию, тайно упросили московитов оказать честь посетить их храм и выслушать богослужение по греческому обряду. Знатные молодые люди, приставленные к ним сенатом для сопровождения по городу, еще не поняли, какое значение может иметь это обстоятельство, и приказали, чтобы этот храм был богато убран, и на следующий день русские схизматики были приняты греческими схизматиками. Когда это дошло до моих ушей, я поспешил к монастырю и, увидев московитов и венецианцев вместе с греками, направляющихся к их храму, обратился к ним с такими словами: «Яков Молвянинов (так звали первого посла), твой государь поручил тебя мне, чтобы ты действовал по тому плану, который я тебе укажу. Я везу тебя к великому первосвященнику, а не к грекам, поэтому иди домой».
Он повиновался. Но некоторые греки отнеслись к этому самым неподобающим образом и считали, что нанесено оскорбление республике, так как, по их словам, по ее приказанию московитов пригласили сюда. Я ответил им, что, когда греки объединятся с католической церковью, тогда пусть и говорят со мной, и я удовлетворю их просьбы. Некоторые греки, с которыми я беседовал отдельно, остались недовольны, поэтому мне пришлось идти в сенат. Там, выслушав мои доводы, очень умно успокоили греков, пришедших с жалобой. Все это дело было не только прекращено, но даже доставило случай лучше понять хитрости греческой схизмы[198]198
Этот эпизод, которому Поссевино придавал такое большое значение, русский посланник Молвянинов не счел столь важным, чтобы включить в свой отчет о посольстве. —ПДС, т. I, с. 841—906.
[Закрыть].
Некоторые наиболее благоразумные люди поняли, как много зла это могло бы принести при нынешних обстоятельствах, так как часто среди греков, живущих в Венеции, находятся шпионы, обо всем доносящие неверным.
Московиты, получив от республики в дар золотые цепи большого веса, сказали своему переводчику: «Иди к дожу и скажи, чтобы он прислал нам парчи и других вещей из своей сокровищницы». Но переводчик, человек порядочный, не согласился на это.
Из Венеции мы направились в Феррару, а оттуда прибыли в Болонью, где по приказанию вашего святейшества московским послам были представлены самым щедрым образом доказательства отеческой любви со стороны светлейшего кардинала легата Чези: были закрыты Лавки и оказаны совершенно необыкновенные почести. Другие светлейшие легаты, Верчелли в Эмилии, Колонна в Вицене, позаботились о том же самом. Сначала навстречу московским послам выходили из городов отряды солдат, затем магистрат подходил к воротам, оттуда с величайшим почетом их вели ко дворцу при залпах из пушек и при звуках флейт, устраивались обеды и роскошные пиры. Предупрежденные заранее, знатные люди, у которых московиты довольно дерзко выпрашивали разные вещи, перестали легко на это соглашаться, так что московиты стали держать себя в пределах благопристойности.
Когда мы были в Римини в доме префекта города, они убрали святые образа, чтобы на их месте поместить свои, маленькие, расписанные по греческому образцу. Мы, убрав эти последние, поставили прежние [на место], чтобы в среде католиков они не действовали столь дерзко. Поэтому позже они стали вести себя менее своевольно.
Оттуда мы прибыли на место, прославленное святой девой лорет-тской и большим стечением народа[199]199
Лоретто, город в итальянской провинции Анкона, известный почитанием лореттской божьей матери.
[Закрыть]. Здесь они имели возможность узнать предания о чудесах, увидеть толпы паломников и постоянные молебствия.
Наконец, после того как по моему настоянию в других городах им были оказаны умеренные почести, у реки Тибра, возле города Бургеты их приняли и приветствовали самым радушным образом люди вашего святейшества. Выступив на другой день, на следующий день мы прибыли в Рим. Оттуда нам навстречу выехали знатные римляне во главе с маркизом Чези, и московиты с величайшими почестями, при стечении большого количества народа, при залпах всех пушек, расположенных в замке Адриана, были отведены во дворец кардинала Колонны, тогда отсутствовавшего. В этом дворце им было предоставлено щедрое угощение и самые исполнительные из слуг вашего святейшество, а те, кто охраняли двери каждый день, пока ваше святейшество не вернулось из Альгида[200]200
Загородной резиденции папы.
[Закрыть], возили их в экипажах по городу, и московиты видели все самое красивое. Более всего они удивлялись тщательному уходу, огромным расходам и милосердному отношению, проявлявшимся в отношении к больным, затем лавкам, расписным залам, но в особенности замку св. Духа и прочим большим богадельням. Посещая одну за другой семинарии и коллегии разных городов, они стали думать, что уже самой религией Рим господствует во всем мире и что не они единственные христиане (как они обычно говорят). Замечания обо всем этом они каждый день записывали и собирались эти записи отвезти к своему государю[201]201
См.: ПДС, т. I, с. 841—906.
