Текст книги "Исторические сочинения о России XVI в."

Автор книги: Антонио Поссевино

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)

АНТОНИО ПОССЕВИНО – ЯНУ ЗАМОЙСКОМУ [307]307
  Латинский текст письма см.: Коялович М. О. Указ. соч., с. 383—384.


[Закрыть]

Несколько часов тому назад я получил письма вашей милости, датированные 8-м числом этого месяца[308]308
  См.: Коялович М. О. Указ. соч., с. 379.


[Закрыть], на которые я отвечу довольно коротко, потому что все, что я пишу светлейшему королю, я отсылаю в руки вашей милости для прочтения, и если бы у вашей милости появилась какая-нибудь мысль, она могла бы ее доложить его величеству. И я не сомневаюсь, что тотчас ваша милость отошлет ему все мои письма, запечатанные моей печатью, в связке со своими собственными. А то, что пишет мне ваша милость о некоторых убитых под псковскими стенами, и о 10 взятых в плен из числа знатных людей, первым из которых, по его словам, является Петр Колтовский[309]309
  7 декабря Замойский устроил засаду у стен Пскова, в результате которой ему удалось захватить несколько русских солдат вместе с их начальником Петром Колтовским. См.: Коялович М. О. Указ. соч., с. 381, 383; Дневник последнего похода.., с. 247—248.


[Закрыть], и о том, что войско подведено к Новгороду для оказания помощи Пскову, я позаботился, чтобы все это было прочитано московскими послами. Однако они удивились этому известию о войске, которое подведено [к Новгороду]. Но как бы там ни было, конечно, письма такого рода если их постоянно будут присылать ко мне и они будут содержать правдивые известия, небесполезны, чтобы выпытать мнения людей, старающихся их скрывать, так что в конце концов установится мир с помощью господа Иисуса Христа, который и есть наш мир.

И я прошу вашу милость приказать через господина Скортинского[310]310
  Скортинский, секретарь канцлера Замойского. См.: Коялович М. О. Указ. соч., с. 678.


[Закрыть] узнать о надежде на выздоровление моего Андрея Полонского, которого я оставил на одре болезни под покровительством вашей милости. Если его можно будет послать ко мне без большого ущерба для его здоровья, он был бы мне необходим. Если же до сих пор его силы не восстановились, я умоляю вашу милость послать ко мне как можно скорее того юношу, который в дороге переводил для меня письма московита с русского языка на польский, или какого-нибудь другого надежного человека для ведения дел и для переводов с русского языка. Ведь если единственный переводчик Василий[311]311
  Имеется в виду Василий Замесский (см. прим. 17).


[Закрыть] заболеет той болезнью, которой он иногда страдает, я не смогу никаким образом продолжать дальше начатые дела. И если ваша милость решит что-нибудь на этот счет, конечно, оказав мне эту помощь, она не останется без награды от бога, и я никогда не забуду об этом благодеянии.

Да укрепит господь сердце и десницу вашей милости своей небесной мощью.

Из деревни Тишенка, в 3-х милях от Порхова, 11 декабря, ночью.

АНТОНИО ПОССЕВИНО – СТЕФАНУ, КОРОЛЮ ПОЛЬСКОМУ

После отъезда из лагеря позавчера я отослал вашему величеству во второй раз мои письма, в которых содержалось все, о чём говорили со мной московские послы, о чем я сам писал великому князю московскому и, наконец, о чем вскоре сообщили мне послы вашего величества.

После того как мы вчера проехали почти 4 мили, московские послы собрались у меня, чтобы разузнать обо всех делах заключения мира. С ними я провел большую часть ночи в беседе, отдельные части которой я изложу вкратце вашему величеству, так как я сегодня собираюсь посвятить в это, также как и во все остальное, послов вашего величества. Таким образом, они будут более подготовлены и заключение мира совершится в более короткий срок.

Очень важным было то, чтобы они от души поручили себя богу при доведении столь значительного дела до конца. И чтобы это случилось, я обратился сегодня к своим спутникам с проповедью и совершил богослужение, не говоря уже об остальном, чтобы они искреннее вели дело и яснее видели волю божью. Под конец я сказал, что господь пошлет им или мир, или победу и что мне ваше величество дало при отъезде некую инструкцию, которую я хотел показать им в переводе на русский язык, так же как я сделал это по отношению к вашему величеству с теми письмами, которые послал мне вдогонку после моего отъезда из Старицы великий князь московский. Из нее они могут узнать (чтобы не терять времени зря), чего желает ваше величество. Таким образом, они были бы настолько подготовлены, что им не нужно было бы терять дней на обмен мнений и споры. Тогда они начали довольно высокомерно излагать свои требования: Ливония от начала мира принадлежала великим князьям московским, их государь воздерживался от военных действий в последние годы и сейчас воздерживается, чтобы не проливать кровь своего народа и подданных вашего величества, иначе турецкому султану удалось бы легко захватить Московию и Польшу. Ваше величество и за 20 лет не возьмет крепостей, к которым стремится, если будет по очереди подводить к ним свои войска. Ваше величество видит, что для одних крепостей нужен один способ осады, а для Пскова и подобных ему городов – другой. В Пскове пищи и снаряжения – на 15 лет. Войско вашего величества набрано из солдат разных национальностей, которые служат ради денег, а не по доброй воле, и таким образом казна вашего государства истощается. А когда она совершенно будет исчерпана, великий князь знает, как легко ему будет одерживать свои победы, если только он не предпочтет удерживаться от кровопролития. Наконец, они попросили меня, чтобы я соблаговолил быть справедливым судьей, а если они будут по своему упорству пристрастны в каком-нибудь деле, чтобы я их останавливал, а они готовы принять самые справедливые условия, только бы ваше величество удерживалось в границах справедливости, и чтобы князю осталось то, благодаря чему он мог бы поддерживать дружбу с христианскими государями. Я ответил им, что не советовал бы им говорить послам вашего величества о том, что Ливония от начала мира была подчинена московитам: от начала мира власть принадлежала не московитам. Ливония была католической и поэтому всегда с самого начала принадлежала католическим государям. Но когда ее разобщили ереси, то по справедливейшему божьему повелению она оказалась раздробленной настолько, что до нынешнего времени никто не мог похвастаться, что она вся целиком принадлежа-ла ему, и, наконец, овладеет ею целиком тот, у кого перед глазами будет желание господа вернуть ее по-настоящему к единой вере пред-ков. Великий князь все свои доводы и более тайные предписания в написанном виде представил мне на основании исторических сочинений, исходя из которых, как он думал, у него есть полное право на нее, но на самом деле едва ли можно было отыскать [в них] что-нибудь основательное, что ваше величество не разбило бы вескими доводами: то, что он воздерживается от сражений, чтобы избежать кровопроли-тия, это свидетельствует о благочестии, но поляки объясняют это воз-держание иначе. Ведь из-за того, что за последние годы погибло так много московитов, разрушено так много крепостей и так много пленников досталось в руки вашего величества, у великого князя не осталось [никого], кому он осмелился бы доверить войско или [кто] мог бы набрать настоящее войско. По-видимому, и отвоевать [у него] Ливонию нетрудно, так как светлейший шведский король, герцог Магнус[312]312
  Герцог Магнус, принц датский, сын Христиана III. Иван IV выдал за него свою племянницу Марию, дочь Владимира Старицкого, и назначил правителем Ливонии (1571 г.); в 1578 г. Магнус перешел на сторону Стефана Батория.


[Закрыть], а также некий Бюринг[313]313
  Ганс Бюринг, военачальник ливонского ордена, секретарь администратора Ливонии Ходкевича. Русские источники называют его «Иван Биринк». – ПДС, т. X, с. 223.