[Закрыть]. То же было и дорогой, когда они осматривали коллегии нашего общества в Литве, Польше, Моравии, Богемии, Германии и Италии. Особенно удивились они английской семинарии, находящейся в Риме, так как знали, что Англия целиком заражена ересями. Видя благонравие этих учеников, они чрезвычайно умилялись и с величайшим благоговением молились и целовали мощи мучеников, которые находились в их церкви. Это же они делали и в других римских храмах, а также и в других местах. Но когда римские знатные люди привели их во дворец на Капитолии, проявив свою любезность и чисто римское радушие, и один из них предложил им (как будто это имеет какое-нибудь значение) внимательно рассмотреть куски античных статуй, ненужные памятники языческим богам, они ко всему этому (и справедливо) отнеслись с отвращением. Их больше всего отталкивало (а это и любому христианину должно внушать отвращение) то, что они видели в тех местах, где останавливались, в домах и садах некоторых людей, которым, по-видимому, больше по вкусу купидоны и венеры, нежели Христос и пресвятая дева, изображение постыдных сцен или замечали лики (даже и святых), написанные для забавы, или статуи обнаженных людей и прочие дьявольские измышления. Но, увидев римские храмы и здание св. Петра, они окончательно признали, что эти храмы далеко превосходят остальные [храмы] всего мира красотой, вложенным в них трудом и великолепием. Когда они прибыли к вашему святейшеству для приветствия, передачи даров и писем от своего государя, казалось, с некоторой неохотой они позволили привести себя целовать крест у ног вашего святейшества, но с еще большей неохотой, когда готовились уезжать. Я так думаю, что они хотели еще даров (в первую очередь денег), хотя обоим главным лицам посольства были переданы золотые цепи большого веса, одежды из чистого шелка, шитые золотом, а всем прочим – одежда из сукна и шелка. Однако они охотно целовали крест[202]202
В статейном списке говорится так: «... и Яков пришед к папе, поклонился близко ноги, а в ногу не целовал.., а подьячий Тишина по тому же папе поклонился близко, а в ногу не целовал же». – ПДС, т. I, с. 883.
[Закрыть], когда нужно было что-нибудь узнать о деле для великого князя московского, а ведь это делали не только первые христиане по отношению к апостолам, но и сами московиты по отношению к своим епископам, у ног которых они простираются и выслушивают их, распростершись на земле и касаясь лбом пола. Они не смогли спокойно перенести того, что при отъезде из Рима их не сопровождал никто, кроме меня и моих проводников, в то время как сами они с большой свитой провожают послов иностранных государей за 4—5 миль (что они делали дважды по отношению ко мне, когда я уезжал). При возвращении делалось то же самое, что и при выезде.
Цепи (а их они надели в дорогу) и великолепнейший крест (хотя и сделанный по греческому образцу), полученные от вашего святейшества, так же как и изображение в золоте св. Марка Евангелиста, полученное от венецианцев, они взяли себе. Если бы каждый [из них] был один и не боялся доноса своему государю, с легким сердцем они всё присвоили бы себе. Правда, они стали более благоразумными, или благодаря привычке к более цивилизованным народам или потому, что при возвращении, за пределами Италии, нужно было платить из своих средств. В конце концов я доставил [их] в Варшаву, к королю польскому. В пути мы особенно боялись во избежание ссор останавливаться на том же месте, что и раньше.
После того как польский король позаботился о дарах, а они были даны с королевским великодушием, московские послы получили or меня письма к своему государю, в которых я в кратких словах ставил его в известность обо веем, а также передал им прекраснейшую икону Спасителя, посланную вашим святейшеством московскому князю (она написана на медном основании, на ней надпись греческими буквами; заключена она в оправу из слоновой кости с серебряными цветами), я отпустил их в Московию в довольно радостном настроении.
Думаю, что об этом нужно было рассказать более подробно, чтобы тот, на которого когда-нибудь будет возложено подобное поручение, меньше удивлялся тому, о чем он узнал заранее. И пусть он усердно готовит себя к терпению и мудрости, которые нужно почерпнуть от бога через молитвы.
ХАРАКТЕР МОСКОВСКОГО КНЯЗЯ И СХИЗМАМожно с полной уверенностью утверждать: народы северных областей, и в особенности те, из сердец которых истинная религия не изгнала дикости, чем более чувствуют себя лишенными разума, тем более становятся подозрительными. Поэтому то, чего они не умеют добиться разумной деятельностью, того они стремятся достичь хитростью и силой (а московиты также и упорством). Это в особенности наблюдается среди скифов и татар, от которых многие московиты или ведут свое происхождение, или близки к ним. Не удивительно, если они не избавились от этой природы, которую у других народов изменило и победило благочестие. Конечно, совсем не удивительно, что тот, к кому перешла высшая власть над своими людьми вместе с неким подобием христианской религии и кто не видел могущества других государей, считает себя выше всех (к этому нужно добавить постоянную лесть и славословие подданных). Эти три обстоятельства, в особенности с того времени, как московские князья добились свободы от татар, данниками которых они раньше были, удивительным образом возвысили их представления о себе. Это особенно свойственно государю, ныне стоящему у власти, так как он считает, что нет никого более ученого и более исполненного истинной религии, чем он сам. Едва ли когда-нибудь он подумал, что кто-нибудь превосходит его силой. Когда я иногда напоминал ему о наиболее могущественных христианских государях, он говорил: «Кто они такие в нашем мире?» Видимо, в своем высокомерии он не выносил сравнений, и всё, что воздавалось другому, он считал умалением своего достоинства. Именно поэтому великие князья московские стали называть себя сначала на словах, затем в письмах и на монетах государями всея Руси, хотя добрую часть Руси занимает король польский. Нынешний князь Иван Васильевич кроме ряда титулов, где он соизволил называться царём (или королем) казанским и астраханским, отсылая письма к туркам, приказал однажды именовать себя также императором германским. И, конечно, после того, как он стал домогаться Ливонии и устремлять взоры на Пруссию, он стал говорить, что ведет происхождение от человека по имени «Прусс», который якобы был братом цезаря Августа[203]203
Легенда о происхождении русских царей от Прусса появилась значительно раньше начала Ливонской войны. См.: Дмитриева Р. П. Сказание о князьях владимирских. М.—Л., 1955.