[Закрыть] каждый день захватывают здешние крепости. Что касается взятия вашим величеством Пскова, то этого на самом деле до сих пор еще не пытались делать общим натиском и штурмом, так как это в конце концов составило бы главное препятствие при переговорах о мире. А другие крепости, которые, как они говорили, были взяты, по большей части такого же рода, и хотя солдаты-московиты с большой храбростью вступали в сражение, однако, как говорили, не могли удержать [их], но, защищая их до последнего вздоха, или погибали в пламени или были разорваны на части пушечными ядрами. А что касается столь большого запаса продовольствия в Пскове, то сами псковичи говорят другое[314]314
  Это версия Поссевино. В действительности, захваченные в плен русские рассказывали о достаточном количестве продовольствия во Пскове. – Дневник последнего похода.., с. 215, 248.


[Закрыть]. Что же касается того, что ваше величество набрало войско из людей разных национальностей, то это сделало оно из желания всегда сохранять в неприкосновенности силы своего королевства. А так как польская и литовская конница проводит лето и зиму на чужбине, в Московии, то их поля сохраняются во всем изобилии и неприкосновенности, и, таким образом, мощь польского государства нисколько не уменьшилась в этой войне. Что касается того, что казна истощается, то, если взвесить всю совокупность обстоятельств, получается наоборот. Ведь то, что знатные поляки тратят в спокойные времена, это они еще охотнее и с большей пользой хотят истратить для расширения пределов государства[315]315
  На самом деле сейм чрезвычайно неохотно субсидировал военные походы Батория, и ему приходилось вкладывать как свои средства, так и делать займы у других лиц. См.: Коялович М. О. Указ. соч., с. 144, 156 и др.


[Закрыть], и те расходы, которые вкладываются в другие дела, идут на пользу иностранным купцам, а те, которые идут на самих солдат, польских или литовских, обращаются на пользу собственному дому и самому государству. Что же касается их вопросов о моем судействе, то, чем свободнее в своих действиях судья, тем легче может совершиться дело. Но раз ваше величество держит свое победное войско на чужой земле и не хочет, чтобы там оставались семена новой войны, то я не знаю, насколько свободно я смогу действовать во всем, за исключением тех вопросов, которые могут быть улажены только властью великого первосвященника. Я знаю лишь одно: ни к той, ни к другой стороне, если только я не увижу, которая из них самая лучшая, я не буду пристрастен. Наконец, великий князь московский через своих послов пообещал Ливонию; если он обещал ее искренне, почему он не исполняет обещания? А если он обещал ее неискренне, но чтобы искусно оттянуть время, то пусть они не удивляются, что бог своим справедливым судом накажет за то, что делается не от чистого сердца.

Таков был конец этих ночных переговоров, причем послы были приведены в замешательство тем, что этими доводами они были поставлены в такое затруднительное положение, что едва могли отвечать. В это же время глубокой ночью послы вашего величества написали мне, не будет ли мне угодно, чтобы они прибыли сюда к нам на место, расположенное в двух милях от Яма Запольского, ведь они желают уже сегодня начать переговоры о мире. И те, которые привезли мне письма, сказали, что и тем и другим послам, если они и проехали дальше, нужно ночевать в это время в поле. Что я смог ответить этим послам, которых ожидал на рассвете, ваше величество сможет узнать из копии тех моих писем, которые я послал им этой ночью в тот же час.

Об остальных событиях я извещу ваше величество точно и подробно в надежде, что ваше величество сообщит мне свои намерения, если мне представится случай попытаться добиться чего-нибудь другого в Московии, когда я вернусь туда с божьей помощью.

Да ниспошлет господь вашему величеству всяческое благополучие.

На пути к Яму Запольскому. 12 декабря 1581 г.

ПИСЬМО ЯНА ЗАМОЙСКОГО, ВЕЛИКОГО КАНЦЛЕРА КОРОЛЕВСТВА ПОЛЬСКОГО И ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО – АНТОНИО ПОССЕВИНО

То, что я написал вашему священству о неожиданной выходке московитов и их брани, соответствует истине. А то, что в точных словах значится в написанном виде о донесении Петра Колтовского, я скорее желаю, чем думаю, соответствует истине. Но если не будет мира, то я буду искать встречи с врагом, если бы он сам не искал встречи со мной. Но довольно об этом. Письма вашего священства я со всей возможной поспешностью отсылаю его королевскому величеству. Однако напрасно, как я полагаю, было бы обсуждать в сейме вопрос об уступке какой-нибудь части Ливонии. Ведь никто, имея целью в будущем благо отечества, не сможет убедить отказаться от него. Дело уже доведено до конца, так что для нас нет ни необходимости сражаться с врагами, ни делать попытку относительно этого города, единственного во всей Ливонии. С другой стороны, ею овладевает шведский король, он берет Белый Камень, наступает на Пернов и Феллин, так что московит едва ли уже не потерял это и, по-видимому, беспокоится лишь о Дерпте. Кстати, при чем здесь сословия? Для того, чтобы в будущем вывести в строй солдат, потребовалось бы больше расходов, чем для этого, уже выведенного в строй войска и для подкрепления от настоящего времени до августа. При всем этом, чего же они смогут добиться? На самом деле, насколько более могущественным будет впоследствии враг, снабженный всяческим снаряжением из привезенного по морю!

Я слышу, что эти милейшие московские послы медлят. Если они ждут новых разъяснений, то они вскоре получат их через этого гонца, которого я приказал отправить туда. И как трудно вести это дело! Хотя он [гонец] и говорил, что едет в Порхов, оттуда – в Ям Заполь-ский с письмами к вашему священству и, наконец, уже в Псков, однако, уклонившись от пути на Порхов, так как должен был взять проводников из Новгорода, он уехал настолько далеко вперед, что оказался от Пскова на расстоянии по крайней мере 8 миль, и путь он проделывал ночью, а не днем, а после того, как попал к нашим, его отвели на порховскую дорогу, он, отдав одному из своих людей коня, под седлом которого он хранил письма от государя к послам, приказал ему бежать, а затем приказал бежать еще другим троим спутникам вопреки оказанному ему доверию[316]316
  Замойский рассказывает здесь о поимке 12 декабря ротмистром Гроздецким русского гонца Юрия Пузикова, который утверждал, что едет с письмами царя к Поссевино, но возбудил подозрение, что послан в Псков. См.: Коялович М. О. Указ. соч., с. 392—395, 531; Дневник последнего похода.., с. 251—252.


[Закрыть]. Конечно, это нужно было исследовать и обдумать раньше, чем я объявил, что это не считается изменой. Ведь для меня даже намек на нормы международного права имеет самое большое значение. Таким образом, получив проводников, он был отослан мной к месту съезда послов. Из этих новых писем, которые он везет, и в особенности из тех, что особенно тщательно спрятаны, я думаю, довольно легко можно было бы извлечь [пользу] для окончания этих переговоров.

Полонский уже отошел в лучший мир. В лагере у меня только и есть один русский писец.

Поручаю себя милости вашего священства.

Написано в псковском лагере. 13 декабря 1581 года.

АНТОНИО ПОССЕВИНО – ЯНУ ЗАМОЙСКОМУ [317]317
  Латинский текст письма см.: ДАИ, с. 65; Коялович М. О. Указ. соч., с. 418– 422; Relacye.., t. I, p. 368—371.


[Закрыть]

То, о чем говорили со мной все послы перед тем, как собраться на съезд, ваша милость может узнать из писем, которые я посылаю в этой же связке светлейшему королю. Все случившееся далее в два последующих дня между послами в моем присутствии, можно разделить на два раздела: один из них касается полномочий того и другого посольства, второе – это то, что предложили сегодня послы обеих сторон. Полномочия московитов кажутся слишком простыми и по сравнению с королевскими неопределенными, чтобы не сказать, вызывающими подозрения. Они выражаются в следующих словах: «Великий князь московский прислал своих послов, чтобы они на съезде говорили с послами королевскими о заключении мира. И дело это – дело великого князя московского». Поэтому я настоял на том, чтобы те письма, которые великий князь написал мне и королю через Болтина, были прочитаны ими. Из них было ясно, что послы отправляются с величайшими полномочиями для исполнения и завершения всех дел. После долгого обсуждения этого, когда королевские послы стали колебаться (так как не следовало доверять переговоров о мире такому шаткому основанию), я сказал, что остаются два выхода из положения: во-первых, чтобы они в моем присутствии открыто говорили обо всем, и, во-вторых, чтобы послы обеих сторон представили мне экземпляры своих полномочий, а следующей ночью нужно будет обратиться за помощью к богу. Наконец, я взял на себя труд тщательно расспросить московских послов, нет ли у них каких-нибудь других, более существенных полномочий. После этого в присутствии королевских послов я стал расспрашивать каждого из московских послов поодиночке, неужели всегда великий князь имеет обыкновение давать им полномочия такого рода и не соизволят ли они клятвенно подтвердить это. Захарий[318]318
  Подьячий Захар Свиязев.