[Закрыть]. Из того, что он захотел, по-видимому, укрепить дружбу с Карлом V, его братом Фердинандом и сыном последнего Максимилианом[204]204
Имеются в виду переговоры 1576 г., когда в Москве были послы императора Максимилиана II Кобенцель и Даниил Принц (Буховский).
[Закрыть], можно понять, что в душе он лелеял мысль о дальнейшем продвижении в Германию и на Запад. Эту надежду подкрепляли раздоры между христианскими государями, губительные ереси разного рода, успехи в Ливонии, совершившееся к этому времени покорение Казани и Астрахани и мнение, внушенное самой схизмой, которую нельзя считать религией. Он считает себя избранником божьим, почти светочем, которому предстоит озарить весь мир. Впоследствии это мнение увеличили посольства к нему от некоторых государей, которые просили его расположения и поддержки, чтобы каким-либо путем уничтожить королевство польское. Даже когда я находился у него, и дела в Московии были в довольно затруднительном положении, память об этих посольствах еще не изгладилась, что льстило гордости великого князя. Наконец, еще больше поддержало его планы то обстоятельство, что один выдающийся государь прислал ему письмо, в котором одобрял распространение лютеранской ереси в своих владениях. На основании этого у московского князя создалось представление, что все католики (которых он зовет римлянами) впали в ересь и поэтому их легко будет покорить.
В конце концов его жестокость во всех отношениях позволила ему надеяться на более быстрое осуществление своих замыслов. С ее помощью он думает одолеть любое препятствие, какое бы ни стало на его пути, в особенности когда он навел на Литву и Ливонию такой страх, что перестал сомневаться в том, что ему откроется такой же доступ в другие страны.
Что касается его схизмы, трудно поверить, насколько он ей предан. Он считает ее приемлемой на вечные времена. Мало того, он скорее что-нибудь к ней прибавит, чем убавит. Ведь тот, кто удаляется от чего-нибудь, чем дальше уходит, тем ниже падает (это всякий видит на примере реформистов нынешнего века), так же случилось и с московитами, отделившимися от схизматиков-греков, у которых они почерпнули схизму, начавшими в своем величайшем невежестве говорить много вздора, не зная ни книг, ни занятия науками, о чем я [уже] писал в другой книге. Кто видел упорство греков и кто помнит о дона-тистах, которые, отделившись от католической церкви, никогда к ней больше не примыкали, кто обдумывал верования эфиопов, которые в неоднократных посольствах к апостольскому престолу винились перед ним, хотя и не признавали верховного первосвященника, кто, наконец, наблюдал за гуситами[205]205
Гуситы – последователи Яна Гуса, возглавившего широкое реформационное и национальноосвободительное движение в Чехии в XV в.
[Закрыть], так часто говорившими о единстве и никогда не возвращавшимися к католической церкви, легко поймет природу схизмы московитов.
Предвзятое упорное мнение о своей твердости увеличивает его упорство, он думает, что эта схизма будет без трещин.
Ко всему этому нужно добавить постоянное угодничество и раболепство по отношению к своему государю, принятое у этих еще очень непросвещенных народов, которые впитали их с молоком матерей.
Именно поэтому, поговорив с послами любого государя, после их ухода он моет руки в серебряном тазу, как бы избавляясь от чего-то нечистого и показывая этим, что остальные христиане – грязь. Когда я упрекал его в этом (что очень хорошо видно из моих писем к нему), он пытался оправдаться, но не смог этого сделать.
Он не разрешает входить армянам в свои храмы, говоря, что они следуют ереси Нестория[206]206
Ересь Нестория – религиозное течение V в., получило название по имени константинопольского патриарха, считавшего, что в Христе представлены две раздельные сущности, человеческая и божественная; армяне же придерживались учения монофизитов.
[Закрыть]. Грекам это позволяет, лютеранам же и другим еретикам не разрешает, и те храмы, что они себе построили, сожжены по его приказу.