[Закрыть], исполняющий обязанности секретаря, обещал это сделать: а он перечитал документы московского архива за сто лет и подтвердил, что не видел никогда никаких других формул полномочий, кроме этих. То же самое утверждали: Никита, секретарь, один из послов[319]319
  Не посол, а дьяк при посольстве Никита (Басенка) Верещагин.


[Закрыть], затем Роман Васильевич, который некогда, 20 лет тому назад, исправлял посольство у Сигизмунда Августа, и, наконец, князь Дмитрий, глава посольства, засвидетельствовал это, прибавив, что они, как христианские послы, прибыли, чтобы исполнить это дело самым чистосердечным образом, и нет нужды отсылать к великому князю других посланцев. Из писем великого князя московского к королю и ко мне явствует изложение его полномочий, и, мы увидим, если мир будет заключен, все придет к завершению. Я видел, что теряется много времени и нет никакого более действенного средства, если запротестуют сами королевские послы. Поэтому я объявил московским послам, что это дело навсегда покроет их позором, если в нем скрывается хитрость, и оно не осуществится, ведь о нем узнают все христианские государи. При этих переговорах светлейший король не теряет ничего ни из соображений перемирия, которого еще нет, ни из намерения отвести войско. Напротив, если переговоры будут иметь хороший исход, то они породят много хорошего. Если же они не приведут к хорошему результату, то королевский суд проявит перед всеми свою силу. Королевские послы признались, что они настолько тронуты авторитетом великого первосвященника и моими наставлениями, что, прежде чем уехать с этого заседания, хотели бы с определенностью выяснить для себя, на что можно рассчитывать на основании полномочий московита, и перешли ко второму разделу, о котором я говорил. Речь шла о том, чтобы добиваться всей Ливонии, которая была в руках московита, о крепостях, взятых в прошлые годы [королем], и об участии светлейшего шведского короля в условиях мира. Эти предложения внес воевода браславский[320]320
  То есть Януш Збаражский.


[Закрыть] разумно и с достоинством. Оно было подробно обсуждено со всех сторон, при этом московиты особенно настаивали на том, что они не могут уступить всей Ливонии, а если бы и могли, то королевские послы не должны умалчивать о том, что именно они сами изволят возвращать или передавать взамен великому князю московскому. В таких разговорах прошел весь день. Наконец, королевские послы ответили, что они отдадут четыре крепости, примыкающие к Пскову, уже взятые, если будет уступлена вся Ливония. Тогда московиты стали настаивать на том, что, если королевские послы скажут, смогут ли они возвратить все остальные крепости, взятые светлейшим королем в предыдущие годы, они сами этой ночью обдумают, что им ответить на следующий день. А я прибавил от себя, что светлейший король передаст русским не малую часть, намереваясь оставить им Псков и Новгород, хотя у него и есть большая надежда овладеть ими; вместе с псковскими крепостями он собирается возвратить 30 германских миль московских владений, на которые он продвинулся в этом году (королевское войско дошло почти до самого Пскова), если войско будет отведено. Если же он раздаст казакам различные места в этой плодородной области и поручит им в этих своего рода колониях строить различные крепости, они постоянно будут тревожить все внутренние земли московита. Но раз он возвращает Великие Луки, Велиж и другие крепости, то это наверное, больше того, что сейчас остается из ливонских земель у великого князя московского. Королевские послы ушли (хотя я просил их не уходить, потому что они были еще нужны). На следующий день они должны были на законном основании вернуться сюда ко мне с тем, чтобы самым точным образом изложить мне, какое именно поручение дано каждому послу. Я задержал у себя послов московских, сообщив об этом королевским послам, чтобы написать вашей милости что-нибудь определенное, так как московские послы не захотели полностью открыться королевским, а королевские послы уверяли московских, что им не дано поручения каким-нибудь образом отдавать крепости, взятые в предыдущие годы. И когда они сказали мне, что светлейший король, может быть, уже находится в Вильне и что самое полное и окончательное обсуждение этого дела возложено на вашу милость, я решил, что мне нужно обо всем этом более точно написать вашей милости через верного гонца. И пусть ваша милость знает, что именно я разузнал от самих московитов, которые после ухода королевских послов остались у меня. Конечно, великий князь поручил им, чтобы они ни под каким видом не оставляли светлейшему королю крепостей, взятых в предыдущие годы, если им придется уступить всю Ливонию, то есть речь идет о крепостях, которые находятся во владениях московита, и чтобы они не оставляли королевскому величеству и Невеля. А я сказал, маловероятно, чтобы когда-нибудь король согласился уступить его. Тогда они стали меня неотступно просить позаботиться о том, чтобы великому князю московскому были вообще оставлены 4 или 6 крепостей для сохранения по крайней мере его титула «ливонский»: ведь тогда я могу дать светлейшему королю надежду на мир. Наконец, они попросили меня, чтобы я засвидетельствовал великому князю не только в письме, но и при моем возвращении к нему их усердие и великие старания, с которыми они ведут дело своего государя. Если это они говорят серьезно, что мне кажется правдоподобным (не знаю, может быть, я и ошибаюсь), я умоляю вашу милость оказать мне доверие, не меньшее, чем оказывают московиты, благодаря чему все может закончиться очень скоро во славу божью. А я позабочусь, чтобы и некоторые крепости, взятые в предыдущие годы, остались во власти короля. Но если невозможно удержать вообще всех, я прошу вашу милость именем Христа подумать: не потеряем ли мы всего, если будем желать чрезмерного, и не выскользнул бы из рук прекраснейший случай укрепить государство, приобрести так много ливонских крепостей и приступить к другому, более важному делу. Нужно так ввести войско в ливонские крепости, а это войско не только войско-победитель, но и войско мудрого полководца, чтобы его королевское величество и ваша милость оказались достойными двойной похвалы за оставленное [там] имя божье и католическую религию. Впрочем, какие крепости московиты просят в Ливонии, это будет ясна из той небольшой грамоты, которую московские послы только что передали мне через помощника секретаря Захария на исходе ночи. Эту грамоту, написанную ими-по-русски, я посылаю вашей милости. На все это нужно очень быстро и очень ясно ответить, если ваша милость желает отвести свое свойско со славой на лучшие зимние квартиры. Есть еще некое важное обстоятельство, о котором я хотел просить вашу милость во имя божье. После своего возвращения из Московии Андрей Полонский заболел, приобщился святых тайн перед моим отъездом, а после моего отъезда умер. Этот юноша имеет большие заслуги перед государством: ведь ради него и ради самых почетных условий заключения мира он погиб, трижды проделав большой путь в Московию. Та награда, которую он надеялся получить от его королевского величества, я не сомневаюсь, будет дана стараниями вашей милости некоторым его близким родственникам, так как они не очень богаты.

И вот еще о чем я очень прошу вашу милость: если я смогу получить другого надёжного русского переводчика для моего возвращения в Московию, о чём я уже писал, я буду бесконечно благодарен вашей милости, которая знает, что я прошу этого только ради распространения славы божьей и ради того, чтобы со всем моим старанием оказать услуги вашему государству по милости божьей. И так как я знаю, что это письмо ваша милость отошлёт светлейшему королю, то я не сомневаюсь, что его королевское величество извинит меня, если я присоединю к этим письмам не очень большое письмо к нему. Ведь гонец торопится, и мне кажется, что этого будет достаточно.

Да исполнит господь вашу милость своей небесной благодатью.

Из деревни Киверова Горка, возле Пожеревиц и Яма Зяпольского на исходе ночи, между 14 и 15 декабря 1581 года.